Глава 27

Когда мальчик становится не мальчиком, но мужем? Ольга Николаевна и не заметила, как два сорванца, эти непоседы, непослушные мальчишки, превратились в гимназистов, а в положенный срок Павел благополучно поступил учиться в Петербургский университет, метил в инженеры-путейцы, а Кирилл, мечтая о военной карьере, закончил Михайловское училище.

По протекции отца он остался в Петербургском гарнизоне и вел жизнь молодого блестящего офицера. Обоих теперь невозможно было застать дома. Оля не совала нос в их тайны, не докучала нудными нотациями. Постепенно прежний ледок растаял, молодые люди увидели в жене отца близкого друга, товарища, «жилетку», в которую можно поплакаться. Отец оказался далек и недоступен, а мачеха стала хранительницей юношеских тайн и врачевателем взрослеющих душ. Ольга Николаевна дорожила цепными приобретениями, ведь на это, ушли семь лет ее жизни с Извековым.

Мальчики выросли славные! Горская на небесах должна была остаться довольна воспитанием своих детей. Да и Агриппина Марковна, отправившаяся вслед за своей дочерью, пока была жива, хвалила Ольгу и все меньше бранила внуков. Старший, Кирилл, унаследовал материнскую красоту. А уж когда золотые офицерские погоны легли на его плечи, он превратился в пристальный объект женского внимания.

Кирилл, веселый и жизнерадостный, с ясной улыбкой и сияющими глазами, особенно был дорог Ольге Николаевне, а Кирилл относился к мачехе подчеркнуто предупредительно и нежно, всякий раз с удовольствием называя ее «мама Оля», что неизменно трогало ее душу. За ним, его становлением и взрослением Ольга Николаевна следила с особой тревогой, уж очень ранимым и бескомпромиссным вырос старший из сыновей Извекова!

Служба в полку – дело хлопотное, трудное, но еще важнее для молодого офицера внешний ,лоск и неписаные законы светской жизни, которые переступить без потери уважения товарищей и доброй репутации невозможно. На поддержание пристойной жизни требовалось немыслимое количество денег, поэтому приходилось, увы, постоянно прибегать к отцовской помощи. Нельзя посещать затрапезный ресторан, пожалуйте только в «Медведь». Нельзя сидеть на дешевой галерке, извольте только в партер. А если случится букет даме посылать, то приготовься выложить чуть ли не все свое жалованье! Но Кирилл не грустил, он знал, что жизнь – яркая и длинная, что молодость хоть и небогата, да весела. Зато уж потом он свое возьмет! И ему непременно повезет в жизни! Жаль только, что император – миротворец, войн нигде никаких не ведется, а то бы он послужил Отечеству!

Под Рождество молодой Извеков отправился в Михайловский театр. Давали модную французскую пьесу. Кирилл любил театр, его пьянила атмосфера сценического действа, радостного ожидания, который испытывает зритель, перед тем, как откроют занавес, праздничное дефилирование в фойе. Тот же театр, но иной, со своими примадоннами и героями-любовниками. Вышагивая по натертому полу, ловя свое отражение в зеркалах, Кирилл с удовлетворением отмечал, что мундир сидит преотлично, как влитой. Фигура статная, прямая, особенно если еще всегда голову вскинутой держать. Правда, он невысок, но крепок, ноги прямые, плечи достаточно широки. Хорош, без ложной скромности!

И женщины ловят взгляд, смотрят выразительно. Но нет, пока ни одна не тронула его сердца. Он скользит глазами по хорошеньким головкам, провожает взором иную туфельку. Рассылает улыбки и воздушные поцелуи, любезно кланяется в ответ. Пока – это только игра. А впереди…

Навстречу по паркету плыла дама. По всему видно, что не девица, а именно молодая дама, она вышагивала уверенно, каждым жестом руки, обтянутой шелковой перчаткой, каждым поворотом головы утверждая свое знание жизни. Платье струилось, обтекая соблазнительные формы, загадочно шуршало шлейфом. Она приблизилась к молодому Извекову, и густое облако тяжелых сладких духов окутало его. Кирилл остолбенел.

Их представили друг другу. При упоминании известной фамилии нечто, подобное узнаванию, мелькнуло в лице госпожи Бархатовой, ведь это была именно она.

– Вы знакомы с моим отцом? – вежливо осведомился молодой человек.

– О нет, я наслышана о его творчестве, но как ни прискорбно, кажется, ничего не читала, – произнесла новая знакомая приятным, чуть глуховатым голосом.

Матильда Карловна действительно более книжек в руки не брала. Единственным, что она читала, были любовные послания от многочисленных поклонников да счета из магазинов. Она царственным жестом протянула руку, Кирилл склонился к скользкому шелку перчатки. Внушительный сапфир одного из колец многозначительно подмигнул юноше.

– Подумать только, я не знала, что у господина Извекова такой взрослый сын!

На портретах он такой молодой! – улыбнулась Бархатова. – Вы служите, как я погляжу?

– Да, сударыня. – Кирилл щелкнул каблуками и поклонился.

Ему сделалось неприятно, что о нем говорят как о выросшем ребенке. Он гордился своим отцом, но теперь все чаще папенькина известность мешала юноше становиться самим собой, Кириллом Извековым, а не сыном известных людей.

Ну хоть фамилию меняй!

Между тем новая знакомая, покачивая бедрами, проследовала в свою ложу. Извеков, как завороженный, смотрел вслед и очнулся только от грубого толчка товарища, познакомившего их.

– Извеков, очнись! Негоже так пялиться вслед даме!

Кирилл покраснел.

– Что, нравится? – продолжал товарищ. – Только хороша Маша, да не наша!

У нее и без тебя в очередь стоят! Поди весь Петербург перебывал в ее спальне!

И собеседник двусмысленно захохотал.

Кирилла передернуло.

– Как ты смеешь так говорить о незнакомом человеке, о женщине?

– Это тебе она еще незнакома, милый Кира! Эта дамочка имеет своеобразную репутацию! Так что, держись-ка ты подальше от нее! Нынче французская болезнь свирепствует! – добавил товарищ, понизив голос.

Кирилл еще больше покраснел и умолк. Его опыт общения с женщинами был невелик, в этом он отставал от своих друзей.

Прозвенел звонок, и публика поспешила на свои места. Кирилл, усевшись в кресло, тотчас же принялся искать Бархатову глазами. Он обнаружил ее в правой ложе бенуара. Она сидела, облокотясь на бархатное ограждение, и смотрела на молодого человека в упор. Их взгляды встретились, перекрестились, показалось, как будто молния метнулась между ними. Матильда чуть улыбнулась и отвела взор.

Бедный юноша не мог смотреть на сцену.

Так и просидел вполоборота до антракта.

В перерыве Извеков поспешил в ее ложу. Там и без него присутствовало несколько соискателей внимания красотки. Он стоял позади Матильды Карловны. Волны томной неги расплывались вокруг. Поднятые волосы, оголенный затылок, несколько выбившихся из прически волосков – все это возбуждало Кирилла чрезвычайно. Маленькое ушко украшал крупный бриллиант на золотом стебельке. Камень подрагивал от каждого движения хозяйки, дрожь пробирала и молодого безумца. Бархатова, чуть повернувшись, боковым зрением следила за Извековым. Когда он уже собирался откланяться, она резко повернулась и, широко улыбаясь только ему, пригласила составить компанию на прогулке в Летнем саду.

Кирилл выскочил из ложи и понял, что оставаться в театре бессмысленно. Он все равно ничего не видел и не слышал, что происходило на сцене. Надо ехать к себе и собраться с мыслями. Когда Ольга Николаевна встретила пасынка, она испугалась.

– Кирюша, ты что же, пьян? – В голосе ее слышался ужас.

– Да, мама Оля, но без вина! – Он чмокнул ее в лоб.

– Кира, Кира! Будь осторожен! Не обманись, не принимай свои мечты за реальную жизнь! – только и сказала Ольга.

Она не хотела говорить о себе, но опыт его старшей сестры оказался печален. После нелепой и безобразной сцены у пруда Пепелищев перестал ездить в дом своего друга. Вера больше прежнего замкнулась, а ее истерики и приступы дурного настроения превратились в настоящий бич семьи Извекова.

Глава 28

Матильда открыла глаза и потянулась.

Почему так хорошо на душе нынче? Ах да!

Чудный мальчик, как приятно, как трогательно! Подумать только, она считала, что подобные искренние души давным-давно перевелись! Она снова потянулась, как кошка, и лениво поднялась с постели. Кружевная ночная сорочка, прозрачная и невесомая, небрежно сброшена на пол. Матильда пристально рассматривала свое тело в большом овальном зеркале. За последние два года она пополнела, бедра и животик еще больше округлились, но и груди прибавилось! Однако все же придется поменять корсет! Намедни, когда горничная затягивала его, пытаясь придать фигуре хозяйки прежнюю стройность, Бархатова чуть не задохнулась! А это что еще, намек на второй подбородок? М-да!

Разглядывая себя, она мысленно возвращалась к вчерашнему дню. Она ехала в изящном экипаже, укутанная в пушистую шубку. Морозец пощипывал щечки, придавая им свежесть и яркость розы.

А Кирилл Извеков гарцевал рядом на великолепной гнедой лошади, поражающий статью и выправкой. Он появлялся то с одной стороны, то с другой, наклонялся к ней, смешил, говорил бесконечные приятные комплименты, да такие изысканные, недаром сын литератора! Они совершили несколько кругов но Летнему саду. Матильда хоть и замерзла, но ехать домой ужасно не хотела. Все же пришлось расстаться, уговорившись о следующем свидании.

Матильда накинула батистовый пеньюар и позвала горничную одеваться. Мысли о новом поклоннике не покидали ее. Как она устала от лицемерия, лжи и похоти, которые окружали ее после смерти мужа.

Впрочем, она сознавала, что сама виновата, сама предпочла жить, не ограничивая себя ни моралью, ни условностями, полагая, что это и есть протест невинности, некогда уступленной пороку по сходной цене. Мужчины хотели ее обольстительного тела, иные – денег, и никто не хотел ее души. Матильда и сама сомневалась, есть ли любовь на белом свете? Только подлинная любовь могла вернуть молодую женщину из мира порока и грязи на светлый путь добродетели. Да где же ее сыщешь, такую любовь? Матильда уже совсем отчаялась, как вдруг появились эти сияющие глаза, этот почти детский восторг, это упоение ею! Да, он совсем ребенок, между ними разница в десять лет! Так и что с того? Она хотела любить его, она уже любила его!

Матильда засмеялась от этой мысли.

Давно на душе не было так радостно и спокойно. Завтра они снова поедут гулять…

– Барыня! Гость пожаловали! – раздался испуганный голос горничной.

Кто мог пожаловать в такую рань! Она с неудовольствием приняла карточку, прочла, и блестящая картонка выскользнула из ее рук.

– Я не мог ждать еще целые сутки, я не спал, я понял, что не доживу до завтрашнего дня, если не увижу вас! – Ворвавшись, Кирилл и не заметил, что хозяйка полуодета.

А когда заметил, оторопел, покраснел и замолчал. Но ведь его впустили! Он слышал, что многие дамы нынче очень вольны в нравах…

Матильда смотрела на него, не мигая, и этот остановившийся взгляд совсем парализовал юношу. Ему показалось, что сейчас он потеряет сознание, у него перехватило дыхание. И в этот миг прекрасная соблазнительница приподнялась и мягким движением увлекла его на кушетку. Он несмело прикоснулся к ее губам, в ответ она выпила его до дна. Окрыленный, он осыпал шею, плечи, а потом и пышную грудь неистовыми поцелуями…

Весь день они провели в спальне, предаваясь безумствам. Когда за окном спустилась ночь, он остался на ее широкой постели и, утомленный, уснул в изнеможении. Мати не спала. Она любовалась его лицом, едва прикасаясь к закрытым глазам, изгибу губ. Вдруг его глаза открылись.

– Ты выйдешь за меня? Будешь моей женой?

Матильда хотела ответить, но слезы благодарности стали душить ее. Обхватив голову юноши, она снова и снова осыпала его поцелуями.

Глава 29

Юрий Бархатов, в очередной раз получив от ворот поворот, в недоумении потоптался на пороге и неуверенно двинулся прочь. Как следует сие понимать? Его не хотят принимать целый месяц! Конечно, у Матильды своенравный характер, они, бывало, ссорились и не общались, но так долго еще не случалось. Да и в чем он провинился? Впрочем, не в нем дело-то!

Недавно один из наблюдательных доброжелателей поделился с Бархатовым важными сведениями. Объект желаний был замечен в обществе молодого офицера, который, по всему видно, совершенно без ума от страсти. Ну и что из того? Мало ли их, голубчиков, перебывало, и ничего, иных уж нет, а те далече, как говорится. А Юрий тут как тут, переждал, перетомился – и опять на своем месте, и опять любимый и единственный друг! Он привык к череде бесконечно меняющихся любовников Матильды, перестал бояться, дрожать, что кто-нибудь завладеет ее сердцем. Как можно завладеть тем, чего нет?

Он поехал к мамаше, за советом. Та выслушала и покачала головой. Судя по всему, дело осложнялось. Юрий получил указание немедленно добиваться личного свидания, а также неплохо бы и о противнике справки навести. Он снова ринулся на приступ крепости. На сей раз повезло, его впустили и осчастливили непродолжительной беседой, после которой несчастный совсем пал духом.

– Невнимательно слушает? Глаза с поволокой? Отвечает невпопад? – выпытывала мать. – Плохо дело, голубчик! Влюблена она по уши! А ты прохлопал, проспал, прозевал, недотепа!

Юрий чуть не плакал. За десять лет Матильдиного вдовства он так привык к этой чудесной игре, в которой он бесконечно добивается ее расположения, кажется, уже добился, нет, сорвалось, но не безнадежно.., что теперь, когда все рушилось, он чувствовал себя ребенком, у которого отняли любимую игрушку. Но это полбеды. Главное, папенькины деньги уплывали в чужие руки! А он уж привык считать их своими, потому как полагал, что Матильда поиграет-поиграет да и угомонится. Куда ей деваться с таким шлейфом порочной репутации!

Надо признать, что не только деньги привлекали Юрия. Сама Матильда влекла его как магнит, ее доступность, порочность придавали ей особенную притягательность.

Но вот странно, шлюхой назвать ее как-то язык не поворачивался. Словно порок, но понарошку, вроде как ненастоящий. А разве такое бывает?

Думая о Матильде, Юрий уверился в мысли, что если бы не столь неблаговидный брак, если бы замужество случилось обычным порядком, из Матильды Карловны получилась бы вполне заурядная и добродетельная мамаша и супруга.

И вот теперь конец? И все из-за сопляка, невесть откуда свалившегося на его голову? Надо узнать, кто таков, да и поискать вокруг, вдруг да и найдется какая-нибудь пакость. Вот и прижать молодца!

…А в доме Извекова бушевал семейный скандал. Кирилл, явившись в кабинет к отцу, прямо с порога заявил, что намерен жениться. Оторвавшись от рукописи, Вениамин Александрович еще несколько мгновений жил переживаниями своих героев, но потом вынужден был опуститься на землю и погрузиться в заботы насущные.

– Что ж, похвально! Это придаст твоей жизни определенную упорядоченность.

Во всяком случае, некой части жизни уж точно! – Он устало улыбнулся – сюжет не давался, рассыпался на части. – Правда, на мой взгляд, рановато, ну уж коли ты так решил…

И Извеков уже собирался вновь погрузиться в перипетии своих героев, как вдруг поднял голову:

– Кто же твоя избранница, мой друг?

– Госпожа Бархатова Матильда Карловна.

– Постой, вдова банкира Бархатова?. – Вениамин Александрович оттолкнул от себя исписанные листки, да с такой неприязнью, как будто это и была его предполагаемая невестка. – Ты шутишь или действительно не знаешь, с кем тебя связала судьба?

– Папа, я предполагаю, что вы мне скажете. Я не столь глуп и наивен, как вы все думаете! И я не слеп! Да, госпожа Бархатова не невинная девица, да, ее жизнь полна превратностей и двусмысленностей, но она не виновата в этом! Иногда человек не властен над своей судьбой, и на первый взгляд кажется, что ничего невозможно переменить. Но это только кажется! А если душа жаждет чистоты, покоя, любви, эта душа не погибла! Я протяну ей руку помощи, и мы вместе преодолеем все напасти! Мне нестрашны наветы и злобные сплетни. Но мне очень горько, что и вы, умный и думающий человек, оказались во власти ханжества и двуличной морали! – Кирилл разволновался, кровь прилила, к его лицу.

– По твоим словам я понял, что являюсь не единственным критиком твоего выбора, не так ли?

– Да, – нехотя признал сын, – я много выслушал в последние дни, но это ровным счетом ничего не меняет! Мое уважительное, подчеркиваю, уважительное отношение к госпоже Бархатовой остается неизменным.

– Твоя верность достойна восхищения, – с долей иронии промолвил отец. – Но представь, сейчас ты влюблен, жена кажется тебе истинным ангелом, а пройдет год, два, чувства притупятся, и все ее прежние ухажеры и развлечения особого рода станут неотъемлемой частью вашей семейной жизни. Поверь мне, мой мальчик! Даже благонравные девицы преподносят своим мужьям неприятные подарки в виде рогов, а что говорить о женщине с таким богатым прошлым! , – Но ведь вы сами-то женились на совсем юной девушке, не побоялись упомянутых рогов!

– С чего ты решил, что не побоялся?

Всегда боялся и боюсь, только Ольга Николаевна, слава Богу, не дает мне повода!

И потом, сынок, это сейчас ты пребываешь в любовной лихорадке, а потом, когда поостынешь, тебя замучает ревность. Захочешь знать подробности. С кем, когда и прочее… Появится подозрительность, недоверие, отчуждение.

– Отец, ради Бога! Вы не роман пишете, а говорите со своим сыном, – резко прервал его Кирилл. – Знаете ли вы Матильду Карловну лично?

Вениамин Александрович неопределенно пожал плечами и запахнул поплотнее домашний халат.

– Мы встречались в свете.

– И этого достаточно, чтобы составить представление о человеке? – яростно вскричал юноша.

– Безусловно, нет. Впрочем, наш разговор не приведет к хорошему результату.

Давай отложим его пока.

– Вы уходите от прямого ответа, вы не хотите моего брака с Бархатовой, так?

– Так, – устало и раздраженно кивнул головой отец. – И настаиваю на своем решении. Поверь мне, я не желаю тебе зла!

– Я не нуждаюсь в подобных сентенциях!

– Зато нуждаешься в моих деньгах.

И пока я содержу тебя, изволь считаться с моим мнением!

В это время за спиной молодого человека отворилась дверь, и в кабинет вошла Ольга Николаевна.

– Оля, дружок, ты послушай, что Кирюша удумал, – сказал Вениамин Александрович.

– Вы так Кричали на весь дом, что я все слышала, – грустно ответила жена. – Не ссорьтесь, прошу вас! Вениамин, ты жесток и говоришь обидные вещи! А ты, Кирилл, поостынь и не торопись.

– Мама Оля, и ты не сочувствуешь мне? – В голосе Кирилла звучало отчаяние.

– Мы слишком любим тебя, Кирилл, чтобы с легкостью согласиться на такой неоднозначный брак, – мягко ответила мачеха и хотела обнять юношу, но он тяжело вздохнул и стремительно выбежал вон…

Бархатова ждала возлюбленного с величайшим нетерпением. Он не сказал ей, что собирается объясняться с родней, но она поняла это по его выражению лица.

Когда он вернулся она спросила:

– Они назвали меня порочной, падшей, пугали тебя разницей в летах? Что ж, они правы. И вам стоит тысячу раз подумать, следует ли связывать жизнь с такой подозрительной особой. Сколько вокруг невест, юных, чистейших как горный хрусталь, под стать вам!

Она говорила с вызовом, но губы дрожали. Она хотела прогнать его и боялась, что он покинет ее навсегда.

– Не терзайте меня, Мати! Я не оставлю вас, не переменю своего решения!

Я люблю вас такой, какая вы есть! – ответил Кирилл.

Она удрученно покачала головой.

– Милый, почему ты появился так поздно в моей жизни, когда она уже так испоганена и исковеркана?

– Еще не поздно! Мы начнем все с начала! С чистого белого листа, мы напишем повесть о нашей любви!

Что и говорить, сын литератора! Бери скорей перо в руки! Строчки уже ложатся на, бумагу, поцелуи на жаркую кожу. Стоны страсти и слезы исступления. Смешение тел, единое дыхание, единое целое.

Жаль, что повесть очень короткая.

Глава 30

Следователь Сердюков вернулся к показаниям полицейского доктора. Из отчета следовало, что покойный писатель Извеков не отличался завидным здоровьем. Наоборот, его организм оказался изъеден пагубным воздействием алкоголя. Неумеренное питие привело в совершеннейшую негодность и сердце, и печень. Однако не плачевное состояния внутренних органов послужило причиной смерти, а сильнейшее нервное потрясение и последовавший за этим удар. Но что так потрясло покойного?

Следов насилия обнаружено не было.

Получается, что причиной для удара, погубившего писателя, могло послужить нечто, сказанное Извекову женой. Или видение призрака Горской. Или оба обстоятельства, вместе взятые. Возникает вопрос, они случайно совпали, эти обстоятельства, или нет? Одним словом, имел ли место факт убийства, или происшедшее следует отнести к трагическим случайностям? Но тогда кого Извеков молил о пощаде?

Почему сын Павел и Ольга были так уверены, что Извеков даст развод? Она предъявила ему ультиматум, шантажировала его, угрожала? Но что такого могла знать хрупкая, наивная и прямодушная женщина? Женщина, которая некогда так страстно любила покойного, воспитала его детей. И в конечном итоге покинула его ради молодого любовника!

Сердюков в очередной раз прибыл в квартиру писателя и приметил, как хозяйка подавила гримасу недовольства и раздражения. Ну еще бы, полиция толчется каждый день, выглядывает и вынюхивает, кому это понравится! Следователь извинился за очередное вторжение и выразил желание еще раз просмотреть бумаги романиста. Записи, наброски, черновики, неоконченные вещи. Словом, все, к чему прикасалось его перо. Извекова пожала плечами и с холодной предупредительностью отвела его в кабинет мужа. Но дверь не закрыла и находилась неподалеку. Пока Сердюков изучал содержимое шкафов, письменного стола, она заходила как бы невзначай, стояла и наблюдала.

– Вас что-то тревожит, сударыня? – спросил следователь, когда она в очередной раз остановилась против двери.

– Да, господин Сердюков. Как бы я ни относилась к мужу, вы должны понимать, что все это, – она кивнула головой в сторону бумаг, – представляет теперь ценность для истории и литературы. Это наследие моего супруга и наследство его детей.

– Сударыня, прошу вас не беспокоиться! Не пропадет ни один листок, даже самый ничтожный! Я гарантирую вам полную сохранность ваших, бумаг!

– Но что вы хотите узнать? Разве вы имеете понятие о литературном творчестве?

– Не знаю, каково мое понятие о творчестве, но так как это составляло стержень жизни покойного, я должен получить полное понимание сути проблемы. – И Сердюков снова уткнулся своим длинным носом в ворох листков.

Извекова пожала плечами. У нее это движение, как подметил Сердюков, выражало и недоумение, и презрение, и удивление, словом, массу эмоций.

Бумага шуршала, липла к пальцам.

Строчки, стремительно мелькали перед глазами. Наброски к роману «Увядание розы». Надо отдать должное Сердюкову, будучи последовательным педантом, он накануне одолел роман Извекова, правда, так и не поняв, за что его обожествляли читатели. Пробегая глазами листочки набросков, Сердюков вдруг споткнулся. Какое-то непонятное чувство поселилось в нем. Он не мог его сформулировать. Отложил листки. Принялся за другие. Часы в столовой пробили девять, потом десять, давно принесли лампы, а он все рылся и рылся. В голове мутилось, глаза почти не видели, когда из очередной папки выпорхнула страничка и замерла на ковре. Сердюков нагнулся за ней.

– Что-то потеряли? – раздался голос хозяйки. – Вы так долго трудитесь, не желаете ли перекусить?

Извекова стояла рядом со столом, край ее платья накрыл листок, и следователю, чтобы взять его, пришлось бы приподнять ее подол. Он не рискнул прослыть невоспитанным и последовал непреодолимому зову желудка. Когда же, насытившись отменным ужином, он вернулся за листком, его на полу не оказалось. Впрочем, Сердюкова этот факт не очень расстроил, словно он и ожидал нечто подобное.

Перебрав по страничке наследие писателя, следователь испросил дозволения хозяев и отправился на дачу Извекова, чтобы и там пересмотреть бумаги. На сей раз он прибыл в компании господина Сухневича. Специалист по призракам после первого посещения следователем ни о чем думать не мог, кроме как о возможности личного знакомства с собственным, русским, питерским призраком. Всю дорогу он не закрывал рта, пересказывая спутнику свидетельства общения с потусторонним миром. Полицейский сосредоточенно слушал, пытаясь выудить из потока информации рациональное ядро. Так, запах, изменение температуры, отсутствие тени.

Все это можно проверить, измерить, описать.

Дача встретила непрошеных гостей унылой пустотой. Местный кот неизвестной породы, пригревшийся на пороге, недовольно мяукнул, когда его пришлось не очень почтительно отодвинуть от двери.

Испуганный дворник и охранитель имущества Герасим по счастливой случайности оказался трезв. Он открыл господские комнаты и принялся хлопотать вокруг прибывших.

– Чайку согреть, сударь? – Спросил дворник, подобострастно заглядывая следователю в лицо.

– Пожалуй, только попозже.

Следователь погрузился в изучение бумаг, которые Вдова еще не вывезла. А Сухневич решил излазить весь дом в поисках свидетельств присутствия призрачных существ. Строго спрошенный дворник клялся и божился, что после смерти хозяина никаких привидений на даче больше замечено не было.

Сухневич принялся изучать дом. Внутри строение оказалось более просторным," чем казалось снаружи. Много комнат, кладовки, коридорчики, лестницы, обязательно подвал и, само собой, чердак. Везде пыль, паутина, следы мышей, старый хлам и ничего потустороннего, – Нашли что-нибудь интересное? – полюбопытствовал Сухневич, зайдя в кабинет писателя, где полицейский утонул в груде бумаг.

– Трудно сказать, мне кажется, я натолкнулся на одну мысль, но она еще не оформилась в четкие умозаключения. А как ваши дела?

– Увы, мне кажется, что тут мне опять не повезет! –" Знаток потусторонних миров грустно улыбнулся.

– Вы осмотрели все комнаты?

– Почти, я пришел пригласить вас в комнату покойной госпожи Горской.

– Что ж, пожалуй, надо размяться!

Следователь встал и потянулся. Сухневич невольно поморщился: кости следователя издали дружный треск, подобный тому звуку, который издает сломанная сухая ветка. Они направились по коридору, Герасим почтительно двигался следом, неся связку ключей. Перед дверью комнаты умершей хозяйки он остановился, шумно выдохнул и перекрестился. Сухневич скривился от отвратительного винного перегара…

– Говорите, не пили нынче? С вами рядом стоять и то опьянеешь!

– Хорошо вам говорить, господа, а мне боязно! Прости Господи, как тогда ее увидел, так со страху еще больше прикладываться стал. Барин-то наш тоже трезвенником не был. А все отчего? По моему разумению, он ее все время видел, она, наверное, к нему часто являлась, вот он и запивал свой страх-то! – прогудел Герасим и повернул ключ в замке.

– Постоянно являлась? – переспросил следователь, внимательно глядя на ключ. – Ну-ка дай-ка!

Он взял у дворника ключ и еще несколько раз провернул его в замке. Потом, оставив дверь открытой, отошел к соседней двери и там повертел ключами, открыл еще одну, потом снова вернулся к двери комнаты Горской.

– Давно не открывали эту дверь?

– Почитай, с ее смерти раза три, может, четыре, не знаю. При мне не открывали, в этом году уж точно!

Переступив порог, Сердюков и Сухневич осмотрелись. Со всех стен на них смотрела прекрасная Тамара. Маленькой девочкой, прелестной барышней, знаменитой актрисой, в разных ролях, в разных костюмах, в гриме и без него. Везде царил порядок, будто хозяйка только что ушла.

Шторы задернуты, на мебели чехлы. Следователь задумчиво постоял около одного из кресел, провел по сиденью рукой, складки на ткани исчезли. Он медленно открыл большой платяной шкаф. Там плотными рядами висели платья, блузы, юбки, громоздилось несколько шляпных коробок. Сердюков принялся передвигать вешалки, внимательно вглядываясь в каждую вещь. Дверца шкафа жалобно заскрипела, а зеркало, вделанное в нее, отразило длинную сутулую фигуру мужчины, сосредоточенно углубившегося в святая святых женских тайн. Сухневичу, когда дело дошло до белья, панталон, лифов, корсетов, стало совсем неловко. Он кашлянул и принялся разглядывать портреты хозяйки. Бог ты мой, какая же красивая была женщина!

– А что, Герасим, не припомнишь ли ты, призрак в каком обличье явился? – Следователь вытянул зеленое платье и встряхнул его.

Роскошный шелк обрушился на пол.