— Черт его знает, какое безобразие! Вся моя жизнь пойдет теперь прахом, а от Руперта, уж конечно, компенсации не жди. Как я страдаю — вы и представить себе не можете. Ну, почему это должно было случиться именно со мной? Почему не с кем-то другим? Никогда бы этого со мной не было, если бы я не стремился помочь другим. В жизни никому больше не стану помогать!
— Обождите, обождите! — стараясь успокоить его, сказал мистер Ривз. — Давайте сначала посмотрим, а вдруг вы можете на нее ступить.
— Ну, конечно, не могу, — хныкал Энси.
— А вы попытайтесь, — настаивал мистер Ривз.
С бесконечной осторожностью мистер Хоукснитч поставил ногу на землю.
— Ой! — взвизгнул он. — Черт знает какая боль!
— Перелома у вас нет, — сказал мистер Ривз, внимательно наблюдавший за всей этой процедурой, — а если это растяжение, самое правильное — ходить, чтобы разогнать кровь.
— Но я же не могу!
— Лучше все-таки пересилить себя, чем потом лежать три недели, — весьма здраво заявил мистер Ривз. — Ну, попытайтесь.
После долгих препирательств и уговоров мистеру Ривзу удалось наконец заставить Энси сделать несколько шагов, которые тот совершил, отчаянно хромая и оглашая воздух бесконечными жалобами и причитаниями. Но с каждым шагом хромота его становилась все менее заметной, а когда они добрались до садовой скамейки, стала и вовсе умеренной. Энси тяжело опустился на скамью, стянул носок и чрезвычайно осторожно и бережно ощупал больную лодыжку. Мистер Ривз заметил, что на ней не появилось ни синяка, ни опухоли.
— Я думаю, что даже и растяжения нет, — успокоительно сказал он. — Просто она у вас сильно подвернулась. Скоро все будет в полном порядке.
Энси продолжал сосредоточенно массировать лодыжку, двигая во все стороны ногой. Наконец даже он, видимо, убедился, что жизнь его вне опасности. Тогда с патетическим вздохом он откинулся на спинку скамьи, осушил глаза красивым шелковым носовым платком, пригладил волосы, поправил галстук, купленный в Бэрлингтонских аркадах, и одернул двубортный жилет.
— Так я и знал, что это будет один из моих несчастливых дней, — жалобно сказал он. — Мадам Кутар, ясновидица, потрясающее существо, — вы с ней знакомы? — я каждую неделю хожу к ней за советом, — так вот как раз в четверг она предупредила меня, что на этой неделе может возникнуть опасность для моего тела и жизни. А сегодня утром за завтраком я просыпал соль. Следовало бы мне понять, что меня ждет нечто ужасное, и быть поосторожнее. Правда, по счастью, черная кошка перебежала мне дорогу, когда я выходил из дому. Наверно, это и спасло меня, как вы думаете?
— Угу, — изрек мистер Ривз, разжигая трубку, — угу.
— Просто удивительно, как все сбывается, — с глубоким убеждением сказал Энcи. — Со мной так не раз бывало. Я, конечно, посылаю всех моих друзей к мадам Кутар, и она уделяет мне уйму внимания. Непрестанно справляется обо мне по звездам.
— Даже по звездам справляется? — иронически заметил мистер Ривз.
— Да, и по волшебному кристаллу тоже, — продолжал Энcи, не заметив тона мистера Ривза, — и это так помогает. Знаете, она как-то раз позвонила мне и сказала, что Марс и Венера очень ко мне враждебны и я должен быть крайне осторожен. Я тогда всю неделю провел в постели и уберегся от беды. Одному богу известно, что было бы, если бы я вышел. Мадам Кутар считает, что меня даже убить могли.
— Смотрите-ка, — сказал мистер Ривз.
— И она видит очень много всего про меня в своем магическом кристалле. Я ведь уже старый спирит, и кристалл делает для меня то, чего для новичка никогда не сделал бы. Вы знаете, что мадам Кутар предсказала мою встречу с Берти?
— В самом деле? — безразличным тоном заметил мистер Ривз.
— Да, она увидела в своем кристалле красивого молодого человека, который играл на каком-то инструменте, — она сказала, что не могла разобрать, на чем: то ли на лютне, то ли на аккордеоне, но она точно видела, что это был музыкант и что он будет иметь какое-то отношение ко мне. Не прошло и двух месяцев, как я встретил Берти и сразу понял, что мы станем близкими друзьями. Он ведь, знаете ли, тоже старый спирит.
— Вы меня поражаете, — сказал мистер Ривз.
— Да, конечно, с первого взгляда этого не скажешь, — согласился Энси, — но он помнит то, что происходило три тысячи лет тому назад, когда он был главным музыкантом одного из фараонов.
— Удивительная память, — только и сказал мистер Ривз. — Он что же, так и не умирал?
— Нет, тело его, конечно, умерло, — сказал Энси. — Увы! Но душа находит все новые воплощения. С ним произошло несколько поразительных случаев — можете мне поверить. Как-то раз, когда он уж очень набедокурил в предыдущей жизни, он возродился в виде соловья в персидском саду, и ему пришлось петь с острым шипом в груди.
— Хм, — сказал мистер Ривз, начиная терять терпение.
— Вы и представить себе не можете, какое чудо этот Берти, — сказал Энси, задумчиво ковыряя в носу. — В его характере есть черты, которые он не показывает никому, кроме меня. А какой музыкант! Я никогда еще не слышал, чтобы кто-нибудь играл так, как он.
— Я тоже, — язвительно заметил мистер Ривз.
— Ах, да! — воскликнул Энси, вдруг что-то вспомнив. — Я слышал от миссис Ривз, что у вас разболелась вчера голова. Этакая обида! При больной голове вы, конечно, не могли оценить игру Берти.
— Вполне возможно, что как раз от музыки-то она у меня и разболелась, — не слишком любезно заявил мистер Ривз.
— Ну что вы, этого никак не могло быть, — возразил чрезвычайно шокированный Энси. — Я мог бы скорее удивиться, что она у вас не прошла от музыки. Но сегодня вечером вы еще услышите Берти.
Мистер Ривз издал какой-то звук, весьма похожий на стон.
— Между нами говоря, мистер Ривз, — доверительно сказал Энси, — Берти достиг сейчас критического момента в своей карьере. Это говорят звезды, это подтверждает и магический кристалл. Если он сейчас добьется успеха, дальше он уже будет только набирать силу. Если же он потерпит неудачу, потребуется три перевоплощения, чтобы он мог наверстать упущенное. А это было бы ужасно, не так ли?
— Немыслимо, — иронически заявил мистер Ривз.
— Правда? — подхватил Энси. — Я рад, что вы согласны со мной. Все, что ему сейчас требуется, — это немного денег, остальное у него есть: и душа, и гений, и родовитость, и приятная внешность, и обаяние. Но ему необходимо время, чтобы закончить свою замечательную оперу, а это упирается, конечно, в деньги; потом опере понадобится реклама, что потребует новых денег. Миссис Ривз сказала, что она уверена: вы безусловно поможете нам в этом великом деле.
— Так она и сказала? — переспросил мистер Ривз. — Ну, так это было сделано без моего ведома, уверяю вас.
— Вы хотите сказать, что не намерены нам помочь? — в величайшем смятении воскликнул Энси. — Ах, мистер Ривз, неужели вы можете не внять призыву гения, попавшего в беду?
— Думаю, что могу, — спокойно сказал мистер Ривз.
— Но вы не должны так поступать! — воскликнул Энси, повышая голос до своего обычного визга. — Вы просто не понимаете, как это важно. Возьмите хотя бы герцогиню и миссис Фэддимен-Фиш — они безумно интересуются его судьбой, все Сливки Общества проявляют к нему участие. На премьере все его покровители получат бесплатные места в партере и будут представлены королевской фамилии. Вы только подумайте об этом, мистер Ривз.
— Хорошо, — сухо сказал мистер Ривз.
— В таком случае, значит, вы дадите маленький симпатичный чек нашему милому Берти?
— Вот это уж другое дело, — возразил мистер Ривз.
Энси вздохнул.
— О, господи! — вырвалось у него. — Никогда не думал, что вы окажетесь таким трудным человеком. Право же, мистер Ривз, после того, как я потратил столько сил, чтобы помочь вам и миссис Ривз, с вашей стороны было бы просто непорядочно отказать нам с Берти в таком пустяке. Слушая вас, у меня возникает желание никогда больше не делать добра!
— Это вы сто фунтов называете пустяком! — воскликнул мистер Ривз, раздраженный этим наглым вымогательством.
— Ну, для вас это же действительно немного…
— Уверяю вас, что и немало, — сказал мистер Ривз.
— Зато у вас появится настоящий интерес в жизни, — продолжал Энси, пропуская мимо ушей последнее замечание. — Вы сможете следить за удивительной карьерой Берти в опере и в газетах, — а мы добыли ему потрясающего агента по рекламе, — и будете с волнением и гордостью сознавать, что и вы способствовали этому триумфу английской музыки. Вы прославитесь!
Мистер Ривз плотно сжал губы и медленно покачал головой.
— Боюсь, что мне придется отказаться от славы… — начал он.
— Руперт! Руперт! — взвизгнул Энси, заметив вдали, на садовой дорожке, могучую фигуру мистера Фэддимен-Фиша. — Идите сюда, Руперт! Да идите же скорей! Вы мне нужны!
— Приветствую вас! — сказал мистер Фэддимен-Фиш, заслоняя собой дневной свет. — Доброе утро, Ривз. Доброе утро, Энси. Послушайте, Энси, у вас носок спустился. Вы что, намерены сменить носок на котурн? Неплохо сказано, а?
— Со мной случилась страшная беда, — сурово сказал Энси, — и все по вашей вине, Руперт. Я споткнулся о какую-то дрянную ступеньку у вас в саду и чуть не сломал ногу.
— Вы вечно обо что-то спотыкаетесь, Энси, — добродушно заметил мистер Фэддимен-Фиш. — В следующий раз, того и гляди, споткнетесь о мое остроумие и переломаете себе колени. Ха, ха, ха!
— Тут не над чем смеяться, — свирепея, сказал Энси. — У меня была такая боль, что, не окажись тут мистера Ривза, я бы потерял сознание. Он был так добр ко мне, так мне сочувствовал, а вы — вы грубы и беспощадны, как дикий зверь. Вы даже не умеете проявить сочувствие к пострадавшему…
Мистер Фэддимен-Фиш не слушал его. В глазах его появилось отрешенное выражение, указывавшее на то, что сейчас он совершает сделку с Музой.
— Придумал, придумал! — внезапно воскликнул он. — Маленькая эпиграмма-экспромт…
Споткнувшись чудом под зеленым сводом.
Наш Энси рухнул на холодный камень,
Сбегитесь, нимфы, резвым хороводом,
Развейте боль, палящую, как пламень.
М-да, неплохо получилось, а? В этой эпиграмме нет, правда, остроты, которая мне обычно свойственна, — просто маленький экспромт, какие встречаются в греческой антологии. Выгравируем эту надпись там, где вы упали, Энси, а?
— Не очень это красиво с вашей стороны обращать все в шутку, Руперт, — надувшись, сказал Энси. — Я знаю, что вы блестящий, остроумнейший человек, но нельзя быть таким жестоким.
Наступило молчание. Энси, продолжая дуться, нагнулся, чтобы пристегнуть резинкой носок. На макушке мистера Фэддимен-Фиша роскошно поблескивала под солнцем прикрывавшая лысину нашлепка. Мистер Ривз неутомимо пыхтел трубкой и раздумывал о том, как бы сбежать.
— Все сегодня утром идет кувырком, — заметил Энси, тщательно распрямляя складку на брюках. — Если б мне не повстречалась черная кошка, я бы тут же лег в постель. Сначала случилась эта ужасная история, а теперь мистера Ривза никак не уговоришь насчет Берти. Послушайте, Руперт! Растолкуйте вы мистеру Ривзу про Берти и его талант и уговорите поступить как надо.
— Мистер Ривз не из тех, кого можно «уговорить», Энси, — заметил мистер Фэддимен-Фиш, видя, в какую сторону дует ветер, и действуя сообразно. — Мистер Ривз человек бывалый и знает, чего он хочет.
— Тогда почему же он такой несговорчивый насчет Берти? — капризно спросил Энси.
— Потому, что он не такой безудержный энтузиаст, как вы, Энси, — примирительным тоном сказал мистер Фэддимен-Фиш, — а еще потому, что мы, деловые люди, любим ясно представить себе, что нас ждет, прежде чем опускать руку в карман. Пойдемте в охотничий домик, мистер Ривз, выпьем чего-нибудь, а вы, Энси, сбегайте-ка за миссис Ривз и моей женой и скажите им, где нас найти.
— Сбегайте! — возмущенно повторил Энси. — Хорошенькое дело: я даже идти не могу. Нет, это уж слишком! О чем только меня не просят! Да все вы должны на руках меня носить…
— Весьма необычный молодой человек, — доверительно сказал мистер Ривз, шагая по дорожке рядом с мистером Фэддимен-Фишем. — И много таких, как он?
— Прорва, — сказал мистер Фэддимен-Фиш, — но в общем-то он неплохой малый: любит оказывать людям услуги и проявлять внимание к пожилым дамам.
— А все-таки есть в нем что-то ненормальное, — настаивал мистер Ривз. — При одном его виде у меня мурашки идут по коже. Он англичанин?
Уголки губ мистера Фэддимен-Фиша слегка дрогнули, тронутые улыбкой.
— Не менее исконный, чем английская система привилегированных школ, — сказал он.
— Вы меня удивили, — простодушно заметил мистер Ривз. — Что-то прежде я никогда не встречал таких молодых людей, а вот последнее время — чудеса да и только! — не встречаю никаких других. Совсем на англичан не похожи…
— Ну вот мы и пришли, — сказал мистер Фэддимен-Фиш, открывая маленькую дверцу и пропуская мистера Ривза вперед.
Мистер Ривз очутился в комнате с простыми дощатыми стенами, вдоль которых стояли подставки для ружей и удочек. Над камином висела голова лисы с застывшими стеклянными глазами; на деревянной панели, к которой она была прикреплена, стояла дата. По обе стороны от нее висели стеклянные ящички с чучелами огромных форелей. В очаге этого храма спорта ярко пылал огонь, а на большом столе красовалась целая батарея бутылок с виски, джином и вермутом, стояли стаканы и смеситель для коктейлей.
Однако мистеру Ривзу не дали времени вволю налюбоваться этим аристократическим арсеналом. Ему тотчас всунули в руку стакан с вином и досье Фонда пожертвований для Хиггинс-Рэгга. Документ, озаглавленный таким образом, состоял из поистине непристойного панегирика мистеру Хиггинс-Рэггу, резкого порицания безразличия «Англии» к этому музыкальному мессии и призыв — в стиле «кошелек или жизнь» — пожертвовать, кто сколько может.
— Не утруждайте себя чтением, — искренне посоветовал мистер Фэддимен-Фиш. — Все эти славословия, которыми занимается нынешняя молодежь, — одно сотрясение воздуха, ха, ха! А мы с вами, Ривз, люди деловые и знаем, что главное в нашем мире — это солидный коммерческий успех и солидная сумма наличными.
Мистер Ривз кивнул. Это была удобная жизненная доктрина, перед которой он преклонялся и которой следовал вот уже тридцать лет.
— К сожалению, — бархатным голосом продолжал мистер Фэддимен-Фиш, — приходится признать, что хотя деньги насущно необходимы, — Сливки Общества хотят чего-то большего, им одних денег мало — если, конечно, состояние не сказочное. Следом за бизнесом самым важным видом национальной деятельности является безусловно спорт, который одновременно служит пропуском в Общество. Гольф — замечательный вид спорта, но немного вульгарный. Вот если б вы охотились или играли в поло…
— А я вовсе не уверен, что мне так уж хочется знаться с этими вашими «Сливками Общества», — возразил мистер Ривз.
— Да что вы, мой дорогой! — Мистер Фэддимен-Фиш был явно шокирован. — Как вы можете говорить такие странные вещи? Неужели вам не хочется, чтобы ваша фотография красовалась в «Тэтлере»?
— Нет, — спокойно сказал мистер Ривз.
— Ну, право же, право же, Ривз, — с укоризной сказал мистер Фэддимен-Фиш, — это вы только из оригинальности. Я бы даже сказал, из своенравия. Во всяком случае, супруге вашей очень этого хочется.
— Ну, я — это одно, она — другое, — сказал мистер Ривз.
— Вот уж нет, нет, так не бывает, — возразил мистер Фэддимен-Фиш. — Общественное положение мужчины во многом зависит от жены. А у миссис Ривз в высшей степени здравый ум. Так вот, если исключить спорт (надо сказать, бега — совершенно неоценимое развлечение), всегда можно увлечься Искусством. Я лично не очень его высоко ставлю. Мне больше по душе литература. Книги — они солиднее.
— Живой капитал? — подсказал мастер Ривз.
— Вот именно. Но кое-кто из Сливок Общества — не из самых верхов, конечно, но из вполне пристойных людей — немножко балуются живописью и музыкой. Хиггинс-Рэгг будет модным кумиром. Садитесь к нему в коляску, пока она еще у старта, и…
Мистер Фэддимен-Фиш весьма многообещающе, — хотя обещание это и трудно было бы уточнить, — подмигнул левым глазом. Завороженный его словами, мистер Ривз почти уже видел себя шагающим по красному ковру.
— Но мне решительно не нравится его музыка, — продолжал сопротивляться мистер Ривз.
— Мне тоже, — мгновенно согласился с ним мистер Фэддимен-Фиш. — И, между нами говоря, моей жене — тоже. Но какое, черт побери, это имеет значение? Если Сливки Общества решают, что им нравятся непристойные звуки, — пожалуйста. Нам с вами, Ривз, остается только приспособиться к их вкусам, только приспособиться.
Отворилась дверь, пропуская миссис Ривз и миссис Фэддимен-Фиш. Мистер Фэддимен-Фиш тотчас вскочил по стойке «смирно», — мистер Ривз неуклюже последовал его примеру.
— Как это мило, что вы присоединились к нам! — воскликнул мистер Фэддимен-Фиш, провожая их к стульям, до которых они могли бы добраться и без посторонней помощи. — Вы положительно украсили наш охотничий домик. Ах, Женщина, Женщина, что бы мы делали без нее? Надо будет как-нибудь написать об этом эпиграмму. Мне как раз пришли в голову две первые строки при вашем появлении:
Когда Адам повязывает белый галстук,
А Ева надевает платье от Ланвэна…
Удивительная штука вдохновение, правда? Просто не могу даже понять, как это возникает у меня в мозгу. Строки приходят откуда-то оттуда… из Небытия.
— Удивительно, — желая польстить хозяину, прошептала миссис Ривз.
— Ну как, мистер Ривз что-нибудь решил насчет Берти? — внезапно спросила миссис Фэддимен-Фиш.
— Пока еще нет, еще нет, — успокоительным тоном сказал мистер Фэддимен-Фиш, — но решит, он уже на пути к решению. Тут требуется немного дамского вмешательства, убеждения…
— Просто понять не могу, почему Джон так упорствует, ведь речь идет о совсем небольшой сумме, — жалобно сказала миссис Ривз, — но в мои годы, видно, нечего уже ждать от мужа…
— Который, к тому же, не миллионер, — буркнул мистер Ривз.
— А я и не зна-ала, что у вас затруднения с деньгами, — высокомерно произнесла миссис Фэддимен-Фиш.
— Пока еще не было, — сказал мистер Ривз, — но скоро будут, если я начну швырять деньги на ветер.
— На ветер! — в ужасе воскликнула миссис Ривз.
— На то, чем интересуются Сливки Общества, — высокомерно произнесла миссис Фэддимен-Фиш.
— Раз в жизни такой выпадает случай, — сказал мистер Фэддимен-Фиш.
— И ведь какой талантливый молодой человек, — пропела миссис Ривз.
— И из хорошей семьи, — добавила миссис Фэддимен-Фиш.
— Гений! — пылко воскликнула миссис Ривз.
— Известен в самых избранных кругах, — сказала миссис Фэддимен-Фиш.
— Пользуется поддержкой ведущих знатоков в области музыки, — добавил веское слово мистер Фэддимен-Фиш.
— Принят в королевском доме! — восторженно воскликнула миссис Фэддимен-Фиш.
— Пользуется благосклонностью герцогини Бангчестерской, — вставил мистер Фэддимен-Фиш.
— И лорда Рэндитауна, — добавила его супруга.
— И македонского посла, — сказала миссис Ривз, которой уже виделось, как она, вся в брильянтах, покоряет дипломатический мир Лондона.
Мистер Ривз вытер пот со лба, — из-за огня, пылавшего в камине, в комнате было чертовски жарко, — и, глубоко несчастный, не зная, на что решиться, посмотрел на свою супругу, потом на хозяина дома.
— Мне кажется… — приготовилась было произнести речь миссис Фэддимен-Фиш, но тут раздался стук в дверь. Затем она приоткрылась, и в щелке показалось улыбающееся лицо Энcи.
— Можно, дорогая? — спросил он миссис Фэддимен-Фиш.
— Нет, — грубо отрезал мистер Фэддимен-Фиш. — Идите и ждите, пока вас позовут.
Энcи исчез.
— Мне кажется, Руперт, — снова начала миссис Фэддимен-Фиш, — что вы, пожалуй…
Снова раздался стук в дверь, и появился дворецкий.
— Вы звонили, мадам? — спросил он с изысканной услужливостью.
— Нет! — распаляясь гневом, отрезала миссис Фэддимен-Фиш.
— В таком случае прошу прощения, мадам. Горничная сказала, что звонили из охотничьего домика.
— Можете идти, Болдуин, — высокомерно сказала миссис Фэддимен-Фиш.
— Благодарю вас, мадам.
— Руперт! — воскликнула миссис Фэддимен-Фиш, как только дверь за дворецким закрылась. — Вы должны завтра же утром рассчитать этого человека.
— Почему? Теперь-то что случилось? — явно чувствуя себя неловко, спросил мистер Фэддимен-Фиш. — Что он такого сделал?
— Я уверена, что он подслушивал в замочную скважину и выдумал эту историю со звонком, потому что появился Энcи.
— Глупости, глупости, моя дорогая, — примирительным тоном сказал мистер Фэддимен-Фиш. — Простое совпадение…
— Нет, это было не совпадение. Он подслушивает. И потом мне не нравится его лицо, и он пыхтит, когда прислуживает за столом Я настаиваю, чтобы вы рассчитали его, как только уедут наши гости.
— Хорошо, — покоряясь, сказал мистер Фэддимен-Фиш.
— Слуги — это такая мука, — скорбным тоном произнесла миссис Фэддимен-Фиш, обращаясь к миссис Ривз. — Просто ума не приложу, что делать с прислугой: все они нынче такие образованные и совершенно не умеют обслуживать. У этого человека были наилучшие рекомендации — даже от самого лорда Рэндитауна, это один из моих самых близких друзей, совершенно очаровательный человек, играет в поло и всегда так внимателен ко мне, хотя Руперту это не нравится, и тем не менее, видите, я не могу его держать, а все из-за этой дурацкой Французской революции и этих преступников, которые сидят в России и забивают простому народу голову всякими идеями, так вот я собиралась сказать, что мне кажется, Руперт не совсем верно обрисовал мистеру Ривзу положение. В конце-то концов эта сумма — сущий пустяк, стоимость пары запонок или лошади для грума; Руперт на прошлой неделе заплатил триста гиней за нового скакуна, которого лорд Рэндитаун выбрал для меня, лорд Рэндитаун мой большой друг, мы часто танцуем с ним в «Савое», когда Руперта нет в городе, так вот, как я уже сказала, дело тут не в деньгах, потому что если человек не может потратить такую ерунду, как сто фунтов, значит он ставит себя на одну доску с низшими классами, — не правда ли? — а в данном случае речь идет о молодом человеке из прекрасной семьи, как заверил меня всего лишь на прошлой неделе лорд Рэндитаун, когда мы обедали вместе, и это совсем не то, что дать деньги какому-нибудь жалкому, нищему художнику, все они революционеры и никогда не бывают благодарны высшим классам, но, как я уже сказала, когда к человеку проявляет интерес королевская семья, это уже нечто совсем другое и, право же, только патриотично сделать все, что в твоих силах, особенно если в комитете состоит герцогиня, и мне кажется, Руперт, что вы могли бы проследить за тем, чтобы мое имя в списке стояло рядом с ее именем, а не в самом конце…
В состоянии, близком к оцепенению, мистер Ривз внимал этому оркестру, следя лишь за главной темой. Она несколько раз повторялась da capo [30],с вариациями. Миссис Ривз смотрела на него умоляюще, с мягкой укоризной, с обидой, с милым упорством. Мистер Фэддимен-Фиш держался добродушно, убеждал, сыпал эпиграммами. Миссис Фэддимен-Фиш вытаскивала в качестве приманки великосветские фамилии головокружительной знатности.
Мистер Ривз подписал чек.
Но при одном условии: что впредь его избавят от необходимости слушать музыку мистера Хиггинс-Рэгга, до той поры и случая, пока она не будет звучать в «Ковент-Гардене» для услаждения слуха титулованного и нетитулованного дворянства и всей королевской семьи.
ДЕВЯТЬ
— В жизни я не благодарил так судьбу, как в ту минуту, когда мы уехали оттуда: это была настоящая пытка, — взволнованно поведал Марджел мистер Ривз во время их очередного завтрака.
— Выглядит все это довольно мерзко, — признала Марджел.
— Какое там мерзко, — пылко возразил мистер Ривз. — У меня было такое впечатление, точно меня поместили в аквариум, где полно всяких скользких морских тварей и стоит страшный шум. В жизни этого не забуду.
— Ну, а зачем вы все это делаете? — с ноткой возмущения в голосе спросила Марджел.
— Да я и сам не знаю, — смущенно ответил мистер Ривз. — Знаете, Марджел, раньше я считал людей, которые позволяют собой помыкать, — слабыми, бесхребетными…
— Олухами, — подсказала Марджел.
— Вот именно, — согласился мистер Ривз. — Но когда человек лишен возможности укрыться в своей конторе, он беззащитен. Совершенно беззащитен. Я встречаюсь со всеми этими людьми и езжу по всем этим местам не потому, что они мне нравятся, а потому, что они нравятся Джейн. Знаете, когда мы вернулись домой, я только хотел сказать: «До чего же хорошо снова быть дома, правда, мамочка?» — а она вдруг говорит: «Как жаль, что все кончилось: эта поездка внесла такое разнообразие в мою жизнь». Ну я, конечно, промолчал: к чему мне еще одна ссора, сами понимаете.
— Вот и поди ж ты! — сказала Марджел в порыве деликатнейшего сочувствия.
— А теперь, — продолжал мистер Ривз, — затевается что-то новое. Я это в воздухе чувствую. У нее в лице появляется такое особое выражение, когда она замышляет новую чертовщину и не знает, как попросить у меня денег. Все это прекрасно, Марджел, но при том образе жизни, какой мы ведем, при том, что у нас дом и двое взрослых детей, которых надо содержать, не могу я потакать всяким капризам и причудам. Надо соблюдать разумную экономию.
Мистеру Ривзу и в голову не пришло спросить себя, как выглядит с точки зрения разумной экономии то, что он тратит по два фунта в неделю на завтрак с Марджел. Но эта мысль, возможно, пришла в голову Марджел, — так или иначе, она переменила тему разговора…
В одном отношении мистер Ривз был совершенно прав. Кое-что действительно замышлялось. Энси довольно прилично существовал за счет Ривзов, получая время от времени пятерки от миссис Ривз и комиссионные от пожертвований мистера Ривза на развитие искусства. Но он не мог этим удовольствоваться. Как все великие артисты, Энси считал, что успех лишь стимулирует дерзания. Он, конечно, скостил в свою пользу пятнадцать фунтов с пожертвования мистера Ривза в фонд помощи Хиггинс-Рэггу, — не так плохо для одного уик-энда, — но Энси не давала покоя мысль о маленькой чековой книжке, лежавшей в кармане мистера Ривза, и о подписи «Джон Ривз», выведенной крупными буквами и оказывающей мгновенное и положительное воздействие на банкиров. Необходимо еще что-то предпринять, пока клюет.
Лежа в постели в светло-сиреневой шелковой пижаме и домашней куртке на лебяжьем пуху, мистер Хоукснитч потягивал светлый китайский чай, грыз орешки и раздумывал над этой проблемой. Еще какое-нибудь светское знакомство? Нет, в этой области Энси уже достиг предела: люди начинали недоумевать, какого черта они должны встречаться с какими-то обитателями пригорода, да и к тому же сам мистер Ривз не слишком был в этом заинтересован, а деньги, перепадавшие Энси от миссис Ривз, были всего лишь тоненькой струйкой, отведенной от животворного источника, который находился в распоряжении мистера Ривза и из которого Энси мечтал утолить свою непомерную жажду. Художники? Нет, этого уже было достаточно, и большими деньгами тут не пахнет. Музыка тоже исчерпана. Скульптор? Не так-то просто продать скульптуру людям, живущим в пригороде, в жалком крольчатнике. Заставить мистера Ривза субсидировать издание книги стихов? Игра не стоит свеч…
В отчаянье от такого бесплодного шевеления мозгами Энси пролил чай на пижаму и произнес не очень звучное слово. Неужели столь тщательно продуманная цветовая гамма — сиреневая пижама и розоватые простыни — будет испорчена? Белесое пятно на ночном белье — это же ужасно… Но не было бы счастья да несчастье помогло. «Цветовая гамма» дала ему идею — и как это он сразу не подумал! Миссис Ривз должна переделать внутреннее убранство своего дома, мистер Ривз должен за это заплатить, а Энси должен на этом нажиться.
Энси потянулся за адресной книгой, одной из четырех книг, лежавших у его кровати, — две другие были Лондонским телефонным справочником, а третья — справочником Дебретта. В адресной книге было полно фамилий, — правда, многие из них были вычеркнуты таким острым и черным карандашом, точно кто-то сделал это из озорства или со злости. Возле большинства фамилий стояли какие-то кабалистические знаки, понятные одному только Энси. Он принялся листать страницы в поисках подходящего декоратора — специалиста по интерьерам. В среднем Энси знал около тридцати декораторов, любой из которых мог напрочь отвратить вас от вашего дома. Но Энси сейчас искал такого, который согласился бы вступить с ним в сделку «гонорар пополам». Если бы из этого глупого старого буржуа удалось вытрясти, скажем, сотни две с половиной, ему, Энси, перепала бы приличная сумма в сто двадцать пять фунтов. Из этих денег — так требует справедливость — придется отдать пятерку в счет десяти фунтов, которые на самом деле вся эта история будет стоить. Останется сто двадцать. Не так плохо. В приливе надежды и благородства Энси даже решил оплатить два-три счета, срок погашения которых по закону еще на истек.
«Цыплят по осени считают, ты, дуралей», — сказал он себе. Сначала надо найти нужного человека. Энси стремительно переворачивал страницы. Не то. Не то. Не то. Игнасио Самсон. Ну, конечно же! Славный малыш Игги — как раз то, что нужно. Ну, конечно же! Энси потянулся к стоявшему на ночном столике телефону и стал набирать номер.
Игнасио Самсон был честолюбивый отпрыск барселонской машинистки и английского промышленника. Мать назвала его Игнасио из нежных чувств к ордену иезуитов и его основателю [31]. После того как Игнасио семь лет прожил в барселонских трущобах, его оторвали от матери, — в отце вдруг заговорила совесть, — дали ему фамилию Самсон и неоценимое преимущество окончания закрытой школы, а затем, в двадцать один год, наделили вполне приличным доходом. Оказывается, с финансовой точки зрения, не так уж плохо появиться на свет незаконнорожденным, если у отца водятся деньжата, — тогда почти неизбежно человек получает за это солидную компенсацию.