Глава 16

Молодой Бархатов в величайшем возбуждении примчался спозаранок к матери.

Достойная родительница, разведясь с Бархатовым-старшим, сочеталась вторичным браком, но сына своего оберегала от невзгод, помогая советом и деньгами.

– Ты что как угорелый, я только с постели, – недовольно произнесла мать, зевая во весь рот.

– Да неужто я могу спать, зная такую новость! – выпалил Юрий, трясясь как в лихорадке, и поспешно приложился к подставленной для поцелуя щеке.

– Ты о чем? Думаешь удивить меня рассказом о женитьбе твоего папаши, этого старого сатира, на юной нимфе? – Она опять зевнула. – Полно, дружок, это не новость! Я уже знала, чем дело кончится, как только этот жадный и отвратительный Бленнингельд попал в паутину долгов к Бархатову.

– Но это так аморально, так некрасиво, неприлично! – продолжал горячиться молодой человек.

– Разве? – Мамаша деланно удивилась. – Подобные, с позволения сказать, браки теперь сплошь и рядом. Давай-ка выпьем чаю, ты успокойся и послушай, что тебе посоветует твоя любящая мать, ведь ты за этим прибежал ко мне, не так ли?

Она размашистым жестом позвонила в колокольчик и приказала подать чай.

– Вот что, я понимаю, тебя беспокоит вопрос наследства, и это естественно. Зная своего бывшего супруга как облупленного, скажу тебе, что теперь тебе нельзя ему перечить, громогласно стыдить его или клеймить его выбор. Ему шлея под хвост попала… Но я не об этом. Ты должен смирить свои гордыню и обиду, спрятать подальше семейную честь и выразить папаше свою радость по поводу его бракосочетания. Дескать, как хорошо, что он еще столь здоров и в силе, что выбрал такую молоденькую женщину. Ну а далее, подберись поближе к самой красотке. Подозреваю, что она неглупа и имеет хватку, коль согласилась на подобное замужество.

И это опасно! Но ты не робей. Ты сведи с ней знакомство, дружбу, да как можно ближе.

– Мамаша, как вы можете советовать такое! – Черные брови Юрия выгнулись.

– Ах, оставь эти глупости! Будь же взрослым! Сейчас речь идет о твоей будущности, не прохлопай наследства! – Мамаша с аппетитом прикусила пирожок. – Скоро, очень скоро, молодая жена уездит своего старичка в хвост и в гриву. От любовного угара он быстро на тот свет отправится. Вот тут и понадобится тебе ее дружба и любовь. Может, и делить-то ничего не придется!

– Ох, маменька! Неловко как-то в подобные игры играть! – с сомнением протянул Юрий, прихлебывая чай из фарфоровой чашечки.

– Вся жизнь, Юра, игра. Только одни игроки играют по-крупному и выигрывают, а другие растяпы вылетают на обочину жизни и кусают потом локти. Помни, главное, ни в чем не перечь отцу и будь его жене нежнейший и первейший друг, тогда все у тебя получится!

…Бракосочетание старого банкира Бархатова вызвало большое оживление у светской публики. В церкви народу набилось – не продохнуть, и гостей, и зевак.

Все пытались получше разглядеть невесту, жениха, родителей и злополучного Юрия.

Разговоров в толпе было много. Злые пересуды, насмешки, неприличные намеки.

До Юрия долетали обрывки фраз, он краснел и переминался. До ушей невесты тоже доносился шепоток, но она предпочитала его не замечать. Как не замечала многозначительных взглядов, кривых усмешек, явного неодобрения. Ей казалось, что вместо венка белых цветов на ее лбу горит надпись «Продано!». Роскошное платье, прозрачная фата с длинным шлейфом, букет, составленный с большим вкусом, – ничто не могло создать образ невинной трепетной невесты.

Это вам не Пукирев со своим «Неравным браком»! Матильда понимала это и мучилась. Ее тошнило от той роли, которую ей навязали. Но она еще до венчания решила, что не станет жертвой, ни за что! Хочешь молодой жены? Получишь, но заплатишь за это сполна! Матильда с дрожью представляла себе картины супружества, однако она твердо решила извлечь для себя максимальную выгоду. Уж если пропадать, так за дорого!

Церемония шла своим чередом. Молодые обошли вокруг аналоя. Обменялись кольцами. Сухими тонкими губами новобрачный прикоснулся к полному чувственному ротику супруги. Ей хотелось плюнуть в лицо старой отвратительной жабе, так она стала про себя называть мужа.

Священник произнес последние положенные слова, и потянулись поздравляющие.

Первыми подошли родители жены. Мамаша хотела бы всплакнуть, да не посмела.

Бленнингельд казался смущенным и потерянным. Быть может, он осознал всю мерзость своего поступка, и его грызло раскаяние? Но Матильда слишком хорошо знала своего отца. Наверное, боится, не продешевил ли? Мати решила, что более ноги ее не будет в родительском доме, в том доме, где ее обменяли на пачку векселей…

– От души поздравляю, искренне рад и надеюсь, что мы станем с вами добрыми друзьями, – раздалось мурлыканье у самых ушей новобрачной.

Матильда подняла глаза. Юрий, сияя улыбкой, нежно теребил ее руку. Она посмотрела в его глаза, и они тотчас же заключили негласный союз.

После церкви молодые и гости двинулись отобедать по случаю такого торжества. Матильда танцевала со всеми кавалерами, только бы не стоять подле ненавистного супруга с фальшивой улыбкой на устах.

Утро следующего дня и прошедшую ночь она хотела бы вычеркнуть из своей жизни. Забыть. Но чувства омерзения и гадливости оказались слишком сильны.

Матильда весь день провела в своих комнатах, не появляясь на людях. Ей казалось, что прислуга перешептывается и усмехается за ее спиной. Что ж, видимо, унижение и стыд есть естественная расплата за выгодную сделку. Одно обидно, пока не наблюдается никакой выгоды собственно для самой Матильды. Надо как можно быстрее исправить положение.

Глава 17

После того памятного дня прошло три месяца. Оля жила как во сне. Жизнь протекала мимо нее. Отец, как всегда, рассказывал о своих больных, забегал Трофимов, за окном закружили снежинки, подступала зима. Но девушка не замечала ничего.

Внутри нее все горело и кипело. Она не могла ни думать, ни читать, ни внимательно слушать, как раньше. Он, только он, его глаза, руки, нежные прикосновения, губы, полные страсти, ласковый шепот…

И это будет сегодня, и завтра, в условленное время, в назначенном месте, тайно. Оля только теперь поняла, что ради этого она и жила. Вся ее прежняя жизнь была только приготовлением к этой настоящей жизни, полной неземной страсти, безумного чувства. Оля не задумывалась, что там, впереди? Это не имело значения. Она станет его любовницей? Пожалуй, и это вовсе не стыдно, не унизительно, ведь они так любят друг друга. Божество спустилось с небес и одарило ее своим чудесным светом!

Они встречались то за городом, где подолгу ходили, держась за руки. То обменивались стремительными исступленными поцелуями в закрытом экипаже. То шептались в сумрачном уголке скромного полупустого кафе. Оля теперь полюбила ходить под густой вуалью, скользила, точно тень, боясь быть узнанной, боясь кривотолков вокруг имени любимого. Страсть захватила ее. Она не слушала голос разума, взывавший к ее благоразумию. Как можно так скоро забыть покойную супругу? Как можно почтенному отцу троих детей бегать на тайные свидания? И как несолидно все это для человека его положения и возраста! Удивительно, но Извеков сам однажды высказал подобные мысли вслух, сам же над ними тонко посмеялся и сам же придал их отношениям еще больше таинственности.

Олю мучило только одно. Его дети, их искренняя привязанность к ней и дружелюбие. Ей казалось, что Вера, со свойственной ей подозрительностью, мнительностью и нервозностью, о чем-то догадывается.

Она почти перестала встречаться с девушкой, боясь выдать себя какой-нибудь неловкостью. Еще больше пугала Олю проницательная мисс Томпсон. Оле мерещилось, что гувернантка уже все распознала и со дня на день выдаст страшную тайну. Но кому? Оля не знала, кого более всего бояться? Отца? Веры и мальчиков? А может, памяти незабвенной Тамары, которая теперь смотрела с укоризной со всех своих многочисленных портретов. Доктор Миронов, однажды зайдя в комнату дочери, с удовлетворением заметил, что исчезли изображения прежних кумиров. Ни Горской, ни Извекова. Слава Богу, девочка стала взрослой, решил наивный родитель.

Оле же теперь во взгляде покойной Тамары мерещилась укоризна. А лики возлюбленного убрала потому, что полагала: никакие портреты не в состоянии передать его живое обаяние и притягательную красоту. Странно, но девушка перестала читать романы Извекова. К чему?

Ведь теперь ее жизнь превратилась в очередной его роман. И что дальше? Сильно искушение пролистать вперед, до последней страницы. Воистину, велика мудрость Творца, который не дает нам подобного знания! У некоторых книг очень плохой конец, но лучше этого не знать заранее!

…Однажды вечером пришел Трофимов. За окном выл ветер, валил мокрый снег. Борис долго стряхивал мокрые капли с барашкового воротника пальто и шляпы, топтался в передней, медлил. Прошел в гостиную и присел к круглому столу под матерчатым абажуром. Оля безуспешно терзала пяльцы. Работа не получалась.

Известно, что вышивание требует умиротворенного состояния духа и сосредоточенности. Увы, у вышивальщицы этого не было и в помине. Смятение и тревога обуревали ее. Непослушные пальцы часто ошибались и кололи сами себя, стежки ложились криво, нитки путались и рвались.

Хотелось смеяться и плакать одновременно. Гости в подобной ситуации совсем не вовремя.

– Папы нет, он нынче поздно будет, у тяжелого больного останется, – торопливо произнесла девушка, надеясь, что незваный гость скоро откланяется.

– А я, собственно, к вам, Ольга Николаевна, – тихо ответил Борис, положив руки перед собой.

– Да.., что ж… – последовал невразумительный ответ.

Оля смотрела на руки гостя и видела тонкие чувственные пальцы Извекова. Они перебирают ее волосы, едва прикасаются к щеке, шее. По коже волнами разбегаются мурашки.

– Так я же говорил вам давеча, но вы, вероятно, запамятовали, – донеслось до ее слуха. – Меня в Англию приглашают, заниматься наукой буду, заманчивые перспективы открываются!

– Рада, очень рада за вас, Борис Михайлович! Папа всегда говорил, что у вас светлая голова и вас ждет замечательная карьера! Когда отбываете? – вежливо поинтересовалась Оля.

– Я уж давно должен был ехать, да все откладываю, – с внутренним напряжением произнес Трофимов.

– Отчего? – не поднимая глаз от работы, поинтересовалась девушка.

– На чужбине одному невыносимо. Бог знает, вернусь ли, свидимся ли?

– Увы, это неизбежно в подобных обстоятельствах!

– Для меня уехать от вас, что половину себя тут оставить! Не могу я без вас покинуть Петербург! – вскричал Борис и вскочил.

Оля так испугалась, что пяльцы выскользнули и упали на пол. Трофимов покраснел и продолжал громким голосом:

– Хожу к вам, хожу, намекаю. А вы не видите и не слышите! Так вот я теперь и говорю вам прямо, Ольга Николаевна, выходите за меня замуж и поедемте со мной в Лондон!

– Боже милосердный! Боря, – голубчик! – Оля всплеснула руками, не зная, что теперь делать.

– Оленька, милая, родная, бесценная моя! Я же люблю вас! Как ненормальный, как заговоренный, хожу к вам, о вас думаю, мечтаю! – Борис бросился к ней, но она шарахнулась от него в другой угол комнаты.

– Да что же вы бежите-то от меня?!

Разве я обижу вас? Да лучше сам пропаду тысячу раз! Оля! – Боря протягивал к ней руки, но Оля оставалась неподвижна.

– Отец знает о вашем сватовстве? тихо спросила она.

– Как не знать. – Он опустил руки и уныло пожал плечами. – В вашем доме даже приблудные собаки знают, что я люблю вас и хочу на вас жениться.

– Стало быть, одной мне невдомек.

А знаете, почему? – Она нехорошо улыбнулась. – Знайте, потому что я так же безумно люблю и ничего не вижу вокруг.

Увы, милый, добрый, хороший мой Боря, не вас! Мне больно и горько вам это говорить, но не сказать в сложившихся обстоятельствах немыслимо. Только вы и, поймете меня!

Борис остолбенел от этого признания.

– Господи! Какой я болван, слепец! – Он хлопнул себя по лбу и зло засмеялся. – А ведь я догадываюсь, кто этот счастливчик! Икона ваша, образ бестелесный писаки бесталанного, романиста нашего Извекова, угадал? Смешно, нелепо, дико, отвергать чувства живого человека в угоду эфемерной мечте, поклонению мифу!

– Отчего же бестелесный, отчего же мифу? – неприязненно и с вызовом ответила Оля.

– Стало быть, у вас настоящий роман? – зловещим шепотом произнес Борис.

Оля покраснела, и тут раздался взволнованный голос:

– Я бы тоже хотел услышать ответ на вопрос Бориса! – В дверях стоял Николай Алексеевич.

В руках он держал корзинку, из которой кокетливо выглядывала головка нарядной бутылки шампанского.

– Вот, – доктор неловко протянул свою ношу, – спешил, на лихаче гнал, думал поздравить своих детей, порадоваться!

Извините, слышал ваш разговор! Значит, Извеков!

– Папа! – Оля в отчаянии бросилась к отцу. – Это вовсе не то, что ты думаешь!

– Это ты не то думаешь! Паришь в своих мечтах и иллюзиях! Книжек его начиталась! – Корзинка полетела в угол, бутылка звякнула, но не разбилась. – Экий подлец! И как ему не стыдно, вдовцу, отцу троих детей, обольщать девчонку! Негодяй!

Ну да я найду на тебя управу!

– Папа, папа, не надо! – Девушка повисла на шее отца, но он отбросил ее как котенка.

– Вот, господин Трофимов, какие бывают неприятности у отца взрослой дочери! Подумайте, голубчик, может, одному-то и покойнее!

Борис не знал, что и сказать. Его распирали и горе, и унижение за отказ, и стыд, что стал невольным участником семейной драмы своего учителя.

– Николай Алексеевич… – начал он было, но доктор прервал, его:

– Тут оставайтесь, я сейчас позвоню нашему Казанове, потребую объяснений. – С этими словами он пошел к телефону в соседнюю комнату.

Вскоре отвратительно громко заверещал звонок в передней, и в гостиной появился Извеков. По всему было заметно, что он спешил: одет небрежно, задыхался. Вслед за ним вошел хозяин дома.

– Николай Алексеевич! – с порога обернулся к нему писатель. – Вы напрасно изволите гневаться и подозревать меня и вашу дочь в непристойностях! Я сам отец!

Именно это обстоятельство, мое недавнее вдовство, а также некоторое приятельство, существовавшее между нашими семействами, и вынудили нас к подобной скрытности! Согласитесь, в моем положении как-то неловко ухаживать в общепринятом смысле! Но вы же поймете меня, я воспылал к Ольге Николаевне самыми нежными чувствами. Поэтому как порядочный человек прошу руки вашей дочери!

Оля охнула и поспешно присела на стул. Перед глазами все поплыло, она побледнела.

– Оленька, дочка! – Доктор бросился к девушке с флакончиком. – Вдохни, вдохни! Ну-ну, ничего, сейчас пройдет!

Эдак у кого хочешь голова кругом пойдет, зараз два предложения выйти замуж!

– Два? – удивился Извеков и, казалось, только теперь заметил соперника.

Побледневший Борис стоял, прислонившись к стене. Все рухнуло в одно мгновение, счастье и надежды испарились моментально, как жидкость на огне во время опытов.

– Что ж, пусть Ольга Николаевна сама и решит, кто ей более по душе! – дружелюбно провозгласил Вениамин Александрович, уверенный в своей победе.

– Что же тут решать, вы же знаете, что кроме вас мне никто не нужен! – слабым голосом пролепетала бедная девушка.

Извеков вопросительно взглянул на доктора. Тот неуверенно кашлянул. Благословлять? Какое неудобное, однако, положение.

Надо бы радоваться, да за Борю обидно.

Жениха обнять? А ведь только грозился убить!

– Господин Миронов, мне неприлично давать вам советы, но мне кажется, что, позволив этот брак, вы совершите самую роковую ошибку в своей жизни и в жизни Ольги! – дрожащим голосом произнес Трофимов.

– Боря, голубчик, но что же делать, это ее выбор…

– По вашим словам, я могу заключить, что препятствий для брака нет? – Извеков вперил взор в несчастного отца. – Надеюсь, вы все, здесь присутствующие, отдаете себе отчет, что не каждый день известный всей стране писатель делает предложение!

– Разумеется, Вениамин Александрович! Вы должны меня простить, погорячился, не разобрался! Я рад, чрезвычайно рад, что все так обернулось! – Но в голосе доктора не чувствовалось подлинного счастья.

Извеков был неглуп и чутко это уловил, но решил не обращать внимания. Оля подняла к нему глаза, влажные от подступивших слез. Он глянул в них, и сердце его защемило.

– Что ж, шампанское, однако, пригодилось! – нарочито бодро произнес Миронов, поднимая уцелевшую бутылку.

– Простите меня, господа, но я пойду. – Трофимов двинулся к двери.

– Трофимов, вы поверженный соперник, но я уважаю и ценю ваши чувства к моей невесте, – последние слова Извеков произнес с особым ударением, – прошу вас, дайте руку и непременно будьте на свадьбе!

Оля с восхищением взирала, как Вениамин энергично обменялся рукопожатием с Борисом. Доктор хотел проводить молодого человека, но тот только мотнул головой, мол, вам за женихом ухаживать надо!

На душе у девушки стало тепло и покойно.

Глава 18

Матильда Карловна изнемогала. Прошло два года после венчания, но она никак не могла привыкнуть к своему супругу.

Владимир Анисимович, целуя жену, покупая ей наряды, любуясь ею на балах, не представлял себе, что она думает об их браке и о нем самом. Нет, конечно, он не строил иллюзий на счет пылких чувств, но на приветливую и дружелюбную привязанность все-таки рассчитывал, справедливо полагая, что за все щедро заплачено. Матильда ничем не выдавала своего истинного отношения к мужу. Она казалась безукоризненной женой, но про себя беспрестанно помышляла о свободе. Отчего черт не берет его? Стоило старику занемочь, прилечь, позвать доктора, а молодая супруга уже лелеет надежду, что хворь унесет благоверного в могилу, ан нет, опять на ногах, живой, бодрый и подвижный, дай Бог молодым такую прыть! Мати запоем читала романы, в которых расписывались способы умерщвления старых и ненавистных мужей. Яд, подушка на лицо, кинжал в темном закоулке. Страшновато, а вдруг полиция найдет преступницу? Неужели из-за него еще и на каторгу идти?

Правда, супружеская спальня похуже каторги выходила! Как отвратительны тонкие сухие губы, дряблое тело, худые волосатые ноги, морщинистая шея! Как ни странно, но старый Бархатов еще не украсил свою голову ветвистыми рогами. Жена выжидала, выбирала кандидата покрасивее да поумнее. А те вились вокруг нее, точно рой мошек летним вечером.

Как-то раз, когда муж отсутствовал дома, а Матильда коротала время в блаженном одиночестве, явился сынок супруга, Юрий. Горничная провела гостя в будуар, где молодая женщина возлежала на кушетке в роскошном пеньюаре, с распущенными волосами, слегка прихваченными яркой лентой. Около нее прикорнула маленькая крикливая моська. При виде вошедшего она злобно заворчала, давая понять, что он тут лишний. Юрий терпеть не мог эту отвратительную собаку и всякий раз, встречая ее в комнатах, на диванах и пуфиках, с трудом подавлял в себе желание пнуть ненавистное животное.

– Приветствую вас, прелестная богиня! – Бархатов поспешно склонился над нежной рукой, протянутой с томным видом.

Моська встала и потянулась, сладко зевнула, показав розовый язык. Но когда молодой человек попытался ее погладить, она чуть не тяпнула его за палец. Хозяйка засмеялась и прижала собачонку к груди. Та лизнула ее в лицо. Юрий наблюдал эту идиллию с деланным умилением.

– Хотел бы я теперь оказаться на ее месте! – Он мечтательно прикрыл глаза.

Матильда погрозила ему пальцем. Зачем он пришел? Цель его видна за версту, только трусит, все ходит кругами, примеряется. Между тем обсудили знакомых, пересказали друг другу последние сплетни, мелкие семейные новости, вроде бы и уходить пора, но Юрий не спешил. Он и вздыхал выразительно, и подсаживался на кушетку, поближе к прелестным ножкам, и невзначай притронулся к непослушному локону. Все без ответа. Матильду забавляла эта игра. Юрий ей нравился. Что ни говори, красавец, черные волосы, брови вразлет, глаза чуть навыкате, но тоже хороши!

И одевается щегольски, со вкусом. Слова говорит приятные, и так нежно, с придыханием. Очень приятно! Что ж, пожалуй, по здравом размышлении, лучше на нем и остановиться.

Мати потянулась, как кошечка, выгнув спинку. Пеньюар натянулся на груди, пола соскользнула, открыв нежную поверхность бедра. Юрий умолк на полуслове. Это призыв к действию или провокация? Что, если потом погонит в шею да еще папаше нажалуется? Или все-таки действовать? Прохлопаешь момент, потом не позовут, другие прибегут! Лицо молодого человека покрылось потом, он оробел. Хищница ждала, вперив в жертву зовущий взор. Ну, была – не была! И Юрий бросился в бой.

Через мгновение он понял, что не прогадал, что именно этого от него и ждали. Даже любимую моську отправили в другой угол комнаты, откуда она наблюдала за любовными играми своей хозяйки с ревнивым повизгиванием. Хорошо, что собаки не могут пересказать увиденное!

Матильда осталась очень довольна. Наконец общение с мужчиной принесло ей долгожданное удовольствие, а не физическое отвращение. Она обласкала любовника, и он долго еще оставался у ее ног.

Надо ли говорить, что после этой встречи их свидания стали постоянными?

Время шло, а старик на тот свет и не собирался. Матильда совсем приуныла и хмуро разглядывала себя в зеркало. Что это, морщинка? Ужас! Вот так и жизнь пролетит! Какая печаль, пожаловаться некому, вокруг ей все завидуют. Еще бы, такие наряды, драгоценности. Какой выезд! Ложа в Михайловском театре, Париж, Италия! Все у ее ног! Но ничего не радует душу, там пустота и мрак. И даже красавчик Юрий не заполнил этой пустоты, по причине собственной легковесности и лицемерия. Она прекрасно отдавала себе отчет, что он метит на все наследство целиком, не она ему нужна, а папенькины деньги. А если и она, так только ее тело, но не душа!

Ударили часы. Совсем забыла, надо собираться, муж приказал сопровождать его с важным визитом. Вздыхая, Матильда, побрела наряжаться.

Визит затянулся надолго, Матильда стойко переносила бессмысленную болтовню в гостиной, как вдруг ее привлек разговор;

– Значит, вы полагаете, что от любви нельзя умереть? – в возбуждении произнесла дама высушенного вида с серой кожей и тусклыми волосами.

Ее собеседник, подвыпивший вояка с лихо закрученными усами, довольно громко заявил:

– Вы говорите о смерти в фигуральном, литературном смысле?

– Отчего же в фигуральном? Мир знает тысячи случаев смерти от несчастной любви!

– От несчастной любви! Вот вы, дамы, всегда нечто эдакое вспомните! А я вам скажу, что знаю случай смерти от избытка чувств! У нас в полку служил некий господин. И угораздило же его жениться на молоденькой!

Тут Матильда вся превратилась в слух.

А рассказчик, разгоряченный вином и пикантными воспоминаниями, продолжал с воодушевлением:

– А сам-то был в летах преклонных.

Но от любовных утех не отказывался, предавался им с величайшим удовольствием.

Они-то его и погубили, в самый что ни на есть приятный момент его существования.

Помер в объятиях супруги.

– Так прямо от этого и помер? – понижая голос и пунцовея, переспросила собеседница.

– Да-с, доктор сказал, от избытка чувств! Не вынес организм! Не тот возраст! Не знал меры!

– Забавный анекдот, – многозначительно кашлянув, произнес подошедший хозяин дома.

Все разом оглянулись на молодую Бархатову и смолкли. Дама поспешно встала и вышла, мужчины направились в курительную. Матильда замерла. Вот оно, средство! Она заулыбалась. Навстречу шел супруг.

– Ты улыбаешься, дорогая, а я боялся, что ты утомилась и будешь проситься домой. Пойдем, я тебя познакомлю с еще важным человеком!

Минуло совсем немного времени, и Матильда, наконец, воплотила в жизнь свою мечту. Почтенный Бархатов упокоился в своей постели как раз в тот самый миг, когда блаженство раскрыло ему свои объятия. Спешно вызванный доктор только качал головой.

– Дай-то Бог каждому такую прекрасную смерть. – И эскулап выразительно скользнул глазами по манящему телу безутешной вдовы, кутающейся в пеньюар.

Похоронив супруга, Матильда Карловна получила достойное вознаграждение за свои мучения. Увидев завещание, она прониклась к покойному теплым чувством, которого он так и не добился при жизни.

Юрий тоже не оказался обижен, но ему не давала покоя мысль о деньгах, доставшихся молодой вдове. Однажды он навестил ее, так, по-дружески, по-родственному.

– Милая Мати! Теперь, когда ты свободна, осмелюсь предложить тебе продолжить наш тайный союз, но сделав его явным и законным! – Юрий преданно глядел в глаза своей любовнице.

Однако молодого человека ожидало горькое разочарование. Матильда засмеялась низким грудным смехом, который сводил того с ума.

– Милый Юрий! – передразнила его вдова. – Не для этого я так жаждала свободы, чтобы расстаться с ней на следующий день! Уж извини, дружок, но я вынуждена огорчить тебя. Замуж я пока не собираюсь, ни за тебя, ни за кого другого!