Поход викингов

Эгиль Павлин, снова ставший счастливым обладателем большого стада и по-прежнему богатый, выказал недовольство в первый же день прибытия на новые земли.

Эйрик Рыжий и Бьярни наблюдали за выгрузкой скота, сельскохозяйственных орудий и съестных припасов, тогда как несколько землепашцев, под началом Вальтьофа, наспех строили загон для лошадей, коров и овец. В трех больших домах с помещениями для сна, для стряпни и для хранения припасов суетились женщины. Они варили в котлах сушеную треску.

Зная, что Йорм и его моряки находятся рядом, Эгиль Павлин с дерзким видом обратился к Эйрику:

— Ты посулил нам зеленую страну и огромные просторы земли, а что же мы нашли? Одни лишь камни, а растений не больше, чем на пустошах в Эйрарбакки.

Эйрик ожидал подобного взрыва. На этот случай он подготовил убедительные слова:

— Быстро ты теряешь терпение, Эгиль! Мы прибыли сюда в плохое время года. Ведь нам пришлось выжидать в Исландии, пока поспеет ячмень. Зима здесь будет суровой. Снега покроют всю землю. Ледяные языки поползут по фьорду и доберутся до наших судов. Наши отцы изменили Исландию не за один год. Нам придется строить, сеять, распахивать землю, сажать растения, обносить поля каменными оградами. На западе, по другую сторону мыса Братталид, есть и другие долины. Весной мы разделимся и построим новые селения. Это не скоро делается, викинг!

Эгиль ухмыльнулся. Случай был подходящий, чтобы затеять ссору.

— Если я тебя понял верно, Эйрик, ты предлагаешь на работать на тебя. Сначала мы отстроим сотню домов и складов в Восточном поселке, ты поселишься в них со своими людьми, а нам предоставишь какой-нибудь пустынный фьорд. Так знай же, Эйрик Рыжий, что мы тебе не рабы.

Эйрик с величайшим трудом сдерживал гнев.

— На этой земле нет и не будет рабов, Эгиль. Все переселенцы, кем бы они ни были в Исландии, станут здесь свободными людьми. Поля будут вспаханы и засеяны для общего блага, а жилища все приехавшие получат по справедливости. Не пытайся же вселять тревогу в души слабых, Эгиль!

Чванный Эгиль отступил перед суровыми, но убедительными доводами Эйрика, однако Йорм полагал, что на этом успокаиваться не следует. Поскольку яд уже начал просачиваться, нужно, чтобы он как можно глубже растравлял рану. Йорм обладал способностью подливать масло в огонь.

— Эйрик, — сказал он, — я не хочу вмешиваться в твою распрю с Эгилем. Оба вы и правы, и не правы. У нас, викингов, горячая кровь порой заглушает разум. Ты открыл этот край и назвал его Зеленой Землей, чтобы увлечь нас и распалить наше воображение. Пусть будет так! Мы последовали за тобой. Но ведь нельзя отказать Эгилю в мудрости. К его голосу прислушивались в альтинге. Он достаточно сметлив, чтобы с пользой заниматься делами поселка. Так почему бы вам с ним не разделить власть?

Йорм говорил спокойно, равнодушным голосом, будто все это для него, человека, непричастного к спору, не имело никакого значения. Он прекрасно знал, что его слова западут в душу некоторых разочарованных викингов, которые сейчас один за другим оставляли работу и подходили послушать разговор.

Эйрик, подобравшись, как пес, отражающий нападение, сделал Йорму знак молчать, но лукавый моряк не обратил на это внимания. Вдруг, повернувшись к стоявшим полукругом безмолвным слушателям, он облизнул тонкие губы и сплюнул на сторону. Так поступают, когда хотят показать чистоту своих намерений.

— Викинги! Ваше дело решать! Согласны ли вы, что мое предложение справедливо?

Он был так уверен в своих силах, что даже не повысил голоса. Вкрадчивый старик, полузакрыв глаза, стоял и ждал, чтобы высказались его сторонники. Их восторженное одобрение неизбежно должно было найти отклик среди многих колеблющихся — людей, привязанных к Эйрику, но ожесточившихся после трудного плавания и разочарования, ожидавшего их на новых землях.

Но послышалось только несколько возгласов из кучки приверженцев Йорма. Среди них были Торольф Волк, Грим, Хравн — Сын Лосося, Скиди Норвежец, Ивар Горлан и еще десяток других. Наиболее хитрый из них. Грим, сдерживал безрассудный пыл своих товарищей. Он считал, что бесполезно им реветь подобно ослам, если предложение Йорма не вызывает бури одобрительных криков.

Эгиль Павлин волновался. Напротив него, менее чем в десяти шагах, стоял Бьярни Турлусон и в упор смотрел на него. Этот пристальный взгляд раздражал Эгиля. Что еще может прийти в голову проклятому скальду, и почему так слабо поддерживает друга Йорм?

Бьярни положил руку на правое плечо Эйрика Рыжего, как бы советуя ему не торопиться. Эгиль почувствовал, что слишком рано сбросил маску. Он ощутил на спине неприятный холодок, будто потекла струйка ледяной воды.

Йорма тоже охватило беспокойство. Тихим, миролюбивым голосом он повторил свое предложение:

— Отвечайте же, викинги! Считаете ли вы Эгиля достойным разделить власть с Эйриком Рыжим?

Сыну Лосося надоела вся эта неразбериха, и, чтобы покончить с нею, он заорал во всю глотку:

— Эйрик Рыжий нас обманул! Пусть его заменит Эгиль, хотя его и называют Павлином!

Торольф Волк, Скиди Норвежец и Ивар Горлан, опешив, переглянулись. Грим, поняв, что дело проиграно, переметнулся к другой группе. Дурак Лосось испортил все дело. Со всех сторон послышались смешки. Викинги облегченно вздохнули. Теперь они больше не боялись смотреть друг другу в глаза. Козни Эгиля были шиты белыми нитками. Йорм Хитроумный, убедившись в провале своего замысла, решил дожидаться лучших дней. Подражая бесстрастному голосу судьи, наблюдающего за правильным ходом поединка, он обратился к Эйрику Рыжему:

— Я ведь только хотел помочь нашему устройству на Зеленой Земле, но раз викинги не принимают моего предложения, говорить больше не о чем.

Покинутый всеми, Эгиль молча удалился. Глаза Бьярни Турлусона поблескивали, и заговорщик прочел в его взгляде жестокую насмешку. Неожиданно споткнувшись о камень, Эгиль тяжело упал ничком и, не в силах вынести раздававшихся кругом взрывов хохота, остался лежать, обессиленный, смешной, лишенный всего своего ложного величия. Он дрожал от ярости, как связанный бык.

Йорм закричал еще раз настолько громко, чтобы все услышали:

— Ну, вот и хорошо! Мне добавить нечего.

Люди в нерешительности топтались на месте, будто не удовлетворенные исходом этой ссоры.

— Если тебе больше нечего добавить, Сын Лиса, то вместо тебя скажу я… — раздался вдруг из толпы незнакомый голос.

И Вальтьоф Турлусон, за которым, как две тени, следовали Лейф со Скьольдом, смело раздвинул ряды слушателей. В толпе зашумели: Вальтьоф заменил имя отца Йорма самым оскорбительным прозвищем, какое только могло быть: он назвал Йорма Сыном Лиса.

Те, кто хорошо знал Вальтьофа, были поражены его смелостью. Впервые за многие годы его взгляд выражал спокойную уверенность.

Он шагнул к Йорму, который растерянно смотрел на него, не зная, как отвести грозящий ему удар.

— Ты так оскорбляешь меня, Вальтьоф, будто я причинил тебе какое-нибудь зло. Не забывай, что я привез тебя на борту моего корабля. Отца моего и вправду звали Рыжим, но это не имеет ничего общего с обманчивым нравом Лиса.

Его маленькие глазки метали искры и впивались в лицо Вальтьофа, словно искали объяснения этому неожиданному выпаду. Вальтьоф, не выказывая волнения, остановился перед Йормом.

— Твой отец здесь ни при чем, Йорм! Лис притаился в глубине твоей души, и с того самого дня, как ты появился на свет, вы связаны с ним, как быки в одной упряжке. Вас может удивить, друзья мои, что Вальтьоф Печальный, Вальтьоф Тихий вдруг заговорил перед таким многолюдным собранием. Но ведь сейчас решается успех всего нашего дела.

Он отвернулся от Йорма и продолжал:

— Я заговорил потому, братья, что от этого зависит наша жизнь. Я прошу вас выслушать меня внимательно. Потом вы вольны будете поступить, как найдете нужным. Всего лишь трое суток мы находимся на новой земле, куда добровольно последовали за Эйриком Рыжим, а уже среди нас поселилась вражда.

От этого человека исходила какая-то удивительная сила убеждения. Он не успел высказать свои обвинения против Йорма, но все уже почувствовали, что ни малейшая ложь не сойдет с уст этого человека, на лице которого залегли преждевременные морщины.

Йорм лучше кого-либо другого понимал, какая опасность над ним нависла.

— Вальтьоф хочет обвинить меня в вымышленных грехах! — закричал он отчаянным голосом. — А почему? Да потому, что Бьярни Турлусон завидует мне. Замолчи, Вальтьоф, и останемся добрыми друзьями! У тебя нет более преданного друга, чем я!

Не обращая внимания на эти льстивые слова, Вальтьоф привлек к себе обоих сыновей и выдвинул их вперед.

— Слушайте, викинги! Вот мое единственное сокровище на этом свете. Головами детей моих клянусь говорить только правду. А если я погибну раньше, чем докончу мой рассказ, младший заменит меня. Я поведал ему о предательстве Йорма, хозяина «Гуся», чтобы зло не осталось безнаказанным.

— Ложь! Ложь! — завопил Йорм. — Скажите же ему, что это ложь! Ведь вы все знаете меня!

Он призывал в свидетели моряков своего судна, но его протесты не находили отклика. Торольф Волк, Скиди Норвежец и Ивар Горлан смотрели куда-то в сторону. Один лишь Сын Лосося поддерживал его, проворчав несколько необдуманных слов, окончательно подорвавших доверие, на которое надеялся Йорм.

Выждав, чтобы Йорм перестал бесноваться, Вальтьоф спокойно продолжал:

— Я обвиняю Йорма, Эгиля Павлина, Скиди Норвежца и десяток других, чьих имен я не знаю, в том, что они хотели поднять бунт против Эйрика Рыжего. Это было однажды вечером на борту «Гуся». Я поднимался из трюма, где ухаживал за лошадьми…

Лицо Вальтьофа оживилось, будто гнев стер с него серый налет, покрывавший его, как маска.

Викинги почтительно слушали, как разматывался клубок заговора. Эгиль Павлин попытался протиснуться сквозь первый ряд, чтобы затеряться в толпе, но кузнец Бьорн Кальфсон грубо вытолкнул его на середину круга. Тогда Эгиль бросился на Йорма и стал изо всех сил бить его в грудь кулаками.

— Это все ты подстроил, Йорм! По справедливости наказан должен быть ты один. Я хотел только земли, чтобы мои стада приносили больше дохода.

Эйрик Рыжий, который до этой минуты стоял неподвижно, подошел к Вальтьофу:

— Тебе незачем продолжать, Вальтьоф! Эгиль сам признал свое участие в заговоре, и Йорму нечего возразить. Очень досадно, что на земле, которой еще не коснулась мотыга, уже начинаются распри. Но, может быть, это и к лучшему. В Гренландии пока нет законов, мы их еще не установили. Я не стану мстить ни Йорму, ни Эгилю. С востока на запад тянутся обширные земли. Все недовольные могут поселиться там, где им заблагорассудится. Они получат свою долю орудий, скота и семян. «Гусь» — собственность Йорма. Пусть он у него и останется! Вдоль западного побережья нет недостатка во фьордах.

— А я могу увезти свое стадо? — спросил Эгиль.

— Этим ты окажешь нам услугу, — пошутил Эйрик. — Если твои быки похожи на тебя, они будут только портить наших. Собирай их скорее и уходи отсюда прочь!

— Дай мне немного времени на сборы, — попросил Йорм. — Хоть несколько дней.

Дело обернулось для заговорщиков не так уж плохо, и склочник Йорм немного воспрянул духом. Быть может, эта отсрочка позволит увезти из Восточного поселка побольше людей.

— Вы уедете сегодня же вечером, — резко оборвал его Эйрик. — Пока Эгиль будет считать коров, ты, Йорм, собери своих людей. Клянусь Тором, я охотно уступаю тебе Скиди Норвежца, Грима и всех им подобных. А сын Лосося сумеет позабавить вас по вечерам.

За Йормом и Эгилем последовали двадцать семейств и двенадцать неженатых мужчин. Это составляло семьдесят девять человек, включая детей. Тут были моряки с «Гуся», к которым присоединились недовольные, ожидавшие найти в Гренландии жизнь, свободную от всяких забот. Бьярни и Лейф Турлусон занимались выдачей отъезжающим их доли ячменя, съестных припасов и сельскохозяйственных орудий. Когда настала очередь Йорма, Лейф оказался с ним с глазу на глаз.

Йорм наклонился к Лейфу:

— Предупреди отца, Лейф Турлусон, что я ничего не забуду.

Юноша прямо смотрел ему в глаза:

— Если когда-нибудь на этой земле с моим отцом случится несчастье, а твоя рука или твой язык будут тому виной, я проломлю тебе голову, Сын Лиса. И знай, что это не пустая угроза.

Йорм отошел со своей сетью и двумя гарпунами. Лейф проводил его взглядом до песчаной отмели фьорда. Изгнанники переносили на борт «Гуся» свою долю имущества. Из трюма, где содержался скот, шел едкий запах пота и прелой соломы. На носу и на корме громоздились тюки звериных шкур и мехов. Трое подростков, вооружившись длинными ремнями, отгоняли рои чаек, слетавшихся с высоты на парусину, где были разложены зерно и сушеная рыба. Чем меньше времени оставалось до отплытия, тем больше все суетились, бегая с корабля на берег и с берега на корабль. В этой сутолоке не смолкала перебранка женщин, рассаживавших маленьких детей под скамьями гребцов, чтобы уберечь от холодного ветра, дующего с суши.

Эгиль Павлин стоял, опершись на перила, безучастный ко всему, что происходило вокруг него. Его не огорчал отъезд из Восточного поселка. Где бы «Гусь» ни бросил якорь, где бы изгнанники ни решили основать поселение, везде он будет первым по богатству и положению. А здесь он должен был подчиняться Эйрику Рыжему. Судьба обернулась против него. Но он не таил злобы на великого викинга. Весь гнев и ненависть сосредоточились у него на Вальтьофе Турлусоне, который раскрыл перед всеми тщательно подготовленный заговор.

Придет время, и он отомстит этому человеку, унизившему его при всех. У Эгиля в ушах до сих пор отдавался оглушительный взрыв хохота, приветствовавшего его плачевное падение.

По сходням шел на корабль Йорм. Эгиль двинулся ему навстречу. Эгилю очень хотелось знать, как встретит его теперь хозяин «Гуся».

Йорм опустил широкую ладонь на руку Эгиля.

— Забудем взаимные обиды, Эгиль! — сказал он. — Теперь нам необходимо объединиться. Если мы с тобой найдем общий язык, нам не придется склонять голову перед Эйриком и его дружками. Наше положение выгоднее, чем их.

И, так как Павлин, пораженный бодрым настроением Йорма, удивленно поднял брови, моряк наклонился к Эгилю и сказал так, чтобы никто не мог его услышать:

— У нас то преимущество, Эгиль, что мы знаем, где их найти, а сами можем долгое время скрываться от них. Они выделили нам нашу долю семян и скота, орудий и гарпунов. Клянусь Тором, настанет срок, и мы вернемся сюда за всем остальным. Наши предки были пиратами, Эгиль. Если ты согласен, мы восстановим их обычаи на новой земле, а тебя изберем вождем.

— Ты умен, Йорм! Твои слова мне по душе. Знай, что здесь остается человек, у которого я мечтаю вырвать сердце из груди. Ради этого я готов стать пиратом или берсерком.

— А заодно приятно будет разделить добычу, Эгиль! Позднее мы будем совершать более далекие набеги.

— Я пойду за тобой, Йорм, но поклянись, что ты поможешь мне отомстить этому человеку. Ведь ты понимаешь, о ком я говорю?

— Конечно, о Вальтьофе Турлусоне. Не бойся, Эгиль, у меня накопилось не меньше обид на этого медведя! Обещаю тебе, что жертвой первого же набега станет Вальтьоф Турлусон. Если мы захватим его живьем, можешь, если тебе захочется, растерзать его. Если же он от нас ускользнет, то, быть может, нам удастся взять его детенышей.

— Ты дальновиден, Йорм. Хорошо, что ты мне доверился.

Эгиль Павлин принял важный вид, напыжился и тоном, подобающим вождю, произнес одну из тех фраз, какими прежде любил пересыпать свои речи перед судьями альтинга в Исландии:

— Я сумею проложить новые пути, Йорм!

Йорм одобрительно кивнул. Сейчас не время было противоречить этому напыщенному чурбану.

Между тем заканчивалась погрузка земледельческих орудий. Грим и Скиди Норвежец, завершая шествие, катили бочонок с крепким пивом, которое получалось от брожения брусничных и можжевеловых ягод. Двум пройдохам удалось выклянчить его. В ту минуту, когда Йорм уже отдавал приказ поднять парус, к «Гусю» подошли Эйрик Рыжий и Бьярни Турлусон с сыновьями Вальтьофа.

— Эгиль, Йорм и все, кто последовали за вами! — обратился к отъезжающим Эйрик. — Я желаю вам доброго пути. Гренландия велика, и места хватит всем. Желаю вам успехов и процветания, но не вздумайте возвращаться в Восточный поселок. Если вы это сделаете, я прогоню вас, как собак. Для нас вы отныне чужие, и мы не хотим больше видеть ни вас, ни ваших потомков.

Это была не угроза. Это были издавна принятые слова, которыми провожали изгнанников. Эгиль, Йорм и их приспешники своими делами сами отделяли себя от общины, и община порывала с ними всякую связь.

Спорить было не о чем. Йорм поднял руку, и двенадцать пар весел погрузились в воду. Судно отвалило от берега. Жители Восточного поселка возвратились к прерванным работам.

— Дядя Бьярни, — задумчиво сказал Лейф, — что их ожидает?

Скальд пожал плечами.

— На этом судне слишком много плутов и лодырей, а таких едва ли ожидает завидная участь. Скажу тебе по совести, мой мальчик: не будь на борту женщин и детей, я пожелал бы, чтобы «Гусь» раскололся пополам в открытом море.

Глава IV

ДЛЯ БУДУЩЕГО УРОЖАЯ

Отъезд Эгиля, Йорма и их приспешников мало отразился на жизни Восточного поселка. Колонистов ждало множество неотложных дел, и каждый час был дорог. Скоро суровая северная зима, как голодная волчица, набросится на долины и фьорд. Эйрик, Бьярни и все те, кому уже дважды привелось зимовать в Гренландии, знали, что нужно хорошо использовать двух — или трехнедельную отсрочку. К счастью, ветры не меняли юго-западного направления. Они гнали перед собой по небу тяжелые тучи, которые внезапно разражались ливнями. Эти поздние осенние дожди не только не охлаждали трудовой пыл викингов, но даже подстегивали их старания. Ведь стоит ветрам повернуть, как на смену дождям придут снега, и зима воцарится на всем плоскогорье.

Строительного камня было хоть отбавляй. Его даже не нужно было выламывать из скал. Гранитные плиты и толстые пласты сланца покрывали склоны фьорда.

Стоило лишь нагнуться, и можно было выбрать подходящий для кладки стен материал. Болотистая низменность в долине с избытком поставляла глину и торф.

За одну неделю двенадцать длинных строений и тринадцать поменьше, похожих на исландские постройки, начали растило обе стороны от трех домов, возведенных Эйриком в предшествовавшем году. На время холодов и люди, и животные найдут кров. А весной в свободное время можно будет расширить поселок и предложить каждой семье поставить собственный дом.

С каждым приливом во фьорд заносило огромные косяки трески. В некоторых местах вода бурлила под натиском рыбы. Словно серебряная дорога протянулась по морю. Даже самые бывалые исландские рыбаки не видали ничего подобного. Для лова трески не требовалось ни закидывать сети, ни прибегать к помощи гарпунов. Кузнец Бьорн Кальфсон роздал всем железные пики длиной от шести до семи футов, и мужчинам оставалось только глушить эту кишащую массу, которая два раза в сутки заполняла фьорд. Добычу перестали считать. Груды битой трески были выпотрошены и прокопчены над кострами из морских водорослей, разведенными на песчаном берегу.

Лейф и Скьольд предпочли бы разделить труд рыбаков, но Вальтьоф забрал под свое начало всех юношей поселка и приобщил их к однообразной и неблагодарной работе по расчистке и вспашке почвы. Отлынивать не приходилось. Будущая жизнь всей колонии зависела от их упорных усилий. Сейчас самые насущные нужды поселка взрослые мужчины удовлетворяли охотой, рыбной ловлей и строительством, тогда как женщины собирали морские водоросли, ухаживали за коровами, овцами и козами, конопатили щели в стенах, готовясь к долгой зимовке. Вальтьоф и молодежь заботились о будущем урожае. Весь день Лейф, Скьольд и другие подростки — Торомы, Олафы, Гюнланги, Бьорны, Ульфы, Хруты — карабкаясь по склонам трех долин, очищали пашню от валежника, корчевали кустарник, взрыхляли острыми мотыгами каменистую почву, удобряли ее, закапывая в борозды мох и навоз.

Однажды утром юноша, по имени Торкель, взбунтовался. Хватит с него по прихоти Вальтьофа унавоживать эту тощую землю!

— Такой труд недостоин воина, Вальтьоф! Ты заставляешь нас работать, как рабов. Я пожалуюсь отцу!

Вальтьоф вместо ответа схватил Торкеля за шею и повалил лицом вниз, в грязь.

— На этой земле, — вмешался Эйрик Рыжий, — нет рабов. Так научись же любить камни Гренландии, которая сделала тебя свободным человеком. Отныне твоя родина здесь. — И, не обращая внимания на вопли Торкеля, он вымазал ему лицо навозной жижей. — Эта земля твоя, никто ее прежде не обрабатывал. Здесь воины не нужны. Так вставай и не обижайся — ведь многие из твоих дружков думают про себя то, о чем ты сказал вслух.

Вальтьоф взглянул на Лейфа. Сын опустил глаза.

Торкель, не проронив ни слова, принялся за работу.

Ни Эйрик, ни Бьярни не могли бы добиться большего от этих строптивых мальчишек, чем удалось Вальтьофу. В любую погоду он шел всегда впереди — спокойный, добродушный, внешне безразличный ко всему, что происходило вокруг. Но стоило тому или другому пареньку вспомнить игры в Эйрарбакки, площадки для борьбы, прибрежные скалы Боргарфьорда, старик оборачивался и говорил:

— Вы теперь чужие в том краю. В Исландии, на старой земле, для вас нет места. Вам первым носить имя гренландцев. История этой земли начинается с вас. У нее еще нет героев, песен, саг. Вы должны дать все это Гренландии!

Лейф, Скьольд и их друзья внимательно слушали Вальтьофа и повиновались ему во всем. Поэтому, когда он приступил к первой запашке, юноши весело впряглись в плуги, когда-то привезенные из Норвегии. Самые сильные волокли их, а те, кто послабее, изо всех сил налегали на ясеневые рукоятки.

— Ну, Вальтьоф просто подменил наших сыновей! — говорили отцы. — Они работают улыбаясь и ложатся спать поздней ночью. Старик просто чародей!

Однако некоторые находили, что бывший хозяин Окадаля слишком требователен к их мальчуганам.

А кое-кто не верил в успешность его нового способа сева.

— Где это видано, чтобы человек в здравом уме в такое время года готовил землю под ячмень! Все зерно, конечно, сгниет.

Площадь в семь тысяч на семь тысяч футов была перепахана в низменной части трех долин. Дожди выпадали все реже. Внезапно налетали ветры и снова улетали, как бы боясь, что их здесь захватит зима. Нельзя было медлить и людям.

Вальтьоф и его юные помощники сеяли ячмень и крапиву на самых высоких участках, а овес, который называли его старинным именем «гестакорн», — в наиболее защищенных от ветра и влаги уголках.

Как-то вечером, когда они досевали последний клочок земли, Вальтьоф привлек к себе Лейфа. Старик держал на заскорузлой ладони горсточку овсяных семян.

— Вот первые семена, сынок, которые люди доверяют этой земле. И я чувствую, что она не останется неблагодарной. Быть может, вам, молодым, я порой казался грубым, но нужно было добиться, чтобы именно вы подняли в Гренландии целину. Со временем вы этим будете гордиться.

Лейф поднес к губам узловатую от работы руку отца. В этом порыве лучше, чем на словах, выразились его восхищение и признательность. Никогда еще отец и сын не были так близки друг другу. Вальтьоф улыбался, и в блеске его глаз Лейф уловил веселый огонек, который придавал такую живость взгляду дяди Бьярни.

На следующий день в Гренландию пришла зима. Снег падал не переставая, ночи стали прозрачны, как кристалл. Вскоре воздух словно загустел и застыл. Ледяные языки поползли по фьорду, захватывая в плен стоящие на причале суда. Все снасти на них мужчины предусмотрительно смазали жиром. Обледеневшие склоны долин покрылись несметными стаями гаг, тупиков и полярных сов. Они прилетели из более холодных мест.

Морозы были менее люты, чем в Исландии, но исключительная чистота воздуха, казалось, усиливала колючие порывы ветра, метавшегося по долинам.

В домах с плотно закрытыми дверьми ровное тепло поддерживалось очагами, в которых горели торф и сухой навоз.

У огня объединялись близкие по родству семьи. Съестные припасы были общими, и по утрам глава каждой семьи получал для себя и для своих близких положенное количество рыбы, крупы, капусты или бобов.

По всем приметам охота обещала быть обильной. Белые медведи в поисках рыбы бродили по берегу моря. Ловкие охотники окружали страшных зверей и нападали на них с пиками и рогатинами. За один день Эйрик Рыжий, Бьярни Турлусон и Бьорн Кальфсон забили шестерых медведей: четырех самцов и двух самок. Моржи легко подпускали к себе людей, и нередко удавалось в одно утро добыть несколько штук.

Как правило, в новолуние снежные бураны нарушали покой фьорда. Разбушевавшиеся на просторе ветры завывали вокруг жилищ, и, пока не стихала вьюга, нечего было и думать об охоте и рыбной ловле.

Лейф и Скьольд подружились с Бьорном Кальфсоном. Бьорн принадлежал к старинному роду кузнецов, выходцев из Дании. Шести футов ростом, широкоплечий, рыжеволосый и рыжебородый, с мохнатой, как у медведя, грудью и мрачным, испещренным мельчайшими ожогами лицом, кузнец был страшен на вид. Как и Вальтьоф, Бьорн по природе был молчалив, он мог за целый день не проронить ни слова. Тогда казалось, что вся его сила сосредоточивалась на квадратной, высотой в фут наковальне, на которой он без устали ковал косы и топоры, ножи и гарпуны, замысловатые крючки для ловли палтуса, всевозможные орудия и железные части для судов.

Кальфсон устроил свою кузницу в пристройке за домом Вальтьофа. Пока он бил молотом, наслаждаясь жаром у наковальни, Лейф или Скьольд раздували мехи над торфяным очагом.

— Давай живее, тролль! Посмотри на мои руки: мой отец, Бьорн Рыжая Голова, заставлял меня с пяти лет раздувать мехи. — У кузнеца были огромные, с набухшими жилами руки. — Самый первый викинг был кузнецом, малыш! В давние времена, собираясь в поход, викинг ковал себе меч, а когда возвращался в Норвегию, ковал себе лемех для плуга. А я, я чую железо в земле, как лиса чует зайца. И я буду искать железо везде, даже подо льдом, и, когда найду его, выкую для каждого мужчины меч, который не разъест ржавчина.

Он громко хохотал, и смех придавал его лицу еще более свирепое выражение. Порой Бьорн своей медвежьей лапой брал Лейфа за подбородок.

— Из тебя вышел бы неплохой кузнец, но тебя ждет иная судьба… на море. Что ж, добрый моряк стоит хорошего кузнеца!

В тесном общении с огнем и металлом Бьорн Кальфсон обрел дар предвидения, недоступного простым смертным. Он предсказывал будущее, и не раз его проникновение в тайны грядущего поражало окружавших его людей, но Бьорн упорно отказывался делиться с викингами своими знаниями. Только для Лейфа, сына своего друга, кузнец делал исключение.

Когда Бьорн пел, кузница гудела тысячей отголосков. Могучий бас Кальфсона будил душу, вложенную кузнецом в ножи, железные котлы и косы. Бьорн знал только одну песню, песню Грима, непревзойденного кузнеца:

Кузнец подняться должен до зари,

Коль ждет награды за упорный труд.

Мехами буйный ветер порожден.

Железо докрасна раскалено.

Тяжелый молот мой кует его

Под мерное гудение мехов.

И он наносил удар за ударом. Наковальня разбрасывала кругом венки искр, а молот с ураганным грохотом обрушивался на раскаленный металл.

Лейф с уважением посматривал на Бьорна. После Эйрика Рыжего, дяди Бьярни и его отца, Вальтьофа, кузнец Кальфсон был наиболее почитаемым человеком на острове. И разве не предсказывал он славное будущее тем, кто уходит в море?

Эйрик и Бьярни часто заходили в кузницу. Они делились с Бьорном своими планами на весну, советовались об ограждении полей, о постройке новых домов и верфи, которую можно было возвести прямо на песчаном берегу.

Бьорн поглядывал на обоих моряков, хмуря почерневшие от угля брови.

— Таким, как вы, долго не усидеть на одном месте. Ваши глаза уже обращены к морю.

Эйрик и Бьярни возражали ему, но кузнец в ответ лишь медленно покачивал головой.

— Вы не лукавите, когда обещаете поселиться здесь навсегда, но беспокойство уже охватило и гложет вас, хотя вы этого еще не замечаете. Так соль разъедает парусину, разрушая ее понемногу. Парус на вид совсем крепкий, но в один прекрасный день расползается у вас в руках. Придет час, когда тяга к дальним странам окажется сильнее всех привязанностей, которые удерживают вас здесь.

Лейф жадно прислушивался. Разве Эйрик Рыжий не говорил ему во время бури, что Гренландия для них — только временная остановка? Речи викинга запечатлелись в памяти юноши. Он мог повторить их от слова до слова: «Море — наш давний враг. Вместе мы победим его. И мы будем все дальше на запад отодвигать наши рубежи».

Казалось, Бьорн Кальфсон сам был свидетелем этих смелых слов. Разговор на этом прервался. Бьярни и Эйрик только посмеялись в ответ на речь кузнеца.

— Пойдемте с нами, ребята, — сказал дядя Бьярни. — Этого вещуна-кузнеца нужно оставить одного в его логове.

Лейф и Скьольд проводили Эйрика и Бьярни до большого дома, где женщины мололи меж двух каменных кругов зерно и красили отваром мха, вереска и морских водорослей привезенные из Исландии полотна.

Бьорн и Вальтьоф остались одни. В этот вечер, вопреки привычке, они долго беседовали. Бьорн предложил другу поставить на косогоре ближней долины ферму и кузницу на общем участке.

— Морозы не так уж суровы, чтобы помешать нам работать и зимой. Камни лежат под снегом. Стоит только разгрести сугробы, чтобы их достать. Может быть, ты находишь, что я нетерпелив, Вальтьоф? Согласен. Но должен же кто-нибудь показать пример. Нужно, чтобы люди привыкли считать эту землю своей родиной. Нужно, чтобы они здесь закрепились. А для этого пусть застраивают ее. Эйрик Рыжий и твой брат по нраву своему морские бродяги, море необходимо им, как дельфинам. Они снова уйдут скитаться по морям в погоне за сказкой.