Глава 12

Вашингтон

Август 1985

Около часа пополудни Эдвард Пенни сидел на зеленом ковре в гостиной Мейера Уэкслера — рукава рубашки закатаны до локтей, пиджак сложен на коленях. Спиной он опирался на стену в лавандовых блеклых обоях. Глаза были закрыты. В руке он держал «Браунинг». На затылок положил носовой платок, чтобы впитывался пот.

А еще его мучили желудочные спазмы, самые сильные после того сеанса в «Хоре» с полковником Асбуном.

Потливость и желудочные спазмы не имели никакого отношения к температуре, хотя она и была высокой, или к отсутствию кондиционера в этом старом эдвардианском доме. Вызвала их ситуация, с которой столкнулся сейчас Пенни: заложники. Вопрос жизни и смерти здесь, в доме, именно то, с чем он никогда больше не хотел сталкиваться. Слишком тяжело он тогда перенес смерть Томаса, Пако и Флер Очоа. Не говоря уже о том, что случилось с ним самим в «Хоре». А тут…

По другую сторону стены, вверху узкой деревянной лестницы, ведущей на второй этаж, двое черных тинейджеров держали жену Мейера Уэкслера под угрозой оружия. Пенни знал, что у нее больное сердце, а после недавнего удара парализована правая сторона. Но, разумеется, здоровье Валентины Уэкслер чернокожих не интересовало. Им нужно было только, чтобы Пенни положил свой «Браунинг» и показался в двери, а если он этого не сделает, они прострелят голову миссис Уэкслер.

Второй заложник еще ближе. Прямо здесь, в этой гостиной с высоким потолком. Чуть ли не на расстоянии вытянутой руки от Пенни. Мейера Уэкслера захватила черная девица-подросток. Беременная на сносях, под глазами синие круги, пурпурные брюки в обтяжку, волосы со вплетенными стеклянными бусами.

Уэкслер, полный и лысеющий, в голубом махровом халате, тапочках и мешковатых серых брюках, сидел на потертом ковре у большого камина. Девушка скорчилась рядом с ним, левой рукой обхватив его за горло, прижимая другой рукой наточенную отвертку к шее Уэкслера справа. Она была троянским конем, который помог троим черным парням войти сюда. Ее роль: явиться к входной двери Уэкслера и выдать представление на уровне Оскара. Поплакать. Взмолиться о помощи. О да, Оскара она могла бы получить. Пенни и Уэкслер еще не успели сообразить, что происходит, а все четверо уже были в доме — с оружием и мрачными намерениями.

Пенни наблюдал, как круглолицая, зубатая девица все сильнее сжимает Уэкслеру горло, тому уже и дышать нечем. Хватая ртом воздух, старый газетчик тщетно пытался разжать ее руку и в то же время позвать жену по имени. Его остекленевшие глаза с немой мольбой напомнили Пенни лицо Флер Очоа перед смертью. Он оттолкнулся от стены, приближаясь к Уэкслеру, но замер, так как девушка прокричала:

— Ближе не подходи, а то я зарежу этого белого человека. Я не лгу. Замочу его и никто меня не остановит, меньше всего ты.

Меньше всего ты.

Вот так, сказал себе Пенни. Ну что ж, он может или доказать, что леди неправа, или научиться жить с этой мыслью.

Но ведь эти черные не за тем сюда пришли, чтобы даровать ему душевный покой и утешение. Они пришли за тремя телефонными книжечками, спрятанными сейчас в футляре телефона. Им к тому же сказали, что от него особых осложнений не будет. Не беспокойтесь, мальчики и девочки, у него все в прошлом, он ничего не может. Всю свою храбрость он оставил где-то на юге. Пусть выглядит как ограбление со взломом, вы же этим каждый день занимаетесь. Утащите кое-что из дома. Да ну, вы сами знаете, как это делается. Главное — найти бумажки. Остальное на ваше усмотрение. Позабавьтесь.

Записные книжки. Не так давно они были собственностью Аристотеля Белласа и его дочери Софи. А сейчас принадлежат Эдварду Пенни, потому что он поймал эту колоритную пару с поличным. Они прослушивали городской особняк сенатора на Манхэттене.

Нанял «Слухачей» Огюст Карлайнер, некто значительный в вашингтонских кругах власти; Пенни его не любил и дважды отказался на него работать. Карлайнер был госсекретарем при двух президентах, так что всех главных в мире знал лично. В Вашингтоне он пользовался очень большим влиянием. Очаровательный человек, но с репутацией скряги. Из тех, кто пойдет на свадьбу с метлой и рассыпанный рис унесет себе на обед.

По словам Аристотеля Белласа, Карлайнер хотел узнать, может ли сенатор Фрэн Маклис связать «Мудзин» и Уоррена Ганиса с массовым убийством, которое произошло в конце Второй мировой войны. У Ганиса и «Мудзин» отношения весьма тесные, сказал Грек. Порежешь одного, кровь пойдет у другого.

Ганис владел газетами, журналами, телевизионными и радиостанциями, а сам держался в тени. Просьбы об интервью отклонял, на критику отвечал очень просто: игнорировал. Охрана его при случае поколачивала назойливых репортеров и фотографов.

Все три его жены были японками, а коллекция азиатского искусства, собранная Ганисом, могла затмить многие музеи. Каждый год он надолго уезжал в Японию, а своим изданиям запрещал публиковать какие-либо критические материалы об этой стране. Естественно, Ганис выступал за устранение всех торговых барьеров с Японией. Иначе получается, говорил он, что такую компанию как «Мудзин» наказывают за то, что она хорошо работает.

Записные книжки Аристотеля Белласа. Фактор чисто негативный. Во-первых, слухачи знали о связи Фрэн Маклис с женщиной по имени Элен Силкс. С такой связью очень легко может оказаться связанной политическая катастрофа. Сенатору было необходимо срочное везение, иначе карьера ее кончена.

От следующих нескольких строк у Пенни буквально задрожали руки. Они опять появился в его жизни, его нанял человек, стоявший за Огюстом Карлайнером. Наняла госпожа Рэйко Гэннаи, жена президента «Мудзин». Для того наняла, чтобы он убил Мейера Уэкслера и англичанина, Оливера Ковидака, пока они не успели уличить ее и Уоррена Ганиса в убийстве почти сотни людей. Аристотелю Белласу тоже предстояло умереть. Слухач пытался шантажировать госпожу Гэннаи — все то же преступление сорокалетней давности — и за это Они должен был его убить.

До Пенни доходили слухи, что в действительности «Мудзин» управляет госпожа Гэннаи, а не ее муж. Кое-кто считал, что она тесно связана с Они. Жестокое тщеславие этой женщины, которую прозвали Императрицей, стало легендарным. Легендарным было и ее безразличие ко всему, кроме «Мудзин».

Он сразу поверил Греку, утверждавшему, что Императрица устроила связь между Элен Силкс и сенатором, затем наняла его подслушивать телефонные разговоры между двумя женщинами. А также между Эдвардом Пенни и Акико Сяка, художницей японкой, которую он любил. Прекрасная Акико с печальными глазами, она не удосужилась сказать Пенни о своем браке с Уорреном Ганисом…

Час назад Пенни приехал к Мейеру Уэкслеру, единолично выпускавшему скандальную газетенку — она не давала жить спокойно политикам и крупному бизнесу. О встрече договорилась сенатор Маклис. С прессой приходится иметь дело, сказала она Пенни, хотя от нее иногда дурно пахнет.

Еще она ему сказала, что несколько лет назад Уоррен Ганис обманом лишил Уэкслера и его партнера нескольких маленьких газет, которые они выпускали. Партнер убил себя, а Уэкслер начал спиваться. Со временем Уэкслер перестал пить, а ненависть к Ганису не угасла. Теперь пришло время рассчитываться. Уэкслер делал это единственным путем, каким умел.

Пенни приехал рассказать Уэкслеру об Они. Существовал также вопрос о связи Фрэн Маклис с Элен Силкс. Уэкслер, занимаясь Ганисом, может выйти на эту связь через Императрицу. Тогда как-то надо будет договориться с Уэкслером, чтобы молчал. А с этим типом легко не договоришься. Хорошо еще, у них оказались общие интересы, книжные, это разрядило обстановку.

Благодарный за информацию об Они, Уэкслер признался, что получает внутреннюю информацию о «Мудзин» и Уоррене Ганисе. Злобный шепот, словами Шекспира. Уэкслер сказал, что информатор называет себя Аикути, Скрытый Меч, а информацией снабжает также и Ковидака. Англичанин Ганиса ненавидит, но почему, Уэкслеру не известно.

У Пенни начала складываться общая картина в мозгу, и он высказал свои мысли Уэкслеру. По словам Фрэн Маклис и Уэкслера, жена Ковидака и Уоррен Ганис, тогда еще подросток, содержались в одном японском лагере для военнопленных во время Второй мировой войны. И получается, что уцелел только Ганис? Вот и думайте сами, сказал Пенни Уэкслеру. Представим, только представим — Ковидак считает странным, что именно Ганис вышел из лагеря живым.

Уэкслер кивнул — мистер Пенни, я думаю, вы на что-то наткнулись. Да, я так думаю. С улыбкой Уэкслер схватил шариковую ручку и начал быстро писать в блокноте. Тут как раз прозвонил дверной звонок, Уэкслер пошел ответить и обнаружил беременную негритянку, которая плакала и просила помочь ей.

Сейчас в гостиной Мейера Уэкслера, у Пенни становилось все хуже с животом. Можно обвинить в этом августовскую жару. Или же виноваты зловещие воспоминания, от которых он не может отделаться. Но как же те несколько секунд, когда он вспомнил, как хорош был раньше, и выдал Уильяму, главарю этой бандочки?

Молодой Уильям, этот тощий умник, с его рыжей бородкой, зеркальными очками, белыми туфлями «Филас» и нахальством, которое не подвергалось испытанию до сегодняшнего дня, когда Пенни отнял у него ствол, порезал правую руку своим танто, потом вырубил, ударив рукояткой ножа по голове. Теперь Уильям лежал окровавленный и без сознания перед большим столом Уэкслера. Раздавить такого поганца — это же сплошное удовольствие.

Пенни помассировал затылок, подсознательно стараясь стереть неприятные картины, и в это время его окликнул один из черных. Этот слегка шепелявил. По голосу было также слышно, что он нервничает.

— Эй ты, в комнате. Я сказал отдать Морин твою пушку и выйти в коридор, где нам будет видна твоя задница. Тебе решать, умрет эта старая леди или нет. Ну, ты просто отдай нам те бумажки и все будут счастливы. Чего там. А то ведь опять, обосрешься.

Пенни подумал — есть ли в Западном мире хоть кто-нибудь, кто не знает, что у меня был провал в Сан-Августине? Действительно, происшествие с ним было не из мелких. Но разве обязательно ему слышать об этом каждый день до самой смерти? Может, Ники Макс правильно говорит. Съедай с утра чайную ложку дерьма, и уже ничего хуже весь день не будет.

Добрый старый Ники. В больницу на Авенида Чапультепек в Мехико, где Пенни провел три недели в ожоговом отделении, Ники Макс явился однажды к вечеру с бутылкой бренди «Сан-Маркос» и словами утешения. Или не утешения.

— Виктор Полтава оказался умнее, — заявил Ники Макс. — Он нашел твое слабое место. Томас. Вот где вся суть. В проклятом мальчишке. Ты и Полтава, если еще встретитесь, вспомни Томаса, понял меня?

Ники Макс. У Пенни аппетита совсем не было, и он один ел «Биг Маки», которые тоже принес с собой, и пил бренди из бутылки. Пенни было стыдно от того, что сделал с ним Асбун. Ники Макса он почти не слушал.

— Ты давай вылезай из гроба, я тебе точно говорю, — учил его Ники. — Это не легко, но ты должен вылезти. И запомни все, урок-то хороший.

Ники Макс помолчал, выбирая из «Биг Мака» пикули и швыряя их в мусорную корзину.

— Может, для тебя это шанс достичь чего-то огромного. И полностью разобраться в себе, правильно? Наверное, тебе до сих пор все слишком легко давалось. Теперь потрудись, как мы, простые люди. Хотя у тебя так и так преимущества есть. Я тебе вот что скажу: из-за того парнишки ты забыл первое правило, а именно, что правил нет. В нашей работе их не бывает. Главное — остаться живым. Этот гад Полтава, он же по правилам не играет, а тебе зачем? Слушай, дорогой мой, не надо забывать, кто ты такой есть. Ты же Эдвард Пенни, ты мой герой, не смей забыть, чтоб тебя.

Не забывай, кто ты есть. И вылезай из гроба.

Сейчас, в гостиной, Пенни прислушивался, как спорят черные на лестнице. Потом шепелявый прокричал ему:

— Втолкуй себе, меня сука не волнует. Ты ей напортишь, не мне. Морин — твоя проблема, Джек. А мы если не возьмем бумажки, нам не заплатят. Меня только деньги волнуют.

Романтика не умерла, подумал Пенни. У леди с заточенной отверткой есть друг. Кто-то, кому не все равно, а именно — партнер шепелявого, он же будущий отец. Морин и ее мужчина. Увязли оба в глупости и любопытстве, которые называют любовью.

— Эй, в комнате, — продолжал шепелявый. — Не делай глупостей, отдай нам бумажки, тогда все окей. Мы обещали человеку, что вернем тебя твоей женщине целого.

Нечто новое. Уличные ганги гарантируют безопасность. Такая внезапная доброта — редчайшая редкость в мире боли и горя, Пенни это хорошо знал. Интересно, кто же дал такие указания этим животным. Что-то здесь его беспокоило.

Не забывай, кто ты и вылезай из гроба.

Опираясь о стену, Пенни медленно поднялся и бросил пиджак на ковер. Вытер рукавом пот со лба, потом направил «Браунинг» на Морин, в голову, чувствуя при этом внезапную дикую радость: у девки от страха глаза чуть не выскочили.

Она еще сильнее сдавила горло Мейеру Уэкслеру, крепче ухватила свою отвертку, и сказала Пенни — ты свихнулся или как? Он улыбнулся ей. И нажал на спусковой крючок. В трех дюймах от правой ноги Морин появилась рваная дыра на ковре. Она взвизгнула и всплеснула руками, отвертка улетела к потолку.

Сама же девка упала на спину, взбрыкнув ногами в воздухе. Пенни опять выстрелил, еще одна дырка появилась в ковре — как раз между ног Морин, опустившихся мгновением раньше. Хороший способ привлечь внимание, как сказал бы полковник Асбун. Вопли Морин стали еще более визгливыми.

Она попятилась от Пенни, опираясь локтями. Мейер Уэкслер, свалившийся на правый бок, еле живой, был забыт. Пенни тоже пришлось о нем забыть, потому что кто-то на лестнице прокричал имя Морин. Этот кто-то побежал в сторону гостиной. Вниз по лестнице через три ступеньки. По коридору. Любовь спешит на зов.

Пенни встал, чуть отступя от открытой двери. Ожидая. Что он при этом чувствовал? Тревогу, но, в общем, не очень дергался. Сердце немного постукивало, но какого черта. По крайней мере, холодный пот уже не капал, а во рту не так сохло, как еще несколько минут назад. Шаги были уже совсем рядом. Сунув «Браунинг» подмышку, он вытер влажную правую ладонь о бедро, потом снова сжал пистолет.

С лестницы донеслось:

— Черномазый, вали обратно, дурак! — Этот призыв остался без внимания. Через мгновение в комнату ворвался невысокий мускулистый парень — тот, на котором Пенни прошлый раз видел красный кожаный берет. Он держал в руке пистолетик 22 калибра. Пенни перебросил свой «Браунинг» рукояткой вперед и зашел ему за спину, Морин заорала:

— Эммет, берегись! — парень начал поворачиваться, и Пенни ударил его рукояткой в правый висок. Не сильно, но хватило. Эммет рухнул на пол и, опираясь на руки и колени, стал растерянно трясти головой.

Пенни поднял его пистолетик, сунул себе за пояс и сказал:

— Катись туда, к Морин. — Эммет злобно смотрел на него снизу вверх и не двигался. Пенни все это хамство надоело, и он пнул его в задницу — парень растянулся на полу. — Шевелись, — приказал он, — а то проделаю тебе новую дырку. — Черный повернул голову и опять уставился на него. Сейчас он увидел в глазах Пенни что-то такое, что заставило его отвернуться. И поползти к Морин.

— Эммет! Эммет! — С лестницы звал шепелявый. Тот, кто держал под дулом «Люгера» жену Мейера Уэкслера.

Пенни попятился опять почти до самой двери и прокричал:

— Эммет отдыхает. Он лежит на полу рядом с Морин. — Взглянув на Эммета, Пенни спросил, как зовут шепелявого. Эммет, сидя обнимавший свою беременную подружку, головы не поднял. Но ответил:

— Его имя Марвелл.

Снова напомнила о себе лестница.

— Эй, белый человек, я убью эту женщину, если не отдашь бумажки.

Пенни вздохнул.

— Марвелл, слушай внимательно. Если она умрет, умрешь ты.

Молчание.

— Расслышал, Марвелл? Я сказал, если она умрет, умрешь ты. Это не угроза, Марвелл, а мое обещание тебе.

Что-то прохрипел Уэкслер, тщетно пытавшийся заговорить. Пенни помотал головой и приложил палец к губам -знак молчать. Некогда было выслушивать чье-то мнение.

— Эй, Марвелл, — продолжал Пенни, — давай разберемся, пока не появилась группа захвата.

Молчание.

— О чем это ты — группа захвата?

— Их сорок-пятьдесят мужиков, они с ружьями, оглушающими гранатами и в пуленепробиваемых жилетах. С ними лучше не связываться, Марвелл. Ты представляешь, как они раздавят нахального уличного мальчишку, а?

— Но я держу суку, Джек.

— А у меня трое твоих людей, Марвелл. И время быстро кончается. Договариваемся или нет?

Марвелл озлился — про тебя же говорили, ты нюня; и Пенни улыбнулся: говнюку явно не нравилось развитие событий.

— Не верь всему, что ты слышишь, — ответил Пенни. — И передай это тем, кто тебя нанял.

— Ну и что ты надумал? Я тебе одно скажу. В тюрьму я не хочу.

Пенни сказал — я надумал, что ты отдашь мне миссис Уэкслер, а я отпускаю вас четверых, и не думай слишком долго. Марвелл спросил, как это будем делать, и Пенни пояснил — я проявлю свою добрую волю и выпущу Эммета с Уильямом. Потом ты и я будем меняться женщинами. Морин за миссис Уэкслер. Да или нет. Марвелл ответил — окей, окей, но не пытайся меня уделать, как уделал Уильяма и Эммета, потому что мой ствол еще при мне, ясно? Пенни весь напрягся, вспомнив Сан-Августин, вспомнив, что когда не ждешь, тогда самое плохое и случается. Он имеет дело всего лишь с мужчиной-ребенком, но этот мужчина-ребенок вооружен и взял заложницу. Пенни сделал глубокий вдох и постарался, чтобы его голос звучал уверенно — увереннее, чем он чувствовал себя.

— Мне нужна миссис Уэкслер, больше ничего. Можешь взять Уильяма, — сказал он Эммету, — и вытащить его в коридор. — Эммет, все так же обнимавший плачущую Морин, поднял на него глаза. — Если я уйду, она уйдет со мной. — Правил в нашей работе нет, говорил ему Ники Макс. — Пенни нахмурился. — Эммет, слушай меня, потому что я объясню только один раз. Если ты не сделаешь в точность, как я скажу, я займусь Морин. Для начала заставлю раздеться. Догола. Потом буду развлекаться с твоей женщиной, а ты будешь смотреть. Нравится?

Морин с воплем уткнулась Эммету в плечо. Тот крепче обнял ее, стал гладить волосы. Но смотрел Эммет на Пенни, и многое читалось в этом взгляде — боязнь за девушку, желание убить Пенни, страх оттого, что он во что-то лишнее впутался. Когда он заговорил, голос его был едва слышен.

— Ладно. Я сделаю, как скажешь. — Пенни кивнул.

— Чем скорее начнешь, тем скорее ты и Морин уйдете отсюда.

Эммет с трудом оторвался от Морин, встал и направился к Уильяму. Два шага — и вдруг он остановился, уставившись на Пенни, а тот сказал:

— Даже не думай об этом. Думай только о Морин. — Эммет отвернулся от Пенни, который вместе с Мейером Уэкслером смотрел в молчании, как он поднимает с пола Уильяма. Кровь из порезанной руки Уильяма, лужами темневшая на полу, теперь капала Эммету на предплечья — он медленно пересекал гостиную. Пенни подумал: Уильям не тяжелый, вы же с ним братья.

Эммет приостановился у выхода из комнаты, глядя на плачущую Морин, и Пенни крепче сжал «Браунинг», потому что сейчас могло что-то произойти, но нет, черный говнюк вышел в коридор, исчез из вида. Только услышав, как шаги Эммета приближаются к передней двери дома, он подошел к двери в коридор, стараясь, чтобы с лестницы его не было видно. Передняя дверь открылась, впустив в коридор солнечные лучи. Ну вот. Пенни облегченно вздохнул.

— Марвелл, видишь? — проговорил он.

— Да, вижу.

— Твоя очередь. Сведи миссис Уэкслер с лестницы. Там и поменяемся.

Молчание.

Пенни закрыл глаза. У него опять выступил холодный пот. Он открыл глаза.

— Марвелл, я…

— Да, все окей, окей. Я спускаюсь. Только чтоб все спокойно.

— Спокойно, спокойно, я тебе говорю.

— Ну, я-то не слишком уверен, что ты выкинешь. От тебя всего можно ждать.

Пенни чуть не расхохотался. А уж ухмылка у него была на всю комнату: ему сказали, что он опасный человек. Давно такого не слышал. Я опасный человек. Приятно до обалдения.

Он услышал шаги на лестнице и очень осторожно выглянул — Марвелл, а это был самый крупный из них, в черной кожаной жилетке, медленно спускался, молчащую, потрясенную миссис Уэкслер он полу-нес, полу-тащил с собой, прижимая «Люгер» ей к правому виску. Мейер Уэкслер, уже на ногах, шатаясь пошел к двери, но Пенни схватил его за локоть и дернул назад.

— Вы ее убьете этими глупостями. Не двигайтесь.

Пенни повернулся к Морин и махнул «Браунингом».

— Сюда. — Она поднялась на ноги, кулачками вытерла слезы и пошла к двери. Он легонько стукнул ее по плечу «Браунингом». — Не двигайся, пока я не скажу. Ты кое-что должна помнить. Я тут не один с пистолетом. У Марвелла тоже есть, так что если начнется стрельба, убить тебя может и он, и я. Никаких неожиданных движений, поняла?

Она кивнула, ее круглое лицо было в потеках туши.

— Кстати, — продолжал Пенни, — ты не хочешь мне сказать, кто вас послал за документами? — Морин потупилась.

— Люди в агентстве путешествий звонили Уильяму. Сказали, что делать. Я не знаю, кого как звали. Уильям, он будет иметь дело с тем же мужиком, что и раньше.

— Каким мужиком?

— Уильям, он его называет «суповой человек», имя такое, не фамилия. Больше я ничего не знаю. Если еще, Уильяма надо спрашивать.

Суповой человек. Знал ли его Пенни? Конечно, знал. Все, кто имел отношение к шпионажу, знал «супового человека» и его туристическое агентство.

Но сначала следует закончить здесь. А речь идет о жизни женщины. Пенни хотелось бы сейчас быть на другом конце света, но… Опять выступил холодный пот, разболелась голова.

Пора вылезать из гроба.

— Давай делать, Марвелл, — громко прокричал Пенни.

Глава 13

Хандзо Гэннаи, президент банковского подразделения «Мудзин», не любил американцев. Да, конечно, дела он с ними вел, но народом считал варварским и некультурным. Они прячутся за своей технологией, ни одного пустякового вопроса не могут решить без адвокатов. Часто они не дают себе труд изучить японский рынок и пытаются внедрять совершенно непригодные товары. Хандзо шокировала их неспособность планировать, рассуждать логически.

За границу он обычно ездил с несколькими ассистентами. Но на этой неделе только жена, Юрико, сопровождала его в Нью-Йорк, где он должен был завершить крупную сделку: «Мудзин» покупала отель «Валенсия» на Манхэттене за пятьсот миллионов долларов. Роль Хандзо в этом деле, однако же, лишь скрывала истинную причину его приезда в страну, которую он не любил. А приехал он для того, чтобы забрать неоконченную книгу Оливера Ковидака — книгу, которая могла погубить его мать и Уоррена Ганиса. Виктор Полтава принес книгу Ганису, а тот должен был передать ее Хандзо.

Рэйко Гэннаи знала, что сын не любит Америку, его пугает климат насилия в этой стране, ему неуютно с людьми, которых он считает всего лишь детьми-переростками. Тем не менее она настояла, чтобы он поехал, взял книгу англичанина и привез ее в Японию. «Я доверяю это только тебе» — заявила она. И добавила: Хандзо — это тот фундамент, на котором выстроена вся ее жизнь. А мечты ее обретут реальность через Хандзо в будущем.

Он почтительно поклонился, думая, как ужаснулась бы она, узнай вдруг правду. А правда заключалась в том, что Хандзо ее мечты не интересовали. Нисколько. И он прекрасно знал, что главное в ее жизни не он, а ненасытная жажда власти. Вот и сейчас, с этой книгой англичанина, Хандзо видел то же самое. Матушка приказала, и он бежит с поручением. Не самый преуспевающий банкир в истории «Мудзин», а высокооплачиваемый раб Рэйко Гэннаи. Он свою мать ненавидел, причем настолько, что эта ненависть занимала в его душе больше места, чем любовь к кому-либо другому.

Когда он решил наконец уничтожить ее, стать скрытым мечом у ее горла, Хандзо искренне расценил свои действия как правомерные и оправданные. Подобающее наказание женщине, которая угнетала его всю жизнь — сколько он себя помнил. Ей удалось подавить даже отца Хандзо, а он был когда-то одним из тех, кого особенно боялись и уважали в Японии. Все, кто выступал против его матери, погибали или просто сдавались, убоявшись ее угроз. Кровью она утвердила свое царство, кровью и правила.

Он слыхал, многие говорили, что Рэйко обладает магической силой, она обеспечивает богатство и могущество «Мудзин», и компания будет процветать лишь пока Рэйко остается ее теневым правителем. Глупые суеверия, отмахнулся Хандзо. Боятся они ее, вот и все. Да, ей хватает энергии и силы, чтобы идти туда, куда ведет ее врожденная интуиция. Да, это дает ей преимущества над большинством людей. Но волшебницей ее не делает.

Хандзо смотрел на мать намного прагматичнее. Видел в ней жесткую, жестокую, коварную женщину, которую интересует только она сама. Она всегда оставалась центром собственного круга. А единственной страстью в ее жизни была власть.

Рэйко, невероятно властная мать, изводила его своей неотступной и удушающей любовью. Любовь эта не прошла бесследно для сдержанного, замкнутого в себе Хандзо. Постоянно стараясь угодить матери, он нажил язву желудка, нервный тик у правого глаза — и еще страдал крапивницей. Кроме того, он в девятнадцать лет начал седеть, преждевременно и сильно располнел. Ну и высохшая левая рука напоминала ему об «Адском лагере», куда он попал исключительно благодаря матери.

Так называлась программа — «Адский лагерь» — целью которой было развить у молодых японцев трудовые навыки. Рэйко увидела здесь большие возможности для сына. А сам Хандзо считал эту так называемую деловую подготовку жестокой и бесчувственной. Двадцатипятимильные марши на выносливость. Дрянная еда. Рабочий день, который начинался в 4:15 утра. И садисты-инструкторы, будто специально подобранные. Молодому, неуверенному в себе Хандзо лагерь показался ужасным. В течение тринадцатидневного курса он не раз подумывал убить себя.

Не находя себе места в атмосфере лагеря, напоминавшей военную, он дважды пытался убежать. Лучше прервать обучение, чем допустить, чтобы с тобой обращались как с животным. А его мать и люди в «Мудзин» могут говорить о его позоре, пока у них языки не отвалятся. Хандзо хотел только поскорее убраться отсюда. Окончательное решение, однако же, приняла его мать. Она сказала, что он не должен ни от чего убегать, необходимо проявить стойкость. Ее преданность сыну, заявила Рэйко, позволяет ей лепить его судьбу, как она считает нужным.