4

Уэстон Чейз словно рождался заново. Он чувствовал, как жизнь входит в него — входит тысячами ледяных иголок. Иногда ему казалось, что уж лучше было бы остаться полуживым. Все-таки, когда очень худо, боли не замечаешь. Когда же возвращается боль и память, жить становится невыносимо.

Уэс лежал на полу пещеры, и ему хотелось кричать. А может быть, он и кричал, сам того не замечая. Он чувствовал себя разбитым, несчастным, опустошенным. Во рту был вкус табачного перегара. Голова раскалывалась от боли. Все тело ныло так, что трудно было даже повернуться.

Но физическую боль он еще мог вынести.

Страшнее было другое.

Он во власти сумасшедшего, а может, и того хуже. Джо не знает, где он, и вообще никто этого не знает. Сколько он здесь пробыл? Что подумала Джо? Не могла же она поверить, будто он просто сбежал от нее? А вдруг?..

В мозгу Уэса, точно на полотне экрана, вспыхивали и гасли картины: Джо возле плавательного бассейна, над которым он столько издевался. Малыш из соседнего дома упал с велосипеда и расшиб себе голову, и Джо помогает забинтовать ссадину. Славный мальчишка, Уэс всегда мечтал о таком сыне. И Джо, у себя дома в тот вечер — за год до их свадьбы… Джо.

Уэс застонал, ему хотелось плакать, горько, по-детски. О господи, это нелепый кошмар — не может быть, чтобы и в самом деле…

Под его спину скользнула белая ладонь. Вот он уже сидит и к нему наклоняется странное бледное лицо.

«Дракула, — истерически подумал Уэс. — Я попал в какой-то дурацкий фильм с вампирами. Чеснок! Где же чеснок?»

Он захохотал, но, услышав свой смех, тотчас умолк.

Бледный человек чем-то задел уши Уэса. Это были очки — его очки! Потом раскрыл Уэсу рот и положил ему что-то на язык. Уэс поперхнулся и начал жевать. Челюсти еще плохо его слушались, но все же он глотал вкусный сок и по телу разливалась теплота. Мясо! Правда, жестковатое, но сочное и приятное.

Человек продолжал кормить Уэса. Тот уговаривал себя не усердствовать, но голод заглушал голос рассудка. Только съев полтора больших куска, Уэс наконец остановился. Тогда человек дал ему напиться холодной воды из кожаной фляги.

— Спасибо, — сказал Уэс хрипло.

Человек кивнул, но ничего не ответил и опять принялся есть сам, неторопливо и со вкусом, будто наверстывая упущенное. Уэс лег на пол, чувствуя сквозь дремоту, что к нему возвращаются силы. Настала минута, которую он ждал: вскочить, оглушить неизвестного, выбраться из пещеры…

И, обдумывая план действий, Уэс уснул — крепко, без сновидений. Он не знал, сколько времени длился его сон, но когда проснулся, то почувствовал себя очень освеженным. Он осторожно приоткрыл один глаз.

Незнакомец, слегка улыбаясь, наблюдал за ним. Он взял Уэса за плечи и помог ему встать. Уэс испытал сильное головокружение, но удержался на ногах. Шаг за шагом человек подводил Уэса к круглой, похожей на люк двери — единственному выходу из пещеры. Потом прислонил его к двери и, отойдя, сел на каменный пол.

«Свободен! Я свободен. Он меня отпускает!»

Уэс лихорадочно ощупывал выступы на двери. Он тянул их, толкал, крутил, бил кулаками, но круглая дверь оставалась закрытой. Уэс налег на нее плечом — безрезультатно! Он попятился и бросился на дверь с разбегу. С тем же успехом он мог бы попытаться проломить каменную стену.

Уэс, всхлипывая, упал на пол.

Человек поднял его, снова дал глотнуть воды. Затем, взглянув Уэсу в глаза, покачал головой. Смысл этого движения был совершенно ясен: без согласия неизвестного Уэс не сможет выбраться из пещеры. А Уэс не сомневался, что это согласие он получит не прежде, чем рак свистнет.

Человек сея рядом с Уэсом и протянул ему кусок холодного мяса. Уэс вяло съел его. В голове была пустота, даже страх пропал.

И тут человек наклонился к нему и ткнул себя в грудь.

— Арвон, — сказал он медленно и отчетливо. Голос у него был тихий и спокойный.

Уэс заколебался. Потом кивнул и показал на себя.

— Уэс, — сказал он, — Уэс Чейз.

Человек радостно улыбнулся.

По существу, это и было настоящим началом.

Уэс Чейз не имел ни малейшего понятия, что такое фонема, а слово «лексика» ассоциировалось для него с древнеримскими законоведами. Когда он учился на подготовительных курсах в Огайо, среди студентов не замечалось повального увлечения лингвистикой, а на медицинском факультете университета в Цинциннати преподавались главным образом предметы, имевшие практическое значение.

Однако человеку не дано угадать заранее, какие именно знания могут пригодиться ему в дальнейшем, и Уэс уже не в первый раз пожалел о том, что вел слишком занятую жизнь — расписанный по минутам день, телефонные звонки, неурочный прием пациентов, бесконечные насморки, которые надо лечить, — и так ни минуты передышки до самой смерти. Если бы только хватало времени узнавать новое, читать, слушать…

Но теперь, пожалуй, поздновато думать об этом.

Из мучительного единоборства с латынью и проклятым разделением Галлии на три части note 1 Уэс вынес убеждение, что даже при самых благоприятных условиях изучение нового языка — дело крайне сложное. Ну, а когда учить новый язык приходится на пустом месте, без помощи языка-посредника, это неминуемо должно занять массу времени.

Так и случилось.

И все-таки Арвон постигал незнакомый язык с невероятной быстротой. Он не пытался, учить Уэса собственному языку и весь отдался овладению английским. Он начал с существительных — с обозначения предметов, на которые можно указать пальцем: пещера, рубашка, башмаки, мясо, шоколад. Слова он записывал на странных табличках, и Уэс скоро заметил, что Арвона интересуют не столько сами слова, сколько составляющие их звуки. Арвон пользовался значками, каких Уэс никогда не видел, однако он решил, что это фонетические символы. Сначала Арвон использовал сотни значков, отмечая каждое ударение, каждую паузу и интонацию, но быстро сократил этот «алфавит» до действительно необходимого количества значков, выбросив все случайное и лишнее.

После этого Арвон занялся структурой языка, способами связи между словами. Когда он усвоил систему деятель — действие — объект, дело быстро пошло на лад.

И все же времени на это потребовалось очень много. Даже в этом немыслимом, таинственном склепе в горах Колорадо было время скучать. И время есть свежее мясо и рыбу, пока на них не стало тошно даже смотреть. И время испытывать нетерпение, беспокойство и страх.

И слишком много времени, чтобы предаваться воспоминаниям о жизни, которую он раньше так мало ценил, — жизни, которая ждала его внизу, в конце крутой тропы, где ледяной ручей, клокоча, сбегал в золотисто-зеленую долину. В долину, озаренную солнцем. Сколько дней прошло с тех пор, как он в последний раз видел солнце?

Уэс мысленно представлял себе каждую деталь своей прежней жизни, освещенной солнцем: теплое и ясное утро над городом, пока еще не сгустился дымный туман, следы шин на Голливудском шоссе, темная искрящаяся зелень только что политых газонов, алые полосы герани, яркие цветастые рубашки на пляже в Санта-Монике…

Все это стояло у него перед глазами.

А Джо? Где теперь Джо? Одиноко ли ей в опустевшем доме? Или же она (Уэс никак не мог отогнать эту мысль) чуточку рада, что он исчез? Джо во многих отношениях разочаровала его, но, если быть честным, какую жизнь предложил он ей?

У Уэса был избыток времени для воспоминаний — и далеко не всегда приятных.

Но Арвон упорно шел к своей цели, его спокойствие и терпение не могли потушить блеска его глаз. Ему удалось преодолеть языковый барьер — пусть сперва это доставалось ему и нелегко, — так что в пещере стало уже не так тоскливо, не так одиноко.

Уэс был не властен изменить положение, в котором оказался, и, понимая это, старался к нему приспособиться. Он был по-прежнему как нельзя более беспомощен и все же теперь не испытывал прежнего страха.

По временам ему удавалось даже забывать про тела в нишах — и на довольно долгий срок.

Теперь Уэс все чаще испытывал странное, почти радостное возбуждение при мысли, что он соприкасается с чем-то выходящим за пределы его понимания. Такое волнение ему уже довелось испытать в прежние годы, когда, вскоре после получения диплома, он занялся исследовательской работой в области эндокринологии. Мало-помалу он забросил свои опыты, а почему — и сам толком не знал.

Но теперь он вынужден продолжать.

Уэс, пожалуй, был даже рад этому. Он более или менее свыкся со своим новым образом жизни, а сознание, что ему предстоит сенсационное открытие, по сравнению с которым первая атомная бомба покажется не важнее заметки кинообозревателя на последней странице газеты, было отнюдь не лишено приятности.

Уэс говорил, и слушал, и пытался справиться с самой трудной задачей — он пытался понять.

С годами у Уэса выработалась профессиональная психология, без которой не может обойтись ни один настоящий врач. Врачебная деятельность — это не только ночные поездки по экстренным вызовам на бешено мчащейся машине и чрезвычайные происшествия в операционных. Тем более, если ты ларинголог и окулист. Большей частью его практика была рутиной, к тому же невыносимо скучной. Во время бесконечно долгих часов приема больных он развлекался тем, что пытался разгадать характер и намерение каждого нового пациента, которого впускала мисс Хилл. Действительно ли этот человек болен или ищет способа раздобыть наркотик? Ипохондрик ли это, который, чихнув, уже воображает, будто у него пневмония, или настоящий больной? Чем занимается тот или иной пациент? Или — что было иногда важнее — чем ему хотелось бы заниматься?

Уэс хорошо набил себе руку в этой игре. Ему бывало достаточно двух минут, чтобы составить о пациенте настолько правильное мнение, что это довольно часто помогало определить его заболевание. Но как понять внутреннюю сущность человека, с которым не имеешь абсолютно ничего общего? В какой мере то, что он считал внутренней сущностью, на самом деле было лишь покроем одежды, манерой говорить, привычными вкусами, любовью к серьезной литературе или анекдотам?

Уэс был вовсе не глуп. Он понимал, что ничего не выиграет, впадая в панику и истерику. Ясно было одно: Арвон — человек, находящийся за пределом его жизненного опыта. Откуда бы Арвон ни явился, кем бы ни был, он — чужой. Как же разгадать его побуждения? Они могут быть какими угодно. Как догадаться, хочет он сознательно причинить тебе вред или только защищается? А от чего ему защищаться? Как узнать, говорит он правду или лжет? Как узнать, для какой цели нужны ему сведения, которых он ищет?

И все-таки Уэс испытывал к нему доверие и даже какое-то теплое родственное чувство. Если бы не Джо и не это неудобное житье…

— Смотри, рисунки, — Арвон протянул Уэсу пачку цветных снимков.

— Фотографии, — поправил Уэс.

Он принялся разглядывать их. На одних были холмистые равнины с высокой травой. На других — снега и льды. На нескольких снимках виднелись странные люди в шкурах. Немного похожие на эскимосов. Уэс стал припоминать диснеевский фильм об эскимосах, но все подробности изгладились из его памяти. Впрочем, это все-таки были не эскимосы. Попадались снимки невиданных животных: огромный косматый зверь, похожий на слона, бык, напоминающий бизона, только гораздо крупнее. Но преобладали снимки, на которых были видны равнины, степи или льды.

— Ваш… э-э-э… мир? — спросил Уэс с некоторой растерянностью.

Арвон не понял.

Уэс взял у него таблички и инструмент для письма. «А ну-ка, — подумал он, — как это проделывают в фильмах?»

Сначала он изобразил Солнце, нарисовав кружок в центре листка. Пока неплохо. Но что находится между Солнцем и Землей? Уэс никогда не занимался астрономией и был в ней осведомлен не больше и не меньше большинства своих соотечественников.

Ну, ладно, некоторые из внешних планет можно пропустить. Плутон, маленькая планета на самом краю, — обойдемся без него. Ну, а как другие? И сколько всего планет? Восемь? Девять? Десять? Уэс покачал головой. Однако его интересовал Марс, недаром же в книгах и фильмах именно оттуда являются на Землю разумные существа. Но с какой стороны Земли рисовать Марс? С той стороны, где Солнце, или где Плутон?

— Черт! — произнес он вслух.

В конце концов Уэс изобразил десять планет на одной линии с Солнцем и протянул табличку Арвону. Тот посмотрел на рисунок с полным недоумением. Впрочем, он ведь видел просто десять ничего не значащих кружков. Внимательно рассмотрев рисунок, Арвон сложил табличку и спрятал ее в карман.

Уэс больше не повторял своей попытки.

Время в пещере текло медленно. Уэс получил обратно свои часы, так что мог теперь следить за его ходом, но по-прежнему не знал, сколько дней успел провести тут. Вполне возможно, что снаружи на смену осени уже шла зима. В горах наступит лютый холод, и пробираться вниз по глубокому снегу будет нелегко — если вдруг он очутится на свободе.

Два дня Уэс изо всех сил втолковывал Арвону, что хочет написать Джо коротенькое письмо: он жив, любит ее и все объяснит позднее. Уэс даже написал это письмо, рассказал Арвону, что такое адрес, и несколько часов тщетно бился над тем, чтобы объяснить такое понятие, как марка.

Арвон взял письмо и прочел его несколько раз. Он разбирал каждое слово отдельно, а потом читал все подряд. И, наконец, он печально покачал головой.

— Но почему? Ведь вам не будет никакого вреда. Никакого! Такая малость…

Но Арвон отказал наотрез.

— Хочу помочь. Но не должен помочь, — сказал он медленно, подыскивая слова. — Риск. Опасность. Большой риск.

Уэс почувствовал, что неестественное спокойствие, владевшее им все это время, покидает его.

— Вы не имеете права держать меня здесь! Ничего не объясняете, не говорите, не делаете. Кто вы такой, черт побери?

Арвон озадаченно сдвинул брови.

«О, господи, это невыносимо!»

Неожиданно Арвон ответил:

— Право! Трудное слово. Очень трудное. Право для вас или право для меня?

— Для обоих! — Уэс почти кричал. — Право есть право!

Арвон улыбнулся и укоризненно покачал головой.

— Я пытаться объяснить… — Он недовольно умолк и поправился: — Я попытаюсь объяснить. Вы попытайтесь понять. Я… мы… не желаем вам зла. Я… мы… делаем, что должны. Поймите.

Уэс молча ждал, что последует дальше.

Странные серые глаза затуманились, их взгляд был устремлен вдаль. С помощью чужих непривычных слов Арвон пытался рассказать то, о чем невозможно было рассказать, пытался перекинуть мост через непроходимую пропасть.

Уэстон Чейз сидел на голых камнях в пещере, где небольшой костер отбрасывал призрачные колеблющиеся блики на темные фигуры, спавшие в нишах сном мертвых, а неподвижный воздух был наполнен тишиной. Он сидел, слушал и старался понять.

Арвон продолжал говорить, огонь постепенно угасал и слабый свет в пещере напоминал серебристое холодное сияние луны…

5

Вокруг корабля не было ничего.

Корабль летел — и летел с чудовищной скоростью, но оттого, что сравнить было не с чем, казалось, будто он неподвижно висит в безликой серой вселенной, в туманной пустоте, вне пространства, вне времени, вне пределов человеческого понимания.

Ни звезд, ни планет, ни далеких галактик, подобных жемчужинам на темном бархате пространства.

Только корабль и серая пустота.

Внутри корабля лысеющий толстяк по имени Нлезин ткнул пухлым пальцем в сторону синеватой металлической стенки, отделявшей их от внешней пустыни.

— По моему скромному мнению, — сказал он, — то, что находится там, и есть идеальный приют для человечества. Мы просто не с того начали, как должно быть ясно любому болвану — даже вам, Црига. Человек для космоса — это слизь, инфекция. Так с какой стати должен он жить на зеленых планетах, под голубым небом? Уж если кто-нибудь заслуживает изоляции в Нигде, так это человек.

Корабль наполнял неприятный пронзительный свист атомных двигателей, работавших в поле искривления пространства. Ощущение было такое, как будто свистит бомба, падающая прямо на тебя, — только эта бомба никогда не упадет.

Црига, чья яркая одежда резко выделялась на фоне мягких зеленых тонов этой комнаты, с горечью чувствовал, что он еще очень молод, однако не собирался допустить, чтобы это могли заметить другие. Црига понимал, что Нлезин старается вывести его из себя — ну что же, посмотрим, кто кого!

— Вы остановились на полпути, — сказал он. — И, как всегда, смотрите на вещи слишком оптимистично. Я же считаю, что даже Нигде — еще чересчур хорошее место для нас. Нет, нам требуется Где-то, еще более страшное, чем Нигде!

Нлезин расхохотался. Он смеялся значительно дольше, чем заслуживала шутка. От смеха он даже прослезился.

— И остряк же вы, Црига, — сказал он. — Вам следовало бы застраховать ваше бесценное чувство юмора не меньше чем в миллиард, чтобы неизменно скрашивать нашу жизнь.

— Идите к черту, — огрызнулся Црига и поторопился отойти.

Нлезин перестал смеяться и повернулся к Арвону, который сидел напротив него и читал.

— А вы что скажете, друг мой?

Арвон с некоторой неохотой оторвался от книги.

— По-моему, вы напрасно дразните малыша.

Нлезин издал губами довольно неэстетичный звук.

— Надо же ему когда-нибудь повзрослеть.

— Разве всем нам не надо повзрослеть?

Нлезин насмешливо фыркнул:

— Прекрасный афоризм. Прямо цитата из какого-нибудь моего романа. Вы слишком много читаете, Арвон. Вы превращаетесь в философа. Вам бы пожить на ферме, вдохнуть запахи коровника, поучиться жить.

Арвон сидел непринужденно и свободно, сильными пальцами легко удерживая книгу на весу. Он слегка улыбнулся, но выражение его глаз было скорее недоуменное, чем веселое.

— Никак не могу понять, Нлезин, для чего вы так стараетесь выглядеть Великим Циником.

— Вы хотите сказать, что мне не надо и стараться, что я и так достаточно несносен?

— Я хочу сказать, что это иногда утомительно, вероятно, даже для вас самого.

— Что же вы не начинаете читать мне проповедь о Благородном гуманизме, как Колрак? Не говорите о единстве жизни, гармонии сфер, об уютности пушистых зверьков…

— Нет, увольте, — Арвон прикрылся книгой, как щитом. — Я лучше почитаю.

Корабль слегка завибрировал, пронзительный свист превратился в невыносимый вой.

Дверь отодвинулась, и в каюту вошел Хафидж — астронавигатор. Он держался очень прямо и спокойно. В его странных черных глазах, когда он скользнул взглядом по присутствующим, читалось не столько презрение, сколько безразличие.

— Через минуту мы выйдем из поля, — сказал он. — Советую привязаться.

— А его воздействие еще сказывается? — спросил Арвон.

— В какой-то степени.

— Но ничего… неожиданного не случится? — Црига вытер ладони невероятно пестрым платком.

Навигатор пожал плечами.

Нлезин не мог упустить такой возможности:

— Нлезину это не нравится, — произнес он свою любимую фразу. — Придется поспать на обратном пути — если только нам удастся благополучно выбраться из поля. Аварийное оборудование приведено в состояние готовности, Хафидж?