Глава тридцать пятая

– Вам трудно представить себе, господа, тот ад, в котором я живу последние годы. Но я хочу рассказать вам мою историю, потому что тяжело носить в одиночестве такой груз. Хотя женщине немыслимо раскрывать такие интимные тайны. – Татьяна Аркадьевна помолчала, собираясь с силами, и продолжила:

– Да, я знала о том, что мой брат не приходится отцом Евгению. Я даже, можно сказать, присутствовала при зачатии этого божественного младенца.

А, господин Роев, вас покоробило? – Татьяна Аркадьевна саркастически усмехнулась. – Это естественная реакция людей, живущих, как они полагают, в моральной чистоте. Но я-то с юности росла в обители порока и лицемерия! Чего я только не нагляделась! От моих девичьих иллюзий, мечтаний юности быстро не осталось и следа. Братец и его вечно пьяные дружки постарались; Золовка, которая по причине моего раннего сиротства должна была проявить ко мне участие, от этого устранилась, и я была предоставлена сама себе. Впрочем, ее я не виню, ее жизнь, внешне блестящая, была сущим адом.

Домашний каждодневный ад! Муж пьяница, не способный зачать наследника, развратник и кутила! И я поняла, что меньше всего я бы хотела такой судьбы. Поэтому все попытки его друзей посвататься ко мне были обречены на провал.

А порядочных людей в нашем окружении не водилось! Вы опять удивляетесь, Роев?

– Меня не удивляет степень порочности высшего общества, а поражает ваша проницательность в столь юном возрасте! – заметил Роев.

– Вряд ли я понимала происходящее столь явственно, как теперь, я скорее чувствовала.

Именно чувство бушевало во мне. Я жаждала любви, нет, не просто любви, а страстной, безумной, всепоглощающей любви! С жадностью читала романы, посещала модные пьесы, не спала ночами, все ждала своего героя Но он не появлялся. Зато приходили бравые вояки, от которых несло табаком и вином, и пытались овладеть мною, как вражеской крепостью. Брат закрывал глаза на шалости своих друзей, он надеялся, что кто-нибудь из них после содеянного греха возьмет меня в жены, и он сбудет меня с рук.

Между тем родился Евгений, подрос и превратился в сущего ангелочка. Родители не проявляли к нему нежных чувств, и с раннего детства он стал моим любимцем. Больше меня никто его так не любил! Я превратилась в товарища его детских игр и шалостей, а потом мальчишеских секретов. Он доверял мне всю свою жизнь, я приучила его к абсолютной откровенности во всем, совершенно во всем. Он не стеснялся меня, его нагое тело постоянно было перед моим взором, даже когда он повзрослел. С малолетства Евгений привык к моей постели и к ощущению близости моего тела. Он быстро рос и на глазах превращался в античного бога! Я глядела на него и ловила себя на мысли, что это и есть герой моих грез. Меня стали обуревать бесы. Ведь я знала, что мы не кровная родня! Стало быть, греха нет!

Я долго боролась с искушением, гнала от себя навязчивые картины, просыпалась от неописуемых снов. Но все напрасно! К тому времени я осталась его единственным опекуном, он был в моей власти! Эту власть пришлось употребить на то, чтобы мальчик познал оборотную сторону жизни, порок и мерзости. Вы правы, Сердюков, Еремеев помогал мне в этом деле. Спросите, на что я рассчитывала? Молодой человек вкусит и познает все чувственные удовольствия, пресытится ими, и тогда мое тело и моя душа станут для него благодатным раем, умиротворенным пристанищем, венцом поисков! Я хорошо знала своего воспитанника! Когда настал мой час, он не испугался. Ему скорее было любопытно, тревожно, что еще больше распаляло чувственность, как любой запретный плод. Быть может, вас интересуют подробности? – Княжна с живостью обратилась к своим слушателям.

– Увольте! – почти хором вскричали те.

Княжна рассмеялась. Жалкие ханжи! Убогие пуритане!

– Это было прекрасно! Два тела, юное и зрелое! Поиск совершенных путей наслаждения!

Опыт и интуиция! Недостижимые высоты чувственных переживаний! Ради этих мгновений можно было принять на душу любой грех! Да и чего стыдиться, ведь Господь создал нас небестелесными, а облек плотью и дал возможность извлекать из этой плоти радость и дарить ее другому.

При этих словах Сердюков хмыкнул, то ли от смущения, то ли от возмущения кощунственным богохульством. Роев же побледнел. Переживания этой ужасной женщины находили отклик в его душе! Княжна продолжила повествование:

– Нас объединила страшная, как ему казалось, тайна. Я же все размышляла, стоит ли мне раскрыть карты? Как-то он отнесется к известию, что его родной папаша – всего лишь камердинер, а не князь? И не отразится ли подобная новость на наших отношениях? Одним словом, я решила обождать и заняться поиском невесты. Конечно, Евгению положено было жениться, и я решила подобрать такую невесту, которая не нарушила бы моих планов. Женщина должна быть уродлива, глупа и нелепа. Но как заставить эстета связать себя с такой образиной?

Вперед пошли аргументы материального порядка. Как справедливо подметил господин Сердюков, Евгений не знал многого о наших доходах. Иначе он пустил бы их в распыл! Одним словом, купчиха Астахова решительно подходила под мои представления о жене для милого мальчика. Они поженились, и Эжен даже как будто увлекся супругой, но животная страсть, а это было именно живо гное чувство, скоро угасла. Он отодвинул от себя Лидию, и их семейная жизнь пошла наперекосяк. Мое божество снова было со мной, на горизонте маячил развод.

И тут появилась Надя Ковалевская! Удивительно, ведь я сама привела его тогда на дачу Ковалевских. Евгений скучал, я решила его развлечь поездкой к соседям. Как я полагала, в этом визите не было для меня никакой опасности. Скучная, бесцветная, угловатая барышня, еще подросток, да к тому же уже просватанная. Ее распрекрасная, переспелая мамаша, таких по десять штук в каждой гостиной!

Княжна увлеклась рассказом и не заметила, как от этих ядовитых оценок близких людей лицо Роева наливается кровью. Сердюков заерзал на месте, но побоялся перебивать рассказчицу.

– В тот вечер я поняла, что в душе Евгения произошло нечто. Я решила, что он увлекся старшей Ковалевской, тем более что эта матрона просто таяла от вожделения, глядя на моего красавца. Мысль о том, что он ее совратит и пополнит свой донжуанский список, меня не пугала.

Но я ошиблась, страшно ошиблась! Он влюбился в эту дурнушку, эту блеклую, серую мышь младшую Ковалевскую!

– Ну уж это совершенно невыносимо! – вскричал Владимир Иванович, но Татьяна Аркадьевна, казалось, даже и не обратила на его эмоциональную реплику никакого внимания.

Сердюков положил свою ладонь поверх руки товарища, жестом призывая его потерпеть. Татьяна Аркадьевна вдохновенно продолжала свое повествование:

– Я не поняла, что мальчик влюбился по-настоящему. Почему-то, я решила, что, пресытившись телесными радостями во всех мыслимых и немыслимых проявлениях, а также познав унижения и злобу со стороны законной супруги, мой Эжен будет застрахован от романтических увлечений, не говоря уже о настоящих чувствах. Разумеется, эти настоящие чувства я оставляла для себя. Вы удивляетесь моей самонадеянности, тому, как я пыталась управлять жизнью взрослого молодого человека? Но пока мне удавалось, почему же и впредь не продолжить? Главное, внушить ему, что он совершенно самостоятелен в выборе действий. Вот он и доказал мне свою самостоятельность. Не знаю, как ему удалось обвести меня вокруг пальца и уехать одному, якобы искать Лидию для развода. Вероятно, это было действительно так. Однако не только это. Надя. Их роман, который, вероятно, и разгорелся с невероятной силой во время поездки в Париж. Уж не знаю, куда смотрела любезная Катерина Андреевна, если влюбленные сбежали у нее из-под носа! И как она воспитывала свою дочь, коли та стала содержанкой женатого человека!

Роев заскрипел зубами от ненависти и хлопнул кулаком по столу.

– Вы бы раньше, господин Роев, кулаками-то стучали, глядишь, ничего бы и не было, – саркастически заметила княжна и, вероятно, была права. Не было дня, чтобы Владимир Иванович не проклинал свой европейский либерализм, который не позволял ему держать жену в узде домостроя. – Итак, Евгений пропал, он не писал, не общался со знакомыми, точно растворился. Я не знала что и думать, ведь я не подозревала о его связи с девушкой и их совместном побеге! Целыми днями я ломала голову, куда он запропастился, что с ним происходит. С ужасом чувствовала, что моя власть над ним тает как снег под солнцем. И тут, о чудо, все разъяснилось! Явилась мадам Ковалевская требовать от меня адреса беглецов. Воистину красивая голова, но глупая! То есть она сама мне все и выложила! Я сделала вид, что знаю, но не скажу, сама же готова было ее расцеловать! Потом, однако, радость моя поутихла. Я, разумеется, его найду, не иголка в стогу сена! Но ведь он любит, я чувствовала это через тысячу верст! Именно поэтому он перестал общаться со мной. Значит, он решил порвать наши отношения, отодвинуть меня на задворки своей жизни. Теперь Надя свет в окне! Но почему она, безликая и некрасивая?

Как такая женщина может рождать сильные чувства, Владимир Иванович?

– В Надежде Васильевне было то, чего нет в вас, княжна. Искренность, естественность. Она была глубокий и прекрасный человек, и дело вовсе не во внешности, ее душа была прекрасна!

– О да! Я думаю, что понимаю вас! Когда мужчины рассуждают о прекрасной душе, то про себя они думают о груди и бедрах!

– Ваш цинизм отвратителен! – вскричал Роев.

– Зато я искренна и честна, точно как ваша бесценная супруга, дважды обманувшая вас! – ядовито парировала Верховская.

Роев поник головой. Рассказ продолжился.

– Передо мной стояла задача не просто найти беглецов, а сделать так, чтобы Евгений покинул свою возлюбленную, посеять между ними враждебность и ненависть. Тут и был извлечен дневник. Вот это было настоящее пугало для моего любимца! Призвала Еремеева и дала ему подробнейшие инструкции. Он человек творческий, по-своему талантливый, и, судя по результату, роль он сыграл вдохновенно.

– А вы не боялись доверить мошеннику тайну семьи? – полюбопытствовал Сердюков.

– За это он получал великий куш. У Еремеева открывалась единственная возможность поправить свои дела. А это и была мечта его беспутной жизни. При всей его никудышности и подлости он не утратил сентиментальности, родовое гнездо, семейный рай и прочие иллюзии привлекали его чрезвычайно. Он соблазнил нашу толстуху-невестку и через нее вышел на Евгения. Конечно, мне было тяжело доставлять ему боль, но он сам меня вынудил к этому! Они примчались в Петербург. Еремеев с докладом, Лидия вслед за Еремеевым, как осел за морковкой, а вскоре и мой ненаглядный мальчик. Он был, конечно, не в себе. Бедняжка Надин оказалась брошенной на произвол судьбы. Евгений выглядел совершенным подлецом, а это и входило в мои планы. Вряд ли она смогла бы его простить. Я затаилась. Лидия своим поведением содействовала моим планам как нельзя лучше.

А тут еще и телеграмма из Парижа, мол, преставилась драгоценная возлюбленная, не перенесла тягот жизни и предательства любимого человека! Я эту телеграмму потихоньку прочитала, вынув на секундочку из кармана домашнего халата Евгения. А то, думаю, что это мой мальчик ходит как сомнамбула, с безумным остановившимся взглядом? Оставалась Лидия. Ну, эта глупая корова сама вырыла себе яму. Она и впрямь возомнила себя женой. Евгений, после моих советов, ей подыграл, она растаяла, потеряла бдительность и приказала доставить дневник домой из адвокатской конторы, где она его хранила. Вероятно, желала сжечь и тем самым добавить мужниного расположения и обезопаситься от козней зловредной тетушки! Ха-ха! – Татьяна Аркадьевна показала мелкие острые зубки. – И надо же такому случиться, что именно в этот день она покушала негодных грибков и покинула нас навсегда!

– И вам не жалко несчастной, которую вы так хладнокровно отравили? – Сердюков смотрел на собеседницу с плохо скрываемой неприязнью.

– Она не выполнила правил игры, – жестко ответила Татьяна Аркадьевна. – Ей надлежало удовольствоваться титулом и жить тихонько в стороне. Она же возомнила себя и впрямь княгиней Верховской да еще претендовала на чувства Евгения. Поделом ей!

– Мне кажется, что это неоправданно суровый приговор! – сухо произнес следователь. – Но так или иначе вы признали факт своего участия в отравлении невестки и соучастия в нем Евгения Верховского.

Княжна равнодушно пожала плечами.

– Я же сказала вам, что от своих слов я откажусь, а доказать вам ровным счетом ничего уже не удастся.

– Хорошо! Оставим этот эпизод! Не угодно ли вам продолжить?

Княжна кивнула. Со стороны все выглядело так, как будто двое друзей слушают захватывающую историю.

– Теперь мне сложнее говорить. Трудно описать счастье. Евгений овдовел, душа его опустела, и теперь этой измученной душой и телом овладела я! Наконец свершилось! Он мой и только мой! Более нет никого меж нами! Я столько лет этого ждала! Сбылась мечта моя, мои грезы сделались явью! Много ли людей могу похвастаться подобным!

– Да уж! – покачал головой Сердюков. – У вас своеобразное представление о счастье!

Княжна не ответила на это замечание и продолжала:

– Теперь, когда мы снова стали близки и оба знали, что меж нами нет, кровного родства, естественным было наше стремление повенчаться.

Я вижу вашу ухмылку, господин Сердюков! Конечно, я, прежде всего, стремилась к такому шагу. Евгению, вероятно, уже было просто все равно. Мы уехали в неведомую глушь, заплатили попу столько денег, сколько он не видел со своего нищего прихода за год, он повенчал нас.

Правда, чтобы его душа была чиста пред Всевышним, мы показали ему дневник, и он поверил, что мы не родственники. А потом потекли дни и месяцы сплошного блаженства. Вероятно, Евгений не испытывал так остро ощущение счастья, как я, но я его в этом не виню. Мне достаточно было и того, что он со мной, что он спокоен и бывает даже весел. Я же парила в облаках, летала, порхала. Последних двадцати лет как не бывало. Жизнь только началась, и она прекрасна! Я вдруг увидела в зеркале очень привлекательную женщину. В молодости я не была столь хороша! И это не мои слова! Я ощущала за собой удивленный шепот, это придавало мне еще больше уверенности в себе. Водоворот чувств так захватил меня, что я утратила ощущение реальности, возможной опасности, потеряла бдительность. За что скоро жестоко поплатилась. Позапрошлой зимой, я хорошо помню тот день, я нашла Евгения в ужасном состоянии.

Он заперся у себя и никого не пускал, не выходил, не отзывался. Вышел через день, черный и мрачный. Я сразу поняла: что-то случилось.

Внешне он оставался прежним, но появилась некая душевная отчужденность. Он зажил жизнью, в которую мне снова не было доступа. Там появилось чувство, но не ко мне. Я ощутила эти перемены скорей интуитивно, таким он был, когда только начинался его роман с Надей.

Княжна сделала паузу и посмотрела на Роева.

Он обхватил голову руками и слегка раскачивался на стуле. О, как ему это было понятно.

Внешне прекрасная дружная семья, а внутри холод отчуждения и предательство!

– Я пыталась узнать, что произошло. Евгений куда-то уходил каждый день с озабоченным видом, и я стала следить за ним. Как же я позабавилась, когда поняла, что он тоже выслеживает кого-то. Некую даму. Он следил за ней, я же за ним! Потом он, по-видимому, впал в совершенное отчаяние и даже плохо скрывал свое состояние. Мне кажется, что если бы я его спросила, он бы поделился со мной переживаниями.

Несчастный, как он страдал, как он метался у себя по ночам! Я не отходила от его дверей. Он начал писать письма, сначала ответов не было, а потом пришел и ответ. Его ликование повергло меня в шок! Кто эта женщина? Не составило большого труда выяснить, что ею оказалась Надежда Роева. Невозможно вам описать мое состояние. Все мое счастье рухнуло и испарилось.

Он снова безумно любил! Поначалу я уповала на ее супружеский и материнский долг. Мол, это ее удержит от греха, и, видимо, какое-то время так и было. Но потом страсть взяла свое. К тому же, я думаю, Евгений постарался рассказать ей правду о событиях в Париже, как он их понимал, и даже показал дневник. Это я знаю точно, так как документы действительно отсутствовали некоторое время. Он сумел развеять ее сомнения, и их роман заполыхал с новой силой. Они встречались в квартире Ковалевских на Троицкой, в дорогих меблированных комнатах и даже в нашем доме, тогда, когда меня вроде как бы не было дома Я подглядывала за ними, да, да, Роев, это ужасно, пошло, гадко, но я должна была понять, что он нашел в ней! И я почти поняла! Какая страсть, какая чувственность, как она отдавалась! Несколько раз я даже настолько забывалась, что входила вместе с ними в экстаз!

– Замолчите! Это ужасно! Это невыносимо! – стонал Владимир Иванович!

– Я понимаю, Роев, вам, вероятно, не досталось и жалкой капли этого водопада! Но ведь только Евгений мог так разбудить в женщине чувственность и страсть! Не каждому это дано!

Я должна признать, Надежда Васильевна была прекрасна! Ее нагота упоительна! Евгений терял рассудок от страсти. И я тому свидетель! Потом они тихо расставались, а я оставалась один на один с бесами ревности и отчаяния. Что делать?

Мне ее не перебороть. Но ведь мы теперь женаты! Как поступит Евгений? Ведь и официальный развод невозможен, если брак был тайный? Как бы поступила я сама? От мысли, которая пришла мне в голову, я похолодела.

– Ваши отношения по-прежнему внешне оставались неизменными? – Сердюков встал и прошелся по комнате.

– Да. Внешне все оставалось по-прежнему.

Я пыталась сохранить нашу близость, хотя теперь Евгений почти не заходил в мою спальню, придумывая всякие отговорки. Я постоянно думала о сопернице, продолжала следить и совершенно непроизвольно однажды купила такую же шляпку, потом вторую, потом еще. Мне захотелось быть ею, пусть так, в мелочах! Я заметила, что Евгений даже вздрогнул однажды, но не сказал ни слова. Я решила ему намекнуть, что ЗНАЮ, полагая, что это вынудит его к откровенности. И что дальше, спросите вы? Я не успела додумать, так как он принял решение, от которого я пришла в ужас. Он решил избавиться от меня, так как я избавлялась от своих соперниц. Что ж, я сама научила его! Как я узнала?

Очень просто! Он стал вдруг мил и нежен, снова баловал своими любовными утехами, точно так, как с Лидией. Я стала осторожна. Следила за едой, никуда не выходила, жила в доме, как в осажденной крепости. Он целовал меня, а в глазах его стояла смерть! Я прижимала к себе его руки, зная, что это руки моего убийцы! Я должна была бежать, прятаться, но я не могла. Все мое существо было парализовано надвигающейся развязкой. Я знаю, в подобных переживаниях есть что-то ненормальное. Но ужас вперемешку со страстью, страх и любовь одновременно….

Никогда, никогда прежде я не испытывала в постели ничего подобного, как в те дни!

Татьяна Аркадьевна замолчала. Она снова проживала каждый день и каждую ночь прошлого. Роев смотрел на нее с изумлением и страхом.

Она внушала ему теперь очень противоречивые чувства. Отвращение, брезгливость и, что непонятно, безотчетный восторг. Татьяна Аркадьевна преобразилась прямо на глазах. Глаза горели, лицо стало необычайно одухотворенным, ее опять переполняли невероятные чувства. Они выплескивались через край и поражали своей мощью.

Куда делась серая старая мышка? В какой-то момент княжна даже показалась прекрасной. Владимир Иванович шумно вздохнул и отшатнулся, точно боялся заразиться этим безумием. Да она больна, она сумасшедшая, ненормальная! Роев с опаской покосился на Сердюкова, догадался ли тот?

Следователь, похоже, тоже догадывался, но оставался внешне спокоен и сдержан. Ведь главное впереди!

Татьяна Аркадьевна пришла в огромное волнение и с трудом продолжила:

– Каждый день я ждала развязки и каждый день недоумевала потому, что еще живу. Неудивительно, что новость о священнике, лишенном сана, том самом, который нас венчал, не обеспокоила меня должным образом. В газетах ничего не писали о записях в церковных книгах, но до этого оставался один шаг! Впереди маячил скандал!

Однажды Евгений уехал в наш загородный дом. Якобы позвали дела, что-то там с арендой, уже теперь не помню его сбивчивых объяснений. Через день пришло письмо. Срочно приезжай, нам грозит опасность, поэтому необходимо соблюсти конспирацию и идти к дому пустынной дорожкой через лес. Послание пришло утром, с таким расчетом, чтобы, выехав дневным поездом, к вечеру оказаться на станции. Меня прошиб пот. Вот оно! Западня, неловкая, плохо придуманная, но смертельно опасная! Что теперь делать? Я долго сидела над запиской. Перед моим мысленным взором вырисовывалась картина. Вот я иду, в длинном пальто и шляпе через лес. Меня обуревает смертельный ужас…

Стоп! Именно в тот миг мне и пришла идея с подменой. Вы опять оказались правы, господин следователь, полагая, что в темноте убийце трудно разглядеть детали. У меня не было времени раздумывать. Все сложилось стремительно и само собой. Я внимательно посмотрела на записку. Как удачно, вначале шло безликое обращение. Поверит Роева или не поверит, что письмо для нее? Сомневаться не было времени.

Я переложила письмо в другой конверт без подписи и направилась к вашему дому, Роев. Недалеко от дома я наняла мальчонку для передачи конверта горничной барыни. Перешла на другую сторону улицы и, зайдя под арку соседнего здания, долго ждала. Наконец из своего дома стремительно выбежала Роева, взяла извозчика и помчалась на вокзал. Я слышала, что она приказала вознице. Мой план удался.

Я вернулась домой и стала ждать. Не могла ни есть, ни спать. Меня трясла лихорадка, нервное возбуждение не позволяло думать ни о чем другом. Что будет дальше, дальше-то как поступить, ведь теперь между нами кровь его возлюбленной? Но мысли путались, перед глазами стояла картина убийства, как будто я сама наводила пистолет на несчастную жертву. В какой-то миг я задремала в изнеможении. И тут мне почудилось, что я ощутила и сам выстрел.

Хлопок, сильный толчок, запах пороха, крик, треск веток. У меня волосы встали дыбом! Еще бы, ведь это все предназначалось мне! Я посмотрела на часы. Сначала даже не могла разглядеть циферблат. Именно в это время Роева и должна была идти по дороге в лесу!

Евгений отсутствовал три дня. Не знаю, что он делал на даче, вероятно, пытался залить пережитое вином. И вот он вернулся. Я затаилась в своих комнатах, ни жива ни мертва, совершенно не представляя, как поступить дальше. И тут явились вы. А потом, потом произошло то, чему вы сами были свидетели. Он ушел от меня, он все-таки покинул меня!

В голосе княжны звучали отчаянная боль и страдание.

– Но как вы могли любить человека, который хотел убить вас, глубоко порочного, лицемерного, лживого, подлого? – Роев вскочил со своего места.

– Любовь странная штука, Владимир Иванович. Вам ли не знать этого. Почему вы любили и прощали свою жену, неблагодарную, холодную, двуличную особу?

– Не смейте прикасаться к ее светлой памяти! – закричал Роев, и слезы градом потекли из его глаз. – Будь вы прокляты, прокляты! Да накажет вас суд людской и небесный!

С этими словами он стремительно выбежал из комнаты.

– Кстати, о суде, – произнес следователь. – Ваше раскаяние могло бы смягчить вашу участь.

Я думаю, что на присяжных ваш рассказ произвел бы сильное впечатление.

Татьяна Аркадьевна повернулась к Сердюкову.

– Я вывернула душу не перед вами, а перед Богом, хотя я понимаю, что мне все равно гореть в аду! Ничего меня более не волнует в этой жизни, и я не скажу ни слова!

Резким движением она запахнула шаль, огонь во взоре потух, она померкла и снова превратилась в старуху. Сердюков оторопело наблюдал за этими метаморфозами и только покачал головой.

Эпилог

Процесс княжны Верховской наделал много шума в Петербурге. Народ валил валом в зал заседания окружного суда как на театральную премьеру. И было на что посмотреть! Какой захватывающий драматизм! Какие шекспировские страсти! Княжна солгала следователю, ей было совсем не все равно, чем закончится дело. Она наняла одного из самых блестящих адвокатов столицы. Молодой талантливый Маклаков окунулся в процесс с упоением. Еще бы, не каждый день случается такое! Зал был набит до отказа. Среди присутствующих были замечены дамы под темными вуалями, которые в прошлом знали Евгения Верховского не понаслышке. Иногда слышался слабый стон и звук падающего тела.

Это вносило в ход судебного заседания дополнительное оживление. На галереях толпились журналисты и литераторы. Отчаянно скрипели перья, газеты выходили с броскими заголовками. Некоторые досужие писаки уже набрасывали планчик пьесы или романа.

Маклаков мастерски провел процесс. В последней речи он убедительно обрисовал присяжным, что князь Верховский, совершенно запутавшийся в своих любовных связях, от безысходности и отчаяния убил свою любовницу, которая не желала бежать с ним. Ошеломленные страстным выступлением, присяжные долго совещались и вынесли свой вердикт. Татьяна Аркадьевна была оправдана. Но ей пришлось тотчас же покинуть Петербург, и следы ее затерялись.

Владимир Иванович стойко перенес все дни суда. Он исправно являлся на заседания, надеясь, что та грязь, которая выливалась на его жену, поможет ему в конце концов избавиться от чувства невосполнимой утраты. Катерину Андреевну с Васей он отправил в Москву, к родне Василия Никаноровича, подальше от этого позорища. Зачем мучить старую женщину и тревожить неокрепшую душу ребенка! Сам же Роев к тому времени уже был в отставке. Это избавляло его от лицемерного сочувствия коллег, тесно замешанного на жадном любопытстве к чужому горю и стыду.

По завершении процесса он вышел из здания суда и дождался Сердюкова. Тот был совершенно подавлен провалом дела, хмур и походил на нахохленного журавля в своем форменном сюртуке. Роев взял его под руку, и товарищи отправились в ресторан «Медведь». Там они предались греху чревоугодия, обильно запивая дорогие закуски водкой и вином. Официант с недоумением посматривал на странных посетителей, которые поглощали яства почти в полном молчании, даже с каким-то ожесточением. Сердюков, однако, опьянел, и Владимир Иванович отвез его домой на извозчике.

Оставшись один, Роев пошел домой пешком.

Стояли дивные белые ночи. Владимир Иванович брел по улицам и удивлялся, как менялись в зыбком свете знакомые очертания зданий. Вокруг было пустынно, иногда вдалеке стучали копыта одинокого «ваньки», везущего домой припозднившегося седока. Эта звонкая тишина и пустота огромного города так ошеломили Роева, что он замер на мгновение посередине тротуара.

И тут его схватила тоска смертная. Ничего не помогло, Надя продолжала жить в его сердце.

Нерастраченная любовь билась в тесной груди, рвалась наружу. И она выплеснулась в крике, в мучительном стоне:

– Надя! Наденька! Ненаглядная моя! Любовь моя вечная! Вернись ко мне!

Чего бы только он не отдал теперь за один миг свидания с нею! Владимир Иванович закрыл глаза и зашатался. Мимо гулко процокал извозчик.

– Барин, не желаете ли подвезу?

Но Роев только махнул на него рукой.

– Чудной барин! – И «ванька» исчез в серой дымке.

И тут произошло нечто необыкновенное. Стоя с закрытыми глазами, Владимир Иванович вдруг почувствовал сладкий жасминовый запах, горький аромат черемухи, опьяняющий шиповника.

Он открыл глаза. В палисадниках около домов мерцали нежные белые цветы, трепетали и манили его. Он испуганно оглянулся. Не может быть такого, они же цветут в разное время! Облако .нежного аромата окутало Роева, проникая в самую душу. Ему стало вдруг легко и покойно, боль отступила. Роев шагнул к ближайшему палисаднику и зарылся лицом в нежную плоть лепестков. Надя снова была с ним. Зачем, Господи, ты наказываешь нас любовью?!