Глава 25

Виктор однажды спросил у Элен Силкс, почему она позволяет «Мудзин» использовать себя. «Я делаю это для забавы и ради денег, — объяснила она. — А когда перестает быть забавно, я работаю уже только ради денег.»

Никаких сомнений, она отработала свои деньги, когда помогла Виктору во Франции несколько недель назад. Заранее внедрившись в круги Сержа Кутэна во время одной из его частых поездок в Азию, она без труда получила приглашение на коневодческую ферму в Довиле. Для достижения своей цели Элен стала активной участницей сексуальной жизни главного архитектора Кутэна и его жены.

Получилось, что она для Виктора прекрасный троянский конь.

Элен Силкс привезла Виктора на ферму в багажнике, из машины она вышла одетая очень провокационно. Внимание сразу привлекали ее маленькие упругие груди, ничуть не скрытые прозрачной блузкой. У охранников закружилась голова от похоти. Виктора всегда изумляло, как действуют титьки на мужчин.

Никто из троих охранников не видел, как он пробрался в сарай и спрятался на сеновале. Сексуальные эмоции сбивают наблюдательность ко всем чертям.

А сейчас Виктор рассчитывал, что присутствие Элен Силкс выведет из равновесия Фрэн Маклис, и он сможет без помех убить Эдварда Пенни и жену Ганиса.

Вашингтон. Ровно через пять минут после того как Элен Силкс вошла в дом Маклис за своими подарками — эту хитрость предложил он — Виктор выполз из прокатного «БМВ» и, скорчившись на подъездной дорожке, огляделся в темноте. Убедившись, что его не заметили, он пробежал через лужайку в сад. Одежда на нем была вся черная, лицо скрывалось под черной лыжной маской. С плеча свисала черная сумка. Власяная веревка была обернута вокруг талии.

У декоративного дерева Виктор остановился, присел в тень. Силкс провела в доме уже почти шесть минут.

Пенни, разумеется, предсказать не сложно. Как верный сторожевой пес, он будет держаться рядом с Элен. Свой долг он видит в охране морального облика сенатора, недопущении какого-либо неподобающего поведения. Значит, Максимилиан изолирован и с ним легче разделаться. Виктор наблюдал за домом и знал, что другой охраны нет.

Максимилиан — вполне профессиональный противник. Но Виктор-то находится вне обычных пределов профессионализма. Что же до Пенни, то он навсегда остался ущербным после их встречи в Сан-Августине. В общем, забрать копию книги Ковидака будет нетрудно.

Уничтожение жены Ганиса и Мейера Уэкслера тоже не должно составить затруднений. Виктор не убил еврея первым лишь потому, что его смерть насторожила бы Пенни, а он не глуп.

Поднявшись из тени декоративного дерева, Виктор направился к дому. В правой руке он держал поясной нож.

Дом сенатора показался ему довольно красивым. Смутно напоминал ему дома на пике Виктории в Гонконге. Но с тактической точки зрения это просто спелый плод, который легко сорвать. Дом расположен одиноко на маленьком участке земли, укрытый от соседей и любопытных. Проникнуть можно в нескольких местах. А уж как помогает это декоративное дерево…

Виктору понадобилось меньше трех минут, чтобы найти и перерезать телефонные провода. Затем вдоль задней стены он подошел к кухне. Там было светло. Чуть ли не слишком. Он заглянул в окно. Интересно. М-р Максимилиан чистит оружие. Какой старательный.

Лучше всего Виктору работалось в темноте. А чтобы создать себе благоприятные условия, нужно пробраться в кухню, к электрическим предохранителям. Прикрепив нож к ремню, он снял с талии веревку и пошел к задней двери. Как мило, что Максимилиан оставил ее открытой ради свежего воздуха.

Виктор уже собирался войти в кухню — и замер на месте. Элен Силкс бежала по дому, выкрикивая его имя. Сбесилась, что ли?

Виктор видел, что Максимилиан прекратил чистку оружия и, после секундного размышления, начал быстро его собирать. Профессионал проклятый. Виктору было необходимо действовать немедленно. Он ворвался в дверь.

Ники в ужасе вскочил со стула, опрокинув его и рассыпав детали пистолета, который лихорадочно собирал. Он схватил со стола танто Пенни и высвободил из ножен, одновременно выкрикивая имя Эдварда Пенни, предупреждая, что Виктор здесь, в кухне.

Стремительно несшийся вперед Виктор ударил его ногой в живот — Ники развернулся вокруг своей оси и рухнул на стол. Секундой позже власяная удавка уже была у него на шее.

Виктор дернул обеими руками свалил Максимилиана на пол. Тот, с покрасневшим лицом, отбивался ногами, пытаясь поддеть пальцы под удавку. Когда он попытался встать, Виктор опять прижал его к полу.

Тогда Максимилиан схватился за веревку и попробовал свалить Виктора. Виктор, пошатнувшись, переступил с ноги на ногу раза два и восстановил равновесие. Тогда-то в кухню и вбежала охваченная истерикой Элен Силкс.

— Он украл мои ключи, — сообщила она. Элен плакала, еще чуть-чуть и могла полностью потерять контроль. — Я говорила с Фрэнсис и не видела, как он ушел. Он забрал мои ключи, мерзавец!

Разъяренный Виктор с трудом верил ушам. Он пнул Максимилиана в голову, даже не взглянув на него, зная, что Ники мертв или без сознания. Потом он сделал один шаг к Элен Силкс. Глаза его светились голубым льдом.

— Ты, сука вонючая. Из-за чувств к этой старухе ты поставила под угрозу мою жизнь. Сначала меня предал Уоррен Ганис, теперь ты.

— Виктор, прости.

Он высвободил поясной нож и перерезал ей горло.

Пенни, на подъездной дорожке, вынул сердце из коробки, потом подбежал к багажнику и схватил разводной ключ. В следующую секунду он уже был за рулем, сердце и ключ бросил на сиденье рядом. Включил зажигание, фары, завел двигатель.

Крик Ники Макса сразу пробудил в нем все страшные воспоминания. Сан-Августин. Флер Очоа. Они. Если сейчас он не справится, Ники погиб. Может быть, он уже мертв. Эта мысль пронзила Пенни. Но она же пробудила решимость убить Виктора, даже если при этом самому придется погибнуть.

Богом Виктора всегда был Сунь Цзы. Потому он и победил Пенни в Сан-Августине. Теперь Пенни должен использовать Сунь Цзы против демона.

Пенни нажал акселератор до отказа. Колеса машины бешено завращались, разбрасывая гравий во все стороны. В это мгновение Фрэн Маклис выкрикнула его имя, он сжал рулевое колесо и машина бросилась вперед как ракета. Пенни направил ее к дому.

Через лужайку, разбивая плетеную мебель и ванночку для птиц. Вот он в саду, растения гибнут под колесами — на полной скорости врезался в декоративное дерево, сбил его и затормозил. Но прежде сбил с петель застекленные двери, ведущие из музыкальной комнаты в сад.

«БМВ» ворвался в музыкальную комнату, столкнулся с пианино, разбросав кругом терракотовых зверушек, стоявших на крышке. Когда пианино издало одну долгую жалобную ноту, Пенни как раз ударился головой о ветровое стекло. Кровь сразу омыла левую сторону его лица. Немного оглушенный, он не сразу смог открыть дверцу. Когда она открылась, Пенни выпал на пол.

Поднявшись на ноги, он потряс головой, держась за дверцу машины. Когда Фрэн Маклис опять выкрикнула его имя, Пенни прокричал:

— Не двигайтесь! Полтава в доме. Вы и Акико оставайтесь на месте. Не подходите к телефонам. Он обрезал провода. Не производите шума и оставайтесь на месте!

Пенни сбросил галстук, снял рубашку и, вырвав полосу, свернул ее в нечто вроде головной повязки. Обвязал голову, чтобы остановить кровотечение, потом достал из машины разводной ключ. И сердце в куске золота. Перелез через разбитое пианино и обломки мебели и вышел в коридор.

Он остановился в свете фар. Надо выбить демона из равновесия.

Поиграть с его головой так же, как Виктор играет со всеми остальным миром. — Полтава! Полтава! У меня есть кое-что твое. Сердце твоей бабушки. У меня в руке поганое сердце твоей бабки!

Пенни старался не думать о Ники Максе, это могло только помешать сейчас. Все внимание Виктору. Демону. Нельзя думать и о том, что у Виктора может быть пистолет. Если есть, Пенни уже мертвый: он же на самом свету.

Нужно думать о том, что говорится в досье Виктора. Как он отомстил всем, кто был причастен к смерти его бабушки. Думать о любви Виктора к ней. Поиграть с головой этого гада — может, что и получится…

Пенни положил сердце на пол и с размаху ударил по нему разводным ключом.

— Слышал, Виктор? Слышал, сукин сын?

Он опять ударил по сердцу, отлетело несколько кусочков золота. Схватив разводной ключ обеими руками, Пенни нанес такой удар, что сердце раскололось пополам. Одна половина взлетела вверх, стукнулась о стену и упала в нескольких футах от Пенни.

Когда Пенни, в голове у которого полыхала пульсирующая боль, пополз за этой половиной, он скорее почувствовал, чем увидел Виктора, почувствовал движение в полутемном коридоре, затем успел увидеть лишь скользящую тень убийцы, который бросился на него с диким воплем. Пенни попытался встать на ноги. Слишком поздно.

Виктор ударил его ногой в левую часть груди, треснули ребра, Пенни отбросило на спину. Разводной ключ отлетел куда-то в сторону.

Виктор прыгнул на Пенни, целясь ножом в лицо. Но Пенни обеими руками перехватил его запястье. Сила у Виктора была ужасающая. Они перекатывались налево и направо, нож постепенно приближался к горлу Пенни. Виктор шипел сквозь зубы: убью тебя, убью тебя, убью тебя. От него пахло сосной и чесноком. Аура ненависти бурлила огромными жаркими волнами.

Вдруг он надавил на нож обеими руками — резко, сильно. Пенни отвернул лицо влево. Лезвие разрезало скулу и вонзилось в ковер. Игнорируя боль, Пенни плюнул Виктору в лицо, и когда тот непроизвольно отшатнулся, Пенни пальцами одной руки впился ему в горло.

Виктор оторвал руку Пенни от своего горла и попытался выдавить ему глаза. Другая рука убийцы нашаривала нож, который оказался на полу.

Пенни в панике пнул обеими ногами, чиркнув Виктору по голеням. Убийца чуть отпрянул, и Пенни ударил его коленом в живот. Виктор откатился — полученный удар оказался сильным, но он не желал этого показывать. Оставалась прежняя и единственная сейчас цель: убить противника.

Убийца опустил глаза, увидел разводной ключ и схватил его.

Придерживая рукой поврежденные ребра, Пенни подобрал с пола нож Полтавы. Потом стянул с головы окровавленную полосу рубашечной ткани. Опустил ее на ковер, сунул под нее руку. Оставаясь в полусогнутом положении, ждал.

Виктор бросился на него, подняв разводной ключ над головой.

Когда он был совсем близко, Пенни высвободил руку из-под окровавленной ткани, где сжимал кусок бабушкиного сердца — и бросил этот кусок Виктору в лицо.

Тот смешался на малейшую долю секунду. Пенни, стоя на одном колене, нанес ему удар ножом в живот, вытащил нож и ударил снова.

Виктор обрушил разводной ключ на плечо Пенни. Удар получился не таким сильным, каким мог бы быть, так как убийца страдал от боли. Но — он оказался достаточно сильным.

Пенни рухнул, он находился сейчас в сидячем положении, левая рука была парализована. Он сидел и смотрел, как Виктор, шатаясь, встает на ноги и бросается вперед.

Пенни толчком поднялся на колени, он оглядывался в поисках второго куска сердце. И увидел его. У основания стены вблизи входа. Но у него действовала сейчас только одна рука. Он не мог бросать и держать нож одновременно. А отложить нож было бы самоубийством.

Прислоняясь к стене для поддержки, Пенни поднялся и стал отступать, пока не оказался рядом с куском золота и его содержимым неприятного серого цвета. Он занес ногу и с силой ее опустил, раздавив половину сердца на мелкие кусочки.

— Она была ничем, — прошептал Пенни. — Поганая сумасшедшая старуха, вот и все. Ничего больше.

Он оглянулся через плечо, на темный коридор, где за поворотом располагалась гостиная. Опять перевел взгляд на Виктора.

— Она была дерьмо. И сумасшедшая.

Виктор бросился на него.

Пенни повернулся и побежал. Виктор нагонял его. Завернув за угол со всей скоростью, которая в нем оставалась, Пенни резко остановился и прижался к стене. Затаив дыхание, крепко сжал маленький поясной нож…

В темноте он считал про себя. Раз, два.

Виктор появился из-за угла, миновал Пенни, и тот сразу зашел ему за спину. Ударив Полтаву ногой в коленный сгиб сзади, он свалил его на пол — в коленопреклоненное положение. И перерезал убийце горло от уха до уха.

Эпилог

Сентябрь 1985

Токио

На рассвете, после ночи проливного тайфунного дождя, Рэйко Гэннаи вошла в спальню на втором этаже своей виллы и преклонила колени на большой белой подушке. На ней было формальное шелковое кимоно, розовое с голубым, — ее свадебное одеяние. Волосы, коротко подстриженные недавно в знак того, что она вдова и больше не выйдет замуж, скрывались под голубой шелковой повязкой.

Подушку окружала новая ширма — четыре шеста с тонкими белыми занавесями. Полированный дубовый пол устилали татами и несколько слоев белой хлопковой ткани, поверх всего лежало красное покрытие из фетра.

Слева от ширмы стоял за простым белым экраном Ода Синдэн, маленький одноглазый врач. Он был одет в полностью белый формальный костюм самурая феодальных времен: куртка с широкими плечами и без рукавов, свободные брюки, кимоно. В руках Синдэн держал обнаженный самурайский меч с белой рукояткой.

На полу перед Рэйко Гэннаи стояла тати-осики, тонкая деревянная пластина с четырьмя длинными ножками. На ней располагалась чашка с сакэ, две бамбуковые палочки для еды и тарелка с морскими водорослями и тремя кусочками маринованных овощей.

Потянувшись направо, она взяла с низкого деревянного столика шифрованную телеграмму и сквозь набежавшие слезы перечитала ее последний раз. Прислал телеграмму Виктор Полтава.

Рэйко Гэннаи поднесла телеграмму к пламени свечи на столике, потом уронила запылавший листок в маленькую неглазированную посудинку. Да, я сказал Виктору убить Аикути, подтвердил Уоррен, но, клянусь, я не говорил ему, что убить нужно Хандзо. Вероятно, Виктор что-то неправильно понял.

Дураки и трусы прибегают ко лжи, а Уоррен и дурак и трус. Естественно, он хотел отомстить. Рэйко Гэннаи пыталась убить его жену Акико, и Ганис ответил на это. Полтава был всего лишь инструментом.

Рэйко Гэннаи оказалась неразрывно связанной с мертвым убийцей. К тем, что выковал эту связующую цепь, относились таиландский полицейский Чакри, находящийся сейчас под арестом, слепая Ханако, лежащая под охраной в одной из больниц Бангкока, американский журналист Мейер Уэкслер. Акико, разумеется. А главное — лорд Ковидак, посредством его опаснейшей книги.

Рэйко Гэннаи трудно было осознать, что Виктор мертв. Она привыкла видеть в нем несокрушимую и вечную силу. Но смерть — это черный верблюд, который преклоняет колени перед вратами всех и каждого.

Вот из-за этой-то связи с ним правительство ее и не поддержит, хотя все, что она делала, делалось ради «Мудзин». Полтава был самым разыскиваемым преступником в мире. Он совершил преступления против японского народа. Контакты Рэйко с ним нельзя отнести к легитимным средствам защиты японского бизнеса.

Уже по этой причине ей придется вынести позор и унижение уголовного суда, впервые в истории «Мудзин» это произойдет с теневым правителем компании.

Они стал также камнем на шее Уоррена Ганиса. У американской полиции были вопросы об их сотрудничестве, об убийстве родителей Ганиса сорок лет назад, о его поведении в секретном тюремном лагере. Рэйко Гэннаи нисколько не удивилась, когда лопнула сделка с «Баттерфилдом», на чем «Мудзин» потерял больше сорока миллионов американских долларов.

Уоррен перестал приносить пользу компании.

Как и Рэйко Гэннаи. Ибо, сказал ей Тэцу Окухара, когда американец убил Они, он убил и тебя.

С нею Тэцу Окухара, новый президент «Мудзин», обошелся достаточно грубо. Для нее больше нет места в компании, сказал он. Она не сумела ликвидировать книгу Ковидака, и это непростительно. Рэйко Гэннаи располагала неограниченной властью, следовательно, павший на них позор должен достаться ей.

На ней ответственность за то, что «Мудзин» сейчас расследуют правительства и журналисты в Америке, Англии и Европе.

— Возраст уменьшил твои возможности и увеличил недостатки, — сказал ей Окухара. — Бесчестье, которое ты навлекла на «Мудзин», будут помнить долго. Никто тебя не боится. Теперь ты вызываешь только презрение.

Однако Ода Синдэн напомнил отчаявшейся Рэйко, что решение ее проблем существует. Ей следует вспомнить, что она самурай, то есть совершенно особое существо. И поступить, как подобает самураю.

Он сказал: ты должна стереть этот позор с «Мудзин», со своей семьи, с Гэннаи, семьи твоего мужа. А путь существует только один. И он умолк, ожидая, как она отреагирует.

Увидев, что она поняла, что она согласно кивнула, он предложил: если ты окажешь мне такую честь, я буду твоим кайсяку, твоим помощником.

Она опять кивнула. И, улыбнувшись, начала готовиться к сэппуку, ритуальному самоубийству.

Сейчас, в спальне на втором этаже, Рэйко Гэннаи склонила голову и прошептала:

— Я понимаю, что за мою неудачу меня могло постичь более суровое наказание. Я благодарна за возможность самой принять смерть и этим спасти свою честь.

Ода Синдэн проговорил из-за белого экрана:

— Сегодня благоприятный день для твоей смерти. Солнце начало подниматься, боги скоро примут тебя. Я надеюсь, все у тебя пройдет гладко в такой удачный день.

— Есть еще дело, связанное с моим сыном.

— Я об этом уже позаботился.

— Благодарю вас. — Она склонила голову. — Благодарю вас.

Она стала медленно есть маринованные овощи, а Ода Синдэн тем временем говорил негромко.

— Твоя смерть будет достойной. Отдавая жизнь за идеал, ты обретешь чувство радости, твое существо наполнится чем-то новым. И тебя будут помнить, ибо в смерти ты сохранишь честь и достоинство. То, что ты делаешь, доступно лишь человеку большой устремленности. Ты действительно Императрица.

Рэйко Гэннаи поднесла чашку с сакэ к губам, сделала два глотка, подождала, сделала еще два глотка. Получилось четыре. Слова, обозначающие «четыре» и «смерть», произносятся одинаково — си.

Потом она посмотрела в окно, на небо в золотых и красных полосах рассвета, и рука ее нащупала нож с белой рукояткой, обернутой в бумагу и покоящийся на белом деревянном подносе.

Тогда Ода Синдэн вышел из-за белого экрана, подняв меч высоко, как делается при сэппуку благородных людей. Ее руки к ножу — это был условленный между ними сигнал. Ему поручалось сделать свое дело до того, как она разрежет свою плоть.

Он обещал Рэйко Гэннаи, что боли она не почувствует.

Она и не почувствовала, ибо Ода Синдэн обезглавил ее одним ударом.

Нью-Йорк

Утром следующего дня Уоррен Ганис лежал голый на поролоновом матрасике. Дзасси, старый слепой массажист, приставил маленькую металлическую трубочку к его спине и ввел золотую иглу в растертую маслом плоть.

Ганис вздохнул от удовольствия. Эти сеансы с Дзасси были единственным, что не давало ему сойти с ума. После того как Акико оставила его, жизнь стала пустой. Единственной радостью была смерть Виктора от рук человека, который украл у Ганиса жену. Теперь, когда Они лежит в земле, можно спокойнее спать по ночам.

Пресса превратила Эдварда Пенни в полубога. С Акико его еще не связали, но скоро свяжут. Он вовсе не относился к любимцам Ганиса, но надо же отдать человеку должное. Уж вряд ли многие сумели бы победить Виктора, да еще его собственным ножом.

Ганис был вынужден окружить себя толпой адвокатов, которые изо всех сил старались отстоять его у судей, федеральных прокуроров, комитетов конгресса, агентов ФБР — и от коннектикутской полиции, которая выясняла обстоятельства убийства его родителей примерно сорок лет назад. На все это его деликатный желудок реагировал чрезвычайно болезненно, давление тоже не давало покоя. Дзасси, с его массажем и иголками, стоил своего веса в золоте.

Акико. Ганис никогда не оставит мысли вернуть ее. Виктора нет, уже огромной заботы меньше, Императрица до предела занята, ей нужно как-то выжить при Тэцу Окухара, новом президенте «Мудзин». Окухара — тяжелая личность. С ним работать будет намного сложнее, чем с Ясудой и Рэйко Гэннаи.

Ганис его считал холодным, лишенным обычных эмоций, мозг у Окухары вроде компьютера. Уж он-то наведет порядок. На нем даже может кончиться система теневых правителей в «Мудзин». Ну, или прекратиться на время, ибо «Мудзин», если на то пошло, вечен.

Как и сама Япония, компания пережила войны, голод, наводнения, землетрясения, все, что мог наслать на нее Бог или человек. Ганис не сомневался, что теперешний кризис «Мудзин» тоже переживет. С трудом и потерями, но переживет.

Но уж никакая женщина не будет командовать при Окухаре. Если уж Рэйко Гэннаи не смогла с ним ничего сделать, это не удастся и ни одной другой женщине в мире.

Лежа с закрытыми глазами, Ганис потихоньку погружался в сон, а Дзасси продолжал вводить в его плоть золотые и серебряные иглы. Единственным, о чем он мог думать помимо собственного выживания, была Акико. Нет, он ее не уступит этому Пенни. Если потребуется его убить, ну что ж. Акико не будет принадлежать другому мужчине, пока Ганис жив.

Он уснул, думая, как же вернуть жену, и не видел, что Дзасси вытащил иголки, а потом опять ввел их в его плоть. По иной схеме.

Когда пришел один из слуг, чтобы проводить слепого массажиста к ожидающему такси — так было заведено — ничего неподобающего он не заметил. Как обычно, Уоррен Ганис лежал на матрасике, его розовое мясистое тело было покрыто простыней. И, как обычно, его не следовало беспокоить по меньшей мере полчаса.

В такси, которое везло его домой, Дзасси думал — интересно, каково Ода Синдэну в «Мудзин» при новом правлении. Слепой улыбнулся. У них, братьев-близнецов, всего один глаз на двоих…

Дзасси родился слепым, Ода потерял один глаз в раннем детстве. Они оба были многим обязаны сильному отцу, самураю, который не позволил им вести пассивное существование, заставил добиваться как можно большего. Он напоминал им, что один глаз лучше десяти языков, а одна рука лучше десяти глаз.

Благодаря отцу оба брата хорошо научились пользоваться руками.

Когда Дзасси встретится с братом, хорошо будет поговорить об отце, старом воине, как называл его Ода. Прежде всего, конечно, он сообщит брату, что Уоррен Ганис мертв. Дзасси убил его по просьбе Оды, и оказывал он ему такую услугу не первый раз.

Судмедэксперт назовет причиной смерти Ганиса сердечный приступ, произошедший приблизительно через двадцать минут после ухода Дзасси.

В действительности смерть вызвали акупунктурные иглы, введенные не в том порядке. Но кто может знать об этом, кроме Дзасси и его брата Оды и старого воина, который научил их обоих.

Вашингтон

В тот вечер Эдвард Пенни и Ники Макс стояли в фойе Брюсселловской галереи и глазели на хорошо одетого африканца с племенными разрезами-метами на лице — он уносил одну из акварелей Акико. У Пенни левая рука висела на перевязи, на лбу появился свежий шрам, который, как сказали Акико и Фрэн Маклис, ему очень шел.

Ники был в темных очках и опирался на трость. В глазах у него двоилось, координация была нарушена — Полтава, ударив ногой в голову, вызвал у него трещинный перелом черепа. Все пройдет, конечно, но пока еще ему не хотелось ходить колесом по улице.

Он повернулся к Пенни.

— Хорошую бабу ты себе нашел. Вижу, ее искусство хорошо продается. Тебе можно сидеть дома и вместе с ней считать деньги, работать уже не надо.

— Ты и половины не знаешь. Двое владельцев галереи пытаются переманить ее отсюда. Предлагают ей большие деньги, если подпишет контракт.

— Думаешь, это связано с рекламой, которую она случайно получила? Ну, что Виктор приходил ее убить?

Пенни отступил назад, пропуская к сувенирному прилавку толстую даму с голубыми волосами и в спортивных туфлях.

— Такая реклама не помешала, это ясно. Так ты уверен, что не задержишься еще на несколько дней? Тебя в этом городе все любят.

Ники помотал головой.

— Не так, как любят тебя. Ты же прямо Супермен. Пресса обожает о тебе писать. Да и вообще мне пора к детям. Поблагодари сенатора за то, что предложила мне работу. Я очень признателен, но у меня же семья там.

— Ты знаешь, она была в ужасном состоянии, когда стала тебя выгонять. Теперь не может успокоиться, что тебя чуть не убили. Так что если захочешь, работу она тебе найдет в любое время. Не будет места у нее, пристроит к кому-нибудь.

— А это была ее идея или твоя — оплатить мои медицинские счета? Не то чтобы я возражал, но если у меня потрескаются губы от целования задницы, я хочу знать, чьи булочки на моих щеках.

— Ее. Мне-то какая разница, живой ты или нет?

Ники кивнул.

— Правильно.

— Сенатор правда хочет, чтобы ты остался, но раз ты козел и уезжаешь, твой билет в Бангкок оплачивает тоже она.

Ники Макс расплылся в улыбке.

— Хорошие новости.

Пенни сунул руку во внутренний карман пиджака, достал конверт и подал его Ники.

— Вот, небольшой прощальный подарок от меня. Я надеялся, что отдавать его тебе не придется, но раз уж ты не хочешь остаться здесь, в лучах своей новой славы, бери и катись.

— Что это?

— Результаты твоего последнего визита к врачу. Ты беременный. Может, откроешь и не будешь ко мне приставать?

Ники сунул трость подмышку, вскрыл конверт и вытащил оттуда чек. Долго смотрел на него.

— Иисусе.

Он взглянул на Пенни.

— Тебе не обязательно было это делать.

— А тебе не обязательно было спасать меня в Сан-Августине.

Ники Макс опять опустил глаза к чеку. Он был выписан на его имя, сумма превышала триста восемьдесят тысяч долларов. И сертифицирован.

— Это половина вознаграждения за Виктора, — пояснил Пенни. — Семья Кутэна и родственники Молсхейма. Почти четыре миллиона франков. Чуть меньше восьмисот тысяч в настоящих деньгах.

— Эдди, послушай…

— Никто не называет меня Эдди, только ты.

— Я знаю, знаю. Слушай, у тебя есть партнер. Бизнес во Франции.

— Жорж говорит, что если я не поделюсь с тобой, то я коммунист и педераст.

— Виктора сделал ты. Я валялся на полу как дохлая рыба.

Пенни помотал головой.

— Мы его сделали, мы. Ты обеспечил мне несколько лишних секунд, ты продержал его в кухне достаточно долго, чтобы он столкнулся с Элен Силкс и убил ее — теперь она не может ходить и болтать о своей связи с сенатором. Вероятно, ты же и не дал ему добраться до Акико. Ники, заглохни. Возьми деньги и отдай их родственникам твоей жены.

Ники театрально поднял брови.

— Какой жены?

Оба рассмеялись. Потом Ники сказал — у тебя с Акико все прекрасно, да? Пенни согласился, что это так. Ники ждал продолжения, демонстративно молчал. Наконец Пенни добавил: она сказала, что прошлое осталось в прошлом. С «Мудзин» она порвала.

— Я за ней наблюдаю, — продолжал он. — Она ни с кем не вступала в контакт, с ней тоже никто, а что тут еще скажешь. Мы будем жить вместе, уже вроде нашли квартиру. Но она еще студию хочет. Сейчас-то работает в галерее. Когда выставка закончится, мы поедем во Францию на пару недель. Мне нужно время, пока заживает плечо, да и хочется сбежать от газетчиков, кинопродюсеров и всего этого цирка. Потому я и хотел, чтобы ты остался здесь и присматривал за сенатором, пока меня нет.

Она тебе доверяет, сказал Пенни. Ее расследование «Мудзин» скоро наделает шуму — как только она обнародует материалы. Пока все остается секретным, но это ненадолго. Ей будет спокойнее без Пенни, если Ники Макс останется поблизости.

Ники опять взглянул на чек. Ухмыльнулся.

— У тебя серебряный язык, ты не знал? Но только пока вы с Акико не вернетесь. А потом я сразу уеду. И больше не уговаривай остаться.

Пенни широко улыбнулся ему.

— Кто, я? Уговаривать Николаса Алонзо Форрестера Максимилиана сделать что-то, чего он делать не хочет?

— О, ты такой. В чем дело? На кого ты смотришь?

Пенни чуть приблизился к Ники Максу.

— Смотрю на любителя искусства. Кэмпбелл Эспри. Толстолицый маленький поганец, это он натравил на меня тех черных парней. «Суповой человек», лично.

Ники повернулся.

— Тип из туристического агентства, который никак не расстанется со шпионажем. Он был контролем Акико для большой шишки в «Мудзин».

— Да, Акико через него работала на Тэцу Окухара, нового президента «Мудзин». И что же он тут делает?

— Посмотри на него. Забирает картину, которую кто-то оставил ему в сувенирном киоске. Он что, не может покупать, как все остальные?

— Очень может быть. Но все равно он дерьмо.

— Ты же только что сказал, Акико ни с кем из этих людей не контактировала?

Пенни задумчиво кивнул.

— Пока нет.

— Эй, у вас ведь с ней может хорошо получиться. Смотри не испорти. Если она тебя не дурит, только это и важно.

Пенни смотрел, как Кэмпбелл Эспри уходит из галереи.

— Ты прав. Только это и важно.

Кэмпбелл Эспри, удобно устроившийся на заднем сиденье такси, сделал мысленную пометку утром пораньше связаться со своим брокером по вопросу муниципальных бон в Огайо, их ему только что рекомендовал в галерее знакомый из технического штата Конгресса. Эспри, маленький человечек лет сорока с чем-нибудь, толстенький и мрачноватый, очень любил деньги. И очень много времени тратил на придумывание различных комбинаций, которые могли бы ему эти деньги принести.

Туристическое агентство давало неплохой доход, но богатым оно его не сделает. А «Компания» (имеется в виду ЦРУ — примеч. перев.) поручала ему не так уж много дел, на роскошную жизнь не заработаешь.