Загадки судьбы

Крючкова Ольга

Загадки судьбы

Пролог

– Марфушенька! Ну, пожалуйста! – в голосе Сонечки Бироевой проскальзывали капризные и в то же время жалостливые нотки.

– Нет, Софья Николаевна, и не просите. Говорю вам ещё раз: НЕТ! – решительно высказалась горничная. – И не умею я вовсе. Кто вам вообще сказал такую глупость?

– А вот и сказали!!! Я точно знаю: ты умеешь! – настаивала безотвязная Сонечка.

– А, ежели, батюшка ваш прознает? – выкинет меня прочь из дому. Куда я пойду? – я здесь в прислугах самого детства!

– Не волнуйся, Марфуша, папенька ничего не узнает, – бодро заверила Соня. – Я так хочу! – топнула она ножкой, выказывая тем самым свой гнев и крайнюю раздражительность.

Марфуша же отвернулась и продолжила вытирать пыль с комода.

– Ах, так! Ты на меня и смотреть не желаешь?! – возмутилась юная барышня. – Тогда я…я …я – тянула она, думая чем бы пригрозить несговорчивой горничной и заставить-таки воплотить свой план, но так ничего и не придумав, достала из потайного ящика секретера красивую расписную шкатулку и открыла её.

В шкатулке было полным полно различных украшений, которые ей дарили то на именины, а то и вовсе – просто так. Но один подарок приводил юную Сонечку в трепет: серебряный массивный мужской перстень с крупными терракотовыми гранатами. Девочка любила украдкой от домашних доставать свою потаённую сокровищницу, доставать гранатовый перстень и…предаваться мечтам.

Соня извлекла перстень из шкатулки и украдкой от Марфуши поцеловала его: ведь это подарок самого Серёженьки!

Сергей Васильевич Воронов, или попросту в доме Бироевых – Серёженька, так как он приходился сёстрам Сонечки и старшей Елизавете, троюродным кузеном, привыкли с самого его детства. А теперь же, когда он достиг возраста и поступил на службу в гусарский полк в чине корнета, и вовсе были рады, особенно девочки. Сонечка так вообще краснела при встрече с юным корнетом, чем доставляла не мало удовольствия ехидной Лизке, и та не упустив возможности, отпускала в адрес младшей сестры колкие замечания.

Сергей и сам подозревал о чувствах своей кузины – вёл себя достойно, ибо считал, что высмеивать подобные вещи недостойно настоящего мужчины, а гусара – в особенности. Но Лизонька не была ни гусаром, ни мужчиной, и продолжала насмехаться над младшей сестрой.

Однажды, видя такое дело, Сергей и вовсе сжалился над Сонечкой и подарил ей свой перстень, правда, тот ему был дорог, – но чего не сделаешь ради юной барышни!

Лизка от такого поступка прикусила язык и сильно обиделась на сестру, так как сама имела виды на кузена. Соня же пришла в неописуемый восторг, прижала перстень к груди, пообещав, что он будет её самой великой драгоценностью.

С тех пор минуло полгода, приближалось Рождество, и Сонечке уж очень хотелось узнать: с кем суждено ей будет связать свою судьбу? – дай Бог, чтобы с Серёжей.

* * *

Теперь же Соня нарочито демонстративно, надела перстень на большой правый пальчик, впрочем, он всё равно сваливался, и покрутила так, чтобы на камни попали отблески свечи, отчего гранаты приобрели просто мистический оттенок.

Любопытная Марфуша еле сдерживалась, делая вид, что увлечённо продолжает бороться с ненавистной пылью. Наконец она не выдержала и обернулась.

– Чего это у вас, Софья Николаевна? Никак новая безделица появилась?

– То же скажешь: БЕЗДЕЛИЦА! – возмутилась юная барышня. – Это подарок самого Сергея Воронова. Он мне перстень подарил прошедшим летом. Так-то вот! Просто взял и подарил!

– Просто – не бывает! – возразила умудрённая опытом Марфуша. – Он старше вас, почитай, на четыре года, ему уж – семнадцать минуло.

– Ну и что! – недоумевала Соня. – Мужчины рано не женятся. Это нас в шестнадцать лет замуж выдают…

– Вас не выдадут, едва тринадцать исполнилось. Не беспокойтесь. Батюшка ваш, Николай Дмитриевич, уж больно строг и считает, что замуж раньше восемнадцати выходить не след.

Соня и сама прекрасно знала о строгих взглядах своего папеньки, статского советника, чего-чего, а строгости в нём было более, чем достаточно, недаром – важный чиновник. Но всё равно не унималась, отчаянно пытаясь привлечь Марфушу к воплощению своего плана.

– Ну, Марфуша-а-а… – снова протянула она. – Неужели моя судьба тебе безразлична?

– Вовсе нет, Софья Николаевна! Но…но…

Соня поняла: настал тот переломный момент, когда необходимо найти нужное слово и… упрямая Марфуша непременно согласиться.

– Я заметила, что сестрица моя, Лизка, постоянно пребывает в мечтах. Уж не по Сергею ли Васильевичу? – она лукаво улыбнулась и искоса посмотрела на горничную.

Та охнула.

– Да, что вы, право! У неё на уме совсем другой кавалер!

– Да, а я не уверена… Ну, Марфуша-а-а, – снова заныла Соня. – Помоги мне, одна я не справлюсь.

– Ох! Софья Николаевна, подведёте вы меня под монастырь!

Горничная всплеснула руками, понимая, что барышня не отстанет.

– Ага! – ликующе воскликнула юная негодница. – Значит, согласна!

– Если, барин прознают…

– Не волнуйся, – самоуверенно заявила Соня, – я всё возьму на себя.

– Ну ладно…раз так…то, пожалуй, можно… – сдалась Марфуша.

Соня подпрыгнула, отчего её прелестные пшеничные локоны всколыхнулись, и захлопала в ладошки.

– Ох, Софья Николаевна, рано вы радуетесь. Дурная это примета…

– Прекрати, Марфуша, страх-то нагонять! Перед Рождеством во всех деревнях гадают на суженого – и ничего! Нечистый дух ещё никого не сцапал и в зеркало не уволок!

– Ладно, приду к вам сегодня в спальню – ровно в двенадцать надо поставить зеркала…

* * *

Без четверти двенадцать Соня и Марфуша, словно две заговорщицы, тайком от домашних, стараясь не нарушать их покоя, – впрочем, они итак спали – уединились в спальне юной барышни, поставили два небольших зеркала друг напротив друга и рядом чашку с чистой водой.

Соню трясло от волнения и нетерпения. Марфуша же, как заправская гадалка, взяла свечу из белого воска, зажгла её и начала выписывать ею замысловатые круги перед зеркалами, затем она понесла свечу к чаше с водой, куда закапал растопленный воск, образуя на поверхности воды замысловатые фигурки.

– Суженный, ряженный, – нашептывала Марфуша, – приди к невесте своей, покажись! Велю тебе именем Мокоши[1] – покажись!

Соня затрепетала, как осенний лист на ветру: Марфуша совсем ума лишилась – ещё и Мокошь в помощницы призвала!

– Теперь, Софья Николаевна, смотрите в зеркала. Внимательно смотрите! В каком из них покажется ваш суженный – неведомо!

Соня чуть сознание не потеряла от страха, но девичье любопытство взяло верх, она во все глаза смотрела, как и велела Марфуша. Так она просидела некоторое время, снедаемая страхом, любопытством и уже усталостью… Наконец в правом зеркале появилась чёрная точка, она медленно нарастала.

Сердце Сонечки упало… Лицо покрылось холодной испариной.

– Идёт… – констатировала Марфуша.

Девочка и сама видела, что – идёт, вопрос: кто именно?

Черты лица суженного были размыты, словно на зеркало натянули кусок прозрачного шёлка, но одно Соня разглядела точно: на правом глазу суженного была чёрная повязка, стало быть, её будущий супруг – одноглазый.

Соня расстроилась и заплакала.

– Говорила я вам, Софья Николаевна, пустое всё это. Нечего Мокошь гневить.

Но Соня была неутешна, она всхлипывала, причитая:

– Не хочу одноглазого… На что он мне, урод такой? Хочу Серёжу! И не верю я в твою языческую Мокошь!

Марфуша опустила зеркала стёклами вниз, заметив:

– Всё милая, дело сделано: супротив судьбы не пойдёшь. А ежели вздумается – жди беды.

* * *

На следующее утро Лиза с ехидной улыбочкой подошла к Марфуше.

– Ты что ворожеей стала? – как бы невзначай поинтересовалась она.

Горничная обмерла и… растерялась.

– С чего вы это взяли, Елизавета Николаевна?

– Да с того, что топала ты по коридору с обнимку с зеркалами, а потом в Сонькину спальню завернула…

– Ничего я не топала и в спальню не заворачивала… – пыталась оправдаться Марфуша.

– Вот расскажу папеньке, что обучаешь Соню разным языческим обрядам: он тебя со двора погонит, как ведьму…

Марфуша перекрестилась.

– Грешно вам, барышня, такие слова говорить.

– Да? Неужели? А суженных да ряженных вызывать не грешно?

Лиза злобно рассмеялась.

Марфуша поняла: она всё подслушала под дверью, теперь жди неприятностей от барина: «Ох, не надо было соглашаться и потакать Соне… Ну уж всё – дело сделано…»

– Но мы можем с тобой договориться, – предложила Лиза.

– Это как?

– Я ничего не скажу папеньке, а ты мне расскажешь: что Соня видела в зеркале?

Марфуша замялась, ей не хотелось подводить юную барышню, но страх перед барином был слишком велик.

– Хорошо… Там одноглазый показался…

Лиза звонко рассмеялась.

– Как? Что суженный – кривой на один глаз?!

– Ну… не кривой, словом, повязка у него была чёрная, как у Кутузова, что на портрете у барина в кабинете.

– Ага!!! – воскликнула довольная Лиза. – Как у Кутузова! Понятно…

Она направилась в спальню Сони, та уже встала и сидела в батистовой ночной сорочке перед зеркалом.

Лиза резко распахнула дверь:

– Прекрасно, голубушка! Ты что там одноглазого своего высматриваешь? – ехидно поинтересовалась она.

Соня вздрогнула.

– А ты…ты откуда знаешь? Подслушивала? Как тебе не стыдно?! – негодовала она.

– Это почему же мне должно быть стыдно?! – в свою очередь возмутилась Лиза. – Вот расскажу всё папеньке! Ты же знаешь, как он относится к ворожбе и гаданиям!

– Лиза, ты не посмеешь!

– Ещё как посмею! Хотя впрочем, может быть, и не скажу ничего…

Соня напряглась, понимая, что сестрица что-нибудь потребует за своё молчание.

– Говори…

– Отдай мне гранатовый перстень! – выпалила Лиза.

Соня округлила глаза.

– Вот ты и выдала себя! Ты влюблена в Сергея!

– Не твоё дело! Мне уже – шестнадцать! Захочу и выйду замуж!

– За кого?

– Да за Сергея Волкова! – сказала Лиза и победоносно улыбнулась. – Сама посуди: зачем ты ему нужна? Тебе всего-то – тринадцать лет…

Тут на Соню накатила волна ярости.

– Перстень захотела! Найди, попробуй! Коли найдёшь – бери!

Лиза рассмеялась в ответ и тут же начала открывать по очереди ящики комода, затем распахнула стенной гардероб и учинила в нём бесцеремонный обыск.

Соня спокойно наблюдала на этой картиной, зная, что противной Лизке ничего не известно о потаённом ящичке, где хранилась заветная шкатулка.

Неожиданно дверь распахнулась, вошла Марфуша. Увидев беспорядок, учинённый Лизой, она всплеснула руками:

– Барышни! Что ж вы так неаккуратно?! Или потеряли чего?

– Да, Марфуша! Лиза ищет в моей комнате то, что ей не принадлежит, – пояснила Соня.

Марфуша ещё более удивилась, но догадалась о цели визита старшей сестры.

– Елизавета Николаевна! Не пристало вам взрослой барышне обижать младшую сестру!

Лиза встрепенулась и, уставив руки в боки, словно мещанка или купчиха, возмутилась.

– А ты, Марфушка, вообще – помолчи! Взяла себе волю!

В этот момент в коридоре послышался голос Агриппины Леонидовны, маменьки несносных барышень. Соня с довольным видом воззрилась на сестру:

– Маменьке теперь ответишь за весь этот беспорядок. Только придумай что-нибудь посерьёзней…

Лиза взвилась:

– Вы! Вы все против меня!

И, хлопнув дверью, удалилась с гордо поднятой головой. Соня и Марфуша многозначительно переглянулись: зная о дурном и мстительном характере Елизаветы Николаевны, они были готовы к любым неожиданным поворотам судьбы.

Глава 1

1844 год, Москва

Софье Николаевне Бироевой исполнилось шестнадцать лет, что теперь позволяло ей носить длинные платья, закрывающие щиколотки ног, с глубокими, но в меру приличными вырезами, а также посещать балы и различного рода московские увеселения, которых в нынешнем году намечалось с избытком.

За окном трещал нещадный январский мороз, но в доме статского советника Бироева было тепло и уютно. Одно лишь обстоятельство нарушало всеобщий покой: намечался бал у графини Преображенской, и посему Соня и Елизавета, которая считалась давно навыдане, готовились к выходу в свет.

Графиня Преображенская, женщина современных и достаточно раскованных взглядов, почти не покидала своего роскошного подмосковного имения, предаваясь после смерти мужа различным увеселениям. Одно из них, ежегодные январские балы, где собиралась вся молодёжь из известных московских семейств, было особенно примечательным.

Графиня прожила бурную и интересную жизнь, недавно ей минуло пятьдесят лет, но она по-прежнему отлично держалась в седле и не пренебрегала вниманием мужчин, порой по возрасту моложе на десять лет. Словом, она наслаждалась жизнью, и не собиралась отказывать себе в её прелестях, пусть даже пикантных.

На ежегодном Январском балу собирались все сливки московского общества, а также их дети, достигшие того возраста, когда уже положено подумать о создании семьи. Николай Дмитриевич Бироев, как человек весьма осторожный, не привыкший по долгу службы рубить с горяча, удивился, когда в начале года, прямо после Рождества, получил приглашение на бал за подписью самой графини.

Приглашение было прекрасно оформлено, в нём также указывалось, что статскому советнику надлежит явиться на бал, если он, конечно, того пожелает, со своими очаровательными дочерьми: Елизаветой Николаевной и Софьей Николаевной.

Это приглашение заинтриговало Бироева: он лично не знался с графиней Преображенской, но слышал о её январских балах вот уже несколько лет. И вот он отправился по своим московским знакомым, прихватив, разумеется, с собой приглашение графини.

Результаты его поездок превзошли все мыслимые и немыслимые ожидания: он услышал о балах Преображенской только хорошие отзывы, причём, как выяснилось, многие из его знакомых нашли там выгодные партии для своих дочерей и сыновей. Единственное, что смущало Николая Дмитриевича: какая выгода от этих балов самой Преображенской? Увы, но на его вопрос никто из знакомых не дал чёткого ответа.

Одни предполагали, что Преображенская не знает, куда потратить своё огромное состояние, другие – что она слишком любит увеселения, а возможно, это способ борьбы с наступающей старостью… Словом, версий было высказано много, но, что из них соответствовало истине, Бироев так и не понял. Но полученной информации было вполне достаточно, дабы заказать дочерям новомодные бальные платья, ибо Соня впервые выходила в свет, и статский советник не сомневался, что она непременно будет иметь успех. Но с Елизаветой всё обстояло гораздо сложнее: умная от природы, необыкновенно статная и красивая, старшая дочь унаследовала от прабабки прескверный характер – и вот результат, ей минул девятнадцатый год, но, увы, соискатели на её руку, постепенно один за другим исчезали, переставая посещать дом Бироевых.

Примечания

1

Мокошь – в древнерусском пантеоне женское божество.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.