У американцев другая технология съемки, иная система движения камер. Мы со своими убогими кранами, на которых устанавливаются кинокамеры, такого эффекта добиться не можем. В моем фильме "Двойной капкан" тоже есть эпизод картежной игры, но обыкновенный тупой монтаж. Без четкой внутрикадровой увязки.
      В кино важно все: записывающая звукоаппаратура, кстати, в американском кино она считается одной из лучших, важны также качество пленки и те бесконечные ухищрения, которым так богат американский кинематограф. Конечно, чтобы создать киноиндустрию, нужны баснословные деньги. И первоклассные сценаристы, которым можно хорошо заплатить. Над сценарием в Америке, как правило, работают несколько человек. Допустим, специалист по диалогам, сюжетам, специалист по придумыванию так называемых геков, смешных остроумных ситуаций. Ты, наверное, заметил, что в любом американском фильме есть эпизоды, как бы снимающие у зрителя напряжение. Например, в крутом детективе "Французский связной" любовница приковывает наручниками к кровати своего поклонника-полицейского, который торопится "по делам". Более того, когда заканчивается работа над сценарием, его "пропускают" через компьютер, который затем выдает резюме: какие эпизоды и ситуации уже были использованы в других картина, а в каких еще не было. Такая система позволяет избежать шаблонов и набивших оскомину повторов. Потому-то американское кино так разнообразно по сюжетам и манере их воплощения. Я уж не говорю о самом содержании, драматургии картины. Приоритет отдается человеческим переживаниям, глубине характеров.
      Американская криминалистика имеет колоссальный набор экспертизных средств, но в детективах этой стороне дела почти не уделяется никакого внимания. Все завязано на человеческих коллизиях, хотя и сопровождаемых погонями, бесконечной стрельбой и любовными сценами. На экране постоянно идет борьба характеров: сильных, слабых, отчаявшихся, выпавших из жизни людей. Борьба за место под солнцем. Самый жалкий клерк в американском кино может стать героем. И вообще, поступок в американском кинематографе главней драматургический компонент. Но такой Поступок, который в конце концов ведет к торжеству справедливости. Это только кажется, что в этом кино начисто отсутствует гуманистическая мораль А я думаю, что ни в каком другом кино мира нет такой отчетливо навязываемой зрителю морали, как в американском. Морали подвига, уверенности в человеческих возможностях, самопожертвования, отрицания социального неравенства. И в этом смысле кино нашего региона как день и ночь отличается от американского. Иногда возникает такое ощущение, будто авторы отдельных лент создают на экране не жизнь, отраженную в лучах искусства, а какую-то беззубую ее пародию. Получается какое-то пустое оригинальничание, бравада какими-то мертворожденными нарочитыми текстами и действиями. Создается впечатление, как будто меня, зрителя, хотят оболванить. И такая неестественность вызывает по меньшей мере недоумение. В таких случаях я вспоминаю высказывание австрийского киноведа Зигфрида Кракауэра: кино начинается с фотографического отбора реальной жизни. И этот отбор синтезирует новый образ жизни, более выразительный и интересный, чем сама жизнь...И ни один вид искусства не может добиться такой выразительности, какой может достичь кино.
      Но как бы это парадоксально ни звучало, современного кино, к сожалению, пока у нас нет. Чтобы оно появилось, нужна целая киноиндустрия. Ее триединство: творческий замысел, производство и коммерция. Без этого нельзя надеяться на сколько-нибудь серьезную удачу. Да, одну-две неплохие картины можно осилить, но скорее будет исключением из правило, нежели правилом. Можно, конечно, снять несколько удачных, даже выдающихся кадров, но в целом значительного произведения все равно не получится. Должен быть переизбыток от сценаристов, режиссеров, продюсеров - и должен быть на них адекватный спрос. Голливуд в этом смысле неплохая иллюстрация.
      - Тебя причисляют к мастерам детективного и приключенческого жанров. Давай немного возвратимся во времени назад и поговорим о том, что сделано тобой в "киношной" жизни...
      - Первую свою картину я поставил в 1966 году по роману А. Григулиса "Когда дождь и ветер стучат в окно". Это был как бы двойной дебют - я в роли режиссера полнометражного приключенческого фильма и Л. Озолиня - в первой своей роли в кино.
      - Позволю себе небольшую сентенцию: в латвийской советской энциклопедии, в разделе "кино", об этом написано так: "Лучший приключенческий фильм этого периода - "Когда дождь и ветер стучат в окно" А. А. Бренча...
      - Но не забывай, что цитируемые тобой строки относятся к 1985 году, когда издавалась эта энциклопедия и когда уже многое в латышском кино было переоценено. А тогда, в 1967 году, когда меня нещадно ругали, Госкино с большим скрипом эту ленту приняло. И самый главный упрек Москвы состоял в том, что я, дескать, романтизирую "лесных братьев". Тогда же вышла на экраны картина Жалакявичуса "Никто не хотел умирать". После того, как мои "дожди и ветры" с трудом пробились на широкий экран, пришло признание. Получил даже несколько разных премий. Но тогда это было нормой: сначала кнут, а потом пряник. Взять тот же телесериал "Долгая дорога в дюнах". Полистай любую газету тех лет...по-моему, за 1981-й год, и не найдешь ни слова, ни полслова в мою пользу. А зрители целую неделю не отрывались телевизоров, а потом стали засыпать меня письмами.
      - Опять процитирую ту же энциклопедию: "Его создателям - авторам сценария О. А. Рудневу и Д. Г. Василиу, режиссеру А. А. Бренчу, оператору Я. Н. Мурниексу, актерам Л.А. Озолине, Ю. Ю. Киселюсу и Э. К. Павулсу в 1983 году присуждена Гос. Премия СССР".
      По тем временам это большой успех, но меня интересует, как ты сам относился и относишься к своей многосерийной драме?
      - Нужно учесть, что этот телефильм мы делали по заказу Центрального телевидения, и тот факт, что автором первоисточника был тогда довольно влиятельный человек Олег Руднев. Бывший первый секретарь Юрмальского горкома партии и председатель Госкино Латвии. Возможно, благодаря его усилиям мы получили такой заказ... Но если тебя интересует, какую из своих картин я считаю наиболее любимой, могу ответить - "Семью Зитаров", по роману Вилиса Лациса.
      - По-моему, Алоиз, если бы я захотел перечислить все, что тобой сделано в документальном и художественном кино, мне пришлось бы исписать несколько страниц.
      - За тридцать лет работы в кинематографе я снял восемнадцать полнометражных художественных фильмов, большая часть которых относится к детективно-приключенческому жанру. Я уж не говорю о десятках документальных лент. Разумеется, далеко не все мне удалось, есть среди них откровенно слабые ленты, есть средние, но есть и такие, которые мне очень близки и за которые и сейчас не стыдно перед зрителями. Впрочем, это весьма неблагодарное дело говорит о своих детищах...
      - А почему ты вообще стал снимать детективное кино?
      - До 1965 года я работал в документальном кино. Какие тогда были требования, ты, наверное, догадываешься, ибо сам не первый год работаешь в журналистике. Нужен был пафос, лозунг, ударный труд и на этом героическом фоне - немного человека. Мне это занятие до чертиков надоело, и я решил сменить специализацию. Тогда мне казалось, что из всех жанров детектив наиболее реалистичный. Я всегда хотел с помощью кино показать духовный мир человека. И, на мой взгляд, мне это лучше всего удалось в фильмах "Быть лишним" (по Колбергу) и "Двойной капкан". В первом фильме рецидивист, пройдя "школу жизни", наконец понимает, как надо жить, а во второй картине сыщик, пережив глубокое чувство, тоже становится другим человеком. И хотя эти типажи живут как бы на разных полюсах, у них есть общая устремленность осознать свое место в жизни. И если человек об этом задумывается, значит, не все еще потеряно и есть надежда на оздоровление души.
      - Какой фильм ты хотел снять, но не снял? С каким актером ты хотел бы работать, но не пришлось?
      - Я очень хотел бы затронуть в кино проблему человеческой психопатологии. Если бы появился современный Достоевский, я с готовностью согласился бы с ним работать. Многие люди страдают комплексами неполноценности, находятся на грани реального и запредельного, у них все не так... Заглянуть бы в этот мир, в самую психическую бездну. В этом плане мне, как режиссеру, очень импонирует такой "психиатрический" фильм, как "Молчание ягнят". Главный персонаж картины - психически больной доктор, совершающий страшные преступления. Фильм, конечно, потрясающий, хотя сцена его побега из тюрьмы (убийство охранников и снятие наручников с помощью зубочистки) мне кажется абсолютно неправдоподобной, если не сказать абсурдной. Однако фильм поставлен настолько мастерски, что подобные несуразицы никак не влияют на зрительское восприятие и не снижают его художественных достоинств. "Ягнята" были отмечены несколькими "Оскарами", что, безусловно, справедливо и заслужено.
      Если бы я начал снимать свой "патологический" фильм, то обязательно на главную роль пригласил бы Михаила Ульянова. Это, на мой взгляд, один из выдающихся актеров современности. Но, к сожалению, под его талант еще не написан сценарий...
      - Судьба распорядилась так, что кинорежиссер Алоиз Бренч, принесший славу латышскому кинематографу, теперь работает за границей.
      - Это, конечно, странно, но только на первый взгляд. В жизни все гораздо прозаичнее. Я уже собирался приступить к съемкам художественного фильма "Монастырь рижской Богоматери", когда прекратились ассигнования. Национальный совет латвийского кино, в лице его главы Пикса, обещал мне пять миллионов латвийских рублей для реализации этой постановки. Уже был собран обширный фотоматериал о монастырях ХУ1 века, получено благословение епископа Пуята и отзыв из Ватикана, уже подобрали музыку, вдруг - отказ. А замысел был довольно интересный и сулил неплохие творческие перспективы. Однако в связи с экономическими осложнениями проект был заморожен, и я со своей съемочной группой остался без дела. Правда, не я один: многие киношники пошли в коммерцию и "продали" себя за кусок хлеба насущного...
      Я сидел "на мели", когда ко мне обратился директор московского кинорынка Л. Веракса и спросил - чем я в данный момент занимаюсь? Узнав, что я свободен, как вольный ветер, сказал: белорусская киностудия собирается ставить мелодраму, и не соглашусь ли я стать ее режиссером. Так меня и "сосватали". Я приступил к съемкам фильма "Роман а-ля Русс" по сценарию местного автора Тамары Кирилловой. Картина о любви и самопожертвовании, чего не хватает нам всем. Вообще, я считаю, что без способности к самопожертвованию нельзя претендовать на звание просвещенного человека.
      - Значит ли это, что в Белоруси иное отношение к кино, чем в Латвии?
      - Эта киностудия в год выпускает восемнадцать картин. На сегодняшний день отснято уже восемь. Мы же когда-то за год ставили восемь полнометражных лент и около двадцати документальных. В Белоруси же, объединенными усилиями государства и коммерсантов, кинематографу брошен спасательный круг. Директор коммерческой фирмы "Интербел" Василий Васюхин выделил энное количество денег, на которые я сейчас и ставлю эту картину. Практически, осталось отснять начало и конец фильма. Теперь все дело за поездкой в Венецию, где, собственно, и развиваются события, то первая и последняя сцены фильма. Ожидаем оформления документации, и думаю, что уже в этом месяце мы приступим к окончательным съемкам.
      - С кем ты в Минске работаешь?
      - Туда мы поехали вчетвером: я, постоянный директор всех моих картин Марис Курситис, редактор Ирина Черевичник и художник по костюмам Лариса Брауна, с которой я ставил последние восемь картин. Поскольку уже начался монтаж, к нам присоединился наш звукооператор Виктор Лычов.
      - Не вытекает ли из вышесказанного, что развал латвийского кино стал свершившимся фактом?
      - Да, это факт. Три года я предлагал руководству начать поиск путей выживания. Возможно, нужно было создать акционерное общество, какое-то творческое объединение с привлечением спонсоров, которые помогли бы нашему кинематографу выжить. У меня даже сохранилась видеопленка, где я говорил об этих проблемах. Мне кажется, как в Латвии в 80-х годах не любили кино, так не любят его и сейчас.
      - А что делать?
      - Не знаю. Знаю другое: мы, работники кино, безвольно наблюдали, как на глазах умирает некогда знаменитая киностудия. У нас не было воли воспротивиться этому, повлиять на правительство, доказать общественности, что кино - это не роскошь, а могучая часть культуры. Не будет культуры - не будет никакого цивилизованного рынка. Кино - это сильнейшее лекарство от жлобства и бытовой тупости. Оно беспроигрышно, ибо даже посредственная лента окупает себя. "Двойной капкан", пройдя по мировым экранам, заработал государству 40 миллионов рублей. Куда они пошли?
      По-моему, затянулось молчание "ягнят": имею в виду всех нас, деятелей кино, которым пора собраться и решить - быть латышскому кино или не быть. У меня одна мечта - не работать за пределами Латвии, что сейчас я вынужден делать, а вернуться на родину и снимать фильмы для своего народа. Если такое когда-нибудь случится, я буду самым счастливым человеком и восприму это, прекрасный сон наяву...
      Рига, октябрь 1993 год.
      Примечание автора. К сожалению, не сбылась мечта Алоиза Бренча снимать кино для своего народа... Судьба распорядилась иначе: он стал депутатом Рижской думы, в которой занимался проблемами жилья, в свободное время встречался с писателями, сценаристами, не оставляя надежды когда-нибудь снять фильм по своей "специализации" - крутой, не уступающий американским киноканонам детектив. 29 октября 1998 года его сердце внезапно перестало биться и Латвия потеряла одного из самым красивых и талантливых своих сынов. С ним ушла целая эпоха латвийского кинематографа, и пока "на горизонте" не видно фигуры, по масштабам равной этому художнику отечественного синема...Оказывается, бывают незаменимые люди...
      ---------------------------------------------------------------------
      ВОЗВРАЩЕНИЕ "ДИНОЗАВРОВ"
      Беседа с латышским прозаиком и поэтом АНАТОЛОМ ИМЕРМАНИСОМ состоялась в преддверии его 80-летия, и "на закате" Дома творчества писателей в Дубулты. Шел август 1994 года.
      Сам он себя называет "последним динозавром", о чем даже заявил в публицистической киноленте "Балтийский синдром". Если кто не видел этого фильма-предупреждения, посвященного сбережению природы, напомню одну сцену: на балконе третьего этажа Дома творчества стоит Анатол Имерманис и с отчаяньем космического существа говорит о том, что наступили последние дни "последних динозавров", к коим он относит и себя. Был 1991 год, сентябрь, когда рушилась старая социальная система, и среди ее обломков можно было видеть "последних динозавров", со слезами на глазах взывающих к миру остановитесь, люди, не разрушайте не вами построенное, смирите свою гордыню, дайте спокойно дожить в родных пенатах...А что мог им дать "новый мир" - мир разочарования? Эти существа "юрского периода", пожалуй, уже никогда не приспособятся к возникшему и неприемлемому ими миропорядку, и в этом их личная драма. Тогда, в 1991 году, закрывался и Дом на улице Гончарова, в котором Имерманис в творческих бдениях провел ни много ни мало - 48 лет. То есть - с самого образования в 1946 году.
      Почти вся его проза, лучшие поэтические циклы написаны в этом досточтимом, уютном и весьма комфортабельном Доме. Имя Имерманиса увековечено в восхитительной прозе Константина Паустовского в его "Золотой розе", написанной в Дубулты в конце 50-х годов.
      С закрытием Дома творчества для многих писателей исчезла "земля обетованная", островок прекрасных иллюзий и миражей, которые обретая форму, трансформировали в художественные произведения.
      Прошло три кода, и вот, как в романах Диккенса, герой возвращаются на родину, где его встречает любимая жена и домочадцы. Сейчас Имерманис вернулся на свою с болью в сердце оставленную "родину", в свой Дом творчества в Дубулты. Это событие можно было бы сравнить с возвращением кометы Галея, если бы не одно "но"... Дело в том, вопрос закрытия Дома все еще в воздухе, а потому он прозябает в унылой тишине, скрывая шаги возвратившихся "динозавров" - Анатола Имерманиса и поэта, лауреата Ленинского комсомола Мариса Чаклайса. Все девять этажей писательской обители пустую, с трудом отогреваясь от зимних ветров и стуж.
      На втором этаже - в 34-й и 36-й комнатах- живут эти два поэта-друга, и, кажется, земля, сделав положенное количество оборотов, вновь возвратилась на круги своя.
      4 августа предстоит презентация новой книги Имерманиса "Американское наследство", выпущенной издательством "Артова".
      - Закрытие Дома творчества было для меня настоящей трагедией, признается писатель. - Последние пять лет я почти безвылазно жил здесь и видел агонию, которую переживал Дом. В результате разного рода комбинаций, в которых принимали участие легализованные мафиозные структуры. Дом был доведен до банкротства и чуть было не пошел с молотка. Я стал последним, кто покинул этот тонущий "Титаник"...И это была пора отчаянья, когда я стал задумываться о самоубийстве. Правда, на это у меня были и другие "маловразумительные причины". Но, слава Богу, появилась искорка в конце тоннеля. Благодаря настоятельным обращениям к правительству отдельных писателей, Дом вновь начал функционировать. Робко, по-нищенски, ограниченно - без питания, горячей воды и медицинского обслуживания. И без именитых, со всей страны, обитателей, которые в старые добрые времена навещали этот благословенный уголок. Я не устаю повторять, что на базе Дома творчества необходимо создать культурный центр, каковым, собственно, он уже был на протяжении многих лет. Здесь жили и работали выдающиеся прозаики, поэты, драматурги, и аура, которая буквально впиталась в его стены, не должна быть до конца разрушена. В свое время здесь всходили ростки диссидентской литературы...
      Сейчас я живу, как и прежде, по соседству с Марисом Чаклайсом, и испытываю такое ощущение, будто я вернулся с чужой планеты на родину, в свой дом. Из окон я вновь вижу свое любимое море и чувствую себя по-настоящему счастливым. И хотя бы частично возрожденным. Частично - ведь для полного возрождения не хватает того, что определяется формой Маркса: бытие определяет сознание. Мое нынешнее бытие - нужда, болезни, заброшенность...
      - Анатол, в свое время, когда у официальной критики был особый спрос на положительного героя, ты писал романы, интрига которых в лучшем случае закручивалась в недалекой от нас Германии. Как, например, в твоем романе "Гамбургский оратор", а чаще всего - за океаном, в Америке...
      - Ты должен учитывать одно немаловажное обстоятельство: мои молодые годы, кажется, до двадцати шести лет, прошли в более или менее свободной стране - в буржуазной Латвии. И, естественно, на мой менталитет имело большое влияние то самое буржуазное свободомыслие, о котором после 1940 года приходилось только мечтать. Поэтому, когда я захотел реализоваться, как писатель, я должен был выбирать: или пойти по колее официальных требований к литературе, или избрать какой-то свой путь. Разумеется, в рамках господствующей идеологии. И, чтобы сохранить свое "я", выбрал второй путь. В то время, когда некоторые мои коллеги создавали "соцреалистические нетленки", я придумал свою "коронку". "Создал" детективное агентство частных сыщиков Дейли и Муна, которые жили и работали в Нью-Йорке. Моему воображению стало тесно на просторах Латвии, и оно, в виде литературных персонажей, "перекочевало" в США. Где, кстати, я никогда не был и теперь уже, наверное, никогда не буду...
      - И все же пришло время, когда ты не смог отмахнуться от реалий жизни, которая буквально ворвалась в наши двери...
      - В конце 1984 года, в одном интервью я имел неосторожность сказать, что работаю над новым романом главными действующими лицами которого будут представители мафиозных группировок, проститутки и другой уголовный "середняк ", которым так полна наша жизнь. Тогда я заявил, что эти пороки отнюдь не случайность в нашей жизни, а - закономерная ее данность. Наверное, я бы первым советским литератором, который в художественном произведении употребил такие понятия, как "мафия", "коррупция" и т.д. Писательница Лариса Исарова написала в 1986 году, что в некоторых моих книгах есть провидческие элементы. И в этом новом романе (первоначальное название "Черный обелиск"), который был задуман в 1984 году, как раз и шла речь об организованной преступности, сцементированной с партийно-государственным аппаратом. Очевидно, несколько строчек из моего интервью, в котором упоминались и "мафия" и "коррупция", попали в поле зрения идеологических фильтровщиков. Результат не заставил себя долго ждать: редактор, осмелившийся опубликовать мою крамолу был вскоре снят со своего поста. И тогда я понял, что моему роману суждено какое-то время полежать в рабочем столе, а может, и навсегда затеряться среди неопубликованных рукописей. Кто же тогда мог предугадать, что систему уже душит "рак", и не пройдет трех лет, как ее похоронят? На протяжении четырех лет я носился с этим романом по всем издательствам и журналам. Предлагал всем, кому не лень... И все , не будь дураками, отфутболивали меня куда подальше. Некоторые редакторы особенно были оригинальны: дескать, я в своем сочинении очернил нашу действительность. Однако времена быстро менялись...
      В 1992 году, то есть спустя четыре года после его написания, роман был опубликован в издательстве "Авизе". Мне предложили изменить его название: из "черного" он превратился в "Красный обелиск". Тираж был мизерный, потому неудивительно, что книга разошлась довольно быстро. Однако ни коллеги по перу, ни критики ее не заметили. Все в то время занимались политикой и на литературу плевали из своего "подземельного" политического ада. И если выход в свет "Красного обелиска" остался в обществе незамеченным, то для самого автора и издательства публикация имела роковые последствия. "Авизе" обанкротилось.
      - Ты говорил, что в сентябре 1992 года ты был на грани отчаянья и даже подумывал об самоубийстве... Если вдуматься в это, охватывает оторопь, ужас... Сейчас, могу тебе признаться, когда ты мне о этом сказал, я грешным делом, подумал, что это очередной твой эпатаж. А потом, когда увидел твои глаза, все понял...
      - Такими вещами разве шутят? Я оказался в центре разрухи всего того, на чем, собственно, и держалась моя жизнь. К сожалению, такие кризисы отчаянья повторялись. Я очень серьезно думал о самоубийстве и даже "сочинил" сравнительно безболезненный способ ухода. Кто-нибудь может его "запатентовать", как исключительно простой и гениальный по исполнению. Я опубликовал более ста книг, и потому финал личной драмы я хотел сделать особенно "убедительным".
      В 1991 году я перенес инсульт, и только чудо спасло меня. И вот когда я снова заболел и мне потребовалась операция, я не сказал хирургу о перенесенном инсульте. И сделал это совершенно сознательно, зная, что общий наркоз и инсульт вещи несовместимые. Но сумасшедшим везет. После первого шприца анестезии я ушел в небытие и вернулся оттуда только через четыре часа. Но что это были за дивные часы! Ощущение было такое, словно я побывал в раю: сладостное, ни с чем не сравнимое упоение блаженством. Для себя я объяснил это тем, что впервые в жизни на эти четыре часа я оказался вне земных проблем. Я пребывал в абсолютной нирване. Говорят, нечто подобное человек испытывает во время клинической смерти. Возможно, и в самом деле во время операции я умирал...Это была вторая попытка самоубийства, и ее способ доказывает, что я не только мудрый, но и хитрый "динозавр"...И в третий раз, когда я думал о смерти, было прошлым летом. Тогда мне казалось, что я живу в каком-то запредельном мире - "aizkapa dzive".
      - Раз уж мы коснулись телесного... Геронтологи считают, что если человек дожил до 80 лет, то он попадает в разряд долгожителей. У тебя есть какой-то свой секрет долголетия или какой-то особый режим жизни?
      - Когда-то я мог ночами не спать и за два дня написать книгу. Сейчас же создается впечатление, что все скверны мира прилепились к моему телу. У меня более десятка серьезных болезней: сердца, легких, сосудов головного мозга, застарелая подагра и т.д. Короче, любой нормальный человек даже от одной из этих болезней уже давно бы отдал Богу душу. Да, у меня особы моцион... Без конца пью крепчайший кофе и курю сигары. При этом все окна и двери закрыты, потому у меня низкое кровяное давление и мне всегда холодно. Иногда я сплю под шестью одеялами. Часто работаю в постели: диктую литературному секретарю какой-нибудь пришедший на ум сюжет. Недавно, благодаря бизнесмену Люциану Гняздо, я два месяца провел в санатории "Яункемери". Но и там я не стал изменять себе: отказался от всех процедур и целыми днями валялся в кровати, пил кофе, курил сигары, читал книги и писал картины (на счету Имерманиса несколько художественных выставок, некоторые его книги оформлены репродукциями его картин. Он владеет еще одним "неписательским" талантом: в совершенстве знает английский и немецкий языки и потому на его столе всегда лежали стопки книг на этих языках - прим. А.О. ). Не знаю, как мое тело, но дух мой от такого антирежима здорово окреп.
      - Твои коллеги, полушутя, полусерьезно, называют тебя "энциклопедистом секса"...
      - Мою книгу "Автограф", которую я написал вместе со своим литературным секретарем Илоной, один критик назвал "эротической энциклопедией"... Это, разумеется, шутка, преувеличение... Когда-то КГБ меня таскал за якобы распространение порнографической литературы. Да, я иногда доставал такие журналы, поскольку не считал для себя обязательным ограничивать свои жизненные интересы. Я мог бы написать целый труд о влиянии секса на творческий процесс...Впрочем, кого это интересует, может прочитать об этом в моем "Автографе"...
      - Анатол, ты прожил большую и разную жизнь... Скажи, что может быть хуже одиночества?
      - Только одиночество! Это худшее из всех зол. Но вместе с тем я уверен, что каждый творческий человек на него обречен. Однако одиночество хорошо только тогда, когда оно выступает в роли творческого катализатора. С ним можно ужиться, если оно не затяжное и не связано с бедностью, болезнями.
      - С какой бы прохладцей ты не относился к политике, в твоих литературных сочинениях она все равно присутствует. Взять хотя бы тот же "Красный обелиск" или твой последний роман "Американское наследство"...
      - Если ты писатель, пиши о чем хочешь и как хочешь... История последнего моего романа - довольно любопытна. Сначала я хотел написать совершенно другую вещь под названием "Квартал целомудрия". Написал сорок страниц, перечитал их и почувствовал страшную скуку. Получилось что-то бесформенное и надуманное. Начатую рукопись отложил на дальний край стола. И вдруг, в одну из бессонных ночей, меня осенило: а почему бы не написать о людях, которые когда-то эмигрировали на Запад и там были завербованы КГБ?
      После войны многие латыши прошли через так называемые лагеря для перемещенных лиц. Все смешалось и в этой мешанине все главные разведки мира вербовали себе агентуру. И КГБ в том числе. Многие завербованные оказались в Западной Европе и, конечно, в США. Некоторые латыши, влекомые ароматами политического пищеблока, возвращаются в надежде снискать славу политических вождей. Они едут оттуда как победители, как истинные борцы против коммунизма, хотя таковыми они и близко не были. Кое-кто из них в моем романе занимается у нас политикой, восседает в престижных креслах и под таким прикрытием работает на некую разведслужбу. А пока охота идет на мелкую рыбешку, "щуки" и "барракуды" преспокойно плавают в политически безмятежных заводях.
      - Анатол, какую религию ты исповедуешь? Ты христианин?
      - Нет, я не христианин и благодаря моим родителям вырос неверующим, чем, кстати, не очень огорчен. Я не верю в Христа, но верю в судьбу, и каждый из нас проживает свою жизнь так, как ему предначертанью.
      - Этот год для тебя юбилейный, тебе исполнится 80 лет. Скажи - какой генеральный вывод ты для себя сделал в отношении жизни?
      - Я думаю, что жизнь - это какая-то миссия, задание, которое дается каждому и которое по мере сил своих надо выполнять...
      ----------------------------------------------------------------------
      ВСТРЕЧА НА ВОСЬМОМ ЭТАЖЕ
      (Юрмала, июль 1992 года).
      Беседа с русским писателем, профессором университета Джоржа Мейсона (Вирджиния, США) ВАСИЛИЕМ АКСЕНОВЫМ.
      В Дубулты он приехал всего на несколько дней. Остановился на восьмом, "престижном" этаже, где раньше могли жить только те писатели, "этажность" которых зависела от званий, занимаемых в Союзе писателей СССР должностей, количества и объемов издаваемых книг и т.д. И чем выше было официальное признание, тем выше предлагался этаж в литфондовском Доме творчества. Чего в этом было больше - амбициозности или глупости - я не знаю, ибо известно, что мировые литературные шедевры никак не зависят от пространственного расположения тела литератора, а лишь от его таланта...
      Познакомил меня с В. Аксеновым латвийский писатель, старожил Дома творчества в Дубулты, Анатол Имерманис - давний его приятель.
      - Мы, тогдашние молодые писатели, - вспоминает мой собеседник, облюбовали Дубулты в начале шестидесятых. Тогда еще не существовало этого девятиэтажного монстра, и гостей принимали уютные коттеджи, утопающие в снегах. Это была своеобразная писательская колония. И здесь я написал, по-моему, лучшие свои рассказы тех времен: "На полпути к Луне", "Папа, скажи", "Победа" - этот рассказ я действительно считаю лучшим своим маленьким рассказом. Затем - повести "Апельсины из Марокко", "Пора, мой друг, пора"... Летом мы сюда почти не приезжали, но зато зима была наша. Мы дружили с Визмой Белшевиц, вместе куролесили по Риге, вели полубогемную жизнь. Правда, поэт Ояр Вациетис сюда не ездил, мы с ним встречались в его Задвинье...
      - Василий Павлович, значит, можно совершенно определенно говорить о существовании в вашем творчестве "дубултского периода"?
      - Да, это так. Это для меня момент ностальгии. Дубулты - то же самое, что Коктебель в Крыму.