Деккер передернул плечами. Ему стало неуютно. Он уже стал жалеть о том, что устроил этот разговор.

Спарроухоук заметил его замешательство.

— А поскольку это неофициально, дражайший детектив сержант Деккер...

— Это личное.

В то самое мгновение, когда он выпалил это слово, Деккер понял, что совершил ужасную ошибку.

Брови Спарроухоука поползли вверх.

— Личное? Ах, личное? О, это заставляет меня посмотреть на предмет дискуссии под совершенно иным углом зрения. Личное. Ты слышал, Робби? Нет, ты слышал?

— Ага, майор.

— И скажи же ты мне, дорогой детектив сержант Деккер. Как это понимать? Что это может означать? Значит ли это то, что я отныне не должен воспринимать тебя серьезно? И вообще, неужели между мной и тобой может быть что-то личное? Робби, может быть, я что-то не так понял? Может, он хотел сказать, что это у тебя с ним есть что-то личное?

— С удовольствием готов согласиться с ним, майор. Я уже имел честь обделать пару личных дел с сержантом Деккером в свое время. И готов снова.

Спарроухоук издевательски нахмурил лоб и приложил руку к подбородку, якобы задумавшись.

— Ах, да! — воскликнул он. — Что-то такое припоминаю. Ага, ну правильно. Вспомнил. У вас были две личные... Сугубо личные встречи.

Деккер перевел на секунду взгляд на Робби. Перед ним, нагло ухмыляясь, стоял тот единственный в мире человек, которому оказалось по силам поколебать уверенность Деккера в себе. Это был тот человек, из-за которого Деккер больше не участвовал в турнирах по карате. Внезапно он почувствовал, как раны, которые были нанесены Робби во время тех двух поединков, вновь закровоточили в его душе. Боль вернулась. Вернулся страх. Только теперь Деккер понял, что страх не пропал. Просто все это время сидел где-то глубоко в его голове. Затаившись.

Он заставил себя проговорить:

— Я повторять больше не стану. Оставьте ее в покое.

Спарроухоук сказал уже подчеркнуто вежливо:

— Вы пропустите меня к моей машине, господин Деккер?

Деккер отошел в сторону. Шофер открыл для англичанина заднюю дверцу. Спарроухоук, не теряя времени, влез в салон. Робби уже занес ногу, но остановился и повернулся к Деккеру. Он просто покачал головой, как бы с укоризной.

Ему не нужно было грозить сержанту или бросать ему вызов.

Просто он знал, что лучше Деккера. Вот так просто.

Он коснулся золотой серьги у себя в ухе и скрылся в салоне лимузина.

Когда машина отвалила от края тротуара, Деккер осознал, что совершил страшную ошибку. Он предупредил их. Возможность застать их врасплох лопнула, как мыльный пузырь. Он сам ее уничтожил. Он просто взял и сказал им, что тоже участвует в игре, хотя мог этого не делать и много на этом выиграть.

Рано или поздно ему придется заплатить страшную цену за эту ошибку. Ему и... Мичи...

На Джованни Гран Сассо не произвели никакого впечатления ультрасовременные казино Атлантик-Сити. Дело все было в том, что консиглиере не являлся игроком и не одобрял тех, кто играет.

На тучного седовласого итальянца произвела приятное впечатление только близость Атлантик-Сити к океанскому побережью. Он вдыхал соленый воздух и вспоминал о тех давних днях, когда он, еще будучи совсем молодым человеком, затеял пеший переход по прибрежным городкам своей родной Сицилии, когда он спал под открытым звездным небом и питался исключительно хлебом, сыром, вином и фруктами. Он с ностальгией вспоминал о тех днях. Это была самая счастливая пора в его жизни.

Сегодня вечером Гран Сассо неспешно гулял под руку с Альфонсом Родственничком по одной из прибрежных улиц Атлантик-Сити. Старые джентльмены были заняты разговором. Чуть позади за ними шли два телохранителя. Несколько минут назад закончилась встреча с сенатором Терри Дентом, который прилетел из Вашингтона специально для того, чтобы выяснить свое место в новой структуре руководства мафии. Дент предупредил итальянцев о том, что дело их принимает не самый лучший оборот.

— Ле Клер готов набросить сачок на многих ваших людей, — сказал Дент. — Не буду скрывать от вас: мне от осознания этого становится очень и очень неуютно. Для начала скажу о том, что Ле Клер подбивает министерство юстиции сделать официальный запрос правительству Кайманов о ваших тамошних банковских делах.

— На Кайманах не станут сотрудничать с американцами, — уверенно проговорил Гран Сассо. — Как только они это сделают, они сразу потеряют несколько миллиардов долларов. После этого кайманскому правительству ни от кого не будет веры. Когда дело касается больших денег, всякий предпочитает больше помалкивать.

— Инстинкт подсказывает мне, что тут вы правы. Но меня больше всего беспокоит то, что ребята из министерства юстиции охотятся отнюдь не за тенью. Они знают в кого целят. В Делавер были спущены из центрального правительства запросы относительно «Мерибел Корпорейшн», «Скарборо Риэлти» и «Эдвардс-Брюер Корпорейшн».

— Все наше, — пробормотал Джулия.

— Все ваше. Я узнал обо всем этом совершенно случайно. Просто по Конгрессу ходят и жалуются парламентарии от Делавера. Их не включили в состав комиссии, которая проводит расследование. Я слышал, что в Делавере тоже не особенно-то хотят сотрудничать с очкариками-юристами. Вы правильно подметили: как только начал передавать по команде информацию, тут же начал терять клиентов. Когда ты прячешь денежки, неохота раскрываться кому-то, где именно ты их прячешь. Это я понимаю. Я вам вот что скажу, ребята. Где-то вы допустили прокол и мне от этого теперь худо спится по ночам. Если вы намерены продолжать со мной дела и дальше, давайте будем впредь избегать подобного. Я знаю, что Пангалос утверждает, что молчит как рыба, но вот насчет Кворрелса?

Гран Сассо подлил Денту еще «Чивас Регаль».

— Вы что-то говорили о проблемах насчет лицензии казино.

— А это... Тоже неприятность. Ле Клер вошел в контакт с игровой комиссией из Нью-Джерси и посоветовал им там крепко подумать, прежде чем давать лицензию. Казалось бы, пустяк — лицензия. А посоветовал и теперь думают... Впрочем, похоже, ребята, вы не одни из тех, кто не хотел бы закрытия «Золотого Горизонта». Со мной в контакт вошел один конгрессмен от Нью-Джерси... Я не стану называть его имени... Так вот, прощупывал почву относительно того, помогу ли ему в борьбе с Ле Клером. Я и другие нью-йоркские парламентарии. Закрой казино и целая туча налоговых денег улетит в трубу. Я уже не говорю о рабочих местах.

Гран Сассо согласился с этим. Для него лично закрытие «Золотого Горизонта» означало потерю места, где он без проблем мог отмывать свои грязные капиталы. Игровой бизнес — это наличность. Наличность намертво связана с такими заведениями. Она циркулирует в них совершенно законно. Нет, если прикроют казино или, — того хуже, — «Менеджмент Системс Консалтантс»... Это не дело.

Дент устремил в итальянцев указательный палец.

— А теперь я вам настоятельно рекомендую хорошенько подумать о большом жюри, которое собирается созвать Ле Клер. Там он применит против вас свое главное оружие: свидетеля-информатора. Причем в его планы входит накинуть вуаль именно на членов жюри. На жюри, а не на свидетеля. Это вам о чем-нибудь говорит?

— Нигер совсем озверел... — пробормотал Джулия.

— Вы так думаете? Вполне возможно, но рассуждает он здраво. Как вы думаете, чем это пахнет?

Заговорил Гран Сассо:

— Это означает только одно: что он уверен в том, что ему удастся добиться обвинительного заключения. Это означает, что он посоветует членам жюри сделать так, чтобы тот человек не видел их лиц. Если им дорога жизнь. Черный человек очень умен... Откуда вы об этом узнали?

Дент нервно дернул щекой.

— Ле Клер говорил в министерстве юстиции о моей персоне и мне это совсем не нравится. Совсем не нравится... Им тоже хочется, но, как говорят, колется... Им нужно быть уверенными в том, что они не нарушат моих гражданских прав, начав мою раскрутку. Им нужен верняк. И у Ле Клера, похоже, что-то такое накапливается в бардачке. Короче, на одной вечеринке в Джорджтауне я столкнулся с одним парнем из ФБР. Он сказал, что его дочь переезжает в Нью-Йорк и ей нужна работа. Приличная. Мы разговорились и под конец он поведал мне о кое-каких планах Ле Клера.

Гран Сассо задумался, потом наклонился вперед и взял Дента за руку.

— Сенатор, сделайте-ка нам небольшое одолжение. Побеспокойтесь о том, чтобы девушка нашла себе работу. Хорошую работу. Что-нибудь такое, чем бы ее папаша очень загордился. Я хочу, чтобы этот парень из ФБР чувствовал себя вашим должником. Если у вас возникнут какие-нибудь проблемы с ее трудоустройством, звякните мне. Я постараюсь кое-что сделать, кое-где помочь. Когда она поступит на место, позаботьтесь о том, чтобы ее папаша знал, что обязан этим исключительно вам и вашему доброму характеру. Но не приближайтесь к нему после этого с просьбами об услугах до тех пор, пока я не скажу.

— Хорошо, — ответил сенатор.

— Теперь, прежде чем нам двигаться дальше, я хотел бы, чтобы вы внятно объяснили мне, в чем вам там еще требовалось мое содействие?

Дент выдохнул.

— Аза Эрнштейн.

— Ага, это парень из магазина, — проговорил, кивая, Джулия. — Вроде бы у него возникли какие-то проблемы с профсоюзом? Насколько мне известно, он очень щедр по отношению к избранным, этот ваш Эрнштейн.

— Один из основных моих помощников, — сказал Дент. — Давал мне крупные чеки. Помогал мне в избирательной кампании и когда требовалось выделить средств немного больше первоначальной сметы... Словом, он никогда не отказывал. Если я говорил ему, что нужен такой-то чек на такую-то сумму, он не задавал вопросов. Короче, я его должник. Я хотел узнать, не могли ли бы вы подключить к этому делу ребят из «Менеджмент Системс»? Пусть прощупают прошлое профсоюзных деятелей. Там полдюжины человек, всего-то... От них одни неприятности. Наверняка там можно будет кое за что зацепиться и обернуть против них самих. Я хочу вернуть свои долги Эршнтейну. Это упрочит мою репутацию. Он сейчас не может себе позволить забастовку. Не может себе позволить то, чего от него требуют профсоюзы.

Гран Сассо и Родственничек обменялись взглядами. Им было хорошо известно, что только благодаря денежкам Эрнштейна Дент занял свой высокий пост и все еще держится на нем.

— Мы побеспокоимся об Эрнштейне, — пообещал консиглиере. — Вы хотите, чтобы он выиграл забастовку, или чтобы она была отменена, не начавшись?

— Да, что-нибудь в этом роде.

Консиглиере важно кивнул.

— Считайте, что проблема снята.

Дент весь засветился от осознания собственной значимости.

— Буду вам очень признателен. Да, кстати, пока это не вылетело у меня из головы... Есть тут акции одного рудного дела... Так вот мой приятель, сенатор из Аризоны, божится, что они сейчас полетят вверх, как на крыльях. И я подумал: а не могли бы вы мне выделить аванс в счет процентов моего будущего дохода от новой арены?

— Сколько? — спросил по-деловому Гран Сассо.

— Пятьдесят тысяч.

«Знает, собака, что мы ему не сможем отказать», — пронеслось в голове у консиглиере.

— Посылочка будет в вашем вашингтонском офисе. Завтра. Она будет адресована вам строго лично.

Откупные... Без них не обойдешься, когда один влиятельный человек имеет дела с другим влиятельным человеком. Неважно, зачем Денту потребовалась такая большая наличность. Ему просто нельзя было отказать.

— У меня такое впечатление, что Пангалос и Кворрелс все-таки заговорят с Ле Клером на его языке, — проворчал Дент. — Этот сраный план вместимости. Он висит на них слишком тяжким грузом. И надо ж было его прошляпить!..

Гран Сассо подбавил себе в кофе анисовой. Есть вещи, о которых лучше говорить в отсутствие сенатора Соединенных Штатов.

— Сенатор, пусть Пангалос и Кворрелс вас не заботят. В итоге все закончится хорошо. Вот увидите.

Гуляя по улице под руку с Гран Сассо, Джулия наклонил голову вперед, еще глубже вжал руки в карманы пальто и сказал:

— Интересно, что бы выкинул Дент, если б знал о том, что мы запланировали сделать с этими двумя юристами?

Гран Сассо усмехнулся и ответил:

— Люди закрывают руками глаза, а потом жалуются, что темно. Он все прекрасно знает, но... не хочет знать. Не забудь о том, что тому полицейскому мы платим за работу семьдесят штук. Он предупредил Спарроухоука о том, что на меньшее не согласен, а Спарроухоук предупредил меня.

— Он хорош, этот полицейский. Он поставил еще какое-то условие? Чтобы оба юриста оказались в одно время в одном месте, да? Устроить это будет нелегко...

Консиглиере сказал:

— Вот как раз наоборот, друг мой. Сделать это будет легче всего.

«Ирония судьбы, — подумал он. — Я старше Пангалоса и Кворрелса, а знаю, что переживу их. Завтра в это время юристы уже будут мертвы».

Константин Пангалос раздраженно протирал глаза, сидя на кровати. Он схватил с телефона трубку и с опаской оглянулся на жену, которая лежала на своей половине кровати. Слава богу, не проснулась! Он прижал трубку к левому уху. Там сразу начали говорить. Узнав голос, Пангалос перебил:

— Бускаглия! Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени? Без четверти двенадцать, черт тебя возьми! Сейчас уже полночь! Полночь, а не полдень!

— Значит, я решил позвонить тебе в полночь. Можешь возбудить против меня уголовное дело. Но сначала выслушай, что я тебе скажу. Как тебе понравится мысль избавиться от головной боли по поводу этой сраной каши, заваренной Ле Клером на плане вместимости?

— И ты разбудил меня специально, чтобы задать этот вопрос? Пошел ты! У меня сейчас нет времени на игры! Со своими проблемами я пока справлялся сам и сейчас как-нибудь справлюсь, понял?

— Конни! Конни! Ты, видно, просто недослышал меня! Я сказал, что могу устроить один хитрый трюк, в результате которого план вместимости покинет стены мрачного здания на Федерал Плаза! Этот план существует в единственном экземпляре! Одна бумажка! В ней все их доказательства, все их улики против тебя и Кворрелса.

Пангалос вскочил с кровати и хрипло заговорил:

— Слушай, давай прямо и начистоту! Потому что, если ты мне пудришь мозги...

— Зачем мне это делать, когда я собираюсь пошарить у тебя в карманах? Это будет тебе немалого стоить. Копни. Пять для меня и десять для парня, который возьмет документ и уйдет с ним из штаб-квартиры Ле Клера. Это окончательная цена. Торговаться не будем. Или соглашайся, или...

— Похоже, ты не оставляешь мне выбора. Черт возьми! Это бы вытащило меня из глубокой ямы! Если этот план исчезнет оттуда, я смогу без всяких проблем каждый раз посылать Ле Клера куда подальше!

— Я уже переговорил на этот счет с Кворрелсом. Он едва не расцеловал меня через трубку. Он готов заключить эту небольшую сделку. Не думаю, что у вас двоих возникнут серьезные проблемы с добыванием денег.

— Деньги-то найдутся. А вот этот сраный план, который Деккер... Кстати, кто твой человек на Федерал Плаза?

Бускаглия фыркнул.

— Ты что, думаешь, что я назову тебе его имя? Разбежался! Это мое дело. А парень сделает все, как надо. Если ты помнишь, Деккер отвез меня на Федерал Плаза прямо с арены. Едва не за шиворот. В этом и была его роковая ошибка. Как только я оказался там, так сразу встретил одного парня из моей молодости. Мы никогда с ним не были друзьями. Просто знакомыми, приятелями... Кроме того, у него остался ко мне должок. Как-то он был экспертом в федеральной комиссии, которая доставила мне много неприятностей. И хоть я согласился не помнить зла, он сказал, что рвется в бой и готов искупить. Сейчас наступает время таких, как он. Людей с новым мышлением. А черные задницы, вроде Ле Клера уже выдохлись. Кроме пенсии им ничего не светит. Пришла пора на первый план выходить таким, как мой приятель. Но Ле Клер его вверх не пустит. Он вообще никого вверх не пускает. Заткнул все дыры своей черной жопой. Словом, я пообещал приятелю хорошо его устроить вместе с женой, а он согласился оказать услугу мне.

Пангалос уткнул куда-то в воздух указательный палец, представляя, что делает это в адрес Бускаглии.

— Вот это мне нравится, дружище! Знаешь, я ведь просил Спарроухоука подключить к моему делу «Менеджмент Системс Консалтантс». Я думал, что ему ничего не стоит разобраться с этой бумажкой, а заодно и со всей федеральной оперативной группой. Но он только замотал головой и сказал, что это невозможно. Что его люди слишком хорошо внедрены и находятся на виду. И еще он сказал, что Ле Клер не дурак и бережет эту бумажку, как зеницу ока.

Пангалос хохотнул.

— Ну и паршивый же кролик, этот Ле Клер! Я собираюсь поставить его теперь на место.

Бускаглия сказал:

— Вот поэтому вместо «Менеджмент Системс» к тебе обращаюсь я. Я скажу Спарроухоуку о моем друге и он возьмет его к себе. Он станет их информатором. Ты знаешь, как они работают. Тихо, без шума и пыли. Я скажу Спарроухоуку и буду считать, что мое дело закончено. С той самой минуты судьба моего приятеля будет зависеть от доброй воли англичанина, а я удалюсь. Возьму твои денежки и удалюсь. Ты знаешь, как я умею тратить хорошие деньги!

— Саль, ты только что спас мою бедную задницу. И я не собираюсь забывать об этом. Как скоро этот твой приятель обтяпает дельце?

— Скоро. Сейчас он уже может дотянуться до бумажки голой рукой. Ле Клер не любит рисковать. Он сменяет охрану документов через каждые два дня. Так что мой приятель долго возле бумаг не удержится. Да, кстати, пока не забыл... У нас с тобой разговор идет о наличных, понял? Чеки мне не нужны, так и знай.

— О'кей, о'кей, черт с тобой. Кворрелс...

— Он уже в деле, я ж тебе говорю. Он говорит, что плату разделите по-братски: пятьдесят процентов на пятьдесят процентов. За это ты полнишь в руки план вместимости, а впридачу и все то, что Ле Клер успел собрать на тебя и Кворрелса в своей конторе. Покажешь этот план Гран Сассу и Родственничку и после этого можешь считать себя совершенно свободным.

— Господи, всю жизнь я занимался тем, что собирал на людей бумажки, которые могут их погубить. Никогда не думал, что сам окажусь в роли загнанного зверя и буду надеяться на то, что кому-то там удастся спереть из моего бывшего офиса компромат на меня! Когда мы встретимся с твоим парнем?

— Ле Клер, начиная с послезавтра, переводит его от бумаг в другое место. Завтра — его последний день. Если не возражаешь, все будет сделано утром, а вечерком мы забьем где-нибудь стрелку.

Спустя двадцать два часа Пангалос вылез из такси в пустынном квартале близ Сорок Восьмой и Одиннадцатой улиц, забитых многоквартирными домами мрачного вида. Пангалос подождал, пока такси уедет и затем стал переходить дорогу, направляясь к машине, припаркованной у давно выселенного, аварийного дома, справа от которого тянулся пустынный школьный двор.

Вдруг он занервничал и ускорил шаг. Он нес в кейсе почти восемь тысяч наличными, — свою долю, — и еще имел наручные часы, которые бы потянули в любой лавочке по скупке краденого на пять тысяч. У него не было никакого желания становиться находкой для какого-нибудь ночного бродяги-налетчика.

Господи, он был так близок сейчас к спасению! Действительно Деккер совершил непростительную ошибку, что отвез арестованного Бускаглию на Федерал Плаза. Надо было отпускать его еще в Лонг-Айленде.

Как только Пангалос возьмет в руки этот чертов план вместимости, можно будет считать, что все проблемы сняты. Пусть тогда Ле Клер хорошенько помучается мыслью о «неожиданно потерявшемся» вещдоке. Без плана он ничего не мог сделать, засранец чернокожий!

Подойдя к машине, Пангалос вдруг резко остановился и, затаив дыхание, замер на месте. Слева показалась еще одна машина. Его это испугало. Но машина, слава богу, завернула за угол на Одиннадцатую улицу и направилась, судя по всему, в центр. Пангалос постоял еще, ожидая, когда угомонится его сильно стучавшее сердце, затем распахнул переднюю дверцу и сел на сиденье рядом с водительским, где его поджидал Ливингстон Кворрелс.

Пангалос захлопнул за собой дверцу. Он стал разминать заиндевевшие от холода руки в тонких перчатках. Затем огляделся вокруг.

— У тебя такой вид, будто ты только что застукал свою жену спящей в супружеской постели с посыльным мальчишкой. Где Бускаглия и его дружок?

Кворрелс повернул к греку свое заплаканное лицо.

— Конни, я... Я не понимаю, что происходит. Правда! Он заставил меня прийти сюда и ждать... Я вынужден делать то, что он приказал.

Кворрелс заикался от страха.

Пангалос нахмурился.

За его спиной послышался какой-то шорох. Пангалос не успел обернуться. С пола на задних сиденьях поднялся зловещей тенью Дориан Реймонд. Он сел прямо, спокойно упер Пангалосу в левый висок дуло пистолета двадцать второго калибра с глушителем и нажал на спусковой крючок. Раздался негромкий хлопок. Голова грека дернулась вправо и он мгновенно обмяк в своем кресле.

Кворрелс отшатнулся от трупа в суеверном ужасе. Он стал переводить затравленный взгляд с грека на Дориана и обратно.

— Дориан, я сделал, как ты меня просил... Я сделал... Ты сказал, что после этого ты меня отпустишь! Пожалуйста! Я хочу домой! К жене! Пожалуйста!

Дориан знал, что вести разговоры в таких случаях противопоказано. Единственной вещью, которую он мог сейчас сделать для Кворрелса, было мгновенное убийство. Пусть не мучается.

Он выстрелил дважды. Оба раза в голову. Одна пуля прошибла левую скулу Кворрелса, другая вошла в глаз. Кворрелс обмяк и стал сползать вниз. Одна его рука стала съезжать с баранки, а другая так и осталась на спинке сиденья.

Зажмурив глаза, Дориан отчаянно замотал головой. Эта работа не прошла для него даром. Он был знаком с обоими ребятами в течение нескольких лет и их убийство растревожило его душу гораздо сильнее, чем он предполагал. А ведь он еще не закончил. Джонни Сасс просил оставить «послание»...

Перегнувшись через спинку переднего сиденья, Дориан запихнул глушитель далеко в рот Кворрелса и дважды нажал на спусковой крючок. Голова мертвого еврея с каждым выстрелом подскакивала, как у Петрушки. Дориан толкнул Кворрелса обратно на баранку, затем то же самое проделал с мертвым Пангалосом. Он взял его за волосы, оттянул голову назад и тоже два раза выстрелил ему в рот.

«Послание» означало: «Юристы слишком много говорили».

Нервы у Дориана были напряжены до предела. Ему необходимо было как можно скорее выпить. Он отвинтил глушитель и положил его в левый карман своего пальто. Пистолет он спрятал в правом кармане.

Он, конечно, не самый умный и порядочный парень на Земле... Но он не нуждался в том, чтобы ему кто-то намекнул на то, что пора остановиться. Бакстед... Кворрелс... Пангалос... Его дружки. И он убил их всех.

Все, пора выходить из этой дерьмовой игры. Хватит! Деньги у него были. Семьдесят пять штук, не считая еще двадцати в банке... Почти сто тысяч. А еще копия «голубиного списка», за которую при удаче можно будет выручить несколько миллионов! Достаточная сумма для того, чтобы он прожил с Ромейн безобидно до конца жизни.

Он был уверен, что с деньгами сможет вернуть Ромейн. Он знал это. Это была его единственная женщина, с которой он не чувствовал себя подонком, а человеком. Она ушла от него. Он извлек из этого печальные, но, видимо, необходимые уроки. Наказание отбыл. Теперь ему требовался только еще один, последний шанс. Она должна ему его дать! Пусть посмотрит на то, как он умеет заботиться о ней. Она увидит его искренность, его старания и... Все у них будет хорошо.

А в настоящий момент он направился на Восьмую улицу, где, как знал, есть бар. Ему требовалось пропустить несколько стаканчиков и хорошенько поразмышлять о том, как он будет жить дальше после всего того, что сделал. Он ведь не Робби, которому человека убить — что два пальца обоссать. После Кворрелса... Теперь ему будет страшно заводить друзей. Ведь до сих пор все заканчивалось тем, что он их убивал...

В баре на углу между Восьмой и Сорок Девятой улицами он сел между безликими мужиками в пальто и темных шляпах. Он выпил скотч и поклялся себе в том, что никогда не будет вспоминать о прошлом. Прошлое не должно мешать строительству будущего.

Он возьмет деньги и станет свободным. Возьмет с собой Ромейн и исчезнет.

Он задержался в баре надолго. Потому что боялся идти домой ложиться спать. Потому что знал: ему будут сниться те, кого он только что так безжалостно убил.

Гуляя по залам амстердамского Рихксмузеума, Мичи ничем не показывала того, что знает о слежке за ней. Она пристроилась к небольшой группе туристов, которые переходили от одной картины Рембрандта к другой. Когда все остановились перед «Ночным Сторожем», она остановилась тоже.

Она глянула в свой путеводитель, затем вновь на картину. Спустя несколько минут она отделилась от группы и направилась к выходу из зала. Она намеренно шла прямо на того человека, который сопровождал ее сегодня везде, начиная от самого отеля «Окура», где она остановилась. Он усиленно делал вид, что полностью поглощен созерцанием «Еврейской Невесты» Рембрандта. Но его концентрация была слишком нарочита, чтобы быть искренней. Нетрудно было догадаться, что он только ждет момента, когда Мичи пройдет мимо него, чтобы вновь пристроиться ей «в хвост».

Мичи прошла мимо него, не замедляя шага и не глядя на него.

Она вышла из музея. Воздух был холодный, поэтому она закрыла нижнюю часть своего лица толстым черным шарфом и подняла воротник своей меховой шубки. На дворе стояло воскресенье и Амстердам был тих. Она остановилась на улице и огляделась по сторонам, как бы решая, куда идти дальше. Движения на улицах почти не было.

Мичи пошла налево. Пешая прогулка не пугала ее. Наоборот, она рада была отдохнуть после утомительной деловой встречи, касающейся проблем ее алмазной компании. Она любовалась аккуратными каналами, по оба берега засаженными деревьями, домом Рембрандта и Анны Франк. Свернула под конец на узенькую боковую улочку и вышла на проспект, вдоль которого тянулись роскошные особняки и старинные дома.

Она ни разу не оглянулась назад.

Оказавшись вблизи рынка Альберта Куипа, она остановилась на пару секунд, а потом решительно направилась вдоль рядов палаток, где торговали антиквариатом, старинными ювелирными украшениями, деревянными башмаками и алмазами. Остановилась у палатки торговца рыбой и заказала себе тарелку сельди особого приготовления. Смакуя нежное и вкусное мясо рыбы, она как бы невзначай повернулась в ту сторону, откуда пришла.

Он был там. В толпе людей. Круглолицый мужчина в темно-зеленой куртке с капюшоном, — анораке, — квадратных очках с крашеными стеклами. Она разглядела у него слуховой аппарат. Господи! Ну и «шпик»!

Он стоял около палатки, где торговали блюдами индонезийской кухни. Вот он протянул руки в окошко и вытащил их с пирогом. Мичи уже ела такой пирог. Начинка была из кокосов и жареных бананов. Он передал владельцу палатки два гульдена, спрятал в карман сдачу и тут же с жадностью набросился на экзотическое блюдо.

Мичи повернулась к нему спиной, бросила недоеденную рыбу в картонную урну, заполненную мусором, и быстро смешалась с толпой.

Она заметила за собой слежку еще в Лондоне. Все два дня, что она там находилась, ее «пасли». Поймала она ребят очень просто и в то же время хитро. Прежде чем в очередной раз уйти куда-то из своего номера в лондонском отеле, она «обронила» на пол возле самой двери маленький бриллиант. Несмотря на свою привлекательность, камень был бракованным. Впрочем, это было видно только профессиональному ювелиру. Несведущий в этих вопросах человек вполне мог принять камень за дорогой. Выйдя в холл, она повесила на своей двери стандартную табличку, которая гласила: «НЕ БЕСПОКОИТЬ».

Вернувшись в номер, она огляделась вокруг себя. Вроде бы все лежало на своих местах. Казалось, здесь никого не было в ее отсутствие. Кровать была не заправлена, как она ее и оставила. Газеты были небрежно разбросаны по креслам, как она их и оставила. На столике перед телевизором лежала тарелка с недоеденным завтраком, как она ее и оставила. Все лежало там, где она это оставила. Но вот камня на полу не было.

Если бы не жадность «шпиков», Мичи, наверное, так и не узнала бы о том, что ее «пасут».

После того инцидента, в который она попала с теми двумя американскими недоумками на открытий новой арены в Лонг-Айленде, Мичи отныне решила быть более осторожной. Она поняла, что должна держать себя ниже травы, тише воды. Не стоит привлекать к себе внимание тех людей, за жизнями которых она приехала в Америку. Счастье, что в ее лондонском номере не было ничего, что могло бы скомпрометировать или выдать ее. Пятнадцать тысяч долларов наличными лежали в гостиничном сейфе вместе с запечатанным конвертом, где было три ее паспорта, каждый из которых был заполнен на свое имя.

После убийства Поля Молиза и его шофера-телохранителя она спрятала кай-кен и некоторые бумаги подальше. В ее нью-йоркской квартире не было ничего, что могло бы навести на подозрения тех людей, которые бы посчитали нужным перевернуть ее вверх дном.

Впрочем, где-то, на каком-то этапе она все же допустила какую-то промашку. Иначе, чем объяснить обыск в ее лондонском номере? Чем объяснить постоянную слежку от Лондона до Амстердама? Может, все началось с той злосчастной минуты, когда двое пьяных американцев ввалились в женскую комнату в новой арене?.. Впрочем, были возможны и другие варианты. Например: она что-то не то или не так сказала... Или ее кто-то узнал?

Когда она вернется в Америку, она все расскажет Манни. Они любят друг друга, но она понимала, что не будет покоя им обоим и их любви, пока она не выполнит свой долг по отношению к семье. Мичи поклялась убить тех людей, которыми по долгу службы как раз занимается Манни. Такова была печальная ирония судьбы. И она исполнит клятву.

Достаточно ли крепка его любовь к ней, чтобы понять ее?..

Покинув рынок, она пешком отправилась в свою гостиницу. Впрочем, в самый последний момент раздумала и зашла в кафе, которое располагалось в двух домах от отеля. Она заказала себе джин «Женевер Датч» и апельсиновый сок. Со своего столика она могла видеть дверь кафе и двери отеля. Прошло несколько минут. Человека в темно-зеленом анораке не было. Однако, она понимала: это совсем еще не означает, что он прекратил слежку.