В этот вечер Виктор намеренно избегал Чибу, тренировался с другими учениками. Решение держаться от Чибы подальше было чисто стратегическим. Виктор заметил, когда Чиба и другие ученики из старших перешептывались, потом Чиба смотрел на него пренебрежительно. Рано или поздно Чиба устроит с ним стычку и хорошо испытает. Так зачем же вступать с ним в спарринг и преждевременно раскрывать свои секреты? Умный ястреб прячет когти.

Произошло это после тренировки, в комнате для переодевания, прозванной «Зоопарком», потому что там были зарешеченные окна, дурно пахло, громко разговаривали и нередко устраивали драки. Виктор вытерся полотенцем, оделся и уже завязывал туфли, когда в комнате вдруг стало тихо. Он колебался секунду или две, но головы не поднял. Кто-то уронил ключи на цементный пол.

— Эй, ты, русский подонок, — послышался голос Чибы. — Я тебе говорю. — Виктор зашнуровал вторую туфлю, свернул свою ги, сунул внутрь влажное полотенце и крепко обвязал ги своим черным поясом. Только после этого он встал и повернулся лицом к Чибе. — Когда следующий раз окликну, — сказал Чиба, — не забывай проявлять уважение. Смотри на меня, понял? И сразу же. — Крепкий якудза, с голой грудью и босиком, неспеша направился к Виктору. Пропотевшая, грязная ги Чибы свисала у него с руки. Футах в шести он остановился и швырнул ее Виктору. Тот поймал на лету и, держа куртку в одной руке и брюки в другой, стал рассматривать, будто никогда раньше ги не видел. — Слушай внимательно, русский подонок, — продолжал Чиба. — Ты должен постирать и погладить мою ги, я желаю получить ее здесь готовой завтра. Ровно в 7:30. А если ты опоздаешь хотя бы на минуту, я схвачу тебя за яйца, подтащу к туалету и засуну твою русскую голову в унитаз. — Он показал на вонючий, полузабитый туалет у дальней стены.

Кое-кто из учеников рассмеялся. Другие от испуга молчали. Один или двое ушли, зная, что сейчас что-то будет. Зачем смотреть на такие вещи, если необходимости никакой. А некоторые чуяли, что будет драка, и не хотели ее пропустить. Даже те, кто не любил Чибу, знали -он победит. Он же сукин сын. Потому и стал якудза.

Пак И обычно не вмешивался, что бы ни происходило в «Зоопарке». Здесь позволялось править старшим, их воля не оспаривалась, лишь бы никого не убили и не повредили додзе. До сих пор никто не приставал к Виктору. Самые лучшие ученики понимали, что этого русско-японского подростка лучше не трогать. А Чиба Виктора не видел раньше, да и в любом случае молодой якудза был слишком полон собою, чтобы с кем-то церемонии разводить — тем более с иностранцем, у которого голубые глаза. Если у остальных смелости не хватает, все необходимое сделает Чиба. Русский мерзавец в головной повязке демона поймет, кто есть кто. Прямо сейчас.

— Полурусский, полуяпонец, значит, никто, — насмешливо проговорил Чиба. — Он дернул головой в сторону туалета. — Может тебе будет полезно окунуться туда сегодня же. Наешься японского дерьма, тогда и научишься уважать старших.

Виктор улыбнулся Чибе и подумал: если хочешь вырвать глаза у жеребца, действуй решительно. Исход столкновения с Чибой навсегда решит, сможет ли он тренироваться в этом додзе. Чиба бьет по корпусу. Опасный боец, он может вызвать безумный страх почти в ком угодно.

Но, как часто напоминала ему бабушка, Виктор — не кто угодно. Она всегда знала, что он особенный, ни на что обычное не похож. Он умный, говорила она, но у него есть нечто еще более ценное: способность концентрировать все душевные силы на одной цели. Он сможет добиться всего, чего хочет.

Ну и, конечно, его дар бойца, такой встречается редко. К тому же он полностью лишен страха. В любом бою он был безразличен к собственной судьбе. Зачем тратить время и энергию на пустые мысли об увечье или поражении? Есть только цель — победить противника. Смерти он не боялся, как же он может бояться Чибы или кого-либо другого? А боль… но ведь у Виктора все удовольствие вырастало из боли.

Посверкивая глазами и по-прежнему улыбаясь, Виктор поднял ги Чибы вверх, потом согнулся и положил куртку на цементный пол. Далее он засунул брюки в куртку и сделал из ги аккуратный сверток. В таком виде полагается носить ги на тренировку и обратно. Виктор обратил свою улыбку к Чибе, а тот одобрительно улыбнулся. Новый парень правильно себя ведет. Понадобилась только твердая рука.

Виктор, с ги подмышкой, направился к дальней стене. Он улыбался как будто чему-то своему, внутреннему, необычайно приятному. Ноги в мягких туфлях не производили ни малейшего звука. Все взгляды были устремлены на него. Никто ничего не говорил. У дальней стены он повернулся лицом к Чибе и бросил его ги в унитаз.

Теперь он смотрел на нахального якудза глазами, похожими на голубой лед. Улыбка исчезла.

Сначала потрясенный Чиба не мог шелохнуться. Он смотрел и не верил увиденному. Если бы произошло землетрясение, он и то бы отреагировал спокойнее. Русский подонок бросил ему вызов. Хуже того, он опозорил Чибу при других. Ярость бушевала в молодом якудза. Он весь подрагивал, и татуировки на его мускулистом теле жили своей жизнью. Сейчас он мог спасти лицо только одним путем: избить этого русского дурака так, чтобы след Чибы остался навсегда. Разрушить его дом. Попробовать его кровь.

Виктор понял все это по лицу Чибы. Стремление восстановить утраченную честь. Вера в свою силу. Он видел также, что злость уже мешает Чибе в суждениях. Виктор почувствовал, как вокруг него становится пусто, он остался один на один с яростью Чибы. Но он чувствовал и радостное возбуждение у себя в душе и теле. Виктор стремился к этой драке.

Он сконцентрировался на дыхании, взял его под контроль, замедлил ритм сердца. Уязвимым он себе не казался. И нисколько не беспокоился о себе.

Чиба бросился на него, шлепая босыми ногами по цементному полу, он так спешил добраться до Виктора, что отталкивал учеников по пути и отшвырнул ногой табуретку — она угодила кому-то по руке. Виктор стоял на прежнем месте. Только когда Чиба был уже в одном шаге от него, он пришел в движение. Выхватив ги Чибы из унитаза, он ударил ей якудза по лицу — тот сразу остановился, защитным движением подняв руки — а поскольку руки закрывали Чибе глаза, он и не увидел, как Виктор нанес удар.

Правым коленом в левое бедро Чибы, одновременно обхватывая его за поясницу — якудза покачнулся вбок, лицо его было искажено болью, а когда он согнулся и обхватил поврежденную ногу обеими руками, Виктор отступил налево и дважды ударил его в ребра, обоими кулаками сразу и специально в одно и то же место: Чиба вскрикнул и повернулся к нему лицом — тогда Виктор сломал ему нос левым хуком. Чиба, с окровавленным лицом, думал сейчас только о своем спасении, разбитый и раздавленный, он отступил, но Виктор, не собираясь его жалеть, прыгнул вперед и саданул правым коленом Чибе в живот — тот взлетел в воздух и рухнул на группу учеников. Чиба и все прочие упали вместе на пол, дергая руками и ногами, потом остальные расползлись из кучи и остался один Чиба, он лежал на спине, рот открыт, глаза стеклянные. Кровь из разбитого носа окрасила ему зубы, лужицами темнела на полу.

Улыбаясь, Виктор пересек затихшую комнату и остановился у потрескавшегося захватанного зеркала, где спокойно причесался, как будто ничего не произошло. Затем подхватил свою свернутую ги и, не оглядываясь, пошел к выходу. Никто не пытался его остановить.

Старея, бабушка Виктора все чаще садилась к заднему окну их домика и смотрела на вершину холма, где стоял храм «Юсима», когда-то ее духовное пристанище. Порой она отводила взгляд от храма и читала маленькую потрепанную книжечку. Когда Виктор узнал, что это за книжечка, он забеспокоился. В ней были молитвы о мертвых, а это могло означать только то, что Есано Акаси чувствует приближение собственной смерти. Изношенную одежонку, которой являлось ее тело, готовилась вот-вот сбросить бессмертная душа Есано.

Виктору очень не хотелось ее терять. Мысль об этом вызывала у него депрессию. На некоторое время даже ухудшился сон. Никто, совершенно никто не мог бы занять ее место. Когда он спросил, почему она столь подолгу смотрит на храм, Есано ответила, что хочет посетить его хотя бы один раз перед смертью.

— Нет, я не думаю умереть скоро, — продолжала она, стараясь его успокоить. — Но ведь неизбежно я умру раньше, чем мы оба хотели бы, мой маленький демон. Вот и нужно успеть в храм, попросить у богов прощения, пока не поздно.

Виктор легко воспринимал все ее идеи о богах, о сверхъестественном. Но большей частью думал-то он о себе. При всем при том он видел, что бабушка боится смерти, что она хочет приготовить себя к последнему путешествию, посетив на прощание храм «Юсима».

Виктор как ее защитник, должен был взять это в свои руки, что он и сделал. Однажды был сырой июньский день, он сказал бабушке, что они отправятся в храм. Прямо сейчас. Она получит возможность поговорить с богами в их собственном доме.

Есано Акаси со слезами поблагодарила его, но сказала, что не решится ступить на священную землю «Юсима», ей ведь это запрещено.

— Ты не нарушишь запрет, — успокоил ее Виктор. — Я отнесу тебя туда на спине, на моей спине ты и останешься все то время, что мы будем там. Ноги твои не коснутся земли. Если боги рассердятся на кого-то, пусть лучше на меня.

Она опустила глаза в пол.

— Я боюсь.

— А я нет. Предоставь все мне.

Он надел ей на голову старую соломенную шляпу, натянул пониже, чтобы скрыть лицо. На плечи бабушке накинул плащ, с особым старанием закрывая длинные седые волосы. Полезай ко мне на спину, сказал он, и держись крепко. Она не шелохнулась. Потом вдруг начала дрожать, и Виктор подхватил ее, чтоб не упала. Теперь он успокаивал бабушку нежными словами, обнимая и тихонько шепча, что она должна посетить храм, у нее есть на это право. А перед богами ответит он.

Он улыбнулся, повернулся к ней спиною и встал на четвереньки. Поколебавшись, она обняла его за шею и прильнула к спине. Виктор выпрямился и, придерживая ее ноги, пошел из дома.

Был поздний вечер, когда они начали подниматься на холм. Виктор не случайно выбрал это время для визита. Июнь — это сезон байу, плодородного дождя, столь важного для выращивания риса. В этот вечер дождя не было, но шла мелкая морось, которую все, а особенно городские жители, терпеть не могут — от нее одежда на несколько дней становится влажной. В морось и такой поздний час посетителей в храме будет немного, значит меньше шансов, что кто-нибудь узнает бабушку Виктора.

Он легко взбирался на холм, нес бабушку без усилий и чувствовал, что чем ближе они к храму, тем напряженнее становится ее тело. На вершине они остановились в холодном вечернем тумане, который уже начал обволакивать храм и священные сосны и кипарисы. Бабушка Виктора быстро, возбужденно дышала. Чувствуя ее волнение, он заговорил с нею мягко, повторяя, что беспокоиться не о чем.

— Сегодня твой талисман — я, — сказал он.

— Я для тебя тяжелая ноша, — пробормотала бабушка. — Опусти меня на землю. Если боги тут же покарают меня смертью, я готова умереть.

Виктор со смехом ответил, что усталости совсем не чувствует. Она легкая как перышко, он мог бы пронести ее несколько миль. Сил у него много, он крепкий как бык.

Несколько минут они смотрели на храм, людей вокруг почти не было. Храм — а в строгом смысле это был и не храм вовсе — состоял из нескольких деревянных строений, некрашеных, не выше двух этажей. Как и характерно для синтоистского места поклонения, все строения были довольно новые. Синто — религия обновления, и каждые двадцать лет все храмовые постройки сжигаются, на их месте возводят точно такие же.

Виктор прошел в тории, деревянную арку, представляющую ворота, разделяющие мир повседневный и мир духов. Сначала он направился к мидзуя, месту омовения. Это крытый каменный резервуар, у которого верующие очищаются перед тем как войти в храм. Здесь Виктор пригнулся, чтобы бабушка могла взять деревянный ковш с длинной ручкой и наполнить его водой. Полив немного на пальцы обеих рук к ополоснув рот, она положила ковш на край резервуара. Виктор не собирался очищать себя. Его интерес к миру духов был основан на темных вещах, более первичных и зловещих.

Приближаясь к храму, он почему-то особенно остро ощутил, насколько хрупкой стала его бабушка. Тело скрючилось от возраста, ей ведь уже было почти семьдесят, пальцы рук плохо сгибались. Зрение сильно ухудшилось, боли в бедре вынуждали ее заметно хромать. Тут уж не станешь отрицать, что она близка к концу, что ее работа почти закончена. Виктору очень не хотелось терять единственного человека, который защищал его, помогал в самое тяжелое время.

Туман сгущался, непроницаемая белизна, которая почти стерла из вида священные деревья. Виктор чувствовал, как морось проникает сквозь его одежду, скоро он совсем промокнет, а этого лучше бы избежать. Ему хотелось войти под крышу, но бабушка сказала, что ей необходимо осмотреть все. Нельзя ли походить вокруг несколько минут? Можно, сказал Виктор. Он с радостью отнесет ее, куда только она захочет.

Когда они удалялись от мидзуя, сюда как раз подошли мать и двое ее дочек в одинаковых желтых кимоно — произвести очищение. Следуя указаниям бабушки, Виктор прошел мимо каменного фонаря в пояс высотой, затем остановился, чтобы она могла коснуться симэнава, толстой веревки, привязанной к соснам и огораживающей очищенное место. Потом она показала на хондэн, главное строение, и попросилась туда. Здесь-то она и работала молодой послушницей, сообщила бабушка Виктору. Она коснулась одного из двух каменных львов, охраняющих вход, и умолкла. Прошла целая минута, прежде чем Виктор понял, что она плачет.

Наконец она попросила у него несколько монеток — бросить в нишу для пожертвований, она ушла из дому без денег и ей нечего было предложить богам. У Виктора нашлись какие-то монетки. Он часто добывал деньги у соучеников, если удосуживался посещать школу, а то и мелкими кражами. Бабушка бросила монеты, хлопнула трижды в ладоши, извещая богов о своем присутствии, и начала молиться. Виктор сомневался, что боги захотят изменить свои законы ради старой женщины.

Двое пожилых служителей храма в голубых кимоно покинули главное строение и безмолвно прошли мимо них. Есано Акаси не подняла головы Но когда за стариками последовали храмовые служанки в столь знакомых ей белых кимоно, Есано с интересом проследила за ними взглядом. Все девушки молоденькие, отметил Виктор, и они безумолчно трещали. Виктору было семнадцать лет, в таком возрасте большинство мальчиков проявили бы какой-то сексуальный интерес к девицам, храмовые служанки они или нет. Виктор же смотрел на их бесформенные туповатые лица и не видел ничего такого, что вызвало бы у него интерес или любопытство. А бабушка смотрела на них с каким-то особым выражением — Виктор подумал, что у стариков из всего жизненного богатства остается только прошлое.

Времени они в храме провели немного. Меньше чем через час после того как они появились, к ним подошел молодой служитель, маленький, без подбородка и с плоским носом, и шепотом сообщил, что время позднее и всем следует покинуть священную землю. Есано Акаси была уже вполне готова уйти. Первый визит в храм почти за пятьдесят лет вполне ее удовлетворил, сказала она Виктору.

У тории Виктор остановился и повернулся назад, чтобы бабушка могла взглянуть на храм. Двое молодых служителей стояли у арки, их белые одеяния потемнели от дождя, и прощались с уходившими посетителями. Как и все остальные, Виктор и Есано Акаси получили напутственное благословение — он в этом жесте не увидел никакого смысла. В отличие от остальных, они получили еще и подарок. Младший из служителей отдал Есано зонтик из бамбука и промасленной бумаги, которым укрывался от дождя. Он также похвалил Виктора за то, что он принес пожилую женщину на спине. За такую доброту боги обязательно подарят утешение и покой его душе.

Виктора, которого никогда не интересовало, что думают о нем другие, больше волновал мочивший его дождь, и на похвалу он не обратил внимание. Но раз бабушке зонтик доставил большое удовольствие, он промолчал.

Виктору всегда трудно было проявлять какие-либо эмоции. Но любовь к бабушке стала за прошедшие годы очень сильной. Она заняла место его родителей, но никто не мог занять ее место. Благодаря ей у него развилось чувство победителя, уверенность в том, что он может добиться всего. Во многих случаях ему было достаточно коснуться ее, чтобы на место тревоги и тоски приходило успокоение. Так пусть хотя бы бумажный зонтик даст ей пожить чуточку дольше.

На обратном пути с холма бабушка была вне себя от волнения. Визит в храм оживил ее, такой энергии в себе она давно не чувствовала. Она говорила, перекрывая стук капель по зонтику, жизнерадостно пересказывала все Виктору, как будто его с ней в храме не было. А он ей подыгрывал, сам увлекшись ее радостью, слушал внимательно, иногда вставлял слово, но в общем не мешал рассказывать, как она хочет. Бабушка снова и снова благодарила Виктора за то, что он доставил ей такую радость. Боги благословили ее самым внимательным внуком, он радует ей сердце каждый день с тех пор, как они стали жить вместе.

О нет, он ей обязан, уверял Виктор, и желал бабушке долгой жизни, чтобы она увидела, как разрушат и вновь отстроят храм «Юсима»…

Оживившись, Виктор медленной трусцой побежал вниз по склону, а бабушка взвизгивала от восторга и подбрасывала зонтик. Никто из них не знал, что скоро ее убьют, а Виктора это толкнет на путь, ведущий к международной славе наемного убийцы.

На следующий вечер Виктор закончил тренировку по каратэ и поспешил в комнату для переодевания — он хотел одеться и уйти, пока там не стало многолюдно. Толпы всегда его раздражали, ему казалось, будто он в ловушке, а шум мешал сосредоточиться на своем. Вчерашний визит в храм «Юсима» оказал на него удивительно успокаивающее действие. Там, вокруг храма было просторно и пахло кипарисами… Можно ходить, ни на кого не натыкаясь.

Виктор застегивал рубашку и думал — может, Пак И расколется наконец и установит души. Хотя вряд ли. Пак И — жадина, все доходы клуба забирает себе, на обновление и улучшение ничего не тратит. Додзе зимой не отапливает, а Виктор всегда терпеть не мог холод.

Интересно, кто-нибудь из переодевающихся здесь знает слово «тишина»? Все орут, орут, в уши Виктора лезет всякая дрянь об американских «вестернах», рoковой музыке, грязном сексе этих кретинов. Двое старших учеников, оба мотоциклисты, у самого его уха обсуждали студенческие бунты, которые охватили уже всю Японию. Мотоциклисты всегда относились к самым жестким консерваторам, и эта пара не была исключением.

Оба медленно воспринимали незнакомое и быстро реагировали ненавистью. Даже сейчас, в семидесятые годы, когда по всему миру происходили волнения, они яростно противились любым изменениям в японских традиционных ценностях. Студенты, которые думают иначе, заслуживают примерного наказания. По мнению Виктора, оба мотоциклиста, Ютака и Кимура, были не более чем тупоголовыми баранами.

— Во всем виноваты коммунисты, — заявил Ютака. Ему было двадцать с небольшим — маленький лысеющий человечек с пронзительным носовым голосом, который ужасно действовал Виктору на нервы. Когда Пака И не было, всеми делами управлял Ютака и еще кое-кто из старших. Самым строгим был Ютака.

— Левые студенты и их профессора… — продолжал Ютака. — Вот кто виноват, да еще эти проклятые марксистские агитаторы. Профсоюзники, левые журналисты, женские группы… Всех бы их!…

Возбужденный Ютака стоял на цыпочках, голый и потный, помахивал указательным пальцем, брызгал на Виктора слюной и доказывал, что комми понимают только один язык — дубинкой по башке. Вот и нужно их бить.

— Ну, мы как раз этим собираемся заниматься, — заметил Кимура. Ему было девятнадцать — полный, тугоумный, всегдашний одиночка, он не умел ни читать, ни писать. Родился он в результате изнасилования, его умственно больную мать, содержавшуюся в психиатрической лечебнице, изнасиловал санитар. Осмотрев свой ободранный кулак, он идиотически ухмыльнулся Виктору, пытаясь втянуть его в разговор. — Мы разбиваем им рожи и крошим зубы, — похвастался он. — Зарабатываем хорошие деньги. Присоединяйся к нам. Позабавишься. Мы-то весело живем, а, Ютака?

Ютаке, Кимуре и всем остальным в додзе, включая Виктора, Пак И давал возможность заработать на бунтах. Им нужно было только смешаться с демонстрантами в Токийском университете и затем избить вождей бунтующих студентов. Эти умники заслужили трепку. Можно развлечься и деньги получить.

Виктор отказался. Не потому, что сочувствовал студентам, или ради каких-то правил хорошего поведения. Нет, просто он своей выгодой хотел заниматься в удобное ему время. К тому же он, как и все в клубе, знал, что Паку И хорошо платят, чтобы он натравливал своих громил на студентов. Ясное дело, львиную долю он оставлял себе, и лишь крохи бросал тем, кто по глупости на него работал. Ну, Виктор не настолько глуп.

Группа правых промышленников наняла Пака И для акций против студентов. Этих бизнесменов не беспокоили протесты студентов против выросшей платы за обучение или против американской политики во Вьетнаме. Их не беспокоили студенческие ралли в пользу либеральных профессоров, которых выгнали с работы.

А что их беспокоило, так это упреки студентов: Япония стала слишком правой, ей управляет консервативная элита, состоящая из крупнейших промышленников, банкиров и министров, которые сделали страну духовно нищей, пустой. Люди с большими деньгами не желали, чтобы кто-нибудь плевал им в суп. А студенты делали именно это, когда жаловались прессе, что у японской молодежи нет будущего, кроме как стать анонимными членами до безумия индустриального общества.

Опасные идеи, говорили бизнесмены. Бунтующие студенты порочат японское экономическое чудо, величайшее достижение в истории страны. «После удара острым ножом рана может зажить быстро. А ненависть, вызванная острыми словами, живет вечно». Если Япония хочет остаться преуспевающей и стабильной, любую враждебность по отношению к бизнесу необходимо выжигать сразу же. Несколько избитых студентов — небольшая цена за спасение нации.

Виктор нагнулся зашнуровать туфли, ему хотелось сказать мотоциклистам, что благосостояние Японии его нисколько не волнует, и еще хотелось что-нибудь засунуть в рот Ютаке, тогда умолкнет этот противный голос. Все это не так просто, говорил тем временем Ютака. Студенты комми, будь они прокляты, наносят удар как раз в то время, когда Японии нужны рабочие, согласные жизнерадостно выполнять порученное им дело. Виктор досадливо поморщился.

Завязав туфли, Виктор начал сворачивать свою ги, намеренно повернувшись к Ютаке спиной. Но маленького человечка с лысинкой это не смутило. Встав опять перед Виктором, он продолжал болтать. Бунты опозорили Японию, заявил он. И очень плохо, что правительство вынуждено тратить время на эту студенческую чепуху. Нет, надо навести порядок — и он стукнул кулаком по ладони. Потом сунул Виктору под нос кожаный браслет у себя на запястье, браслет поблескивал фальшивыми бриллиантами, красными и зелеными, купил на деньги, заработанные избиением студентов. Нравится он Виктору?

Виктор подумал, что браслет дрянь, дешевое дерьмо, но ничего не сказал. Сложил свою ги и выпрямился, но обнаружил, что Ютака и Кимура загородили ему путь, не дают пройти. Эти мотоциклисты уже начали действовать ему на нервы. Наверное, что-то отразилось на его лице, потому что глупый заторможенный Кимура нервно проговорил:

— Ты не можешь так просто уйти, Виктор.

— Не могу? Почему это?

— Ну, мы должны с тобой поговорить, вот.

Ютака бросил на Кимуру злобный взгляд. Виктор видел, как некий огонек понимания пробился в толстый череп мотоциклиста — покраснев, он опустил голову, стараясь не встречаться глазами с Ютакой. Они хотят, чтобы я вместе с ними пошел бить студентов, подумал Виктор. Пак И придумал, конечно. Надо уговорить этого русского мерзавца.

Нравилось это кому-нибудь или нет, а русский мерзавец был теперь лучшим бойцом в додзе, а кто с этим не соглашался, тому лучше было оставить свое мнение при себе. Разумеется, Пак И хотел, чтобы Виктор присоединился к завтрашнему побоищу на кампусе. В бою Виктор был как ураган, и бизнесмены получили бы хорошие результаты за свои деньги. И Пак И на этом приобрел бы лицо. Да, кореец только так и должен был рассуждать.

— Передай Паку И, что я не согласен, — сказал Виктор. — Я дерусь за себя и больше ни за кого. И я не люблю, когда на меня давят, понял?

Ютака вроде даже обрадовался. Он быстро улыбнулся, приглаживая редкие мокрые волосы на голове.

— Как скажешь, Виктор. Мы спорить с тобой не собираемся, Кимура и я. Ты правда сильный боец, и если пойдешь с нами, у этих студентов и шанса не будет. Но мы понимаем твое отношение. Ты человек самостоятельный, мы тебя уважаем.

— Да, мы тебя уважаем, Виктор, — подхватил Кимура. Голос его был едва слышен, он все так же смотрел в пол, будто боялся, что Ютака его накажет.

Виктор подумал — да какое там уважение. Просто вы меня боитесь и, как все неполноценные люди, всегда будете чего-нибудь бояться.

Он уже хотел приказать им, чтобы убрались с дороги, когда Ютака сказал:

— Кстати, твой друг Чиба тоже будет с нами, когда мы завтра пойдем в Токийский университет.

Ютака хитро подмигнул.

Кимура идиотически ухмыльнулся.

Невыносимые дураки, подумал Виктор. Каждый родился ослом и таким же ослом умрет. Чиба же неделю не показывался в додзе — после того столкновения с Виктором. Никто вроде бы об этом жалел. Кое-кто из учеников свое мнение Виктору высказал: Чиба свинья и получил правильно.

Не понравилось это только Паку И, и неудивительно, так как Чиба всегда был одним из его любимцев. Вместе они ходили на бейсбол, смотрели сумо и мотоциклетные гонки. Оба много пили, проводили время с проститутками или в барах караокэ, где можно петь под запись.

Пак И-то и рекомендовал Чибу в одну из крупных группировок якудза. Поэтому победа Виктора над Чибой лишала Пака И лица, особенно если учесть, что Чиба не нанес ни одного ответного удара. Теперь боссы якудза могли и не взять кого-нибудь по рекомендации Пака И. А это пятно на честь И посадил Виктор. Кореец же, как всем было известно, обид не забывал и не прощал.

Сейчас он к Виктору проявлял заметную холодность. Даже предложение присоединиться к ударной группе поступило через Ютаку. Ежели И обращался иногда прямо к Виктору, то лишь для того, чтобы резко поправить так называемые ошибки в тренировке. Виктора эти замечания не смущали. Пак И просто отыгрывался за то, что произошло с одним из его подлипал. Виктор даже подумал, а не переходят ли чувства Пака И к Чибе границы братской любви.

Во всяком случае, границы нормального тренировочного боя Пак И вчера перешел. Началось с того, что кореец захотел показать ученикам свой любимый задний удар ногой в голову с поворотом. В противники он взял Виктора.

Как было приказано, Виктор бросился на инструктора, а тот быстро повернулся спиной и нанес удар правой ногой — у Виктора расшатались два зуба. Виктор пошатнулся, но не упал. Он тряхнул головой, пытаясь преодолеть резкую боль в зубах. Дышал особенно глубоко, потому что в голове покруживалось.

Нападай, приказал Пак И. Зло хмурясь, Виктор сделал еще один вдох и начал атаку. Опять кореец быстро повернулся и нанес удар ногой назад. Но Виктор успел отдернуть голову влево. Серьезную травму он не получил, однако и не ушел из-под удара полностью. Ногтями ног кореец провел ему борозды на щеке.

Случайность, сказал Пак И, усмехаясь. Временная потеря контроля. Мне очень жаль, господин Виктор Полтава, но вы же знаете, что мои ученики должны переносить такие случайности без жалоб. Удары укрепляют дух воина. Раздувают его внутренний огонь.

Виктор улыбнулся ему ледяной улыбкой. Прижал головную повязку к щеке, останавливая кровотечение. Гнев свой скрыл.

Разозлиться легко, говорила ему бабушка. Любой дурак может обидеться и вспыхнуть. Редкий человек злится в нужное время и, что еще важнее, должным образом. Не давай чувствам мешать твоему суждению, мой маленький демон.

Помня ее слова, Виктор решил пока ничего не делать. Он закончил тренировку, покинул додзе, ни с кем не обменявшись ни словом, и с тех пор напряженно думал о том, как ответить корейцу. Цель у И ясная: запугать Виктора и добиться, чтобы он в додзе больше не ходил. Сломать ему дух, а заодно несколько костей. Унизить его в глазах тех учеников, для которых он сейчас герой и образец для подражания. Тогда сотрется позор из-за поражения Чибы. Чувствуя себя униженным, Пак И бил сейчас в ответ.

Решение Виктора: жить нужно только так, как хочется тебе. Так что он не позволит изгнать себя из додзе. Пусть кореец подавится своим тщеславием. Ведь если Виктор уйдет при таких обстоятельствах, его тоже, как Чибу, будут считать трусом.

Виктор был до предела независим по натуре, И не мог жить, не отомстив за мельчайшую обиду. Столкновения между ними избежать было невозможно, а поскольку ни один не смог бы отступить, столкновение означает бой до смерти. Только дурак стал бы игнорировать такую возможность, а Виктор дураком не был. Он знал также, что в драке убьет корейца. Жизнью Виктора был бой. Он молод, он сильнее и быстрее любого в додзе, включая Пака И, здесь его никто не победит.

А И старый и толстый. Он тратит энергию на шлюх и пьянство, тренируется не очень старательно. Сердце, наверно, уже сморщилось, и вообще он весь в прошлом. Виктор представил себе И в виде большого барабана — шуму много, а внутри пусто. Да, у многих от ярости корейца волосы встают дыбом, но Виктор своего спокойствия не потеряет. Как уже говорил кто-то из учеников, у парня с повязкой демона на голове вместо крови ледяная вода.

Сегодня вечером он пришел в додзе, настроившись на столкновение с И. Но корейца не было, и Виктор досаду вымещал на других каратэках. Делал он это с яростью, буквально ошеломившей его противников. Командовал сегодня Ютака, этот козел с пронзительным голосом. Он открыл тренировочный зал, собрал взносы, занятия вел в своей обычной снисходительной манере. Когда Виктор спросил об И, Ютака ответил, что кореец выполняет особое задание для очень важного бизнесмена. Потом Ютака, обычно болтливый, вдруг умолк и отвернулся. Виктор понял. Если будут неприятности между И и русским мерзавцем, Ютака знает, с какой стороны его хлеб намазан маслом. Он определенно в лагере Пака И, своего господина, который обеспечит ему доходную работу в преступном мире Токио.