- Смотри, не заблудись и не попадись на глаза слугам. Она взяла меня под руку.
      - О, одна я боюсь. Обрати внимание, какой у дворца пугающий вид, на фоне этих скал. Кроме того, дворец посещают привидения - одно из них похоже на древнего колдуна, из глаз которого вылетает пламя.
      - Я иду с тобой. Может быть, возьмем ведро воды на всякий случай. Вдруг встретим колдуна с огненными глазами?
      - Обойди с другой стороны, чтобы нас никто не заметил. Ну, вперед, будет здорово.
      Армида возбужденно улыбалась. Я последовал за ней в боковую дверь. Мрачный пустынный дворец поглотил нас. Звуков внутреннего дворика уже не было слышно. Мы оказались как бы внутри заноскопа - в длинной перспективе теней и света, ограниченной окном, гобеленом, стеной и коридором. Какое место для любовного свидания!
      Я решил провести тщательную репетицию роли генерала Ге-ральда и быстро последовал за светло-голубым платьем Армиды.
      Я уже упоминал, что дворец был построен под нависавшей скалой. В этом месте в горах на поверхность выходили огромные залежи известняка, поднимавшиеся над окружающим ландшафтом на десятки метров. Чтобы защищаться от воров, простосердечные Чабриззи разместили свой дом так, что с одной стороны он упирался в огромный скальный массив, а с другой над ним нависали утесы. Это нарушило композиционную симметрию, задуманную архитектором.
      Внутренние помещения озадачивали. Люди, строившие дворец, были настолько сбиты с толку топографией местности, что кое-где оставили пролеты ступенек, ведущих в никуда, некоторые проходы имели форму кольца, один зал так и остался незаконченным - его тыльная стенка являла собой кусок скалы.
      Армида снова превратилась в маленькую девочку - искательницу приключений. Она тащила меня через лабиринты коридоров, заводила в жилые помещения, мы поднимались и опускались по большим и малым лестничным пролетам, проходили через маленькие двери, за которыми открывалась огромная перспектива, и через банкетный зал, который вел в кухонный буфет.
      Сквозь высокие окна было видно, как кареты и повозки семьи Чабриззи медленно миновали главные ворота и начали спускаться вниз по холму.
      Когда мы исследовали верхний этаж, Армида вывела меня наружу и показала уступ скалы, поднимавшийся на несколько метров над уровнем пола. Уступ использовался как маленький зоопарк, в котором Чабриззи традиционно держали несколько древнезаветных животных. К настоящему времени в нем осталось только три старых сидераула. В прошедшие времена эти звери использовались в сражениях. Поставив в ряд, их сковывали одной цепью и поджигали фитили на хвостах. Они вызывали панику в боевых порядках противника.
      Сидераулы, хрюкая, слонялись по уступу; острые боковые пластины были спилены для защиты хозяев и их самих от порезов. Армида поглаживала одного из сидераулов. Он спокойно слизывал листья с ее рук. В некоторых местах на панцире сидераула были вырезаны различные инициалы и даты.
      Мы обнаружили дату двухсотлетней давности. Сидераулы, живущие во дворике Чабриззи, были, возможно, последними во всей Малайсии. Древнезаветные животные вымирали.
      Вернувшись во дворец, мы добрались, наконец, до маленькой часовни, в которой алтарь был устроен в стене из известняка, а скамьи для моления украшены богатой резьбой. Скала сочилась влагой. Журчание воды, стекавшей по стене, усиливало атмосферу таинственности в часовне. Из скалы росли папоротники, рядом горели жертвенные свечи. В часовне висело огромное торжественное полотно с изображением богов тьмы и света: один рогатый, другой с огромной бородой, между ними находилась Минерва со своей совой.
      Мы подошли к окну часовни, которое располагалось напротив скалы. Из известняка на оконное стекло непрерывно капала вода. Сквозь узкое окошко мы смотрели на очертания далекого Мантегана, где проживали моя сестра и ее редко бывавший дома муж. Внизу под нами был служебный дворик. Тонкий луч света пронзал сумрак этого влажного места и освещал две фигуры. Я сжал руку Армиды, затянутую узким рукавом, и направил ее взгляд на эту пару.
      Во дворе, тесно прижавшись друг к другу, стояли мужчина и женщина. Оба были молоды. Мужчина был юн, женщина - полногруда, в переднике и чепце. Мы видели, как она улыбается, щурясь от солнца. Рассмотреть лицо юноши нам не удалось. Он наклонился к женщине и поцеловал ее, она не сопротивлялась. Он положил одну руку на ее пышную грудь, в то время, как его вторая рука оказалась у нее под юбкой. Знакомые действия освещались лучами солнца.
      - Противные бездельники,- заметила Армида, глядя на меня шаловливо и в то же время вызывающе.- Почему слуги всегда так развратны?
      При этих словах я поцеловал Армиду, перебирая ленты, которыми были перевязаны ее волосы, в то же время моя вторая рука оказалась у нее под юбкой, что очень походило на действия слуги во дворике под нами.
      Армида немедленно отпрянула, ударив меня по руке. Она смеялась, я попытался дотянуться до нее. Армида снова увернулась, я начал ее преследовать. Когда я подходил слишком близко, она била меня по рукам. Лишь раз я поймал ее, и мы начали пылко целоваться, ее губы постепенно разжались, и я просунул язык в ее рот. Но как только наше волнение достигло определенной точки, она снова оттолкнула меня. Вначале это было весело. Затем я подумал, что Армида ведет себя как ребенок. Устав от игры, я опустился на одно из подбитых ватой сидений и стал наблюдать, как она резвится.
      Над алтарем скалу рассекали две изогнутые складки, которые блестели от влаги и соединялись в У-образном пересечении, по ним струилась и капала вода, из трещин поднимались побеги папоротника.
      В Армиду вселился бесенок. Она была непохожа на себя, обычно такую сдержанную со мной. С отсутствующим видом, совершая грациозные движения руками и ногами, как бы давая представление перед избранной публикой гораздо более избранной, чем я, Армида сняла и отбросила свои белые чулки, затем платье. Мое внимание было привлечено к ней, я с трудом верил, что этот эротический танец исполняется в мою честь. Вскоре Армида освободилась от остальных предметов женского туалета, завершив раздевание снятием лифчика.
      Перед бедным актером на расстоянии вытянутой руки, но недосягаемая, танцевала обнаженная Армида Гойтола.
      У Армиды была стройная, идеально пропорциональная фигура. Точеная грудь и тугие ягодицы ритмично покачивались. Волосы в треугольнике основания маленького живота были такими же темными и густыми, как на голове.
      Я смотрел на это изумительное представление расширенными глазами. Она походила на персик. Чего она добивалась? Я молил Бога, чтобы наши желания совпали.
      Наконец Армида остановилась передо мной. Все еще недосягаемая, она прикрывала в порыве запоздалой скромности свои укромные места. Ее одежды были разбросаны по полу.
      - Однажды, очень очень давно, я танцевала здесь,- промолвила Армида задумчивым голосом,- и всегда страстно желала повторить этот танец, освободившись от семьи и от себя. Я бы хотела стать диким зверем.
      - Мы в святыне женской красоты. Посмотри назад и ты поймешь, что я имею в виду,- тяжело дыша, сказал я, показывая на букву V в известняке и медленно поднимаясь из кресла.- На скале изображены прекрасные части тела призрачной женщины. Папоротник растет там из скромности, ты видишь, Армида?
      Армида рассматривала скалу. Одной рукой я указывал на фигуру призрачной женщины, а вторую положил на шею Армиды и поглаживал мочку ее уха. Затем моя рука совершила плавное движение и оказалась на округлом бедре Армиды, с которого соскользнула в У-образный изгиб живота и осталась среди покрывающей его растительности.
      Армида повернулась ко мне, наши губы соединились. Целуя Армиду, я быстро освобождался от одежды.
      ...Мы опустились на просторную молельную скамью в часовне семьи Чабриззи, у которых, наверняка, никогда не было лучшего алтаря для почитания, чем тот, который держал в своих руках я.
      Последние сдерживающие начала Армида отбросила вместе со своей одеждой, по крайней мере, мне так показалось вначале, когда она с восторгом взяла в руки ту штуку, которую я ей предложил, и прижалась к ней губами. Армида ласково играла с ней, как с куклой, пока я не забеспокоился, что моя штука взыграет в ответ. Но даже в этот момент Армида не разрешила мне сделать то, чего я желал больше всего на свете, объяснив, что это предназначено для ее будущего мужа, в противном случае она потеряет всякую цену на рынке невест таков был закон ее семьи.
      Я должен был довольствоваться тем, что мне разрешалось,- и я чувствовал достаточное удовлетворение - поскольку запрет повлек за собой использование многих тайных приятных ухищрений, к которым прибегают любовники в нашей стране. В восхитительных объятиях Армиды я потерял представление о времени. Мы любили друг друга до тех пор, пока солнце не спряталось за скалы и сидераулы не начали реветь перед вечерней кормежкой. Подремав немного, мы рука об руку пошли вниз через лабиринт теней и проходов.
      Нам не встретились привидения, лишь воздух колыхался от наших шагов. С необычной чувствительностью кожа ощущала поднимавшиеся из скал пары, чередование холодных, теплых и влажных помещений.
      Во дворике Армиду поджидала карета. Бросив на меня последний любящий взгляд, Армида побежала вперед. Я оставался в тени портика до тех пор, пока вдалеке не затих стук колес.
      В этот час мои друзья, очевидно, бражничали в одной из таверн Старого Моста. Настроение резко поднялось. Я не чувствовал желания с кем-нибудь делиться охватившим меня счастьем. Я шел по городу, на который опускались вечерние сумерки, с твердой решимостью зайти к священнику, представителю Высшей религии, бритоголовому Мандаро.
      Мандаро делил комнату со своим коллегой в одной из неразрушенных частей дворца, основателей Малайсии. Это здание являлось частичкой подлинной Малайсии.
      Когда-то в лучшие времена - и даже сейчас, обветшав,- оно было огромным, словно настоящий город. Большая часть его была разобрана - камни, горгульи и составные конструкции разворовывались на строительство более поздних зданий, в том числе и на сооружение резервуаров под городом и фундамента собора св. Марко. В сохранившейся части дворца не осталось ни одной комнаты, которая служила бы для первоначально предусмотренных целей. Тряпье бедняков свисало с балконов, где когда-то нежились на солнце дамы основателя нашего государства, Деспорта. Нынешние обитатели развалин дворца, ежедневно борющиеся за свое существование, наполнили шумом муравейник, через который я шел. Вся атмосфера развалин дышала темным прошлым. Пробираясь через трущобы, я поднялся на четвертый этаж и открыл деревянную дверь в комнату Мандаро. Она никогда не закрывалась. Как всегда вечером Мандаро был на месте. Он разговаривал с незнакомцем, который, когда я вошел, встал и, не поднимая на меня глаз, вышел из комнаты. По середине комната была разделена перегородкой, которая служила для уединения посетителей и самих священников. Я никогда не видел священника, живущего в другой половине помещения, хотя слышал его низкий меланхоличный голос, когда он начинал читать молитвы. Мандаро поманил меня, приглашая подойти поближе. Из крошечного кухонного шкафа он вытащил немного джема на крошечном блюдце и стакан с водой. Это было традиционное приветствие священников Высшей религии. Я медленно, без возражений, съел джем и выпил стакан желтоватой воды.
      - Тебя что-то беспокоит. Иначе бы ты не пришел.
      - Не упрекай меня, отец.
      - Я не упрекаю. Я констатировал факт, которым ты сам укоряешь себя. Я вижу, это приятное беспокойство.
      Он улыбнулся. Мандаро был хорошо сложенным, худощавым человеком средних лет, с твердым, как бы выточенным из дерева телом. Грубоватые черты его лица говорили о незаконченности работы создателя. Чтобы компенсировать отсутствие волос на бритой голове, Мандаро отрастил бороду. В черных усах проглядывала седина. Это несколько воодушевило меня, так как с сединой он выглядел менее святым. Его цепкие, непроницаемые глаза, похожие на карие глаза де Ламбанта, не отрывались от собеседника.
      Я вышел на ветхий балкон Мандаро и выглянул на улицу, погружавшуюся в ночь. Освещенная в некоторых местах Сатсума со своими кораблями и пристанями лежала под нами. За ней несла свои воды Туа. Под звуки музыки, разнося вокруг запахи растительного масла, вниз по реке плыла баржа-ресторан. На противоположном от нас берегу раскинулись ясеневые рощи, которые можно было принять за силуэты древних строений. За ними в темноте лежали виноградники, а еще дальше начинались Вукобанские горы, которые различались на фоне бледно-темнеющего неба в виде зазубренной линии. На небе появилась звезда.
      В стороне Букинторо пролаял щенок. Послышалось пение, прерываемое смехом и голосами из соседних комнат.
      - Что-то беспокоит меня. Отчасти это приятное беспокойство,- промолвил я.- Но я чувствую, что меня охватывает паутина обстоятельств, которые, с одной стороны, предвещают продвижение и красивую девушку, а с другой привели меня к людям, которым я не доверяю так, как доверяю друзьям. По словам Гласа Народа, мое будущее покрыто мраком. Я должен подчиняться разуму, пока не разобьется карета.
      - Колдуны и маги всегда говорят о темных силах. Ты знаешь это.
      - Я не верю ему. Но священники тоже пугают темными силами. В чем же разница?
      - Ты не нуждаешься в моей лекции 6 различиях между Естественной и Высшей религиями. Религии противостоят друг другу, но и взаимосвязаны, как закат смешивается с восходом в нашей крови. Обе религии согласны с тем, что мир был создан Сатаной, или Силами Тьмы; обе религии согласны с тем, что Бог или Сила Света - незваный гость в. нашей вселенной, фундаментальная разница лежит в том, что сторонники Естественной религии считают, что человечество должно стать на сторону Сатаны, поскольку Бог не может выиграть, в то время как мы, священники Высшей религии, считаем, что Бог может с триумфом победить в этой великой схватке при условии, что люди будут бороться на стороне Бога, а не Сатаны. Эта ночь кажется мирной, но под землей бушует пламя!
      Мандаро был уже далек от меня. Его воображение захватила вечная тайная драма человечества. Я неоднократно слышал рассуждения Мандаро на эту тему и восхищался ими. И все же, несмотря на полученное мной от проповеди наслаждение, я надеялся на более личный совет, я должен был сыграть роль впервые слышащего эти откровения верующего, покоренного красноречием Мандаро и не обладающего и толикой упомянутого дара. Я стоял неподвижно, пристально вглядываясь в темные воды Туа. Как и все священники, Мандаро мог произнести целую проповедь по поводу любого камешка и построить свою речь, органически вписав в нее мое молчание.
      - Посмотри, какой милой кажется ночь, какой спокойной река. Самая сильная иллюзия, которую внушает нам Сатана - это Красота. Как прекрасна наша Малайсия - я часто думаю об этом, гуляя по ее улицам, но, тем не менее, она страдает от доставшегося нам в наследство проклятия. Противоречия повсюду. Вот почему мы должны терпеть две дополняющие друг друга, но конфликтующие религии.
      - Но эта девушка, отец,..
      - Остерегайся всего красивого, будь то девушка или друг. То, что выглядит прекрасным на поверхности, может быть грязным внутри. Дьявол расставляет свои ловушки. Также обращай внимание на свое собственное поведение, чтобы оно не казалось тебе красивым, а в действительности служило оправданием для грязных поступков.
      И так далее.
      Покидая Мандаро, я подумал, что его предсказания ничем не отличаются от пророчеств Гласа Народа, за исключением того, что Мандаро не сжигал на своем алтаре шкуру змеи. Я пробирался через лабиринты древнего дворца, пока не почувствовал себя свободным от его шепотов. Меня окружали запахи реки, мысли были заняты Армидой. Я медленно шел на свою улицу Резчиков-По-Дереву. Было приятно верить, что Мандаро сказал правду, и что Судьба наблюдает за мной своим козлиным глазом.
      Прошло несколько дней. Я пренебрегал друзьями и уже лучше понимал Армиду.
      Как и все молодые девушки ее круга, она находилась под постоянным контролем, ей официально запрещалось бывать в компании мужчин без Йоларии, смуглолицей дуэньи их семьи. К счастью, при посещении Армидой дворца Чабриззи данное правило было смягчено, поскольку Чабриззи состояли с Гойтолой в родственных связях.
      Имелась также одна маленькая проблема административного характера, которая была нам на руку. Отец обещал Армиде подарить к ее только что наступившему восемнадцатилетию легкую городскую карету. Но из-за пожара, происшедшего на каретной фабрике, доставка кареты задерживалась. Йолария же получала огромное удовольствие, раскатывая по городу в фамильной карете Гойтолы, и мы часто с удовольствием использовали ее поздние прибытия во дворец Чабриззи.
      Армиду окружали условности. Ей запрещалось читать пишущих об эротике авторов, таких, как дю Клоз, Бит Байрон или Лез Ами. Перед тем, как отправиться на съемки во дворец, она была вынуждена выслушивать длинные лекции от родителей по поводу своего поведения и общения с людьми более низкого ранга. Армида не обладала актерским талантом - даже теми ограниченными актерскими способностями, которые необходимы для игры перед заноскопом, но сама возможность вырваться из семейного круга с его жесткими ограничениями являлась существенным стимулом. Предполагалось, что на актерской площадке роль дуэний драгоценной дочери хозяина будут выполнять Отто Бентсон и его жена. Их безразличие к данной задаче позволяло нам легко ускользать в тенистые переходы дворца. Именно в них я узнал о желаниях и разочарованиях Армиды Гойтолы. Мне повезло, что я получил от Армиды то, что она позволила мне получить, и, несмотря на все еще случавшиеся у нее приступы высокомерия, меня охватило незнакомое до сих пор, новое для меня желание - я страстно желал жениться на Армиде.
      Армида рассказывала мне об их огромном семейном поместье - Юрации, где все еще водятся крупные доисторические животные, когда я понял, что преодолею все препятствия, чтобы сделать ее своей женой, если она согласится выйти за меня замуж.
      Во всем цивилизованном мире Малайсия считалась чем-то вроде утопии. Тем не менее в Малайсии действовали законы, предназначенные для сохранения существующего идеального порядка. По одному из законов никто не должен сочетаться браком с человеком другого общественного класса до тех пор, пока не доказана необходимость такого поступка. Твердолобые и анонимные старцы, заседавшие в Совете, наверняка не признают любовь доказательством необходимости брака, хотя было известно, что время от времени они признавали таковым беременность невесты.
      Я, простой актер, несмотря на некоторые связи в обществе, не мог надеяться на брак с Армидой Гойтолой, единственной дочерью богатого торговца, обладавшего значительно большими связями.
      Либо я должен поменять профессию и заняться более достойной работой, либо... достигнуть абсолютного, ошеломляющего успеха на своем жизненном поприще, чтобы даже Совет не смог помешать моему вознесению на самый верх. Мое поприще - искусство. Я должен сверкать на подмостках. Но этого трудно достигнуть в то время, когда все жанры искусства переживают спад, и даже импресарио класса Кемперера вынужден распустить труппу.
      Разыгрываемая перед заноскопом пьеса "Принц Мендикула" начинала приобретать для меня такое же важное значение, как и для Бентсона. Я возлагал на нее большие надежды. К тому времени, когда такое положение дел стало очевидным для меня, я был уже тайно обручен с Армидой.
      Это случилось в один из дней, когда на заноскопе снимались сцены с участием принца и госпожи Джемимы, и Бонихатч с Летицией старались остановить мгновение и сделать его достоянием вечности.
      Мы с Армидой ускользнули с площадки, и я сопровождал ее, завернутую в вуаль, в район Старого Моста на улицу Резчиков-По-Дереву. Впервые Армида оказалась в моем скромном убежище на чердаке. Она комментировала все, что видела, в присущей ей манере, сочетающей восторг и насмешку.
      - Ты так беден, Периан. И казарма, и монастырь показались бы роскошью по сравнению с твоей мансардой.
      Армида не смогла удержаться и не напомнить мне о моем притворстве в день нашего знакомства.
      - Если бы я решил поступить на службу в одно из этих скучных заведений, то лишь по необходимости, а здесь я живу по выбору. Я люблю свою мансарду. Она романтична. Подходящее место, чтобы начать блестящую карьеру. Выгляни из заднего окна и принюхайся.
      Мое крошечное, высоко посаженное в осыпающейся стене окошко выходило на одну из мебельных мастерских, откуда поднимался изумительный аромат камфорного дерева, доставленного мастером из Катхэя. Чтобы дотянуться до окошка, Армиде пришлось стать на цыпочки и показать мне свои прекрасные лодыжки. Я тут же оказался возле нее. Она ответила на мои поцелуи и позволила снять с себя одежду. Вскоре мы уже занимались нашим собственным вариантом любви. Именно здесь, когда наши покрытые испариной тела лежали на моей узкой кровати, Армида согласилась на тайную помолвку и обручение.
      - О, каким счастливым ты меня делаешь, Армида! Я должен рассказать об этом событии, по крайней мере, своему другу де Ламбанту. Его сестра вскоре выходит замуж. Я должен познакомить тебя с ним - он настоящий друг и почти такой же остроумный и красивый, как я.
      - Этого не может быть, я уверена. Иначе я могу влюбиться в него вместо тебя.
      - Одна мысль об этом - уже пытка. И у тебя слишком хороший вкус, чтобы предпочесть его мне. Я собираюсь стать знаменитым.
      - Перри, ты такой же самоуверенный, как принц Мендикула.
      - Давай не будем касаться в нашем разговоре этого надменного глупца. Конечно, я надеюсь на успех мероприятия Бентсона и хочу, чтобы пьеса оказалась для нас выгодной, но сам сюжет - просто чушь, причем чушь банальная.
      - Банальная? - Она насмешливо посмотрела на меня. - Я люблю истории о принцах и принцессах. Как такие вещи могут быть банальными? И принцесса Патриция так чудесно горда, когда узнают о ее... Я высокого мнения о пьесе. И мой отец тоже.
      - А мой отец отнесся бы к этому сюжету с презрением. Ситуация стара как мир, герой и его лучший друг, лучший друг соблазняет жену своего друга, обман раскрыт, они ссорятся и становятся врагами. Проливается кровь. Что здесь нового? Такая вещь могла быть написана миллион лет назад.
      - И все же Отто поставил старую историю по-новому и выводит из нее здоровую мораль. Кроме того, мне нравятся декорации захваченного города.
      Я рассмеялся и сжал Армиду в объятиях.
      - Чепуха, Армида. В этой пьесе нет морали. Мендикула - болван, Патриция - недобрая, Геральд - ложный друг, Джемима - просто пешка. Возможно, это соответствует взглядам Бентсона на благородство, но история слаба. Я возлагаю большую надежду на потрясающую технику фиксации изображений и думаю, что именно это принесет шараде Бентсона успех в сочетании, конечно, с изумительной красотой пятидесяти процентов участников.
      Армида улыбнулась.
      - Ты имеешь в виду пятьдесят процентов из числа лежащих на этой кровати?
      - Здесь все славные сто процентов.
      - Пока ты развлекаешься игрой с этими цифрами, а также с моей фигурой, могу ли я, если ты не возражаешь, освежить твою память некоторыми фактами? Предприятие Бентсона закончится ничем, если мой отец не уладит свой спор с Высшим Советом. Отец очень тщеславен и его очень боятся. Если он потерпит крах, то потерпят крах все, кто зависит от него! В том числе и его дочь.
      - Это касается водородного шара? Шары запускались из Малайсии и раньше. Ради спортивного интереса и чтобы запутать турок. Я не понимаю, почему так много возни вокруг этого дела. Ничего же не изменится, если баллон будет запущен.
      - Совет думает иначе. Но если будет много выступлений в поддержку идеи отца. Совет может уступить. В противном случае Совет нанесет удар по отцу вот почему он сейчас ищет влиятельных друзей.
      Я перекатился на спину и внимательно рассматривал прорехи в потолке.
      - Похоже на то, что лучше всего твоему отцу было бы совсем забыть о шаре.
      - Отец считает, что шар нужно запустить. Это было бы достижением. К сожалению. Совет так не считает. Положение очень серьезное. Так же, как традиции и обычаи разделяют нас, они могут разлучить отца с его жизнью. Ты знаешь, что случается с теми, кто слишком долго пренебрегает мнением Совета и бросает ему вызов.
      Я думал не о мертвом теле в сточной канаве, а о дечери этого человека, делящей со мной мою маленькую нищую мансарду.
      - Ради тебя, Армида, я бросил бы вызов всем, в том числе судьбе и року. Выходи за меня замуж, я умоляю тебя, и увидишь, как я буду совершенствоваться.
      Армиде нужно было бы прочесть дюжину гороскопов перед тем, как решиться на мое предложение, но Армида согласилась на тайное обручение и на такую же связь, которая существовала между генералом Геральдом и прекрасной принцессой Патрицией, нашими нелепыми вторыми "я".
      Запахи сандалового дерева, камфоры и сосны смешивались с запахом духов и драгоценным ароматом тела Армиды, когда мы праздновали наши намерения.
      ВОЗДУШНЫЙ ШАР НАД БУКИНТОРО
      Совершите прогулку по нашему городу, по набережной реки Туа, по золотистым тротуарам элегантного Букинторо. Посмотрите на север - и вы увидите зеленеющие просторы, достигающие Вукобанских гор, склоны которых сплошь покрыты ковром из зеленой травы, источающей великолепный аромат.
      Такого богатства природы вы не увидите более ни в одном уголке Малайсии. Да, конечно, можно посмотреть на длинную и пыльную дорогу, ведущую в Византию, а на юго-востоке созерцать Вамональский канал, берега которого окаймлены деревьями почти на всем его протяжении. Но общий вид местности, представляющей собой холмистую равнину, там весьма непривлекателен. Повсюду серость и уныние. Все это контрастирует с блеском самой Малайсии. На западе находятся такие же непривлекательные горы Прилипит. Земля там угрюма и заброшена.
      В глубинах Прилипитских гор, когда мы с Армидой предавались великолепию обручения, собиралась турецкая армия с намерением опустошить Малайсию.
      Была объявлена общая тревога и смотр оружия. Каждый был готов защитить себя, свою жену и то, что ему было дорого. Правда, подобные армии не раз стояли уже перед нашими укреплениями. Но, потерпев поражение, они в беспорядке бежали.
      Совет и генералы делали то, что считали необходимым. Они проводили построения и марши, канониры полировали пушечные ядра. Над каждой бойницей реяли черно-голубые флаги Малайсии; реки перегораживались баржами, на рынках поднимали цены на рыбу и муку.
      Во время этих стратегических приготовлений группы людей занимали наиболее выгодные точки города: взбирались на колокольни по шатким лестничным пролетам и следили за цветистыми шатрами врага. И все-таки большинство из нас считали своей обязанностью продолжать нормальный образ жизни, хотя за хлеб и шпроты приходилось платить дороже.
      Нашлись, конечно, и такие, кто оставил город. Одни уплыли в Вамонал, другие ушли пешком, или их унесли на носилках в Византию. Некоторые попрятались в своих домах и подвалах. Что касается меня, я ничего не боялся. Армида зачаровала меня и мою жизнь.
      Все знают, что значит быть влюбленным.
      Я открыл оконную створку, и меня обдало легким освежающим ветерком, донесшимся с лугов. Возможно, он коснулся ее лица, прежде чем долететь до меня. Я вышел на улицу, и ноги повели меня к тому месту, где ступали ее ноги. Я взглянул вверх и увидел парящую птицу, почувствовал, что в этот же миг и она пристально смотрит на это летающее создание. Я ощутил, как пересеклись наши взгляды. Любой предмет, к которому я прикасался, напоминал мне о ней. Когда я ел, думал, как она это делает. Когда с кем-нибудь разговаривал, я вспоминал, какое чувство испытывал при беседе с ней. Когда я молчал, видел ее лицо. Для меня она стала таинственным миром.
      При таких обстоятельствах никакие турки не могли отяготить ни душу, ни мысли мои.
      Однажды вечером, когда поймали турецкого шпиона и повесили на площади, я с де Ламбантом отправился навестить Отто Бентсона и разузнать, как идут дела с меркуризацией - процессом закрепления картинок ртутью. Все опыты были секретны, и никто не знал об их результатах.
      - Ты заслуживаешь, чтобы тебя увековечили в стекле,- сказал де Ламбант.- Твои мотивы так прозрачны. В этот вечер я должен был платить за вино.
      - Тогда тебя следует увековечить в кремне для потомства.
      Через двор мы прошли в мастерскую, где Бонихатч и другие подмастерья работали, а может быть, только делали вид. Хлопнув бывшего принца Мендикулу по спине, я повел Гая в галерею. В это время для широкой публики вход в нее был закрыт.
      Мои ноздри уловили аромат духов, и вдали я увидел прекрасную Армиду. Она несла масляную лампу, которая освещала ее снизу. В странном освещении она казалась воздушным облаком. Для меня это видение было приятнейшим сюрпризом, так как я полагал, что Армида затворена дома как обычно. Теперь у меня был шанс представить ее Гаю.
      С ней вместе были ее отец в наглухо застегнутом двубортном фраке, Отто Бентсон в подобострастной позе и потертой меховой куртке и подруга Армиды и Гая - Бедалар, на которой была золотистая мантилья, так прекрасно сочетавшаяся с ее локонами. Еще был один мужчина, совершенно не похожий на всех остальных. Его внешность была настолько неординарна, что я прикипел взглядом к нему, а не к двум дамам. Я незаметно приблизился, вслушиваясь в их разговор.
      - ...очень осторожно. Тем не менее это может быть полезно стране, но только на какой-то промежуток времени,- так говорил этот тип, и произносил он свои слова тоном, от которого Армида мрачнела, а ее отец вынужден был принимать понюшку за понюшкой. Говоривший был высокого роста, худощав, однако с брюшком, лицо также производило двойственное впечатление. Оно было худое и вытянутое, и в то же время одутловатое. Складки кожи на щеках и под глазами наползали друг на друга кольцами. Голову венчал темно-серый парик и двурогая шляпа с черно-синей розеткой Высшего Совета. Этот тип привык к тому, что люди должны ходить перед ним на цыпочках. У него даже был человек, который ходил за ним на цыпочках. Губы этого согнутого лакея напоминали два куска сырого мяса. Он предпочитал держаться в тени.