Возвращались домой в двуколке. Желтовская правила сама. Лошадка резво бежала вперед, легкий ветерок приятно холодил разгоряченное лицо и развевал прозрачный шарф на плечах Александры Матвеевны.
      – Розалия Марковна прелесть! Прелесть! – говорила она. – Она мне чрезвычайно симпатична! Боровицким несказанно повезло, что у них такая гувернантка. Впрочем, для Зины, наверное, лучше матрос с плеткой. Такая капризная девица! Что толку перед ней знания рассыпать, как бисер перед свиньями, она непроходимо тупа и ленива! А Розалия молодец!
      С таким достоинством осадила самого Ефрема! Любопытно, однако, что Анатоль, с его склонностью волочиться за каждой юбкой, еще не попытался приударить за гувернанткой. Это просто удивительно! Было бы забавно, если бы высокомерная гусыня-кузина получила бы невестку-гувернантку!
      Желтовская радостно рассмеялась, подстегнула лошадь и обернулась к сыну. Сережа сидел с застывшим лицом. Его глаза смотрели на дорогу, на круп лошади, но не выражали ничего. Мать оторопела. Она никогда не видела у своего мальчика такого странного взгляда. Александра Матвеевна еще хотела что-то добавить, но передумала.
 
      После обеда Боровицкие по давно заведенному в доме обычаю отправились почивать. Зина тоже побежала к себе, завалилась на кровать и принялась читать роман, который она прятала под матрацем от строгих взглядов гувернантки и матери. Гувернантка также удалилась к себе и заперлась изнутри. Проходившая мимо хозяйка слышала, как щелкнул замок в двери.
      – Ты нынче, матушка, что-то погорячилась, – пробурчал Ефрем Нестерович, закуривая трубку и устраиваясь поудобней в покойном кресле. – Чего тебя понесло, как молодую кобылу? Чего напустилась на Розалию? И меня, дурака, завела! Вот потребует нынче расчета, что делать-то будем, где опять искать гувернантку для нашего сокровища? Сама знаешь Зинкин норов, а Розалия у нас третья по счету!
      – Да уж, я и вправду нынче наговорила лишнего. Это от жары, наверное!
      – Так поди к ней да добавь рубль с этого месяца! – Боровицкий сердито повел кустистыми седыми бровями.
      – Хорошо, – покорно согласилась жена.
      Она уже встала и дошла до двери, но остановилась и произнесла:
      – Я знаю, что ты будешь сердиться, но у меня и впрямь нехорошо на сердце. Я словно чую что-то вокруг неё, но понять не могу.
      – Глупости! Бабья чепуха! А ежели что и будет, так сама знаешь, взашей со двора, и денег ни копейки. А Толька, коли баловать будет, так я его так розгами угощу, что забудет надолго обо всех амурах! Ступай, дай отдохну от вас всех!
      Полина Карповна удрученно пошла к себе. Но, проходя мимо комнаты гувернантки, она не удержалась, подкралась на цыпочках и прислушалась. За дверью стояла мертвая тишина.
 
      Тишина за дверью комнаты Розалии Марковны объяснялась очень просто. Хозяйка отсутствовала. Дождавшись, когда домашние разбредутся на послеобеденный отдых, а гости уедут восвояси, Розалия бесшумно выскользнула из дома и стремительно побежала по узкой тропинке среди высоких елей. Это время было выбрано не случайно. Именно в этот час летом после обеда, в самую жару, можно было безбоязненно скрыться из дома от глаз людских. Легким и быстрым шагом она дошла до условного места, укромной маленькой полянки, скрытой за высоким кустарником. Села на траву и замерла. Вокруг разливалось марево, носились стрекозы, где-то неподалеку шумел водопад. Вскоре раздался легкий свист. Розалия улыбнулась и легонько свистнула в ответ. Тотчас же среди ветвей показалось румяное веселое лицо Анатолия.
      – А! Ты опередила меня! Я так и знал – маменька тебя разозлила и ты, наверное, бегом бежала!
      – Не будем говорить об этом! Что толку корить твою родню? Теперь это не имеет никакого значения, ведь так? – и Розалия пристально посмотрела в глаза молодого человека.
      – Так, так, конечно же, так! Не сомневайся, любовь моя! – и Анатолий, смеясь, устремился к девушке.
      Его взор светился страстью и желанием. Не в силах побороть себя, он принялся покрывать её лицо, руки, плечи страстными поцелуями, пытаясь освободить нежную кожу от одежды. Розалия не сопротивлялась. Она откинулась на спину и зажмурилась, как кошка, от удовольствия. Анатолий сжал её в объятиях, и весь мир закружился вокруг с неистовой скоростью.
 
      – Когда ты наконец скажешь им? – Розалия откинула растрепанные волосы за плечи. Чего еще ждать, ведь уже полгода…
      – Ну, погоди, не надо спешить. Ведь ты же знаешь моего отца, он горячий человек. Доверься мне, я найду надлежащий момент. Для меня теперь самое главное, что ты моя, только моя, что я люблю тебя. А ты меня. Я просто схожу с ума от тебя!
      И Анатолий снова принялся неистово целовать Розалию, стремясь достигнуть самых сокровенных мест.
      – Мне кажется, что Полина Карповна действительно что-то подозревает.
      – Полно! Не пойман, не вор! Не думай об этом! Положись на меня!
      Разгоряченные, они лежали на траве и смотрели на облака.
      – Я счастливый человек! – произнес Анатолий и довольно потянулся, глядя на изящные изгибы тела возлюбленной. – А вот Сереженьке не повезло! Мне кажется, что он в тебя влюблен!
      – Мне тоже так кажется! – лукаво отозвалась Розалия и пощекотала Анатолия травинкой.
      – Ага! Коварный соперник! Я убью его! Застрелю!
      Анатолий подскочил, схватил первую попавшуюся ветку и воинственно взмахнул ею. Розалия засмеялась, показывая ровные белоснежные зубы. Этот смеющийся рот, эти манящие яркие губы не могли остаться без поцелуя, и Анатолий снова рухнул рядом. Ветка с треском улетела в кусты.
      Любовники не удосужились поглядеть вслед захрустевшей ветке. Иначе бы они услышали легкий шорох, шелест травы и старой хвои, а также заметили бы любопытный взор. Зина, притаившись в кустах, с жадностью наблюдала картины, о которых она только что читала в потаенной книге. В книге были картинки, но они только возбуждали любопытство. А вот как «ЭТО» происходит в жизни, Зина могла увидеть, подглядывая за любовными похождениями своего братца и гувернантки. Хоть она и слыла в семье тупицей, но ей нельзя было отказать в природной наблюдательности. Девушка первая заподозрила, что между Розалией и Анатолем существует некая незримая связь. У Зины пока еще не было опыта, но она черпала знания из книжек, которые еще зимой потихоньку от родных купила в Петербурге. Она знала, что тайные любовники должны внезапно краснеть или бледнеть, случайно соприкасаясь руками. Тяжело дышать, прятать горящий взор. Писать друг другу сокровенные письма, подавать условные сигналы. А самое главное, тайно от всех встречаться при свете луны и предаваться радостям любви.
      Зина принялась следить за братом и Розалией и была разочарована, что у них все не так. Они не писали друг другу писем. Или их просто никому не удавалось перехватить? Они не обменивались пылкими взорами, Анатолий не краснел, он и так постоянно румяный.
      А Розалия проявляла просто чудеса выдержки. Отчаяние стало овладевать Зиной. Неужели ей не удастся разоблачить строгую гувернантку, вывести её на чистую воду? То-то было бы здорово выставить её на всеобщее посмешище! Что бы она тогда запела о правилах хорошего тона и безупречного поведения? Да и Анатолию бы здорово попало, папаша уж точно бы его выпорол!
      Однако постепенно Зина поняла свою ошибку. Она не в то время следила за любовниками. Обнаружив отсутствие гувернантки в комнате после обеда, она принялась следить за ней теперь в это время и была вознаграждена. Оставалось решить, что теперь делать с драгоценной тайной, как с наибольшей пользой её употребить, заставив и братца и гувернантку плясать под её, Зины, дудочку. Как славно! Пусть только попробует теперь заставить её зубрить ненавистные уроки, делать ей замечания о манерах! А Анатолию придется придержать свой язык и престать изводить её насмешками и глупостями!

      Сердюков с удивлением прислушивался к самому себе. Внутри его некие голоса пели самые разные песни. С одной стороны, уже завтра он должен сесть на поезд и отправиться назад, в Петербург, в привычную горячку службы. Там все покатится по накатанной дорожке. Департамент полиции, сыск, мошенники, душегубцы, погони, головоломки преступлений. И он, Сердюков, в центре всего, он на своем месте, он один из лучших! Прелесть, как хорошо!
      Но с другой стороны, совершенно незнакомый голос говорил, что жизнь состоит не только из трудов праведных. Что есть еще теплое море и яркие, с головокружительным ароматом, цветы. Открытая веранда в ресторане, жареная кефаль, маслины и терпкое красное вино в бокале. Высокое небо и ослепительное солнце. Шуршание прибоя о мелкие камешки, по которым так приятно пройтись босыми ногами, обычно запертыми в форменные сапоги. Есть приятная нега в теле и нежелание встать с постели, да и зачем? Нет, это опасный голос, он должен замолчать навеки!
      Константин Митрофанович посетил в последний раз доктора, выслушал наставления о необходимом правильном образе жизни, пожелания продолжить лечение в следующий год. Непременно, непременно! Сердюков почти вприпрыжку направился к себе, надеясь не повстречать по пути знакомое семейство. Иначе придется обмениваться адресами, пообещать визиты в Петербурге. Боже упаси! Но Боровицких нигде, по счастью, не было видно. Следователь беспрепятственно добрался до своего номера. Предстояло собраться в путь. Вещей у Сердюкова было немного, и Константин Митрофанович довольно быстро покончил с этим делом. Неожиданно раздался стук в дверь. На пороге стояла горничная, её лицо выражало растерянность и испуг. Накрахмаленная наколка сбилась набекрень, видимо, от быстрой ходьбы.
      – Сударь, доктор и управляющий просят вас без промедления вернуться к ним!
      – Я разве не все оплатил? Или что случилось?
      – Случилось, господи боже мой! Случилось! Просили вас прийти тотчас же!
      – Да что такое?
      – Не велено говорить, пойдемте, ваше высокоблагородие!
      Сердюков раздраженно пожал плечами. Еще чего не хватало! Однако он последовал за горничной, которая, несмотря на полноту, бежала бегом впереди него.
      В кабинете управляющего лечебницей следователь застал самого управляющего и доктора, обоих в крайне возбужденном состоянии. Оба господина были до странности похожи. Невысокие, плотные, почти в одинаковых светлых пиджаках. И тот и другой носили аккуратные бородки и имели одинаково озабоченный вид, так что поначалу Сердюков, хоть и хорошо всегда помнил лица собеседников, даже путал несколько дней доктора и управляющего.
      – Благодарю вас, господин Сердюков, что вы не замедлили вернуться, – вскричал доктор. – Приношу вам свои извинения, что потревожили вас, но у нас безвыходное положение, сударь. И мы вынуждены просить вашей помощи уже как полицейского следователя.
      – Что же случилось, господа?
      – Умер один из наших пациентов. И вы знаете его. Это господин Боровицкий! – сокрушенно произнес доктор.
      – О господи! – невольно вырвалось у следователя. А он-то еще радовался, что не простился с семейством! Сердюкову стало стыдно перед самим собой.
      – Но, господа, однако я мало что смыслю в санаторном лечении, хотя полагаю, что, как и во всяком лечебном заведении, такое иногда случается?
      – Нет, господин Сердюков. В нашем заведении такого несчастья никогда не было! И не могло быть до сего дня! Мы неукоснительно следим за состоянием наших пациентов, надеюсь, вы сами в этом убедились. Вы же понимаете, как подобный случай повлияет на нашу репутацию, что подумают иные люди, узнав, что в нашей лечебнице происходят подобные прискорбные происшествия, – продолжал стенать доктор.
      – И все же, господа, я не понимаю, при чем тут полиция, если один из ваших пациентов умер. Ведь он был болен. Не так ли?
      – Да, господин Боровицкий не был здоровым мужчиной, – в разговор включился управляющий. – Но его недуг не носил смертельного характера. К тому же обстоятельства его смерти нам пока не совсем понятны. И мы бы хотели их прояснить, но очень аккуратно, чтобы не повредить репутации нашего заведения и не испугать других пациентов. К тому же, насколько я знаю, вы были знакомы с покойным и его семьей. Это обстоятельство могло бы вам тоже помочь в расследовании.
      – В расследовании! – изумился Сердюков. – Вы хотите, чтобы я остался и принялся за это дело?
      – Именно, – подтвердил управляющий, – разумеется, мы берем на себя все расходы по вашему лечению, по вашему пребыванию тут на время расследования, и, безусловно, мы выплатим вам такую сумму, которую вы сочтете нужным запросить с нас в подобном случае.
      – Я должен телеграфировать в Петербург, испросить начальство… – засомневался следователь.
      – Умоляю вас! – заломил руки доктор. – Всего несколько дней задержки! Спасите нас! Мы не останемся в долгу!
      Сердюкова терзало сомнение. Остаться и приняться за расследование? В конце концов, какая разница, где снова приступить к делу! К тому же очень жаль беднягу Боровицкого, а уж о его осиротевшем семействе нечего и говорить!
      Следователь хрустнул сплетенными пальцами. Доктор поморщился. Да-с, плохое состояние суставов!
      – Господа! В сложившихся обстоятельствах христианский долг и мой долг полицейского принуждают меня согласиться на вашу просьбу. Чрезвычайно прискорбно, что мне придется расследовать смерть отца многодетного семейства, с которым я сам был знаком. Он казался мне приятным и безобидным человеком. Что ж, пройдемте к месту происшествия! – и Сердюков решительными шагами двинулся к двери.
 
      Втроем они подошли к помещению, в котором пациенты принимали грязевые ванны.
      – Сегодня мы отменили все процедуры, дожидались вас, чтобы все оставалось нетронутым, – прошептал управляющий.
      – Разумно, – похвалил предусмотрительного управляющего полицейский.
 
      Помещение было знакомо Сердюкову: он почти каждый день принимал тут процедуры. Дощатый домик прямо на берегу лимана, из которого добывалась грязь. Огромные, в рост человека, лепешки черной блестящей грязи специальными черпаками вытаскивались со дна мелководного лимана и нагревались на солнце. Постепенно поверхность лепешек тускнела и становилась очень горячей. Два мужика ровняли лепешки и делили по числу пациентов. Кого целиком укутывали в плотную тягучую массу, кому накладывали вокруг шеи – «египетский воротник», кому на другие болезные места.
      Полицейский приблизился к топчану в углу комнаты. Нечто черное и бесформенное, казалось, расползлось по поверхности лежака и вот-вот упадет. Сердюков пригляделся и в ужасе отпрянул. Эта черная липкая куча раньше была жизнерадостным и румяным господином Боровицким. Грязь покрывала его всего, и даже лицо. Белыми были только белки глаз, вылезших из орбит. Все лицо и тело покойного было искажено судорогой, рот открыт, остатки пены засохли на подбородке. Грязь застыла в волосах, и они стояли дыбом, что придавало покойнику еще более ужасающий вид.
      – Бог мой! – полицейский перекрестился. – Царство небесное!
      Сердюков много видел покойников, но вид несчастного Боровицого потряс его. Какая ужасная смерть! Полицейский притронулся к грязи. Она уже давно остыла.
      – Когда, по-вашему, это произошло? – спросил он у доктора.
      – Видите ли, мы грязи, как вы сами знаете, даем, с десяти часов. Но ведь у господина Боровицкого на сегодня не было назначения! К тому же, я в последние дни не предписывал ему процедур, которые охватывали все тело, да еще при высокой температуре! У него пошаливало сердце. Как он оказался сегодня в грязелечебнице, кто наложил ему такую ванну? Несомненно, у него просто не выдержало сердце, ему стало плохо.
      – К тому же, судя по выражению его лица, он узрел пред смертью нечто ужасающее, – задумчиво произнес следователь, вглядываясь в искаженные черты покойника.
      – Или понял, что смерть его неминуема, – добавил доктор. – А помощи нет!
      – Но кто сегодня работал здесь? Какая из фельдшериц?
      – Мы уже опросили всех. Никто не накладывал грязь Боровицкому в этот час. На этот час сегодня вообще не было назначений!
      – Но ведь кто-то сделал это! Не мог же он сам измазать себя и уморить!
      – Вот то-то и оно! – поднял палец управляющий. – Вот почему мы попросили вашей помощи в этом странном деле.
      Сердюков с доктором еще долго осматривали труп. Необходимо было побыстрее покончить с этим малоприятным занятием, чтобы обмыть тело и убрать с глаз долой. Ведь назавтра лечебница должна как ни в чем не бывало отпускать грязь!
      Покинув грязелечебницу, полицейский двинулся к семейству Боровицких. Константин Митрофанович невольно медлил, его просто ноги не несли. Единственное для него облегчение заключалось в том, что ужасающую новость управляющий уже сообщил семье. Потоптавшись перед дверью номера, он собрался с духом, постучал и вошел.
      Боровицкие занимали просторный трехкомнатный номер, в котором, впрочем, им было довольно тесно. Сердюков ожидал услышать крики и плач, но вокруг стояла тишина. Навстречу ему быстрыми шагами вышла, с красными от слез глазами, Зина.
      – Вы знаете?! – вскричала она. – Ах, вижу, знаете!
      Она всплеснула руками и осталась стоять в оцепенении.
      – Зинаида Ефремовна! Приношу вам свои глубочайшие соболезнования! Какое страшное несчастье для вашего семейства!
      После этих слов Сердюкова, сказанных с самым искренним чувством, Зина бросилась к нему на шею. Он аккуратно погладил её по спине и тихонько отстранил.
      – Я бы хотел высказать свои соболезнования госпоже Боровицкой. Могу ли я видеть её?
      Зина с плачем повела полицейского в соседнюю комнату. Там на широкой двуспальной кровати лежала пластом несчастная вдова. Она смотрела в потолок пустыми, невидящими глазами и беззвучно шевелила губами.
      – Вот, поглядите. И так с самого утра. С того самого мига, как узнала. Упала и лежит!
      – А дети? Где же дети?
      – Я их отослала с няней! Они еще ничего не знают, да и не понять им!
      – Сударыня! – Сердюков приблизился к кровати. – Примите мои искренние соболезнования!
      Полицейский присел на краешек кровати и взял Боровицкую за безжизненную руку.
      – Таисия Семеновна! Я тут не только как ваш добрый знакомый. Я буду вести дело о смерти вашего супруга. Доверьтесь мне, ради бога.
      – Ах! – снова всплеснула руками Зина. – Я так и знала, что это не просто случайность! Это убийство, убийство!
      – Почему вы так подумали? – следователь обернулся к плачущей девушке.
      – Он не должен был нынче брать процедур. Поэтому вчера в ресторане он много пил вина. Надо знать Анатолия – если доктор предписал ему накануне процедур не есть тяжелой пищи, не пить вина, он неуклонно это выполнял!
      – Но почему он сегодня утром пошел в грязелечебницу, кто его туда пригласил? Доктор? Фельдшерица?
      – Я не знаю, – растерянно покачала головой девушка. – Я была, как всегда, занята с детьми!
      – Таисия Семеновна, голубушка! Посмотрите на меня! – следователь легонько потрепал Боровицкую по щеке. – Вы меня слышите?
      Женщина замотала головой и застонала.
      – Как я буду жить без него! Смерти! И мне смерти! – Боровицкая привстала, а потом снова откинулась на подушки.
      Зина от этих слов невестки зарыдала еще пуще и кинулась прикладывать к голове вдовы холодный компресс.
      – М-да! – протянул следователь. – Таисия Семеновна! Может, вы все же что-нибудь припомните?
      – Он… он пройтись вышел после завтрака… чтобы не ждать, пока детей соберут гулять. Его это раздражало… Крики, плач, возня… Долго… Уговорились встретиться в парке, в тени… Мы долго ждали, вернулись сюда. Потом, – она начала всхлипывать, – потом пришел управляющий и сказал… Он сказал… А… А!..
      Дальше продолжать разговор с вдовой было бессмысленно. Она зашлась в истерическом плаче. Зина металась вокруг, стала трясущимися руками капать успокоительное лекарство и себе, и Таисии. Позвали горничную принести холодной воды. Сердюкову ничего не оставалось, как удалиться.
      Выйдя из гостиницы, полицейский увидел, как по дорожке прямо навстречу ему с радостным шумом приближается веселая ватага детей Боровицких под приглядом няньки. Сердюков вздрогнул, поспешил перейти на другую сторону и свернуть за угол.

      Погода на Иматре переменилась внезапно. Разом исчезла жара и зной. Небо затянулось серыми тучами, и уже третий день моросил дождь.
      – Ах, какая досада! Нет бы пролилось грозой, да и распогодилось! Так ведь нет, тянет и тянет, точно осенью! – недовольно ворчала в гостиной Полина Карповна.
      Как добропорядочная супруга, она вязала мужу теплые носки на зиму. Но работа явно не клеилась. То петля соскользнет, то сильно затянула, то ошиблась в счете, то нитка запуталась. Тьфу, господи боже ты мой!
      Боровицкая с раздражением опустила спицы на колени и уставилась в окно. Муж с утра не выходил из своей комнаты, все читал газеты. Молодежь, проскучав два дня взаперти, надумала идти в лес по грибы. Желтовскому послали записку составить компанию и весь вечер собирались. Но Сережа на этот раз не принял приглашения, и молодые Боровицкие пошли одни. В обществе Розалии Марковны. Полина Карповна встала, спина затекла. Распахнула окно. В комнаты ворвался упоительный свежий ветер, который принес запах сырой травы и мокрых елей.
 
      – Как славно в лесу после дождя! – воскликнула Зина, вдыхая аромат леса. – Только сыро уж очень!
      – Да и грибы что-то не попадаются! – иронично заметил Анатолий, кивнув в сторону пустой корзинки сестры.
      – Это все потому, что ты впереди меня бежишь и все мои грибы подбираешь, – захныкала Зина.
      – Зина, гриб не любит суеты, надо проявлять терпение, – наставительно произнесла Розалия Марковна. – Я же учила вас, по каким приметам ищут грибы. Видите мухомор? Значит, надо искать вокруг, где-то прячется белый гриб. А высокая трава кого скрывает? Чья это красная шляпка?
      И Розалия Марковна, грациозно наклонившись, вытащила из мокрой травы плотный, крепкий подосиновик.
      Зина надулась. Грибное счастье гувернантки совершенно невыносимо! И почему грибы так и прыгают ей навстречу? Как заговоренные! Даже Анатолию не удается набрать столько.
      – Зато я вместо грибов видела в лесу нечто иное! – со злорадством произнесла Зина и поправила на голове платок.
      – И что же вы такое видели? – спокойно, с улыбкой спросила госпожа Киреева. – Неужто кикимору?
      Зина оглянулась. Сама кикимора! Ну, сейчас ты у меня получишь, сейчас перестанешь улыбаться своей постоянной вежливой улыбочкой!
      Брат отошел в сторону и уже не слышал разговора девушек.
      – Я видела нечто неприличное, ужасно неприличное! – Зина тянула удовольствие, желая попытать гувернантку смутными подозрениями.
      – Вероятно, вы имеете в виду книжку непристойного содержания, которую вы прячете у себя в постели? Там и впрямь очень неприличные картинки! – гувернантка по-прежнему оставалась невозмутимой. Зина же стала пунцовой от неожиданного разоблачения.
      – Вовсе нет! Вовсе не книжку! – вскричала Зина, уличенная в недостойном поступке. – Я видела, как вы целовались с моим братом. И не только целовались! На траве валялись, и юбка у вас была испачкана!
      – Наверное, о том, что подглядывать за взрослыми нехорошо, вы тоже прочитали в вашей книжке! – засмеялась Розалия Марковна.
      Зина опешила. Гувернантка не испугалась, не смутилась, не стала шикать на неё и умолять сохранить все в тайне.
      – Я маменьке все расскажу! – зло выпалила девушка, надеясь, что хоть эта угроза испугает Кирееву.
      – Когда? – вдруг неожиданно оживилась собеседница. – Когда вы собираетесь совершить сей высоконравственный поступок?
      Розалия Марковна сорвала травинку и закусила её. Взгляд гувернантки стал внимательный и напряженный, глаза сузились, точно у кошки.
      – Нынче же! – выдохнула Зина.
      – Очень хорошо! – Розалия Марковна с удовлетворением кивнула головой. – Тогда поспешим домой, ведь вам так не терпится! Так мучительно хранить тайну, да еще какую! Точно горячий пирожок под рубашкой!
      Гувернантка двинулась вперед, как ни в чем не бывало, поднимая ветки и раздвигая траву в поисках грибов. Зина осталась стоять, совершенно ошарашенная. Опять все не так, как она себе представляла!
      – Розалия Марковна! Да у вас полная корзина! – послышался голос молодого Боровицкого. – А мне кажется, тут и нет ничего, я все вокруг обошел и ни одного не нашел! Хотя запах вокруг стоит прямо грибной!
      – Еще бы! – засмеялась Киреева. – Вы же прямо наступили на гриб!
      Они одновременно наклонились к траве и соприкоснулись лбами.
      – Какие, к черту, грибы! Я только тебя и вижу! – прошептал Анатолий.
      – Тс-с, – Розалия приложила пальчик к губам, удовлетворенно улыбнулась и оглянулась. Где это там её наблюдательная подопечная?
      Выйдя из зарослей высоких елей, Зина с испугом остановилась в нескольких шагах от брата. По выражению его лица девушка поняла, что гувернантка уже сообщила, что их тайна раскрыта.
      – Так-с, значит, Зинуля, ненаглядная моя сестрица, ничего таки не набрала, ни одного грибочка? Плохо смотришь по сторонам! Не туда глядишь! – и он с силой вырвал корзинку из рук перепуганной сестры.
      Резким ударом ноги молодой человек пнул корзинку, она полетела в сторону, ударилась о ствол дерева и развалилась.
 
      Желтовские в плохую погоду не скучали никогда. Им обоим всегда было чем себя занять. Александра Матвеевна страстно любила читать. И не просто читать, а читать с разбором. Не всякие глупости, которые предназначаются для неразвитого женского ума, а настоящие труды по истории, философии. Высокую поэзию, иностранных авторов. Она и Сережу пристрастила к этому занятию, рассказывая мальчику, что его покойный отец развил свой блестящий ум и приобрел широкие познания именно благодаря систематическому чтению. Начитавшись до головной боли, мать и сын с жаром принимались обсуждать прочитанное. Вольтер, Руссо, Дидро, Гюго, Дюма были просто членами семьи. Результат не замедлил сказаться. Сережа с легкостью выдержал экзамены, поступил в училище правоведения и слыл там одним из лучших учеников. И вот даже теперь, летом, он не расставался с книгой. Правда, в последние годы у юноши появилась еще одна страсть. По утрам он непременно изнурял свое тело физическими упражнениями. Мать со страхом наблюдала, как он поднимает гантели, – вдруг что-нибудь да лопнет внутри? Сергей мог часами крутить педали велосипеда, объезжая живописные окрестности Иматры. Александра Матвеевна хоть и тревожилась, но не без внутреннего удовольствия наблюдала, как тщедушный худой подросток вдруг превратился в крепкого статного молодого человека. Вот и теперь, несмотря на мелкий моросящий дождь, он накинул плащ и оседлал своего двухколесного друга. Вчера от Боровицких принесли приглашение принять участие в прогулке за грибами, но, к удивлению Желтовской, сын на сей раз повертел записку и ответил вежливым отказом. Александра Матвеевна видела, что Сережу что-то гнетет, что он стал реже бывать у Боровицких и уже без прежней охоты ездил к ним. Она попыталась заговорить с ним, но Сережа отшутился, и это еще больше растревожило душу матери. Ведь они всегда были так близки! Она всегда знала, что происходит в душе сына. Но теперь он вдруг захлопнулся, как раковина. Что ж, мальчик взрослеет, сам пытается осмысливать жизнь. Ничего, у него столько мудрых советчиков! Она бросила взгляд на корешки книг. Однако Сереже уже давно пора бы вернуться.
      Александра Матвеевна с нарастающим беспокойством открыла крышечку часиков, которые висели на цепочке на груди. Часики издали легкий мелодичный звон и показали четверть пятого. Может, он все же завернул к Боровицким?