Я остановился недалеко от ворот цыганки. Кутеж в доме только что кончился. Первыми вышли Гулам-али и мютриб Меджид. За ними высыпала компания поклонников Меджида во главе с Гаджи-Алекпером. В это время на минарете мечети Сахиб раздались звуки "Ла илахэ иллэллах".
      - "Ла илахэ иллэллах, хэккэн-хэкка", - повторил, выходя из ворот Гаджи-Алекпер, проводя рукой по бороде.
      Затем вышел Махмуд-хан. Он был пьян.
      Следом друг за другом вышли несколько женщин и разошлись в разные стороны. На лицах у всех были рубэнды*.
      ______________ * Вуали.
      До одиннадцати часов утра я продолжал прохаживаться перед воротами. В одиннадцать показалась Усния-ханум в сопровождении Ясын-хана. Я пошел следом, стараясь все время не отставать от них. Что долго говорить, проводил я их до самой армянской части города.
      Ясын-хан вошел в погребок "Сона-баджи", цыганка же, пройдя во двор через черный ход, вошла внутрь. Около часу я провел там. Одним глазом я следил за дверью погреба, другим поглядывал на дворовую калитку.
      В час дня оба снова вышли через разные двери. Ясын-хан небрежной, развинченной походкой направился в одну, а цыганка в другую сторону.
      Следуя за цыганкой, я подошел к маленькой молельне "Сеид Ибрагим". Женщина остановилась. Остановился и я.
      Я решил, что она кого-то ждет здесь.
      Смотрю, из дверей молельни выходит прислужник мечети молла Садых и, делая цыганке условный знак, проводит рукой по бороде.
      Не обращая на него внимания, цыганка продолжала стоять. Молла Садых вторично провел рукой по бороде; на этот раз он даже подмигнул ей и поманил еле заметным движением головы, но злодейка продолжала стоять на месте, не обращая внимания.
      Спустя час, к цыганке подошла женщина, закутанная в чадру с рубэндом. Обе женщины направились в мечеть. Я протиснулся за ними. Они не вошли в молельню, а направились к келье моллы Садыха. Став поодаль, я вперил взгляд на двери кельи.
      Я был не один. Молельня была полна поджидавшими друг друга или оживленно переговаривающимися между собой мужчинами и женщинами. Прошу прощения, но в этом "святом" притоне шла самая бойкая торговля. Через полчаса во дворе мечети показался читающий коран над покойниками на кладбище "Сеид Ибрагим" молла Аскер. Он оглянулся по сторонам и проскользнул в комнату моллы Садыха.
      Не спуская глаз с дверей, я продолжал стоять. Неподалеку от меня стоял Гаджи Ахмед, специальностью которого было обмывание на кладбище покойников. Он яростно косился на дверь, за которой скрылись обе женщины. Он был чем-то возбужден и поминутно набивал и выколачивал свою трубку.
      Спустя некоторое время из комнаты моллы Садыха показалась Шумшад-ханум в сопровождении Аскера Даваткер-оглы. Чтоб не попасться им на глаза, я торопливо спрятался, продолжая наблюдать за ними.
      Замахнувшись трубкой, Гаджи Ахмед налетел на цыганку.
      - Ах ты, паршивка! Я прикажу остричь твои косы! Ты сбиваешь с пути мою жену и продаешь ее этим пройдохам.
      - Замолчи, негодяй! Я сейчас же сбрею тебе усы.
      В это время из комнаты следом за женой Гаджи Ахмеда вышли молла Садых и молла Аскер.
      Бросившись вперед, Гаджи Ахмед наградил моллу Садыха звонкой пощечиной.
      - Сукин сын, ты превратил гробницу святого в притон. Сию же минуту я отправлюсь к Гаджи-Самед-хану Шуджауддовле.
      - Изволь сейчас же вернуть мои пятнадцать туманов! - схватив за шиворот Гаджи Ахмеда, закричал молла Аскер. - Не надо мне никаких процентов. Ах, ты бездельник, я по пятачку собирал эти деньги, читая коран над покойниками, и отдал тебе. Я отберу у тебя твою абу и папаху.
      Они схватились.
      - Послушайте! - удивленно обратился молла Садых к окружающим. - Ну, откуда я мог знать, что она его жена. Женщина привела с собой какую-то рабу божью и заключила сийга с Аскером Даваткер-оглы.
      - Надо в чистоте сохранять совесть и веру, - принялся укорять молла Садых Гаджи Ахмеда, - не подобает мусульманину называть гробницу святого притоном. Закрутив вокруг твоей шеи твой же кушак, я потащу тебя к Гаджи-Самед-хану. Подлый революционер!
      При этих словах Гаджи Ахмед испугался, заплакал и, повернувшись, вышел. Жены же его давно и след простыл.
      Я проводил Шумшад-ханум и Аскера Даваткер-оглы до ворот притона, расположенного у входа в парк Башмешэ. Здесь Аскер Даваткер-оглы расплатился с цыганкой. Это была плата за жену Гаджи Ахмеда.
      - Скупой подлец! - проворчала цыганка, отойдя от Даваткер-оглы. Больше ты от меня хорошеньких женщин не дождешься.
      Следуя за цыганкой, я дошел до маленькой площади Хазрати Сахиб. Тут я чуть было не потерял ее из виду. Оказывается, дойдя до площади, злодейка достала из кармана вуаль и прикрыла ею лицо. Словом, я с большим трудом разыскал ее. Этому помогли вышитые на ее башмаках красные цветочки. Они позволили мне издали узнать ее.
      Внутри и во дворе мечети Сахибуль Эмир было еще более шумно и многолюдно, чем всегда. Цыганка спешила пробраться внутрь. Я с трудом шел следом. Мужчины, женщины, дети, старики, чем-то возбужденные, крича, шумя и толкаясь, смешались друг с другом. Это заинтересовало меня и цыганку. Мы оба протиснулись вперед.
      Посреди двора стоял бык.
      - Эй, люди добрые, чудо! Чудо! - кричал староста мечети.
      Хвост быка был дочиста выщипан. Женщины выдернули все волосы. Некоторые терлись о его бока. Особенна забавно было смотреть, как во всеобщей суматохе какая-то беременная женщина терлась животом о бока быка. Несомненно, она молила его о ниспослании ей мальчика.
      Наблюдая все это, я не спускал глаз с цыганки. Она тоже выдернула волосок из бычьего хвоста.
      Бык стоял равнодушный ко всему. Перед ним вместо колючек лежала свежая ароматная трава. Вся продающаяся в лавках зелень была свалена перед ним.
      "Чудо" с быком произошло следующим образом. Мясники вели быка на убой. Детвора, собравшаяся на площади Хазрати Сахиба послушать сказки дервиша, подняв крик, напугала быка; он сорвался с привязи и, не найдя другого места, вбежал во двор мечети. Воспользовавшись этим, староста мечети стал кричать, окликая прохожих:
      - Мясо этого быка запретно! Этот бык неприкосновенен.
      Что оставалось делать мясникам? Им пришлось оставить быка и убраться восвояси.
      Выбравшись из толпы, цыганка встретилась со старухой. Они остановились, ожидая кого-то. Спустя полчаса к ним подошли двое молодых людей, один из них заговорил со старухой. Она сделала знак цыганке. Приподняв вуаль, цыганка мельком показала лицо молодому человеку. Тот кивком головы дал понять о своем согласии. Достав деньги, он передал их старухе. Я сообразил, что сводня получила деньги за посредничество между цыганкой и берущим ее во временные жены молодым человеком.
      Я устал, проголодался, но вся эта история сильно занимала меня. Все четверо продолжали стоять на месте. Очевидно, они ждали еще кого-то. Требовалась сийга и для второго молодого человека. Отойдя от них, старуха прошла в мечеть. Спустя некоторое время она вернулась в сопровождении молодой женщины. И когда и эта особа на мгновение откинула с лица вуаль и показалась молодому человеку, я узнал в ней цыганку Хоша-ханум. Конечно, она не могла не понравиться ему, так как была гораздо красивее Уснии-ханум. И второй молодой человек уплатил старухе следуемые ей за посредничество два крана. Затем все пятеро направились в келью ахунда совершить обряд сийга.
      Следом вошел и я. Меня окружило с десяток женщин. Одни предлагали дочь, другие сестру, двоюродную сестру, племянницу и показывали при этом разных женщин. Я растерялся и не знал, что делать. Заключавшие "брак" стояли парами. Тут же находились и сводни. Они держали очередь. Эти старухи, занимающиеся на улице сводничеством, тут выступали в роли матерей, сестер и тетушек.
      Продолжать стоять одному было невозможно. Между тем, предстояло ждать довольно долго, пока дойдет очередь до Уснии и Хошу.
      - Клянусь покровителем этой святыни, - сказала, подойдя ко мне, одна из старух, - тут у меня есть девушка, на личико которой до сих пор не падал солнечный луч. Уж такая раскрасавица, что если на лицо ее сядет муха, то на нем останется след ее лапок. Ты только взгляни на ту, что стоит в углу. Не девушка, а кипарис. А если ты увидишь ее лицо, ее губы, если услышишь ее речи!.. А когда она раздевается и ложится в постель!.. И не опишешь...
      Я взглянул на стоявшую в углу закутанную в черную атласную чадру женщину. Она откинула вуаль. Действительно, она была прекрасна. Лицо ее показалось мне знакомым. Выйдя из комнаты, она уселась на каменных плитах. Мы заговорили, но я не спускал глаз с дверей комнаты и продолжал видеть цыганок. Старуха раза четыре выходила из комнаты и подходила к нам.
      - Кончайте же, идите, я заняла для вас очередь. Время подошло.
      - Потерпи, сейчас, - ответили мы.
      Спустя немного, старуха снова подошла ко мне и потребовала установленную плату.
      - Мы еще не сговорились! - возразил я.
      Старуха отошла и снова вернулась.
      - Раз вы не можете столковаться, отпусти ее, - крикнула она. - Есть выгодный покупатель, он как раз тут. Не лишай меня заработка. Я - женщина бедная, этим только и живу.
      - Подожди немного, Мина-баджи, - обернулась к ней желавшая стать моей сийгой молодая особа. - Юноша приглянулся мне. Не бойся, твои два крана не пропадут. Я сама уплачу их.
      После этого старуха оставила нас и начала перешептываться и торговаться с другими.
      Она приподнимала вуали с лица каждой женщины.
      - Нет у меня покупателей! - отделывалась она от дурнушек.
      Однако она никак не хотела оставить нас в покое. Сидящая рядом со мной женщина была и молода и хороша, и старуха могла заработать на ней за день кругленькую сумму.
      - Ну, на чем порешили? Очередь ваша. Если опять пропустите, придется ждать до самого вечера, - снова пристала она к нам.
      - Убирайся, старая карга! - прикрикнула на нее молодая женщина. Отвяжись от нас, не хочу, не пойду. Я сама знаю, что делаю. Не смей подходить ко мне. Обойдусь без тебя.
      - Глупая! - рассердилась старуха. - Ты и торговать-то собой толком не умеешь. Целых пятнадцать туманов ты хочешь вынуть изо рта и выплюнуть, словно кусочек саккыза.
      Она снова отошла. Сидящая рядом женщина теперь совершенно отбросила вуаль, и я ее узнал. Это была Сэлима, работавшая во времена Саттар-хана в пользу карадаглинцев. Она приходила в наши окопы у Голубой мечети под предлогом навестить добровольцев, узнавала расположение окопов, численность наших сил и передавала собранные сведения карадаглинцам. Как-то раз, поймав ее, мы остригли ей косы, раздели догола, привязали к спине ослицы и, написав на листе бумаги, в чем ее вина, и приклеив эту бумагу к ее груди, пустили ослицу в район Хиябан.
      Одним словом, поднялись мы с этой самой Сэлимой и вошли в комнату. Очередь была Уснии-ханум. Она выступала тут под именем Гюльбэр-ханум Мешади Имам-верди кызы. Муж ее якобы был убит во время революции сторонниками конституции. Вступал с ней во временный брак молодой человек по имени Мухаммед Хан-Али. Брак обошелся ему в десять туманов. Губы моллы зашевелились. Он что-то забормотал и, объявив брак законным, получил за совершение обряда два крана. Цыганка в свою очередь, получив вперед десять туманов, дала из них что-то старухе.
      Усния-ханум и ее временный муж стали ждать совершения обряда над Хошу-ханум.
      Дело Хошу-ханум почему-то затянулось. Какой-то марагалинец заставил вне очереди совершить над ним и его подругой обряд сийга. Все стояли в ожидании. Я же думал, как мне избавиться от Сэлимы. На беду она изволила не на шутку влюбиться в меня. Она раскрыла лицо и умоляла вступить с ней в постоянный брак.
      В это время кто-то оттащил ее от меня.
      - Пойди-ка сюда, сукина дочь! По велению бога и по шариату ты стала моей временной женой, а теперь, пользуясь случаем, убежала и прячешься?
      Они стали браниться.
      Тут к Сэлиме подбежало новое лицо. Оказалось, что она ежедневно вступала в брак с несколькими мужчинами и затем убегала и пряталась от них. Подошла к ней и посредничающая старуха.
      - Поделом тебе, сука, подожди, я тебе еще покажу. Я тебя так выживу отсюда, что ты и носа не посмеешь показать здесь.
      Между тем ахунд совершил обряд сийга над Хошу-ханум и они, выйдя вместе с Уснией-ханум и своими "мужьями", смотрели на разгоревшийся скандал.
      - Ой, мое бедное дитятко! - крикнул в это время кто-то истошным голосом. Все оглянулись на крик. Оглянулись и "мужья" Хошу-ханум и Уснии-ханум. Тогда цыганки тут же, на моих глазах, сняв белые вуали и спрятав их в карман, подобно пришедшим на паломничество дочерям сеидов, прикрыли лица зелеными вуалями. Содействовавшие их сделке старухи давно уже успели скрыться.
      Оглянувшись, "мужья" не нашли своих временных жен. Как они ни искали, все было напрасно. Переодевшиеся же дочерьми сеидов цыганки спокойно прогуливались у них на глазах.
      Улучив момент, Сэлима скрылась. После этого наступило затишье. Цыганки продолжали разгуливать по двору мечети. "Мужья" же, поискав еще немного и потеряв надежду найти их, ушли.
      Я не терял Уснии-ханум из виду. Как бы она ни меняла свои вуали, я узнавал ее по вышитым на башмаках красным цветочкам.
      Не стану дольше утомлять вас. Цыганки еще раз заключили сийга под именем дочерей сеидов. Эти "мужья" старались быть более предусмотрительными. После заключения брака, прежде чем сесть в фаэтон и уехать, "муж" Уснии-ханум подробно расспросил цыганку об адресе. Я заинтересовался. Мне хотелось узнать, укажет ли она свое местожительство.
      Вот какой адрес дала проживающая в Карачи-мэхлэ Усния-ханум.
      - Мы живем у Геджиля. Недалеко от хлебопекарни. У нас двустворчатые желтые ворота. Над воротами изображен лев, а на левой части ворот находится медный молоточек. Кончик молотка напоминает головку змеи. У входа прибита лошадиная голова, а под воротами мы приклеили написанную против холеры молитву. Водосток у нас каменный. Он напоминает коровью голову. Если спросишь дом Мир Абуталиба - всякий укажет.
      Говоря так, они вышли на улицу.
      - Ой, милые, да буду я вам жертвенным даром! - снова послышался за нами крик.
      Опять все смешалось. Проворно сняв зеленые вуали, цыганки заменили их опять белыми и, смешавшись с толпой пришедших на паломничество женщин, отправились своей дорогой.
      Заработавшая тысячью ухищрений круглую сумму, цыганка отправилась к мисс Ганне. Я пошел следом. Там мне пришлось прождать ровно до одиннадцати часов вечера. К одиннадцати часам подошел Рафи-заде и стал прогуливаться перед домом.
      - Ну что, обещала? - бросился он к цыганке, едва та успела выйти на улицу.
      - Обещала, придет. Хочет узнать свою судьбу. Она захватит с собой и все свои драгоценности. Но, помни, я привожу ее не только для тебя, но и для Махмуд-хана, - добавила она, удаляясь.
      Подробный ответ Тутунчи-оглы вполне удовлетворил меня. Больше в слежке нужды не было.
      Заманив девушку под предлогом предсказания будущего, они овладеют ею. Я только не мог понять, каким путем они собираются завладеть ее драгоценностями, под каким предлогом думают заставить ее захватить их с собой. Надо было разузнать и это.
      Последнее я поручил Гасан-аге.
      - Дальнейшую работу должен выполнить ты, - сказал я, обращаясь к нему. - Девушка эта не революционерка, она использует нас, а мы ее. Она действует против царской России, и мы работаем в той же области. Но помни, что она принесла нам немалую пользу и мы больше пользовались ею, чем она нами. Я впервые говорю вам все это. Несмотря на то, что она работает в американском консульстве, она германская шпионка. Вот почему, стараясь использовать ее в нашей борьбе, мы должны защищать ее только до известного момента. С завтрашнего же дня примись за слежку. Ты должен следовать за ней, куда бы она ни пошла. Если ее поведут к цыганкам, пойдешь за нею. Ты должен обезоружить находящихся в притоне лиц, обыскать, раздеть и связать их. Однако все это нужно сделать якобы по распоряжению фарраша Гаджи-Самед-хана - Кулусултана. В борьбе с Махмуд-ханом мы вынуждены действовать не оружием, а умом и изворотливостью. Ссора, созданная нами между ним и Кулусултаном, пригодится нам.
      Выслушав мое поручение, Гасан-ага вышел. Я и Мешади-Кязим-ага остались вдвоем.
      - Расскажите, что хорошего? - обратился я к нему.
      - Дела идут недурно, помаленьку, потихонечку зарабатываем себе. И главнокомандующий доверяет мне. Я сдираю с них шкуру. Зарабатываю на всем ровно половина на половину. Да не разлучит меня с тобой аллах! Я с лихвой вернул все убытки.
      Я знал, что этот человек держит свои капиталы в немецких и русских банках и, желая оказать ему еще одну услугу, сказал:
      - Империалистическая война приближается. В этой войне существует опасение поражения России и Германии.
      - А как же быть? - испуганно обратился ко мне Мешади-Кязим-ага.
      - Переведите ваши деньги частью в английские, частью в американские банки.
      - Завтра у меня, помимо этого, других дел не будет. Я размещу деньги в указанных местах.
      - Скажите откровенно, сколько у вас?
      - Да так, сколотил кое-что детишкам на хлеб и сыр. Не так-то уж много!..
      - Но все же?
      - Миллиончика два.
      - Теперь ответьте мне еще на один вопрос, но только правду.
      - Клянусь вашей жизнью, сущую правду...
      - Сколько было у вас, когда я приехал в Тавриз и остановился у вас?
      - Пятьсот тысяч туманов.
      - Как будто не совсем так. А сколько вы потратили на приобретение домов и поместий?
      - Те пятьсот тысяч.
      - Значит, эти два миллиона вы заработали на революции?
      - Да, выходит так.
      - Как будто и ваши нынешние операции по сравнению с предыдущими более выгодны.
      - Разумеется. Но эта прибыль не обогащает, как бывало, в одну неделю. Тут в день можно заработать только пятьсот туманов. Да сохранит тебя аллах для нас, революционеров.
      - Не возражаю, но не находите ли вы, что следовало бы послать кое-что на расходы товарищам, находящимся в эмиграции?
      - Как же, как же! Утром же дайте список, и я сделаю, что нужно. Да разве мы умерли?!
      НИНИНЫ ИМЕНИНЫ
      Гости, приглашенные к Нине на именины, к трем часам должны были собраться у меня на квартире.
      Мешади-Кязим-ага, его невестка Тохве и Санубэр, Тутунчи-оглы и Гасан-ага уже собрались. У ворот нас ожидали экипажи.
      Мы уже спускались во двор, когда к воротам подъехал новый экипаж.
      - Награду вестнику радости! Мертвый воскрес! - крикнул, вбегая, наш кучер Бала Курбан. Следом показался товарищ Алекпер. При виде его радости нашей не было границ. Живущие в Тавризе царские подданные устраивали настоящую охоту за своими врагами. До нас дошли слухи, что Гаджи-Гусейн-Али Шуджали убил товарища Алекпера.
      Товарищ Алекпер попросил нас подождать минут пятнадцать. Он хотел вместе с нами отправиться к Нине. За это время он намеревался умыться и переменить одежду.
      Мы вместе вошли в его комнату. Я вкратце информировал его о положении дел и рассказал ему о моих взаимоотношениях с Гаджи-Самед-ханом. Он одобрил мои действия и обрадовал меня сообщением о своем желании на этот раз надолго остаться в Тавризе.
      Большинство гостей Нины было в сборе. Все они вышли на балкон встретить нас.
      При виде товарища Алекпера Нина, забыв обо всех, бросилась ему навстречу, обняла его голову, поцеловала и залилась слезами. Товарищ Алекпер также поцеловал Нину, прослезился и, взяв ее за руку, повел в зал.
      Через полчаса прибыл и Сардар-Рашид с Ираидой и Махру-ханум. На нем был парадный мундир. Он впервые был у Нины. Роскошь и богатство, которое он здесь встретил, изумили его. Его поразили не только дом и его убранство, но и дочери Тахмины-ханум.
      - Сударь, - обратился он ко мне. - Эти дамы европейки?
      - Нет, они тавризянки. Это наши сестры, невестки Мешади-Кязим-аги.
      - А где же изволят находиться сыновья уважаемого господина? - спросил он, обращаясь к Мешади-Кязим-аге.
      - Ваши покорные слуги, мои сыновья - в Берлине. Они завершают там свое образование. Будем живы, осенью и девушки поедут туда же учиться.
      Сардар-Рашид нашел в этом что-то необычное.
      - И они? В Берлин?
      - Да, в Берлин! Раз их мужья учатся, пусть и они будут образованные. Страна нуждается в культурных женщинах!
      - Великолепно! Браво! - воскликнул Сардар-Рашид. - Сегодня я нахожусь среди культурных иранцев.
      Несмотря на то, что Сардар-Рашид неоднократно встречался с товарищем Алекпером, он, незаметно кивнув в его сторону, спросил:
      - Кто этот господин?
      - Это наш компаньон. Он только что вернулся в Тавриз.
      - В чем состоит ваша торговля? - обратился Сардар-Рашид к товарищу Алекперу.
      - Наше дело не такое видное и прибыльное! - ответил на это товарищ Алекпер.
      - Но все же, доходное, а?
      - Пожалуй, если водворится порядок. Дело наше и чистое и прибыльное. Мы торгуем драгоценностями.
      - Великолепно, очень хорошо! Это весьма почетное и выгодное занятие.
      Гасан-ага и Тутунчи-оглы принимали и обслуживали гостей. Я и их представил Сардар-Рашиду.
      - Один из них брат наших невесток, другой же мой брат, - сказал я.
      - Машаллах! Слава им! - повторил Сардар-Рашид и принялся рассматривать квартиру и обстановку Нины.
      Дамы, группами по два и по три человека, прогуливались по залу. Ираиде было заметно не по себе. Она не спускала глаз с выписанных из Берлина туалетов Нины, Тохве и Санубэр.
      Махру все еще была печальна, она почти не говорила. Вместе с ней я прогуливался по комнате. Рассматривая висящие на стенах картины и фотографии, она остановила взгляд на одной из карточек, где она была снята вместе со Смирновым.
      - О, это была незабываемая пора в моей жизни! - глубоко вздохнув, сказала она. - Теперь я сама не понимаю, как это все случилось.
      К нам подошел Сардар-Рашид. Глядя на портрет, он тоже тяжело вздохнул.
      - Покойный был в высшей степени достойным и благородным человеком. Действительно, его смерть нанесла неизгладимую рану сердцам всех честных иранцев. Он был гордостью и славой для ислама. Принятие им великой религии ислама являлось лучшим доказательством величия и истинности нашей веры.
      Окинув его гневным взглядом, Махру-ханум демонстративно отошла и, взяв Нину под руку, начала ходить с ней по залу.
      В это время вошел консул с женой и дочерьми, которым были поочередно представлены присутствующие. Царский консул, отметив, что впервые встретил в обществе иранских женщин, сказал:
      - Я не верю своим глазам! Если бы они получили русское воспитание, было бы чрезвычайно интересно побеседовать с ними и познакомиться с психологией и желаниями иранских женщин. Для сотрудничества русского народа с иранцами это было бы крайне интересно.
      - Господин генерал! - опередила меня Нина. - Дамы совершенно свободно говорят по-русски.
      Консул заговорил с девушками.
      - Браво! - воскликнул он наконец, еще раз пожав девушкам руки. Хотите, я пошлю вас за счет государства в Петербург?
      - Большое спасибо! - поблагодарила Санубэр. - Осенью мы должны ехать учиться в Берлин.
      - Почему же в Берлин?
      Тохве и Санубэр сконфузились и покраснели.
      - Их молодые мужья находятся в Берлине, - поспешила им на помощь Нина.
      - Иран как политически, так и экономически неразрывно связан с великой Российской империей, - недовольно отозвался консул, - и поэтому было бы целесообразней усилить эти связи и в области культуры и науки.
      - Ваше превосходительство, русская культура и так наша, - стараясь сгладить неприятное впечатление, произведенное на консула, сказала Санубэр-ханум. - Надо овладеть тем, что имеется у немцев.
      Слова ее понравились консулу. Он еще раз пожал ей руки и погладил по голове.
      Мы обошли всю квартиру. В будуаре мы осмотрели полученные Ниной сегодня подарки. Самым ценным был подарок товарища Алекпера. Это была изящная серебряная шкатулка - один из превосходнейших образцов старинного иранского искусства. На крышке драгоценными камнями был изображен портрет Фатали-шаха. Красота и тонкость работы вызывали всеобщее восхищение. На лицах гостей был написан восторг. Всех интересовал вопрос, для чего предназначена шкатулка. Гости высказывали на этот случай разные предположения.
      - У нашего покойного родителя была точно такая табакерка. Но она не была так богато отделана. Она была украшена эмалью, - заметил Сардар-Рашид, утверждая, что это табакерка.
      На все эти замечания товарищ Алекпер лишь улыбался и, когда гости обратились к нему за разъяснениями, взял шкатулку и нажал на глаза портрета Фатали-шаха.
      Все четыре стенки раскрылись. Внутри шкатулки была модель роскошного дворца. Стены дворца были сделаны из ослепительно сверкающего перламутра, окна - из небольших алмазов. Видневшиеся внутри рубины сверкали издали наподобие зажженных в комнате ламп.
      Подарок этот приковал всеобщее внимание. Что касается меня, я видел его вторично, и потому он не производил на меня такого впечатления.
      Шкатулку эту я видел впервые в Ливарджане, в доме Гаджи-хана, среди вещей, оставленных ему в наследство Аббас Мирзой. Находящаяся же в шкатулке модель представляла собой миниатюрную копию дворца Шемсуль-имарэ, в котором проживал Аббас Мирза в Тавризе в бытность свою наследником престола.
      - За сколько купил ты эту штучку у Гаджи-хана? - шепнул я на ухо товарищу Алекперу.
      - За девятку!
      - Как за девятку? За девятьсот туманов?
      - Нет, за девятку!
      - Не понимаю!
      - Я открыл Гаджи-хану всего одну девятку, - нагнувшись, шепнул мне товарищ Алекпер.
      Все было понятно. Товарищ Алекпер снова играл с Гаджи-ханом в карты. Оба они не могли отрешиться от этой пагубной страсти.
      За столом из речей генерального консула и тостов в честь Сардар-Рашида мы поняли, что в скором времени Сардар-Рашид, видимо, заменит Гаджи-Самед-хана.
      ПРОКЛАМАЦИИ
      Проходя по Эмир-Имчэ*, я встретил Гасан-агу.
      ______________ * Небольшая площадь, образующаяся на перекрестке нескольких улиц в крытых базарах. (Примечание автора).
      - Мама просит вас срочно прийти к нам! - сказал он.
      - Хорошо, сейчас же иду...
      - Вы должны пойти не к Нине-ханум, а к нам!
      - Отлично.
      Очевидно, у Тахмины-ханум опять была какая-то тайна. Всякий раз, сообщая мне что-либо по секрету, она вызывала меня к себе домой. С Гасан-агой мы направились к ней.
      Глаза у Тахмины-ханум и ее дочерей были заплаканы. Когда я вошел, они снова прослезились.
      Успокоившись, Тахмина-ханум рассказала, что Махмуд-хан прислал к Нине свах, и та любезно приняла их. Свахи принесли Нине письмо Сардар-Рашида и его жены, в котором Нине писалось, что брак с Махмуд-ханом сулит ей почести и счастье, и они со своей стороны советовали дать согласие на этот брак.
      - Ну что ж, не беда! - сказал я, не осведомляясь, что ответила свахам Нина. - Если Нина хочет этого, если она находит, что брак этот принесет ей счастье, какое имеем право возражать и стоять на ее пути? Она не мусульманка. Она воспитана совершенно иначе. Девушки ее воспитания никогда не отказываются от того, что им дорого, но и никогда не примиряются с тем, что им не по душе. Махмуд-хан человек влиятельный и заметный. Может быть, его положение кажется Нине заманчивым. Однако, если Сардар-Рашид и Ираида собираются принудить ее на брак с Махмуд-ханом, мы придем ей на помощь и сумеем защитить ее. Мы еще не так слабы.
      Мой ответ не удовлетворил ни Тахмину-ханум, ни ее дочерей. Казалось, они вдруг почувствовали по отношению к Нине какую-то неприязнь. Я с трудом убедил их, что за кого бы Нина ни вышла, она не изменит своих дружеских отношений к ним.
      Все же надо было идти к Нине. Желая известить население о последних событиях, мы решили с ней составить прокламацию и распространить ее по городу с тем, чтобы разоблачить Гаджи-Самед-хана и его политику.
      Еще вчера я должен был пойти к Нине, но времени не оказалось. Я знал, что Нина недовольна моим долгим отсутствием и будет упрекать меня.
      Она работала, сидя за письменным столом.
      Когда я вошел, она бросила ручку на стол. Было ясно, что сейчас разразится буря.
      - Я ничего не понимаю! - воскликнула она раздраженно. - Ты целыми днями не появляешься. Тахмина-ханум ушла с самого утра. Я осталась одна с ребенком на руках и не могла пойти на работу. Чем ты занят? Почему вы не развернете работу? Почему не разоблачите козни царского правительства? Предупреждаю, если это будет так продолжаться и впредь, я должна буду бросить все и уехать. Я возьму ребенка и уеду в такое место, которое и не придет тебе на ум. Ты сам подумай, разве это жизнь? Как назвать наше положение? Раз нет работы, раз нет личной жизни, к чему дольше оставаться здесь?
      - Но чем это не работа? - спросил я. - С шестью, семью людьми бороться с таким колоссом, по-твоему, не дело?
      - В этом-то и вся беда, что мы работаем с пятью - шестью лицами.
      - Где же взять больше, ты же знаешь, что сейчас положение трудное.
      - Мы должны научиться работать при любом положении. Работать, опираясь на двадцатитысячную вооруженную силу Саттар-хана, выступить против врага, имея за собой вооруженное незмие, сумеет каждый. Человек дела, настоящий организатор должен уметь работать и в нынешних тяжелых условиях.
      - Скажи, кого организовать? Базарных торговцев, лавочников? Ты же великолепно знаешь, что многие выехали, многие погибли, а остальные от страха перед виселицей не хотят и смотреть на протягиваемое им оружие.
      - В тавризских условиях я не могу дать тебе петербургских путиловцев или рабочих ткацких фабрик Риги. Тавризские улицы полны неорганизованными рабочими. Разве кругом мы не видим бедноту и амбалов? Разве не встречаем повсюду нукеров и батраков, работающих за кусок черствого хлеба?
      - Брось, Нина, если тебе хочется что-то сказать, говори! Все эти слова - предлог, чтобы затеять ссору. Каким образом можно подойти к неорганизованной бедноте?