Домой, уже давно пора домой. Да и ноги устали крутить педали. Только пусть уж лучше изнуряющая усталость тела, чем не проходящая боль души! Этот гибкий стан, эти миндалевидные глаза, высокая грудь, от вида которой у него просто перехватывает дыхание! Сережа на мгновение прикрыл глаза, а когда открыл, прямо перед ним в мороке дождя на дорожке стояла его мечта, его греза, Розалия Марковна.
      Молодой человек тряхнул головой, отгоняя наваждение, прекрасное видение засмеялось и исчезло. Велосипед наехал на корень старого дерева, и юноша, не удержав равновесия, упал. Сережа ударился очень больно, потер зашибленное место и с трудом поднялся. Что ж, даже хорошо, что упал. С неба да на землю! Приди в себя, дружище! Что толку мучиться несбыточными мечтами? Не суждено, нет, не суждено сбыться твоим снам и грезам!
      От горького осознания своего бессилия сердце сжалось, хотелось плакать. Сережа покатил велосипед рядом, слишком неровной была дорожка. Он далеко заехал, дома и дачи скрылись за деревьями, вокруг высились могучие ели, грудились мхи, покрытые кустиками брусники. Тут уж дорога не для велосипеда. Надо вернуться обратно.
      Сережа брел, опустив голову. Светлые волосы падали на лицо, слезы текли сами собой. Мама давала ему книги, он читал их с жадностью. И постепенно в его сознании возник некий образ, зыбкий, но притягательный. Образ его будущей возлюбленной, его невесты, его богини, которой он будет поклоняться и любить всей душой. Поначалу это было только смутное предчувствие. Но однажды оно вдруг обрело явственные черты. Возвращаясь зимой домой из училища, Сережа вдруг увидел идущую навстречу ему по тротуару молодую девушку. Она зябко прятала носик в пушистый ворот шубки, а руки в муфту. Проходя мимо, девушка поскользнулась, охнула и чуть не упала. Сережа подхватил её, да так, что она очутилась в его объятиях.
      – Ах, сударь! Простите! – она сверкнула на него глазами.
      – Это вы меня простите! – пролепетал молодой человек, сраженный этими глазами. Он поклонился и хотел представиться, но девушка, подарив ему еще одну волшебную улыбку, уже устремилась дальше.
      С той поры мечта Сережи обрела зримые черты незнакомки. Он рисовал её в своем воображении в легком платье, с распущенными волосами, они вели долгие и захватывающие беседы. Они кружились в вальсе, он держал её за тонкую талию, вдыхал аромат кожи, прикасался к щеке. А рядом были губы, властные, зовущие, страстные…
      И каково же было удивление Сергея, когда, приехав летом на дачу в Финляндию к Боровицким, он узрел там свой идеал! В первый миг у него так перехватило в груди, что он не смог вымолвить ни слова. Несколько дней юноша не мог ни есть, ни спать. Одна мысль точила его. Она тут, рядом, в получасе ходьбы. Как хорошо, что Боровицкие без конца их с маменькой приглашают, не надо изобретать повода для визита. Но плохо иное. Он в присутствии своего ангела и двух слов связать не может! Когда же наконец Сережа немного успокоился, взял себя в руки и попытался обратить на себя внимание Розалии Марковны, то тут его и ожидала настоящая трагедия. Она была влюблена, несомненно, влюблена! В Анатолия! В эту красивую пустоту! Сереже не нужно было никаких фактов, он просто это почувствовал, так как сам заболел любовью. Он, точно зверь, чуял, как чувство разлито вокруг, по всему дому Боровицких. Как оно сияет ярким нимбом над головами молодых людей. Ему, несомненно, не тягаться с Анатолием! Он рядом с кузеном, точно мышь, рожденная в подполье. Анатолий подобен яркому павлину, тут и оперение, и осанка!
      Сережа отогнал от себя горькие мысли и поднял голову от дороги. В нос ударил запах гари. Пожар? Молодой человек поспешил вперед и очень скоро увидел клубы черного дыма, языки огня и суетящихся вокруг людей. Горела церковь Святой Троицы, единственный православный храм в округе. Уже прибыла пожарная команда, окрестные жители, православные и лютеране, спешили на выручку. Сережа тоже бросил велосипед у дороги и принялся носить ведра с водой, бросать песок.
      – Что случилось-то? – спросил он на ходу у мужика, катившего бочку.
      – Да говорят, молния ударила в дерево, от него и загорелось.
      – А разве была гроза? – изумился Сережа. Впрочем, пока он предавался печальным размышлениям, что-то и впрямь громыхало вдали, да только он не обратил на это внимания. Дождь, гроза, какая разница!
      В это время раздался треск, здание церкви покосилось и начало крениться, как карточный домик.
      – Спасайся! Разойдись! – послышались крики.
      Храм рухнул со стоном, подобно умирающему человеку. В небо взлетел огромный столб веселых искр. И в тот же миг раздался ужасающий крик, почти вой. Это кричала матушка, жена старенького попа, погребенного под крышей рухнувшей церкви. Толпа ахнула, кто-то заплакал, кто-то молился.
      – Господи, прими его душу!
      Сережа крестился и шептал молитву побелевшими губами. На душе стало черно, как от пожара вокруг.
 
      Внезапная вдруг гроза застала молодых людей недалеко от дома. Промокшие до нитки, они вбежали на веранду просторной дачи, оставляя на полу лужицы. Полина Карповна встретила молодежь легким ворчанием, уж больно долго их не было, да под дождь попали, все вымокли…
      – Ну, показывайте вашу добычу. И это все? Опять Розалия Марковна больше всех набрала! Зина, а что с твоей корзиной приключилось?
      – Я, маменька, споткнулась о корягу, упала прямо на корзинку, она и раздавилась, – понурилась дочь.
      – Вечно с тобой что-нибудь эдакое случается!
      Позвали с кухни финскую девушку, помогавшую повару. Та с недоумением воззрилась на грибы: разве можно это есть? Однако безропотно потащила корзины.
      – Забавные эти чухонцы! – засмеялся Анатолий. – Не признают белых, коровий гриб у них называется!
      – А какие признают? – поинтересовалась гувернантка.
      – Да, кажется, только лисички.
      Девушки поспешили наверх, переодеваться. Анатолий замешкался внизу. Ему показалось, что мать хочет ему что-то сказать.
      – Что, маменька?
      Лицо Боровицкой приняло торжественное и немного загадочное выражение.
      – Я сегодня получила очень важное известие, – она сделала паузу. Сын нетерпеливо переминался с ноги на ногу, желая поскорее снять сапоги.
      – Гнедины прибыли! Они тут, неподалеку! На курорт, отдыхать! – выпалила Полина Карповна.
      – Да? – Анатолий не знал пока, как ему отнестись к этой новости.
      – Они с Тосенькой приехали. И к нам заедут, может быть, даже погостят день-два.
      – У нас? Погостят? – испугался Анатолий.
      – А что? – Полина Карповна не поняла причины волнения сына. – Я всю зиму их приглашала. Я надеялась, ждала. Простыни новые припасла. Серебро столовое прихватила. Нам нечего стыдиться, мы сможем их и на даче принять пристойно. За стол тоже можешь не волноваться, даром я, что ли, из Петербурга вожу с собой повара, никогда не нанимаю местную прислугу, чтобы не оконфузиться!
      – Да я вовсе не о том, маман! – Анатолий с досадой махнул рукой и хотел устремиться к себе наверх.
      – Постой! – она придержала его за рукав. – Я понимаю твое волнение. Я тоже сама не своя от этой новости. Но ведь это как раз то, о чем мы все тайно мечтали, наконец появится для тебя возможность. Такая партия. Такая удача! Они смирились, они сами её везут, пойми это! Ты не должен упустить возможности! Ведь Гнедин-то действительный статский советник! Какие протекции он может сделать для будущего зятя!
      Анатолий замычал что-то нечленораздельное, замотал головой и вырвался из цепких пальцев матери.
      – Учти, отец уже предупрежден, он намерен говорить с тобой, – крикнула Боровицкая в спину уходящему сыну. – Нынче же!
      – О господи!
      За обедом стояла напряженная тишина. Раздавалось только звяканье приборов.
      – Зина, ты почему не ешь и надулась, я смотрю, как мышь на крупу? Опять Анатолий тебя обидел?
      Зина подняла голову и встретила напряженный, злой взгляд брата и ироничную усмешку гувернантки.
      – Мама, Зина злится, что не набрала грибов, – сказал как можно спокойней Анатолий. – Ей не дает покоя корзина Розалии Марковны, куда уже и класть было некуда.
      Зина набрала в грудь воздуха и тихо произнесла:
      – Отчего некоторые люди слишком высокого о себе мнения? Без роду, без племени, а туда же, в калашный ряд! И только потому, что Бог наградил красотой да книжек много умных прочитано?
      Боровицкие с изумлением воззрились на свое дитя. Что это на неё нашло? Кого она имеет в виду? Ответ последовал незамедлительно.
      – А те, кого Создатель не наградил ни красотой, ни умом, ни доброй душой, должны быть еще более скромными. Богатство, благородное происхождение – еще не повод задирать нос! – резким голосом парировала гувернантка.
      Изумление старших Боровицких нарастало. Этого еще не хватало, чтобы гувернантка позволила себе дерзкие рассуждения, споры, да еще со своей подопечной!
      – Конечно. Можно строить куры да вить амуры, – может, удастся уловить богатого жениха да и вырваться из бедности и безродности. Только не выйдет у вас ничего! Не выйдет! – Зина хлопнула ладошками по столу.
      – Это вы о чем? – угрожающе рыкнул Ефрем Нестерович. – желаю понимать, что происходит в моем доме!
      Розалия Марковна ждала, что Зина продолжит и выплеснет злополучную тайну. По лицу Анатолия расползлась предательская бледность.
      – Зина! Прекрати! – с нажимом произнес молодой Боровицкий.
      – Нет, я… – девушка запнулась. Все взоры за столом были устремлены на неё. Ей сделалось страшно.
      – Ну, что же вы, Зина? – Розалия Марковна смяла в руке салфетку и положила перед собой.
      – Уж не знаю, какая кошка между вами пробежала, – сердито продолжил хозяин дома. – Только, милейшая Розалия Марковна, меня совершенно не устраивают ни тон, ни содержание бесед, которые ведутся вами в присутствии моей дочери, вашей воспитанницы, и всего моего семейства. Я, разумеется, отдаю дань вашей удивительной образованности, но вольнодумство и непочтительность, которые вы проявляете в последнее время, переходят всякие разумные рамки. Не знаю, что с вами обеими сталось, но только я бы желал не слышать более дерзких рассуждений. Я желал бы видеть в своем доме прежде всего гувернантку. Именно гувернантку! Подумайте над моими словами!
      – Разумеется, вы можете отказать мне от места! – спокойно пожала плечами госпожа Киреева. – Но это вовсе не означает, что я тотчас же покину вашу семью.
      – Что вы такое говорите? Вы намекаете, что мы не сможем сразу выплатить вам все жалованье? – всколыхнулась Полина Карповна.
      – Нет, я… – но Розалии Марковне не удалось закончить фразы, да её уже и не услышали.
      В этот миг раздались быстрые шаги, дверь распахнулась, и в столовую ворвался Сережа. Его лицо и руки были перепачканы сажей, волосы спутались.
      – Сереженька, голубчик, что с вами приключилось? – всплеснула руками Боровицкая.
      – Церковь Святой Троицы сгорела, батюшка на пожаре погиб! – выпалил юноша.
      – Сгорела? Целиком? – Анатолий вскочил. – Дотла?
      Сережа, Анатолий и Розалия молча смотрели друг на друга. Розалия вдруг тоже побелела и закусила губу. Зина с удивлением увидела на лице гувернантки то, чего так жаждала. Испуг и растерянность.

      Ссора за столом завершилась суетой вокруг Желтовского. Ему принесли воды, чтобы привести в порядок руки, лицо, платье. Усадили за стол, и дальше весь разговор велся вокруг сгоревшей церкви и смерти священника. Ни Розалия Марковна, ни Зина более не проронили ни слова. Стало темнеть. Ветер стихал, с деревьев капало. Воздух был пронизан влагой. Уставший и поникший Сережа заторопился домой, маменька, должно быть, уже с ума сходит. С уходом Желтовского столовая вмиг опустела.
      – Вот что, сынок, – отец решительно стукнул трубкой. – Мать тебе сообщила о визите Гнединых?
      Анатолий весь сжался, как собака, которая ждет удара палкой от хозяина.
      – Подумай на досуге, как половчее да покрасивее поступить. В подобных делах я тебе не советчик, с матерью поговори. Да только знай, второй раз тебе такого везения не будет! Так закрутить голову барышне! Да еще какой! Лови удачу и не будь дураком, а то придется, как мне, всю жизнь…
      Тут старый вояка понял, что сболтнул лишнего и смолк. Молчал и сын. Повисла неловкая пауза. Полковник снова стукнул трубкой, хотя надобности в этом не было никакой.
      – А что это Зина повздорила с Розалией? Да и та в последнее время что-то распетушилась? Не знаешь?
      – Желаете, чтобы я поговорил с гувернанткой? – встрепенулся Анатолий. – Так я, пожалуй, сейчас и пойду!
      Боровицкий не успел ничего ответить, как молодой человек убежал прочь от опасных разговоров. Проходя мимо комнаты гувернантки, он быстро и еле слышно постучал в её дверь условным стуком. Через полчаса молодые люди встретились в своем потайном месте, хотя лес уже погружался в густые сумерки. Они едва различали силуэты друг друга и молча обнялись.
      Постояв так несколько секунд, Анатолий осторожно отодвинулся, и попытался в темноте разглядеть лицо возлюбленной. Оно было сердитым и несчастным.
      – Что ты напустилась на Зину сегодня? Она глупая девчонка, ты не должна обращать на её выходки никакого внимания. Нам надо быть очень, очень осторожными!
      – Сколько?
      – Что сколько?
      – Сколько времени нам еще надо быть очень осторожными? Сколько времени они будут меня унижать, а ты будешь делать вид, что это тебя не касается?
      – Роза, прошу тебя! Нельзя совершать ошибку, она может слишком дорого мне обойтись!
      – Тебе?
      – Нам, конечно же, нам!
      Он снова хотел её поцеловать, но на сей раз отстранилась она.
      – Церковь сгорела, батюшка погиб, – значительным голосом произнесла Розалия.
      – Это печальные обстоятельства, но они ничего, ровным счетом ничего не меняют. Ты не должна волноваться, все документы у меня.
      Розалия отвернулась, в её глазах сверкнули слезы. Анатолий с тоской подумал, что она сейчас заплачет, и тогда он пропал!
      – Пойдем, пойдем к водопаду. Сейчас выйдет луна, такая красота! Помнишь, мы уже однажды любовались ночью на водопад!
      Спотыкаясь в темноте о корни деревьев, осторожно отгибая ветви, чтобы не пораниться, они двинулись к реке.
      Река Вуокса около местечка Иматра удивительно живописна. Бурные потоки воды выгрызли в скалистых породах настоящий каньон, берега которого утыканы острыми валунами. Серые, сиреневые, коричневые камни сливались с зеленью окружающего леса. Срываясь с возвышенности, вода кипела и бурлила, образовывая высокий пенящийся водопад. Прогулки вдоль водопада являлись излюбленным развлечением публики. Во времена императора Николая Первого вокруг водопада разбили парк Круунунпуйсто. Тут и там понастроили беседок, поставили скамейки, чтобы любоваться потоками воды и красотой берегов. Тропинка, идущая вдоль реки, едва виднелась. По ней-то и днем ходить было небезопасно. Местами берег обрывался, осыпался – и мог сыграть с гуляющими опасную шутку. Чуть оступился, и тебя уже несет стремительный поток, бьет об острые камни. Но Анатолий, проводивший на даче в южной Финляндии каждое лето, казалось, знал тут каждый камешек, каждый выступ. Он двигался впереди, временами останавливаясь и помогая Розалии, указывая ей нужный путь, поддерживая под локоть.
      – Как жутко, что церковь сгорела! – девушка тяжело вздохнула. – И как все становится сложно! Ведь только Сережа теперь один свидетель, только он и может все подтвердить!
      – Да, да! – согласился Анатолий.
      И вдруг споткнулся, виной был то ли камень, то ли мысль, которая его пронзила. Роза не обратила внимания и продолжала идти вдоль берега. Внизу грозно шипела и ворчала река. Вуокса всегда её пугала.
      Однажды Боровицкие и гувернантка присутствовали на местном развлечении. Один цирковой актер, в поисках заработка, решился на смертельный трюк. Вместе с маленькой дочерью он вздумал перейти по канату, натянутому прямо над бурлящим потоком. На обоих берегах собралась большая толпа, желающая поглазеть на отчаянного самоубийцу. Когда конатоходец начал движение, балансируя с шестом, а вслед за ним и его маленькая дочь, публика замерла, не могла дышать. Казалось, что любое дуновение ветра, слабое человеческое дыхание погубит несчастных. В середине пути мужчина вдруг чуть покачнулся, толпа разом ахнула, как один человек. Он взмахнул руками, но удержался. Продолжала балансировать на канате и малышка, двигавшаяся вслед за отцом. Что заставило этих несчастных так рисковать жизнью? Какая нужда погнала их на опасное приключение? Глядя на две фигурки над кипящей водой, бедная гувернантка думала о том, как тяжела жизнь тех, кто должен всю жизнь бороться за место под солнцем. Впрочем, как и она сама. Ей не приходилось рисковать жизнью, но всегда нужно было жертвовать своим достоинством, самолюбием, без конца подвергаться унижению. Отец и дочь добрались до вожделенного противоположного берега. Под бурные аплодисменты толпы они собирали свою дань. Дай бог, чтобы этих денег им хватило на все, на все! Утолив жажду острых ощущений, довольная публика расходилась в разные стороны. Ушли и Боровицкие, пораженные зрелищем.
      Почему именно теперь ей вспомнились эти несчастные, Розалия и сама не знала. Но только со страхом и содроганием она глянула вниз. Внутри неприятно екнуло.
      – Осторожно! – крикнул Анатолий, – тут очень неустойчивый берег, могут посыпаться камни. Ступай вот сюда!
      Розалия ступила ногой, куда указал её спутник, и почувствовала, как камень под ногой устремился вниз, а вслед за ним соскользнула нога.
      – Ах! – девушка хотела ухватиться за руку Боровицкого, но почему-то промахнулась.
      В следующий миг она уже цеплялась за колючие кустики, мох, росшие по самому берегу, но тяжесть тела неумолимо тянула её вниз.
      Анатолий пытался схватить и вытащить её наверх, но сам не удержался, зашатался и повис над водой, держась одной рукой за ствол дерева, а второй пытаясь ухватить Розалию.
      – Роза! Держись! Ради бога! Держись!
      Рука девушки выскользнула из его вспотевшей от напряжения руки. Анатолий пытался поймать край одежды. Раздался предательский треск рвущейся ткани, а потом звук падающих камней, ломающихся кустов, гулкий плеск воды и отчаянный вопль, который будет стоять в его ушах всю жизнь.

      Следователь полиции Сердюков уже почти целый день находился в кабинете управляющего. Перед ним прошли все, кто обслуживал пациентов лечебницы. Пот ручьем стекал за ворот, светлые волосы прилипли ко лбу. Но Константин Митрофанович не замечал неудобств, наоборот. Бодрость, необычайный прилив сил охватил его. И он даже знал почему. Причиной тому являлось единственное лекарство, которое помогало ему от любой хвори. Это его служба, его работа. Теперь он снова находился в своей стихии, приказывал, задавал вопросы, сравнивал факты. Наконец он избавился от покровительственно озабоченного тона доктора, которым тот обычно разговаривал с пациентами.
      – Что же у нас получается? – следователь мерил просторный кабинет огромными шагами. – Получается, что ничего не получается. Никто ничего не видел, не предполагал. Странно, ведь тут не безлюдное место. Даже поздно вечером или днем в самую жару кто-нибудь да пройдет по улице, или сидит у окна, или случайно откроет дверь номера в гостинице. А вы абсолютно всех работников призвали сюда?
      Следователь резко остановился около уставшего и разомлевшего от духоты доктора. Тот сменил управляющего, который в совершеннейшем изнеможении покинул комнату, где Сердюков долго и обстоятельно опрашивал персонал лечебницы. Можно было только диву даваться, как неутомимо, без всякого раздражения, он задавал людям одни и те же вопросы, как ловко выуживал разные мелкие детали и подробности жизни лечебницы. В ходе этих нескончаемых бесед вдруг выяснилось, что кое-кто слегка приворовывает на кухне, кто-то не очень тщательно следит за чистотой простыней, и прочие неприятные обстоятельства. Управляющий уже и не рад был, что связался с этим въедливым полицейским. Что еще он раскопает? Умер Боровицкий, что ж, такова его печальная участь. Только ведь, если умер он не своей смертью, и если вдруг еще кто… не дай бог, ох, не дай бог. Ведь так и закрыться недолго, если дурная слава пойдет, мол, пациентов морят, до смерти залечивают.
      Доктор, сменивший управляющего, молча следил за тем, как следователь меряет длинными ногами кабинет. Точно циркуль! И нос длинный, острый как иголка. Глаза маленькие, глубоко сидящие, внимательные. Такие глаза ничего не пропустят, все видят!
      – Что вы изволили сказать? – встрепенулся доктор, когда полицейский еще раз повторил свой вопрос. – Извините, сударь, задумался. Все стоит у меня перед глазами эта картина. Покойный в грязелечебнице. Не идет из головы. Всех ли вы опросили? Сдается мне, что всех, хотя, впрочем…
      – Насколько я помню, несколько раз грязь мне накладывала фельдшерица очень странной наружности. Невысокая такая и горбатая. Где она?
      – Да, да. Вы правы. Была у нас такая женщина, Лия Гирей. Она из местных жителей, из Евпатории. Да только она взяла расчет несколько дней тому назад, и больше я её не видел. А жаль, толковая была, расторопная, смышленая. Несмотря на свое уродство, ловко с больными управлялась.
      – Я тоже обратил на это внимание. Сколько ей лет?
      – Понятия не имею, не знаю, но она не старуха, хотя из-за горба выглядит старше. Прикажете за ней послать?
      – Да, для порядка поговорим и с ней.
      Пока дворник искал горбунью, Сердюков снова двинулся на берег лимана к домику для грязевых процедур. Покойника уже унесли, навели порядок. Два мужика в закатанных до колен полотняных штанах собирались черпать лопатами грязь со дна лимана для процедур следующего дня. Огромные корзины валялись на песке. При виде следователя они бросили лопаты и поклонились.
      – Уже, поди, слышали о несчастье? – спросил следователь.
      – А то ж! Наслышаны! – хором ответили мужики.
      – Вы грязь когда берете, утром или с вечера?
      – А это когда как, – ответил один, побойчее. – Когда доктор назначит, кому, сколько и в который час. Оттого и берем иногда с вечеру, иногда рано утром. Чаще по утрам, ранехонько, чтобы напарилась от солнца как следует. Иногда так нагреется, что в руки не возьмешь!
      – Стало быть, и пациенту нельзя такое прикладывать?
      – Это мы не можем знать, доктор знает. Он говорит, что горячая именно и лечит.
      Работники потоптались, ожидая еще расспросов.
      – А на сегодняшнее утро вы когда грязь брали?
      – С вечера, господин, с вечера она тут оставалась. Мы её приготовили, разложили. Только на нынешнее утро не было надобности, не было пациентов.
      – И вы утром не приходили?
      – Нет, – оба собеседника замотали косматыми головами.
      – Но кто же управился с грязью, дал её пациенту? Что, любая из фельдшериц могла обойтись без посторонней помощи?
      Работники переглянулись.
      – Нет, – неуверенно протянул один. – Сдается мне, что только одна горбунья и могла управиться сама, а прочие нет, подсоблять им приходилось.
      И тут Сердюков сам вспомнил, что, действительно, когда горбунья его обслуживала, они находились в грязелечебнице совершенно одни. В другие дни женщине помогали работники или другая прислуга справиться с тяжелой и тягучей грязью.
      – Значит, вас не было тут утром, и никого не было?
      Работники опять переглянулись.
      – Брат мой тут спал, – сказал наконец первый работник. – Только он рано уходит.
      – Уходит? Значит, это не в первый раз? – следователь повел носом, как гончая, почувствовавшая добычу.
      – Он как выпимши с супружницей своей повздорит, она его со двора гонит, так он тут иногда спит. А что, тепло, чисто. Только вы господам-то не говорите, меня ведь сразу попрут прочь!
      – А где он сейчас?
      – Да вон, в теньке прохлаждается, где ему еще быть! Оболтус!
      – Так зови его!
      Подошедший мужичонка помятого вида угрюмо смотрел из-под насупленных бровей.
      – Ты, брат, вот что, скажи господину следователю, как ты тут дрых всю ночь.
      – Как же, дрых! Зверюка моя меня из дому выгнала, бока поотшибала. Маялся, маялся на жестком топчане. Только задремал, а тут еще одна стерва явилась. Мол, чего это я тут улегся, убирайся вон, сейчас пациент придет! Надо грязь ему готовить.
      – Какая стерва? – затаив дыхание, спросил Сердюков. Ему казалось, что он уже знает ответ.
      – Как какая, да эта уродина, горбатая! – процедил мужик и сплюнул в сторону.
      – А пациента ты видел?
      – Видел, видел, высокий такой господин, представительный, румяный. Я ведь недалеко уполз, тут на бережку отдыхал от трудов праведных. И слыхал, что она ему говорила.
      – И что же?
      – Доктор её послал, назначение сделать и все такое, а потом уже не помню, сморило.
      Оставив рабочих на берегу лимана ковырять следующую партию грязи, Сердюков двинулся в обратную сторону. Интересненькое дело! Медсестра, которая на тот момент уже взяла в лечебнице расчет, умышленно пригласила в неурочный час пациента, наложила ему грязь, вероятно наперед зная, что в этот день она ему противопоказана, и тем самым убила его. Но зачем? Какой в этом смысл? Полицейский пытался припомнить свои собственные впечатления от этой женщины, но даже не мог вспомнить её черты, как будто он их и не видел. Платок почти закрывал лицо. Старое или молодое? На руки, по которым можно понять возраст женщины, он не обращал внимания. Да они почти всегда в грязи. Молчалива, кажется, он не слышал ни слова, или ему это только казалось, потому что она выполняла все безукоризненно? Черт знает что!

      Сережа брел в темноте домой, ехать на велосипеде было уже слишком опасно, поэтому он тащил его рядом. Тяжелый железный конь упирался, и Сережа изнемогал. Казалось, что он уже целую вечность идет домой. Дорога свернула к реке. Можно продолжать идти прямо, так дольше, или повернуть по лесной дороге, ближе к водопаду. Там темней, страшней, но намного короче. Мгновение поколебавшись, Сергей свернул на тропу. И тотчас же его поглотил мрак деревьев. Наверху шелестели кроны, внизу за ноги цепляли корни, где-то за зарослями шумел водопад. Молодой человек остановился и прислушался к звукам леса. Тьма стремительно сгущалась. Свет луны почти не пробивался на тропу, и в какой-то миг Сергею показалось, что за ним кто-то наблюдает из чащи. Он невольно оглянулся, но ничего не смог увидеть. Надо скорее выйти к реке, перейти по мосту, а там уже до дома и рукой подать. Сергей заторопился. Он почти бегом ринулся среди густых деревьев вперед, к реке, где светлее от луны и воды. За его спиной стеной стояла непроглядная мгла, и из этой мглы в затылок юноше смотрели два огромных ярких немигающих глаза.
      В тот момент, когда он оказался на берегу, ему показалось, что он услышал всплеск и далекий крик. Что это могло быть? Или ему уж от страха мерещится! Юноша ускорил шаг, направляясь вдоль реки. Пройдя немного вперед, к мосту, он вдруг увидел, или ему опять показалось, что в бурных потоках воды что-то несется. Он остановился и пригляделся. Господи Иисусе! Кажется, человеческое тело! Значит, ему не пригрезился крик. Кто-то сорвался с коварного берега и упал! Ужас охватил Сергея. Надо оказать помощь, но как? Отшвырнув велосипед, он побежал вперед. Где-то здесь, он точно помнил, было подобие спуска к самой воде. Вот если найти его в темноте да попытаться слезть, то можно успеть ухватить тело в воде! Молодой человек, встав на четвереньки, стал быстро спускаться вниз, обдирая руки об острые камни и колючие ветки кустарников. При этом он постоянно вглядывался в воду, стараясь не терять из вида плывущее тело. Вода безжалостно швыряла свою жертву, бросала на острые камни. Сергей, стремясь как можно быстрее оказаться на берегу, даже и не подумал о том, что сам в любой миг может оказаться в стремительных потоках. Последний небольшой отрезок спуска он просто скатился вниз и тотчас же был накрыт волной. Утопающий был уже совсем рядом. Сережа перепрыгнул на один из камней, находящихся в воде, и, хотя тот был очень скользкий, умудрился удержаться. Распластавшись на камне и держась за его склизкий край одной рукой, он схватил тело за одежду, потянул к себе. Оно оказалось очень тяжелым, рука напряглась так, что казалось сейчас оторвется. К тому же вода с силой столкнула самого спасателя с камня. По счастью, он удержался на ногах, его не понесло вперед, и уже двумя руками он подтащил к себе утопленника. Крик ужаса вырвался из его груди, когда он перевернул его лицом вверх. Белое, искаженное ужасом лицо Розалии Марковны глянуло на него из кипучей воды. Луна освещала лицо девушки, придавая ему зловещий зеленоватый оттенок. И когда Сережа отбросил мокрые волосы с высокого лба девушки, над молодыми людьми промелькнуло что-то большое и стремительное. Юноша невольно вскинул голову. Над водой у берега бесшумно парила крупная сова. Расправив крылья, она отбрасывала узорчатую тень. Её полет был совершенно беззвучен, точно призрак смерти расправил над несчастными свои крылья.
      Сережа закричал не своим голосом, хотя из гимназического курса знал, что совы для человека безобидны. Он не помнил потом, как выбрался из воды, как пытался привести в чувство девушку. Глухие рыдания сотрясали его. Неужели Бог приготовил ему такую ужасную участь – не спасти обожаемую женщину? В какое-то мгновение ему показалось, что веки Розалии дрогнули, потом она всхлипнула и стала тяжело дышать. Сова по-прежнему парила над берегом, слегка взмахивая мягкими крыльями, как опахалами. Сергей, содрогаясь от нервного возбуждения, подхватил девушку на руки и поволок наверх, на берег. Потом, он много раз смотрел на этот крутой спуск и недоумевал, как это ему удалось влезть на такую высоту, да еще с мокрым неподъемным телом на плечах?
      Все стихло, и только глухо и сердито бурлила вода, лишившаяся своей добычи. А невдалеке от берега в глубине ветвей сидела сова и недоуменно таращила вслед людям свои огромные желтые глаза.
 
      Александра Матвеевна металась по даче, не зная, что предпринять. Куда бежать, где искать сына? Она уже совсем решилась ехать на ночь глядя к Боровицким, как услышала медленные шаги и стон: