Г. Л. Олди

ЛИТЕРАТУРНАЯ СТУДИЯ "ОЛДИ И КОМПАНИЯ"

("Роскон-2007")

Г. Л. Олди: Добрый день, дамы и господа!

Первым делом хотелось бы сказать о том, почему мы решили изменить систему проведения семинара. Уже не первый год мы по просьбе организаторов «Роскона» проводим так называемые мастер-классы – читаем присланные рассказы, обсуждаем, правим, даем какие-то советы. И вдруг почувствовали: дело вписалось в колею. Наши замечания свелись к однообразию, вызванному типовым качеством произведений – начиная от языковых банальностей, тавтологий, огромного количества повторов («было», «это» и т. д.) и заканчивая композиционными неувязками; проваленные финалы, когда повествование заканчивается ничем, отсутствие мотивации поступков персонажей, ибо персонаж действует так, как хочет левая пятка автора, а не так, как это вытекает из логики характера, сюжета, событий…

Все это мы устали повторять из года в год. И решили, что, наверное, стоит поговорить о том, что интересует в первую очередь самих авторов, опустив то, что лично мы увидели конкретно в их рассказах. Может, авторов интересуют совсем другие вещи, а мы не уделили им достаточно внимания? Кроме этого, на мастер-класс присылают рассказы десять-двенадцать человек – в итоге, для них есть реальная польза от разбора текстов, зато остальным, пришедшим на встречу, уже гораздо скучнее. На чужих рассказах все-таки учиться значительно сложнее, чем на своих собственных, а емкость мастер-класса ограничена. Здесь же вопрос может задать каждый – вот оно, основное преимущество.

Теперь объясним свой отказ от предложенной вами идеи: «Давайте мы зададим вопросы через интернет, а вы заранее подготовитесь и ответите!». К сожалению, многие приучились задавать вопросы через интернет, глядя в монитор, видя свое отражение и будучи в полной уверенности, что говорят с собеседником. Ничего подобного. От того, КАК вы задаете вопрос, каким тоном, с какими интонациями и выражением лица, как при этом жестикулируете, зависит очень многое. Мы сразу видим сферу интересов спрашивающего, круг его стремлений и задач, определенное целеполагание. Мы видим характер. На бумаге или в интернете вопрос «звучит» совершенно иначе. Вы же знаете, что человек получает 80 % информации из интонации и мимики. Не из слов. Вот в интернете эти 80 % благополучно улетели в никуда. Надо рисовать смайлики тридцати восьми видов, чтоб хоть как-то выражение лица подать – и все равно ничего хорошего не получается. Поэтому ваш вопрос тоже в какой-то мере является предметом изучения. И нам интересно, и вам интересно.

И последнее, что отметим в краткой прелюдии: зачем НАМ это надо? Ведь семинары и мастер-классы отнимают массу времени на подготовку… Ответ прост: мы платим долги. С нами в свое время разговаривали, нас учили чудесные, мудрые, тонкие люди; например, Сергей Александрович Снегов, к сожалению, давно ушедший из жизни. Это острейшее впечатление прошлого: человек, которому за восемьдесят, с опытом лагерей, автор «Вторжения в Персей» и «Диктатора», известный ученый, опытный писатель, огромный жизненный опыт налицо – и вдруг он двум мальчишкам, которым и тридцати не исполнилось, всерьез что-то объясняет, и мы с ним (фантастика!) спорим, а на следующий день он зовет нас в номер (на дворе январь 92-го, считай 91-й только закончился, Союз развалился…), угощает мандаринами (мандаринов тогда не было, их ПРИСЫЛАЛИ лично Снегову; представляете? – зимой в Ялте нет мандаринов!) и говорит (трижды фантастика!!!):

«А знаете, я тут ночью подумал… Вы, ребята, местами были правы!».

Вот за это мы невероятно уважаем Снегова – не за победу в споре, не за литературное доказательство своей правоты, а за спокойное признание итога размышлений. А мы-то спорили о форме подачи негативного текстового материала в нашем романе "Войти в образ", об использовании анти-эстетики, как метода достижения эстетической сверхзадачи, о Шекспире, который не стеснялся в пьесах ни детективной фабулы, ни "горы трупов", если того требовала сверхзадача пьесы…

Так что долги мы платим, и делаем это, в общем-то, с удовольствием.

Теперь вы начнете спрашивать, а мы – отвечать в меру нашего скромного разумения.

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО СЮЖЕТ

– Правильно ли мне кажется, что в сюжетной линии кульминация внешнего и внутреннего сюжета обычно не совпадает? Причем в большинстве случаев внешняя кульминация идет раньше внутренней?

Олди: Дело в том, что нет сюжета внешнего и внутреннего. Если даже за внешний сюжет принять, грубо говоря, приключения «тела» (кто куда прибежал и кого застрелил), а за внутренний – личностные победы героя над самим собой, то все равно получится каша. Что является кульминацией произведения (драматургического, прозаического, и т. п.)? Это высшая точка напряжения всех сил главного конфликта. В этой высшей точке нет ни внутреннего, ни внешнего. Они сливаются воедино.

Приведем простой и близкий нам пример. Едва в боевых искусствах начинают делить школы на внешние и внутренние – надо сразу бежать от такого учителя как можно дальше. Он врет. В правильно поставленном ударе сливается внешнее (без хорошо поставленного запястья рука бьющего сломается) и внутреннее – импульс, энергетический посыл, усилие. Нет отдельно одного и другого. Мы должны в тексте найти конфликт, а конфликт – это не противостояние Аль-Мутанабби и Василия Петровича (в конце они подрались – значит, наступила кульминация). Главный конфликт, выводящий на кульминацию, пронизывает все действия и поступки в книге. В кульминации – его пик.

– Значит, дело в неверной терминологии. Фактически то, что я называла внешней кульминацией, есть как бы последний пинок общей кульминации произведения. Произошло событие, после которого, наконец, все сошлось в точку, так?

Олди: В театре этот «пинок» называется – предкульминация. Яркое, зрелищное событие, предваряющее и собирающее внимание зрителя. Ее часто путают с кульминацией именно из-за повышенной яркости. А кульминация, как правило, наступает после нее.

– Если пользоваться терминами «предкульминация» и «кульминация» – для того, чтобы кульминация «выстрелила» сильнее, надо перед этим поднять планку как можно выше, да? Тогда вопрос: есть ощущение, что часто, если, допустим, взять пример с «Властелином Колец», у нас есть кульминация – кольцо, Ородруин – а потом возникает достаточно большой и очень значимый кусок: празднование, возвращение в Шир, борьба с захватчиками… Вот что это?

Олди: Это развязка. Классический элемент архитектоники текста, сюжетной конструкции. Взрыв уже произошел, теперь мы наблюдаем последствия взрыва. Сюжет строится из композиционных блоков. Первый блок – экспозиция, выяснение плацдарма будущего конфликта. Тематический материал, время, место, обстоятельства, основы характеров…

После экспозиции возникает завязка – зерно главного конфликта, его первое явное проявление. Конфликт никогда не формируется в примитивном варианте: между человеком и человеком, существом и существом. Он – между устремлениями, силами, идеями. В «Ромео и Джульетте» конфликт не между семьями Монтекки и Капулетти, а между любовью и ненавистью – если уж совсем объяснять на пальцах. А семьи – выразители конфликта. Когда мы с вами читаем какую-нибудь фэнтезийную повестуху, где герой все бегает и бегает, дерется и дерется, из тюрьмы удрал и в тюрьму попал, и кого-то убил – так это все, господа хорошие, экспозиция. Никакой завязки не произошло. И, быть может, до самого конца не произойдет, потому что весь «конфликт» – удрал, прибежал, убил! Это не конфликт, это ерунда. Отходы жизнедеятельности героя.

После завязки – зерна конфликта – начинается развитие действия. Это нарастание мощи конфликта. Развитие действия, как правило, занимает в тексте больше всего места. Предкульминация отдельным пунктом архитектоники не является – это термин чисто режиссерский, вы вряд ли найдете его в литературоведении. Просто кульминация – не «точечное» воздействие, сформулированное в одном абзаце или на одной странице. Она может идти хоть целой главой, в зависимости от размеров произведения. В нее зачастую и входит составной частью эта самая предкульминация; они идут общим блоком, неразрывно связанные друг с другом.

О кульминации мы уже говорили – пик напряжения всех сил конфликта. И, наконец, мы получаем развязку – последствия взрыва-кульминации, его итог. Развязка может быть очень длинной, а может быть, как, скажем, у Логинова в «Колодезе», предельно краткой. Но в любом случае развязка – это то, что из кульминации вытекает, что РОДИЛОСЬ из кульминации.

У Толкиена, по всем признакам, развязка начинается после Ородруина. Вся дальнейшая история – это развязка. Но, спросите вы, что же она такая длинная? А мы ответим, что в серьезном романе есть несколько сюжетообразующих линий, у каждой из них есть своя персональная экспозиция, завязка, кульминация и развязка. Есть ствол, есть мощные ветви. Они не всегда совпадают по времени действия с такими же узлами других сюжетообразующих линий. Это как дамасский клинок: взяли проволоки и проковали – получили клинок. В этой линии уже кульминация – а в той началась развязка, а в третьей развитие действия на исходе. Но все вместе работает на ГЕНЕРАЛЬНУЮ ЛИНИЮ сюжета.

Мастерство автора – слышать полифонию сюжета, как хороший музыкант слышит пять-шесть голосов в ричеркаре Баха. Да, далеко не все слышат. Но, с другой стороны, полифония – дело сложное.

– Можно ли в принципе менять элементы композиции сюжета местами?

Олди: Можно, но оно умрет. Сами задумайтесь: легко ли в человеке поменять местами разные части тела?

– Допустим, сперва дать завязку, а потом начать экспозицию…

Олди: Похожий технический прием есть, но он делается немножко иначе. Мы его для себя называем «завлекалочкой» – когда в самом начале романа дается в виде пролога одна-две страницы текста из середины. Для рассказа это, как правило, не годится, а вот для романа – иногда работает. В частности, у Мак-Каммона в романе «Кусака» в начале дан фрагмент – эпизод из второй трети романа, ближе к финалу. Читаешь – ничего не понятно: кто такой, что делает, но что-то очень интересное происходит. Героя на мосту жрет монстр. Всем читателям мигом делается страшно интересно. Что за монстр, откуда, кто герои… Эффект: мешком по голове – тресь! И потом уже, на волне интереса, начинаешь читать – а где это, а как это…

Но классическая композиция все равно сохраняется. Экспозиция, завязка – на месте. Просто автор выдернул кусок из развития действия и воткнул в начало. Мы с Валентиновым то же самое сделали в романе «Нам здесь жить». Мы ж понимаем – читателя, случается, надо разбудить, он уселся в зале в уютное кресло, он еще дремлет… Но если вы начнете с завязки, с зерна конфликта, не дав экспозиции, то читатель вряд ли поймет, на чем основывается конфликт, почему герои вдруг повздорили, и так далее. Это иногда бывает в «инверсированных» детективах, когда эпизод дается "с конца", а потом начинается раскручивание действия в обратном направлении. Редкий прием, довольно сложный. Чтобы его хорошо применить, с одной стороны не раскрыв читателю все карты и держа в напряжении, а с другой стороны следя, чтобы действие не развалилось на части – надо быть большим мастером.

– Итак, движущей силой художественного произведения является конфликт. Есть ли закономерности, когда этот конфликт должен ясно проявляться?

Олди: Всегда.

– Нет, понятно, что в течение книги он ГДЕ-ТО ДОЛЖЕН проявиться…

Олди: Не «где-то». Везде. Абсолютно везде. С момента завязки. Прежде он еще не завязался, зерно не брошено в землю, в экспозиции его в чистом виде может и не быть, хотя и там витают некие дуновения. Но едва произошла завязка, главный конфликт произведения должен присутствовать в каждом дыхании. В театре это знают все. Поэтому режиссер сидит и кричит из зала в любом эпизоде: «Конфликт, конфликт вытаскивай! – куда он пропал?». И разговор, повторяем, идет не о конфликте, как столкновении конкретных персонажей. Ну, давайте для примера назовем какое-нибудь произведение, всем известное…

(Голос из зала: «Мастер и Маргарита».)

Олди: «Мастер и Маргарита», отлично. В чем конфликт? Косный социум и талант? – а где в поведении Воланда этот конфликт присутствует? Садимся, думаем, ищем. Наша задача: найти конфликт, который присутствует ВЕЗДЕ. Это очень сложная задача – вычленить основной конфликт. Но его признак должен присутствовать абсолютно везде, и ни один из персонажей не должен его обойти. Найдете – будет все нормально. Другое дело, что конфликт не всегда должен выпирать наружу в явственно зримом виде. Но подспудно он должен наличествовать все время.

Держать его на протяжении большого романа – страшно тяжело. Конфликт «Ромео и Джульетты», столкновение любви и ненависти, будет присутствовать и в поведении Меркуцио, и в поведении Бенволио, и в поведении кормилицы! И в поведении монаха Лоренцо. Вот, скажем, в Гамлете конфликт ДОЛГА и ПОЛЬЗЫ. В рамках этого конфликта действует Полоний, который выбирает пользу, и Клавдий, и Гамлет, и королева, и Горацио, и Фортинбрас, и Розенкранц с Гильденстерном. Все становятся на одну или на другую сторону. Писатель должен знать конфликт своего произведения. Иначе, извините за выражение, он занимается публичной мастурбацией.

Конфликт – мышцы произведения.

– А если речь идет о «фанфике», когда экспозиция заранее всем известна? Продолжение, свой вариант написания чужого романа, – тогда не надо многого описывать…

Олди: Знаете, лет двадцать назад были мы в Ялте и попали в дегустационный зал. Там сидел роскошный толстяк-грузин, и увлекательно рассказывал о разных винах. Как появился сорт «Бастардо», как делается «Мускат белый Красного камня»… А среди посетителей сидели два подвыпивших товарища – в конце концов они спросили, как изготовляется «Солнце в бокале». А дегустатор удивился: «Мы же здесь о винах разговариваем!». Вот и нам не слишком интересно обсуждать, как делается «фанфик». Зачем выяснять, какими методами можно написать продолжение «Графа Монте-Кристо» – уже есть оригинальный «Граф Монте-Кристо», и баста. Мы рассматриваем вопросы самостоятельных художественных произведений. А как написать «фанфик», ориентируясь на то, что все читатели уже читали предыдущего Великого Гения, когда я на Великом, как вошь на медведе, паразитирую… Да ну его, надо ли это знать?!

Вот если бы вы спросили: «Как мне композиционно писать восьмой том моего личного сериала, где всем читателям уже все известно заранее?» – тогда да, как-то понятно… А «фанфики» – это зло. Вопрос: как писать «фанфик»? Ответ: никак.

Пишите свое.

– Какими методами вы пользуетесь, выстраивая событийный ряд? Дело в том, что с начала работы над произведением обычно знаешь, где будет завязка, где – кульминация; знаешь, что ты хочешь из этого вывести, и какая будет развязка. Однако ряд событий, каждое из которых должно либо усиливать конфликт, либо добавлять элемент интриги, либо ломать или раскрывать образ – вот для этого можно, наверное, заранее составить план романа. Я пыталась так делать – это убивает напрочь весь кайф от работы. У меня, во всяком случае: когда есть каркас, дальше работа превращается в простое кодирование.

Олди: У нас план книги, даже когда мы его, случалось, не записывали подробно, все равно в голове был в большей или меньшей степени. Строили мы его по фрагментам текста, по главам: что из событий происходит в этой главе, что происходит в той… Да, план в голове не настолько четок, как если он прописан на бумаге, но имелся он все равно.

Дело в том, что у соавторов технология работы не вполне такая, как у пишущих «соло». Мы сначала вдвоем очень долго проговариваем вслух весь текст, поэтому наш вариант не для всех применим. И, естественно, если вещь намечается большая по объему, мы тезисно записываем наши разговоры, чтобы не забыть. Но действительно, есть шанс, что при написании развернутого плана улетучится часть кайфа от работы и, более того, текст впоследствии станет схематичным. Взяли кусок схемы, слегка развили, воплотили – получилась развернутая схема. И мы на эти грабли тоже наступали – правда, к счастью, вовремя замечали и начинали искать решение проблемы.

Ведь дело не в том, что наличие плана – скверно. Дело в нашем неумении план составить и с планом работать.

Главное – четко понимать, что перед тобой даже не скелет, а только позвоночник от скелета, и больше ничего. А в итоге должен получиться целый человек. Здесь будет голова, а здесь – ноги. Но ни головы, ни ног еще нет, не говоря уже обо всем остальном; их надо сделать. Вот мы дошли до конкретного позвонка, теперь творим каркас ребер, формируется сердце, способное гнать кровь, выстраиваются легкие, способные качать воздух; появляются мышцы, жирок, кожа, складки-морщинки – это ж самый кайф работы! Не воплощать схему напрямую, а брать ее, как зародыш – зерно кристаллизации, и вокруг выращивать большой красивый кристалл.

Потом многочисленные кристаллы сцепляются в большую друзу – импровизация на ходу в рамках заданной темы. Как в джазе – на разные голоса, с разными инструментами, с разными подходцами и манерами… Вот, собственно, это и есть момент творчества; более того, тема-то вами же и задана, вами и усложняется.

План – это хорошо. Когда мы работаем, в тексте должно быть видимого невооруженным глазом плана 25—30 %. Все остальное обязано быть новое – эпизоды, события, поступки, краски, тона. План задает тональность, в которой вы играете, общий ритм – на три четверти или на шесть восьмых. Он задает изначальные диезы и бемоли, характеристики оркестра – камерный состав на четыре инструмента или симфонический на сто восемь. Но план не задает то, как именно вы, виртуоз, будете играть. План не диктует вам характер звукоизвлечения, настроение, акцентировку – ничего такого. Реализация плана – не переписывание его в развернутом виде в тетрадку. Все опытные архитекторы имеют сначала план здания, а потом его строят; все опытные режиссеры сначала пишут экспликацию будущего спектакля, а потом уже начинают его ставить.

Конечно, в первую очередь это относится к романам или большим повестям. Рассказы мы без зафиксированного плана писали. Но обсудить даже рассказ предварительно – это уж непременно.

– Вы пишете текст последовательно? – или все-таки сперва идет описание ключевых, более ярких эпизодов, а потом вокруг них…

Олди: Мы пишем последовательно. Иногда бывает, что чуть-чуть забежали вперед – ну, на полглавы. Сложился какой-то эпизод раньше времени, мы уже четко знаем, что он будет, допустим, через десять условных страниц – его прописали, а потом по сюжету добрались. Случается, но, во-первых, нечасто, а во-вторых, не очень далеко. Написав первую треть книги, мы финал никогда не станем писать, однозначно. Даже если мы его продумали досконально, он ярок, и мы знаем, чем роман закончится. До финала надо дойти – по эмоциональному настрою, по логике повествования, по изменению характеров… Самому надо измениться в должной мере.

Иначе получается рваная картина: набросал ярких пятен, а потом начинаешь прописывать связки. Выходит, ты создал уже все самое интересное, что у тебя стояло перед глазами, живое и трепетное – классное, эмоциональное, драйвовое или концептуальное… Теперь берешься сшивать, и в итоге получается, что связки – не пришей кобыле хвост, что они написаны левой задней ногой, лишь бы скорее добежать до знакомого классного эпизода.

– А если композиция романа придумана не последовательно, а с хитрыми отступлениями? Его тоже последовательно писать?

Олди: Мы бы писали так, как мы же будем потом его в готовом виде читать. Соавторам, наверное, в этом смысле проще – у нас случалось, когда мы брали по сюжетной линии каждый и работали, а потом линии так или иначе пересекались, переплетались, развивались «косичкой». Но все равно – от начала до конца. Каждая из этих линий: они писались параллельно, но внутри «самих себя» – последовательно.

– Лично мне кажется, что мои коллеги, и я, наверное, начинаем писать текст раньше, чем производим необходимую работу по постройке мира произведения. Условно говоря, не сделав предварительную работу, оказываемся в заложниках от того, куда текст случайно повернет.

Олди: Да! Ребенка девять месяцев не проносили, получается выкидыш или болезненное, недоношенное дитя, а нам говорят – роман! Это не роман, это жертва аборта. Многие начинают работать до того, как это реально надо начать. Наброски плана в первом приближении можно делать и параллельно со сбором материала, продумыванием персонажей – нет вопросов. А садиться и всерьез плюс-минус начисто писать – нельзя. У меня, грубо говоря, еще инструменты не разложены, холст не загрунтован, я еще краски не выбрал, а уже схватил первую попавшуюся охру и начал батальное полотно! Это и впрямь смешно.

Художник сначала делает эскизы карандашом, углем… Выясняет, чем будет писать: темпера или масляные, акварель или графика. Идет процесс. Так же ставится спектакль. Так же пишется симфония. И только наш брат писатель еще ни черта не подготовил, а уже начал симфонию. Сразу, с кавалерийского налета. И когда ему об этом говоришь, он страшно удивляется: ну и что? В процессе переделаю. Сперва начал писать по холсту, потом решил, что это будет акварель, или дружеский шарж! – и переделывает…

Для художника – смешно и глупо. А для писателя, особенно писателя-фантаста – почему-то нормально.

– С чего начинается книга? Бывают книги, которые начинаются с идеи. Бывает, человеку хочется показать мир, социологию, и под это уже строятся дальнейшие идеи… Как это происходит у вас?

Олди: По-разному. Иногда танцуем от идейной, нравственной или философской концепции. Случается, от фантастического допущения. Бывает, что и от яркого эпизода без начала и конца – в процессе подготовки возникают все остальные составляющие: идейные, мировоззренческие…

Откровенно говоря, для нас начальная посылка не имеет принципиального значения. Главное, что получилось в итоге. Но с первого толчка, каким бы он ни был, надо сразу (чем быстрее, тем лучше) выходить на идею – ЧТО вы хотите сказать. Не мир, где действие происходит, – это декорация. Не герои (вначале это кастинг). Не фантастическая идея (я придумал гиператомный бурбулятор – вот, хочу о нем поведать миру).

Идея – главное.

Если я ставлю спектакль «Ромео и Джульетта» – я могу во главу угла класть идею: любовь побеждает смерть. И тогда главный акцент: семьи мирятся над могилами детей. А могу взять другую идею: грязь обыденности, раздоры и насилие убивают любовь. И «примирение» сразу будет смотреться по-другому. А могу взять идею: "все мужчины – подлецы". Помните, Ромео пришел к Джульетте от Розалинды, с которой вдребезги разругался, и первые полспектакля у него тогда проявится не "чистая любовь", а банальное стремление прорваться к Джульетте в постель. И получится история, как юный бонвиван угробил хорошую девочку, да и себя заодно.

Вот когда вы себе сформулируете, для чего вы пишете, коротко и ясно, тогда будет все в порядке. А с какой отметки стартовали – не слишком важно.

– Бывает, берешь книгу, читаешь, – у многих писателей такое встречала, – идет вступительная часть, и она такая скучная… Через нее продерешься, – потом оторваться невозможно. Как избежать того, чтобы вводная часть, экспозиция не была скучной?

Олди: Заметим, что позже, во время перечитывания книги, может выясниться, что оно ни капельки не скучно. Это я-читатель просто впопыхах не въехал в содержание. Хотя мы в свое время сформулировали один спасительный принцип, который позже у нас радостно подхватил и творчески развил Андрей Валентинов – правило «оторванной ноги». Герою надо вначале оторвать ногу. Можно какую-нибудь другую часть тела. И тогда читатель начинает очень активно следить за его несчастьями, проблемами, переживать за несчастного – и никому не скучно. Оторвите сразу ногу – и дальше пишите мирные пейзажи маслом…

Или уже упомянутый пример из Мак-Каммона, но об этом мы говорили выше.

– В чем, по-вашему, существенное с точки зрения структуры текста различие повести и романа?

Олди: Мы об отличительных признаках романа делали доклад на «Звездном Мосту-2006». Он уже не раз издавался в журналах, скоро выйдет в сборнике «АСТ», так что найдите и прочтите, а мы не станем повторяться – это слишком большая тема. За две минуты не рассказать того, на что потребовалось два часа. Зато давайте вместе с вами поразмыслим, чем отличается роман от эпопеи. Два эпических жанра – роман и эпопея. Какой более древний?

(Голос из зала: «Эпопея».)

Олди: Конечно. В чем была РЕВОЛЮЦИЯ романа как принципиально новой формы? Вот была эпопея – и вдруг появился РОМАН. И все ахнули, сказали: «Гляди-ка, РОМАН!»… Эпопея не рассматривала Людей. Личности. Тема эпопеи – масштабно-сдвиговые события большой исторической, географической, временнуй протяженности. Переселение народов, крах и образование империй. Герой – только инструмент для решения этих задач. И революция романа – он в центр проблематики поставил человека. Личность. Микрокосм. Вот где был переворот…

Когда у нас говорят: «роман-эпопея» – это не значит, что книга в двадцати восьми томах. Одного тома может быть достаточно с лихвой. Но это пограничный жанр, в нем рассматриваются и глобальные сдвиги в обществе, и судьбы отдельных личностей. А когда берут растянутую повесть на восемь томов и говорят, что это эпопея… Услышал литератор красивое слово «эпопея», но что оно значит, не в курсе.

ЕГО ВЫСОЧЕСТВО ГЕРОЙ

– Существуют ли какие-нибудь определенные методы имяобразования героев?