Глава 19

Став невестой известнейшего писателя, Оля отдавала себе отчет в том, что, прежде чем вкусить плоды своего нового положения, ей придется пережить не одно неприятное мгновение. Прежде всего, как отнесутся дети к этой новости? Девушка уповала на прежнюю взаимную привязанность, но хорошо быть доброй знакомой, заменявшей гувернантку, а иное – мачехой. Опасения Мироновой оправдались. Мальчики, которые уже превратились в долговязых подростков, услышав о решении отца, засмущались, робко подошли к Оле и чмокнули ее в щеку. А вот Вера заверещала, заплакала и бросилась вон. Следом двинулась и мисс Томпсон, качая головой, словно говоря: «Я так и знала, что этим кончится».

Вениамин Александрович безуспешно пытался весь оставшийся день успокоить дочь, но Вера оставалась безутешной.

– Помилуй, Вера, что такое на тебя нашло? Ведь ты дружна с Ольгой Николаевной! – Он гладил ее по голове.

– Это ровным счетом ничего не значит! Разве она может быть вместо мамы?

Разве вообще кто-нибудь может быть на ее месте! – захлебывалась слезами дочь.

– Родная, ты сто раз права, лучше Тамарочки нет и не будет никого! Но пойми, дитя, я еще молод, и это естественно, что я решил жениться второй раз. К тому же твои братья еще малы, за ними нужен догляд, да и дому требуется хозяйка, а то все кувырком!

– Зачем для этого тебе жениться? – Вера вырвалась из его объятий. – Я буду следить за мальчиками, мисс Томпсон мне поможет, я буду вести хозяйство, я научусь!

– Но ведь я влюблен, мне хочется, чтобы. Ольга была моей женой. Попозже ты поймешь меня.

– Нет, нет, я не потерплю ее на месте мамы! Неужели тебе не хватает нас, нашей любви, обязательно нужен еще кто-то?!

– Дитя, так устроен мир. Ты привыкнешь, нам всем будет очень хорошо!

– Я не останусь с вами, я попрошу бабушку позволить мне жить у нее.

– Что ж, ты сама приняла такое решение! – ответил разочарованный отец.

Он заперся у себя в кабинете, пытался засесть за рукопись, но работа не ладилась .

Следующее испытание явилось в виде Агриппины Марковны. Оля не видела ее со смерти Тамары Георгиевны и удивилась, застав столь нежданную гостью в своем доме. Судя по всему, она пребывала тут давно, и вместе с Николаем Алексеевичем они многое успели обсудить.

– Вот и Оля! Хорошо, что ты застала нашу гостью и сама можешь услышать все из ее уст. В противном случае ты бы мне не поверила и сказала бы, что я возвожу напраслину на твоего избранника. – Доктор торопливо поднялся навстречу дочери.

Оля почувствовала, как внутри нее все сжалось. Тем не менее она любезно поприветствовала старую женщину, заметив про себя, что та не изменилась за прошедший год.

– Что такого особенного я должна узнать? – Оля расположилась на диване рядом с отцом.

Агриппина Марковна, сидевшая в кресле напротив, вздохнула.

– Знаю, что про себя думаешь! Злобная старуха всегда ненавидела своего зятя и продолжает ненавидеть, строя ему козни в ею новом браке. Так ведь?

Оля смутилась.

– Только я не со зла пришла рассказать вам правду. Нет во мне никакого зла, есть только боль и горечь за свое дитя, которое я так рано потеряла. Как страшно пережить своего ребенка! До сих пор не могу смириться с тем, что она в сырой земле, а я, старый гриб, все ползаю, копчу небо! – Агриппина Марковна подавила выступившие слезы и продолжила:

– А вот если бы не он, разлюбезный мой зятек, глядишь, жизнь моей Тамары пошла бы по-другому, и не отправилась бы она в расцвете сил в могилу!

– Но как может Вениамин Александрович быть повинен в болезни своей жены? – с вызовом спросила Оля, которой этот разговор становился неприятным.

– А так, что он заел ее жизнь, выпил ее по капельке! Как он ревновал ее! Как завидовал ее успеху, постоянно сравнивая со своим Потому-то он и решил запереть жену в доме, наплодить детей, чтобы она шагу из дома сделать не могла, чтобы красота ее увяла, чтобы ее забыли в театре, не приглашали сниматься в кино. И ведь достиг же своей цели! – Старуха хлопнула себя по коленям.

– Я думаю, вы преувеличиваете, – заметила Оля, но собеседница не обратила внимания на ее слова.

– Подумать только, почти каждый год то роды, то неудачная беременность.

И всякий раз все тяжелее и мучительнее.

Так остановись, уйми свою похоть, ведь видишь, как дается жене каждый ребеночек! Говорили ему доктора, что нельзя ей больше, угробит это ее, так и вышло!

Ведь я правильно понимаю, доктор?

– Да, вероятно, так и получилось, – промямлил Миронов, – но в таких деликатных вещах человек пока не властен, все в воли Бога!

Ему было неловко, что с его девочкой беседуют о подобных материях.

– Вам неприятно слушать мои откровения, но кто же еще расскажет вам, что ваш кумир соткан из злого эгоизма, самолюбования. Что душа его холодна, он пуст, как выпитый бокал, ему нечего дать ни вам, ни детям!

– Ну это вы уж слишком! – рассердившись, Оля встала и отошла к окну. – Позвольте мне самой сделать выводы о характере моего будущего мужа!

– Сделаешь, сделаешь! И вспомнишь меня, старую! – Горская махнула рукой. – Только некоторые вещи вы, доктор, вероятно, углядели и теперь.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Николай Алексеевич.

– А то, что Вениамин любит к рюмочке прикладываться, да так, что порой себя не помнит!

– Вы хотите сказать, что известный на всю страну писатель – горький пьяница? – Оля даже ножкой топнула от обиды за жениха. – Но ведь это было бы известно давно и всем!

– К слову сказать, я подозревал нечто подобное, – тихо заметил Миронов.

Оля растерялась. В какой-то момент и в ее сознание закралось подобное подозрение, но оно быстро рассеялось, ведь совсем пьяным она не видела его никогда. Да и что страшного от одной-двух рюмок водки за обедом?

– Закроется у себя в кабинете и пьет, а все говорит, что работает. А потом не выходит сутками, пока не проспится. – Агриппина Марковна с сожалением глядела на девушку.

– Но что вы хотите от творческого человека, если роман не получается, да еще жена умирает! – Оля заплакала.

– Да, тут есть правда. Может, и так.

Может, с тобой ему лучше жить будет. Дай Бог, чтобы у вас все сложилось и получилось! – неожиданно миролюбиво произнесла старая женщина. – Я только порадуюсь, ведь при тебе будут мои внуки! Ведь я оттого пришла, что не посторонний я теперь для тебя человек, будешь растить детей моей Тамары! Люби их, не обижай, и Бог тебя не обидит! Если нужно, я помогу, чем могу.

Совесть моя теперь чиста, не упрекнете потом меня, Николай Алексеевич, что сокрыла от вас подноготную. Вот и решайте, как вам быть. А Ольга ваша мне по душе, чистая и светлая, я за деток спокойна теперь, не пропадут! Прощайте, храни вас Господь!

С этими словами она поднялась и тяжело, но с достоинством, двинулась к дверям. Доктор как вежливый хозяин поспешил проводить гостью, дочь же его осталась недвижима.

Нет, это все не правда. А даже если и правда – тогда что? Ровным счетом ничего, потому что она любит Извекова больше жизни и он любит ее. Они непременно будут счастливы, как же иначе?

Глава 20

Трофимов стоял в церкви и страдал.

Обряд шел своим чередом. Публика шушукалась, разглядывая невесту. Большинству гостей она понравилась, хотя, конечно, невозможно было и сравнивать с божественной Горской. Оля превзошла самое себя. В жизни она не была так хороша, как в день свадьбы перед алтарем. Впрочем, это участь всех невест. Пленять, восхищать, заставлять жениха трепетать и родню утирать слезы. Николай Алексеевич крепился, но глаза его пребывали на мокром месте. Вот бы мать порадовалась за дочку! Выйти замуж за известного писателя, кумира Петербурга! Впрочем, как жаль Бореньку Трофимова! Золотой был бы для Оленьки муж! А с этим, Бог его знает, как еще все сложится! Да еще чужие дети! Нет, как слепа оказалась дочь, не увидеть такого чувства Трофимова! И ведь набрался мужества, пришел, бедняга, за колонной стоит, чуть не плачет!

Трофимов, притаившийся в укромном углу церкви, и впрямь готов был разрыдаться. Одевшись, как и подобает на свадьбу, с цветком в петлице, он мысленно представлял себя на месте счастливца Извекова. Вот он дрогнувшим голосом отвечает на вопрос священника, потом едва слышен голосок Оли. Вот жених надевает на маленький пальчик в шелковой перчатке заветное колечко, которое теперь навеки связывает их в одно целое. Вот поднимает прозрачную фату, целует нежные губы. Все, свершилось! Оля принадлежит другому, не ему! Невыносимо, немыслимо! Еще утром он уповал на чудо. Вдруг в церкви пожар, или нигилисты бомбу бросят, и чрезвычайное положение введут, или жених до смерти заболеет, или Оленька образумится! И зачем он приехал сюда душу рвать? Сидел бы в кабаке да водку пил, заливал горе.

Подойти к молодым и пожелать семейного счастья не решился, духу не хватило.

Зачем портить новобрачным настроение в такой день своей кислой физиономией?

Однако проводил невесту горящим взором, когда молодожены двинулись из храма. Зазвонили колокола. Оля проплыла мимо в облаке фаты, под которой пряталась высокая прическа из завитых и взбитых светлых волос. Ее глаза сияли, она вся излучала восторг и счастье. Окружающие смотрели на нее с умилением. «Вот так выглядит счастье!» – подумал про себя Трофимов и с этими мыслями вышел на паперть.

– Боря, дорогой, все-таки пришел! – раздался рядом радостно удивленный голос доктора Миронова.

– Поздравляю вас, Николай Алексеевич, с бракосочетанием вашей дочери! – сдержанно поклонился Трофимов своему учителю.

– Да, голубчик, да! Понимаю, вам нелегко! – Миронов, во фраке и с белым галстуком, похлопал его по плечу. – Но что делать? Может, оно и к лучшему? Впрочем, к чему загадывать, поживем, увидим! Вы когда покидаете нас?

Миронов прекрасно знал, когда уезжает его ученик, потому как сам много способствовал этой поездке. И Борис знал, что доктор знает дату отъезда. Но обоим было так неловко, так нехорошо друг с другом, и надо было о чем-то говорить, а говорить не хотелось.

– Послезавтра еду. Паспорт уже выправил, бумаги собраны, с квартирной хозяйкой рассчитался, нанес последние визиты. Вот этот визит на Олину свадьбу, можно сказать, самый последний.

– Как прибудете на место, оглядитесь, обустроитесь, тотчас пишите! Подробно, с деталями, мне все интересно, все важно! – с излишней горячностью воскликнул Николай Алексеевич.

– Обещаю, – коротко кивнул головой Трофимов.

Новобрачные между тем сели в нарядную карету, украшенную гирляндами и лентами. Гости поспешили занять свои места в торжественной процессии.

– Ох, надо и мне поторопиться, а то без меня уедут! – засмеялся доктор, глядя, как за краем белоснежного платья дочери захлопнулась дверца кареты. – Ну прощайте, дружок! Желаю удачи! Бог даст, свидимся!

Они пожали друг другу руки, и Трофимов остался на паперти один. Только теперь он почувствовал, что на улице холодно. Он поежился, застегнул пальто, поднял воротник, надел шапку. Опять подумал об Ольге. Господи, неужели он теперь обречен думать о ней всегда, постоянно, во всякие мгновения своей жизни?

…Новобрачные после свадьбы уехали за границу. Мальчики, повзрослевшие и попритихшие от таких кардинальных перемен, остались на попечении мисс Томпсон. Вера, как и грозилась, переселилась к бабушке. Она раскаялась в своем решении, вызванным мимолетной вспышкой злобы, но отступить не хотела из-за детского упрямства. Перебравшись вместе с книгами, куклами, нарядными побрякушками, ворохом одежды и белья на новое место, она поняла, что жить ей в этом доме, хоть и у родной бабки, придется непросто.

Старуха Горская проживала в конце Малой Морской улицы в собственном доме, таком же старом, как и она сама. Этот дом принадлежал родителям покойного мужа. После замужества дочери Агриппина Марковна населила его приживалками, наперсницами, бедными родственницами, коих за много лет завелось в этих комнатах Бог знает сколько. Вера не брала себе за труд запоминать их имена. Все они кормились с барского стола, и каждой было предписано определенное занятие. Читать вслух книгу с выражением, придыханием и завыванием в нужных местах. Вдевать нитки в иголки. Кормить, чесать и всячески обихаживать дюжину кошек. Точить сломанные карандаши, которыми хозяйка вела подсчет расходов. Следить за горничной, чтобы не стащила чего в комнатах, за кухаркой, чтоб не украла хозяйский сахар, он нынче дорог, за дворником, чтоб экономно жег дрова, и вообще следить за всяким и каждым. Приносить новости с улицы. Иногда просматривать газеты. Словом, масса важных и полезных поручений.

Хозяйка жила в достатке, но замкнуто, ограничивая общение семьей дочери и старыми знакомыми. Вездесущие журналисты после смерти богини пытались пробраться в святая святых – ее девичью светелку, вытянуть из несчастной матери подробности прошедшей юности Тамары.

Но получили суровую отповедь и были изгнаны раз и навсегда.

Вера надеялась, что бабушка поселит ее в комнате покойной матери, что она окажется среди ее вещей, но ей досталась маленькая комнатушка, где она с трудом разместилась сама и расположила свое добро.

Первые дни Вера ходила по дому и, хотя она тут бывала не раз, открывала его заново, все закутки и уголки. Приживалки, подобные большим серым мышам, пугали Веру. Какая ужасная и жалкая участь!

А ведь они тоже когда-то были молоды, быть может, красивы, полны надежд! Бабушку девушка боялась и почитала. Она с детства наводила на детей страх своими грозными речами. Позже она научилась понимать, что за этим, как ни странно, плещется любовь, море любви к ненаглядной Тамарочке, Вере и братьям.

Все было непривычно. Уклад жизни, какой-то неспешный, сонный. Обстановка комнат, старая, но крепкая мебель, диваны и кресла, покрытые чехлами. Непонятные запахи, то ли пыли, то ли старости.

Особенно чуждыми оказались звуки. Если в родном доме постоянно слышались голоса детей, взрослых, музыка, рояль или патефон, разговоры многочисленных гостей, хриплая трель телефона, то тут – тишина, шарканье стоптанных туфель, скрип половиц, изредка брань в кухне, хлопанье форточки, и снова тишина. Первые дни, пока Вера привыкала, Агриппина Марковна все говорила с ней, без конца посылала к ней горничную, заставляла подолгу сидеть около себя, полагая, что тем самым скрасит и облегчит девушке перемену дома. Потом Вера оказалась предоставлена сама себе, правда, в ограниченных пределах.

– Ты уж, милая, не сердись, но из дому я тебя одну пускать не могу. Гувернантки теперь нет, лакеи и горничная в летах, чтоб за тобой бегать. Так что будешь со мной выезжать, – заявила Горская внучке, когда та пожелала пройтись прогуляться.

Вера смирилась безропотно и довольствовалась открытой форточкой и поездкой в древнем рыдване за покупками. Самой себе начитанная девушка теперь напоминала Лизу из «Пиковой дамы» сочинения господина Пушкина.

Однажды Агриппина Марковна, вкусно отобедав карпами в сметане, гусем с кашей, налимьей печенкой и пребывая в чрезвычайно доброжелательном расположении духа, завела с внучкой разговор, который привел Веру в большое уныние.

– Я много думаю, Вера, о твоей будущности. Ведь теперь твоему разудалому отцу не до тебя, у него молодая жена! Поэтому кроме меня некому о тебе побеспокоиться!

– Помилуйте, бабушка, вы и так обо мне беспокоитесь, куда еще более! – удивилась девушка, прикидываясь, что не понимает, куда клонится разговор.

– Надо тебе найти жениха, настоящего! – воскликнула Аргиппина Марковна. – Такого, чтобы ты жила за ним как за каменной стеной! И не знала ни горя, ни забот!

– Да разве бывают такие? – меланхолически пожала плечами Вера.

– Встречаются, – последовал краткий ответ. – Только ты, Христа ради, мне не перечь, не спорь и не капризничай! Худого сами не возьмем, научены горьким опытом!

И дальше уже речь старухи потекла в привычном русле. Клеймить и ругать зятя.

Вера крепилась и терпела. Она хоть и не соглашалась, но вынуждена была молчать.

А иначе с чего тогда убежала из дому?

Агриппина Марковна от слов перешла к делу. Зашевелились, зашелестели ее прежние подруги. Пришлось сделать над собой усилие и нанести несколько визитов.

Веру представили нескольким молодым и не очень молодым людям, которые, по мысли бабушки, вполне могли претендовать на роль жениха. Однако никто из претендентов не поразил ее воображения. Девушку привлекал известный литератор, журналист Иван Пепелищев. Вера не знала, сколько ему лет, может, лет на десять-пятнадцать меньше, чем отцу. Высокий, худой, смуглый, Пепелищев производил странное впечатление на юную душу.

В нем было что-то цыганское, нос с горбинкой и волос темный и кудрявый. Он частенько заходил к Извекову и вел долгие споры о высоких предметах. К Вере он, конечно, относился как к ребенку, ласково, снисходительно. Своей же семьей Пепелищев не обзавелся.

Предложенные же Вере кандидаты показались бесцветно тусклыми и унылыми.

Агриппина Марковна осерчала.

Вера затосковала. Она знала, что отец с женой давно вернулись. Братья Кирилл и Павел учились в гимназии. Она отчаянно скучала по дому, по своей комнате, по неуемным мальчишкам, которые ей так досаждали. Но главное, мучительная ревнивая любовь к отцу, непременное желание видеть его постоянно – вот что глодало ее душу. Вера поняла, что готова смириться с его женитьбой, присутствием Ольги, только бы вернуться обратно.

– Скучаешь? – Старуха сверлила ее взором. – Вижу, маешься, домой хочешь, а сказать боишься или стыдишься!

Вера тяжело вздохнула и понурила голову. Как теперь вернуться? Ждут ли ее там? Да и бабушку не хочется обижать.

– Ладно, помогу тебе, напишу отцу.

Пусть забирает обратно.

Извеков пришел довольно быстро, не прошло и трех дней после разговора. Вера обхватила его за шею и заплакала. Вениамин Александрович, нежно поглаживая дочь по голове, произнес:

– Ну-ну, не надо слезы лить! Я уже не сержусь на тебя, хотя ты и поступила нехорошо! Все прошло и забыто! Я думаю, Ольга Николаевна тоже будет рада видеть тебя!

Глава 21

Сердюков, насытившись разговорами о привидениях, решил тем не менее не оставлять без внимания материальные истоки преступления. Кто еще оставался без внимания? Спешно прибывший на похороны сын Извекова Павел. Молодой человек любезно согласился поговорить со следователем, если это так необходимо.

– Но вряд ли я смогу вам чем-нибудь помочь, ведь я уже несколько лет не живу в Петербурге. – Павел пожал плечами. – Что вы хотите знать?

– Откровенно говоря, сам еще не соображу. Но это не должно вас пугать или настораживать, иногда клубочек вытягивается из самой незаметной ниточки…

Разговор они вели в квартире Извековых, куда следователь теперь ходил с изрядной регулярностью. Павел оказался невысок, темноволос, чертами лица необычайно похож на мать, правда, без ее блеска и изящества.

– Рассматриваете меня, пытаетесь понять, на кого из своих знаменитых родителей я больше похож? – ухмыльнулся Извеков-младший.

– Простите, непроизвольно вышло, – смущенно сказал полицейский.

– Ничего страшного, я привык. Хотя всегда хотелось оставаться прежде всего самим собой, а не сыном известного романиста и популярной актрисы.

– Поэтому и пошли в инженеры-путейцы, подальше от мира творческих людей? На железной дороге карьеру сделать собираетесь, как господин Витте? – улыбнулся следователь.

Самостоятельность молодого человека, двигавшегося по жизни без протекции знаменитого папаши, импонировала Сердюкову, он тоже добивался всего в жизни сам.

– Верно! Мы с братом пошли совсем по другой стезе. Я в инженеры, он надел эполеты, хотел служить Отечеству. Да не вышло. Вы знаете, какая беда приключилась с Кирой, то есть с Кириллом? Проклятая дуэль!

Сердюков кивнул. Он толком ничего не знал, но история в свое время была шумная.

– А вот Веруша очень переживала, что не похожа на маму да что у нее нет ровным счетом никаких талантов, ни внешности, словом, ничего от таких-то родителей не досталось! – продолжал Павел.

– Разве? – удивился следователь. – На мой взгляд, ваша сестра очень привлекательная девушка!

– Это теперь в ней появились и женственность, и чувственность, а раньше не наблюдалось ровным счетом ничего. Она жестоко страдала от уязвленного самолюбия и поэтому всегда требовала от родителей повышенного внимания. Между нами в детстве случались частые конфликты, порой даже дрались. – Молодой человек засмеялся. – Теперь в это трудно поверить! И мачеху Вера невзлюбила из-за того, что та украла у нее любовь отца.

А ведь до того Ольга дружила с Верой, но ведь вы, вероятно, знаете это?

– Отчасти. Прошу вас, продолжайте, это очень важно! Кстати, а как вы с братом стали относиться к Ольге Николаевне после того, как ваш отец на ней женился?

– Если бы я сказал, что мы испытали восторг, вы бы мне не поверили, ведь так?

Конечно, мы вредничали и делали разные пакости, которые только могла изобрести наша злая фантазия. Теперь стыдно вспоминать! – Павел вздохнул. – Мы были идиотами! Это теперь я понимаю, как тяжело Ольге Николаевне давались улыбка и доброе настроение каждый день! Она ведь не могла ни выпороть нас, ни наказать, ни пожаловаться мужу.

– Отрадно, что вы теперь так воспринимаете прошлое. Может, поподробнее о проказах? – Следователь закурил и предложил папиросу собеседнику.

Тот занервничал, раскурил папиросу, но быстро затушил, не затянувшись.

– Я понимаю, почему задан это вопрос. Конечно, в связи со странными обстоятельствами смерти отца, иначе, отчего бы вы стали интересоваться дурацкой шуткой, игрой в привидения?

– Вы играли в привидения? – Кольцо дыма поплыло в потолок.

– Да, мы с Кирой решили в очередной раз навредить мачехе. Нарядились, как два шута, в балахоны, намалевали страшные лица и притаились под лестницей на даче.

Когда Оля вышла, мы давай завывать и прыгать! То-то смеху было! Нам казалось, что повеселились мы чудесно, только…

– Что только?

– Она испугалась и упала с лестницы, будучи в положении. Вот так, такие нелепые жестокие шутки! Я себе этого никогда не прощу! Позже дурь ушла, мы стали друзьями, большими друзьями, но стыд и ощущение вины остаются. Поэтому, когда ей стало совсем невмоготу в нашем доме и она замыслила уйти, я ей даже помогал.

Пусть это мой грех перед отцом, но Оля вправе была поступить так, как она поступила. Только, пожалуй, больше я ни о чем таком говорить не стану, уж извините. Тем более что отца теперь нет, его имя в истории, а там свои законы!

– Разумеется, это ваше право! Но как странно, что призраки, оказывается, присутствовали в доме и раньше! Да! Это все больше укрепляет меня в мысли о земном происхождении привидения, явившегося в момент смерти господина Извекова.

– Эта история такая таинственная, необъяснимая, не знаю, что и думать! Бред какой-то!

– Позвольте последний вопросик?

– Извольте…

– А что из себя, на ваш взгляд, представляет господин Трофимов? Что он за человек?

– Обычный человек, порядочный, умный, интересный, толковый.

– Умный, порядочный, а жену чужую увел! – съязвил Сердюков.

– Что с того, ведь он ухаживал за Ольгой еще до ее замужества. Вот старая страсть и вспыхнула!

– А может, это он и посодействовал смерти господина Извекова, из ревности, скажем, или из-за того, что тот не хотел дать развод?

– Вряд ли, он разумен и осторожен, производит приятное впечатление. К тому же развод отец все равно бы дал Ольге, она имела на руках все козыри.

– О чем вы, о каких козырях?

– А это, простите, их супружеские тайны, – произнес Павел.

Вскоре Сердюков откланялся. Остановив извозчика и назвав ему свой адрес, следователь задумался. Детские игры в привидения? Уж не обманываешь ли ты меня, дружок, притворяясь таким положительным молодым человеком? Но зачем убивать, каков мотив? И о каких таких козырях идет речь?

Глава 22

Вернувшись домой, Вера была неприятно поражена произошедшими переменами.

Квартира теперь выглядела по-иному, тут царил неведомый ей дух. Переставили мебель, перетянули стулья и диваны, повесили свежие портьеры. Иная хозяйская рука, другой взгляд. Прислуга приняла молодую хозяйку и слушалась беспрекословно. Везде чистота, порядок, ухоженность. Прямо как в операционной, недаром дочь врача!

Но самые неожиданные и неприятные новости преподнесли Вере братья. Она не поверила собственным ушам, когда сначала Кирилл, а потом и Павел, обращаясь к мачехе, назвали ее «мама Оля». Быстро же вы, братцы, забыли родную-то мать! Дальше больше. Через пару дней девушка поняла, что существует и еще одно важное обстоятельство, о котором все знают. В семье ожидается прибавление! Мисс Томпсон, которая собиралась искать новое место, уговорили остаться. Ведь ее услуги скоро понадобятся!

Одно осталось прежним. Отец, как и при Тамаре, проводил целые дни, запершись в своем кабинете. Творил. Теперь он опять мог это себе позволить без помех, не отвлекаясь на низменный быт. Молодая жена с величайшим старанием и усердием взвалила на себя все домашние заботы Вениамин Александрович наслаждался воцарившимся покоем, порядком и уютом.

О лучшем трудно было бы и мечтать. Жена, юная и трепетная, радовала его каждый день своей услужливостью, доброжелательностью, готовностью жертвовать своими интересами ради него и детей.

А главное – море любви и ласки, неземной нежности обрушилось на Извекова.

Другой бы и захлебнулся, но Вениамин Александрович был прекрасным пловцом в океане чувств.

Оля, когда поняла, что в положении, испугалась. Нег, конечно, она обрадовалась, но молодую женщину одолевало беспокойство. Она с трудом приноравливалась к роли жены. А теперь родится малыш, который потребует всего ее внимания и любви! С каждым днем становилось все труднее вставать поутру, ходить, заниматься хозяйством, ее тошнило, и кружилась голова.

Пару раз Оля упала в обморок. Когда это случилось первый раз, то, открыв глаза, она обнаружила себя лежащей на диване.

Рядом сидел муж с недоуменным лицом.

– Кажется, очнулась! – сказал он, наклонясь к лицу жены. – Ну и напугала же ты нас! У Тамарочки такого никогда не было!

Оля отвернулась к стене, чтобы он не заметил слез обиды. При чем тут Тамарочка? Зачем опять поминать ее? И так беспрестанно слышалось: «Тамарочка никогда не заказывала отварной курицы к обеду». «У Тамары всегда цветы стояли на полу в больших вазах, а не на столе». «Тамара никогда не носила желтого цвета».

«Мама не будила нас так рано!» «Тамара не любила гулять на островах, из-за этого и дачу пришлось купить».

Зачем он говорит это постоянно, не замечая, что тем самым унижает и обижает ее? Да, она не красавица Тамара! Но она тоже человек, со своими достоинствами, пусть не столь яркими! Раньше, будучи девушкой, она мечтала уподобиться своему кумиру, теперь же образ покойной отравлял бедной Оле жизнь постоянным сравнением не в ее пользу.

– Ты что, плачешь? – удивился муж. – Тебе больно? Я за отцом твоим послал, скоро будет!

– Мне больно, но не там. – Ольга сложила руки на животе. – У меня душа болит. Отчего вы все время сравниваете меня с Горской? Это невыносимо! Я не хочу и не могу стать такой, как она!

Она расплакалась еще сильней.

– Я знаю, в такое время нервы совсем расшатаны! Прости, я не хотел обидеть тебя! Прости меня, болвана эдакого!

Извеков нежно поцеловал жену, и в его словах слышалось столько искреннего раскаяния, что Оля, всхлипнув, ответила на его поцелуй.

Однако тень покойной по-прежнему витала над ней. Ольга Николаевна совершала не очень приятные для себя открытия. Оказалось, что приятельницы Горской, Горской и Извекова, самого Извекова намерены посещать знакомый им дом как и раньше, несмотря на перемену хозяйки. Своих гимназических подруг она растеряла, не посмела ввести их в свою новую жизнь, а иных не завела. Уж больно неискренними, лицемерными и завистливыми казались ей гости, а чаще всего являлись дамы – поэтессы, художницы, музыкантши – и, располагаясь в гостиной с чашкой дымящегося кофе и папиросой, с удовольствием рассказывали хозяйке последние сплетни. Не за-. бывая при этом пересказать и все те гадости, и досужие измышления, которые говорили за глаза о самой молодой Извековой.

«Нет, вы только послушайте, милая, что говорила эта злоязыкая В-цкая! Извеков, мол, так утомился от популярности своей первой жены, которая затмила его собственную, что на сей раз решил взять невзрачную серую мышь. Она будет растить его несносных избалованных детей, смотреть ему в рот и слушать его божественные откровения! Ну каково!»

После подобных откровений Оле хотелось выть от унижения и досады. Она была бы и рада не пускать «доброжелателей» на порог, да нельзя, еще хуже судачить. станут. И Вениамин Александрович окажется недоволен.

Извекову и впрямь было неприятно осознавать, что его вторая жена явно не произвела в свете должного впечатления.

Впрочем, он и предполагал нечто подобное.

Ведь трудно кому-либо соперничать с неземной красотой покойной Тамары, В первые дни после венчания дверь их квартиры не закрывалась. Горничная не успевала принимать зонты, пальто и шляпы. Приходили новые визитеры поздравить и поближе рассмотреть новобрачную.