Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Нопэрапон или По образу и подобию

ModernLib.Net / Фэнтези / Олди Генри Лайон / Нопэрапон или По образу и подобию - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Олди Генри Лайон
Жанр: Фэнтези

 

 


Пьеса стиля "о безумцах", погоня гневного духа за состарившейся гейшей Комати, ныне нищенкой; реплика "…пришло возмездье за содеянное зло, и по пути привычному пусть снова колеса застучат!.."

Но нет, и на сей раз была подана иная реплика.

– Да стой, говорю тебе!

Споткнувшись о поваленное ветром надгробие, женщина упала. Покатилась с воплем, судорожно пытаясь подняться на ноги. Прыжком, достойным тигра, Мотоеси перемахнул через ближайшую могилу и оказался прямо над беглянкой.

– Попалась!

Словно тысяча лиц разом взглянула на юношу. Так бывало, когда перед выходом на сцену он приближался к специальному окошку, проделанному в стене "Зеркальной комнаты" и невидимому со стороны зрителей – приближался, чтобы бросить взгляд на публику. Позднее, в маске, он никогда не имел такой возможности, потому что отверстия для глаз согласно традиции были крохотными, уподобляя актера слепцу – ибо лишь слепцы обладают проявленным чувством сокровенного. Таким зритель всегда виделся Мотоеси: множество лиц, слитых в одно, общее, вопрошающее лицо.

Меч сам собой прыгнул в ладонь.

Взметнулся наискось над головой, ткнул тупым концом в отшатнувшийся диск луны.

– Кто… кто ты такая?!

Тонкие руки женщины нырнули за пазуху кимоно, в сокровенное тепло; но вместо ножа она выхватила украденную маску, закрываясь ею, словно непрочным резным щитом. Теперь вместо жуткого, тысячеликого лица на юношу глядела "Горная ведьма" – брови тушью прорисованы под самым лбом, рот страдальчески приоткрыт, провалом смотрятся вычерненные зубы; волосы намечены темной краской, посередине разделяясь пробором…

Удар пришелся не в маску – святотатство, недостойное актера в третьем поколении.

В руку, чуть ниже левого запястья.

Послышался отчетливый хруст. Окованное медью дерево вновь поднялось, готовое с силой опуститься, но юноша замер: краденая маска упала на могильный холмик, и вместо лица жены покойного мастера, или хотя бы вместо тысячи лиц, безумно слитых в одном, на Мотоеси уставился гладко-лиловый пузырь, похожий на яйцо или волдырь после ожога.

НОПЭРАПОН.

Воровская нежить, способная принимать любой облик.

И, страстно желая избавиться от наваждения, выхлестывая из себя весь ужас, накопившийся еще с момента падения на неостывший труп; изгоняя всю чудовищность ночной погони и рыскания по пустому кладбищу за невольной или вольной убийцей мастера Тамуры…

Юноша бил и бил, уподобясь сумасшедшему дровосеку, деревянный меч вздымался и опускался, вопль теснился в груди, прорываясь наружу то рычанием дикого зверя, то плачем насмерть перепуганного мальчишки; а с неба смотрела луна, вечная маска театра жизни.

Луна смеялась.


VI

Колени подогнулись, и юноша упал, больно ударившись о надгробие.

Сил подняться не было.

Рядом лежал сверток с десятью ре, выпав во время противоестественной бойни. По нелепой иронии судьбы сверток упал прямо в ладонь умирающей НОПЭРАПОН, и тонкие пальцы машинально согнулись, будто желая утащить с собой деньги туда, во мрак небытия.

Вместо лилового пузыря на юношу смотрело его собственное лицо.

Но подняться, ринуться прочь… нет, не получалось.

– Я… – тонкие губы дернулись, сложились в знакомую, невозможно знакомую гримасу. – Я… я не убивала… мастер сам – сердце…

Мотоеси захрипел, страстно желая проснуться в актерской уборной и получить за это нагоняй от сурового отца.

Нет.

Кошмар длился.

– Я… в Эдо такая маска… деньги нужны были!.. деньги… де…

Кровавая струйка потянулась из уголка рта.

НОПЭРАПОН больше не было.

Поодаль, на могильном холмике валялась краденая маска, стоившая жизни своему творцу и воровке. Только вместо знакомых черт "Горной ведьмы" деревянная поверхность теперь была гладкой, полированной, больше всего напоминая скорлупу яйца или волдырь после ожога.

Не помня себя, забыв о деньгах, юноша подхватил маску, плохо соображая, зачем он это делает, и бросился во мрак, полный лунным смехом и стрекотом обезумевших цикад.


…отец не ругал его за потерянные монеты. Еще бы, такое потрясение! – явиться в дом мастера масок и найти хозяина на полу мертвым и ограбленным… Любой растеряется, будь он даже потомственным самураем, а не актером, человеком души тонкой и чувствительной!

Нет, великий Дзэами не стал ругать младшего сына.

А сын не стал показывать отцу, во что превратилась работа мастера масок, последняя работа Тамуры-сэнсея.


VII

Через день труппа уехала в Эдо.

III. ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ

ОЛЕГ

Колено уже почти не болело.

Впрочем, боли не было и в самый первый момент, в миг мальчишества, минуту глупости, за которую я буду поминать сам себя тихим помином в лучшем случае до конца лета.

Если не больше.

В дверь сунулась пухлощекая мордочка и захлопала ресницами. Мордочка была так себе, а ресницы – просто чудо. Длинные, черные, пушистые… Если бы проводился международный конкурс "Ресницы-98", то у мордочки был шанс.

– Олег Семенович… может, это… может, я?! Я умею…

– Спасибо, – с натужной вежливостью буркнул я, еле успев сдержать начальственный рык (кто, понимаешь, смеет без разрешения оставлять занятие?!!). – Спасибо, я сам умею…

Отрываться на мордочке было бы стыдно. Пусть я всегда утверждал, что истинный учитель просто обязан быть несправедливым по мелочам – и все равно. Тем паче группа сей доброй самаритянки ждала во дворе. Их тренировка начнется через полчаса, а пока они вольны в поступках. Увы, слух о моей болящей коленке успел выпорхнуть наружу, и теперь многим суждены благие порывы, от которых надо успеть оградиться.

Иначе замучают.

Насмерть.

Дверь не спешила закрываться. Ресницы все хлопали и хлопали, гоняя легкий сквознячок; я улыбался уже из последних сил, а для себя переименовал мордочку в ведьмочку. Точно, ведьмочка и есть. Помню, ее привел в сентябре кто-то из наших, гордо сообщив на ухо:

– Крутая сенсиха! С сертификатом…

Моя кислая физиономия разом остудила его пыл.

Сенсиха и впрямь оказалась крутая. Когда я изредка являл младшим свой светлый лик, а они выжимали меня до седьмого пота, сдирали семь шкур и устраивали семь казней египетских – ведьмочка регулярно забивалась в последний ряд. В угол, в самый дальний. Круглолицая хохлушка, местная Солоха, она тайком сообщила своему приятелю, что от меня исходит столб огненный и фиолетовое свеченье, чего ее хрупкая аура никак перенести не может.

Странно: перенесла и не сбежала.

Редкость.

Поверьте мне на слово: наиредчайшая редкость.

– Спасибочки, – неприятным баритоном повторил я. – Извини, родная, но я не могу в присутствии посторонних ликвидировать энергетическую утечку. Канал "ци-лунь" сбоит, понимаешь?

Это она понимала. Это она еще как понимала; и я наконец остался один.

Услужливое воображение мигом нарисовало картинку. Я соглашаюсь на помощь ведьмочки, она вихрем влетает в тренерскую и, грациозно сбросив кимоно (эт-то непременно, господа мои!), втирает мне в коленку дымящийся отвар. А я выпендриваюсь доморощенным Воландом, слушая вполуха, как из-за стены громыхают заклинания вкупе с методичным воплем хора демонских глоток.

Любой нормальный человек, сосчитай при нем до десяти по-японски, примет это за наигнуснейшее заклинание в десять этажей.

– Р-рэй!

Ага, значит, все. Надо плотно закрыть дверь.

– Надо дверь закрыть, – сказал Ленчик, входя и брякая засовом. – Они тебя лечить хотят. Мануально и по-всякому. Слышь, Семеныч, ты как?

– Отлично. Теперь буду хромать на обе ноги.

Лицо Ленчика выразило неодобрение. Интеллигентное неодобрение, с каким он обычно просит закрыть форточку (сквозит!) или ищет заваленные чужим барахлом кальсоны (на улице сыро!). У младших это поначалу вызывает улыбку; у остальных – ничего не вызывает. Привыкли. Даже легенд насочиняли, впору эпос составлять. А правда тихо лежит себе у Ленчика в боковом кармане: затертая корочка инвалидского удостоверения.

Редко кто верит с первого раза, что этот крепыш с осколком в позвоночнике сам поднял себя из кресла. За волосы. И с тех пор не боится ничего, кроме сквозняков и простуды.

Ладно, замнем. Тем паче я прекрасно помню, с каким упрямством Ленчик требовал еще у Шефа перевода в мою группу, хотя стаж его занятий вкупе с опытом тянул на большее – я тогда средние года учил. Боже, как давно это было…

– Читал?

В поле зрения объявилась вырезка из газеты. Я привстал, и колено мигом напомнило о себе. Да, точно, до конца лета, никак не меньше… Вырезка бумажным мотыльком трепыхнулась в воздухе и подлетела ближе.

Я взял ее. Скользнул равнодушным взглядом.

"ГЛАДИАТОРЫ или БИЗНЕС ДО СМЕРТИ". Над заголовком, шрифтом помельче: "…осталась без мужа женщина и осиротело ПЯТЕРО детей…"

– Ты читай, читай! – Ленчик уже развязал пояс, свернув его в аккуратное колечко.

Черная гадюка в кубле.

– Зачем?

– Семеныч, тебе что, жалко?!

Мне не было жалко. Считайте меня толстокожим извергом, Дракулой во плоти, но мне не было жалко даже безымянную женщину с ее пятеркой сирот. Врут акулы пера: гладиаторы-то были рабами, а наших битков никто не принуждает совать свой клюв в бои без правил. Сунул, орел? – не ори, что прищемили! Вон на снимках – цветных, чтоб страшнее! – экие рожи… А подписи-то, подписи! Не иначе, всей редакцией рожали, в муках. "Я тебя утоплю в крови!" "Смерть надо принять достойно!" "Ларри Паркер – мало не покажется!", "Даглас Дедж – уже все…"

Я пригляделся к последнему снимку. Бородатый мужик, голый по пояс, лежал навзничь, а рядом топтались лаковые туфли рефери. И впрямь – все. Мало не показалось. Что ты забыл у нас, бедный Даглас Дедж? Призы в Штатах маленькие? Судил я однажды по молодости да глупости пару таких турниров, один – вместе с Ленчиком… на всю жизнь затошнило.

Оно, когда челюсти настоящих мужчин с татами собираешь, сперва ничего, даже весело, а потом всегда тошнит.

В дверь постучали. Ленчик убрал засов, и рыжая бородища влезла к нам из общей раздевалки.

За бородищей маячили добрые самаритяне в ассортименте.

– Ты как? – спросила борода, проявляя заботу.

– Лучше всех, – я криво ухмыльнулся в ответ и сменил рабочие очки на парадные. – Заходи, Димыч. И дверь закрой.

Мой бессменный друг и соавтор первым делом почему-то ухватил газетную заметку. Вот она, всеобщая грамотность, вот ее кислые плоды!

– Это правильно, – сам себе сообщил Ленчик, надевая шерстяные кальсоны (те самые, знаменитые), которые носил под джинсами до июля-месяца. – Пусть и Димыч прочтет.

– Вслух? – мигом поинтересовался Димыч.

Ленчик подумал.

– Давай вслух, – благосклонно разрешил он.

– Этот человек был бойцом, чемпионом мира по боям без правил, мастером кемпо-дзюцу, лучшим учеником Ройса Грейси, – слегка картавя, затянул Димыч на манер панихиды. – Его бой с одним из представителей местного клуба "Тайра" закончился неожиданно для всех. Уже на первой минуте поединка после серии мощнейших ударов по голове американца ему потребовалась медицинская помощь…

– После серии мощнейших ударов по голове американца, – со вкусом повторил я; потом, не вставая, изобразил эту серию в красках и подробностях. – Не статья, а мечта патриота! Янки, гоу хоум – и в рыло!

Димыч хмыкнул и продолжил:

– Медбригада констатировала остановку дыхания. В 21.20 пострадавшего доставили в отделение нейрохирургии. А по смертельному рингу, как по подиуму, расхаживали манекенщицы в вечерних платьях, которым было невдомек, что человеку на носилках уже не до их праздника жизни…

– И прослезился, – я кряхтя, встал. Пора одеваться. Пора ковылять домой. Зализывать раны пора. А там будем посмотреть.

Ну злой я, злой!.. и плевать хотел на их праздник жизни после серии ударов по голове.

– Ты завтра ходячий? – спросил Ленчик.

– А хрен его знает, – честно ответил я.

– Жалко. Я тебя в одно место свозить хотел. Разговор есть.

– Не, Ленчик… Давай в другой раз.

– Давай. Хотя надо бы завтра.

– Темнишь?

– Нет. Просто…

Он скосился на дверь. Со значением. Дескать, лучше с глазу на глаз. Не приведи Великое Дао, подслушают или заметку втихаря прочтут – караул!

Враг не дремлет!

– Семеныч, ты завтра точно не можешь?

Я завтра точно не мог. По целому ряду причин. Хотя знал: если Ленчику какая блажь втемяшится в голову – ее оттуда не то что колом, асфальтовым катком не вышибешь! Впрочем, спасение мое объявилось внезапно.

– Давай я съезжу, – предложил Димыч, отрываясь на миг от заметки. – Чего тебе с твоим коленом мотаться? Ленчик, я тебя устрою?

Ленчик долго размышлял.

Губами даже шевелил.

– Ладно, – наконец смилостивился он. – Семеныч, ты его потом расспроси, в подробностях. Хорошо?

– Хорошо, – кивнул я. – Расспрошу. С пристрастием. На дыбу вздерну и расспрошу.

– А бросал ты их здорово, – Ленчик одел куртку и стал аккуратно расправлять капюшон. – Кто ж мог знать, что там паркетина отскочила… Тебя подождать?

– Подожди. До метро прогуляемся. Или машину поймаем.

Я не стал объяснять Ленчику, что дело не в паркетине. Не совсем в паркетине. А в грехах юности, героической дури былого, которая так и норовит сейчас отдаться в сломанном некогда запястье.

Или в опорной ноге, когда та невовремя вспоминает о прошлых вывихах и запаздывает на миг выполнить приказ.

Ленчик старше меня года на два-три.

Он и сам все понимает.


ДМИТРИЙ

Под ногами вкусно чавкала весна.

Какой-то придурок оставил здоровенный трейлер стоять прямо посреди улицы, так что к нужному нам дому таксист подъехать не смог. Вот и приходилось теперь месить грязь Нижней Гиевки, лавируя между многочисленными лужами.

Всегда удивлялся и завидовал тем везунчикам, которые даже в распутицу ухитряются сохранить обувь и брюки в первозданной чистоте. У меня это никогда не получалось. Как ни стараюсь ступать аккуратно – все равно туфли придется дома отмывать. Хорошо хоть штаны такой расцветки, что грязи на них не видно – но ее там хватает, можно не сомневаться! Зато нижний край моего плаща все явственнее приобретает вид камуфляжа.

Ну и черт с ним! В первый раз, что ли? Привык уже…

По левую руку от нас, на пустыре, жгли костры из всякого хлама. Запах дыма удивительно напоминал аромат осенних пожарищ, где топливом служит палая листва (да что ж они там жгут, в самом деле?!); костров было несколько, пять или шесть, они располагались огненным полукольцом, охватывая помост… да нет, не помост – просто мусоросборочную машину, и на крыше кабины топтался мужик в ватнике. Зачем? с какой целью?! – Бог весть, но снизу на мужика во все глаза глядели двое его коллег и толпа местной пацанвы.

Пьеса "Киецунэ" в новом переложении, сцена шестая, реплика: "…все тщетно в нашей жизни. На мгновенье блеснет роса – и тает без следа…"

Смейся, паяц.

Дом, до которого мы наконец дохлюпали, мне сразу понравился. Чистенький, розовый, за ажурной оградкой – именно оградкой, а не высоченным забором, сплошь утыканным поверху битым стеклом, как все вокруг. Клумбы, цветники, деревья в нежной клейкой зелени – и никаких теплиц, огородов… Веранда. Дорожки, опять же, плиткой выложены. С любовью сделано, сразу видно.

И за славные денежки.

Калитка была не заперта, но когда Ленчик толкнул ее, внутри, где-то в глубине дома, мелодично отозвался колокольчик.

А еще мне послышалось тихое рычание из-за кустов сирени.

Хозяйка материализовалась на веранде словно из воздуха – во всяком случае, я не успел заметить, откуда она появилось. Плотная невысокая женщина лет пятидесяти в старомодном, но очень стильном костюме маренового цвета. В лице ее было что-то неуловимо восточное: разрез глаз? цвет кожи? губы? Какая разница. Неудобно так пялиться на незнакомого человека.

И вообще: Восток – дело тонкое.

– Добрый день, Зульфия Разимовна, – машет рукой Ленчик. – Вот, как договаривались…

– Добрый день, – попугаем повторяю я. – Дмитрий.

– Дмитрий? – густые брови хозяйки ползут вверх. – Леня, вы же говорили… Впрочем, неважно. Очень приятно, Дмитрий. Вы не возражаете, если мы расположимся на веранде? А то в доме не проветрено, я только приехала.

– Конечно, ничего не имею против, – равнодушно соглашаюсь я.

А про себя думаю: на веранде наверняка курить можно!

Столик и три легких пластиковых стула уже ждут нас. Я спешу извлечь купленную по дороге коробку конфет и бутылку розовой "Каролины". Зульфия Разимовна улыбается одними глазами и извлекает из стенного шкафчика вторую коробку конфет, сестру-близнеца моей. Затем на столе появляется вазочка с печеньем, чашки, фарфоровый чайничек для заварки…

Я, намекая, гляжу на принесенную бутылку, но хозяйка отрицательно качает головой.

– Спасибо, Дмитрий, я не пью.

Ленчик согласно кивает, и я понимаю: он тоже не пьет. Во всяком случае, в присутствии хозяйки.

Ну и ладно! С Олегом дома выпьем. Не оставлять же добро этим трезвенникам! – вино в шкафу, что цыган в тюрьме…

Я нагло сгребаю бутылку со стола и засовываю ее обратно в сумку.

– Чайник сейчас закипит, – сообщает Зульфия Разимовна и, безошибочно угадав во мне курильщика, выставляет на стол потемневшую от времени бронзовую пепельницу.

– Спасибо.

Извлекаю свой любимый "Данхил", спички; сижу, пускаю дым в сторону, стараясь не окуривать хозяйку и Ленчика.

Молчим.

Ну, и зачем я сюда приехал? В молчанку играть? Потом чайку попьем – и обратно?

Видимо, эта мысль достаточно явственно отражается у меня на лице, поскольку картина "Три тополя на Плющихе" наконец приходит в движение.

Зульфия Разимовна извлекает из нагрудного кармана визитку и протягивает ее мне, а Ленчик нарушает обет молчания.

– Знакомьтесь, – ни к селу ни к городу сообщает он.

В ответ я вручаю хозяйке свою карточку, с гордым словом "Писатель", двумя электронными адресами, телефоном, факсом и прочими прибамбасами. Ну люблю, люблю я пускать пыль в глаза, есть такая слабость! Хотя, с другой стороны, ведь все правда: действительно писатель, и E-Mail у меня есть, и факс-модем вполне приличный – а то, что факсовой его частью я до сих пор пользоваться не научился, так это на визитке указывать не обязательно! Надобности пока не было – вот и не научился…

Минуту-другую мы с хозяйкой изучаем верительные грамоты, и в результате часть последующих слов Ленчика проходит мимо моих ушей.

"Иванова Зульфия Разимовна." Это ж надо! "Межрегиональный медицинский центр "Здоровье". Старший врач-консультант, кандидат наук." И телефон. Адреса, как и на моей визитке, нет. Это правильно. Кому надо – позвонит.

– …Димыч, у тебя ведь "Пентиум"? – доносится до меня голос Ленчика.

– Двухсотый, – машинально отвечаю я. – Тридцать два метра оперативки.

– Слушай, а можно будет к тебе зайти, одну программку раскрутить? А то у Зульфии Разимовны сотая "четверка" не справляется.

– В принципе, можно. А что за программа?

Они что, за этим меня сюда затащили? Можно ведь было и по телефону договориться!

Впрочем, они не меня, а Олега хотели…

– Понимаете, Дмитрий, – вступает в разговор хозяйка дома, – мы с Леней увлекаемся астрологией. Тут нам из Москвы привезли новые программы для составления солярных диаграмм, а моя развалюха их не тянет. Если бы вы были столь любезны…

– Нет проблем. Машина у меня свободна по вечерам – с утра я работаю.

– Так и я с утра работаю, – Зульфия Разимовна на этот раз улыбается по-настоящему, молодея лет на десять. – Скажем, в среду, часов в шесть вечера, вас устроит?

– Вполне. Только эти астрологические программы вам самим ставить придется – я в них не специалист.

– Конечно, конечно, – спешит заверить меня хозяйка, – я буду вам очень благодарна! Если хотите, могу составить гороскопы вам и вашему соавтору…

– Не откажусь…

Еще несколько минут мы рассыпаемся в любезностях и взаимных заверениях, вокруг стремительно нарастает ком словесной шелухи, но тут наконец закипает чайник, и Ленчик начинает колдовать над его меньшим фарфоровым собратом. Ленчик – большой специалист по заварке чая. Как, впрочем, и мой соавтор. Все эти бесконечные ополаскивания, переливания, самую малость сдвинутая крышечка, специальные подставки из можжевельника… И пьют они оба чай крепкий, чуть горчащий, без сахара – дабы не портить вкус божественного напитка.

Я тоже люблю крепкий, но с сахаром. За что Олег называет меня "извращенцем". А я его – "чайным маньяком".

Сокращенно: "чайняком"

Ленчик – тоже "чайняк". В отличие от Зульфии Разимовны, которая, как выясняется, принадлежит к великому содружеству сладкоежек!

На пятой конфете я не выдерживаю.

– Зульфия Разимовна, я очень люблю чай, но…

Я выразительно смотрю на нее в упор, и хозяйка дома кивает, не отводя взгляда.

– Вы правы, Дмитрий. Просто Леня говорил мне о другом человеке… да и я не очень хорошо знаю, с чего начать. Эта история наверняка покажется вам странной.

Вах, женщина – какое знакомое начало! Сколько моих приятелей начинали свои рассказы, повести и романы этими сакраментальными словами! Но Зульфия Разимовна – не писатель. И наверняка не собирается пересказывать мне идею очередного триллера. Однако… я, конечно, тоже не Шерлок Холмс, могу и пальцем в небо угодить – но сейчас попробую угадать.

Я лезу в сумку, извлекаю оттуда помятую заметку и разворачиваю ее перед старшим врачом-консультантом.

– Речь пойдет об этом?

Она утвердительно наклоняет голову; ветер играет прядями иссиня-черных волос без малейших признаков седины.

Красится, наверное.

– Это хорошо, что вы уже в курсе. Дело в том, Дмитрий, что я была председателем медкомиссии на этом турнире. Понимаете, я знаю, кто убил американца.

– И я знаю, – трудно сдержать ухмылку, да я и не очень-то пытаюсь. – И полгорода знает. Очередной костолом из "Тайра".

– Ах, если бы! – карие глаза Зульфии Разимовны становятся очень серьезными, и на миг мне кажется: хозяйка дома растеряна, крайне растеряна, и сдерживается из последних сил.

Эта растерянность, а также последующие слова Зульфии Разимовны действуют на меня, как холодный душ.

– Этого, как вы изволили выразиться, "костолома" я не допустила к турниру по состоянию здоровья, – тихо роняет она, и после ее слов в воздухе повисает вязкая пауза.

Мне резко хочется курить, и я лезу в карман.


ВРАЧ

С первым квартетом "мордобойцев" никаких проблем не возникло: к их здоровью еще бы малость мозгов – и хоть в космонавты зачисляй! А так, как в старом анекдоте: "Были бы мозги – было б сотрясение!" Однако у пятого, лобастого, с бритой наголо головой и водянистыми, навыкате, глазами, обнаружилось повышенное внутричерепное давление. Изрядно, надо сказать, повышенное. И Зульфия Разимовна, не раздумывая, отстранила его от участия в турнире.

Безоговорочно.

Так председатель медкомиссии и сообщила представителю клуба, заявившемуся в ее кабинет вскоре после ухода бритоголового бойца. Тот попытался было спорить, но вскоре сдался и обещал прислать замену. В "Тайра" крепких ребят хватало – найдет другого, поздоровее, никуда не денется.

А Ивановой платят за работу, а не за суету под клиентом.

И неплохо платят; многие коллеги искренне завидуют – синекура, и только!

Представитель ушел, и сразу вслед за ним в дверь бочком протиснулся лысоватый мужчина лет сорока – сорока пяти. В руках мужчина тискал картонную папку с какими-то бумагами.

– Карточки принесли? – поняла Иванова. – Наконец-то! Давайте, давайте, я их уже давно жду!

– Да я это… я не карточки, – промямлил мужчина, глядя в пол. – Я на медкомиссию. Это здесь?

– Здесь. Только вы, наверное, ошиблись кабинетом – здесь проходят медкомиссию кандидаты на участие в "боях без правил".

– Да, да, все верно. Я тоже… кандидат! – заискивающая улыбка и подмигивание, достойное Дон-Жуана; правда, Дон-Жуана после каменных объятий командора.

– Вы?!! – опешила Зульфия Разимовна. – Вы хоть представляете, что это такое? Вы от какого-то клуба? Федерации?

– От клуба "Тайра"! – гордо заявил посетитель и протянул ей пластиковую карточку-удостоверение.

– И Константин Георгиевич счел возможным выставить вас на турнир?!

– Да. Счел, – подтвердил мужчина, сияя новой копейкой.

Аж плешь вспотела.

– Вы в списках есть? Как фамилия?

Названная фамилия действительно обнаружилась в списке. Она стояла самой последней и была вписана в распечатку от руки, фиолетовым фломастером.

– Ну хорошо, – вздохнула Зульфия Разимовна. – Раздевайтесь. До пояса. Посмотрим вас.

И сокрушенно покачала головой, окинув взглядом отвисший живот, сутулые плечи и дряблые мышцы "кандидата".

Разумеется, как и следовало ожидать, у мужчины обнаружился полный "джентльменский набор" типичного городского интеллигента, ведущего малоподвижный образ жизни: запущенный остеохондроз, тахикардия, слабая близорукость, варикоз и далеко не радостная кардиограмма.

Большинство из всего этого можно было определить даже на глаз, но Зульфия Разимовна скрупулезно провела полный осмотр, после чего с чистой совестью вывела на карточке "кандидата": "К турниру не допускается по состоянию здоровья".

Число.

И подпись.

Мужчина был явно обескуражен, но возражать не пытался: тихо оделся, забыв карточку с заключением на столе, и понуро вышел из кабинета.


ДМИТРИЙ

– А вечером мне позвонили. Мое начальство, – Зульфия Разимовна аккуратно поставила на столик пустую чашку и бросила короткий взгляд на Ленчика.

Ленчик молча кивнул – продолжайте, дескать.

Все свои.

– Звонок как звонок, ничего особенного, только я сразу почувствовала: что-то не так. И вот, уже прощаясь, наша заведующая центром как бы между делом интересуется: вы, Зульфия Разимовна, сегодня там кого-то до турнира не допустили? Да, говорю, не допустила. Двоих. У одного внутричерепное повышено, ударят – и здравствуй, инсульт!.. а второму вообще трусцой бегать надо. Небось, достал тренера, а тот его ко мне сплавил, чтоб отвязаться – заранее ведь знал, не пропущу красавца! И тут наша заведующая вдруг начинает лирику: дескать, "эти люди сами знают, на что идут", и подписку они дают, и тренер тоже готов – под свою ответственность… А в итоге просит допустить "этого человека" к участию в турнире!

На некоторое время хозяйка дома умолкает, нервно разминая пальцы и глядя в сторону. Да, неприятно, когда на тебя давит начальство. Можно только посочувствовать. Но я все еще не могу уразуметь: при чем тут Олег или я? Да и Ленчик…

– Я сначала не поняла. Думала, она за бритоголового просит. Спрашиваю, а заведующая смеется натянуто: да нет, мол, Зульфия Разимовна, того вы правильно не допустили! И тут я совсем перестаю что бы то ни было понимать. А она мне снова про подписку, про тренера, который готов под свою ответственность, и надо бы пойти навстречу, а если теленок сам лезет бодаться с дубом – мы врачи, а не педагоги, в конце концов, это его телячьи проблемы. Ну, понаставят синяков, глядишь, образумится! Такие, пока на своей шкуре не почувствуют… Нет, нет, конечно же, укажите диагноз, но только вместо "не допускаю" – "не рекомендую". Чуть другая формулировка, не более, и никто не будет к вам в претензии…

Зульфия Разимовна откинулась на спинку стула и перевела дух.

– Трусиха я, Дмитрий. К чему мне конфликт на работе? Мало ли, может, у начальства с "Тайра" свои дела… Честно составила повторный диагноз, резолюцию "не рекомендую" – и назавтра утром отдала карточку этому "бойцу" с остеохондрозом. А через пять минут является ко мне их представитель: конфеты принес (та самая коробка, которую я на стол выставила!). Благодарил – и при мне написал на карточке: "…под личную ответственность". Ну, подписку они все дают, еще до медкомиссии. А перед уходом вдруг спохватился – и кладет на стол два билета. Вот, говорит, это вам. Приходите с мужем. Или с сыном – надеюсь, вам понравится. И ушел, довольный такой. Я на билеты глянула: второй ряд, чуть ли не самые лучшие места! А цена… В общем, Дмитрий, около сорока долларов за каждый.

– Ничего себе! – непроизвольно вырвалось у меня.

– Вот именно, – согласилась Зульфия Разимовна. – А потом, когда деньги в кассе получала – мы ведь не бесплатно на них работаем! – вижу: сумма в ведомости больше обычной. Я-то уже знаю, они меня в медкомиссию третий год приглашают. Кассир говорит: премиальные. Нет, все законно, все по бумагам… И мнение свое я честно написала, и диагноз – а душа не на месте! Ну зачем, зачем им этот книжный червь с остеохондрозом, что они так с ним носятся?! Хоть вы мне объясните: зачем?!

Я только кивнул. А потом спохватился и помотал головой из стороны в сторону.

Я этого тоже понять не мог.

– Вот вы, Дмитрий, – хозяйка дома внезапно подняла на меня глаза. – Вы ведь и помоложе его лет на семь, и явно покрепче будете – хотя и вас, вижу, остеохондроз не миновал (я опять кивнул и развел руками: что да, то да)… Не поймите превратно, но я бы и вас, скорее всего, не пропустила! Скажем так: крепко подумала бы. ("А я и сам не рвусь," – пробормотал я.) И тем не менее – заведующая звонит, представитель благодарит, деньги платят, билеты… В общем, неприятный осадок. Словно продалась кому-то. Думала-думала, решила-таки сходить посмотреть. Муж отказался: у него как раз в этот день дела объявились; сына с женой на именины к другу пригласили – короче, второй билет я подарила соседскому мальчишке. Так он, когда понял, что это не шутка, от счастья так заорал, куда там коту мартовскому… Прибралась в квартире, обед сготовила – и пошла. Своими глазами увидеть, что ли…


ВРАЧ

Всю дорогу от метро до Дворца Спорта у Ивановой спрашивали лишний билетик. Дороговизна изначальная вкупе с дороговизной "вершков" не пугала. Долговязые подростки в кожаных куртках, солидные дядьки, как две капли воды похожие на странного "кандидата", голенастые девчонки на роликах…

Народ желал зрелищ.

У ступеней входа рычало людское море, разделенное надвое местным Моисеем – милицейским полковником. Две шеренги серых мундиров, сомкнувшись плечом к плечу, открывали для счастливчиков доступ в святая святых. Зульфия Разимовна одернула плащ и неспеша двинулась по рукотворному проходу. Ступени. Холл. Вежливая билетерша в стеклянных дверях. Если бы еще Иванова понимала, зачем она сюда пришла…

Исключительно вкусное мороженое придало хоть какой-то смысл сегодняшнему походу.


Трибуны оказались забиты под завязку. Зульфия Разимовна ожидала увидеть публику сорта определенного, более того, сорта хорошо известного – но ожидания не оправдались. Вернее, оправдались лишь частично. Вон и впрямь сидит плечистый молодец со сломанным носом, хоть сразу в бой, последний и решительный, зато рядом блестит очками согбенный наукой профессор, и румянец кипит на гладко выбритых щеках, румянец предвкушения; а за профессором на полряда – выводок соплюх, жадно вперившихся в рекламные щиты на стенах. И смешались человеки, всяк со всяким, взыскуя услад…


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4