Дублет из коллекции Бонвивана

Но ведя разговоры, Рощинский на мгновение выпустил из виду малозаметного, с испитой рожей, «понятого». Тот быстрой ящерицей приблизился к Толстяку и взмахнул рукой. Но, видимо, Бог берег хозяина дома: в последний миг он ухватил глазом длинный голубой клинок, змеей приближающийся к его сонной артерии. И «франкот», словно живое существо, мгновенно отреагировал на опасность. Его стволы сместились вправо и один из них в упор расстрелял нападавшего.

Человека отбросило назад, что-то липкое, неопределенного цвета разлетелось по сторонам. «Лейтенант» от такого зрелища аж взвыл. Он отвел взгляд от человека, который на его глазах остался без головы. И только Рощинский, не меняя позы, спокойно взирая на происшедшее, заявил: «Теперь, надеюсь, вы понимаете, что тут не рождественская распродажа шмоток…»

Главаря по приказу Рощинского обыскал второй «понятой». На ковер легли ключи, зажигалка, пачка сигарет, портмоне, из которого посыпались деньги и какие-то бумажки. Толстяк видел, что обыскивающий человек свое дело делал недобросовестно и он ему попенял: «Слышь, маргофон, ты не стесняйся, поройся у него в нагрудных карманах…» И верно, в одном из карманов милицейской тужурки находилось удостоверение и несколько визитных карточек.

— Давай это добро сюда, — приказал он «понятому». — И даю вам на сборы две секунды…Убирайтесь, пока я не передумал…

Он держался из последних сил. Его несло по какому-то жуткому кругу и, казалось, еще немного и центробежная сила оторвет ему голову. Он уже почти был без сознания, когда банда уносила ноги. Когда затихли шаги, он вдруг обмяк, придавленный к стулу какой-то чудовищной силой. Из его свинцово-тяжелых рук выскользнул и стукнулся об пол обрез.

И сам хозяин дома, потеряв равновесие, тряпичной куклой отдался силам гравитации, упав на бок рядом со стулом.

Сколько времени он пролежал без сознания, Рощинский не знал. Пришел в себя уже в сумерки. Он долго не мог понять, где он и что делает на полу. Но, увидев рядом безголовое туловище человека, он все вспомнил. Его начал бить озноб и Толстяк снова погрузился в муторное беспамятство. Ему мерещился огромный крокодил, в широко открытую пасть которого залетали маленькие с синими крылышками птички. Он поднял камень и запустил им в крокодила, но тот вдруг превратился в «капитана»…

Когда Рощинский окончательно пришел в себя, он пополз на кухню и каким-то неимоверным усилием воли дотянулся до полки с лекарствами. Потом он согрел чайник и выпил несколько чашек крепкого чаю. С трудом передвигая ноги, он вышел в другую комнату и начал набирать номер телефона Авдеевой.

…Он долго держал в руках трубку, прислушивался к назойливо громким гудкам и не мог решиться позвонить. Труп, находящийся в другой комнате, нес угрозу всей его более или менее устоявшейся жизни.

Рощинский положил трубку на рычаг, потер рукой грудь, где ныло и страдало сердце, взглянул через окно, за которым по-прежнему царила сиротливая будничность. Он поморщился, покашлял в кулак, как бы разгружаясь от остатков пороховой гари в легких, и снова взялся за трубку. И когда в ней послышался ровный, но с вопросительной интонацией голос Авдеевой, он сказал:

— Аня, видно, циклон приближается, сердце… а может, нервишки пошаливает… — он помолчал, прикрыв веки. — У меня кончился «седуксен», привези что-нибудь успокоительное.

Встретил Авдееву на крыльце. На ней был темно-синий английского покроя костюм, к которому так подходили ее русые волосы, забранные сзади в «пирожок», скрепленный простенькой заколкой. Однако в глазах светилась настороженность, причину которой, наверное, и она сама еще не знала.

— То, что ты сейчас услышишь, воспринимай как идиотский фильм, — Рощинский обнял женщину за плечи и попридержал на самом пороге. — Аня, дальше не ходи, дело серьезное и, боюсь, с ужасными для меня последствиями.

— Ты так говоришь, как будто убил человека…

— Ты не ошиблась, — Рощинский рукавом рубашки вытер вспотевший лоб. — Здесь, в моем доме, действительно произошло убийство.

Он увидел как Авдеева отступила от двери и тяжело опустилась на крыльцо. Закрыла руками лицо и так сидела до тех пор пока Рощинский не закончил рассказ.

— У меня просто не было выбора…Нож того ублюдка был настолько близко от меня, что я почувствовал, как он разрывает мне сонную артерию…

— И ты никого из них раньше не знал? Значит, все произошло случайно? Какой-то сумасшедший дом, — женщина заплакала.

— Плачь не плачь, а труп надо из дома убирать. Самому мне с этим не справиться…

— И ты для этого меня позвал? — Авдеева подняла заплаканное лицо, искаженное страдальческой гримасой.

— Да Бог с тобой, Аня! Да я…Я сам зубами потащу этого кретина, но никак не ты…Я о другом веду речь…Может, у тебя есть кто-то на примете, я хорошо заплачу…

Оба долго молчали.

Из водосточной трубы назойливо стучали капли, метрономом отсчитывая траурные доли такта.

— Надо заявить в милицию, все равно это добром не кончится. Да, ты убил человека, но у себя дома, защищаясь. Никто тебя за это судить не будет.

Рощинский поднял к небу лицо, обрамленное серебристой трехдневной щетиной, и с тоской смотрел на постепенно расчищающееся от туч небо.

— Это исключено, — жестко отрезал он. — Всего не объяснишь, но поверь, сделать этого я не могу. Я просто не выдержу следствия. Нет, это исключено…

Авдеева достала из кармана упаковку «седуксена» и выщелкнула из фольги две таблетки. Одну протянула Рощинскому. Тот взял лекарство и положил в рот.

— Моя Танька встречается с одним парнем…Алик Пуглов. Может, его попросить?

— Чем он занимается? Человек должен быть… — с языка чуть не сорвалось слово «порядочный». — Главное, чтобы он потом не сболтнул лишнего.

— Не знаю. Лично мне он не симпатичен. Нигде не работает, но почти каждый вечер играет в казино.

— Похоже, у меня нет выбора, хотя не хотелось бы втягивать в историю тебя. Ты мне скажи, где этого Алика найти или дай его номер телефона.

— Я его не знаю, Танька в курсе…

— А в каком казино он ошивается? — после таблетки у Рощинского перестали дрожать руки, в груди наступало успокоение.

— Казино «Релакс», напротив универмага.

— Жаль, Аннушка, что не могу тебя пригласить попить чайку.

— Не до чая, Владимир Ефимович, — Авдеева взяла его руку в свою и посмотрела в глаза. Видимо, хотела в них что-то прочитать до конца.

— Иди, Аня, мне уже легче. Хорошее лекарство, моментально подействовало.

— Я тебе оставлю всю упаковку, — женщина протянула «седуксен».

— Все пройдет и зима и лето, — бодрился Рощинский, — пройдет и это…

— Не зря сегодня я видела сон…Покупала на рынке крупные черные ягоды. Это всегда к большим неприятностям, — Авдеева спустилась с крыльца и по невысохшей после дождя дорожке пошла в сторону калитки. А он смотрел ей вслед и проклинал себя за то, что ввязал ее в непосильное дело.

Толстяк вытащил убитого в коридор, предварительно укутав размозженную голову старыми газетами. Дверь в чулан была неширокая и Рощинскому пришлось как следует потрудиться, пока труп не оказался в бывшей коптильне, среди разного старого барахла. От физических усилий у него началась аритмия, в висках шумно заполоскалась кровь и он едва добрался до кровати.

Однако спал мертвым сном. Проснулся в девять часов вечера, когда солнце уже светило в окно из задней комнаты. Оно всегда там появляется перед самым закатом. Возвращение к реальности было тягостным, и он долго не мог собраться с мыслями.

Сполоснув лицо холодной водой, он принялся за уборку разгромленного жилья.

Собрал многочисленные осколки от люстры и зеркала, в которое угодила порядочная порция дроби. Ему было тяжело работать внаклонку и он часто, лежа на полу, делал передых. Потом мокрой тряпкой вытирал пол и стены, собрал стреляные гильзы и вынес их во двор, где под старым каштаном их и захоронил. Вычистил и смазал стволы «франкота», а перед тем как с ним расстаться, долго маял ружье в руках, словно это был малый ребенок…

В половине одиннадцатого позвонила Авдеева. Голос у нее был надтреснутый, но спокойный и это спокойствие передалось ему. Но звонила она не за тем, чтобы ободрить его, она сказала, что нашла фотографию, на которой Татьяна запечатлена вместе с Альфонсом Пугловым.

Договорились встретиться в кафе «Нептун».

Глава третья.

Надев черную старую шляпу и такой же старый потертый плащ, Рощинский отправился на свидание с Авдеевой. На улицах еще не горели фонари и город постепенно погружался в фиолетовые сумерки.

Авдеева ждала его возле кафе «Нептун», где они заняли одинокий столик в дальнем углу. Когда-то они сюда часто захаживали — в кафе всегда были отменный кофе и разнообразный ассортимент кондитерских изделий. Особенно оно славилось свежими пирожными и неповторимым фруктовым салатом.

Женщина вытащила из сумочки цветную фотографию девять на двенадцать и положила перед Рощинским. На снимке он увидел Татьяну и на голову выше ее широкоплечего малого. На нем были джинсовые синие брюки и кожаная коричневая куртка., из-под воротника которой выглядывала водолазка красного цвета. Единственное, что делало парня на фотографии не до конца выразительным — отсутствие на голове копны волос.

— Ничего, симпатичный, — сказал Рощинский, — только слишком маленькие уши. Моя мама говорила, что это признак короткого века.

Авдеева взяла в руки фотографию и стала ее рассматривать, словно видела впервые.

— Если верить всем приметам, можно сойти с ума. Мне в этом парне не нравится другое…Мне в нем не нравится абсолютно потребительское отношение к жизни.

— Этим ты сегодня никого не удивишь.

— Но ты с ним будь поосторожней. Он уже один раз сидел и в прошлом году опять чуть не загремел за решетку. Избил парня, который пригласил Татьяну танцевать. Отмечали его день рождения в ресторане…

Выйдя из кафе, они направились в сторону универмага. Издали он напоминал огромный светящийся куб. Понемногу на фасадах зданий стала проявляться неоновая реклама. Рощинский без подсказки заметил красный овал, в центре которого горела синяя надпись «Казино „Релакс“.

— Дальше я пойду один, — Рощинский положил руку на талию своей спутницы. — Я тебе позже позвоню…

— Будь осторожен, — предупредила Авдеева, — в таких заведениях много всякой шушеры. Если его там не застанешь, позвони мне, я постараюсь выпытать у Таньки его телефон.

Пуглова в казино не оказалось. Народу было немного — играли только два стола и одна рулетка, возле которой искали своего счастья две молодые пары. У дальней стены мерцали и переливались соблазнительными сполохами игральные автоматы.

Рощинскому понравилась спокойная обстановка и он, устроившись у стойки бара, заказал себе пятьдесят граммов джина и манговый сок. Он не спешил, надеялся дождаться Пуглова.

Загорелый бармен качал колбу с коктейлем и время от времени с абсолютным равнодушием бросал взгляды в сторону непрезентабельного посетителя. Удостоил его своим вниманием и распорядитель, одетый в черный смокинг, и Рощинский, чтобы не мозолить глаза снялся с высокого стула и, по утиному раскачиваясь, пошел на выход.

Пуглова он увидел в нескольких метрах от входа в казино. Тот вышел из только что подъехавшего такси. На нем был того же, коричневого цвета, кожаный пиджак, красная водолазка и синие джинсы. Но ростом он оказался значительно выше, чем выглядел на фотографии. И намного плотнее.

Рощинский его окликнул:

— Молодой человек, можно вас на минутку?

Пуглов остановился.

— В чем проблема, старина? Я перед игрой не подаю и не одалживаю, плохая примета…

— Спасибо, пока не нуждаюсь, просто к тебе, Алик, есть один вопрос.

— А мы разве с вами знакомы? — Пуглов вытащил из кармана сигареты.

— Заочно — да, но дело не в этом. Я на сегодняшний вечер ищу помощника.

Пуглов прикурил.

— Честно говоря, у меня сегодня другие планы. А если не секрет, по какому делу нужен помощник?

— По мокрому, — Рощинский не считал нужным ходить кругом да около.

— Ага…Любопытно послушать, какую ахинею мне перед игрой придется выслушать. Только не тяните резину…

— Я уже все сказал: надо похоронить одного сыча. Сегодня ночью, а не то завтра всему кварталу придется надеть противогазы.

Пуглов сбил с сигареты пепел и внимательно оглядел странного собеседника.

— Я конечно, могу, послать тебя в одно место, но прежде послушаю, какие нынче тарифы на внеурочное, и, надо полагать, нелегальное погребение.

Переход на «ты» не обескуражил Толстяка.

— Тысяча долларов. Пятьсот до и пятьсот после.

— Мне лучше, если одну до и одну после церемонии, — Альфонс выстрели окурком по проезжающей мимо «хонде». — А как насчет подставы? Меня ведь могут менты взять за задницу как раз в тот момент, когда я того сыча буду опускать в братскую могилу. Какие можешь дать гарантии?

— Гарантия — ночной тариф. А о безопасности позаботься сам.

— Допустим, но кроме этого мне хотелось бы чуть больше знать о своем деловом партнере, — кивок в сторону Рощинского.

— Вот моя визитная карточка, — Рощинский снял шляпу и, задрав кверху голову, помахал шляпой звездному небу.-Кроме вечности, сынок, ничего больше в этом мире стоящего нет.

— Простудишься, старина, — сказал Пуглов. — Через кого ты на меня вышел?

— Предположим, через одну замечательную женщину, у которой такая же, как она, симпатичная дочь.

— Через Авдееву, что ли? Это уже в масть…Ладно, где этот жмурик находится?

— В десяти минутах хода отсюда. Кленовая два, за дощатым зеленым забором.

— Шагай, батя, домой, а я схожу переоденусь. Кстати, чей транспорт? Я без колес…

— Я тоже.

— Тогда нас будет двое. У моего корефана «опель» с большим багажником. Нет возражений?

На лице Рощинского появилась нерешительность.

— Мне, конечно, не хотелось бы иметь дело с целой похоронной командой, но, если ты в своем дружке уверен, что ж, какие тут могут быть возражения.

— Хор! Сейчас половина двенадцатого, думаю, в полночь мы будем у тебя. А кстати, много в доме народу?

— Я да мыши под полом. Постарайся, Алик, не задерживаться, у меня сегодня был сумасшедший день…

Рощинский возвращался домой пешком. Он шел и думал о превратностях жизни. Его грызли сомнения — не слишком ли рискует, доверяясь этому в общем-то незнакомому человеку?

Возвратившись в свой дом, он прошел в комнату и, сняв со стены обрез, отнес его на кухню и спрятал за газовым баллоном. Затем, сделав звонок Авдеевой, коротко дал ей понять о разговоре с Пугловым.

Без пяти двенадцать послышался шум подъезжающего автомобиля. Через окно Рощинский увидел, как свет от фар полощется в кустах сирени. Скинув с ног тапочки, он влез в грубые, без шнурков, башмаки и направился во двор.

За воротами горели два огненных глаза. Движок работал почти бесшумно. Хлопнули дверцы машины и через мгновения в калитке показалась широкоплечая фигура, в которой он не сразу распознал Пуглова. Альфонс сменил экипировку: теперь на нем была надета шапочка с большим козырьком, а плечи обтягивал старый брезентовый плащ с башлыком.

— Отворяй, старина, ворота, — негромко сказал Пуглов.

Когда «опель» подъехал к самому крыльцу, из него неспешно вылез почти не уступающий Пуглову в росте широкоплечий малый. Как с картинки, подумал Рощинский: чернобровый, черноусый, с аккуратной стрижкой, словно только что вышел из салона красоты.

— Это Игорь Ройтс, — представил Пуглов своего товарища.

Однако Рощинский не подал ему руки. Он смотрел парню в переносицу и, хотя двор освещался одной лампочкой над входной дверью, Рощинский разглядел в глазах Ройтса баранье спокойствие.

— Идемте, — Толстяк развернулся и направился в дом. — Осторожно, здесь узкая дверь, — и он первым пропустил в кладовку Пуглова.

Перед ними лежало изрядно потрепанное человеческое тело. Вместо головы — кокон газет. И как в насмешку, на выбившемся клочке газеты каждый из них мог прочитать крупный заголовок: «Ни дня без убийств».

— Его надо во что-то запеленать, — вдруг заговорил Ройтс и Рощинский в его голосе отметил легкую вибрацию. — Не хотелось бы пачкать машину.

— Этого от вас никто не требует…Алик, помоги мне притащить из комнаты ковер.

Они прошли во внутренние помещения дома. Альфонс взялся за угол распластанного на полу шикарного паласа и тут же грязно выругался. Затряс рукой, словно его ужалила змея. К пальцам прилипло что-то непонятное, кроваво-желеобразное.

— Что б мне так жить, это же человеческий глаз!

Пуглов побежал на выход, едва сдерживая рвотные позывы. Вернулся с сигаретой в зубах, бледный, с мокрыми висками.

— Извини, батя, я никогда еще не держал в руках чужой глаз.

В дверях появился Ройтс.

— Этот ковер слишком толстый, — сказал он, — вместе с телом вряд ли поместится в багажнике.

— Кинем на заднее сиденье, — Пуглов нервно курил, делая умопомрачительные затяжки.

— А может, труп разделать по частям? — вдруг спросил Ройтс. — У меня в багажнике без дела лежит бензопила «Дружба»…Принести?

Рощинский застыл на месте. На секунду он представил, как дом заполняется нестерпимо пронзительным визгом пилы, как по кладовке разлетаются ошметки мяса и осколки костей, вместе с серым мозговым веществом.

— Ну как? — Ройтс вопросительно взглянул на хозяина дома. — Может, действительно, притащить пилу?

— Оставьте ее для другого раза. Его и так никто не опознает, — Рощинский вдруг почувствовал отвращение к этому усатому типу.

— А тут и опознавать нечего, — ответил Ройтс. — Это же Ваня Ножичек из команды Суслопарова. Два дня как на воле…

— У него, что — на лбу об этом написано?

— На кисти левой руки жмурика есть знак…

Рощинский нагнулся над трупом и отвернул на запястье убитого рукав. Там, где у людей часы, виднелась небольшая синяя наколка: клинком вниз финский нож и на нем одно слово — «Ваня»…

— Кто-нибудь еще присутствовал при расстреле трудящихся? — Пуглов кивнул в сторону человека без головы.

— К сожалению, их было четверо, — Рощинский понимал, о чем спрашивал Пуглов. — Кроме этого еще один нарвался на мой привет. Такой белозубый и наглый, норовивший взять меня на мушку.

— Длинный, сутулый, с перебитым шнобелем? — Пуглов вместе с Ройтсом уже вытаскивал труп из кладовки, чтобы завернуть его в палас.

— Тогда тебе, старик, не повезло, — сказал Ройтс. Ты тронул самого Нерона, правую руку Суслопарова. Про него говорят, что он открыто живет со своей матерью и дочерью своей любовницы. Особенно метко стреляет в упор.

— Стоп! — увел в сторону разговор Рощинский. — Не мешало бы взглянуть, что в карманах этого Вани.

— Игорь, обшмонай его! — Пуглова опять всколыхнули рвотные позывы.

А для Ройтса, по прозвищу Таракан, это чистое развлечение. На ковер легли пачка дешевых сигарет, пробка от пивной бутылки, ключ, начатая упаковка «промедола» и большой перочинный нож. В тощем, потертом бумажнике — две стодолларовые купюры.

— Это, наверное, аванс за работу, — предположил Ройтс. Ножичку сегодня крупно не повезло, но зато какая бедовая смерть…А вот и визитная карточка, — Ройтс протянул бумажный прямоугольничек Рощинскому. Тот вслух прочитал: «Симчик Роман Борисович, директор антикварного магазина».

Из нагрудного кармана Ройтс извлек еще одну визитку: «Бурин Валерий Иванович». Фирма «Рондо», президент».

— Он такой же президент, как я Тутанхамон, — негромко отреагировал Пуглов. — Этот Бурин делает туфтовые ксивы. Между прочим, конкурент Суслопарова.

Когда труп был завернут в ковер, оказалось, что ноги остались не укрытыми.

— Кроссовки почти новые, мой, бля, размер, — Ройтс указательным пальцем провел по синему ранту.

Однако Пуглов мародерские поползновения дружка категорически пресек.

— Игореха, не валяй дурака! Давай лучше потащим Ваню к машине.

— Неужели ты думаешь, что я могу… — оправдывался Таракан. — Мне это дерьмо задаром не надо…

Рощинский вышел на крыльцо и огляделся.

— Понесли, — сказал он, и это «понесли» было таким же будничным, словно речь шла об охапке дров.

Скатку с трупом положили на заднее сиденье. Однако ноги мешали закрыть дверцу и Ройтс, обхватив конечности Ножичка руками, с силой затолкнул их в глубь салона.

— Куда его повезем? — спросил Ройтс Альфонса.

— Не на Братское же кладбище…Оттараним в дюны, к устью реки.

Ройтс ожидающе взглянул на Рощинского. Пуглов понял этот взгляд и тоже посмотрел на Толстяка. Тот сидел на крыльце. Где-то за забором голос с хрипотцой, с элегическими нотками, выводил песенку: «Плачь, скрипка моя, плачь, расскажи о том, как я тоскую, расскажи о ней, о любви моей, может быть, она еще вернется…»

— Ну что, гоним? — сказал Ройтс, однако, в машину не сел. — Слышь, Алик, хотелось бы получить аванс.

Пуглов подошел к Рощинскому и что-то ему сказал. Толстяк, не вставая, полез в карман своих безразмерных брюк.

— Возьми, Алик, здесь тысяча, как договаривались. Остальное отдам завтра.

— Но у нас, кажется, был другой договор — каждому по штуке сразу и по окончанию работы столько же…

— Нет, у нас такого договора не было. Правда, ты вел речь о таких суммах, но я тебе не сказал «да». Это и так неплохие деньги за два часа работы.

— Но зато какой работы! — Пуглов, зажав в кулаке доллары, направился к машине. Когда уже сидел рядом с Ройтсом, сказал: «Жмется старая посудина».

— Так мы можем ему устроить козу и похоронить Ваню тут же, в его палисаднике.

— Перестань, Таракаша, мы же с тобой не дешевки, верно? Сейчас рули налево и будь внимателен.

Когда «опель» выехал за ворота, Рощинский долго стоял в их створе, прислонившись к сырому от росы бетонному столбу, и смотрел на дорогу. Проезжающих машин было немного, но они шли и шли, куда-то унося свое рубиновое счастье. «Завтра надо позвать Аню, чтобы убрала квартиру, » — подумал он и от этой мысли ощутил неприятное чувство в области сердца. Он понимал, что прежней жизни у него больше не будет…

С дороги, в сторону дома, свернула какая-то легковая машина. И, скинув главный свет, медленно направилась в его сторону. Рощинского пронзил страх. Он отошел от столба, сдвинулся вдоль забора и затаился в тени деревьев. С тревогой прислушиваясь к работе движка, молил Бога, чтобы машина побыстрее умолкла и не тревожила его душу. И Всевышний, видимо, его услышал: набрав некоторую высоту, мотор затих, а затем и вовсе перестал работать. Несколько мгновений стояла абсолютная тишина.

В соседнем дворе залаяла собака. Из открывшейся дверцы машины послышались женские голоса, к ним присоединился мужской баритон. Рощинский понял, что на лужайке разбивают бивак любители пирушек на природе.

Он закрыл ворота, накинул на калитку резиновый обруч и пошел во двор. На крыльце долго взирал на небо — оно уже очистилось от тяжелых туч и теперь излучало спокойный звездный свет.

Хлопнула дверь, стукнул засов и дом погрузился в царствие тревожных сновидений.

Глава четвертая

— Поедем вкругаля, вдоль реки, — сказал Пуглов.

— Там часто дежурят дорожные менты, ловят пьяных лохов.

Ройтс одной рукой вел машину, другую, с зажатой между пальцами сигаретой, держал у открытого окна.

— Если будут останавливать, останавливайся, я этих придурков почти всех знаю в лицо.

— Алик, если честно, зачем ты полез в это дерьмо?

— А зачем ты полез?

— А черт его знает, — пожал плечами Ройтс.

— Вот так же и я. Тем более, бабки сами прут в руки.

Перед поворотом к реке, идущая впереди машина стала тормозить.

— Говоришь, гаишники часто ошиваются в этом месте, — сказал Ройтс, но скорости не снизил.

Однако его беспокойство было напрасным: за остановившемся перед ними «мерседесом» дорога была свободна. Обогнув машину, они въехали в лесопарковую зону.

— Этот жидяра напоминает мне жирного фазана, — Ройтс выбросил в форточку окурок. — Как ты думаешь, есть у него шанс дожить до завтрашнего дня?

— Не знаю, меня это мало волнует…

— А меня волнует, ведь он нам еще должен бабки…

— Если Нерон все это провернул без санкции Суслопарова, то он будет молчать. Ты не забывай, что Рощинский, судя по всему, отсек Нерону клешню…Впрочем, у каждого свои проблемы. Сделаем работу и я махну в казино. Должен отбиться, я вчера на автоматах просадил полкуска… Естественно, перед игрой выпью и, возможно, по пьяни сорву, наконец, хороший бонус…

— А я поеду к Лельке. Не трахался уже целую вечность. Не дает, стервозина, говорит, чтобы сходил провериться в триппер-бар. Она мне объявила трехнедельный карантин…

— Ты что, опять к проституткам ходил?

— А куда мне еще ходить, если моя баба крутит динамо?

— Так ты сам смени пластинку, — Пуглов сунул руку в карман, где шершавым комочком лежали доллары. — Найди какую-нибудь помоложе и ахайся с ней, сколько машинка позволит.

— Это ты спец по молодым чувихам. Но честно скажу, мне твоя Танька напоминает восковую фигуру или букварь, у которого еще не разрезаны страницы. Правда, губы у нее сексапильные.

— А мне твое мнение до одного места, — Пуглов сказал это беззлобно. Он, прильнув к лобовому стеклу, следил за дорогой. — Возле очистных сооружений поверни направо, — сказал он.

— Там же кладбище…

— А тебе что, нужен роддом? Свернешь в лес и по дорожке поезжай в дюны.

— Черт возьми, Алик, мы же лопаты не взяли.

— Зато ты бензопилу прихватил…Твоим хреном, что ли будем Ножичку могилку рыть? — Пуглов положил руку на баранку. — Заворачивай к кладбищу, к часовне, там, кажется, есть сарайчик с инвентарем.

Часовня легко просматривалась сквозь сосны — на ее белесых стенах лежал отсвет звездного неба. Ни Пуглов, ни Ройтс, по кличке Таракан, никогда не будут лежать трупами в этой уютной часовенке. Их тела будут погребены в другой среде, без церемоний и слез, о чем, разумеется, они в тот вечер не догадывались…

Когда остановились, Ройтс предупредил Альфонса:

— Только сильно не хлопай дверью.»

— Тут нам нечего бояться, кругом вечный сон.

Пуглов, выйдя из машины, направился в сторону сетчатого ограждения. Легко перемахнул его и скрылся в темноте. Ройтс вытащил из бардачка сложенную вчетверо газету с завернутым в вату тонким инсулиновым шприцем. Осторожно положил его на сиденье, а сам стал закатывать рукав. Иголка в мышцу вошла легко и он указательным пальцем надавил на стержень. Пока что один кубик «бефорала» вполне устраивал Ройтса.

За стеклами что-то мелькнуло, и Ройтс услышал стук железа — это Пуглов в темноте задел лопатой машину. Альфонс нагнулся к окошку и попросил открыть багажник.

А Ройтса уже подмывало на душевные разговоры. Наркотическое тепло винтом пошло по нутру и все сущее становилось любо и значительно. И ни с того ни с сего начал разговор на животрепещуюся для него тему.

— Я уверен, что есть место, где нас с тобой ждут большие деньги. Приходи и бери…

— Интересно, где это такая раздача бабок?

Ройтс вставил в рот сигарету, но прикуривать не стал. Растягивал удовольствие.

— Я ничего против твоей идеи не имею, — Пуглов без энтузиазма слушал болтовню дружка, — только никто нас с тобой в том месте не ждет.

— А ты представь себе ситуацию…Простая вещь, к входу в магазин подъезжает обыкновенная «волга» или «ауди», неважно…Из машины выходят трое — якобы члены ревизионной комиссии. Спокойно себе заходят в магазин и у первой попавшейся на глаза продавщицы интересуются — где, мол, тут ваше руководство? Та, естественно, сломя голову бежит за директором Воструховым, который через две минуты, как конек-горбунок, вырисовывается перед ревизорами. А ему в лоб и объявляют: «Просим приостановить торговые операции и закрыть магазин, поскольку мы имеем соответствующие полномочия инвентаризировать ваши ювелирные ценности.» Завмаг, разумеется, в шоке, потому что каждый уважающий себя завмаг бывает в шоке, когда на его голову сваливается ревизия. Тем более, внеочередная…

— Когда ты успел познакомиться с Воструховым? — перебил Ройтса Пуглов.

— В твоем бывшем кабаке…Итак, господин Вострухов в дикой панике и первые две минуты не знает, как унять в коленях мондраж.

— Ну и что тут такого? Проси у самозванцев мандат на проверку магазина и…

— Вот ты, Алик, и попался! Именно так бы он и поступил, если бы в эту самую секунду в его кабинете не раздался телефонный звонок. Настойчивый такой. Требовательный звонок. Завмаг, естественно, извиняется, проходит в свой кабинет и снимает трубку. Ему этот звонок даже на руку — оттяжка момента и можно выкроить лишнюю минуту на обдумывание ситуации.

— Игорь, смотри за дорогой. По-моему, скоро будет поворот…Ну предположим, он снимает трубку и в ней слышит приятный голос, который уверяет его, что приехавшие ревизоры никакие не мошенники, а натуральные работники КРУ со всеми вытекающими отсюда полномочиями. Так? — Пуглову весело.

— Так да не так! — Ройтс сделал паузу, вглядываясь в дорогу. — Нет, не так, мой друг! А в трубке, между прочим, говорят примерно следующее: к вам, дескать, обращается генерал МВД с просьбой государственной важности. И объясняет. Если, мол, в ваш магазин явятся ревизоры, то примите все меры к их задержанию, ибо это вовсе не ревизоры, а опасная бандгруппа. И генерал настаивает, чтобы лжеревизоров, если они заявятся, провели в хранилище и пусть они там начинают проверку…

— Ну да, заведующий магазином последний придурок и делает так, как ему советует генерал…

— Представь себе, делает! Психология! Завмагу не надо ничего решать самому, все уже спланировано другими. И все идет так, как ему порекомендовали: ревизоры в кавычках проходят в хранилище, Вострухов им показывает документацию, раскрывает бронированные сейфы, все продавцы ходят на цырлах и… — Ройтс, наконец, прикурил сигарету и затянулся до самых пяток. — И в этот момент в магазин врываются омоновцы…конечно, в масках, с автоматами в руках и всех псевдоревизоров окольцовывают наручниками и ставят у стены в раскорячку. И вот тут, Алик, начинается самое интересное в этой истории.