Приключения секретного баптиста

Где-то ведь есть их тихие квартиры, где ждут их счастливые жены и счастливые дети; где-то мелькают они в заячьих шапках и в кепочках, в сапогах и штиблетах, сухощавые и страдающие одышкой; где-то ведь звучат их оплеухи и вкрадчивые баритоны и истеричные, похмельные хриплые тенора. И сколько бы Андрей ни глядел на мать, всякий раз видел бьющую руку, почему-то в рыжих волосах, и маленькие раскаленные карие глазки, направ-ленные на нее; и ее лицо в уродливой гримасе боли, ужаса и отчаяния... Мамочка, мамочка, что же сделать, чтобы позабыть все это? Как отмыть тебя от унижающих оплеух, плевков и мата?! Мамочка, мамочка!..
      Он все рассказал ей, все, кроме глупого фарса со шпионами и Америкой, и она говорила обо всем, кроме того, что пережила за восемнадцать лет. Только и сказала: "Когда этот умер, я поняла, что все переменится..."
      Маме дали квартиру, работу. Предложили войти в комиссию по реабилитации. Ехать нужно было на Северный Урал, мотаться по лагерям и освобождать, освобождать, освобождать таких же, как она, избитых, изможденных, потухших.
      Три майских дня пролетели незаметно, и Андрей воротился в Калугу. В редакции его сердечно поздравляли с возвращением матери, и те, на кого он еще совсем недавно смотрел с жалостью, снова выглядели нормальными людьми, его товарищами. И Анна Ильинична предложила немед-ленно выпить по глотку за мамино возвращение, потому что она-то уж лучше других понимала ситуацию. И они выпили, и Анна Ильинична, нацелив на Андрея свои громадные печальные глаза, спросила:
      - С мамой советовался? Нет? Ничего ей не сказал? Испугался? Ей не до этого. Понимаю, понимаю...
      - Да вообще,- сказал Андрей,- надо с этим кончать...
      - Ты знаешь, - сказала она, - знаешь, чем может кончиться американская эпопея? Кончит-ся она тем, что тебе предложат следить за близкими тебе людьми... например, за мной...
      - Ну уж! - сказал он и покраснел, и тут же вспомнилась роскошная Анастасия Ковригина.
      Через месяц позвонил Лобанов, и они встретились. Уже в телефонном разговоре Андрей дал понять, что с ним не пообедаешь, и потому Сергей Яковлевич спросил, встретясь:
      - Какая-то грусть в вашем голосе. С матерью-то все в порядке?
      - Ну, пока она о вас не знает, у нее все в порядке, - сказал Андрей с невеселой усмешкой.
      Лобанов вскинул брови.
      - В каком смысле, Андрей Петрович? Надеюсь, вы с нею не откровенничали?
      - Да нет, - сказал Андрей, - ее волновать нельзя.
      - Вот и отлично, - сказал Сергей Яковлевич, - а грусть у нас откуда?
      - Если нужно, - криво улыбнулся Андрей, - я расскажу о поездке в Малоярославец... У меня там не все получилось...
      - Пустяки, Андрей Петрович, все вышло отлично.
      - Э, - сказал Андрей, - ваш сотрудник не знает подробностей.
      - Все хорошо, все хорошо. Анастасия меня проинформировала... Вы действовали отменно.
      Он провел по столу, и солнце заиграло на рыжих волосах.
      Он нервничал, Андрею это было заметно. Чекист поправил галстук, проглотил слюну - кадык шевельнулся. Сказал улыбаясь:
      - Есть одно дельце, Андрей Петрович.
      - А как с Америкой? - нагло спросил Андрей.
      - Да вот уже совсем скоро, - сказал Лобанов с ленцой. - Тут вот какое дело...
      И тут Андрей приготовился выпалить слово "нет", но сдержался. Опять началась лихорадка. Мелкая дрожь охватила тело - то ли ужас, то ли гнев, то ли крайняя решимость. Сергей Яковлевич глядел на него с грустью.
      - У вас там с английским все в порядке?.. Анна Ильинична, видать, педагог крепкий, не правда ли? Это я сужу по вашим впечатлениям...
      - Да я ничего и не говорил...
      - Говорили, Андрей Петрович, впрочем, пожалуй, и нет, но это чувствуется, это видно, у вас даже легкий акцент проскальзывает, вот, я думаю, какого человека держали взаперти, такого специалиста, Анну Ильиничну, вместо того чтобы пользоваться ее знаниями... Вы с ней дружите?
      - Конечно,- выдавил Андрей.
      - Ну что она, как она после всего? Настроение какое? После стольких лет лагерей человек ожесточается, он перестает ручаться за свои поступки.
      - Сергей Яковлевич, - тихо сказал Андрей, - вы напрасно это, я ведь не гожусь на эту роль...
      - Да вы что! - забеспокоился Лобанов. - Вы меня не поняли... Вы думаете, что я что-то там хочу выяснить для каких-то там целей? Я просто хочу с вашей помощью, потому что вы ее близкий человек, выяснить, нуждается ли она в нашей помощи, в нашей защите после того, что пришлось пережить, а вы решили, что я вмешиваюсь в личную жизнь. У вас такое настроение в последнее время, вы неправильно думаете обо мне... Ну, пожалуйста, если не хотите...
      - Не хочу,- сказал Андрей. Лихорадка прекратилась. Лобанов потирал лоб пухлыми пальцами. - Вообще не хочу, я для этого не гожусь...
      - Да пожалуйста, пожалуйста, - сказал Лобанов. Его карие глаза сверкнули и тут же погасли.
      - Поиграли в шпионов, и хватит, - сказал Андрей, - и хватит.
      - Вы меня неправильно поняли, - сказал Лобанов, - ну да бог с вами. Потом, глядя мимо Андрея, сказал без интереса: - Я позвоню, когда что-то выяснится, позвоню...
      Андрей пошел к дверям. Лобанов молчал.
      ...Больше он не звонил. Месяца через три, уже перед самым окончательным отъездом в Москву, Андрей встретил его на улице. Он шел навстречу. Андрей собрался было поздороваться по старому знакомству, но Сергей Яковлевич отвернулся.
      1984