На следующей неделе он вновь появился во дворце: он знал, что она будет там. Месяц за месяцем она была вынуждена наблюдать, как он ублажал придворных матрон. Он пользовался большим спросом, поскольку был превосходным любовником, о котором ходили легенды. Она чувствовала, как Калигула нервно вздрагивал, когда замечал, как она буквально пожирает глазами знаменитого генерала. Но время шло, и император все меньше обращал на это внимание. А она знала, что так или иначе, но должна заполучить великолепного Марцелла. И их тела должны соединиться, слиться для постижения сексуальной бесконечности… хотя бы однажды…

И вот чудо произошло – Калигула заболел и не смог присутствовать на очередных игрищах. Он приказал запереть Диану в ее покоях. Но она подкупила охрану и прибежала в большой игровой зал. И когда Марцелл увидел ее одну, без своего имперского надзирателя, он понял, зачем она пришла. Они ускользнули незаметно для всех. И когда наконец оказались одни, они устремились друг к другу с яростью, порожденной их вынужденным разобщением. Они слились в объятиях, в безумных поцелуях, страстно прижимаясь друг к другу, с наслаждением ощущая желанную плоть, в чем им так долго было отказано. Они поспешно сбросили одежды, и их обнаженные тела сплелись в поисках чувственного облегчения.

Они стали тайно встречаться при каждой возможности. Марцелл оказался таким изысканным, утонченным любовником, что Диана просто расцвела, дав волю своим дотоле сдерживаемым страстям, щедро одаривая его любовью и преданностью, которые она уже и не надеялась когда-либо отдать мужчине. Она училась у него, познавала вместе с ним различные виды наслаждения, которые, будь она с Калигулой, показались бы ей непристойными, а с возлюбленным Марцеллом казались радостными и даже целебными. Она все больше привязывалась к нему, подчиняясь его воле. Они оба, сами не сознавая того, шли к тому, чтобы открыть нечто… но что? И они встречались, все чаще идя на риск. Диана была уверена, что рано или поздно Калигула застигнет их и покарает. Но она так страстно желала Марцелла, что готова была видеться с ним, чем бы это ей ни угрожало!

Она умоляла, чтобы он увез ее в какой-нибудь далекий уголок Африки или Малой Азии, где они могли бы жить вместе. Марцелл тоже хотел этого, но он не мог заставить себя пожертвовать карьерой, запятнать свое имя и жить в изгнании. И все же Диана еще лелеяла надежду, что когда-нибудь он поймет, что их любовь была важнее всего на свете.

И вот однажды ночью она выскользнула из дворца и отправилась на тайное свидание с Марцеллом. Она тихо поднялась по лестнице маленькой гостиницы вблизи Аппиевой дороги, где они обычно встречались. Как всегда, комната была погружена во тьму, из нее доносился легкий запах мускуса, отличавший ее любовника. Она бросилась в его объятия, прижалась губами к его губам… Но губы были слишком тонкими, руки оказались костлявыми, а прикосновение холодным и влажным. Это был… Калигула!

Она в изумлении застыла, а он схватил ее и швырнул на постель. Она упала и оказалась лицом к лицу с Марцеллом. Но только у его головы не было тела. И ей пришлось вынести весь этот ужас, когда ее насиловал монстр на смертном ложе ее любовника.

И цепь событий продолжала развиваться заранее предопределенным образом…

Так продолжалось много часов. Ройс потерял представление о времени. Он молча слушал рассказ Селии, собрав все свои жизненные силы, чтобы поддержать ее, увлеченный разворачивавшейся сагой, все более захваченный тем, с каким умением рассказчица интуитивно увязывала ее с их общим прошлым. И тем не менее он понятия не имел о том, к чему она хочет все привести. Может, она просто выигрывала время? Пыталась убаюкать своих слушателей, чтобы Ройс мог найти уязвимое место в их защите? Не попробовать ли ошеломить стражников и взять султана в заложники? Он уже прокручивал эту идею в голове, но вскоре отмел ее как бесполезную. Что еще она замыслила? Не могла же она продолжать свои истории бесконечно!

А тем временем Селия не выказывала признаков усталости или неуверенности. Теперь, когда события возобновились, она, казалось, обрела новую энергию, набралась сил и, полностью завладев вниманием присутствующих, перенесла их в…

Испания, 1500-е годы. Инквизиция. В этот раз ее звали Мельда.

Рыжеволосая обольстительница из Барселоны, обвиненная в колдовстве, поскольку она очаровывала любого мужчину, попадавшегося на ее пути. Ее привели для допроса в суд инквизиции. Суровые, мрачные люди в черных одеждах, которые непрерывно допрашивали ее, были озадачены и раздражены ее нескрываемым презрением к ним. Враждебно и в то же время алчно глядели они, как она сидит перед ними на стуле, выставив напоказ соблазнительные прелести своего тела, сдвигая и раздвигая стройные ноги, выпячивая полную грудь, грозившую выскочить из тесного корсажа ее платья.

Пока наконец, почувствовав себя оскорбленными и уязвленными в лучших чувствах, они не прибегли к крайнему средству, которое использовала инквизиция, когда колдунья оказывалась особенно упрямой или красивой, дабы поиздеваться над девицей, одержимой дьяволом. Они раздели ее и принялись ласкать и лапать. Затем скинули собственные одежды и с торчащими членами стали силой выбивать из нее признание. Они бросили ее на каменный пол, раздвинули ее ноги и стали тыкать хорошо умащенными членами в рот и совать их промеж ляжек с намерением высвободить ее дьявольскую похоть и получить признание во всех ее гнусных прегрешениях.

Лишь один из них, до тех пор стоявший в тени, сдержался и отошел назад. Гордый красавец Диего был моложе своих сотоварищей на несколько лет. Благодаря непревзойденной набожности и благочестию он стал главным инквизитором Каталонии, уступая в Испании лишь самому Торквемаде, ужасному и всемогущему. Он молча созерцал демонстрацию непокорности, глядя, как судьи один за другим подпадали под чары ведьмы, превращаясь в одурманенных, потерявших головы обожателей, а она издевалась над ними, бросая им в лицо непристойности и обвинения в ханжестве и лицемерии. В конце концов они полностью выдохлись и обессилели, а она так и не покаялась в своих грехах.

Разгневанный Диего обругал их.

– Вы не исполнили свой долг. Я вижу, мне придется взять это дело в свои руки. Оставьте нас. Я сломлю ее волю и вырву у этой ведьмы признание, которого вы, шуты гороховые, не смогли добиться.

Когда они собрали свои разбросанные одежды и вышли пристыженные, Диего обошел вокруг колдуньи, смотря на нее суровым, осуждающим взглядом.

– Не надейся, что я окажусь для тебя легкой добычей, – заявил он ей. – На меня твои чары не действуют.

Она стояла на коленях, совершенно голая, ее сочная плоть соблазнительно светилась в отблесках жаровни. Она подняла на него взгляд и вдруг отметила, что в этом мужчине есть что-то естественное, натуральное – привлекательность и уязвимость, которые она могла бы использовать. У нее появилось странное ощущение, что за этой гнусной инквизицией стояло гораздо большее – главной ее целью было свести их вместе – так было предопределено на небесах.

– Ты уверен в этом? – насмешливо спросила она. Ее самоуверенность взбесила его. Но в то же время он почувствовал какое-то странное, дотоле неведомое ему волнение, несвойственное его набожной натуре. Нечто заставившее его содрогнуться от страха и укрепившее его решимость изгнать дьявола из этой вызывающей жалость женщины. Он странным образом ощутил, что это было его личной миссией, и сам он оказался здесь не по своей воле, а чтобы подвергнуться какому-то испытанию.

Он вызвал стражников и приказал им приковать ее цепями к тяжелому деревянному стулу, раздвинув ноги и прикрыв плечи, оставив доступ к промежности, а руки связать вместе ремнями за спинкой стула, так что грудь вздымалась, представляя собой великолепное зрелище. Затем он взял короткую плетку, очень похожую на охотничий хлыст, отпустил стражников и встал перед ней, злобно похлопывая хлыстом по ладони.

– Может, ты и колдунья, – заявил он, – но очень скоро ты узнаешь, что моя сила превосходит твою. Я здесь хозяин. Рано или поздно, но ты подчинишься мне и сознаешься в своих преступлениях. А вообще-то можешь сделать это прямо сейчас.

– Но если я ведьма, – бросила она вызывающе, – ты не властен надо мной.

– Посмотрим.

– Ты собираешься выбить из меня это? – спросила она его, усмехаясь.

– Я поступлю гораздо хуже.

Она собрала свою волю в кулак, чтобы выстоять, к каким бы мерам он ни прибегнул. Но он оказался гораздо искуснее именно в этом способе принуждения, чем она могла предположить. Он провел хлыстом по ее щеке, вдоль шеи, вокруг пышной груди, очертил круг вокруг пупка и с разочаровывающей деликатностью добрался до промежности. Нашел ее щель и принялся дразнить ее мягкими тычками и прикосновениями кожаного хлыста, неотрывно наблюдая, как ее дыхание становится глубже, глаза закрываются, а губы расслабляются. Он нежно ласкал ее, несмотря на мрачность помещения и инструмент жестоких пыток в его руках. Он безжалостно возбуждал ее, и она заводилась с такой легкостью – она, которая сама привыкла распалять других, – что казалось, подчинялась какой-то внеземной, космической неизбежности. Его взгляд обжигал ее. Выставленная перед ним с такой вульгарной откровенностью, как никогда беспомощная, она крутилась на сиденье, пытаясь освободиться от пут, ее тело ритмично вздымалось и металось, пока он, поигрывая, легкими ударами хлыста возбуждал ее. Теперь она стонала от сладкой боли.

Она почувствовала, что находится на грани оргазма, какого она никогда не достигала ни с одним мужчиной. Это чудо наполнило ее ликованием. Однако в момент, когда она ощутила приступ восхитительной дрожи, он убрал хлыст, оставив ее в подвешенном состоянии, в безысходности.

Ее глаза открылись, и, подавленная, безжалостно брошенная, она поняла его гнусный замысел.

– Ты просто дьявол! – бросила она ему.

Он не произнес ни слова, ответив лишь сардонической ухмылкой. А когда она слегка остыла, он заменил мягкий хлыст на тонкий кончик его рукоятки. Теперь он забавлялся с ее пульсирующим клитором. Она попыталась было отодвинуться, но цепи не позволили ей сделать это. Затем он скорчился рядом с ней и ухватил губами ее сосок. Он принялся ласкать его, слегка прихватывая зубами, отчего тот набух и затвердел, а его пальцы тем временем скользнули в ее потаенную расщелину и начали беспардонно копошиться во влажной плоти, пока хлыст продолжал тиранить ее. Вся ее страстность бурно рвалась наружу, непривычная подчиняться чьей-то воле, оказавшейся сильнее ее собственной, стремясь излиться прямо в его руку. А тем временем его пальцы неумолимо нашли ее клитор, заставив ее выгнуться и прижаться к нему, пока все ее тело взывало о пощаде.

И снова, в тот самый момент, когда она почувствовала начало благословенного оргазма, он отодвинулся, лишив ее облегчающего удовлетворения. Почти агонизируя, она с воплем откинулась назад, удерживаемая своими путами.

Он приблизил губы к ее уху.

– Признай свое преступление, – прорычал он. – Скажи мне, что ты ведьма, и я дам тебе, чего ты так страстно жаждешь.

Она собралась с духом и взглянула на него с уничтожающим спокойствием.

– Ведьма я или нет, это ты сам скоро узнаешь.

Это окончательно вывело его из себя. Выждав мгновение, он выпалил:

– Что ж, очень хорошо.

И все повторилось сначала.

В этот раз он сбросил одежду и встал прямо перед ней, демонстрируя все совершенство мужского тела. Он взял рукой свой член, медленно погладил его, словно набираясь сил, чтобы противостоять ее чарам. Она была вынуждена смотреть на него, на его мускулистое тело, облизывая пересохшие губы. И тогда… медленно и драматично он приблизился к ней и вставил свой член в заманчивую щель меж раздвинутых ног. Поначалу он просто мазнул шелковистой головкой распаленный клитор, отчего у нее вдруг перехватило дыхание. А затем погрузился в нее, заполнив ее самым восхитительным образом, как никто и никогда прежде не заполнял ее. И начал неторопливо двигаться, чтобы она могла прочувствовать каждое мгновение, пока его стальной жезл вторгался и оккупировал ее дюйм за дюймом. Он снова коснулся пальцами ее расщелины, и сладкая боль обожгла ее. А другой рукой он сунул этот проклятый хлыст ей в рот и приказал:

– Соси его, ты – ведьма!

И ей не оставалось ничего другого, как повиноваться, она раскрыла губы и, облизывая кончик рукоятки хлыста, почувствовала на нем вкус собственных соков. Она вновь вознеслась почти в райские кущи, когда он с еще большим жаром взялся за нее, пока ей так отчаянно не захотелось кончить, что тихие, жалобные всхлипывания стали прорываться сквозь бурное дыхание. А его твердый, как кремень, жезл неустанно таранил ее, с каждым толчком доставляя ей невыразимое наслаждение.

– Признавайся, ведьма, – прошипел он. Но она отказалась, и он вновь остановился.

И так час за часом продолжалась эта извращенная битва характеров. И каждый раз он находил все более убедительные и изобретательные способы мучения, доводя ее почти до блаженства, а затем отнимая его. Проделывая с ней то, что он никогда еще не проделывал с женщиной, л ишь бы доказать самому себе, что она была одержима дьяволом. Ее связанное тело было просто игрушкой в его руках, а его сила воли и самообладание доводили ее до безумия.

Чем дальше, тем больше она поражала его. Ибо все, что он проделывал с нею, ей попросту нравилось. Она все с большим энтузиазмом отвечала на его наскоки. Отказываясь дать ему требуемое признание, она тем самым отказывала ему в освобождении и облегчении. Теперь уже она затягивала процесс, не желая, чтобы он кончался, чувствуя, что они оба оказались участниками какого-то эпического ритуала, целью которого было не сиюминутное облегчение, а нечто гораздо большее и фундаментальное. И постепенно, незаметно для него самого, баланс сил стал смещаться. Пока уже он сам не ощутил, что бразды правления оказались в ее руках. Что уже он одержим ею. Пока он не почувствовал, что не может больше сдерживаться. Он был переполнен ею, а ему все было мало. Под властью наваждения он преступил все границы разумного, нарушив все заученные постулаты веры, не слушаясь собственного затравленного разума. Ради желания обладать ею он пренебрег и начисто отбросил всю свою суровую решимость и непреклонность.

И в конце концов они взорвались в грандиозном оргазме, в котором оба не могли себе больше отказывать. И затем это повторилось снова и снова. Пока наконец, истощившись и обессилев, он не дал ей свободу. А остальным сказал, что убедился, что все обвинения оказались ложными. Чтобы защитить ее, он спрятал ее в укромном месте и стал регулярно приходить к ней под покровом ночи, пытаясь утолить неугасимую страсть, найти освобождение… непрестанно… вечно…

И все время он был в страхе, что кто-нибудь узнает о его связи.

По мере того как их любовь друг к другу росла и крепла, Мельда предлагала решить разом все проблемы.

– Женись на мне, – говорила она ему. – И тогда Торквемада никогда больше не сможет навредить нам.

Однако он был слишком горд и упрям. А что подумают люди, если он женится на женщине, обвиненной в колдовстве? Они скажут, что он отпустил ее, поскольку она обворожила его. А это не поможет ни одному из них.

И он продолжал хранить их отношения в тайне. Пока, конечно же, какой-то ревнивый соперник не узнал об этом и не донес Торквемаде, который сжалился и пощадил прекрасную Мельду, но не замедлил сжечь на костре своего протеже.

И вот опять Гибралтар…

Шарлотта и Рашид… дикое дитя скалы и отчаянный марокканский шпион… в этот раз их страсть разгорелась еще больше, чем прежде, их телесная и душевная связь стала сильнее, чем когда-либо… их отчаянное стремление к свершению еще более болезненным… пещера… ослепление и безрассудство… поиски того единственного акта, который освободит их…

– Он сейчас получится, это точно! – вскричал султан.

– Нет, ваше величество, еще нет. – Ее голос стал хриплым, губы пересохли, в горле запершило. – Рашид поборол свою тягу к Шарлотте и решил вернуть ее султану. Но она догадалась об этом и донесла британским властям, которые тут же арестовали и повесили Рашида.

Султан в отчаянии откинулся на свои подушки.

– И снова нет успокоения и облегчения душам Ралика и Сарны? Я больше этого не вынесу. Когда же наступит облегчение?

– В следующей жизни. Он вскочил на ноги.

– Тогда скажи мне. Что это могло бы быть? Не нужно больше историй, никаких отсрочек. Просто опиши мне этот акт, который освободит их. Я должен знать!

Он впился в нее страждущим взглядом. Ему необходимо было облегчение, как и измученным душам героев повествования. Рассказ его новоявленной Шехерезады так захватил его, что он полностью идентифицировал себя с ними.

– Я требую, чтобы ты сказала мне.

Момент настал. Момент, который она создавала на протяжении бессчетного количества часов. Селия сделала глубокий вдох для храбрости. Все – и жизнь Ройса, и ее жизнь, и любая возможность для будущей свободы и счастья – зависело от ближайших нескольких мгновений. Все предыдущее было лишь подготовкой.

Ройс, почувствовав чуть заметное изменение в ней, выпрямился в своем кресле. Он еще не догадывался, куда она клонит. Но был готов в любой момент прийти ей на помощь.

Встретив с твердостью взгляд султана, она произнесла:

– Я скажу вам, ваше величество, когда вы отпустите нас на свободу.

Он прямо-таки подпрыгнул на своем сиденье и яростно уставился на нее.

– Шлюха! Ты еще осмеливаешься играть со мной? Абдулгамидом Великолепным?

– А что я могу потерять?

– Ты скажешь мне сейчас же, или я… да я прикончу твоего любовника у тебя на глазах. Я разрежу его на тысячу кусочков.

С подчеркнутой небрежностью Селия пожала плечами.

– Не отказывайте мне хотя бы в доле здравого смысла, ваше величество. Вы мне дали понять, что убьете его в любом случае. Так что вот мое предложение. Я напишу конец истории, чтобы вы могли читать и смаковать его еще долгие годы. Но если вы не отпустите нас, я не расскажу вам конец, что бы вы ни сделали с нами. Вы можете держать меня пленницей хоть пятьдесят лет, я все равно не скажу ни слова.

– Я велю пытать тебя на дыбе, – пригрозил он, повысив голос. – Я выбью это из тебя. Ни одна женщина в мире не вынесет таких мучений.

– Я думала, что у вас память получше, – произнесла она с холодной улыбкой. – Разве великий хан смог добиться информации от Люсинды, подвергнув ее пыткам в «Пленнице монгола»?

Танжер скрывался в тумане в кильватере отплывающего парохода «Манчестер». Лишь за несколько минут перед тем, как подняться на борт корабля, конечным пунктом которого был Лондон, Селия передала своему бывшему тюремщику конверт, в котором лежал текст конца истории. Подобно наркоману, подсевшему на опиум, он немедленно вскрыл конверт и принялся читать текст тут же, прямо на причале. Он поспешно пробежал глазами несколько страниц, затем прижал их к сердцу и, поймав глазами ее взгляд, поцеловал свои толстые пальцы, послав ей прощальный воздушный поцелуй. И его тут же унесли, чтобы он в своем дворце в одиночестве мог смаковать замечательный конец истории.

Стоя у нее за спиной у перил на палубе, Ройс обвил ее руками и крепко прижал к себе.

– Ты была просто великолепна, – сказал он, целуя ее волосы.

Она укрылась в его объятиях, только сейчас позволив себе осознать, что все кончилось. Чувствуя тепло и надежность его рук, обнимавших, крепко держащих и ласкающих ее. Глядя вперед, в будущее, которое сдержало обещание в первый раз в ее жизни. Во многих жизнях. И она вдруг рассмеялась.

– А что мы скажем, когда люди спросят нас, как мы встретились? Думаешь, они поверят этой нашей истории?

– Скорее всего нет. А разве это важно?

Она нежно поцеловала такое дорогое, покрытое кровоподтеками и синяками лицо.

– Да в общем-то нет.

Он тоже улыбнулся. Словно все напряжение и страдания последних дней улетучились.

– Похоже, султану понравилось то, что ты написала. Она задорно ухмыльнулась:

– Естественно.

– Ну так…

– Ну так… что?

– Этот акт… что там было? Ты его описала?

– Частью проклятия было то, что у Ралика был ключ к разгадке, но сам Ралик не знал, в чем он состоит. Именно ты подсказал мне развязку.

– Каким образом?

– Когда ты вернулся за мной и признался, что любишь меня… когда ты окончательно доказал свою верность и преданность мне так, как никогда раньше… это было все, что тебе следовало сделать. В твоей власти было разрушить проклятие в любой момент. Но для этого тебе надо было переступить через твою гордыню и поставить на первое место меня и нашу любовь.

– И именно это ты и описала? – спросил он, все еще озадаченный.

– Частично. Я написала, что самая интенсивная и дерзкая сексуальность может расцвести и достичь своей кульминации, когда она строится именно на такой верности и преданности… на безусловной вере друг в друга. В противном случае это лишь… вступление к игре, которая так никогда и не придет к подлинному, настоящему удовлетворению и освобождению.

– И что же… значит, никакого особенного акта не было?

– Ну конечно же, был, – проворковала она. – Это был самый что ни на есть особенный акт. Такой изысканный, интимный, такой невыносимо эротичный, что его смогли испытать только очень немногие мужчины и женщины во всей мировой истории. И смогли они его испытать лишь тогда, когда доказали друг другу свою верность в исключительных обстоятельствах.

– Так ты мне скажешь наконец, что это такое?

– Я не знаю, – прошептала она. – Разве не ты сам сказал мне, что получаешь гораздо больше удовольствия, когда не знаешь всего? Чтобы все время удивляться и стремиться узнать еще…

Он прищурился.

– Ну ты и стерва!

– Да, ну и что? – рассмеялась она. – Я, пожалуй, буду продолжать задавать тебе загадки. И тебе никогда не будет скучно со мной. Всегда будет какая-нибудь тайна, чтобы заинтриговать тебя.

– Я могу заставить тебя сказать мне.

– Правда?

– Ты же сама знаешь, что могу.

– Хотела бы я видеть это.

Он взял ее лицо в обе ладони и долго смотрел в ее смеющиеся глаза. Затем медленно наклонил голову и приблизил губы к ее губам. Мягко коснулся их, а затем отвел, заставив ее потянуться к нему. Ее веселье испарилось, вытесненное нарастающим желанием. Пока он наконец не прижал ее к себе и не впился в ее губы, а его рука непроизвольно скользнула вверх по ее телу, задержавшись на груди. Прямо на открытой палубе, где любой случайный пассажир мог видеть их. Небольшая, но электризующая публичная демонстрация того, кто и кем здесь владеет.

– Ты скажешь мне, – произнес он уже серьезно.

– Но я так устала рассказывать, – возразила она с лукавой усмешкой.

– Ладно, не говори мне ничего. Просто покажи. Она вздернула голову и притворилась, что обдумывает его слова.

– Что ж, дай мне стоящий стимул, и я смогу.

Ройс взглянул вокруг себя. Несколько пассажиров, оставшихся на палубе, чтобы посмотреть отплытие корабля, теперь, якобы случайно, прищурившись поглядывали в их сторону. Одна пожилая пара, не столь стыдливая, как остальные, с понимающим видом кивнула им.

– Очень хорошо, – заявил он. – Я так и сделаю. Он сгреб ее в охапку и высоко поднял, как Родриго в «Пирате и принцессе». Не обращая внимания на то, что она задохнулась от удивления, не замечая испуганных взглядов, следящих за ними, он пронес ее через палубу и взбежал по лестнице, ведущей к их каюте. Не выпуская ее из рук, открыл каюту. Поставив ее на ноги, придвинулся к ней с озорным блеском в глазах.

– Предупреждаю тебя, – произнесла она, вновь обретя дыхание. – Я ужасно упрямая. Тебе не удастся так легко меня убедить.

– Это хорошо, – заверил он, обнимая ее за плечи и притягивая к себе. – Чего-чего, а времени у нас предостаточно.