Я хлопала глазами. Внезапно настигла глупейшая мысль: какой же у передачи был рейтинг!
      Дитрих словно прочитал ее. Или так оно и было?
      — Знаешь, что самое смешное? Рейтинг был не стопроцентный. Мне стало интересно, и я глянул индексы в земной Сети. У шоу показатели упали почти до нуля, но кто-то в это время смотрел благотворительный концерт, кто-то — сериалы…
      — Они просто пытались отвлечься, — сама не знаю, почему мне взбрело в голову вступаться.
      — Не думаю, — Дитрих скорчил гримасу. — Я говорю о показателях с Земли, других не видел. Землян просто ничего не волновало.
      — Они не понимали?
      — Они не думали, что это серьезная проблема, — мастер помолчал, привычно уставясь на свои браслеты. — И знаешь, они не были так уж неправы…
      Решающее сражение космической войны в прямом эфире.
      Я вспомнила Игоря и вдруг с пронзительной четкостью осознала, зачем это было сделано. Ведь это же беспрецедентно.
      Реклама. Рейтинг. Все плетут свою паутину из чего угодно и любой ценой. Семитерране хотят протектората над одной из земных стран? Как можно отказать героям… Адмирал Захаров достаточно харизматичен, чтобы сыграть самого себя. Адмирала. Флотоводца.
      Человека-Победителя.
      Джейкоб хочет власти над человечеством. «Зверь-мужик» местер Терадзава — непоколебимой власти на Диком Порту. Неизвестные мне правители Седьмой Терры хотят доминирующего статуса в Ареале и земную Россию.
      Эту войну сделали не ррит и не чийенки.
      Эту войну сделали люди.
      Им ли ее не выиграть?
 
      …На экране, тридцать часов назад, под жесточайшим обстрелом отказала половина гравигенераторов линейного корабля «Тришула», приписанного к Терре-2. И он, ослепший, растерзанный, потерявший управление, летел прямо в борт «Гагарина».
      — Куда прешь, б**?! — заорал командующий, словно забыв, что галактическая связь включена. — Уе**вай оттуда!
      Но разойтись с умирающим кораблем не удавалось, маневрировать он уже не мог, и тогда капитан «Тришулы» попросил встречного огня…
      Неумолимо надвигались махины «тодесстернов». Дряхлые корабли с честью выдерживали ураганный огонь противника.
      Снимали фильм.
      На сей раз я не уговаривала себя поверить в то, что это фильм, только чтобы не бояться. Здесь действительно происходило шоу. В нем умирали по-настоящему. В нем действовали неподдельные герои, трусы, не заслуживающие прощения, честные солдаты и гениальные военачальники, миллионы тонн металла, многомиллиардные состояния… вполне настоящие звезды, планеты, астероиды и более чем реальные инопланетяне.
      Но это все-таки было шоу. Самое грандиозное шоу в истории человечества.
      Вторая Космическая война.
 
      — Можно, я сяду? — спросил Дитрих.
      Я его сначала не поняла. Захваченная собственными соображениями, думала о том, какую красивую сделали постановку, и что мне сейчас станет скучно ее смотреть.
      Нет, меня все-таки могила исправит.
      — Конечно, — запоздало ответила я и неловко улыбнулась.
      Он поднялся, морщась, растер затекшие икры. Я подвинулась. Кровать была узкой, и меня прижало к его куртке из грубой ткани. Дитрих быстро расстегнул ее и обнял меня. Я чуть не дернулась. Не потому, что была против. Его тело казалось обжигающе горячим.
      — Тебе холодно? — спросил он шепотом.
      — Нет…
      …или это не из-за физической температуры? Эффект наших способностей к телепатии?
      Или?
      Я смотрела, как на листке электронной бумаги сменяются картины боя, голографических карт реального времени, трехмерных чертежей, мостиков. И думала о том, на какой леший я сдалась человеку, который меня обнимает. Спасибо хирургам, которые из моей «дохлой морды» сделали красивую маску. У меня хорошая фигура и светлые волосы. Я могу произвести впечатление. В конце концов, местер Санди никому другому не предлагал стать его моделью. Но ведь Дитрих раз за разом встречал меня и видел тогда, когда мне в зеркало посмотреть было боязно. Когда я была похожа не на фею, эльфа или критскую богиню, а на форменное пугало… это способно убить в мужчине всякое влечение, я знаю.
      Почему?
      Кстати, я и сейчас выгляжу не то чтоб шикарно.
      «Дитрих, — подумала я; не хотелось говорить вслух, и не оставляло чувство, что мастер поймет и так. — Мне с тобой так хорошо. Но я не понимаю тебя. И от этого так страшно и сложно. Зачем? Я не понимаю, зачем…»
 
      Визуализатор на экране сиял хромом и серебром. Мерцали цифры, подчеркивая реальность.
      На девяти с половиной тысячных скорости света, под углом в десять градусов, почти вскользь, ймерх’аххар, словно нож в масло, вошла в борт «Калифорнии». Ускорение рритской «великой матери» оказалось больше, и громадный крейсер поменял курс, уносясь в сторону от флагманского корабля.
      Через пять бесконечных секунд двигатели «тодесстерна» взорвались.
      Этот масштаб визуализатор «брал». Реальность — лучший спецэффект, и к величественной картине распада двух огромных судов не потребуется пририсовывать красивые взрывы. Обломки понеслись в бесконечный путь по Вселенной, несколько крупнейших пришлось разбить ракетами…
      «Божественный ветер» местера Терадзавы выметал пространство. Второй корабль, «Ямамото Исуроку», все еще находился в строю, несмотря на серьезные повреждения; «старушки», протянувшие лишних полвека, пришли сюда с честью погибнуть, отводя огонь на себя… Со второй «великой матерью» расправились «Оклахома» и «Королева Лиспет». К третьей уже подоспели «живые мины».
      …после долгой и страшной битвы остатки рритской флотилии бросились назад. Вернее, спасались чийенки, потому что ррит не отступают в бою. Погибнуть, забрав с собой жизни сотен и тысяч х’манков, им было сладко.
      От первых двух «линий» нашего флота остался один «скелет». Самые большие и мощные корабли. Сверхтяжелый крейсер Урала, еще пять крейсеров — Второй, Третьей и Пятой Терры, два земных. Пять линкоров класса «энтерпрайз», восемь — старых и неповоротливых, но лучше защищенных «solarqueen». Легкие суда сопровождения выбили почти все.
      «Третья линия», соединившись с не потерявшими боеспособности судами, перешла в контратаку. Кто-то из официальных лиц заметил для зрителей, что на атаку это уже походило мало. Скорее, на упражнение в стрельбе по движущимся целям. Исключительно маневренным целям.
 
      К вечеру Дитрих все-таки добыл для меня нормальный телещит. «Виджайя», линкор, приписанный к Древней Земле, был «на крыле», но отправиться в погоню не мог. Шел на ремонт в доки Марса. Путь, обычно занимавший три дня, обещал растянуться на месяц. Экипаж это особо не волновало, потому что на «Виджайе» была избыточная система жизнеобеспечения. То есть, проще говоря, оранжерея, — как на всех больших заатмосферниках, рассчитанных на очень длительные полеты. Урмила, начальница медслужбы, сказала, что я могу не беспокоиться ни о чем. Правда, покосилась при этом как-то странно.
      Вот Малыш беспокоился, запертый в чужом вольере и лишенный возможности меня видеть. Из медотсека мне до него достучаться было трудновато. Поначалу мысленные разговоры отнимали очень много сил. Большую часть суток я отсыпалась. В медотсеке хватало помещений. На жилой палубе они тоже были — потому что во время атак были жертвы. Я понимала, почему меня не переселяют, хотя помощь врачей не так уж необходима…
      Дитрих настаивал, чтобы я улетела с ним. На гипере. На Терру-без-номера. И подала прошение об отставке.
      Я не знаю, что не давало мне согласиться.
      …а ведь он оказался здесь только из-за меня. Лететь на флот с «минами» должен был второй мастер, Игорь.
      Я не понимаю. Если бы я могла все себе объяснить!
 
      — Яна, — ласково сказал Дитрих, зайдя навестить меня в следующий раз, — ты помнишь, когда я подарил тебе твой биопластик?
      Счастье, что он задал этот вопрос вовремя. Впрочем, с его возможностями несложно определить, способна я соображать или еще нет.
      Во время профилактических обследований на «Гагарине» пластик я сняла. Нацепила на Малыша, попутно задумавшись, на что был бы способен нукта с таким дополнительным оснащением. А потом мне достаточно было полчаса просидеть, задумчиво поглаживая малышову броню, чтобы пластик вернулся — незаметно даже для сенсорных камер.
      Когда меня, бесчувственную, но еще живую, вытаскивали из покореженного модуля, только слепой не понял бы, что именно спасло мне жизнь. Должно быть, Урмила обмолвилась Дитриху…
      А официальных документов на обладание биопластиком у меня не было.
      Это случается сплошь и рядом. Слишком дорогое удовольствие, слишком опасное. Помимо медицинских функций, у пластика есть и боевые. Пусть пользоваться им как оружием получится только после обучения, разве не найдется тот, кто научит? Поэтому официальный налог на пластик непомерно высок.
      Дитрих Вольф, главный мастер единственного питомника, сумеет разобраться с претензиями. Но вот объяснить, где и у кого пластик был куплен, придется…
      Кого-то придется сдать.
      Я уверена, Дитрих знает, кого можно сдать из нелегальных торговцев. Если не сам он, так Игорь, занимавшийся всякими скользкими делами…
      В очередной раз, выбирая между этическими ценностями и мной, Дитрих выбрал меня.
      И это приятно.
      — Помню, — сказала я и понимающе улыбнулась. Здесь камера, нашу беседу увидят. — Я еще… — меня обуяло вдохновение, — сказала: «Какая гадость!»
      — Да, — мастер мечтательно прижмурился, — ты сказала, что он похож на сопли, и ничего себе подарочек на день рождения…
      — Мне тогда исполнилось двадцать пять, — припомнила я.
      В глазах Дитриха мелькнул ужас. Проще простого узнать, когда я была утверждена в качестве его ассистента, и когда состоялось наше знакомство.
      — Потому что мне — двадцать пять, — безапелляционно сказала я.
      И мы оба засмеялись.
      — Я тебя видел в новостях, — проговорил он. Коснулся моей руки — я и не думала отнимать ее, — сжал большой горячей ладонью мое запястье…
      Да, верно. Я попала в кадр «Колониальных новостей». По недомыслию попала. Я даже не смотрела на то, что в очередной раз вещает журналистам наша Снежная королева. Несколько секунд я маячила на заднем плане. И канал, и программа даже мечтать не могли о высших строчках рейтинга… обдало холодом. Где сейчас Инга с огненными глазами на ледяном личике? Жива?
      Наташа с гитарой? Катя — королева красоты?
      Сердце трепыхнулось; я уже на уровне рефлекса ожидала, что на моей коже снова оживет биопластик, — так всегда бывало, когда я испытывала страх, за себя ли, за кого-то еще…
      …я похолодела.
      — Дитрих!
      Легче было бы вырвать руку из лапы Малыша. Потому что Малыш бы меня отпустил сам.
      — Дитрих, прекрати! — шепотом крикнула я.
      Он смотрел на меня неотрывно. И мне это совсем не нравилось. Совсем. Мне было страшно. Потому что карие глаза Дитриха, всегда такие спокойные, сейчас были похожи на заклепки. Темные металлические кругляшки.
      — Все, — сказал он невыразительно. — Никаких войн. Никаких заданий. Тебя уволят по ранению. Слушай меня, Янина. Они. Все. Обойдутся. Без. Тебя.
      Он сжимал мне запястье так, что у меня кровь застаивалась в кисти!
      Малыш. Где мой Малыш? У оператора безусловный рефлекс — звать нукту на помощь, но это же Дитрих! Мастер! Малыш скорее послушается его, чем меня…
      Меня трясло.
      — Мне станет хуже, — тихо, торопливо заговорила я, заставляя себя смотреть прямо в черные заклепки. — Я буду выздоравливать гораздо дольше. Ты этого хочешь?!
      Железный лед дрогнул.
      Биопластик, мой биопластик, успевший едва ли не третью своей массы перетечь на кожу мастера, направился обратно ко мне. Сердце колотилось жутко. Закружилась голова — так, что я не могла сфокусировать взгляд. Упала на подушку. Казалось, что сейчас провалюсь сквозь кровать прямо на пол.
      — Я слишком испугался, — едва слышно летел мне в уши шепот. — Ты не можешь представить, как я испугался. Ты с ума сведешь меня, ты можешь себе представить, что такое мастер в ужасе, Яна?
      Значит, меня можно пугать… больную и раненую… в отместку.
      Дитрих хихикнул. Это так не вязалось с его образом, что я снова открыла глаза.
      — Меня Нитокрис послала нахрен, — сообщил он.
      Может, мне тоже послать? Я ведь тоже некоторым образом глава нуктового прайда. Из одного мужа. Бедный Малыш, тоскует…
      — Янина, Яночка, прости меня…
      — Дитрих, зачем ты это делаешь?
      — Я хочу, чтобы ты уехала со мной.
      — Зачем?
      Молчание.
      — Хочешь сказать, что тебе необходим ассистент?
      Он смотрел на меня. Почти изучающе. Словно впервые увидел.
      — А ты, — наконец уронил слова, тяжелые, как его железные браслеты, — ты… уже не хочешь завязать со всем этим? Яна, неужели тебе был нужен только стандартный сертификат? Я поражен.
      — Я не о том говорю…
      — Знаешь, кто ты? Ты крылатка, — он помолчал. Я смотрела на него, ожидая продолжения. — Ты была на Маргарите?
      — Была.
      — И не видела крылаток? Их всем туристам… — он оборвал себя. — У тебя было задание?
      — Да.
      — На Маргарите?
      — Именно. Там химические заводы, Дитрих, военные, закрытые. А не только туризм и купание в сгущенном воздухе.
      — Да, верно, — мастер вздохнул. — Так вот, на Маргарите водятся крылатки. Это такие птицы… ну, не птицы. В общем, твари с крыльями. Они всю жизнь проводят в полете. Едят, спят. Рожают детенышей. У тех сразу расправляются крылья, и они отправляются в собственный полет. Вскоре суставы перерождаются в костную ткань, и крылатка уже не может сложить крылья, даже если захочет. Лап у них нет, и передвигаться по твердым поверхностям они не могут. Если крылатка сядет на какую-нибудь скалу, то просто соскользнет с нее. Ей нечем цепляться.
      — Что ты хочешь этим сказать?
      — Ты говорила как-то, что мечтаешь вернуться к нормальной жизни. Ты не сможешь. Тебе нечем цепляться.
      — Спасибо.
      — Я не хочу тебя обидеть… — он сел в изножии кровати, опустил голову так низко, что почти уткнулся лицом в колени. — Все к одному. Да. Я не помню, когда в последний раз так ошибался. Все… Правильно говорят, что человек… иногда не видит того, что под самым носом. Да. С самого начала… Вот скажи, зачем ты сбежала?
      — Сбегают из тюрьмы.
      — Из дома тоже сбегают, — он посмотрел на меня. — Яна, ты же взрослый человек. Почему ты поступила как сумасшедшая девчонка — никому ничего не сказала, угнала машину?
      — Мне было бы очень тяжело расставаться с вами. И еще тяжелее доказать вам, что мне нужно уйти. Объяснить, почему я должна.
      — Объясни, почему ты должна.
      — Дитрих, ты не поймешь. Ты никогда не носил погон. Извини.
      — Хорошо, — он закрыл глаза. — Что мне сделать? Что мне еще сделать, Яна?
      — Я не помешал?
      Я чуть не подскочила.
      В открытых дверях палаты стоял Ценкович. Элия Наумович, звездный шумер-психиатр. Дитрих уставился на него через плечо. Я видела, как закаменело лицо мастера — пугающе, до белизны губ.
      Они играли в гляделки так долго, что я растерялась.
      — Молодой человек, — наконец изрек ассириец, — можно с вами поговорить?
      Дитрих бесшумно поднялся. «Молодой человек», которым его осчастливили в четыре десятка лет, не очень ему понравился. И сам Элия Наумович ему не понравился тоже, но во всем облике сквозило — он понимает, что незнакомец достоин уважения. Я помню, похожие ситуации встречала в нескольких даже книгах. И говорилось там, как взглянули друг на друга два исполина, каждый в своем величии и праве, как вожак волчьей стаи с могучим быком, или еще кто-то… еще что-то в том же духе.
      Но эти люди не были похожи на животных.
      Никоим образом.
      …Гильгамеш повстречал Зигфрида.
      Говорили они тихо, но переборка была слишком тонкой, и до меня донеслось:
      — Знаете, местер Вольф, я тоже в свое время… вкусил крови Фафнира. Только я все больше по людям, а не по зверям лесным и птицам небесным… пойдемте, пойдемте…
      Я еще долго вслушивалась, но так ничего и не разобрала. В конце концов, откинулась на подушку, замученная переживаниями, и сама не заметила, как уснула.
      Отключилась.

3