Вот почему иранский купец, иранский капиталист не может пустить в оборот имеющийся в его руках капитал. Шах и его чиновники ищут наличных денег, чтобы роскошнее устроить свою жизнь дармоедов и паразитов. И мы вынуждены отдавать местным чиновникам и правителям последние копейки, вырванные ценой тысячи уловок из лап иностранных капиталистов. Все это вместе взятое и заставило нас сплотиться вокруг революции. Мы должны и будем бороться до тех пор, пока не будет создан соответствующий образ правления. Нам нужен строй, способный обеспечить нам экономическую независимость. И если мы не добьемся создания такого образа правления сейчас, мы поднимем второе и третье восстание. Нам нужно свое правительство, своя собственная, независимая экономическая политика. Вот причина моего сочувствия революции, вот почему я помогаю ей добиться победы.
      Мешади-Кязим-ага довольно складно разъяснил свое отношение к революции. Конечно, он выразил не узко собственные взгляды, а мнение вообще местной буржуазии и капиталистов колониальных и полуколониальных стран.
      Разумеется, господа Мешади-Кязим-аги будут сочувствовать революции и участвовать в ней лишь до того момента, как создадут правление, отвечающее их интересам, то есть захватят государственную власть в свои руки и тогда, как и всюду, национальная буржуазия обратит оружие против своих вчерашних союзников по революции, против рабочего класса и беднейшего крестьянства.
      ДВА ТРАУРА
      Сегодня Тавриз справлял два траура сразу: один - в знак дня ашуры, десятого дня месяца махаррема, в который по преданию был убит имам Гусейн, а второй - по вздернутым на виселицы революционерам.
      Больше всего занимал тавризцев траур по имаму Гусейну. Сравнительно с прошлыми годами, траур в этом году проводился еще более торжественно и широко.
      По случаю дня ашуры царский консул приказал не препятствовать уличным процессиям и не требовать предъявления пропусков. А население, уверенное, что милость эта исходит не от консула, а ниспослана самим имамом Гусейном, с еще большим рвением соблюдало традиционный траур. У многих на лбу красовалась сделанная красным лаком надпись: "О, Гусейн!", в знак скорби на плечи были накинуты черные шали или банные простыни. Одни, вымазав лицо грязью, уподобили себя чудовищам, другие унизали тело кусками железа, третьи били себя цепями Кто колотил себя в грудь булыжником, кто, завернувшись в львиную шкуру, полз по земле, а следовавшие за ним правоверные били себя кулаками по груди и по голове и хрипло орали:
      О лев! Приди от страшных мук избавить нас.
      К потомкам Мустафы* приди в тяжелый час!
      ______________ * Одно из имен Магомета.
      В этой суматохе были и притворно плакавшие и искренне обливавшиеся слезами; били в барабаны, трубили в трубы, носили, держа кончик древка в зубах тяжелые знамена, водили разнаряженных коней, изображавших коней имамов-мучеников, окружали равнодушных ко всему животных, осыпая их морды поцелуями; одетые в траур дети пронзительно распевали:
      Где покинут тобой мой Хазрат-Аббас?
      Кем Джанаб-Гасим был убит в странный час.
      Где султан Кербалы был покинут тобой?
      Кровь Гусейна кто пролил жестокой рукой?
      Все это вызывало слезы у тавризцев и смех у иностранцев, с любопытством наблюдавших это шествие.
      - Яман* Гусейн! - передразнивали казаки, ударяя себя в грудь в то время, как процессия с криками "О, Гусейн!" проходила по улицам, а группа молящихся пела, словно стонала:
      ______________ * Плохой, скверный.
      Увы, Гусейн, чей дом разбит во прах.
      Увы, Гусейн, чья дочь Зейнаб в цепях!
      В это же самое время солдаты с ружьями наперевес вывели осужденных революционеров из тюрьмы и повели к возведенные у Сарбазханы виселицам. Впереди шагал Сигатульислам, за ним Шамсуль-улема и Ага-Магомед-кавказец, а за ними два младших сына Али-Мусье, Зиялуль-улема и Садикульмульк.
      С площади доносились крики толпы:
      "О лев, на помощь к нам сегодня ты явись!"
      - Да, - сказал Садикульмульк шедшему с ним рядом Зиялуль-улема, именно: "о лев, на помощь к нам сегодня ты явись!" А мы продолжим от себя: "Проклятие такому вероломству!"
      Сотни выстроившихся вокруг виселиц солдат стояли в полном молчании. В передних рядах находились все активные контрреволюционеры. Они внимательно слушали приговор, который читал председатель военно-полевого суда. В приговоре эти руководители революции характеризовались как бандиты, напавшие на мирных солдат, пришедших из России обеспечить населению Тавриза мир и тишину.
      Ах, если б мы в тот миг кровавый
      Могли быть в Кербале!
      опять донеслось пение толпы с площади и прокатилось над виселицами в тот момент, когда Сигатульислам, сбросив верхнюю одежду, поднялся на помост. Намыленная царем петля Гаджи-Самед-хана была уже накинута на его шею, но табурет еще не был выбит из-под его ног. Использовав этот короткий миг, Сигатульислам, став лицом к толпившимся тут контрреволюционерам, успел произнести следующее Двустишие "Хейрета":
      Мянсур у виселицы сказал: "Правда на моей стороне!"
      Любящие правду мужи следуют по этому пути...
      В этот момент солдат, на обязанности которого лежало выбивать табурет из-под ног приговоренных, сделал свое дело
      Траурные процессии продолжались, и Зиялуль-улема, поднимаясь на табурет, не мог не слышать доносившихся с улиц криков:
      Увы, зачем в тот страшный день
      Мы не были с тобой в Кербале, о, Гусейн!
      Встав на табурет, он обратился к толпе с двустишием Садика Тавризи:
      Мы почивали во мраке небытия.
      Очнулись и опять погружаемся в сон.
      Смертные приговоры были приведены в исполнение, а мистерии, посвященные дню ашуры, все продолжались. Проходя мимо базара "Амир", я встретил Тутунчи-оглы.
      - Откуда? - спросил я
      Он хотел что-то сказать и не мог. Голос его пресекся, спазмы душили его.
      - Возьми себя в руки, пойдем! - сказал я.
      - Как могу я взять себя в руки!.. Мы раздавлены, кто у нас остается? На кого мы можем опереться?
      - Мы можем опереться на широкие массы, на сочувствующие нам и понимающие нас массы. Помимо тех, кто оплакивает имама Гусейна, есть тысячи людей, оплакивающих повешенных сегодня семерых революционеров.
      Несколько успокоившись, он рассказал о том, как раздал пропуска, изготовленные нами по образцу консульских.
      Проходя мимо мечети, мы увидели у ее дверей дервиша, который был известен тем, что за определенную плату произносил проклятия и был прозван "проклинателем"
      По случаю казни руководителей революции сегодня он несколько изменил содержание своих проклятий и не проклинал ни Езида и Шумра, ни Омара и Османа, ни других противников имамов. Для своих проклятий он избрал новые, злободневные темы:
      Проклятье мучтеиду, носящему русские брюки!*
      ______________ * В момент казни на Сигатульисламе были диагоналевые брюки.
      Проклятье мучтеиду, одевавшему пояс на плечи!*
      ______________ * Сигатульислам носил помочи.
      Проклятье мучтеиду, почитавшему Али богом*
      ______________ * Шейх-Салим принадлежал к мучтеидам секты "шейхи" и его прозвали "признающим Али богом"
      Проклятья тем, кто носит бороду на затылке!*
      ______________ * Магомед Кавказлы не брил головы, за что его прозвали "носящим бороду на затылке". (Примечание автора).
      Пока он изрекал свои проклятия, собравшаяся вокруг толпа вторила ему в такт:
      - Тысячи проклятий!
      - Послушай, почему ты не поддерживаешь? - укоризненно говорили некоторые, обращаясь к соседям. - Ведь есть у тебя язык? Небось не немой?
      Мы двинулись дальше и встретили Мир-Муртузу, сына Мир-Манафа Сэррафа.
      В сопровождении своих слуг он ехал на белом осле, когда навстречу ему тоже верхом на осле и тоже в сопровождении толпы слуг показался Мирза-Масуд-ага, сын мучтеида Гаджи-Мирза-Гасан-аги.
      Пока оба осла обнюхивали друг друга, седоки разговорились.
      - Наконец-то выбили из голов тавризцев сумасбродные идеи этих еретиков! - начал Мирза-Масуд-ага.
      - Сударь, ведь есть же у нашей страны и у нашей веры покровитель, не бросил же нас заступник веры на произвол? Видали? Ни пушки, ей пулеметы, ни войска не могли взять этих окаянных, а стоило протянуться руке императора, как сразу уничтожила проклятых. Без всякого сомнения этой рукой руководил сам аллах и наша святая вера.
      - Тысяча благодарений всевышнему! - отозвался Мир-Муртуза. Покровитель ашуры примерно наказал тех, кто смеялся над ашурой и называл ее проявлением фанатизма. Если бы не милость императора, не очистился бы Тавриз от врагов веры и скоро эти проклятые отняли бы у нас возможность соблюдать ашуру. Сейчас я из консульства. Господин консул звал меня поговорить по делу и вскользь заметил, что пока Сигатульислам, Шамсуль-улема, Зиялуль-улема, Садикульмульк, Ага-Магомет-кавказец, и оба сына Али-Мусье...
      - Тысяча благодарений аллаху! - воскликнул, прерывая его, Мирза-Масуд-ага и пришпорил осла.
      Один из них повернул вправо, другой влево. Мы же отправились домой.
      Темнело. Нина давно уже ждала меня. Не говоря ни слова, она протянула мне копию письма Гаджи-Самед-хана консулу.
      "Ваше превосходительство! - писал Самед-хан. Направленный вами список пятнадцати лиц, подлежащих аресту, подписывать воздерживаюсь, ибо, арестовав их, мы тем самым будем содействовать бегству из Тавриза остальных. Я считаю более целесообразным произвести арест этих пятнадцати человек вместе с остальными, потому поручил Махмуд-хану* установить за перечисленными в списке лицами наблюдение и немедленно их задержать, если они вздумают скрыться.
      ______________ * Двоюродный брат Самед-хана, комендант Тавриза. (Примечание автора).
      Сведений о казни Сигатульислама и его единомышленников не имею.
      Даст аллах, махаррема четырнадцатого дня буду в Тавризе.
      Ваш покорный слуга Самед-хан
      Нэйматабад Махаррем".
      Нина передала мне также список лиц, подлежащих аресту и казни:
      1. Мирза-Ахмед Сухейли.
      2. Аптекарь Гаджи-Али
      3-5. Старший брат Саттар-хана, Гаджи-Азим и его сыновья.
      6. Учитель Мирза-Ага-Бала.
      7. Оратор Мир-Керим
      8. Мешяди Мамед Ами-оглы.
      9. Оратор Мирза-Али
      10. Маклер КербалайТашим.
      11. Александр, грузин
      12. Мнрза-Риза, отеи редактора газеты "Шефек".
      13. Тагиев с Кавказа.
      14. Крестьянин Мешади-Аббас-Али, начальник арсенала Саттар-хана
      15. Гусейн-хан из Марадана.
      Предпринять что-либо к их выезду из Тавриза было совершенно немыслимо; в свое время мы неоднократно умоляли их покинуть город, но тогда они отклонили наше предложение. Теперь же все пути были отрезаны, они находились под наблюдением Махмуд-хана. Так или иначе, мы решили как-нибудь сообщить им об этом.
      Нина рассказала, что Махмуд-хан, назначенный с согласия царского консульства и Гаджи-Самед-хана комендантом города, обходит по ночам дома тавризцев и требует предъявления охранных удостоверений.
      - Сегодня утром, - добавила она, - в сопровождении своих слуг он явился и ко мне. Я показала ему свои документы, тогда он заговорил о вещах, не имеющих никакого отношения к его служебным обязанностям. Наконец, я вынуждена была попросить его оставить меня в покое.
      "Как же обращается Махмуд-хан с местным населением, если по отношению к сотруднице консульства допускает такие вольности?" - подумал я.
      - Не пускай его в дом, - предупредил я Нину. - Если даже будет ломиться в ворота, не открывай.
      Мы сели писать прокламацию.
      КРОВАВЫЕ РУКИ ПРИНЯЛИСЬ ЗА РАБОТУ
      Жители Тавриза! Не падайте духом. Не забывайте, что в борьбе с контрреволюцией вы одержали победу. Не упускайте же из рук плодов этой победы. Не поддавайтесь лживым уверениям царских лакеев, молл и сеидов, играющих роль шпионов, не предавайте в кровавые руки царя своих сограждан-революционеров, которые ради вас жертвуют жизнью! Расправу с ними царские палачи поручили своему холопу Гаджи Шуджауддовле Самед-хану.
      Семь революционеров, боровшихся за дело вашего освобождения, повешены. Их повесили палачи царя-деспота по приговорам, подписанным Гаджи Шуджауддовле.
      14-го махаррема Гаджи Шуджауддовле вступит в Тавриз. Тавризские реакционеры и контрреволюционеры готовятся к новому торжеству, к массовым арестам и казням революционеров.
      Жители Тавриза! Царская оккупация не может продержаться долго. Самодержавие гниет изнутри. Страна наша вновь будет принадлежать нашим рабочим трудящимся, крестьянам.
      Берегитесь, не предавайте своих сынов в руки палачей.
      Революция не умерла. В нужный момент она встанет с новой силой. Страшитесь проклятий и мести грядущего.
      Долой реакцию!
      Долой Гаджи-Самед-хана, готовящего по приказу царя гибель иранцам!
      Долой царских холопов в бело-зеленых и синих чалмах!
      Долой аристократию, богачей и коммерсантов, принявших царское подданство, чтобы еще легче угнетать иранскую бедноту!
      Иранский Революционный комитет.
      ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР
      В этом году произошло невиданное на протяжении сотен лет событие. Обычно население Тавриза соблюдало траур "Махаррем" в течение сорока дней после ашуры, дня гибели имама Гусейна, но в этом году все траурные сборища, посвященные кончине имама, были прекращены на четырнадцатый день месяца махаррема и на четвертый день после ашуры, так как в этот день в город должен был вступить назначенный царским правительством генерал-губернатор Гаджи-Самед-хан.
      Русское консульство и местные реакционеры готовились к торжественной встрече царского ставленника и, радуясь победе колонизаторов, спешно сбросив облегавшие их еще вчера траурные одежды, высыпали на улицы.
      Вместо черных траурных флагов с надписью "О, Гусейн, мученик Кербалы!", над воротами домов, на площадях и перекрестках развевались праздничные знамена с лозунгом: "Да здравствует император!"
      Из богатого дома, откуда еще вчера раздавались вопли "Ва, Гусейн", сегодня лились звуки кеманчи и певец пел:
      Я спросил у эпохи, где Александр Великий?
      Кто он? - ответила она, - теперь господство русского падишаха.
      Аристократки доставали из-за благоухающего корсажа портрет малолетнего шаха* и, нежно целуя, пели.
      ______________ * Ахмед-шаха - сына Мамедали-шаха. (Примечание автора).
      О, отец дервиш, приди, где твой пояс золотой?
      О, отец дервиш, о, отец дервиш!..
      Политические проститутки, ежедневно бросавшиеся в объятия то одной, то другой державы, облачившись в праздничные одежды, готовились к выезду на встречу.
      Нина и я получили письмо от Сардар-Рашида. Он предлагал и нам отправиться встречать Гаджи-Самед-хана.
      Независимо от этого Нину очень интересовала церемония встречи. Не решаясь отпустить ее одну, я собрался с ней. К нам присоединились Мешади-Кязим-ага и Алекпер, которые ехали в другом фаэтоне.
      Вся дорога от Нэйматабада до будущей резиденции генерал-губернатора сада Низамуддовле охранялась кавалеристами Марагинского полка, находящегося в личном распоряжении Гаджи-Самед-хана. Этот полк, в течение ряда дней без устали грабивший и убивавший жителей Тавриза, был вооружен выданным накануне из русского консульства новым оружием. Для сопровождения Гаджи-Самед-хана консулом был снаряжен эскадрон казаков.
      Ограждение особы генерал-губернатора от всяких неожиданностей и охрана дорог были поручены также казакам.
      Триумфальная арка, воздвигнутая на могиле независимости Ирана, была разукрашена цветами и зеленью, выращенными в садах тавризских аристократов и контрреволюционеров.
      Следовавший за экипажем Гаджи-Самед-хана казачий военный оркестр исполнял национальный гимн погибшего Ирана, и звуки труб, казалось, издевались над слушателями.
      Личный же оркестр Гаджи-Самед-хана играл похоронный марш, посвященный траурным дням махаррема.
      В первых рядах встречающих шествовали тавризские моллы. Кто пешком, а кто на белых ослах, в белых и зеленых чалмах и повязках; двигались они во главе процессии, то и дело оборачиваясь и кидая через плечо ответ на приветствия запрудившей всю дорогу толпы:
      - Салам алейкум, ве алейкума-салам!
      За духовенством - моллами, мучтеидами и сеидами - следовали дервиши. Многие из них в свое время частенько распевали хвалебные оды у ворот Саттар-хана. Присвоенные им по форме секиры образовывали целый лес Все эти величавые нищие в живописных одеждах с перекинутыми через плечо черепашьими чашами, пели самые разнообразные касиды, Нину сильно заинтересовали манеры дервишей, то кружившихся, то подпрыгивавших и производивших ряд смешных телодвижений. Поэтому я приказал кучеру держаться возможно ближе к группе дервишей
      Дервиши распевали хвалебные гимны имаму Али, который считается их покровителем.
      В пределах возможного я старался разъяснить Нине смысл религиозных песен дервишей.
      - А создается ли у вас, в противовес этим религиозным стишкам, новая революционная поэзия? - спросила Нина - Есть ли у вас поэт или писатель, хотя бы отчасти отражающий сегодняшнюю борьбу?
      Я не успел ответить на вопросы Нины, так как в этот момент Махмуд-хан заметил в экипаже меня и Нину и, пришпорив коня, подъехал к нам. Он поклонился Нине, но та отвернулась, не удостоив его ответом.
      - Полюбуйся на этого наглеца! - раздраженно сказала она. - Под предлогом проверки удостоверений ворвался к нам и был выставлен за дверь, а теперь изволит кланяться, как хороший знакомый, да еще скалит зубы.
      Я предвидел, что этот инцидент чреват для Нины неприятностями, но, не желая сейчас тревожить ее, ограничился словами:
      - Не обращай внимания.
      За дервишами шел "проклинатель" Мешади-Мухаммед и проклинал конституцию, но на этот раз никто не слышал его и не вторил его проклятиям. Гаджи-Самед-хан был близок.
      - Осади назад! Посторонись! Берегись, берегись! - послышались окрики телохранителей Гаджи-Самед-хана, заглушавшие голос "проклинателя" Мешади-Мухаммеда.
      "Проклинатель" заметался в поисках свободного места, чтобы пробиться вперед, поближе к Гаджи-Самед-хану, но тесно обступившие экипаж губернатора "шатыры"* отбросили его в сторону, и "проклинатель" очутился в группе нищих.
      ______________ * Слуги, бегущие впереди влиятельных особ и расчищающие ему дорогу.
      Фаэтон Самед-хана проехал к саду Низамуддовле*.
      ______________ * Один из самых крупных и красивых садов Тавриза. Тавризский генерал-губернатор Самед-хан жил во дворце, находившемся в этом саду. (Примечание автора)
      Сидевший на козлах слуга из медной чаши пригоршнями бросал в толпу нищих мелкие серебряные монеты. Сотни нищих и калек, толкая и топча друг друга, бросились подбирать монеты. Среди криков и воплей слышен был и голос "проклинателя" Мешади-Мухаммеда.
      Позади всех шел Кер-Керим. Охотников до его памфлетов против конституции было мало. Льстивые голоса сотен подхалимов мешали этому.
      Гаджи-Самед-хан въезжал в сад Низамуддовле.
      Больше часа мы прогуливались вокруг сада Низамуддовле, наблюдая за толпой входивших туда лиц. Это были в большинстве духовные лица и сеиды, несшие губернатору списки подлежащих аресту лиц. В их толпе в сад проехал на белом осле Гаджи-Мехти Кузекунани*, спешивший встретиться со своим старым другом Гаджи-Самед-ханом.
      ______________ * Ввиду его происхождения из села, где все население занималось выделкой фаянса его прозвали "Кузекунани", т.е. делающий фаянс.
      - Во времена конституции его именовали "отцом нации", - сказал я Нине Это Гаджи-Мехти Кузекунани. По болезни он не мог отправиться на встречу и теперь спешит повидаться со своим другом. Это весьма предусмотрительный купец. В свое время он примыкал к революции, теперь же перебрался в лагерь контрреволюции.
      Мы только что вернулись с церемонии торжественной встречи Самед-хана.
      - Ты много говорил мне о Рудеки, Фирдоуси, Хафизе и Саади, возобновила Нина прерванный в фаэтоне разговор. - О них я имею кое-какое представление. Теперь изволь сказать, в каком положении литература сегодня? Принялись ли у вас за создание новой, революционной литературы?
      - Конечно, - воскликнул я. - Наряду с религиозной поэзией создается, хоть и в слабой, зачаточной форме, своя, революционная литература. Только наши революционные поэты не могут еще открыто выражать свою ненависть к шаху. Свои нападки на шаха они выражают аллегориями, намеками, символикой. Слова, которыми они хотят поразить шаха и деспотов, они обращают к жестокой возлюбленной, к ее поражающим сердца взглядам, ранящим подобно стрелам, ресницам. Вот что говорит, например, один из поэтов:
      "Мое сердце запуталось в твоих черных волосах и обратилось в твоего подданного. Береги же его, заботься о нем. Чем лучше живется подданному, тем больше благоденствует страна".
      Поэты-оппозиционеры пытаются в своих стихах критиковать окружающую их среду и быт. Вот что говорит в одном из своих стихотворений азербайджанский поэт Овхеди:
      "Пьяницы всего мира успели очнуться, наши же продолжают спать".
      Смелее других изобличает шаха поэт Эсади:
      "У трона шаха можно найти две вещи: одна из них - надежда, другая страх,
      пишет он в одном из своих стихотворений.
      У падишаха разные забавы: одному протянет шербет, другому - яд. Отправляясь пред лицо царей, ты должен пребывать в постоянном страхе и держаться с ними не как свободный человек, а как бесправный раб. Не зная вины за собой, ты все же должен покорно стоять перед падишахом, как виноватый. Заметив на устах властелина улыбку, не считай его добрым человеком. Когда лев скалит зубы, - это не значит, что он смеется".
      Принужденный скрывать свои мысли, иранский поэт-революционер Джебали говорит еще более печальными словами:
      "Совесть и верность исчезли. Эти два понятия, как рождение птицы Феникс или тайна превращения меди в золото, обратились в миф. Мудрые остались в стороне. Достойные ввергнуты в печаль. В наш век не делают разницы между мудрецом и глупцом. Никто уж не обладает умением различить недруга от друга и даже в моей прозе нет следа упрека, а в стихах сарказма".
      Астрабадец Садик в одном из своих стихотворений, изобличая отношение шаха к подданным, пишет:
      "Голодный сокол не настолько милосерден, чтобы в своих очах дал приют беспощадному воробью".
      Другой поэт, пишущий под псевдонимом Надим, в двух строках отображает муки и страдания народа:
      "Самый несчастный и достойный милосердия человек на этом свете тот, кто думает, что мы не несчастны"
      А вот какими яркими красками рисует свою непримиримую вражду к падишаху поэт исфаганец Шах-Назар:
      "Или мы должны размозжить о камень голову врага, или враг украсит свои виселицы нашими телами. Лучше одному погибнуть, чем сотням пребывать в унижении"
      Плачевная участь масс, их нищенское существование оказали свое влияние и на поэтов-суфистов.
      "Мой шах! Ни трон, ни корона не останутся тебе. Единственное, что тебе останется - раздать наполняющие твои сундуки богатства голодным и неимущим"
      пишет, обращаясь к шаху, поэт Суфи.
      Современный революционный поэт Адибуль-Мемалик говорит в одном из своих стихотворений:
      "Увы, наши нивы затоплены водой, несчастные же пахари спят непробудным сном".
      Поэт Хейрат, бичуя падишаха, продающего страну иностранцам и обрекающего своих подданных на произвол двойной эксплуатации, говорит:
      "О, падишах, ты более жалок, чем мышь или кот. Оставь заячий сон! Искусству охранять страну и следовать верным путем поучись хотя бы у собак"
      Я собирался на этом закончить свои пояснения, но Нина не унималась:
      - А теперь скажи несколько слов о литературе азербайджанцев.
      - Еще до организации азербайджанской типографии на царском Кавказе, азербайджанцы в Иране издавали на своем языке сказки и повести, - сказал я и, желая разъяснить причины, мешающие развитию культуры азербайджанцев в Иране, добавил:
      - Иранские шахи постоянно разжигают фарсидско-азербайджанский антагонизм и устраивают даже погромы, чтобы совершенно подавить азербайджанский народ в Иране. Они принимают все меры к тому, чтобы заставить его забыть о своей национальной культуре. Правительство покровительствует фарсизму и всячески преследует азербайджанскую литературу. Начиная с времен Насреддин-шаха, на печать на азербайджанском языке налагается запрет, все появившиеся до того времени на их языках книги подвергаются преследованиям, запрещается чтение даже вышедших в Тавризе народных сказов. Местные мучтеиды и молы объявляют чтение и письмо на азербайджанском языке делом греховным и неугодным богу. Дело доходит до того, что по указке и директивам определенных политических организаций начинают в исторических книгах доказывать, что вообще в Иране азербайджанцев нет, что местное население принадлежит к фарсидской народности. В этих исторических книгах пытаются даже доказать, что не только иранские, но и кавказские азербайджанцы являются частью фарсидского народа. Постоянно в фарсидской литературе начинают появляться произведения, воспевающие эту политику преследования азербайджанцев. Фарсидский поэт Ариф, игнорируя проживающие в Иране четыре миллиона азербайджанцев, пишет:
      "Они, кроме ослиного невежества, ни в чем себя не проявили. Душа культуры вечно страдает из-за азербайджанцев; между иранцами и азербайджанцами такая же разница, как между шелком и рогожей".
      А в одном своем произведении он ставит вопрос еще резче.
      "Нужно с корнем уничтожить азербайджанский язык в стране"
      Отняв у азербайджанцев национальную культуру, иранские падишахи теперь утверждают, что азербайджанцы - те же фарсы...
      - Мне все ясно, - сказала Нина.
      МИССИОНЕРЫ И ОРИЕНТАЛИСТЫ
      Я никогда не любил встречаться и вступать в полемику с миссионерами. И не только сам, но даже когда другие вступали с ними в спор, я чувствовал отвращение.
      Порой рассуждения мисс Ганны на религиозные темы раздражали и утомляли меня. Она и сама чувствовала это и тем не менее любила подолгу говорить о религии, вере и сектах. В самом начале нашего знакомства мисс Ганна заявила, что она приехала в Иран, как представительница американского миссионерского общества.
      Войдя в контору Мешади-Кязим-аги, я застал там мисс Ганну. Меня это удивило, так как я впервые встречал ее там; я даже несколько растерялся, ибо Нина довольно часто заглядывала в контору Мешади-Кязим-аги и без сомнения встреча с американкой могла возбудить ее подозрения.
      Увидев меня, мисс Ганна взяла лежащее перед Мешади-Кязим-агой письмо и протянула его мне. Не успел я ознакомиться с его содержанием, как она сообщила мне:
      - Сегодня я жду гостей, они хотят познакомиться с вами.
      Времени оставалось мало. Распрощавшись с девушкой, я вернулся домой. Придя к мисс Ганне, я застал гостей уже в сборе. Здесь были американский консул и его жена Мария, первый секретарь американского консульства мистер Фриксон и его супруга Сара, прибывший недавно из Америки ориенталист Гертман и бэхаистский миссионер Ага-Мир-Асадулла
      Из собравшихся незнакомы были мне лишь миссионер и ориенталист. Я познакомился с ними
      - Один из культурнейших иранских купцов, - отрекомендовали меня американский консул и его секретарь.
      Все вопросы вертелись вокруг религии. Не вмешиваясь в беседу, я только слушал. Разговоры эти крайне раздражали и утомляли меня. Мне было жаль каждой потраченной на эту болтовню минуты.
      Спор касался существующих на Востоке религий и сект. Однако рассуждения ориенталиста о восточных религиях и сектах обличали в нем полного невежду. Его слова показывали, что он изучал Восток только по произведениям своих предшественников. Вот почему бэхаистский миссионер своими доводами вынудил его к молчанию и всецело овладел вниманием общества.
      Мисс Ганна, видимо, придавала большое значение этой беседе и время от времени делала в своем блокноте какие-то заметки.
      Поведение мисс Ганны мне не нравилось. Она часто говорила мне о своей революционной настроенности и даже клялась следовать за мной и, несмотря на это, устраивала у себя религиозные диспуты, да еще приглашала на них и меня, очевидно, не чувствуя всей бестактности своего поступка
      - К какой из сект ислама изволит принадлежать досточтимый господин? обратился ко мне миссионер Ага-Мир-Асадулла.
      Я не сразу ответил на этот вопрос, обдумывая свой ответ. Молчание мое, как я заметил, вызвало тревогу у мисс Ганы.
      - Я не сумею дать вам решительного ответа, к какой из сект я принадлежу, ибо я слишком молод; существующие же на Востоке течения так разнообразны и сложны, что для отыскания подлинной истины, короткой жизни человека молодого и незрелого недостаточно, - ответил я наконец.
      - В исканиях нет никакой нужды, - возразил Ага-Мир-Асадулла, почувствовав, что я хочу уклониться от прямого ответа. - Эта истина в свое время найдена, и для распространения премудрой и пресветлой воли господа бога были ниспосланы на землю пророки.
      - Кто же они?
      - Эти пророки - Баб, Бэха и Абдул-Бэха.
      - Великолепно. Я весьма признателен, что благодаря мисс Ганне, сегодня я имею честь познакомиться с такой выдающейся личностью. Но, к сожалению, мое полное невежеству в религиозных вопросах серьезная помеха тому, чтобы наш с вами разговор мог достигнуть определенной цели.
      - Выскажите свои мысли так, как вы их сами понимаете Я готов помочь вам и постараться очистить находящиеся в чаше вашей души мутные воды и, процедив их через фильтр истины, обратить в прозрачную, живительную влагу.
      Я раскусил цель Ага-Мир-Асадуллы. Он не верой моей интересовался, а жаждал обратить меня в бэхаизм.
      Я не раз встречался и говорил с бэхаистами, но мне не приходилось еще беседовать с их миссионерами и, в частности, с таким известным проповедником-миссионером, как Ага-Мир-Асадулла. И потому, чтобы заставить его всесторонне осветить вопрос о Бабе и бэхаистах, я заметил:
      - Мы родились в эпоху, когда религия и вера, потеряв свой авторитет и значение, служат препятствием прогрессу человечества, тащат его назад. Религии Моисея, Иисуса и Магомета...
      - Доводы многоуважаемого господина, - быстро прервал меня Ага-Мир-Асадулла, - абсолютно верны в отношении старых религий. Религии эти бессильны дать народу новую культуру. Баб, Бэха-Улла и Абдул-Бэха говорят именно об этом. Они в своих проповедях проводят ту же мысль, призывая народ принять религию, отвечающую требованиям века, религию "прогрессивную, передовую, несущую мир всему миру и способную создать братство всего человечества". И такой религией является религия Баба, Бэха-Уллы и Абдул-Бэха. И в то время, когда весь мир задыхался во мраке невежества, луч божий, как это бывает всегда, проявился в лице ниспосланных им пророков и озарил вселенную.