Сердечные шумы. Сборник стихов

Оля Сапфо

Сердечные шумы

Всем женщинам, что вели меня в темноте

Зеркало Венеры

«…Родная моя, я понимаю, откуда проистекают мотивы Ваших предубеждений, но – капризнице ль капризницы не понять – я почему-то явственно вспомнила сейчас, как выпытывала у Мамы значение слова «зеркало» – ибо именно маленькое зеркальце на ножке стало первым предметом, попавшимся мне на глаза в момент накатившего приступа любознательности, – Вы понимаете, конечно, что ни одной из многочисленных – данных Мамой по всем могущим иметь место быть параметрам – характеристик сего нехитрого и бесспорного в своей нужности предмета я не осталась удовлетворена: уже само слово разъято на слоги, разобрано по косточкам, уже – в качестве последнего и неопровержимого аргумента ~ милые, добрые руки готовы обнять, приласкать, утешить, а до тех пор я со слезами бешенства продолжаю взывать к разъяснению, дикое упрямство не позволяет намекнуть Маме про фиолетовый мармелад – кусок мармелада, дрожащего желе с золотыми прожилками, коим доверху наполнен остроконечный новогодний колпак – ультрамариновый с серебряными звездами, – что ЭТО и есть – зеркало, это и единственно это может именоваться «зеркало», и когда оно звучит – «зеркало», – под ногами готовы захрустеть цветные стеклышки, а еще текут слюнки…

Душа и тело, сосуществуя – так получилось – рождают немыслимую квинтэссенцию желаний, эмоций, порывов ~ их разделили, обозначили, научно обозвали – задолго до нас, – осталось детское стремление убежать, повседневности и праздной констатации явного – яростный стук маленьких острых кулачков о стены реалий в их наискучнейшей необоримости.

Хотелось убедиться – и этого никто не отменял, – что Вы не фантом, что дышите, что синева радужек есть непреложный факт; что есть также миниатюрная мочечка уха, травмировать которую серьгой воистину грех; изящная фигура, пребывающая в вечном движении – нетерпеливо ли переминающиеся у входа в людный вагон ножки молочного жеребенка ~ легкая ли, горделиво вскинутая голова, несомая над приосанившейся спинкой – куда-куда же? – все тельце, вмиг свернувшееся на моих коленях – и отпрянувшее; грациозным движением удерживающая на месте ножка, сущая будто бы сама по себе; раздосадованные, будто корящие за бездействие коготки, на тыльной стороне моей ладони исполнившие свой мгновенный хищный танец… А еще тонкие губы – с надменной презрительной складочкой в уголках – лингвистические губы, что можно целовать даже и без данного на то разрешения.

Хотелось ловить в легкие золотые невода, в сетчатый, пронизанный светом неопасный сачок – этакий компромисс между волей/неволей – с легким шелестом порхающие над головой пугливой мотыльковой стайкой желанные антонимы пустоты».

* * *

О Афродита! Сжалься, пощади!

Иль вырви это сердце из груди

И брось его хохочущим гиенам!

Как лист сухой в огне – мой дух зачах,

В руке ж ни искры, чтоб разжечь очаг,

И вторит ветр пустопорожним венам.

Сапфо ли я? Сереющих ланит

Мне к солнцу не поднять. Изгрызла косы

Седая ржа, и точит сердце росы,

Дрекольями побиты ноги босы.

Когда Богиня в гневе мечет грозы —

Что ж за печаль, коль плебс меня клеймит?

О, зверь мой тих – ни овод, ни комар

В угодливой ночи не потревожат,

Но иглы раскаленные под кожей!

Нутро палит неутолимый жар!

Да, зверь мой тих, послушен и смирен,

У ног моих свернулся. Очи кротки.

Но тем верней отравы вкус солодкий,

Но тем больней коварных вервий плен!

Я гладила льняные кудри дев

Под сенью изумрудных виноградин,

Свирели плыл затейливый напев.

О, что ж теперь одна, средь мерзких гадин

Рыдаю, руки небесам воздев!

Зачем слетелось злое воронье

В тот райский дол, где рук не покладая,

Я взращивала тучное жнивье,

Где я молилась, о судьбе гадая,

Где счастливо – то млея, то страдая,

Ютилось сердце бедное мое.

Проклятье

Побывали мы обе на той Войне.

С той поры беспрестанно струится соль

Из очей. О заблудшая! Эту боль

Раздели с заблудшей вдвойне.

Ватерлоо истинных Бонапартов

Не страшит – впопыхах тороплю весну,

Но, царапая лед, вижу ту одну,

Что была без ума от моих фальстартов.

Что дразнила, звала – и цвела, цвела

Благозвучным, благоуханным летом,

Угощала от древа добра и зла,

А потом анафеме предала:

Всех грядущих заранее отняла

И сама не догадывалась об этом.

К черту ранги! Холопы или цари —

Трепещите, попавшие на прицел,

Ведь не жаль ей напитанных ядом стрел

Для сердечек, что в цвет зари.

Я плевала ей вслед, я пыталась жить,

Трехэтажным крыла, кидалась в дрожь,

Я пыталась забвение заслужить

На груди у другой – и что ж?

Всю-то ночь я стучалась в чужие сны,

Всю-то ночь прислушивалась к дыханью

Той, что отнята у меня заранее,

Что сама вернулась с Войны.

* * *

Той порой, как с добычею при луне

Я, оскалясь, кралась седыми тропами,

Вы ли выли в логове обо мне,

Одинокое ложе слезами штопая?

Вы ль, рассвета дождавшись едва-едва,

Прочь седыми тропами уходили,

Не кляня, но зная – о, Вы ли были, —

Точно зная, что я мертва.

* * *

Вы мне льстите…

О Ваша – не гнусная – лесть!

Пропаду без вести поутру.

Вы мне мстите —

О, Ваша искусная месть

По нутру… Лезвием по нутру.

* * *

В ожиданьи адажио теплых разливов

Замерла, содрогаясь, земная грудь.

О тотальное таянье! Неторопливый,

Только-только налаженный, робкий путь.

* * *

Нет харизмы в маразме, трагизма в оргазме,

Новизны – в Роттердамском Эразме.

Есть харизма, трагизм, эгоизм новизны

В тонкогубых лобзаньях Весны.

* * *

Насмешкою над гаснущим сознаньем Людвига

Орет из всех мобильников: та-та-та-та…

Я бешеный Пегас, я ласковая прелюдия,

В артериях изобилует не вода.

* * *

Тают льдины огромные, злые костры пляшут,

Золоченные сновиденьями, светятся невода.

Две сестры единоутробные – одна другой краше, —

Разлученные от рожденья, не встретятся никогда.

Ведь одна украшает неба свод – сталь и пламя —

Иль вершит золотой восход, коронуемая лучами,

А другая на дне морском стынуть обречена —

До скончанья веков – заложница Нептуна.

* * *

Ты мчишься, всей кожей обнажена,

В бесчинствующую роскошь утра.

Песчинка, обросшая перламутром, —

Уже жемчужина.

* * *

Не гнусно, но грустно…

Играю с дождем в буриме,

А время плетет безыскусное макраме.

Чем сладостней музыка, тем она больше реквием.

О, знали бы Вы, как к лицу Вам теперь Москва!

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.