Поднявшись с места и отойдя от продолжавшего плавать в мире грез хана, Гудратулла-хан подошел ко мне.
      - Сударь, пожалуйте, я провожу вас, - сказал он и, проводив меня в богато убранную комнату с роскошной постелью, помог раздеться.
      - Не будет ли у вас каких-нибудь приказаний вашему слуге? - спросил он и, получив отрицательный ответ, вышел.
      Я поднялся очень рано. Дождя уже не было. Небо было чисто и ясно. Слуги хана доложили, что Аракс угомонился.
      Хан тоже встал рано. За завтраком он сообщил, что будет сегодня занят судебными делами. Суд хана интересовал меня, и я попросил разрешения присутствовать на нем.
      - Пожалуйста, вам не бесполезно было бы ознакомиться с нашим судопроизводством, - заметил хан, любезно приглашая меня следовать за ним...
      Мы вошли во двор судилища. На балконе толпились крестьяне. При виде хана, они низко склонились в поклоне.
      Войдя в приемную, хан сел на свое обычное место; визирь, заняв вчерашнее место, достал из ящика кипу бумаг.
      Я уселся по другую сторону окна.
      - Гафур Дурсун-оглы! - позвал Мирза-Джавад.
      В комнату ввели молодого курда. Мирза-Джавад читал обвинительный акт. Хан слушал.
      "Гафур Дурсун-оглы, житель Дизеджика. Похитил дочь Джафар-аги. Во время перестрелки был убит Осман, один из слуг Джафар-аги".
      - Правда ли это? - спросил хан Гафура.
      - Правда, да будет все мое состояние принесено в жертву хану!
      - А как велико его состояние? - обратился хан к Мирза-Джаваду.
      Снова взглянув в бумажку, Мирза-Джавад ответил:
      - Пятьсот баранов, восемь коров, четыре лошади, одиннадцать быков.
      - Двадцать баранов и одну корову отдать детям убитого Османа, пятьдесят овец, одну лошадь и две коровы взять в уплату штрафа. Заприте его в амбаре и объявите собравшимся волю хана.
      - Второй обвиняемый, курд по имени Лелов, - продолжал Мирза-Джавад.
      "Во вторник вечером, когда стада хана возвращались с водопоя, пестрая телушка хана, отделившись от стада, вбежала в огород Лелова. Схватив дубину, Лелов так избил телку, что она тут же околела, так что не удалось ее зарезать даже на мясо",
      Я взглянул на хана и, не заметив на его лице признаков раздражения и гнева, успокоился за участь несчастного старика.
      - За телку привести мне быка, за дерзость дать ему сто палочных ударов, - проговорил хан с полным спокойствием.
      После вынесения приговора хан поднялся с места и вышел поглядеть на исполнение его. Мирза-Джавад последовал за ним.
      На дворе лежал вытянутый ничком крестьянин без рубахи и со спущенными до колен штанами. Один из слуг хана сел у его ног, а другой у головы.
      Заработали розги.
      На теле крестьянина после первых же ударов на местах рубцов показалась кровь. Крестьянин, не имея возможности двигаться, душераздирающим голосом молил о пощаде.
      Не в силах выдержать картину этой дикой расправы, я сначала отвернулся, но, чувствуя, что силы мне изменяют, попросил у хана разрешения и ушел.
      НА РУССКОЙ ГРАНИЦЕ
      Плавно несся Аракс в своих берегах; бежавшие друг за другом волны напоминали неразлучных друзей, идущих, держась за полы друг друга.
      Спокойно, без приключений мы перешли реку. Проводники вывели нас через железнодорожное полотно к селению Шахтахты.
      Нам предстояло провести ночь в чайхане Керим-аги, так как пассажирский поезд из Джульфы в Тифлис должен был быть на станции Шахтахты лишь к трем часам ночи.
      Пока мы находились в Шахтахты, через нашу станцию проследовал на Джульфу воинский поезд с последними эшелонами генерала Снарского.
      Мы пили чай и в то же время внимательно прислушивались к разговорам посетителей чайханы, говоривших о Саттар-хане и о Тавризской революции.
      - Я слышал сегодня, что Мамед-Али-шаха заставили собрать свои пожитки и удрать из Ирана, - сказал один из присутствующих, Уста-Бахшали.
      Слова его заинтересовали меня.
      - Где вы это слышали? - спросил я.
      - Мешади-Али-бек получил газету из Баку.
      Послали за газетой. Это была издававшаяся в Баку газета "Каспий".
      "...Тегеран. По сообщению агентства Рейтер, находящийся в русском посольстве Магомет-Али-шах чувствует себя превосходно. Бахтияры заняли все правительственные учреждения". Это сообщение изменило все наши планы. Ехать в Решт, чтобы присоединиться к революционным войскам, не имело теперь смысла.
      По обсуждении вопроса с товарищами, было решено, что я вернусь в Тавриз.
      Я распростился с друзьями. В три часа ночи они должны были уехать по направлению к Тифлису, я же с семичасовым вечерним поездом проследовать через Нахичевань в Джульфу.
      Когда мой поезд тронулся по направлению к востоку, солнце, обогнув Макинские горы, клонилось к западу.
      Оставляя далеко позади сверкавший Арарат, мы приближались к горе Иланлы, возвышавшейся словно черная статуя древней Нахичевани. Памятники завоевательных походов Тамерлана - глиняные крепостные стены и выглядывавшие из-за них полуразрушенные минареты, окутанные багряными лучами заходящего солнца, выступали навстречу нашему поезду.
      Ветер, взметавший с вершин песок и пыль, как бы перелистывал последние страницы осужденной на смерть книги завоеваний.
      Разрушенные крепостные бойницы, минареты мечетей и расположенные на вершине холма ханские дворцы, в ожидании чинов и медалей устремившие взоры на север, словно рассказывали эпическую повесть о Нахичевани времен Эхсан-хана.
      На станции Нахичевань мы задержались ненадолго. Часть пассажиров сошла; поезд двинулся дальше и через несколько минут, извиваясь змеей, глотая рельсы, тяжело пыхтя на подъеме, шел по берегу Аракса.
      Обогнув Ванкский собор, хранящий в своем полусгнившем остове историю прошлых веков, мы подъехали к погруженным в спячку невзрачным постройкам Джульфы.
      Справа, с иранского берега, наш поезд обозревали развалины древнего католического монастыря, с оконными нишами, напоминавшими глазные впадины человеческого черепа.
      Было одиннадцать часов ночи. На станции царило большое оживление. Жители Джульфы, прячущиеся днем от зноя и пыли, толпились на станции, отдыхая от дневной жары. Служители гостиниц, встречая пассажиров, расхваливали им достоинства своих "чистых, комфортабельно обставленных" комнат.
      Я направился в гостиницу "Франция" считавшуюся одной из лучших в Джульфе.
      В гостинице было шумно и многолюдно.
      Большинство номеров было занято офицерами генерала Снарского. Мне отвели небольшую комнату. Переодевшись, я отправился в летнюю столовую при гостинице, расположенную на террасе.
      Столики были заняты офицерами, путешественниками, местными купцами и правительственными чиновниками, приехавшими из Иранской Джульфы. Я уселся за столик перед окном моей комнаты. Ко мне подошел низенький, плотный, чисто выбритый армянин с отвислыми усами - то был хозяин гостиницы Григор-ага.
      - Что прикажете? - спросил он по-азербайджански.
      Я заказал ужин. Вдруг в коридоре раздался шум, официант ссорился с каким-то иранцем. Потом оказалось, что правитель Алемдара Икбали-Низам кутил в одном из кабинетов с женщинами легкого поведения и после кутежа отказывался платить по счету; самое же скандальное было то, что вместе с брюками правитель нечаянно прихватил и полотенце, принадлежавшее гостинице. Выдернув полотенце, официант издевался над Икбали-Низамом, что и послужило поводом к ссоре.
      Столик, расположенный рядом с моим, занимали четыре человека. Из доносившихся до меня фраз я понял, что они купцы. В Джульфе я должен был встретиться с несколькими лицами, которых знал заочно. Без их содействия я не мог получить иранского паспорта и переехать границу. Мне показалось, что незнакомые купцы и есть те самые лица, которых я разыскивал, и, весь превратившись в слух, не заметил, как мне подали ужин.
      Вызвав хозяина гостиницы, я заказал свежие огурцы и справился у него о сидящих за столом.
      - Это джульфинские купцы, - ответил он, - Насрулла Шейхов, Бахшали-ага Шахтахтинский, Ага-Мохаммед Гусейн Гаджиев и Саттар Зейналабдинов.
      Я был очень доволен. Случай этот был счастливом совпадением, и, чтобы знать, о чем они беседуют, я стал внимательно прислушиваться к их разговору.
      - Что мы могли поделать, когда в Тавризе начались беспорядки, народ, хлынув потоком, стал принимать русское подданство, а революционный Тавриз оказался бессильным защитить себя, своих вождей и даже горсточку кавказских революционеров? Какую помощь могли бы оказать мы в подобной обстановке?
      Не было сомнений, что то был Шейхов. В свое время Нина встречалась с ним и описывала его, как здорового, крепкого брюнета. Второй, худощавый и чуть-чуть сутулый мужчина с мягкими чертами лица, осушив бокал, тихо запел:
      "О смерть, явись ко мне на помощь.
      Эта жизнь хочет погубить меня".
      То безусловно был Гаджиев.
      Третий - высокий, краснощекий, представительный мужчина, был, вероятно, Бахшали-ага Шахтахтинский. Он не пил, но беспрестанно курил.
      Четвертый из сидевших за столом - Саттар Зейналабдинов - был высокий, худощавый мужчина с небольшими глазами.
      Помощь Тавризу с Кавказа могла осуществляться лишь при содействии этих людей.
      По-видимому, они сидели здесь уже давно и собирались уходить. Мне надо было воспользоваться счастливым случаем, так как потом разыскать их было бы трудно.
      Я послал Шейхову коротенькую записку.
      "Мне надо повидать господина Джумшуда".
      Прочитав имя Джумшуда, Шейхов удивленно поднял брови; под этим именем он был известен в подполье. Бросив в мою сторону задумчивый взгляд, он прислал ответ:
      "Мой дом - за зданием клуба. Клуб вам укажут. Завтра, в два часа дня".
      После записки я почувствовал облегчение и принялся за еду. Сидевшие за столом о чем-то тихо заговорили меж собой. Несомненно разговор шел обо мне.
      Попрощавшись со мной легким кивком головы, они вскоре встали и вышли. Был второй час ночи. Мне подали кусок только что появившейся на рынке дыни, но я не успел прикоснуться к ней, как в коридоре послышались невероятные крики и шум. То буянили царские офицеры.
      Многие иранцы и местные жители поспешили удалиться. Женщины тоже выбежали, спасаясь в других гостиницах.
      Оказалось, что офицеры, напившись, набросились на служащих гостиницы с кулаками, требуя женщин, но приведенных женщин оказалось недостаточно, и тогда заварилась каша.
      Собранные с разных концов Джульфы пятнадцать женщин толпились в конце коридора. Офицеры, обнажив шашки, требовали, новых.
      - Подай баб! - угрожающе кричали они служителям. Перепуганные женщины не знали, куда деваться. Хозяин гостиницы забрал жену и поспешно исчез.
      - Здесь живет женщина, - орал один из офицеров, колотя шашкой в дверь четвертой комнаты.
      - Это барышня, член американского благотворительного общества. Она направляется в Тавриз, - уверял служитель, но разошедшийся офицер ударом ноги выбил дверь.
      Из комнаты послышались испуганный крик, и, немного спустя, в коридор была вытащена молодая девушка в ночном халате. Волосы ее в беспорядке рассыпались по плечам. Дрожа мелкой дрожью, девушка обращалась к окружающим с трогательной мольбой то на немецком, то на английском языке, но никто не обращал внимания на ее призывы.
      В головах царских офицеров нераздельно царили два начала: вино и похоть.
      Один из офицеров начал держать перед несчастной жертвой, честь которой находилась в руках озверелых дикарей, длинную речь:
      - Ради нашего царя мы идем на Восток. Кто знает, быть может, не вернемся. Мадмуазель, вы - культурная девица и должны понять, что мы забираем вас не навсегда. Проведем с вами только одну ночь и уедем. Не волнуйтесь, пожалуйста. Вы имеете дело с интеллигентными, воспитанными людьми. Мы офицеры его величества!..
      Нужно было помочь девушке, но я не решался заступиться за нее; хоть у меня и был паспорт, я не хотел рисковать жизнью; обнаженные шашки и пустые бутылки ждали только повода, чтобы обрушиться на чью-нибудь голову.
      Среди офицеров было несколько трезвых, но и они вторили пьяным, требуя женщин. Завидев среди военных облеченного высоким чином пожилого офицера, я решил обратиться к нему.
      Окинув меня высокомерным взглядом и решив, что перед ним стоит европеец, офицер холодно спросил:
      - Что вам угодно?
      - Я хотел бы сказать вам пару слов, - ответил я.
      - Пожалуйста.
      - Вы идете на Восток, - начал я. - Здесь его преддверие. Вы вступаете в Иран, как носители культуры великой России, чтобы водворить в нем мир и спокойствие. Вот с какими намерениями вы вступаете в чужую страну. Согласитесь, что поведение ваших офицеров резко противоречит целям мирной политики, которые ставит перед вами император. Приняли ли вы это во внимание?
      - Вы иранец? - спросил офицер.
      - Нет, я - кавказец. Я русский подданный и потому мне стыдно видеть поступки, пятнающие честь русского оружия.
      При этих словах офицер положил руку мне на плечо.
      - Верно! Приветствую ваше благородство и честность, но... девушка так молода и прелестна, что они едва ли захотят от нее отказаться. Я попробую уговорить их, а вы постарайтесь тем временем удалить девушку. Очень вам признателен.
      Заметя наши переговоры, девушка заплакала сильней и снова заговорила на незнакомом мне языке.
      Не понимая ее слов, я чувствовал, как она молит о помощи. Быстро схватив ее за руку, я увлек ее в свою комнату. Забрав ручной чемодан, я вместе с девушкой пробрался через окно на террасу и оттуда через черный ход на улицу.
      Усевшись в стоявший у входа фаэтон, мы поехали прямо в гостиницу "Ориант". Здесь я встретил товарища Алекбера и крайне обрадовался. И он, в свою очередь, узнав, что мне и моим товарищам удалось благополучно выбраться из Тавриза и ускользнуть из рук царских чиновников, был очень доволен.
      Девушка была в одном халате. Я распорядился доставить ее багаж из "Франции".
      Не зная языка, я не мог говорить с девушкой и успокоить ее; я только чувствовал, что она благодарит меня на различных европейских языках, однако, ни понять, ни сказать в ответ хотя бы одно слово я не умел.
      - Говорите ли вы по-фарсидски? - спросила, наконец, девушка на чистейшем фарсидском языке.
      Я удивленно взглянул на нее.
      - Немного объясняюсь! - ответил я.
      Как и где могла эта молодая девушка научиться в таком совершенстве фарсидскому языку?
      Кто она? Откуда? Куда она едет?
      Возможность объясняться с девушкой облегчило мое довольно затруднительное положение.
      - Прежде всего, где вы научились фарсидскому языку? - спросил я.
      - Я окончила факультет восточных языков в Нью-Йорке. Мой отец востоковед. Четыре года я работала в американских благотворительных обществах в Тегеране, Южном Ираке, Хорасане и Кирмане.
      - Вы англичанка?
      - Нет, я немка из Америки.
      Девушка снова поблагодарила меня.
      Я знал, что не сумею уснуть. Нервы были натянуты до крайности.
      Алекбер, заказав ужин, сидел за маленьким столиком на балконе.
      - Пожалуйте поужинать с нами, - предложили мы девушке.
      - С большим удовольствием, - охотно согласилась она. - По правде говоря, сегодня весь вечер я не решалась даже открыть дверь и сидела без ужина, - рассказывала она, присаживаясь к столику.
      - Зачем вы едете в Иран? - спросил я, пока нам подавали ужин.
      - Нашу миссию и культурно-просветительное общество перебросили из южного Ирана в Тавриз. И я в качестве секретаря следую из Америки в Тавриз.
      - А что делает ваше общество в Иране?
      - Изучает обычаи и секты, оказывает помощь больным и нуждающимся.
      - Наряду с этим будете ли вы изучать политические вопросы?
      - Нет, вмешательство в политические дела не входит в круг наших обязанностей и целей. Мы преследуем узко научные и благотворительные цели.
      - Великолепно... Как вы себя чувствуете после перенесенного потрясения? Я очень сожалею, что из-за распущенности офицеров вы пережили такие тяжелые минуты.
      - О, правду сказать, эту ночь я со страха не сомкнули глаз. Конечно, я никогда не сумею отблагодарить вас за вашу помощь, но вы можете быть уверены, что до конца жизни я не забуду этого случая.
      - Я не сделал ничего особенного. Долг каждого порядочного человека защитить беспомощную девушку от пьяной, озверевшей толпы.
      - Вы кавказец? - спросила она, с благодарностью и интересом глядя на меня.
      - Нет, я иранец, - ответил я, не желая открывать ей правду.
      - Чем вы занимаетесь?
      - Я разорившийся купец. Что поделаешь? В стране, где революция, нельзя обойтись без убытков.
      - Вы едете в Тавриз?
      - Да, в Тавриз.
      - Ну, что же, наживете снова, - стала утешать меня она. - Я познакомлю вас с американскими торговыми фирмами... Однако, мы сидим за общим столом и до сих пор еще не знакомы, - проговорила она с улыбкой.
      Я встал, чтобы представиться. Она протянула мне свою тонкую руку и, крепко пожав мою, назвала себя:
      - Мисс Ганна...
      Мисс Ганна все еще не могла оправиться от пережитого волнения. Я почувствовал легкий трепет ее холодной руки. Она снова поблагодарила меня за избавление от грозившей ей позорной участи.
      Беседа наша затянулась до четырех часов утра.
      После ужина девушка отправилась в свой новый номер, а мы с Алекбером устроились в его комнате.
      В восемь часов утра в коридоре разыгрался громкий скандал.
      Одевшись, мы вышли на голоса. Какой-то офицер в одном белье что-то кричал и требовал к себе хозяина. Несколько других офицеров, окружив его, старались узнать, в чем дело. Когда на шум прибежал хозяин, офицер схватил его за ворот и, пересыпая речь бранью и пощечинами, закричал:
      - Эта женщина ограбила меня, сию же минуту подай ее сюда.
      Хозяин гостиницы, грузин Димитрий, оттолкнув офицера, вырвался из его рук. Офицер, не устояв на ногах, ударился о стену узкого коридора и замер.
      - Эй ты! - раздались угрожающие окрики офицеров. - Не смей давать рукам волю!
      - Ведь я же предупредил вас, - оправдывался хозяин, - что приводить в гостиницу неизвестных женщин не годится! Со всех концов они съехались в Джульфу, чтобы обобрать таких простаков, как вы. Но вы твердили: "Я сам отвечаю за все" - и не пожелали слушать меня. А теперь требуете от меня эту женщину. Не мог же я до утра стеречь ее для вас?
      В ответ на эти слова офицер ударил его по щеке. Тогда Димитрий дал знак собравшимся на шум железнодорожным рабочим и своим служащим, и те, собравшись в группу, заняли угрожающую позицию, всем своим видом давая понять офицерам, что дальнейшее хулиганство встретит дружное сопротивление. Офицеры притихли и сразу переменили тон. После водворения мира решено было обыскать и проверить все номера. Когда очередь дошла до номера мисс Ганны, перепуганная девушка отказалась открыть дверь. И только после моих слов:
      - Мисс, не бойтесь, откройте, я здесь, - она осторожно приоткрыла дверь.
      Не протрезвившийся офицер со вспухшими, налитыми кровью глазами, с похожим на пустой бурдюк лицом и трясущейся головой, взглянул на перепуганную девушку и со словами: "Не она! - отошел от двери.
      - Ничего страшного нет. Успокойтесь! - сказал я девушке.
      - Теперь уже все равно я больше не усну. Ах, если б я могла поскорее уехать в Иран и избавиться от этих кошмаров, - воскликнула мисс Ганна в сильнейшем волнении.
      - Успокойтесь, никакой опасности нет. Пока мы с вами, вам ничего не угрожает. Что касается подобных случаев, то на иранской границе их будет еще больше. Царские офицеры не стесняются и в самом Иране.
      Мы умылись и вышли к завтраку. Через некоторое время показалась и мисс Ганна в изящном, белом шелковом платье и, сев за столик, принялась разливать чай.
      - Я крайне сожалею о причиненном господам беспокойстве, - сказал, подойдя к нам, хозяин гостиницы. - Но что поделаешь? Вот уже несколько дней, как такие безобразия происходят по всей Джульфе. В нашей гостинице еще сравнительно спокойно. Нас побаиваются. Лишь для того, чтобы несколько обуздать господ офицеров, я кормлю, пою и держу у себя отборнейших силачей из железнодорожных рабочих. В других гостиницах не то. В гостинице "Англия" офицеры изнасиловали жену хозяина и судомойку. В другой гостинице избили управляющего. Разгромили несколько винных магазинов. Хозяин гостиницы "Франция" Григор-ага Франкулов со вчерашнего дня скрывается со своей женой у меня... С ними могут справиться только такие женщины. Она стащила у него три тысячи деньгами и золотые часы. И Русская и Иранская Джульфа кишат ими. Я предупреждал его, но он не послушался и на мое предложение сдать в кассу деньги и ценности заявил, что у него ничего нет, а теперь он буянит.
      К двум часам я должен был пойти к Шейхову. Алекбер знал об этом, и мы решили отправиться вместе.
      Условившись в пять часов встретиться в гостинице к обеду, мы поручили девушку хозяину. Мисс Ганна сама просила об этом. Она прошла к себе и заперлась, а я с Алекбером вышел из гостиницы.
      У Шейхова я застал всех вчерашних товарищей, ужинавших в гостинице. Мы познакомились.
      После обеда началась деловая беседа. Несмотря на всю рискованность задуманной мною поездки, они одобрили мое решение, так как настроение в Тавризе падало день ото дня. Шейхов прочел нам письмо Гаджи-Али.
      "Русские принялись за работу, - писал Гаджи-Али. - Сегодня арестовали кавказца Мирза-Алекбер-Мамед-Кули-заде - брата издателя журнала "Молла-Насреддин" и Гаджи-Мирза-Алескера. Революционное настроение падает с каждым днем. Для поддержания колеблющихся и прекращения перехода иранцев в русское подданство необходимо организовать тайное общество".
      Все, довольно длинное, письмо Гаджи-Али было написано в этом духе. Поэтому вопрос о моей поездке в Тавриз и об организации там тайного общества был решен без возражений, и мы перешли к обсуждению вопроса о паспорте.
      Решив, что с русским паспортом прожить в Иране будет трудно, Шейхов взялся лично уладить вопрос с паспортом и добавил, обращаясь ко мне:
      - Завтра вы получите от меня готовый иранский паспорт.
      Решено было, что со мной отправится и Алекбер. После этого мы с Шейховым пошли знакомиться с некоторыми интересовавшими меня лицами.
      В большинстве они принадлежали к купечеству и интеллигенции. То были Наги Исмаилов, Алескер Гасан-заде, Аскер Наги-заде, Мирза-Ибрагим Акберов, Сеид-Мохаммед Берар, Мирза-Али Мохаммед-заде (по прозвищу Лысый), Ага-Рза Махмудов, Гаджи-Абас Гаджи-Фарзали-оглы, Молла-Гасан Мамедов (из иранских революционеров), Мохаммед Ахундов, Ага-Гусейн Рагимов, Аббас Тагиев, Аббас Фаратов и другие.
      - Школьный товарищ моего покойного брата Фараджуллы, - говорил Шейхов, представляя меня им.
      Я познакомился и с несколькими армянами, в том числе с нефтеторговцем Алексан-агой Шамхаловым, уроженцем Джульфы, Арсеном Артаровым и другими.
      Возвращаясь в гостиницу, мы увидели обозы армии генерала Снарского, двигавшиеся к мосту через Аракс.
      - Они не успели вступить в Иран, - сказал при виде их Шейхов, - как уже игнорируют все таможенные правила. Рядом с воинскими обозами тянутся повозки, доверху нагруженные товарами. И никто не смеет задержать их.
      - А на письмах уже красуется почтовый штемпель "Тавриз. Эриванская губерния", - заметил Алекбер.
      Мы долго ходили по городу и опоздали к назначенному мисс Ганне сроку. В гостинице нас встретил хозяин Димитрий.
      - Барышня от страха заперла двери и с утра не выходит из комнаты.
      - Она права. С царскими офицерами шутить не приходится, - заметил я и постучался к мисс Ганне.
      Та отозвалась по-английски. Я заговорил по-фарсидски. Узнав меня по голосу, она тотчас же вышла к нам.
      На ней было красивое платье, густые золотистые волосы были зачесаны назад; от ее рук и шеи исходил аромат тонких духов. Ночной испуг прошел, и она словно собиралась на какое-то празднество во всеоружии красоты.
      Я представил ей Шейхова.
      - Эта девушка быстро заставит вас забыть Нину, - шепнул он мне.
      Мисс Ганна еще не обедала, ожидая нас.
      Не подавая виду, что мы уже обедали у Шейхова, я занял столик на открытом балконе и заказал обед.
      Солнце клонилось к западу, было прохладно.
      За обедом собралось большое и интересное общество. Совершенно неожиданно к нам присоединились Амир Хашемет, иранский революционер Энделиб, поэт Мирза-Али-Кули, известный под псевдонимом Гамгюсар, и другие. Американка была слегка ошеломлена роскошью нашего стола. На обращенные к ней вопросы она отвечала на чистом фарсидском языке.
      За столом не было ни одного человека, который бы не владел фарсидским языком. Сыпались стихи, остроты, тосты.
      Вина было выпито мало. Мисс Ганна почти совсем не пила. Налив полбокала вина и разбавив водой, она после каждого тоста едва прикасалась к бокалу.
      Мирза-Али-Кули Гамгюсар взял слово.
      - Я прошу у мисс Ганны разрешения прочесть стихи тавризского поэта Саиба, - проговорил он.
      - Пожалуйста, пожалуйста, - поспешила ответить девушка.
      Мирза-Али-Кули процитировал отрывок из Саиба, и действительно содержание стихотворения как нельзя больше соответствовало моменту.
      Вокруг меня все освещено лучезарной красотой возлюбленной этой ночью.
      И если я впаду в безумие, не удивляйтесь, я буду прав.
      Бокал полон, напиток розов, льются песни, возлюбленная при мне,
      И кубок обходит всех беспрерывно этой ночью.
      Мисс Ганна была тронута и отметила необычайное мастерство чтеца. Тогда поднялся Энделиб и в свою очередь попросил разрешения прочесть стихи. Разрешение было дано. Для того, чтобы не возбуждать подозрений сновавших повсюду царских шпионов, нам необходимо было держаться за столом именно так. Энделиб прочел подражание Саибу поэта Везира.
      Вспомнив об алых губах твоих, я отбросил догматы веры
      И ты отбрось свое покрывало этой ночью.
      Мирза-Али-Кули ответил ему на это стихами поэта Эда: Энделиб отозвался подражанием Мэюса, и пошли сыпать стихами разных иранских поэтов. Наконец, Гамгюсар прочел на азербайджанском языке свои собственные импровизированные в честь мисс Ганны стихи. Мне запомнилось лишь одно двустишие:
      В твоих томных взглядах гармония, пленяющая сердце.
      Твои кудри, как тучи красавицы небес...
      Мы перевели стихи мисс Ганне на фарсидский язык. Она улыбнулась и, подумав немного, сказала:
      - Такие сравнения имеются, правда, и у немцев, но на Востоке они как-то особенно изысканны и изящны.
      Наш обед затянулся до полуночи. По уходе гостей, мисс Ганна, Алекбер и я принялись обсуждать вопросы, связанные с переездом границы.
      Американка относилась ко мне с большой искренностью и словно искала случая, чтобы выразить мне свою признательность.
      Сегодняшний обед, устроенный в мою честь друзьями, произвел на нее большое впечатление. Она убедилась, что тот, кто спас ее, - не просто случайный человек, а культурный, прогрессивный иранец, имеющий большой круг друзей и знакомых.
      Паспорт мисс Ганны был визирован русским жандармским полковником Штраубе, и она могла переехать границу хоть сегодня.
      - Я получила паспорт, - сказала она радостно. - Теперь мы можем ехать дальше.
      - К сожалению, я не сумею ехать завтра.
      - Почему?
      - Мой паспорт просрочен, новый я еще не выправил.
      - А долго ли придется ждать?
      - Дня два, три! Если хотите принять мою дружбу, подождите меня, и я снова к вашим услугам, - ответил я.
      - Если мое общество вас не затруднит, с удовольствием, - отозвалась девушка без колебаний. - В этом путешествии мне не хотелось бы расстаться с вами.
      Девушка признательно пожала мне руку и сказала, что будет ждать меня.
      Я был приглашен на обед к Саттару Зейналабдинову. Роль Саттара в иранской революции была значительна. Он никогда не уклонялся от оказания самой широкой материальной поддержки делу революции.
      Мне хотелось взять с собой на обед и американку, чтобы познакомить ее с женой Саттара; это развлекло бы девушку, и она получила бы возможность до выезда из Джульфы проводить время в знакомой семье. Но я не решался заговорить с ней об этом, боясь получить отказ.
      Так или иначе надо было сделать ей это предложение. Оставлять ее в гостинице одну было бы невежливо.
      - Мисс, - начал я осторожно, - я хотел бы сказать вам пару слов, но не знаю, как вы к ним отнесетесь.
      - Я приму каждое ваше слово, как слово друга, - живо отозвалась девушка.
      - Один из моих ближайших друзей пригласил меня на обед. Мне хотелось, чтобы вы также присутствовали на нем и познакомились с его молодой женой.
      - Я с удовольствием принимаю ваше предложение, - с готовностью ответила девушка. - Чем больше я узнаю вас, тем больше убеждаюсь в вашем благородстве и мужестве. Вы хотите идти сейчас?
      - Да, нам надо двигаться.
      - В таком случае дайте мне четверть часа на туалет, - сказала она, поднимаясь с места.
      Я вышел на балкон. За нами явился сам Саттар Зейналабдинов, и мы стали ждать мисс Ганну.
      Через несколько минут показалась и она в белом платье. Ослепительная белизна ее лица выгодно оттенялась золотистыми волосами и темно-синими глазами.
      Познакомившись с Саттаром Зейналабдиновым, девушка взяла меня под руку.
      - Теперь мы можем идти.
      Дом Саттара был расположен за "Ориантом".
      Тут, в ожидании нас, уже сидели за столом Али-Кули Гамгюсар, Шейхов, Алекбер, Ага-Мохаммед-Гусейн, Бахшали-ага и Наги Исмаилов.
      Девушка первым долгом обратилась к Саттару:
      - А где ваша супруга?
      Тот смутился, не зная, что ответить.
      - Хозяйка находится на своей половине, чтобы предоставить гостям возможность провести время, как можно свободнее. Она следит и распоряжается всем сама, - поспешил ответить я, стараясь скрыть, что хозяйка дома ходит под чадрой и появиться на мужской половине не может.
      - Я хотела бы с ней познакомиться, - попросила девушка.
      - Пожалуйста, я провожу вас к ней, - сказал Саттар и пошел с мисс Ганной на женскую половину.
      Обед был подан, но мы ждали мисс Ганну. Спустя несколько минут девушка вышла.