Глава 12

Легкий ветерок кружился, что-то нашептывая. Это был единственный звук, который Крессида могла слышать на вершине горы, в самом тихом месте на свете.

Она постояла минутку, глядя на маленький скромный деревянный домик, куда они приехали на серебристой спортивной машине, преодолев множество извилистых подъемов, распугивая горных козлов, с удивлением взиравших на них.

Хижина.

Место, куда он привез ее в их медовый месяц. Где он учил ее любить его. Где они провели самые прекрасные три недели своей жизни, когда они жили и дышали только друг для друга и не видели никого и не нуждались ни в ком, кроме друг друга.

Сильный порыв ветра разметал ее рыжие волосы, она повернулась к Стефано — невозможно было понять, о чем он думает.

Он открыл дверь. Ключ удивительно легко повернулся в замке, затем он толкнул дверь, которая со скрипом отворилась, и жестом пригласил ее войти.

Первое, что удивило ее, это то, что внутри все было таким обжитым. Она сама не знала, чего ждала, возможно, чего-нибудь вроде сцены из «Больших ожиданий» — то есть в хижине все должно было быть так же, как в тот день, когда они ее покинули, не считая толстого слоя пыли и паутины.

Он смотрел на нее, вопросительно подняв черные брови.

— Что?

— Кто-то сюда приезжал!

Похоже, что-то в ее ответе успокоило его. Исчезло напряжение, глаза сощурились в улыбке.

— Ну, конечно. И это были не три медведя. Она огляделась: чашка, тарелки и кастрюли, чисто вымытые, аккуратно сложены на полках, стулья задвинуты под стол. Через открытую дверь комнатки, служившей одновременно кухней и гостиной, она увидела широкую кровать, тщательно застеленную белоснежными простынями и мягкими теплыми одеялами. Эта кровать… Она резко отвернулась.

— А кто? — спросила она. — Ты.? — «И Эбони?» — подумала она.

Он кивнул.

— Ну, конечно. Почти каждый выходной. Она удивленно посмотрела на него, ей было трудно представить, что Стефано, преуспевающий и могущественный бизнесмен, приезжает сюда почти каждый выходной. Медовый месяц — это ведь нечто особенное. Она любила в нем черты сильного, практичного, умелого и нежного мужчины, проявившиеся здесь, она любила человека без этой шелухи власти и богатства, человека, которого не интересуют ни деловые обязательства, ни подчиненные. Такой человек существовал только здесь, подумала она, глядя на Стефано, но, очевидно, эта хижина стала для него каким-то постоянным убежищем. Интересно, кого он привозил сюда?

Она почувствовала, как боль пронзила ее при мысли о том, как он жил все это время без нее.

— И зачем тебе понадобилось сюда приезжать? — с досадой спросила она. Он напряженно смотрел на нее.

— Просто проверить воду. И газ тоже. — Он наклонился, чтобы посмотреть трубу под раковиной. — Тут у нас недавно была протечка.

«У нас». Она сглотнула.

— Я подожду на улице, пока ты закончишь.

— Как хочешь.

Она подошла к деревянной скамеечке, с которой открывался необыкновенный вид на долину, но даже это оказалось мучительно, она вспомнила, как они сидели здесь вдвоем, смотрели на заходящее солнце, затем наступала бодрящая прохлада, после чего им хотелось есть, а еще больше хотелось друг друга. Она вспоминала, как долгими вечерами они играли в триктрак или шахматы. Она вспоминала, как осоловевшие и расслабленные от вина и обеда они занимались любовью на этой самой скамейке… Она быстро встала, почувствовав залах свежесваренного кофе, и увидела в дверях Стефано.

— Я сварил кофе.

Она покачала головой. Воспоминания пронзали ее, как стрелы.

— Давай вернемся, если ты не возражаешь.

— Возражаю. Я считаю, что нам надо поговорить.

— Почему именно здесь?

— А почему нет?

— Потому что… — но если она назовет истинную причину, то выдаст себя с головой.

— Понимаешь, Крессида, здесь, в горах, ты как бы моя пленница. Ты не сможешь сбежать. Здесь нет прислуги, которая может нас подслушать. Мы здесь совершенно одни, — сказал он насмешливо, и что-то в его глазах заставило ее отрицательно покачать головой.

— Если ты думаешь…

Он покачал головой с нетерпением.

— Я привез тебя сюда не для того, чтобы заниматься любовью. — Глаза его блеснули. — Во всяком случае не специально для этого. Нам пора обсудить кое-какие вопросы, от которых мы чертовски ловко уклонялись. Садись. — Он указал на скамеечку, а сам прошел в хижину, откуда вернулся через несколько минут, неся обшарпанный поднос с кофейником, двумя эмалированными кружками и сахарницей. Он положил сахар в обе кружки, помешал, протянул ей одну и сел рядом. И она внезапно почувствовала его близость.

— О чем же ты хотел со мной поговорить?

— Нужно решить, что делать, если ты действительно беременна.

Ей показалось, что она стала для него какой-то помехой, от которой хочется поскорее избавиться.

— Продолжай, — сказала она. — Внимательно тебя слушаю.

— Для начала давай не будем гадать, ладно? Судя по тому, что ты сказала врачу, у тебя задержка на три дня.

— Да, — ответила она глухим голосом, не зная, как он на это отреагирует.

Крессида услышала, как он тихо выругался.

— Ведь ты беременна, правда? — прошептал он. — Наверняка это так. У тебя никогда не было прежде задержек.

И эти слова ударили ее больнее, чем многие другие. Как же хорошо он знал ее — ее настроение, ее характер, ее физиологию. Он не знал только одного — того, что она все еще любит его, что любовь все еще живет в ее сердце — это для него оставалось тайной.

— Так как?

Она покачала головой.

— Да, у меня никогда не было задержки. Стефано протянул руку, как бы желая дотронуться до нее, но она инстинктивно отстранилась, желая и боясь его прикосновения. Он заметил ее движение, его лицо посуровело. Он сунул руку в карман джинсов.

Крессида старалась говорить как можно спокойнее, не желая с ним спорить.

— Ты, разумеется, прав. Нам действительно надо решить, что делать.

Он пристально посмотрел на нее.

— Мы могли бы жить вместе.

Ей показалось, что она ослышалась.

— Что?

— Мы могли бы жить вместе, — повторил он. — Рожай ребенка и оставайся со мной.

Это было как в каком-то дурном сне, словно предложение о фиктивном браке, и тот деловой, расчетливый тон, которым он это произнес, показался ей жестокой пародией на предложение, сделанное им в первый раз.

— Что ты хочешь сказать? — спросила она в смятении.

— Это единственный выход. Ведь ты же знаешь меня достаточно хорошо, дорогая, я не позволю, чтобы мой ребенок рос, как ублюдок. — Он выплюнул это слово: веками оттачиваемое аристократическое высокомерие слышалось в его голосе. — Я также не допущу, чтобы его воспитывал другой мужчина.

Да, она это знала.

— Но я не понимаю, как…

Он внимательно посмотрел на нее.

— Не станем повторять ошибок прошлого. У тебя будет свобода, необходимая для твоей профессии, но ты будешь жить со мной и ребенком. Уверен, мы вполне можем ужиться ради ребенка, стоит постараться достичь полной гармонии.

Через минуту она проснется.

— Это звучит так расчетливо, — прошептала она, вспоминая слова любви, произнесенные им во время первого предложения. — Это больше похоже на деловое предложение.

— Но так и есть, Крессида. — В его голосе послышалась скупая ирония. — Очень много удачных браков именно так и начинались. И давай не забывать, что когда наши отношения строились лишь на эмоциях, у нас не так уж хорошо получалось, — закончил он с горечью. Его бесстрастная жесткая речь и сухой тон, которым все это было произнесено, заставили ее похолодеть.

— Ну а как насчет.., насчет… — Она не могла подобрать подходящего слова, щеки ее вспыхнули, все это казалось какой-то дикостью.

— Секса? — перебил он, в его глазах блестела насмешка, что еще больше смущало ее. — Ты это хочешь сказать, дорогая, но боишься?

Она попыталась ухватиться за эту безумную действительность.

— Как ты себе представляешь наш брак, Стефано?

Он прищурился и в первый раз дотронулся до нее, взяв за подбородок так, что она вынуждена была смотреть в его темные бархатные глаза.

— Это будет зависеть от тебя, — сказал он тихо. — Только от тебя. Ты знаешь, как сильно я хочу тебя. И, думаю, ты достаточно убедительно продемонстрировала, что это желание взаимно.

Ее передернуло от отвращения к себе.

— Ты — ублюдок, — прошипела она. — Самый настоящий ублюдок, — ее кулачки забарабанили по его груди, но он схватил ее за запястья и прижал к своему бешено бьющемуся сердцу.

— Что, Крессида правда настолько неприятна? — тихо спросил он.

Глядя в его смуглое лицо, она поняла, что это так. Он сорвал с нее маску притворной неприязни, служившую ей защитой, и увидел, что она все еще страстно желает его. И как же он повеселится, когда узнает, что это желание намного глубже, чем просто физическое влечение — она все еще любит его.

— Ну и что ты ответишь, дорогая? Останешься со мной? Как моя жена? Она оттолкнула его руки.

— А что, если я откажусь?

Его лицо превратилось в холодную маску.

— Если ты откажешься, я буду бороться с тобой, и думаю, что выиграю эту борьбу, — сказал он жестко. — Актриса, без средств к существованию, что ты можешь предложить моему ребенку? Ни один суд в мире не решит дело в твою пользу.

— Похоже, ты действительно все продумал, — сказала она ледяным тоном, но, к ее удивлению, он схватил ее и прижал к себе, и ее тело предательски подалось к нему, хотя она и попыталась вырваться из его объятий, правда, без особого энтузиазма.

— Я тебе обрисовал самый худший вариант, — сказал он, уткнувшись в ее мягкие волосы. — Потому что ты спросила об этом. Но я не хочу этого, дорогая. Я хочу, чтобы ты была со мной, как мать моего ребенка, как моя жена. Я думаю, у нас получится. — Его голос стал тверже. — Мы сделаем так, чтобы все получилось.

Она закрыла глаза, отдаваясь желанию приникнуть к нему, чтобы его руки ласкали ее, отметая все возражения, которые у нее могут возникнуть.

— Так ты согласна, Крессида? — спросил он со спокойной уверенностью в голосе.

Она почувствовала, что он обнял ее за талию, и поняла, как это правильно и хорошо, когда он вот так держит ее, и желание сопротивляться покинуло ее. С ним было слишком трудно бороться, однако с собой бороться оказалось еще труднее.

Она уткнулась головой ему в грудь, не желая, чтобы он увидел ее глаза, в которых отражалась надежда услышать от него ласковые и нежные слова.

— Хорошо, Стефано, — тихо сказала она. — Я останусь с тобой.

— Прекрасно. — Голос его прозвучал торжествующе, его губы прижались к ее губам и вызвали в ней такой огонь, что она чуть не потеряла сознание. Секунду она пыталась противиться давлению его мягких губ, но ее тело, как всегда, предательски отзывалось на его ласки, она почувствовала знакомое, медленно разрастающееся страстное желание.

— Крессида. — Он проговорил это, не отрывая своих губ от ее рта, руки его медленно скользили по спине, нежно прижимая ее к себе.

Она вся отдалась страстной магии его поцелуя, но, чувствуя, как нарастает его возбуждение, чувствуя, как ткань его джинсов вот-вот разорвется напрягшейся плотью, ощутила и некоторую тревогу. Да, она хотела его, он был нужен ей именно в эту минуту так, как никогда ранен. Как будто взяв ее, он заполнит в ней какую-то болезненную пустоту.

Но только не здесь. Она не может позволить себе отдаться ему здесь, пока еще так свежи воспоминания о том, как это было, когда ими владела любовь, а не враждебность. И если ее любовь и выдержала испытание временем, то его — нет, и ей будет больно, мучительно больно, если он овладеет ею здесь, без любви.

Чудовищным усилием воли она отстранилась и увидела, как в недоумении сузились его глаза.

— Дорогая? — хрипло прошептал он. Она покачала головой, отступая, боясь, что если он опять коснется ее, она забудет обо всем.

— Я не могу, Стефано. Не сейчас. И не так. Его лицо изменилось, как будто она выплеснула на него ведро холодной воды.

— Какая разборчивость! — насмешливо произнес он. — Слишком примитивно для тебя, дорогая? Похоже, что твои вкусы стали более утонченными. Как я понимаю, тебя больше устроит комфорт виллы?

Она резко поднялась.

— Я просто хочу уехать отсюда, — сказала она, стараясь, чтобы в ее голосе не слышалось отчаяние.

Стефано взял ее за руку и внимательно посмотрел на нее своими темными глазами.

— Пойми одно, Крессида, — сказал он тихо. — Я не из тех, кто выпрашивает, и я не собираюсь уговаривать тебя спать со мной. И если ты не хочешь признавать собственных желаний, хорошо… — Его глаза блеснули. — Могу и подождать. Поверь, наш брак станет удачным, как только мы будем откровенны друг с другом.

Всю обратную дорогу она думала над его словами. Он говорил об откровенности, тем не менее она просто не могла быть откровенной с ним, потому что в этом случае их положение станет слишком неравным. Но если она решила остаться с ним, то какой смысл все время воевать? Из Стефано выйдет прекрасный отец, в этом она не сомневалась ни минуты. Что ж, бывают и более странные браки. Почему бы им не попробовать? Ребенок, наверное, свяжет их?

У дверей виллы он спросил:

— Ты спустишься сегодня вечером к ужину? Она поняла, что этот вопрос был с явным подтекстом. Утвердительный ответ будет означать больше, чем просто согласие на ужин.

— Да, Стефано. Приду. Он кивнул.

— Хорошо. И пожалуйста, подумай над тем, что я сказал.

Уже подумала, мысленно ответила она, проходя в свою комнату, чувствуя дрожь волнения, заставляющего ее ускорить шаги.

Сегодня, думала она, стоя под струями душа, сегодня они начнут все сначала. И она сделает все, чтобы ребенок сблизил их, как это часто бывает. Интересно, это только мечты или реальная перспектива?

Она с большим тщанием уложила волосы и стала перебирать платья, остановив свой выбор на бледно-лимонном шелковом. Застегнув молнию на боку, она отступила назад, чтобы хорошенько рассмотреть себя в большом зеркале, но ей пришлось ухватиться за столик перед зеркалом, в котором отразилось ее полное отчаяния побелевшее лицо, когда в низу живота она почувствовала знакомую боль.

— Так что видишь. — Голос Крессиды звучал вполне спокойно. — Не было необходимости строить какие-то планы. Это была ложная тревога. Я полагаю… — Она заторопилась. — Задержка произошла из-за болезни и усталости. Повезло, правда? — спросила она весело, мучительно надеясь, что он станет возражать.

— Повезло? — переспросил он, не поворачиваясь к ней лицом. — Да, действительно, — сказал он спокойно.

Одно слово. Одно слово, от которого так много зависело. Одно короткое слово, произносить которое у него теперь нет причины. «Останься».

Держись, сказала она себе. Потерпи еще немного, и тогда можно будет реветь сколько хочешь.

— Так что теперь нет причины мне здесь оставаться. По крайней мере сейчас.

— Да, конечно, — отозвался он.

— И мне действительно пора возвращаться в Лондон, искать работу и…

— Крессида. — Он повернулся к ней и впервые с того момента, как она сообщила, что никакого ребенка не будет, посмотрел ей в глаза. — Тебе жаль? — Он пристально смотрел на нее. — Насчет ребенка…

Если ей необходимо уезжать, то она должна это сделать с достоинством. Зачем рассказывать Стефано о той боли, которая терзает ее?

— Думаю, это скорее всего к лучшему, — тихо сказала она, вспоминая рыдания, вырвавшиеся из груди, когда она увидела пятнышки крови.

— Понятно, — сказал он без всякого выражения, будто сообщал, что прекратился дождь.

Его лицо не выражало абсолютно ничего. В этом он весь, и ей нужно бежать отсюда как можно скорее, прежде чем она, не выдержав, сорвется.

— Я хочу уехать как можно скорее. Наступило длительное молчание, но когда он заговорил, голос его звучал так же бесстрастно.

— Завтра первым делом закажу самолет…

— Нет, Стефано. — Она покачала головой. — Я.., не хочу лететь на частном самолете. — Возможно, опять сидеть рядом с ним, еще несколько часов этой пытки, когда надо будет притворяться, что ей все равно. — Я хочу лететь рейсовым самолетом. Одна.

Губы его скривились, он взглянул на нее.

— Как хочешь, — резко ответил он. — Сейчас же отдам необходимые распоряжения. — Он повернулся и вышел из комнаты.

Она не могла сидеть за ужином и ушла в свою комнату, проведя самую длинную в своей жизни ночь в мыслях о том, как она будет жить дальше.

Наступило утро, и Крессида быстро оделась. В столовой, где все было накрыто к завтраку, она столкнулась с Розой, смуглая кожа которой не скрывала бледности, и Крессида закусила губу, с трудом сдерживаясь и стараясь казаться спокойной. Она отказалась от хлеба и фруктов и налила себе большую чашку крепкого кофе.

— Стефано уже позавтракал? Роза покачала головой.

— Похоже, никто из вас сегодня не голоден, — сказала она с явным намеком.

— И где он сейчас?

— Синьор вышел из дома очень рано. Он не сказал, куда.

— Но сегодня утром я должна лететь в Англию.

Роза кивнула.

— Да, синьора, он говорил мне. Он оставил для вас билет в кабинете. Он сказал, что шофер отвезет вас в одиннадцать.