ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Машина мчалась по вечернему городу. Для себя я отметил, что жители Приморска соблюдали пионерский режим. Было только чуть позже девяти вечера, а все магазины закрылись, огоньки кафе не мигали, групп подростков с пивом на улицах не наблюдалось вовсе.

— Куда мы едем? — спросил я Аню.

— Вам надо как можно скорее покинуть город, — ответила девушка, не отрывая взгляда от дороги. — Да и мне тоже.

— То есть вы повезете нас в Москву?

— Нет. Сейчас из города не выехать. Они контролируют все милицейские посты на дороге. Нас просто покрошат в капусту из автоматов, а потом подбросят в багажник оружие и оформят трупы как террористов.

— А кто это «они»? — спросил я, устраиваясь поудобней в кресле. — Полагаю, я пережил достаточно, чтобы иметь право на информацию…

— Слишком долго рассказывать, — покачала головой Аня. — И слишком… слишком больно для меня. К тому же я не уверена, что вам надо это знать.

— Неужели тайна такая страшная?

— Да, представьте. У меня есть план, как выбраться из города. Поэтому постарайтесь просто забыть о том, что с вами здесь произошло. Но мой вам совет, если услышите, как о Приморске упоминают в программах новостей, — переводите все свои деньги за границу и уезжайте прочь из России. Впрочем, если у вас нет денег, все равно уезжайте. В любом случае не прогадаете. Кстати, каким ветром вас занесло сюда?

Я снова поерзал: заднее сиденье было слишком узко для меня, да и Свин занимал много места. Хотелось курить, но «Честерфилд» остался в кармане плаща. Не возвращаться же…

— Видите ли, Аня, я — музыкальный продюсер. У вас в городе есть такая группа — «Обломки кораблекрушения». Ребята прислали мне пару своих вещей по Интернету. Ну, я заинтересовался и решил приехать, посмотреть всю картину на месте.

— «Обломки»! — удивленно воскликнула Аня. — Вы знаете Костю Храпача?

— Пока только заочно.

— Надо же… приятно. Я не зря вытащила вас из этой передряги. Костя — один из немногих сохранивших разум в этом городе.

— Вот как? Люди теряют здесь разум?

— Да.

— Но при всем отсутствии в моей душе нежных чувств к господину Сафонову, — засомневался я, — назвать его сумасшедшим очень сложно.

— В этом вся проблема, — сказала Аня, — Когда у человека явно срывает крышу, его отвозят в психушку, и проблема исчерпывается. А вот когда он внешне нормален, а в душе — упырь, дело заметно усложняется. В желтый дом ведь его не отправишь, а мир он портит с энтузиазмом.

— И никто не в силах назначить исправительные процедуры?

— Наоборот, это он назначает процедуры нормальным людям. Если бы вам не удалось сбежать из казино, убедились бы лично.

Мы помолчали.

— Включите, что ли, радио, Аня, — попросил я.

— В Приморске нет радио, — горько усмехнулась девушка. — То есть оно есть, конечно, но передают одну скукотищу, никакой музыки. Если хотите, могу включить кассету Шакиры.

— Шакира пойдет, — согласился я.

Девушка ткнула пальцем в кнопку автомагнитолы. Яркая, знойная музыка немного согрела холодный салон. Мы продолжали ехать, оставляя за бортом автомобиля серые однообразные улицы.

— Куда мы направляемся? — спросил я Аню спустя несколько минут.

— В церковь.

— К отцу Александру? — наугад спросил я.

И снова последовала немая сцена с изумлением и широко раскрытыми глазами.

— Вы знаете отца Александра?!

— Да, когда-то мы встречались… когда он еще не был священником.

— Значит, вас послал мне сам Бог, — возбужденно произнесла девушка. — Нет, правильно говорит отец Александр: если чувствуешь, что должен помочь человеку, помоги не задумываясь…

— …ибо в твоем, сердце говорит Сам Господь, — продолжил я хорошо знакомые мне слова.

— Верно, — согласилась Аня. — А вы давно с ним знакомы?

— Вот приедем, он сам вам об этом расскажет.

— Да мы уже, собственно, приехали, — сказала девушка и нажала на тормоз.

Машина остановилась. Я открыл дверцу и выбрался наружу.

Что ж, храм вполне соответствовал вкусам Священника. Он изначально терпимо относился к католической церкви, в отличие от многих своих коллег. Поэтому его храм напоминал скорее католический костел. Никаких луковок и плавных линий — только прямые, строгие формы из красного кирпича. Крест на вершине — тоже прямой, без изгибов. Небольшой дворик обнесен высоченным забором с камерами наблюдения и заостренными, в подражание копью Георгия Победоносца, штырями в верхней части.

Аня подошла к большим кованым воротам и нажала кнопку громкой связи. Одна из камер немедленно заскрипела поворотным механизмом и нацелилась на нас объективом.

— Это я, отец Александр, — сказала Аня в микрофон, — а со мной…

— Я вижу, кто с тобой, — раздался в динамиках хорошо знакомый голос, — проходите.

Щелкнул пневматический привод замка. Створки ворот с легким жужжанием поползли в разные стороны. Аня вновь села за руль «девятки» и загнала ее во внутренний дворик. Я проследовал за машиной пешком — и тут же наткнулся на оскаленную пасть огромной кавказской овчарки, прикованной толстой цепью к воротам. Рядом с собакой стояли двое молодых парней в ярких банданах и с «Калашниковыми» наперевес. Пес остервенело лаял. Юноши выглядели не то чтобы враждебно, но и не дружелюбно: глаза внимательно обшаривали меня с ног до головы, указательные пальцы лежали на спусковых крючках автоматов, которые, кстати сказать, были сняты с предохранителей.

— Все в порядке, ребята, — проревел оглушительный бас. — Мурзик, сидеть! Это свой, можете убрать оружие.

Двери храма распахнулись — я попал в медвежьи, пахнущие ладаном и бандерасовским «Диаболо» объятия. Священник был так же силен и могуч, как и три года назад, в момент последнего нашего свидания. Высокая, мощная фигура с огромными бицепсами, натягивающими шелк черного подрясника греческого кроя. Пышная шевелюра цвета воронова крыла с едва заметной сединой. Аккуратная, тщательно подстриженная бородка а-ля Джордж Майкл — отец Александр не признавал лопатообразные, свидетельствующие о повышенном благочестии бороды.

— Здравствуй, Гаврила, здравствуй, дорогой, — басил Священник, хлопая меня по плечу.

— Я-то здравствую, — с трудом удалось вставить мне словечко, — но вот со Свином проблемы.

— Знаю, знаю, — нахмурился отец Александр. — Давай его сюда, посмотрим.

Естественно, Священник тоже был когда-то старшим офицером, а посему обладал равными со Свином способностями и мгновенно прокачал ситуацию на энергетическом уровне. В биополе любого человека остаются воспоминания о любом дне жизни — все равно, что запись на компакт-диске. Только более ранние события уходят в дальние, плохо прочитываемые слои, зато недавние сияют подобно неоновой вывеске. Смотри — не хочу. Поэтому узнать то, что произошло с нами в «Медузе», для отца Александра не составило труда.

— Ты еще не забыл навыки лечения? — спросил я, открывая дверцу «девятки».

— Забыть можно только идеалы юности, — сказал Священник, — а лечебный дар — это все равно, что воздухом дышать.

Мы вытащили Свина из салона, я взялся за передние копыта, отец Александр — за задние.

— Понесли, — скомандовал Священник.

Покряхтывая от тяжести — туша-то Свина тянула килограммов этак на сто пятьдесят, — мы затащили моего раненого офицера в притвор. В церкви было темно. У нескольких икон горели свечи. В глубине крохотными маячками поблескивали лампады алтаря. Пахло воском и ладаном.

— Только без хирургического вмешательства, — попросил Свин, когда мы опустили его на продолговатую отполированную скамейку.

— Обижаешь, коллега, — хмыкнул Священник. — Сделаем все без шума, без пыли. Гаврила, принеси, пожалуйста, воду и серебряную умывальницу из алтаря.

Я смущенно потупился:

— Слушай, я плохо знаю все эти ваши обычаи, но, кажется, мирянам запрещено входить в алтарь.

— Если бы ты знал, сколько всего нельзя делать людям, но, тем не менее, они делают это, ты бы не только в алтарь, ты бы на купол залез, — покачал головой отец Александр. — Давай быстрее, благословляю.

Я прошел к алтарю, отыскал там кувшин с водой и серебряную умывальницу и вернулся в притвор. Священник уже молился над Свином. Я знал, что дар лечения у него потрясающий и открылся он еще на войне, которую мы вместе проходили когда-то. Он лечил раненных снайперами, посеченных фугасами, да и просто обмороженных солдат. Так что Свин оказался в надежных руках.

Я поставил умывальницу рядом со скамейкой. Священник плеснул воду себе на руки, после чего приложил ладони к ране Свина и погрузился в молитву. Я наблюдал за ним, чувствуя, как душа медленно наполняется спокойствием. Когда человек на самом деле, нелицемерно, соприкасается с высшими сферами, результат может быть только таким — легкое сердце и светлая радость в душе.

Спустя пару минут Свин взвизгнул от боли. Внизу что-то звякнуло. Я опустил глаза и увидел в умывальнице маленький окровавленный кусок металла.

— Все, все, дорогой, — словно маленького, шепотом успокоил моего офицера отец Александр. — Пуля вышла. Теперь проведем пару заживляющих воздействий — и будешь, как новенький.

— Только, чтобы шрама не осталось, — попросил Свин. — Интерьер, он, сам понимаешь, в любом облике важен.

Я стер с его пятака пот и тоже попытался направить на розовое тело потоки благодати. Просто представлял, как голубая светящаяся волна окутывает простреленную розовую задницу. Не знаю, внесли ли мои усилия хоть какую-нибудь лепту в процесс излечения, но вскоре Свин потянулся и довольно хрюкнул. Его маленькие глазки снова заблестели.

— Ну вот, теперь живем…

— Это, конечно, вопрос, — сказал отец Александр, омывая руки от крови, — но интерьер у тебя полностью восстановлен. Хоть сейчас на выставку.

— Иди ты, — беззлобно огрызнулся Свин, слезая со скамейки.

Он прекрасно знал, что Священник любит подшучивать над всеми своими знакомыми, а потому не обижался.

— Ну что, теперь я могу приветствовать вас по полной программе, — поклонился отец Александр. — Здравствуйте, старший офицер Свин. Здравствуйте, младший офицер Гаврила. Позвольте поздравить вас с получением наград от Небесной Канцелярии.

— Ой, только не надо этих формальностей, — в один голос сказали мы, после чего Свин добавил: — Расскажи лучше, что у вас здесь творится. Я прокачивал ауры у многих жителей Приморска, но так ничего и не понял. Очень сильная защита.

— Страх — самая сильная защита против открытости ауры, — согласился Священник. — Но разговор будет долгим. Полагаю, Гавриле сначала неплохо бы принять душ и переодеться.

— Вот за это тебя, наверное, и любят прихожане, — хрюкнул Свин. — Всегда прежде подготовишь почву и только потом бросаешь семена…

— Разговор на пустой желудок — мысли, выброшенные на ветер, — поддакнул я.

— Намек понял, — обнажил белые зубы в усмешке отец Александр. — Идемте в гостевой домик.

Гостевой домик на поверку оказался огромным трехэтажным коттеджем, построенным позади храма. Направляясь к нему по вымощенной плитками дорожке, я отметил краем глаза, что парни в банданах остались во дворе. Даже далекий от военных дел человек мог с легкостью определить, что они находились на посту. Да, разговор обещает быть интересным…

Внутри коттеджа было просторно, светло от многочисленных ламп и очень тепло. На подоконниках стояли живые цветы в изящных керамических горшках. Копыта Свина гулко стучали по безупречному паркету.

Священник провел меня в комнату, показал душ. Я с наслаждением понежился под горячими струями, смывая с себя оставшуюся еще после катастрофы соль. Затем побрился и без особых угрызений совести воспользовался стоявшей на подзеркальнике парфюмерией.

Отец Александр ждал меня перед распахнутым шкафом.

— Выбирай все, что на душу ляжет. Правда, я чуть полнее тебя. Если будешь чувствовать себя слишком просторно — скажи мне. Я распоряжусь, подошьют…

Я залез в глубину огромного шкафа и через некоторое время облачился в кашемировый свитер Балдессарини и пиджачную пару от Прада. В таком сочетании небольшая разница в наших со Священником размерах почти не ощущалась.

— Прихватишь еще тренч, когда пойдем на улицу, — одобрительно осмотрел меня отец Александр.

— Свину понадобится пара жилеток, — сказал я, поправляя пиджак перед зеркалом.

— Он уже распотрошил мою выходную тройку, — улыбнулся отец Александр. — Как у тебя с оружием?

— Никак. Я потерял свой «глок» во время крушения поезда.

Священник достал из кармана рясы пистолет и вложил мне в руку. Это был его личный, легендарный «кольт-1911» с рифленой рукояткой и выгравированной на прямоугольном дуле цитатой из Библии: «Каждому по делам его…»

— Положи в карман тренча. Надеюсь, им не придется воспользоваться. Но береженого, сам знаешь, кто бережет…

Мы перешли в гостиную. Свин уже сидел за круглым столом из орехового дерева и увлеченно поедал гречневую кашу с говяжьей тушенкой из фамильного, с вензелями, блюда. Перед ним стояла также прозрачная миска с квашеной капустой и уже ополовиненная бутылка «Финляндии». На туше моего офицера красовалась ямамотовская черная жилетка из тонкого сукна.

— Классика, а приятно, — хрюкнул Свин, заметив наше появление.

Я присоединился к трапезе. После степенного чаепития появилась высокая девушка с платком на голове, убрала посуду и поставила перед несколько авангардного вида камином стеклянный кальян на три персоны.

— Прошу, господа, — сделал приглашающий жест рукой Священник.

Я подвинул к огню кресло для Свина, затем уселся сам. Мы выдержали этикет и, прежде чем начать разговор, несколько раз затянулись. Табак в кальяне был виноградный — душистый и терпкий на вкус. Хотя лично я предпочел бы сигару. Никогда не понимал этих турецких излишеств: и дым есть, и затягиваешься по полной, а внутри ничего не скребет и сердце не заходится…

— Я понимаю, что тебе хочется узнать последние новости, — обратился к Священнику Свин. — Новостей много, но главная — одна: Отдел расформирован.

— Расформирован?! — закашлялся отец Александр. — Совсем?

— Окончательно и бесповоротно, — мрачно хрюкнул Свин. — Правда, мы успели получить кресты. Но Ангел дал нам последнее задание. Если мы его не выполним, награды аннулируют.

— Очень похоже на Ангела, — кивнул Священник. — Его стиль.

— Поэтому мы здесь, — продолжил Свин. — Поступила информация, что на местную группу «Обломки кораблекрушения» готовится атака с помощью Блуждающего Сгустка. Нам надо защитить парней и нейтрализовать причину атаки.

— Да, нелегкая вам выпала задача…

— Это мы уже поняли. Но, судя по всему, Блуждающий Сгусток не зря направился в Приморск. Верно?

— Верно, — согласился отец Александр. — И я думаю, что не только из-за «Обломков». Они хорошие ребята. Но дело обстоит гораздо серьезнее.

— Мы все внимание, — вставил реплику я.

Отец Александр приступил к рассказу. Чем больше я слушал, тем тяжелее становилось на сердце, тем более явственной казалась мне перспектива потерять кресты. Но обо всем по порядку.

Еще несколько лет назад Приморск, как поведал нам Священник, был самым обыкновенным курортным городком. Население кормилось тем, что сдавало жилплощадь отдыхающим и обслуживало этих же отдыхающих в заведениях общепита, на пляжных аттракционах, ну а те, кто помоложе, в постели. Стоит ли говорить, что цены на фрукты и жилье были заоблачными. Но не по злобе аборигенов, а исключительно из-за того, что на вырученные деньги им приходилось жить всю зиму и весну.

Политикой в Приморске почти не интересовались. Имелась, разумеется, ячейка компартии и несколько хилых первичных демократических организаций, создаваемых местными исключительно ради дотаций из центра. Особых конфликтов на этой почве не возникало. Коммунисты ограничивались митингами. Демократы — просмотром столичных ток-шоу и вялыми спорами, происходившими, по традиции, на кухнях.

Криминальная обстановка тоже соответствовала общегосударственной норме. Город делили между собой две группировки: кавказская и местная, из уголовников. К обоим народ относился одинаково неприязненно, но пытаться изменить ситуацию, по общегосударственной опять-таки традиции, не спешил.

В общем — все как везде. Живут люди, не умирают, жить тяжело, но что-либо изменить не могут или не хотят. Власть поругивают, но до серьезных протестов руки не доходят. Бандитов осуждают, но главенство лысых парней в кожанках признают безоговорочно и от работы на контролируемых группировками объектах не отказываются.

Однако два года назад в жизни Приморска произошли существенные перемены. Народная молва связывала их с молодым человеком по имени Владимир Сафонов. Поначалу парень вовсе не напоминал владельца казино «Медуза», с которым мы имели сомнительную честь познакомиться, и шел по накатанной колее: ходил в школу, отслужил в армии, закончил промышленный техникум, переименованный, согласно последним веяниям, в коммерческий колледж. По специальности не работал: летом помогал матери продавать черешню отдыхающим, зимой перебивался редкими халтурками и тихо, не впадая в крайности, пьянствовал со сверстниками. Имелась у Володи и девушка, однако девушка эта уехала учиться в столицу, да так там и осталась. То ли вышла замуж, то ли получила хорошую работу. Но Володя девушку любил, а посему попыток вернуть ее на родину не оставлял. С этого, собственно, все и началось.

Во время очередного зимнего затишья Сафонов осознал, что жить больше без своей ненаглядной не может. Поскольку на месте его ничего не держало, парень собрал вещи и купил билет до Москвы. Уехал — и пропал почти на полгода. А затем вернулся. Без девушки, но какой-то новый, изменившийся и с проседью в висках.

С друзьями он больше не пьянствовал и халтурить отказался наотрез. Занялся мелким бизнесом: покупал в областном центре продукты и продавал их в магазины города с небольшой наценкой. Дело шло медленно, со сбоями: конкуренты у Володи были очень серьезные и опекаемые, вдобавок, уже упоминавшимися бандитскими группировками. Поначалу Сафонову приходилось туго. Несколько раз он даже пропадал на некоторое время, причем не один, а с друзьями. Но всегда возвращался. Что же касается друзей, то они тоже возвращались — посерьезневшими и сосредоточенными. На пустяки не разменивались и все, как один, вливались в ряды Володиной фирмы: кто компаньоном, кто экспедитором, а кто и вовсе грузчиком.

Вскоре в Приморске стали происходить удивительные вещи. Поначалу два бандитских крыла сцепились между собой. Причиной тому послужило убийство сестры одного из местных бандитов. Девушка пошла на дискотеку, где ее усиленно обхаживал главарь горцев. Горячие проявления чувств не подействовали на девушку, а когда абрек стал переходить за дозволенные рамки, она влепила ему пощечину и покинула заведение. По меньшей мере, двадцать человек видели эту сцену. Но вот увидеть девушку живой больше не довелось никому. Утром ее мертвое тело нашли на городском пляже. Двадцать одно ножевое ранение, следов изнасилования судебные медэксперты не обнаружили.

Стерпеть такую наглость ее брат, главарь русской братвы по прозвищу Саша Схрон, естественно, не смог, хотя прямых доказательств причастности горцев к гибели его сестры не было. В результате главный абрек, именуемый Мустафа Шлем, и несколько его подчиненных приняли довольно мучительную смерть в ближайшей к городу лесопосадке. В эту же ночь вырезали всю семью Мустафы, включая трехмесячного сына и семидесятилетнюю мать. Схрон божился, что на детей он руку не поднимал, как и подобает человеку верующему и православному. Но ему никто не поверил. Через неделю в главном городском ресторане произошла бойня, организованная мстительными родственниками погибшего Мустафы. Схрон и десяток его подручных были расстреляны до кровавых ошметков и безотлагательно похоронены на местном кладбище.