Он прочел его и, покачав головой, сказал:
      - Клянусь нашей дружбой, я ничего об этом не знаю.
      После тщательных расспросов выяснилось, что объявление было составлено Гаджи-Исмаилом, одним, из близких друзей Саттар-хана.
      - Саттар-хан рассчитывает каждый свой шаг, - сказал Саттар-хан. - Во всяком деле крайность вредит. Таким людям, как этот, хотя бы они и были моими друзьями, я постараюсь указать их место...
      ВЕРБЛЮД И ПЕТУХ
      По приезде в Тавриз я попросил своего домохозяина подыскать мне работницу. Он рекомендовал мне пожилую женщину по имени Тахмина-ханум. Она была очень худа от недоедания; одета была в лохмотья.
      Когда я спросил, на каких условиях она будет работать, хозяин ответил:
      - Здесь условия таковы: работница получает стол и одну смену платья. Если от стола остается что-нибудь, то она берет домой для своей семьи.
      Я согласился.
      По распоряжению Саттар-хана, Юсиф-хазчи приобрел все, что было нужно для моей квартиры, и Тахмина-ханум стала хозяйничать.
      - Сколько туманов нужно, чтобы одеть вас? - спросил я ее на третий день ее работы.
      - Туманов? - спросила она удивленно. - Вся моя одежда обойдется не больше пяти кранов.
      Я дал ей два тумана.
      Обычно я обедал у Саттар-хана или у Нины, поэтому я выдавал Тахмине-ханум ежедневно по два крана, и она готовила обед у себя дома и ела со своей семьей.
      Когда я спросил ее о семье, она рассказала, что у нее две дочери и сын. Сын имел работу, но вот уже шесть месяцев, как его прогнали, и теперь он безработный.
      - Где он работал? - спросил я.
      - Какая работа в Тавризе? Здесь только ткацкие мастерские. Сын работал в ковровой ткацкой.
      - А долго он там работал?
      - Да... У нас условия работы в ткацкой таковы: примерно, когда Гасану было восемь лет, мы отдали его в ткацкую Гасан-аги из Ганджи сроком на пять лет. Жалованье ему было назначено шесть туманов в год. Бедный ребенок работал по одиннадцать часов в день. Обедал, не отходя от станка. Еда была своя, он брал из дому один чурек. Бывали дни, когда я не могла дать ему и этого. Несколько раз хозяин хотел расторгнуть договор и прогнать его с работы: голодный мальчик не мог осилить одиннадцатичасовой работы. Чтобы не быть уволенным, он работал до упадка сил, до обморока... Прошло пять лет и ему повысили жалованье - один кран в день. На этих условиях он проработал еще пять лет. Как только объявили конституцию, Гасан записался в революционный отряд и был выгнан с работы. Теперь он без работы. Уже шесть месяцев... Дай бог тебе здоровья, теперь нам живется хорошо: два крана в день большие деньги...
      Несколько раз Тахмина-ханум приглашала меня и Нину к себе в гости, но мне было все некогда. Сегодня она опять ходила к Нине просить ее к себе. Мы не могли отказать ей, так как Тахмина-ханум проявляла ко мне и к Нине подлинно материнскую заботу и нежность.
      Хотя время было совсем неподходящее, но мы обещали пойти. Карадагцы вместе с контрреволюционерами из Девечи вели наступление по всему фронту, а мы отбивали их ручными гранатами.
      Во время перестрелки из окопов врага неслась ругань по адресу наших воинов:
      - Ах, сукины дети, псы голодные! Сегодня курбан-байрам*. Мы зарезали в жертву верблюда, а вы пасетесь, как скоты, даже клевера не находите для еды...
      ______________ * Курбан-байрам - праздник жертвоприношения у мусульман.
      - Сегодня курбан-байрам, - стал рассказывать бывший в одном окопе со мной Тутунчи-оглы. - Обыкновенно в этот день Мамед-Али-мирза приносил в жертву верблюда. А теперь зарезал верблюда один из руководителей организации "Исламие" - Мир-Хашим.
      Не прошло и двух минут, как один из воинов, воспользовавшись затишьем, стал читать написанную им эпиграмму на Мир-Хашима и его верблюда. Эпиграмма была написана очень остроумно и едко. Все развеселились.
      Перестрелка, длившаяся с ночи, прекратилась.
      Контрреволюционеры разошлись по домам обедать. Я тоже ушел домой, так как дал слово Тахмине-ханум быть у нее.
      Приглашение Тахмины-ханум было тоже связано с байрамом, но я знал, что она не в состоянии отпраздновать его соответствующим жертвоприношением.
      Меня проводили в комнату, устланную старыми паласами и циновками. В ней все было старое, рваное, потрепанное, вышедшее из употребления, но всюду была образцовая чистота.
      Мне не раз приходилось бывать в бедных домах, но такого убожества я никогда не встречал.
      По словам Тахмины-ханум она вышла замуж в Систане за цирюльника-тавризца. Когда муж привез ее в Тавриз, у них ничего не было.
      Я сидел на почетном месте, на рваном бархатном тюфячке, и чувствовал себя в доме настоящего иранского рабочего.
      Сын хозяйки - Гасан-ага, стесняясь меня, не садился.
      - Садись, товарищ, садись! - уговаривал я его. - Мы с тобой единомышленники.
      Гасан-ага не понял меня, но сел.
      Он был очень разговорчивый и толковый парень, во всех его словах и поступках чувствовалась искренность.
      Тахмина-ханум куда-то скрылась. Гасан-ага попросил разрешения встать и приготовить чай и еду.
      Я стал внимательнее осматривать обстановку.
      У чашек, расставленных по полкам, были отбиты края. Между чашками, прикрывая их изъян, стояли старые коробки от папирос. На нижних полках стояли деревянные раскрашенные шкатулки, покрытые салфеточками. На стенах висели разнообразные вещицы, сплетенные из сухого колоса и соломы. Видные места комнаты были украшены пустыми французскими спичечными коробками. Все имущество этой семьи можно было бы купить за пять туманов...
      Вскоре пришла и Нина вместе с Меджидом и Тахминой-ханум.
      Тахмина-ханум, боясь, что я рассержусь на нее за лишнюю трату, начала оправдываться.
      - Сегодня у нас светлый день, ты уж не обессудь. Правда, мы бедны, и у нас нет ничего достойного гостей, но я не считаю тебя и Нину-ханум за чужих. Что же делать, не всем же быть богатыми...
      - Ничего, - Тахмина-ханум, - прервал я ее, - зато у вас семья хорошая. У вас я чувствую себя, как у родной матери.
      Нина прошла во вторую комнату знакомиться с дочерьми Тахмины-ханум.
      Когда чай был готов, позвали Нину, которая села на крошечный тюфячок. Стаканов не хватало, и мы пили чай по очереди.
      Потом разостлали залатанную в нескольких местах, но чистенькую скатерть из узорчатого исфаганского ситца "галамкар".
      Не имея средств, чтобы зарезать в виде жертвы барана, Тахмина-ханум зарезала своего единственного петуха.
      Обед состоял из традиционного и так любимого тавризцами плова. Его нужно было есть руками, но для Нины принесли деревянную ложку.
      - Тохвэ, Санубэр, - кликнула Тахмина-ханум дочерей, - идите сюда! Здесь нет чужих, все свои!
      Вошли в комнату две молоденькие девушки в зеленых ситцевых чадрах и стали в стороне. Их более чем бедный наряд произвел на меня тяжелое впечатление.
      Они стеснялись обедать при нас, и мать положила им плов в глубокую миску и разрешила уйти в другую комнату.
      Посуды было мало. Я с Ниной ел из одной тарелки, а мать с сыном - из другой.
      После обеда опять подали чай.
      - Что же ты теперь думаешь делать? - спросил я Гасан-агу.
      - Вы сами посудите, что можно теперь делать в Тавризе? Ковровые ткацкие все закрыты, да если бы и открылись, меня как неблагонадежного, туда не приняли бы. Я сам не знаю, что буду делать. Будь старое время, я не посмотрел бы на свою слабость и пошел бы в амбалы. Но теперь и амбалам нет работы.
      "Чего только нельзя было сделать, - думал я, - если бы организовать вот таких неорганизованных рабочих Тавриза?"
      - Раз ты революционер, - сказал я, - то должен быть в рядах революции. Я завтра же найду тебе работу.
      - Я пойду на любую работу. Если вы захотите дать мне работу, во всех отношениях можете быть спокойны. Хотя я и молод, но опыта у меня много. За меня вам не придется краснеть, в этом я ручаюсь. Я не позволю себе этого...
      - Гасан-ага любит военное дело, - вмешалась в разговор Тахмина-ханум, но это очень опасно...
      - Что опасного? Как бы ни опасен был окоп, все же не опаснее сырой ткацкой.
      СВАДЬБА ГАСАН-АГИ
      В эти дни муджахиды справляли свадьбы. Желая упрочить свое положение, тавризские помещики и купцы охотно шли на установление родственных связей с воинами революции, выдавая за них своих дочерей и сестер.
      Гасан ага тоже собирался жениться и выбрал себе в невесты дочь одного богача Ага-Касума. Сегодня вечером я был приглашен на свадьбу.
      Я не мог сочувствовать этим принудительным бракам и свадьбам, справлявшимся под грохот орудий.
      Вечером я зашел к Нине. Она передала мне инструкцию русского консула военачальникам правительственных войск и сообщила, что Эйнуддовле уже дошел до Ардебиля и набирает большую армию в Шатранлы.
      Передачу этих сведений куда следует я отложил на утро, так как ночью никого нельзя было найти в штабе - все были в окопах.
      Вскоре пришел за нами Гасан-ага.
      - Гасан-ага! - сказал я. - Какое время теперь для свадьбы, когда город находится под свинцовым дождем?
      Нельзя ли было отложить это на более спокойное время? Гасан-ага стыдливо опустил голову.
      - Это все Тахмина-ханум! - вступилась за Гасан-агу Нина. - Она говорит, что если, не дай бог, случится с моим сыном какое-нибудь несчастье, то пусть он хоть изведает радость брака.
      - Какая же радость может быть от насильно взятой девушки? - спросил я.
      - Не насильно, они любят друг друга. Даже во время жарких боев девушка ходит к Гасан-аге в окоп и носит ему обед. Не раз она сообщала им о готовящемся нападении неприятеля и спасала сидящих в окопе.
      Я видел, что Нину очень интересует тавризская свадьба, но одну ее я не решался отпустить, так как свадьбы муджахидов не обходились без скандалов. Я решил пойти с нею.
      Нина приготовила для молодой жены Гасан-аги дорогой шелковый головной платок.
      Я очень любил Гасан-агу. Он был первым бомбометчиком в Тавризе. Его и Тутунчи-оглы я сам научил метать бомбы. В самые критические моменты они не терялись и с точностью метали бомбы.
      Свадьба происходила в доме Гасан-аги. Я был в обществе мужчин, а Нина с женщинами.
      Были и музыканты, которые играли поочередно, то на мужской половине, то на женской.
      Все присутствующие были ровесниками жениха. Ни вина, ни карт я не заметил, но многие из гостей были навеселе. Потом только я обратил внимание, что они по одному выходят из комнаты и возвращаются повеселевшими.
      Гасан-ага каким-то образом умудрился украсить комнату. Это была уже не та комната с убогой обстановкой, в которой принимали нас недавно, она была убрана коврами, занавесами и другими вещами.
      Гости играли, танцевали, и, наконец, группа мужчин и женщин поехала за невестой. Оставшиеся поджидали их; некоторые были пьяны. Все гости старались показать мне свою искренность и преданность.
      - Братец, - говорил один, - подлец, кто врет, если ты прикажешь - умри, я сейчас же вот тут же убью себя!
      - Нет, пока еще не время умирать, - отвечал я. - Революция нуждается в таких молодцах, как ты.
      - Братец! - приставал другой. - Клянусь головой сардара, пусть эти усы будут в могиле, скажи мне правду, кто твой враг? Я сейчас же убью его.
      - У нас у всех общий враг. Кроме контрреволюционеров у нас не может быть других врагов.
      Молодой человек, жаждавший убить моего врага, через минуту говорил другому воину, ласково трогая пальцами кончики его усов:
      - Мамед ага! Ты знаешь, что одного из этих волосков я не променяю на все богатства мира, так пусть я увижу их в гробу, если пуля моя не попадет в цель. Чтоб мне надеть траур по тебе, если я не подбираю врагов так, как курица просо.
      Он говорил, не выпуская усов своего соседа, и тянул его в разные стороны. Тот морщился от боли, поворачивая голову за его рукой, и с приподнятой губой отвечал:
      - Да не разлучит нас аллах, ты говоришь сущую правду...
      Невесту привезли с большой помпой и повели на женскую половину.
      Немного спустя, на дворе поднялся шум, раздалась брань. Слышен был и голос Гасан-аги. Поднялась суматоха. Я не стал разузнавать, в чем дело, взял Нину и поспешил увезти ее домой.
      По дороге мы слышали ружейные залпы со стороны Эхраба. Несомненно, там было серьезное дело.
      Нина стала рассказывать мне о свадьбе и о том, из-за чего поднялся переполох.
      - Когда я вошла в комнату, - говорила Нина, - Тахмина-ханум представила меня сидящим женщинам, как невесту "товарища нашего Гасан-аги". Девушки и женщины окружили меня и стали ласкать, как ребенка, осматривая мое платье. Тахмина-ханум прикрикнула на них - не мучайте, мол, девушку, - и усадила меня на сундук, подложив под меня маленькую подушку. Женщины все не отходили от меня, трогали руками не только мое платье, шарф, гребенку, но даже волосы, и, осмотрев меня, со всех сторон, заявили:
      - Дай бог и тебе испытать это, чтобы мы потанцевали на твоей свадьбе.
      - Все танцевали, - продолжала Нина, - предложили и мне танцевать, но я не знаю их танцев. Когда закончились танцы, стали собираться за невестой. Хотели и меня взять с собой. Тахмина-ханум едва вырвала меня из их рук. Сестры Гасан-аги стали приготовлять место для молодой. Привезли невесту и посадили на тюфячок. Все молодые женщины и девушки кольцом сели вокруг нее. Потом стали пересматривать приданое молодой и ругали Ага-Касума за то, что он дал такое скудное приданое. Затем пустился танцевать какой-то мальчик, и, подойдя к невесте, сорвал с нее покрывало. Голова невесты была осыпана серебряными и золотыми блестками, отчего она вся сверкала. Даже на лице ее блестели наклеенные блестки. Я с нетерпением ожидала увидеть невесту, так как Гасан-ага очень хвалил ее, говоря, что это первая красавица в Тавризе. Представь себе мое удивление, когда я увидела некрасивую девушку, слепую на один глаз и с паршой на голове.
      - Ах, мой несчастный сын! - завопила Тахмина-ханум, ударив себя по коленям.
      Поднялся невероятный шум. Женщины, переглядываясь, говорили:
      -Это не Назлы, это ее сводная сестра Сугра.
      - Девушка плакала и дрожала, - закончила Нина свое повествование. Вошел Гасан-ага и узнав о случившемся, хотел идти убить Ага-Касума, но его не пустили. Тахмина-ханум плакала, а дочери ее били себя по голове...
      Оставив Нину дома, я поехал к Саттар-хану узнать о перестрелке в Эхрабе.
      Я сообщил ему о приезде Эйнуддовле, о подготовке Рахим-хана к решительному наступлению и об инструкции, данной консулом военачальникам правительственных войск...
      Саттар-хан передал об этом по телефону Багир-хану и поручил ему быть осторожным и дать знать, если нужна будет помощь.
      Багир-хан успокоил Саттар-хана, сказав, что он готов ко всему и ничего не нужно.
      Пальба со стороны Эхраба все усиливалась. Немного пройдясь по комнате, Саттар-хан сел и потребовал кальян.
      - Эти подлые эхрабцы, - сказал он после нескольких затяжек, - не вовремя подняли раздор. Жаль, что в это дело вмешались братья Наиб-Али и Кербалай-Мамед. Я очень ценил их, и они относились ко мне хорошо. Если бы не я, они давно пристали бы к таким негодяям, как Аскер Даваткер-оглы, и выступили бы против конституции. Они не решались идти против меня. Сколько я ни старался, сколько я ни прощал и ни делал им добра, ничего не вышло. Их свели с пути собравшиеся в Эхрабе богачи.
      - Сардар, - сказал я, - раз они хотели богатства и денег, разве нельзя было удовлетворить их?
      - Я долго увещевал этих братьев, но ничего не вышло. Они захотели создать из Эхраба самостоятельное государство. Объявив "нейтралитет", они собрали под свое крыло всех контрреволюционеров и богачей, таким образом мы лишились возможности облагать этих толстосумов на содержание войска. Кого бы мы ни посылали за деньгами, они задерживают и сажают в темницу.
      Сказав это, Сардар задумался.
      - Трудно бороться с внешним врагом, когда имеешь таких внутренних врагов, - сказал я.
      - Эхраб для нас - второе Девечи, - продолжал сардар. - Находясь вблизи русского консульства, в армянской части, он далек от линии огня. Вот почему все богачи и состоятельные контрреволюционеры переселили туда свои семейства. Собравшиеся там и покровительствующие им Кербалай-Мамеды знают, что я избегаю конфликта с русским консулом и не хочу давать ему повода вмешаться в наши дела. Поэтому они чувствуют себя в безопасности, но забывают, что имеют дело с Саттаром. Я ведь впервые выступил против правительства, имея всего восемь человек. Если бы пришлось мне пожертвовать даже свободой, я все равно не пощажу Эхраба. Я не оставлю камня на камне, хотя деньгами богачей этот район обращен в настоящую крепость...
      Сардар вновь потребовал кальян. Перестрелка все усиливалась. Вскоре прибыл нарочный муджахид Теймур Чарандабли.
      - Революционеры окружили Эхраб со стороны Лильабада и Геджильского кладбища, - начал докладывать Теймур. - Чтобы открыть ворота Раста-кюча, мы заняли ближайшую мечеть, прикладами вышибли ворота и сбили всех, сидевших на воротах стрелков. Потом окружили дом Наиб-Мамеда и Наиб-Али. После ожесточенной перестрелки, оба брата прорвались сквозь цепь у Геджильского кладбища, причем убили одного муджахида и побежали по улице Кюча-баг, прячась то за деревьями, то в домах.
      Видя, что он слишком растягивает свой рапорт, Саттар-хан прервал его нетерпеливо.
      - Говори короче! Что случилось дальше?
      - Наконец, мы их открыли и после долгой перестрелки убили.
      - Жаль!.. А вы не могли поймать их живьем?
      - Клянусь головой сардара, это было невозможно. Мы кричали им, чтобы сдались, но они не захотели нас слушать.
      - Найдите их трупы и отдайте родным. Имущества их не трогать. Ступай!
      Вот в какой опасный день произошла злополучная свадьба нашего Гасан-аги. Мы не узнали, чем она кончилась и что стало с подставной невестой. Нина очень сожалела о неудаче Гасан-аги. Уже несколько дней мы не видели и Тахмины-ханум.
      Наш маленький Меджид был болен. Ребенок сильно тосковал по убитым в окопе родителям. Он не хотел верить, что мать куда-то уехала. Бедное дитя как бы чувствовало, что ее нет в живых. Нина страдала вместе с ним.
      Я был у Нины, когда неожиданно пришел Гасан-ага. На наше приглашение сесть, он отказался.
      - Почему не садишься? - спросил я.
      - Нину хотят видеть во дворе, - стыдливо промолвил он.
      Нина вышла. Гасан-ага сел и по обыкновению стал рассказывать Меджиду сказку о лисице и петухе.
      Нина вернулась с какой-то женщиной, закутанной в чадру и, весело улыбаясь, сказала:
      - Это жена Гасан-аги.
      - Какая жена?
      - Назлы... Та, которую любит Гасан-ага.
      Гасан-ага, опустив голову, молчал. Я стал расспрашивать, как все случилось.
      - Подсунув мне вместо Назлы свою падчерицу, - стал рассказывать смущенно Гасан-ага, - Ага-Касум взял Назлы, маленького сына и жену и скрылся в район Девечи. Рано утром мы повели Сугру назад. Кроме шестидесятилетней старухи в доме никого не было. Девушку мы поручили ей.
      - А как же пришла Назлы?
      - Она сама прибежала.
      Мы все были очень рады. Нина принесла Назлы купленный для нее платок, дала ей еще золотое кольцо и увела ее в свою комнату.
      Новая наша работница накрыла на стол и подала ужин.
      Тут вышла и Нина, таща за собой упирающуюся Назлы, которая была в новом платке, подаренном Ниной.
      Она стыдливо прикрывала рот. Гасан-ага увещевал ее:
      - Это дом моего брата, - говорил ей Гасан-ага. - Не стесняйся, Нина-ханум ведь такая же девушка, как и ты. Видишь, она совсем не стесняется.
      И на самом деле Назлы была красавицей. Она училась дома грамоте и умела читать и писать по-азербайджански и по-фарсидски.
      Наша работница недружелюбно поглядывала на нее, возмущаясь тем, что молодая женщина сидит с открытым лицом, а муж ей позволяет это неприличие.
      Она была настолько сердита, что отказалась от ужина.
      КОРРЕСПОНДЕНТЫ ГАЗЕТ
      С целью повидать Саттар-хана и получить у него интервью, в Тавриз приехали корреспонденты центральных русских газет "Новое время" и "Русское слово"* и остановились в русском консульстве.
      ______________ * "Новое время" - крайне реакционная газета, орган русских черносотенцев. "Русское слово" - либерально-буржуазная газета.
      Придя домой к обеду, Нина стала просить меня устроить гак, чтобы вместе с корреспондентами к Саттар-хану попала и она.
      - Это на редкость удобный случай, - доказывала она. - Одна я никогда не смогу пойти к нему, чтобы не вызвать подозрений консульства. Если Тардов пойдет с женой, то могу пойти и я. Недопустимо, чтобы я прожила в Тавризе и не видела главного героя тавризской революции.
      - Я не возражаю, - ответил я. - Сардар сам не раз говорил, что хотел бы познакомить тебя со своей семьей, но боится вызвать подозрение.
      - Они сегодня обратятся к Саттар-хану с просьбой дать им свидание и, если он разрешит, завтра пойдут к нему.
      Я решил помешать свиданию корреспондента "Нового времени", этой черносотенной газеты, обливавшей грязью иранское революционное движение.
      Я должен был видеться с Саттар-ханом в пять часов вечера, но я пошел раньше, чтобы успеть предупредить его о приезде корреспондентов русских газет.
      Узнав о желании Нины сопровождать корреспондентов, сардар выразил свое удовлетворение.
      - Это прекрасный случай. Мне очень неприятно, что до сих пор мне не удалось познакомить Нину-ханум с моей семьей и угостить ее хоть чашкой кофе. Она - участница наших побед. Я предупрежу наших, пусть Нина-ханум придет. Но корреспондента "Нового времени" я к себе не пущу, он постоянно оскорбляет нас, восхваляя Мамед-Али.
      Зазвонил телефон. Мирза-Мамед доложил Саттар-хану, что купеческий староста Гаджи-Мухамед-ага просит сардара принять его.
      - Если он успеет прийти до шести часов, я уделю ему десять минут.
      - Чтобы не мешать вашему свиданию, разрешите мне уйти, - попросил я.
      - Нет, сидите. У меня нет тайн от вас. Я думаю, что этот прихвостень царского консула хочет предъявить еще какое-нибудь требование консула.
      Я остался. Я рассказал сардару, что из Ардебиля в Тавриз едет мирная делегация и везет от Эйнуддовле требования для предъявления революционерам. Тут же мы обсудили целый ряд вопросов, касающихся снабжения войск.
      Наконец, сардару доложили о приходе Гаджи-Мухамед-аги.
      Войдя в комнату, Гаджи-Мухамед-ага поздоровался и хотел исполнить традиционный обряд преклонения, но сардар остановил его.
      - Здравствуйте, господин гаджи. Садитесь, но клонить голову нет нужды. У нас, несчастных иранцев, ничего не осталось кроме головы, и та как будто создана для поклонов... Так, так... Добро пожаловать!
      Сардар приказал подать гаджи кальян и продолжал обращаясь к гостю:
      - А теперь разрешите услышать ваши приказания.
      Гаджи-Мухамед-ага поперхнулся. Страх ли взял его, забыл ли он, что хотел сказать, или не знал, с чего начать, но говорил он с большим трудом.
      - Желая узнать состояние здоровья господина сардара и передать ему свой искренний привет, господин генеральный консул послал к вам вашего покорного слугу, - промямлил он кое-как.
      - Состояние моего здоровья неплохое. Мы тронуты вниманием господина генерального консула.
      - И еще, - продолжал гаджи, - в Тавриз приехали представители центральных русских газет, чтобы повидать господина сардара и побеседовать с ним. Господин консул просит, если на то будет благоволение господина сардара, разрешить им навестить вас.
      - Представители каких газет? - спросил сардар.
      - Один - "Русского слова", а другой - "Нового времени".
      Сардар открыл шкаф и, достав большую пачку газет "Новое время", показал Гаджи-Мухамеду:
      - Передайте, - сказал он сурово, - господину генеральному консулу, который так любезно справляется о моем здоровье, чтобы он еще раз прочитал эти газеты и не беспокоился присылать ко мне представителя газеты, печатающей о нас такие оскорбительные статьи. Ему нечего здесь делать. Он может и без свидания с нами писать, что взбредет на ум. И еще предупредите этого представителя, что если его поймают в зоне революции и приведут ко мне, я велю немедленно расстрелять его. Что же касается корреспондента газеты "Русское слово", то ему я разрешаю прийти. Я могу принять его завтра к двум часам.
      - "Новое время", - сказал гаджи, немного замявшись, - ежедневная газета великого русского народа. Не принять ее корреспондента равносильно тому, как если бы задеть честь нации.
      - Болтовни я не разрешаю, - рассердился сардар. - "Новое время" не есть орган русской нации. Это - орган угнетателей и душителей русского народа, орган князей, помещиков и богачей, которые позором покрывают русскую нацию перед всем миром. Вы свободны!
      Гаджи-Мухамед струсил не на шутку.
      - Слава богу, я узнал о состоянии здоровья господина сардара, о чем могу сообщить господину генеральному консулу, - пролепетал он и поспешил уйти.
      ПРИЕМ У САТТАР-ХАНА
      Вот что рассказала Нина потом о свидании с Саттар-ханом и о знакомстве с его женами.
      - В дверях стояли вооруженные часовые, а бывших там вооруженных людей нельзя было и перечесть. Свои удостоверения мы передали стоявшему в дверях муджахиду, который хорошо читал по-русски. По типу и разговору он был похож на кавказца. Наши удостоверения были проверены вторично и все же нас не пропустили. Наконец, взяли их к Саттар-хану. Не прошло и минуты, как караульные получили распоряжение пропустить нас, Тардова с женой и меня. Мы прошли в приемную комнату сардара. Он сидел на тюфячке с открытой головой и курил кальян. При виде нас он накрыл голову папахой. За нами вошел Тардов. Сардар, не подымаясь с места, разрешил Тардову сесть и, когда тот садился, чуть приподнялся на месте.
      Тардов сел в кресло. Мы же продолжали стоять. Тогда сардар встал и, подойдя к нам, протянул руку. Я почувствовала жесткую и сухую, как подошва, руку с длинными костлявыми пальцами. Пожимая наши руки, сардар что-то говорил. Переводчик, взятый Тардовым, перевел:
      - Сударыни! Вы осчастливили мой ничтожный дом. Если я и не смогу оказать подобающих вам услуг, то все же вы унесете с собой воспоминание о том, как вашу руку пожимал верный солдат иранской революции. Прошу садиться.
      Сардар усадил нас в кресла и занялся Тардовым, а я принялась разглядывать комнату; не будь здесь столов и стульев, ее смело можно было бы принять за военный окоп. Во всех углах комнаты стояли ружья всевозможных систем и ящики с патронами. Сам сардар сидел вооруженный, даже прислуживающие люди были обвешаны оружием. На столе, который обслуживал специальный телефонист, стояли телефоны различных систем.
      Саттар-хан еще не перешел к официальной беседе с Тардовым и говорил ему всякие любезности. Наконец Тардов стал задавать вопросы:
      - Читали ли вы в газетах о том, что правительство присылает в Тавриз правителя?
      - Читали. Ваши и даже английские газеты читают и переводят мне. Читаем мы и ту газету, где вы работаете. Мне переводили две ваши статьи. Я получаю и "Новое время". Я отказался принять корреспондента этой газеты, которую мы рассматриваем не как выразительницу мнений русского народа, а как орган определенной группы, угнетающей широкие массы. Конечно, вы не сможете опубликовать моих слов в вашей газете, но мы хотели бы, чтобы русский народ узнал настоящую правду о том, как родилась наша революция и что вынуждает нас бороться. Пусть русский народ знает, что и мы хотим жить по-человечески, и мы хотим быть хозяевами в своем доме. Мы хотим, чтобы наши соседи великие державы - не делили нас, как маленькое государство, между собой, а помогали нам, дали нам возможность жить спокойно и развивать свою культуру. Вот почему, сударь мой, мы стали под ружье.
      - Если Эйнуддовле двинет на Хавриз сильное войско, - предложил Тардов еще вопрос, - сможет ли революция противопоставить ему равную силу?
      - Этот вопрос я вынужден оставить без ответа, так как о вооруженной силе революции мы никому не даем сведений. Что же касается войны с Эйнуддовле, то нам она не страшна, так как и мы, и наши враги уже испытали наши силы. Для нас безразлично с чьими войсками бороться, с войсками ли Рахим-хана или Шуджай-Низама, Макинского хана или Эйнуддовле. Мы одинаково будем бить их, а не они нас.
      - А если численностью их войска будут превосходить ваши, сумеете ли вы организовать сопротивление? - спросил Тардов.
      - Пророчествовать нельзя, - ответил сардар, - но опыт показал, что имеющиеся в Тавризе силы могут защитить город, так как Тавриз, как и все восточные города, распланирован таким образом, что большую армию развернуть в нем нельзя. Поэтому, как бы ни были велики силы противника, для военных действий можно использовать только ограниченную часть их.
      - Не упускаете ли вы из виду, что правительственные войска состоят из регулярных и обученных частей, ваши же отряды состоят из добровольцев?
      - Правительственные силы - не войско. Это лисицы, собранные из тысячи долин, чтобы пограбить жителей Тавриза и опустошить богатый город. Вы, как корреспондент газеты, должны хорошо знать, что человека увлекает в войне и делает упорным бойцом идея. Правительственные войска состоят из сброда бездельных, бессознательных людей. Их единственная цель - грабеж. При первой же серьезной неудаче они обратятся в бегство и не станут сопротивляться только для того, чтобы быть убитыми или убивать нас. Эйнуддовле возьмет с нас не больше, чем его предшественник Рахим-хан.
      - Если правительство предложит мир, примет ли его Тавриз?
      - Правительство и теперь предлагает нам мир, но оно не удовлетворяет требований народа. Кроме того, мы не доверяем этим мирным предложениям.
      - Вы боретесь против системы правления или лично против Мамед-Али-шаха?
      - Мы пока не ведем борьбы против образа правления, мы требуем лишь восстановления конституции. Мамед-Али защищает реакцию, потому мы ведем борьбу и против него лично.
      - Как вы относитесь к правам царского правительства в Иране?
      - Ко всему, что устанавливается взаимным соглашением, мы относимся с уважением. Мы никогда не нарушим ничьих законных прав. Но если эти права взяты путем насилия, то нам трудно ценить и уважать их.
      - Что вы подразумеваете под правами, взятыми путем насилия?