Глава 10

Клем Аббатанджело приветствовал комиссара как старого знакомого, выйдя из своего кабинета в гараже Лорентеджо. Он с улыбкой смотрел на Амброзио, Надю Широ и Де Пальма, который остановился у голубого «мерседеса», засунув руки в карманы пальто.

— Мы пришли задать вам несколько вопросов. Утро было прохладное, ветреное, небо прозрачной голубизны.

— Охотно отвечу.

— Припомните последний вечер, когда Гаспаре ушел отсюда? Через несколько часов он был убит.

— Конечно, помню. Утром по радио и услышал о несчастье.

— Послушайте внимательно: в тот злополучный вечер Гаспаре просил у вас одолжить машину или фургончик? Он покачал головой:

— Нет, вы бы нашли мою машину или фургон там, где его застрелили. Он просил машину, когда ездил в дискотеку.

— Все ясно. Теперь скажите, синьор Аббатанджело, вы знаете Джорджио Де Пальма? Аббатанджело тронул пальцем усы.

— Конечно, знаю. Капитан — один из моих клиентов. «А все-таки он мне солгал. Тонко, осторожно, но солгал. Зачем?» — подумал комиссар. Де Пальма подошел поближе.

— Я здесь держу мотоцикл. Вообще-то я держу его в разных местах, поэтому так неопределенно ответил на ваш вопрос. В Милано-Сан-Феличе, например, особенно летом, или в боксе, где живу, на улице Бернини.

— Извините, Капитан, не могу понять, почему этот мотоцикл… кстати, какой он модели?

— «Гуцци-750».

— Почему вы держите его так далеко от дома?

— Осенью я одолжил его моей… одолжил Ренате Орландо.

— Она любит ездить на мотоцикле?

— Спросите у нее. У них с мужем был мотоцикл. «Судзуки».

— Синьор Аббатанджело, вы можете сказать, когда мотоцикл Капитана не стоял в вашем гараже? В какие именно дни? Естественно, поточнее.

Аббатанджело скрестил руки на груди, нахмурил брови, как будто производил какие-то подсчеты, потом вздохнул:

— По правде говоря, это невозможно. Синьора пользуется им мало. В октябре или ноябре, когда была хорошая погода, два или три воскресенья, кажется. Или это было в субботу? Не знаю. Право, не знаю.

— А в этом году, с января месяца? Подумайте хорошо.

— По-моему, все время мотоцикл был здесь.

— Однажды я брал его, кажется, в начале месяца. Его не было в гараже в тот вечер, синьор Аббатанджело.

— Если вы так говорите… Во всяком случае, мотоцикл вернули скоро, я всегда видел его на своем месте.

— Куда вы ездили в тот вечер, Капитан?

— К одному приятелю, который намерен его купить.

— Как зовут этого приятеля и где он живет? Де Пальма вынул руки из карманов пальто.

— Его зовут Марио. Марио Фумагалли, живет на Корсике. Они пошли взглянуть на большой мотоцикл капитана.

— Чем занимается этот ваш друг с Корсике?

— Точнее, тот, кто собирается его купить, сын Марио.

— Как его зовут?

— Итало.

— Его профессия, если не секрет.

Капитан, казалось, растерялся. Он улыбнулся, но только губами, а его светлые глаза растерянно смотрели на радиатор белого «роллс-ройса», который поблескивал никелем в нескольких метрах от мотоцикла.

— Он работает в одной похоронной конторе. Когда они вышли на улицу, солнце ярко освещало платаны вдоль тротуаров. Почки на них уже набухли, со дня на день они должны были распуститься. Машина Амброзио, за рулем которой сидела Надя, бежала между высоких домов, которые после дождя и тумана казались в своем однообразии почти праздничными; чистые стекла окон весело отражали солнечные лучи.

Капитан выудил из кармана сигару, чиркнул зажигалкой.

— Вы читали в газетах историю про чилийца, убитого отверткой возле вокзала?

— Да, — ответил Амброзио.

— Писали, что отвертка была брошена возле трупа. Догадываетесь, почему?

— Думаю, что догадываюсь. Но если бы этот чилиец был убит определенными пулями, тогда…

— А вы считаете, что наш мститель, если употребить ваш любимый термин, сменил оружие?

— Думаю, что нет. И потом этим чилийцем занимаются другие. А я продолжаю поиски того, кто на протяжении месяца разрядил в четырех человек целую обойму.

— Спасибо вам.

— За что?

— За сегодняшнюю ночь. Кажется, вы поняли, что я не имею никакого отношения к убийству грабителя.

— Если бы вас не отпустил я, об этом позаботился бы утром заместитель прокурора. Вы это знаете, Капитан. Однако есть деталь, которую хочу подчеркнуть: сегодня у вас убедительного алиби на ночи убийств нет. Я убежден, что в скором времени и Прандини не сможет его доказать бесспорно.

— И что это означает?

— То, что я буду продолжать держать вас за горло. Надя обернулась к ним.

— Сегодня утром цветы на стоянке еще были. — Она ловко выудила из сумочки и надела солнечные очки. Жест напомнил комиссару Эмануэлу. Почти все женщины вставляют в волосы дужки очков с каким-то трогательным детским выражением лица, это его всегда умиляло.

— А как ты там оказалась?

— Проходила мимо.

Комиссар усомнился в этом, но выспрашивать подробности не было времени.

— Я вызову в квестуру синьора Фумагалли, — сказал он Капитану.

— Отлично. Он подтвердит мои слова.

— Почему вы решили избавиться от своего мотоцикла?

— Он требует ухода, а у меня уже не те годы. В крайнем случае Ренате я подарю не такой мощный.

— А ваш друг Прандини тоже увлекается мотоциклами?

— Спросите у него.

— Вы часто встречаетесь?

— Довольно часто. Мы члены одного клуба.

— Какого направления?

— Гимнастика, массаж, сауна.

— Вы состоите в национальном клубе по стрельбе?

— Состоял, потом бросил.

— Капитан, кого вы защищаете?

— Никого.

— Почему не признаетесь, что знали Гаспаре, механика гаража, убитого на Мемориальном?

— Потому что знаю только хозяина гаража. Да и то относительно. Ни имени, ни фамилии… И потом, я бываю там крайне редко. Этого паренька я не встречал, увидел его лишь на фотографиях в газетах.

— Я убежден, что Гаспаре вас знал, слышал, кто вы. Недавно я предпочел отложить некоторые вопросы, потому что синьор Аббатанджело был целиком на вашей стороне.

— Как вы можете говорить такое?

— Позвольте закончить. Клем Аббатанджело был очень осторожен, отвечая на вопросы. Вот почему я снова вернусь к этому, когда соберу кое-какие дополнительные факты о нем. Увидите, скоро он будет куда охотнее помогать мне.

— А Монашек? Вы знали Монашка? — Надя остановилась у светофора.

— Я почти не хожу в церковь, синьорита. В кабинете Амброзио уже ожидал Марко Прандини с ежедневником в руках. Выглядел он занятым человеком, который вынужден тратить время из-за каприза придирчивого чиновника. Инспектор Де Лука взял на себя обязанность занимать его до приезда комиссара.

Капитан приветствовал друга, широко раскинув руки и подняв глаза к потолку:

— И где только не доводится встречаться!

— Дорогой синьор Прандини, — начал Амброзио, опуская жалюзи, чтобы солнце, отражаясь от полированной столешницы, не слепило, — сначала мы выпьем по чашечке кофе. Правда, Надя? Затем поговорим о наших делах. Сегодня утром мы уже продвинулись на несколько шагов.

Он сел, спрашивая себя, не является ли способность к декламации в самом деле наследственной, как некоторые утверждают. Разве его отец в молодости не читал со сцены «Как листья» и в судебном заседании не держал в напряжении присяжных и публику?

Марко Прандини, сняв пальто и устроив его на кресле, присел, положил на колено ежедневник. Из чемоданчика достал книжку для записи телефонов в темно-вишневой кожаной обложке с золотым обрезом. Он показал ее комиссару.

— Тут записано все, что я делал с первого января. Вы довольны?

Амброзио взял записную книжку и положил перед собой. Надя вошла с бумажными чашечками кофе на пластмассовом подносе.

— Ваш без сахара, комиссар, и ваш тоже, синьор Прандини. А вам, Капитан, сладкий.

— У нее прекрасная память, — добродушно улыбнулся Прандини.

Амброзио внимательно перелистал книжку, остановившись на последней неделе февраля.

— Из записей следует, что в конце февраля вы были в Милане.

— Продажа недвижимости на проспекте Венеции.

— Ночевали на улице Капуччини?

— Тильда вам скажет, мы даже ужинали вместе.

— Дома?

— Нет, в ресторане на Джирарросто. Вернулись около полуночи. На следующее утро я уехал в Брианцу. Это отмечено. У меня была встреча с президентом крупной мебельной фирмы. Все можно проверить.

— Пока вы ужинали в ресторане, два парня еще были живы.

— Когда в них стреляли?

— После часу ночи.

— Я уже спал, как ангел.

— Но нет свидетелей, кроме жены.

— Этого мало? Тильда не слепая и не глухая. Если бы я отлучился из дому, она бы заметила.

— Она пила перед ужином, за ужином и перед сном.

— Приехали! — он посмотрел на Надю. — Слышите, что говорит ваш начальник? У него против меня предубеждение. С таким подходом, даже если бы я предоставил документы на фирменных бланках за подписью нотариуса, он и их поставил бы под сомнение. Но где он видел человека, который даже под принуждением мог бы отметить черным по белому каждое свое движение? Если подвергать сомнению каждую деталь, то можно заявить, что я все это написал позже — и встречи, и номера телефонов. Но нет, комиссар, вы должны мне верить.

— Неделю спустя вы были в Риме.

— В министерстве. В записной книжке есть номер телефона одного из сотрудников, которого я знаю много лет. И вообще, комиссар, в таком духе бесполезно продолжать. У вас ко мне предубеждение только потому, что я ненавижу эту… эту философию подонства, которая проникла во все щели нашей жизни, и не скрываю своих убеждений.

— Ваши алиби, как и алиби синьора Де Пальма, хрупки и обескураживающи. Есть места туманные, если не сказать темные, которые как раз припадают на дни, даже на часы преступлений. Один вопрос: вы увлекаетесь мотоциклом?

— Когда-то нравилось. В Африке у меня был «гуцци». В Аргентине — «харлей-дэвидсон». Вы представляете меня на мотоцикле сейчас, в мои годы?

— Синьор Де Пальма не моложе вас, но иногда катается. Не правда ли, Капитан?!

— Я ведь уже сказал вам, что думаю продать его, — проворчал Де Пальма, отхлебывая кофе. — Нельзя в наши годы считать себя молодым петушком. Мало ли бодрящихся старичков, которые пытаются играть в теннис, а потом замертво падают на площадке! Я еще не выжил из ума.

— Но почему вдруг такой резкий поворот к мотоциклам? — удивился Прандини.

— Есть свидетель, видевший мотоциклиста сразу же после убийства наркомана. О мотоцикле говорила синьора Бьянкарди. Не исключено, что тот, кто застрелил автослесаря и тяжело ранил его товарища, тоже воспользовался мотоциклом, чтобы скрыться с места преступления.

— Комиссар, удовлетворите мое любопытство: почему вы не захотели посмотреть книгу с записями вчера, у меня дома?

— Потому что сегодня утром мне предстояла встреча, которая должна была внести ясность в ваше алиби и алиби синьора Де Пальма.

— Вы интересный человек, комиссар, то отпускаете вожжи, то снова натягиваете. Однако, боюсь, что все это — пустое.

— Пока не могу обвинять вас, но убежден, что вы и Капитан знаете об этих убийствах больше, чем хотите признать. Я вынужден буду запросить ордер на обыск в ваших домах. Скорее всего мы проделаем напрасную работу, но она убедит меня, что следы нужно искать в другом месте. Кстати, вчера вечером мы задержали синьора Де Пальма в баре, который посещает грабитель вдовы Датури. Капитан, вы еще не рассказали синьору Прандини об этом маленьком происшествии? Я так и думал. Знаете, чем он объяснил свое присутствие на площади Аркинто? Любопытством, Любопытный человек, который, представьте себе, тренируется в тире, имеет мотоцикл с мощным мотором, который ненавидит бездельников, жуликов, наркоманов и тому подобных.

— Как и я. Хоть я и не такой любопытный, как он. Правда, дружище? — Прандини подмигнул Капитану и громко рассмеялся. Амброзио видел: следствие снова и снова заходит в ту пик. Правда ускользала от него. Может, привычка собирать всякие мелочи отдаляла его, как это часто случается, от самой сущности проблемы? Разноцветные стеклышки предположений рассыпались, перемешивались, никак не складывались в целостную картину.

Отпустив Прандини и Капитана, он вспомнил Надино замечание о цветах на стоянке у вокзала.

— Эти цветы в вазочке среди толчеи людей и машин меня поразили, я много думала о них, — сказала Надя. — Как Анжела любила его, как остро чувствует потерю… Букетик, словно зажженная свеча в церкви… Какая страшная трагедия, комиссар…

Он посмотрел на девушку. Взволнованная, раскрасневшаяся, она нервно комкала концы желтого шарфа, наброшенного на плечи.

— Я целую неделю наблюдала за стоянкой. Представьте положение этой женщины, комиссар. Каждый день цветы и вазочку воруют, может, бездомные, голодные бродяги. В конце концов их можно продать кому-нибудь из прохожих и выручить какие-то гроши на обед. И каждый день с маниакальным упорством она приносит новые. Не растут ли в ее душе ожесточение, ненависть ко всем людям? Не только к тем, кто убил Ринальди, но и к тем, кто оскверняет его память…

— Вполне возможно, — согласился Амброзио.

— Во всяком случае о ее характере это говорит гораздо больше, чем мы могли узнать из бесед с нею.

Они продолжали разговор в патрульной машине, пока медленно проезжали мимо остановки автобусов, идущих на Порта Тичинезе. Комиссар решил осмотреть дискотеку на Верфях, куда по субботам и воскресеньям приезжали Гаспаре Аддамьяно и Альдо Торресанто.

В дискотеке еще было малолюдно. Она напоминала конный цирк после представления. Обшарпанный пол, облезлые стены. Остро пахло ацетоном и табаком.

— Это как искать черную кошку в темной комнате, — сказал хозяин, которому они показали фотографии. — Каких подонков здесь только не бывает! — Он выразительно пожал плечами. Худенький человек с лошадиными зубами и лигурийским акцентом; тонкие усики подчеркивали оттопыренную нижнюю губу.

— И все же, — настаивал Амброзио, — эти двое, по нашим сведениям, бывали здесь каждую субботу и воскресенье. Не может быть, чтобы их никто не запомнил. Он покачал головой: только не я.

— Покажите их своим сотрудникам.

— В это время они еще не все здесь.

— Покажите тем, кто есть.

Паренек в серой форме, который толкал тележку с напитками, едва оросив взгляд на фотографии, сказал:

— Этого я видел.

— Аддамьяно?

— Это фамилия. Фамилии я не знаю. А звали его…

— Гаспаре?

— Гаспаре, да. Гаспаре. Но в последнее время он тут не бывает.

— Давно?

— Давно. По крайней мере… — он шумно высморкался, — по крайней мере пять или шесть недель.

— Больше ты его не увидишь. Он умер.

— Умер? — паренек равнодушно почесал за ухом.

— Его убили. Ты помнишь, у него еще был друг. Хлипкий такой паренек. Его звали Монашек. Альдо Торресанто.

— Монашка я знал хорошо. Однажды он подарил мне иконку Санта Риты. Хотите покажу?

Он достал из бумажника, толстого как пирожок, бумажную иконку.

— Монашек сказал, что она принесет мне счастье, он уверен. Второй, Гаспаре, сделал знак, что у него не все дома, ну, короче, что он чокнутый. Альдино обиделся. «Увидишь, соломенная башка, кто был прав. Санта Рита делает невозможное». Гаспаре засмеялся и толкнул его под бок.

— Ты их часто видел?

— По субботам, иногда по воскресеньям вечером. Гаспаре танцевал, а Монашек обычно сидел около бара и листал какой-нибудь журнал. Или пил лимонад. — А девочки? Были с этими двумя девочки? , — К Гаспаре некоторые клеились, к Альдино нет. В один из последних вечеров, когда я его видел… Дайте подумать, может, как раз в последний вечер, — он засунул бумажник в задний карман брюк, — Гаспаре был с женщиной. Крашеная блондинка. На ней была черная юбка с разрезом на боку. Ничего телка, только старовата. Хотя косметики она на себя извела, наверно, кило три.

Комиссар почувствовал, что ему наконец-то улыбнулась удача.

— Гаспаре танцевал с блондинкой?

— Да. Но мне показалось, что она предпочитает Альдино. Они долго разговаривали там, в глубине, где стоят столы.

— Ты узнал бы ее?

— Я видел ее только один раз, — покачал головой парнишка. — Да, только один раз.

— У тебя не создалось впечатление, что она из тех…

— Ну, чтобы шлюха — нет, на шлюху она не похожа. Не знаю, что ее к нам занесло. Может, захотелось побалдеть?..

Комиссар был доволен поездкой, хотя она дала не очень много. Но все-таки появилась еще одна ниточка: женщина в юбке с разрезом.

— Когда ищешь, обязательно открываешь что-нибудь новое. Иконка Санта Риты. Кто бы мог подозревать? Альдино ходил по танцплощадкам и раздавал иконки.

Надя сняла шарф и положила на колени.

— Комиссар, и что теперь?

— Черт его знает. Начальство недовольно. Не можем же мы до бесконечности затягивать расследование, даже если жертвы — далеко не самые образцовые граждане.

— Вы собирались попросить ордер на обыск в домах Капитана и синьора Прандини.

— Я блефовал. Если кто-то из них захотел спрятать пистолет, найти его будет невозможно. Хотя когда-то я нашел один в цветочной вазе на кладбище.

— Если вы разрешите, я продолжу наблюдение у вазы с розочками. Я подумала: их ведь могут, уносить не только голодные бродяги, но и тот, кому эти цветы колют глаза. Кто считает эту зону своей. Как это говорится: подопечная территория. Тогда он воспринимает цветы как своеобразные сигналы, и это его беспокоит. Не знаю, понятно ли я объясняю.

— Вполне понятно. Ну что ж, в нашем положении пренебрегать не следует даже самой малостью.

День прошел, как многие другие. Было совещание у начальника полиции, и Амброзио вышел оттуда угнетенный. Одно дело — чувства, которые испытываешь в ходе расследования, с подозрениями, что витают вокруг и могут дать толчок, приводящий к ценнейшим результатам. И совсем другое — накачка у начальника, который вынужден требовать конкретных результатов как можно скорее.

Всегда так получалось: необходимость действовать спокойно, осмотрительно сталкивалась со срочностью, с требованием немедленных и неоспоримых доказательств. Не говоря уже об остальном: магистрате, репортерах, экспертах-свидетелях. Амброзио приходилось не только вести расследование, но и следить, чтобы среди сотрудников не возникали споры, зависть, подсиживания. Люди так чувствительны. «Я тоже похож на них, — говорил он себе, — почему они не могут быть такими же…"

Амброзио вызвал Де Лука, чтобы поручить наблюдение за Капитаном.

— А если он заметит, что за ним следят?

— Станет нервничать. Может, сделает ошибочный шаг. Джулиани он поручил не спускать глаз с Марко Прандини.

— Будь около дома на улице Капуччини. Если увидит тебя, тем лучше. Если уедет в деревню на По, оставь его в покое. Вечером доложишь. Наде посоветовал;

— Постарайся заставить Ренату Орландо рассказать о ее поездках на мотоцикле. Вытяни из нее все, что возможно.

— Я бы с удовольствием расспросила ее о дискотеке на Верфях.

— Смотри сама. Если в ближайшее время ничего не случится, вся моя прекрасная версия полетит прахом.

— Однако, если мы его не задержим, наш мститель скоро снова даст о себе знать. Я уверена. Только бы он не сменил оружие.

— Да, это внесло бы в наши построения изрядную путаницу. Калибр патронов — главное, на чем держится расследование. Если бы наша четверка погибла от разного оружия, это воспринялось бы как отдельные эпизоды: двоих подстрелили около кладбища, одного на улице Таджура, еще одного на Острове. А сейчас они связаны вместе, газеты пишут об этом постоянно. Организованная преступность — вот что опасно, твердят они. Не маньяк-одиночка — а организованная банда. Хотя есть ли там банда, я очень сомневаюсь. Все-таки скорее это дело рук одиночки, и именно оружие заставляет меня держаться первоначальной версии.

После полудня небо снова покрылось тучами. К вечеру в квесторию вернулась Надя. Амброзио читал рапорт о таксисте, которого избил хозяин стоянки на улице Ферранте Апорти, о торговке наркотиками, прятавшей героин в пеленках новорожденного младенца. В конце рапорта было замечание, которое комиссар подчеркнул зеленым карандашом: «Расследование неполное, поскольку с утра были закрыты магазины». Это началась забастовка торговцев в знак протеста против постоянных налетов магрибинцев, турков, нигерийцев и цыган. Как будто итальянских бандитов не существует, как будто все они превратились в ангелов с крылышками…

— Я говорила с Ренатой Орландо, — сказала Надя. — В этом году она пользовалась мотоциклом всего один раз, в начале месяца. Точно день назвать не смогла. Начался дождь, она оставила его во дворе, под навесом, показала где.

— Красивая женщина, ты заметила?

— Да. Выглядит куда моложе своих лет.

— Больше она ничего тебе не сказала?

Он был уверен, что у Нади есть сюрприз, маленький сюрприз для него.

— Она ходила на могилу Этторе Ринальди.

— Одна?

— С Капитаном. Могила вся в цветах. Украшена, как рождественская елка, сказала она. Кстати, я была также на Центральном вокзале.

— Мог бы поклясться в этом.

— Не смогла удержаться.

— Из-за цветов? Она кивнула.

— Что в них особенного?

— Розочки и анемоны. Как на кладбище, так и на вокзале.

— Рената знает дискотеку на Верфях?

— Когда я спросила, она посмотрела на меня как-то странно. Как будто обалдела. «Почему вы так на меня смотрите?» — спросила я. Знаете, что она ответила: «Вам кажется, что я похожа на девицу из дискотеки?"

— Могла спросить, есть ли у нее в гардеробе юбка с разрезом. — Амброзио потер колючий подбородок.

— Вы бы ее об этом спросили?

— Не знаю. Я никогда не знаю заранее, что спрошу, смотрю по обстоятельствам. Де Лука вернулся около семи.

— Капитан до пяти часов просидел на работе, в Милано-Сан-Феличе. Потом пошел к своей подруге на Лорентеджо.

— Он заметил, что ты следишь за ним?

— Думаю, что да.

— Почему ты так думаешь?

— Он сделал мне знак рукой, как будто приветствовал. Он возвращался от Ренаты Орландо к бульвару Форланики, и я решил оставить его. — Де Лука казался обеспокоенным. — Нужно было продолжать слежку?

Вышли на улицу вместе, все трое. Шел мелкий дождь, асфальт отражал зеленый свет светофоров, потом окрасился в красный. Они вошли в бар.

— Завтра снова следить за ним? — спросил Де Лука.

—  — Пока не знаю.

— Я иду домой, комиссар.

Амброзио остался с Надей, чтобы выпить по рюмке мартини.

— У тебя есть машина?

— Есть.

— Едешь ужинать?

— Нет, не хочется.

Она стояла, засунув руки в карманы пальто, с желтым шарфом вокруг шеи, с сумкой на плече.

— Чао.

Комиссар поднял воротник плаща — давал о себе знать старый шейный артрит. Пропустил автобус и направился к подъезду квестуры. Надя окликнула его.

— Я думала… Может, съездим на вокзал, посмотрим на эти цветы. — Она опустила глаза:

— Неважно, извините. — Казалось, Надя жалела, что не ушла.

— Что тебя беспокоит? — В машине Амброзио расслабился, откинул голову на подголовник сиденья.

— Сама не пойму. У столба с вазочкой стояли два араба. Мне показалось, они ругаются, один размахивал руками.

— В этом районе полно африканцев.

— Ринальди ограбили и убили возле вокзала. Проклятое место. Вчера там же, на скамейке, нашли двух мертвых наркоманов.

— Ну и что? Кроме них, вчера подобрали девчонку, умершую в туалете на бензоколонке. Рядом с трупом валялись шприц и пузырек дистиллированной воды. Один парень поднялся на восьмой этаж, перевалился через перила балкончика и бросился вниз, в пустоту. Тоже был наркоман, его много раз арестовывали за кражи. За год количество смертей от наркотиков удвоилось. В морге мне рассказали, что уже не подсчитывают трупы умерших от гепатита и мгновенного воспаления легких — двух болезней, связанных с употреблением героина.

Он слушал свой голос, тусклый, монотонный, словно речь шла не о людях, а об изношенной обуви, и к горлу начинала подступать тошнота. Но это была не настоящая тошнота — скорее тоска, какая-то обессиливающая боль. Как укол в сердце. Такое у нега у же бывало.

— Дождь кончился, — сказала Надя.

Небоскреб возвышался над площадью.

Ряды освещенных окон на разных этажах вдруг напомнили ему серый дом на улице Винкельман, светлые волосы Ренаты, любовницы Капитана, тяжелый блестящий мотоцикл. Они были в сотне метров от запасного входа Центрального вокзала, с западной стороны.

— Подъезжай медленно к фонарю, как будто ищешь, где припарковаться.

Движение возле вокзала выглядело менее хаотичным, потоки идущих сплошными колоннами машин, такси и автобусов подчинялись какому-то единому ритму.

Все места на стоянке были заняты. Они медленно два раза объехали вокруг сквериков. Проезжая мимо злополучного фонаря, Надя кивнула в сторону вазочки, полной цветов.

Они постояли на бульваре Дория, потом вернулись. Минут через десять нашли место напротив фонаря, на другой стороне улицы.