Я последовал за силуэтом, двигавшимся неслышными шагами, словно приведение. Внезапно я услышал тихий голос:
      - Джинда, ты?
      В Тавризе "Джиндой" называли популярных куртизанок.
      Весь обратясь в слух, я подумал: "Если я выясню, что голос принадлежит Рафи-заде, тогда основной узел интриг Шумшад-ханум будет развязан. Я узнаю, что Рафи-заде вовсе не муж Шумшад-ханум и хочет при помощи этой потаскухи развратить американку".
      Голос, действительно принадлежавший Рафи-заде, продолжал:
      - Смогла ты что-нибудь передать? Обещала она прийти?
      - Ничего... Он с самого вечера сидел около нее и не отходил ни на шаг.
      - Ты должна постараться убрать его.
      - Это невозможно. Он ее бог, ее кумир.
      - Мы уберем его из Тавриза.
      Все было ясно. Наконец-то я избавился от одолевавших меня сомнений, силы вернулись ко мне.
      "Посмотрим, кто - кого", - сказал я про себя. Я почувствовал прилив бодрости. Мысль следовать за ними окрепла во мне. Это ведь тоже борьба. Надо выдержать и победить. Ничто теперь не пугало и не останавливало меня.
      Я не опасался полицейских Гаджи-Самед-хана и казачьих обходов. В кармане у меня лежало расписание паролей на целый месяц. В этой части города русские патрули не показывались. Дорога шла через безлюдные длинные улочки, темные, кривые переулки, маленькие площади, базары и развалины.
      Шумшад и Рафи-заде остановились у маленького кладбища, через которое они должны были пройти. Остановился и я.
      - Что это за шум, слышишь? - спросила Шумшад-ханум. - Мне страшно...
      Рафи-заде молчал. Он долго, настороженно прислушивался.
      Ветер дул с большой силой. По временам слышался слабый стон.
      Наконец, собравшись с мужеством, Рафи-заде двинулся вперед, увлекая за собой Шумшад-ханум. Я пошел следом. Стоны раздавались неподалеку от свеженасыпанного могильного холма. Порывы ветра, ударяясь о валявшийся там глиняный кувшин с отбитым горлышком, вызывали звуки, напоминающие стон. Чтобы убежать от этого зловещего голоса, Шумшад и Рафи-заде ускорили шаги.
      Дороги, по которым мы шли, были мне незнакомы. Я узнал лишь извилистые повороты и улицы, лежащие между "Стамбул-капуси" и "Ики-гала".
      Я шел, стараясь запомнить очертания попадавшихся мне по пути глиняных домов. Развесистые ивы напоминали мне шеи жирафов, а мраморные надгробные памятники - готовящихся к прыжку леопардов.
      Теперь я уже не сомневался, куда мы идем. Я знал, что между "Стамбул-капуси" и "Ики-гала" расположен "Гарачи-махла" (Цыганский квартал).
      Впереди показался патруль; Рафи-заде и Шумшад-ханум сказали пароль, прошли дальше.
      - Пароль? - окликнул меня патруль.
      - Кэнгявер, - отозвался я, следуя дальше.
      Если бы списка с паролями не было со мной, я был бы задержан и препровожден в Паи-чиран. А утром для выяснения моей личности меня отдали бы во власть коменданта города, моего врага и соперника.
      "Рафи-заде и Шумшад-ханум не простые смертные, раз у них имеются пароли", - подумал я.
      Они остановились у низенькой полуразрушенной стены. Я услышал, как они бросили во двор булыжник. Немного погодя, ворота приоткрылись и они вошли. Изнутри снова задвинули засов. Я остался один...
      Цыганский квартал - самая опасная часть города... Ночью никто не решается заглянуть сюда. Приходящие сюда с вечера кутилы не осмеливаются выходить, пока не рассветет.
      "Великолепно, - думал я, стоя у ворот, - теперь я знаю, кто они и чего добиваются. Какой смысл торчать у этих ворот или стремиться проникнуть во двор? Если я захочу защитить американку, я могу одним словом открыть ей, кто такие Шумшад-ханум и Рафи-заде и добиться, чтобы она их больше не принимала. С этими доводами она больше будет считаться".
      Следовало все же разузнать обо всем подробнее. Ведь дело было не только в девушке: Рафи-заде собирался убрать меня из Тавриза.
      Пока я раздумывал над тем, как пробраться во двор, из дома послышались звуки кеманчи. Вскоре к ним присоединились звуки пения. Это был голос Шумшад-ханум. Впечатление, произведенное на меня звуками этого сильного, красивого голоса, мгновенно изменило мое первоначальное решение об уходе.
      Я почувствовал прилив бодрости. Не знаю, как этот голос заставил меня взобраться на стену. Устроившись там, я стал слушать.
      Под влиянием песни в моем воображении встала знакомая мне по восточным сказкам картина разбойничьего гнезда. Шумшад-ханум пела под аккомпанемент кеманчи.
      Тебя я к любимой домчу в эту ночь
      За кудри привяжут - я вырвусь - и прочь!
      Голос этот потянул меня во двор. Сначала я осторожно отодвинул внутренний засов ворот. Затем, вынув револьвер, обошел двор. Домик состоял из двух комнат. В комнаты вела небольшая передняя. Чтобы не дать никому выйти во двор, я задвинул засов двери передней. Еще раз внимательно осмотрел двор. Кроме росших у каменной стены двух развесистых ив и цветущего миндаля, перед домом ничего не было.
      Изучив местоположение и успокоившись на этот счет, я подошел к окошку той комнаты, из которой доносились звуки кеманчи. Чтобы лучше видеть происходящее, я сел на стоящий в тени дерева табурет.
      Увиденное чрезвычайно взволновало меня. Все четыре участницы маленькой вечеринки мисс Ганны были налицо. Отрекомендовавшиеся сестрами Рафи-заде Салима, Шухшеньг и Пэрирух сидели в объятиях опьяневших кутил. Эти женщины, так недавно рассказывавшие мне и мисс Ганне о своем благородном аристократическом происхождении, перешагнули все пределы бесстыдства.
      В числе других мужчин там находились Махмуд-хан и Рафи-заде. Двое играли на таре и кеманче. Шумшад-ханум пела.
      Взглянув на мои дугообразные брови, месяц обратился в рог.
      Окончив песнь, она встала и, поцеловав каждого из присутствующих, устроилась на коленях Махмуд-хана,
      Пэрирух-ханум сидела в объятиях какого-то охмелевшего военного, а Шухшеньг-ханум лежала нагая перед купцом. Все пили вино.
      Музыка прекратилась.
      - Послушай ты, бесчестный, что же сталось с этой златокудрой девчонкой? - спросил Махмуд-хан, обращаясь к Рафи-заде.
      - Ваше сиятельство, спросите Усния-ханум, - прерывая разговор с сидящей в углу девушкой, отозвался Рафи-заде. - Я служить не отказывался, я ввел ее к американке, чего же больше?
      - Пока этот купец продолжает бывать там, - услышал я голос Шумшад, - из этого ничего не выйдет.
      "Значит Шумшад-ханум носит вымышленное имя и ее настоящее имя Усния-ханум", - подумал я.
      Опьяневший Махмуд-хан ударил Шумшад-ханум по лицу.
      - Врешь, негодница, видно ты хочешь продать ее другому; что же касается этого купчика, то я живо заставлю его убраться из Тавриза.
      - Если вы обещаете нам это, - сказал Рафи-заде, - то ровно через два дня после его исчезновения девушка будет в ваших объятиях. Самое трудное попасть сюда, а дальше она постесняется и никому слова не скажет и будет являться сюда по первому нашему требованию.
      Рафи-заде снова заговорил с сидящей в углу девушкой. Он хотел протянуть руку к ее груди, но она стала сопротивляться.
      Рассмотреть ее лицо было невозможно, хотя чадра и была снята. Она сидела, закутавшись в платок. Видно было, что она впервые попала в этот вертеп, и каждое ее движение говорило о том, что она завлечена сюда обманом. Рафи-заде схватил ее за руку и хотел поцеловать. Девушка вскочила с места и схватила чадру.
      - Что это значит, Салима-ханум! - воскликнула она. - Или вы привели меня сюда, чтобы обесчестить?! Вы же знаете, что отец и братья изрежут меня на куски. Я должна была к закату вернуться домой. Так ли ты гадаешь всем?
      - Садись на место, глупая девчонка! - расхохотавшись, прикрикнула на нее Салима-ханум - Надо всему научиться. Зачем тебе идти домой, чтобы там отец и мать могли изрубить тебя на куски? Сама подумай, может ли быть лучшее "гадание"? Глупая девчонка! Разве гадают не об ожидающем счастье? А можешь ли ты найти лучшее счастье, чем здесь? Садись, такая жизнь будет тяготить тебя только день - два. А потом ты так свыкнешься, что, если я и буду гнать тебя отсюда, ты сама не захочешь уйти.
      Дернув девушку за подол, Салима-ханум усадила ее на место и, сняв с ее головы платок, подложила под себя и села.
      Я внимательно всматривался в лицо девушки. Она напоминала плененную газель, ищущую путей к свободе. Увы? Спасение было невозможно.
      Несчастная заплакала. Она была поразительно красива, высокая, стройная.
      - Не беда! - старался утешить ее Рафи-заде. - Не хочешь оставаться - не оставайся! Но уходить и расстраивать наше веселье не годится. Ведь ты же девушка умная и принадлежишь к благородной фамилии. Ради тебя я буду молчалив и никто об этом не узнает. Посмотри, какому молодому человеку достаешься, даст бог, впоследствии лучше узнаешь меня.
      Оставив Шумшад-ханум, Махмуд-хан обратился к продолжавшей рыдать девушке:
      - А ты, плаксивая сука, чья дочь?
      Девушка затихла.
      - Не кричи! - ответила за нее Салима-ханум. - Это славная девушка. Это внучка "Кэлэнтэра".
      Махмуд-хан схватил девушку за руку и привлек к себе.
      - Теперь "Кэлэнтэр" Тавриза - я! - сказал он. Девушка билась в его руках, в комнате поднялась суматоха.
      - Господин Махмуд-хан, так не годится! - с возмущением сказал Рафи-заде. - Я потратил целый подол золота, чтобы доставить сюда эту девочку.
      Он хотел подняться. Однако, потянув его за полу, Салима-ханум заставила его опуститься на место.
      - Сядьте! Я привела ее сюда не для вас одного, - не будьте жадным. Она свежа, как розан. Не из-за чего пыжиться, хватит на всех! Только во сне ей удастся выйти отсюда!
      Рафи-заде не мог сдержаться. Схватив находящуюся перед ним бутылку, он швырнул ее в Махмуд-хана. Бутылка, ударившись о висящую посреди комнаты лампу, разбила ее вдребезги. Все столпились вокруг горящей лампы. Пользуясь суматохой, я отодвинул засов, приоткрыл дверь и отошел к воротам.
      Не успел я отойти, как какая-то женщина, вихрем, словно сумасшедшая выбежала на улицу, и заметалась из стороны в сторону. Она громко рыдала. Когда она приблизилась ко мне, я узнал в ней девушку, только что послужившую предметом ссоры между Махмуд-ханом и Рафи-заде.
      - Молчи, если хочешь спастись! - шепнул я ей. - Иначе ты погубишь и себя и меня. Успокойся, я поведу тебя домой.
      - Сжалься! Меня обманули! - взмолилась она и, лишившись чувств, едва не упала; я подхватил ее.
      Дальше стоять на улице было невозможно. Без сомнения, Рафи-заде и Махмуд-хан бросятся вдогонку за сбежавшей добычей.
      Порой человек чувствует в себе необычайную силу. Схватив девушку на руки, я отошел от дома и невдалеке, в развалинах заброшенного дома, решил передохнуть и привести ее в чувство. Я слышал пьяную ругань и голоса Махмуд-хана и гостей, искавших девушку. Она долго не приходила в себя. Если бы не свежий воздух, возможно, состояние это продолжалось бы дольше.
      Наконец, она зашевелилась. Сперва она провела рукою по лбу, по растрепанным волосам и пробормотала:
      - О, мамочка, как болит голова! - и, грациозно потянувшись, хотела повернуться на другой бок; но упавший рядом осколок кирпича заставил ее очнуться.
      - Боже! Где я? Что со мной? - воскликнула девушка, поднимаясь и плача.
      - Сестра моя! Ты спасена, тебе удалось вырваться из рук негодяев
      - Кто вы? - растерянно и с ужасом в голосе прервала меня девушка. - И вы из них?
      - Нет, я просто прохожий. Увидев, что тебя преследует несчастье, я решил помочь тебе.
      - А они не бросятся за мной в погоню?
      - Не бойся, сюда они не придут, а если и придут, я сумею защитить тебя!
      - Сжальтесь надо мной, верьте, что я порядочная девушка.
      - И вы можете быть уверены в моей порядочности?
      - О, конечно, верю. Но...
      - Все это прошло. А теперь нам надо встать и поспешить уйти отсюда.
      - Как же я могу пойти домой, у меня нет ни платка, ни чадры! Дома убьют меня.
      - Если я поведу вас и дам чадру, вы согласитесь?
      - Я очень признательна вам. Но я очень прошу вас, убейте меня. Это будет для меня благодеянием. Я не смею показаться родителям.
      - Встаньте и следуйте за мной. Об этом мы подумаем после. Пока надо торопиться покинуть эти места, - сказал я, помогая девушке подняться.
      От страха она дрожала. Она была сильно потрясена. Я держал ее под руку, она едва передвигала ноги, легкий ночной ветерок трепал пряди ее волос, касавшихся моего лица. Глядя на эту девушку, похожую на грезу, я чувствовал себя в каком-то фантастическом мире. Я раздумывал, как бы скрыть от ее родителей все случившееся с ней.
      Я не знал, о чем думает девушка. Я чувствовал, что она вверила мне свою судьбу. Она ни разу не спросила, куда мы идем.
      Я привел ее к себе. На мой стук дверь открыл Гусейн-Али-ами. Решив, что со мной Нина, он ушел, но затем вернулся.
      - Самовар нужен? - спросил он.
      - И самовар, и ужин! - сказал я.
      - Где я? - спросила девушка, словно очнувшись ото сна.
      Я отошел от нее и, став в стороне, сказал:
      - Вы находитесь в доме честного, порядочного человека, готового защитить вашу честь, как честь собственной сестры.
      Схватив голову обеими руками, девушка несколько минут думала; затем оглянулась по сторонам.
      - Если вам нужен платок, я могу принести, - сказал я, почувствовав, что ей неловко сидеть в моем присутствии с непокрытой головой.
      - Нет! - печально произнесла она, - к чему это после всего?
      - Если так, то садитесь! Надо подумать о вашем будущем.
      Она села. Мы не находили слов для разговора. Видно было, что она чувствует себя разбитой. Наконец Гусейн-Али-ами принес в переднюю самовар и вышел. Я внес самовар в комнату и, поставив на стол, принялся заваривать чай.
      - Пожалуйста, выпейте стаканчик чаю. Возьмите себя в руки!
      Девушка вздрогнула и раскрыла глаза. Поднявшись с места, она села к столу и выпила вместе со мной два стакана чаю. Я не хотел расспрашивать ее, пока она не поест и не придет в себя.
      Наконец, в три часа ночи подали ужин.
      - А где же ваша супруга? - спросила девушка.
      - У меня нет супруги.
      - А кто же этот мужчина?
      - Это мой слуга.
      - Он женат?
      - Да.
      - Где его жена?
      - Спит у себя в комнате. Для чего она вам?
      - Просто так, спрашиваю.
      - Как вас зовут?
      - Меня зовут Набат-ханум. А вас?
      - А меня Абульгасан-бек. Кто ваш отец?
      - Мехти-хан.
      - В каком районе вы живете?
      - Шешкилане.
      - Зачем вы отправились к гадалке?
      - Разве то, что я расскажу вам, поможет мне?
      - Когда вы подробно расскажете мне причины, побудившие вас отправиться туда, я смогу найти способ облегчить вашу участь. Я хочу, чтобы ваша семья ничего об этом не узнала.
      - Поздно, - с горькой улыбкой сказала девушка. Во-первых, уже четыре часа ночи, а меня дома нет. Во-вторых, я нахожусь наедине с незнакомым мужчиной; я вам верю, но поверит ли моя семья, что вы вели себя по отношению ко мне, как брат? Я запятнана. Теперь умоляю вас, не возвращайте меня в семью, помогите мне не попадаться ей на глаза.
      Девушка снова расплакалась и хотела поцеловать мне руку.
      - Плакать не к чему, сестра моя! - сказал я, поднимая ее голову и гладя волосы. - Все это не так уж страшно. Будьте откровенны, не скрывайте от меня ничего, и я помогу вам.
      - Я дочь Мехти-хана, - начала девушка. - У отца, помимо меня, двое сыновей. Брат отца моего очень богат. У него большие поместья, деревни, сады и дома. У дяди есть сын, намного моложе меня, слепой на один глаз и психически ненормальный. Когда он родился, мне было девять лет. Я нянчила его, а теперь меня хотят выдать за него.
      - Он любит вас?
      - Он не понимает, что такое любовь, он еще ребенок.
      - Сколько ему лет?
      - Двенадцать.
      - А что же говорят на это ваши отец и мать?
      - Мать убивается, она не согласна, отец же, наоборот.
      - Причина?
      - Отцу нужны деньги: он опиоман и спустил все свое состояние.
      - Говорили вы отцу о том, что не согласны на этот брак?
      - В доме у нас из-за этого целый день брань и ссоры. Отец несколько раз избивал мать.
      - Хорошо, но неужели дядя ничего об этом не знает?
      - Ну, как же не знает?!
      - В таком случае, как он соглашается на это?
      - Дядя сам настаивает на этом браке... Мне стыдно продолжать. Я стесняюсь открыть вам правду.
      - Не стесняйтесь, сестра моя, в мусульманских семьях можно встретить сколько угодно таких прискорбных фактов. Не стесняйтесь. Я понимаю вас!
      Выражение лица девушки и без слов говорило о том. как ей тяжело.
      - Дядя хочет взять меня не для сына, а для себя! - после долгих колебаний сконфуженно прошептала она.
      - Не может быть! Откуда вы это знаете?
      - Знаю. Его отношение ко мне не походит на отношение дяди или свекра. Он каждый день обнимает и целует меня. Ласкает и сжимает мои груди. Я вижу, как каждый раз, видя меня, он весь загорается. Однажды и тетя заметила это. "Не развращай девочку!" - принялась увещевать она его. Но дядя не обращает внимания на ее слова и продолжает свое. Он дня не может прожить без меня. Каждый день приходит за мной. Он не может жениться на мне, это запрещено шариатом, поэтому хочет овладеть мной, выдав замуж за своего двенадцатилетнего кретина. Увы! До этого дня остается не так много.
      - А как смотрят на это ваши братья?
      - Пока братья были здесь, они не допускали и мысли о подобном бесстыдстве. Дядя несколько раз делал предложение, но братья возмущались, и он не заговаривал об этом.
      - А где сейчас ваши братья?
      - Откуда я знаю?
      - Как, то есть, "откуда знаю"? Разве вы не знаете, куда они уехали?
      - Конечно, нет.
      - Разве, уезжая, они ничего не сказали вам?
      - Сказали. Они обняли меня, поцеловали и заплакали. Последними словами их было: "Набат, не поддавайся. Мы знаем, что тебя хотят разлучить с нами и сделать несчастной". Так и случилось, - я осталась одна.
      - А зачем вы пошли гадать к цыганке?
      - Я хотела погадать на братьев, узнать, где они. Чтоб спастись от этого позора, я думала бежать к ним.
      - Зачем же, зная о вашем положении, они уехали, оставив вас одну?
      - Они не могли оставаться.
      - Почему?
      - Откуда я знаю.
      - Что же их вынудило к этому, бедность?
      - Нет! Они не могли оставаться.
      Набат-ханум умолкла. Она или стеснялась сказать или что-то скрывала от меня.
      - Мы с самого начала условились, что вы расскажете мне все, как было, вновь настойчиво заметил я. - Но вы опять что-то скрываете. Какой смысл не доверять мне, когда вы сами находитесь у меня в доме и доверили мне свою жизнь?
      Набат-ханум перевела дыхание и, проведя кончиком языка по пересохшим от страха губам, шепнула:
      - Тайна моих братьев еще страшнее; вот почему я не хочу сообщать ее человеку малознакомому. Но я думаю, что в вас есть и совесть и честь. Такое отношение к несчастной, беззащитной девушке может проявить только обладающий благородством революционер. И мои несчастные братья были революционерами.
      - Революционерами?
      - Да, оба. После вступления в Тавриз Гаджи-Самед-хана, они скрылись. Мой же бессовестный дядя для достижения своей цели добивался их ареста и хотел передать их в руки Гаджи-Самед-хана.
      - Как же им удалось бежать из Тавриза?
      - У них был один друг - кавказец. Он снабдил их деньгами и удостоверениями и помог им скрыться. Дай ему бог здоровья. Ах, если бы мне удалось разыскать этого кавказца! Я каждый день отправлялась в окопы и носила им обед. Увы! Ни одна пуля не поразила меня тогда и не избавила от этого бесчестья.
      - В каких окопах были ваши братья?
      - В окопах у Голубой мечети. Я каждый день носила им обед. Они делились обедом с товарищами. Потом я забирала посуду и возвращалась домой.
      - Почему же вы сами не стали революционеркой?
      - Этот вопрос несколько раз задавал мне и тот кавказец, но что я могла бы делать?
      - Очень много. Если бы вы были революционеркой, вы бы не верили в гаданья и не попали бы в расставленные вам сети. А теперь, послушайте, я назову вам имена ваших братьев. Старшего звали Салех-Ага, а младшего Пэрвизом.
      - Вы! Это вы, да? - удивленно и словно что-то припоминая, спросила Набат-ханум и снова заплакала.
      Взяв ее руки в свои, я начал успокаивать ее. Наконец, с большим трудом овладев собой, она сказала:
      - Значит, вы тот самый человек. Теперь я вспоминаю, вы тот кавказец, который предлагал мне стать революционеркой. Я видела вас, когда вы метали бомбы. Эта рука несколько раз пожимала мою. Не знаю, поможет ли мне она и теперь, в эти трудные для меня минуты?
      - Эта рука избавила вас от большой опасности и привела в дом вашей тетки.
      - Тетки? - поднявшись с места, спросила Набат-ханум и обвела комнату удивленным взглядом.
      - Да, тетки! Разве жена Мешади-Кязим-аги не сестра вашей матери?
      - Да, сестра! О, боже, я так же счастлива, как несчастна!
      - Теперь остается одно. Вы ни одному человеку не скажете о событиях этой ночи, иначе вы погубите и меня и ваших братьев и сами будете несчастны.
      - Верьте мне, я не обмолвлюсь ни словом. Эта тайна уйдет со мной в могилу.
      - А теперь думать больше не о чем. Сегодня вы ночевали у вашей тетки. Об этом вы расскажете завтра матери и отцу. Думаю, что они поверят. Что касается вашего дяди, я беру на себя избавить вас от его притязаний. Теперь встаньте и пройдите в комнату направо. Можете спать, как у себя дома!
      - Нет, нет. Я останусь здесь. Не беспокойтесь. Я не хочу лишать вас удобств.
      - У меня есть своя комната. А та предназначена для гостей.
      В пять часов утра мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам.
      МАХМУД-ХАН
      Днем Махмуд-хан вместе с Ираидой и Сардар-Рашидом строил планы женитьбы на Нине, а по ночам, сидя в цыганском вертепе, ожидал, что ему приведут американку.
      Махмуд-хан жаждал удалить меня из Тавриза, но он не посмел бы сделать это через консула или Гаджи-Самед-хана, так как они не согласились бы на это. Ему оставалось убить меня, и я знал, что он приставил ко мне для этого своего человека и ищет удобного случая. Я в свою очередь с помощью Гасан-аги, Тутунчи-оглы и других товарищей установил слежку за Махмуд-ханом.
      Сестры и родственницы Махмуд-хана неоднократно ходили сватать Нину. Ей ежедневно приносили от Махмуд-хана записки с объяснениями в любви. Все это сильно тревожило ее.
      Несколько раз Нина предлагала мне тайно покинуть Тавриз. Однако моя гордость и чувство собственного достоинства не могли примириться с таким малодушием.
      Мое бегство могло также гибельно отразиться на судьбе американки. Я был уверен, что на следующий же день после моего отъезда, девушка отправится в притон Шумшад-ханум. Главным же образом мой отъезд из Тавриза отрицательно отразился бы на работе по организации рабочих ковроткацких фабрик и приостановил бы начатую среди них работу. Принимая все это во внимание, я не мог согласиться с предложением Нины о позорном бегстве из Тавриза.
      Было около часу ночи. В комнату вошел бледный, взволнованный Мешади-Кязим-ага.
      - Слышали новость?
      - Нет.
      - Час тому назад люди Махмуд-хана ворвались в дом Муктедир-хана и, забрав ценности, убили его.
      - Кто такой Муктедир-хан?
      - Разве вы не знаете?
      - Нет, не знаю! - притворился я. - В сущности, я мало кого знаю в Тавризе.
      - Знаете ли вы Мехти-хана или нет?
      - Какого Мехти-хана?
      - Отца Набат-ханум, которая несколько дней тому назад была здесь. Моего свояка.
      - Да, знаю, разве Мехти-хан убит?
      - Нет, не Мехти-хан, а его брат Муктедир-хан.
      - Откуда вы это знаете?
      - Сейчас об этом сообщили моей жене.
      - Какое несчастье!
      - Да, огромное несчастье. Это несчастье и для Набат-ханум!
      - Почему?
      - Потому что похищенные ценности уплыли из рук бедной девушки. Ведь с каким трудом нам удалось уверить ее родителей, что она ночевала у нас. Они поверили, и дело было улажено, но рок сулил иначе, он опрокинул все наши расчеты.
      - Да, но Набат-ханум не хотела выходить за его сына. Вы же видели, как она плакала!
      - Мало что не хотела, мало что плакала! Разве можно упускать из рук такое богатство?
      Больше я ни слова не сказал. Я окончательно разочаровался в Мешади-Кязим-аге. Для этого человека деньги, золото, богатство были выше и дороже всего, даже совести и чести! Однако пока нельзя было подавать виду, надо было поддерживать с ним добрые отношения. Мешади-Кязим-ага спешил; не допив поставленный перед ним стакан чаю, он поднялся и вышел.
      Сидя один, я ждал прихода Тутунчи-оглы и Гасан-аги. Хотя со слов Мешади-Кязим-аги я понял, что они покончили с Муктедир-ханом, тем не менее я не был спокоен. Мне хотелось знать, как они выполнили свое дело.
      Вскоре пришли Тутунчи-оглы и Гасан-ага.
      - А где же товарищи Гулу-заде и Раджабли? - спросил я, не давая им сесть.
      - Не беспокойся, брат мой, мы проводили их домой. Их приход был излишен.
      - Как дела?
      - Все в наилучшем виде, кроме Муктедир-хана.
      - Рассказывайте. Разве я поручил вам убивать его? Если бы это требовалось, я послал бы вас к нему не как агентов Махмуд-хана, а как простых грабителей. Посылая вас как агентов Махмуд-хана, я стремился создать распрю между ним и Махмуд-ханом. Я добивался, чтобы он был убит самим Махмуд-ханом. Вы же запачкали руки в крови!
      Впервые им приходилось выслушивать от меня упреки, они покраснели и сконфуженно опустили головы.
      - Говорите, почему вы нарушили мой приказ? - продолжал я.
      - Во-первых, - заговорил наконец Тутунчи-оглы, - его следовало убить. Если бы вы ознакомились с найденными у него документами, вы бы этого вопроса не задали. Во-вторых - его убили не мы. Вы знаете, что нас было четверо. С одиннадцати часов мы с разных точек караулили дом Муктедир-хана. Сначала оттуда вышла молодая девушка в сопровождении служанки. Затем показались повара с блюдами плова в руках. Первым подошел к воротам я. Товарищи остались стоять на местах. Я постучал.
      - Кто там? Что тебе нужно? - спросила вышедшая на стук жена Муктедир-хана.
      - Я принес хану письмо! - ответил я.
      Женщина открыла ворота.
      - По приказу Гаджи-Самед-хана, Махмуд-хан направил нас к его милости. Прошу не беспокоиться, ничего плохого нет!
      Женщина растерялась. Следом за мной вошли товарищи, задвинув засов изнутри и оставив у ворот одного из товарищей, мы вошли в дом. Один из товарищей стал у входа в переднюю. Вместе с Гасан-агой и женой Муктедир-хана мы вошли в комнату.
      Сидя в белье, хан курил кальян. При нашем входе, он бросил трубку.
      - Зачем изволили пожаловать в ночную пору? - спросил он.
      - По распоряжению его превосходительства нас послал к вам Махмуд-хан. Вы должны выдать нам скрывающихся у вас революционеров.
      - Каких революционеров?
      - Ваших племянников!
      Говоря это, мы вынули и показали известный вам ордер, за подписью Махмуд-хана.
      - Удивляюсь! - воскликнул Муктедир-хан, пробежав глазами ордер. - Разве Гаджи-Самед-хану и Махмуд-хану не известно, что я не принадлежу к революционерам? Я просил бы вас прежде всего просмотреть мои документы.
      С этими словами он принес маленький сундучок и, достав оттуда кипу бумаг, протянул нам.
      - Просмотрите! Вот письмо, где я доношу Гаджи-Самед-хану о революционной деятельности моих племянников, а вот и грамота, пожалованная мне его превосходительством за мои услуги.
      Мы отобрали и то и другое.
      - Этого недостаточно, - сказал я, - вы должны выдать укрытых вами лиц!
      - Я их не укрывал, они бежали из Тавриза. Я сам хочу разыскать и уничтожить их. Лишь сегодня мне удалось открыть их местопребывание.
      - Где же они?
      - Я слышал, что они в Миянд-Абаде, а вот и мое собственноручное письмо об этом. Завтра же я вручу его Гаджи-Самед-хану!
      - Не беда! - сказали мы, отбирая у него письмо. - Мы и это передадим Махмуд-хану. А теперь, будьте добры раскрыть сундуки. Мы должны произвести обыск.
      - Что вам нужно?
      - Нам нужны другие бумаги!
      Он не протестовал. Сперва мы обыскали сундучок, в котором хранились документы. Там оказалась пачка американских долларов и большое количество английских и русских кредиток. Мы просмотрели и бумаги: это были векселя, акции и договоры на земли и поместья.
      - Зачем вы забираете деньги? - завопил Муктедир-хан.
      - Деньги нам не нужны, мы только составим опись и вернем их вам. Теперь откройте другие сундуки.
      Открыли один из сундуков, обыскали и забрали золото и драгоценные камни. Мы взяли и все находящиеся в остальных сундуках золотые турецкие и русские монеты и сложили все это в большой мешок. Покончив с обыском, мы осмотрели костюм хана. Там, кроме золотых часов, ничего не было, и только во внутреннем кармане жилета оказался портрет какой-то девушки. Когда мы спросили, кто она, он заявил, что это его племянница.
      - Тьфу! - плюнула жена хана, увидев карточку. - Зачем ты таскаешь на груди портрет девушки, которую прочишь сыну?
      Говоря это, она в бешенстве схватив со стола тяжелый медный подсвечник с такой силой хватила им мужа в висок, что Муктедир-хан свалился. Осмотрев тело и убедившись, что он умер, жена хана, лишившись чувств, упала на диван. После этого мы ушли. Вот как было дело. Захваченных ценностей и денег так много, что ими мы сумеем обеспечить всех находящихся в изгнании товарищей!
      После этих слов Тутунчи-оглы вручил мне список отобранных при обыске документов, денег, ценностей и карточку. То был портрет Набат-ханум.
      Спешно написав письмо, я вручил его Гасан-аге.
      - Этой же ночью отправишься в Миянд-Абад и передашь это письмо Салех-аге и Пэрвизу. Сумеешь ты это сделать?
      - Конечно, сумею, - ответил он и поднялся.
      Я вручил ему крупную сумму для Салех-аги и Пэрвиза и, распрощавшись, проводил его до дверей.
      Гасан-ага ушел. Было два часа ночи.
      - С этим делом мы покончили блестяще, а теперь надо приняться за другое, - обратился я к Тутунчи-оглы.