2

Второе пробуждение понравилось Павлу больше. Стальные хомуты уже не стягивали ноги, на макушку не давил прокопченный пол дымохода, а тусклый кружок покрытого тучами неба в конце трубы заменили два плафона дневного света на чистом и вполне современном подвесном потолке.

– Вам лучше?

При звуках молодого женского голоса Павел испытал нечто вроде дежавю. Года два назад он уже приходил в себя при схожих обстоятельствах, правда, было то в госпитале на окраине Моздока.

Только вот у тогдашней сестрички не было такого изумительного акцента. Мысленно готовый к тому, что именно увидит, Павел повернул голову. Халат у сестры был, как и положено, белым. Зато вся остальная внешность вызывала прочные ассоциации с богиней Афиной, Олимпом и прочей древнегреческой мифологией.

– Ну, и сколько тут вас таких… иностранцев? – произнес Павел, спровоцировав вспышку боли в пострадавшей голове. Взгляд зацепился за табличку на нагрудном кармане, но вместо имени сестры там был только ничего не говорящий ему знак из трех концентрических окружностей.

Сестра даже не улыбнулась. Она сняла со лба Павла пропитанный чем-то пахучим компресс и сообщила:

– Это недоступная для вас информация. Вам лучше?

Павел честно попытался придумать ответ на столь непростой вопрос. Не сумел и сказал правду:

– Башка болит.

– После сражения с гипербореем это допустимо. Вам повезло, что он решил оставить вас в живых, иначе мог проломить лобную кость.

– Про «повезло» мне сегодня уже говорили, – выдавил из себя Павел и попробовал дотянуться до своего лба. Сестра поднялась с белоснежного табурета и, подав ему зеркало с белоснежной тумбочки, проговорила:

– Я вижу, что вам всё-таки лучше. Подождите здесь, я позову ваших.

– Наших – это кого? – осведомился Павел, заглядывая в зеркало. Ничего неожиданного он там не увидел – один большой синяк вместо лба со ссадиной подковообразной формы точно между бровей. Боли, впрочем, не было. Совсем. Голова гудела, но сама гематома совершенно не ощущалась, будто ткани в этом месте потеряли чувствительность.

– Ладно, – пробормотал он, сообразив, что ответа на вопрос ждать уже не от кого. – Проходили мы такую анестезию…

С уходом медсестры Павел вдруг ощутил острую необходимость действовать. Он привстал и осмотрелся. Четыре стены, пол, потолок. Тумбочка, табуретка, кушетка. Всё. Что примечательно – никаких систем наблюдения. Впрочем, окон тоже не было, а дверь – даже такую пластиковую – тихо не взломать. Павел поднялся на ноги (кроссовки, куртка и кобура исчезли), попробовал сформулировать свое отношение к происходящему.

Сегодня утром (кстати, сколько сейчас времени?), собираясь по звонку Червя, он решил, что пора в очередной раз кардинально менять свою жизнь. Судьба тружеников «ножа и топора», как выяснилось, привлекала его еще меньше, чем бутылка и стакан в пустой квартире, откуда он давно выменял на самогон всю мебель, вплоть до газовой плиты. Теперь же можно было с уверенностью говорить о том, что изменения идут полным ходом. Не радовало лишь то, что они пока плохо поддаются контролю и движутся в неизвестном направлении.

С другой стороны, убивать его в ближайшем будущем, пожалуй, не станут хотя бы потому, что это гораздо проще было сделать там, в трубе. Но и без присмотра не оставят, это уж точно…

Пластик плохо экранировал звуки, и даже приглушенные мягким напольным покрытием шаги Павел услышал задолго до того, как повернулась ручка двери. Три пары ног, причем легкая походка ушедшей сестрички не прослушивалась. Значит, конвой?

Павел снова быстро окинул взглядом комнату – ничего, что можно было бы сунуть в карман или спрятать в рукаве. Разве что взять вот эту тумбочку и с размаху…

Впрочем, это не помогло бы, троица, появившаяся на пороге, меньше всего походила на людей, которые безнаказанно позволяют бить себя тумбочкой. Невысокий, чуть сгорбленный пожилой дядька на заднем плане еще может быть, но вот стриженый амбал, почти загородивший выход, и уж тем более молодой человек в расстегнутом черном пальто и больших очках… Как назвала сестричка утреннего знакомого? Гиперборей? Не слишком удобная кличка – длинная, и не всякий сразу запомнит…

– Пошли, – коротко предложил амбал. Вопрос «куда?» прозвучал бы совсем глупо, поэтому Павел задал другой:

– Прямо в носках?

Пришедшие переглянулись, дядька на заднем плане смущенно кашлянул. Потом гиперборей принял решение:

– У нас везде ковролин, – и недвусмысленно отступил на шаг от проема.

Ничего необычного за дверью не оказалось, коридор как коридор. Дневной свет, светло-зеленые крашеные стены, пара лифтов… Комната, из которой Павел вышел, была, похоже, единственной на этаже. Остальную совсем не маленькую площадь занимали большие застекленные «аквариумы» по обе стороны от коридора, разделяющие пространство на несколько рабочих зон. Вся эта конструкция просматривалась насквозь, от одной стены корпуса до другой, за исключением нескольких «отделов», занавешенных жалюзи. За стеклами в геометрически правильном порядке были расставлены столы, кресла, новенькие компьютеры с современными «плоскими» мониторами и прочая оргтехника. Письменных приборов, разложенных по столам бумаг и личных вещей – неизменных спутников рабочих офисов – не было и в помине. Людей тоже не было, этаж казался пустым.

– Сюда, – амбал, шедший чуть впереди, остановился и распахнул дверь с надписью «Переговорная».

– Заходи-заходи, – дядька поощрительно хлопнул Павла по плечу и вслед за ним шагнул в помещение.

В дальнем от входа углу, за обширным и довольно потертым письменным столом восседал шеф. Именно так – с первого взгляда. И никем другим этот человек быть не мог, несмотря на простой свитер и старомодные очки на носу.

Шеф закрыл тоненькую папку, кроме которой перед ним на столе ничего не было. Проговорил:

– Градобор, спасибо. Дальше мы сами.

Гиперборей коротко поклонился и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Амбал остался снаружи.

Павел хмыкнул. Если это демонстрация доверия, то слишком примитивная. Если же нет… То не переоценивают ли хозяева свои силы? Он с независимым видом прошел к широкому окну, взглянул вниз.

– Второй этаж, – подсказал шеф, следя за его действиями. – Здание, правда, промышленное – этажи высокие. Зато стекло простое – если плечом с разбегу…

– А дальше? – осведомился Павел с неподдельным интересом. – Босиком?

Шеф покосился на его носки, потом на пожилого дядьку, который тоже остался в комнате. Тот развел руками.

– Не зима. До проходной добежишь.

– Замечательно, – Павел вернулся к кожаному дивану у двери и уселся, закинув ногу на ногу. – Значит, там меня и встретит охрана. У ребят, наверное, зуб на меня, верно?

Пожилой дядька хмыкнул, как показалось Павлу, с удовлетворением.

– Смотри-ка, Филиппыч, – проговорил шеф, – соображает. Боец…

– Соображал бы, не подался в бандиты.

– Ну, молодо-зелено. А в общем-то, посмотрим… – шеф снова открыл папку. – Та-ак, что тут у нас?.. Павел Владимирович Головин. Родился-учился… Женился?.. Нет, не успел. Да и учился плохо, в вуз даже не пытался – сразу в армию загремел. Та-ак… Дальше – отличник боевой и политической… Спецназ… Первая боевая командировка… О-о! Полевая разведка… А что так? Та же армия?

– Не та же, – выговорил Павел. И с недовольством уловил в своем голосе невольную обиду.

– А-а, ну-ну, – шеф покивал и снова уставился в папку, хотя Павел мог поклясться, что он не прочитал там ни строчки. – Та-ак… Да! Вторая командировка, плен…

– Чеченский? – с интересом переспросил Филиппыч.

– А какой сейчас еще бывает? Через полгода обмен…

– Ого! Полгода? – шеф недоверчиво покосился на Павла. И, не дожидаясь комментария, продолжил: – Далее понятно. Комиссован по состоянию, копеечная пенсия, водка, дружок только что с зоны… И, как обычно, не был, не состоял, не привлекался… Ну, это – пока, – на последнем слове его голос вдруг изменился. Шеф уставился на Павла и жестко проговорил: – Что скажешь? Дешево покупаем?

Перемена была разительной, но сбить себя с толку Павел не позволил:

– Дешево, – подтвердил тот. – Дело мое в каких только архивах не лежит.

– Про уголовщину тоже?

– А здесь и архивы не нужны. Так всё ясно.

– Ясно? А ну-ка, глянь! Посмотрим, что тебе ясно… – шеф толкнул папку, и Павел едва успел подхватить ее, когда та спорхнула со столешницы. – Открывай, открывай…

Насчет того что шеф не прочел в бумагах ни строчки, Павел оказался прав. Здесь не то что строчки – буквы не было. Только фотографии, а на фотографиях даты. Десятка три распечатанных на принтере листов, в которых уместилась вся жизнь Павла. Школа, армейская казарма, разведрота, банда Шрама… Знакомые стены, знакомые лица, знакомые события. Самые яркие, именно те, что запомнились больше всего. Горящий БТР, вонючая чеченская яма, бутылка в пустой квартире… Здесь было всё. Даже обрюзгшая рожа военкома, который отдал Павлу военный билет.

Кратко, безжалостно, информативно. Вот это уже могло сбить с толку кого угодно. Архивы – это одно, а когда оказывается вот так, вся твоя жизнь под колпаком…

Шеф посмотрел на Павла с сочувствием.

– Не понял? Внимательнее смотри, Головин. В разведке так же ворон ловил?

Павел послушно перелистал фотографии заново. Качество съемки, кстати, дерьмовое. И… на всех – одинаковое! Как будто последние пятнадцать лет фотографировали одной и той же китайской «мыльницей». И еще: все снимки «от первого лица», словно камера висела у объекта слежки на лбу. Вот почему картинки показались такими знакомыми! Никаким «колпаком» тут и не пахло, Павел рассматривал распечатку собственной памяти, не более того. Но и не менее…

…Желтые вертикальные зрачки и мелькнувший под капюшоном язык…

– О! – сказал шеф Филиппычу. – Вот теперь он понял.

Смятение скрыть не удалось, да Павел не особенно-то и старался. Не до того было.

– Ну вот и славненько. Тогда сделаем следующий шаг, – предложил шеф. – Скажи-ка, боец, работа нужна?

Самым естественным в положении Павла был бы вопрос: «Какая?» Не менее оправданным стал бы и другой вопрос: «На кого?» Именно поэтому Павел не сказал ни того ни другого.

– Нет, – ответил он так уверенно, как только смог.

– Врет, – сообщил Филиппыч.

– Конечно, – согласился шеф. – Но это его дело. Если только гиперборей мозги ему не отшиб.

– Или ящер, того… нейроны не пережег.

– Нет, эти свое дело знают. Скорее краснокожий со своим сапогом перестарался…

Провокация была грубой, но била в точку. Только и Павел уже собрался. Как говорится, никогда не соглашайтесь на первое предложение, особенно если вашего согласия добиваются так настойчиво.

– Мне не нужна работа, – повторил Павел. – Другие предложения есть?

Шеф с Филиппычем переглянулись.

– Есть. Убирайся с глаз долой. Семен, отдай ему ботинки и одежду.

Павел поднялся.

– Что, вот так и отпустите?

– А на кой черт ты мне сдался?

Если целью разговора было сбить Павла с толку, она была с успехом достигнута. Не зная, чего и ждать, он шагнул к двери, повернул ручку. На пороге горой вырос знакомый амбал. Посмотрел внимательно сначала сверху вниз на Павла, потом через его голову на шефа.

– Пропусти, Миша, – скомандовал тот. – И верни ему пистолет, а то еще наедут братки по старой дружбе.

Паренек на проходной уже сменился, но разбитое стекло в дверях вестибюля красноречиво свидетельствовало о том, что всё случившееся не было дурным сном. Блестящий сюрикен, торчащий из замызганного алюминиевого листа, рассеивал последние сомнения. Павел выковырял «звездочку» из вмятины, взвесил на руке. Металл был на удивление тяжелым. Столько могла бы весить граната «РГН», но не тонкое и даже воздушное на вид оружие гиперборея. Еще один штрих к полной неразберихе в голове.

Под хмурым взглядом охранника, который успел куда-то позвонить, Павел прошел через турникет (трехрогая крыльчатка вращалась свободно) и, миновав холл, толкнул уличную дверь. Не пропадало ощущение, что его не столько отпустили, сколько выставили вон, как настырного торгового агента. Значит, либо эти странные люди не видели в нем угрозы, несмотря на то что их деятельность на территории фабрики явно засекречена, либо им вообще плевать на дела земные.

Земные дела… Вот то-то и оно. Какими же делами здесь занимаются?

Павел даже оглянулся на двери проходной фабрики, словно надеясь увидеть над ними рекламную вывеску с перечнем услуг. За раздумьями, оказывается, он уже прошагал половину осеннего сквера, и это обстоятельство вернуло его мысли к насущному: куда теперь идти и что дальше делать?

Смутное утреннее желание оформилось окончательно – с уголовщиной нужно завязывать. Неинтересно да и не так денежно, как расписывал Червяк, земля ему пухом… Шестеркам даже бандиты много не платят, а делать криминальную карьеру Павел не собирался.

Значит, что?.. Нет, ну долларов семьсот где-то еще завалялись, при известной экономии на месяц-другой хватит. А потом? Наниматься охранником за пятьсот зеленых? И дело даже не в деньгах – холостяку-то на хлеб хватит. Но торчать на посту в каком-нибудь фирменном подъезде с журналом для записей перед мордой, дешевым кроссвордом в руках и тупым напарником за спиной!.. Это же нервы надо иметь крепче, чем в разведрейде!

Павел снова оглянулся на двери проходной. Он чувствовал – здесь было Дело. Именно так, с большой буквы, из тех, о которых снимают голливудские боевики. С этими странными ребятами было очень интересно и наверняка еще будет интересно, но уже без него. Или плюнуть на всё, поскрестись у порога и попросить: «Дяденька, прости засранца»?..

Павел действительно сплюнул, повернулся и мимо осиротевшего «Лендкрузера» Шрама зашагал к «Савеловской».

Гордый, блин? Ну, так кушай свою гордость и не морщись.

…У своего подъезда Павел задержался. Достал из кармана мобильный телефон, возвращенный ему вместе с «Макаровым» (кстати, надо бы избавиться от «пушки»), вытащил SIM-карту и кинул ее в ближайшую урну. Трубка была хорошая, выбрасывать жалко, а вот номер, наверняка известный не только Шраму и Червю, Павлу больше не понадобится.

Сменить квартиру он, конечно, не успел, хотя в ранних планах значился переезд из почти загородного Строгино куда-нибудь в пределы Садового кольца. Теперь эти планы придется отложить надолго. Впрочем, на пятом этаже панельной четырнадцатиэтажки тоже вполне можно существовать, особенно если удастся сделать ремонт и вернуть на место мебель, из которой пока было восстановлено только самое необходимое…

Ключ провернулся в замке только один раз, а вместо полного второго оборота сразу отодвинул собачку. И вариантов больше не осталось. Гадать о том, кто вскрыл квартиру, по какому поводу и оставался ли еще внутри, было смерти подобно. Павел сунул руку за пазуху и прыгнул в собственную прихожую, как во вражеский окоп.

Кто-то сдавленно вякнул, впечатанный дверью в сорвавшуюся с гвоздей вешалку… Другой мешком обрушился на пол, угодив под пистолетную рукоятку… Третий показался на пороге кухни с чашкой кофе вместо оружия. Разбираться некогда – кипятком в рожу, голову за волосы назад, ствол к виску…

– Солдат, ты че, в натуре?! Озверел, блин?!

– Молчать, сука, замочу! Кто еще в квартире?.. Назад, падаль!..

Первый выбрался из-под вешалки, но тут же шарахнулся обратно в коридор.

– Где?!!

– Да в комнате, где еще?!..

– Не стреляй!..

– Ползи вперед! – Удерживая голову бандита запрокинутой, Павел надавил коленом на его спину. – А ты – лежать! – ствол пистолета метнулся к первому, и тот послушно опустился на пол.

– Не стреляй… – снова попросил ошпаренный, мелко семеня коленями через коридор.

Достигнув единственной в квартире комнаты, Павел понял, насколько его штурм был на самом деле безнадежным. Седой взял с собой не только троих уличных «быков», но и пару личных телохранителей. Эти ребята в выборе экипировки не стеснялись – Павел появился на пороге комнаты под прицелом «АКМ» и двуствольного обреза – оружия, мощь которого в квартирной перестрелке мог недооценивать только полный дилетант. Седой при таком арсенале нужды в личном оружии не испытывал, и потому не без удобства расположился на одном из двух имеющихся в комнате стульев перед потертым журнальным столиком с замотанной скотчем ножкой. На столике поместилась бутылка «Смирновской» и немногочисленная, но изысканная закуска.

– Петр Филимонович, скажите ему, в натуре… – у ошпаренного братка от хватки Павла наворачивались слезы.

– Да-а, – проговорил, наконец, Седой. – Шраму везло на хорошие кадры. Ну что же, проходи, Паша. Присаживайся, поговорим… Это ничего, что мы вот так, без приглашения?

– Ну, а если «чего»? – Павел осмотрел телохранителей, которые на словоблудие босса обращать внимание не собирались, продолжая держать хозяина квартиры на мушке. Пожалуй, усугублять конфликт сейчас не стоило.

– Тогда компенсируем, – авторитет улыбнулся. – Извини уж, очень боялся тебя не застать, вот и жду, почитай, битый час… Да отпусти ты этого… Всего-то кофе попросил налить, а он, получается, страдает при исполнении.

– Не разоришься на компенсациях? – Павел помедлил секунду, потом убрал пистолет от головы бедняги и шагнул в комнату.

– Ничего, Паша, не разорюсь. Меня всегда больше волнует форс-мажор, чем плановые расходы. Тем более если я не понимаю, откуда этот форс-мажор взялся… Да ты присаживайся, а то торчишь у порога, как не у себя дома. Я вот тут угощение заготовил.

Стараясь не обращать внимания на стволы, Павел сел, положив пистолет рядом с бутылкой. Но форсировать разговор не торопился. Меньше всего он ожидал, что Седой окажется лично заинтересованным в не таком уж крупном, по его меркам, деле со старой мебельной фабрикой, однако ничем другим появление авторитета «в гостях» на хате уличного бойца объяснить было нельзя.

– Как-то нехорошо со Шрамом получилось, не находишь? – поинтересовался Петр Филимонович. – Почему же так вышло, а, Паша?

– Не доложили еще, что ли?

– Так ведь и доложить-то некому, ты один у меня по ходу остался. Знаю только, что судебные, как договорено было, приехали вовремя, а фабричные взяли да двери перед ними закрыли. А ведь всё уже схвачено: и людишки нужные проплачены, и решение официальное, и даже крыша ментовская. А главное – людям уважаемым обещано!.. Да и сам я интерес там имею, Паша. Что же мне прикажешь – в следующий раз ОМОН привлекать? Или всё-таки своей братве проверенной еще раз довериться?..

Павел помолчал для порядку. Потом проговорил:

– Охрана там крутая. Причем, похоже, своя, не наемная. Очень реальные ребятки.

Интересно, поверил бы Седой сказке о бесшумных вспышках света в руках краснокожего и сюрикенах гиперборея? А рассказу о раздвоенном языке ящера? Впрочем, проверять это у Павла не было никакого желания. Более того, он вдруг понял, что не скажет правду и под стволом у виска. Неизвестно, чем занимаются те ребята на фабрике, но обычные московские бандиты не должны получить доступ к этим делам. Что сделает Седой, если вдруг, не дай бог, поверит?

– Ну-ну… Водочку-то будешь с устатку? Наливай, не стесняйся, у меня-то, знаешь, печень… Так что, говоришь, так запросто всех пацанов и положили?

– Всех, – не моргнув глазом, кивнул Павел. – Потому что сунулись без разведки, как к лохам. А там волки настоящие… Они и разбираться не стали, сразу пальбу открыли. А может быть, даже ждали.

– Ждали? – Седой помедлил секунду. – Очень неприятную вещь ты сказал, Паша. Ведь если ждали, значит, имели информацию. А если имели информацию… Ну да ладно. Сам-то как уйти сумел? Тоже досталось, гляжу?

– Меньше, чем Шраму. А как сумел?.. Я скромничать не буду, кое-что сами видели. Одного завалил, а когда понял, что хана нашим, – свалил.

– Ага, – Петр Филимонович с готовностью покивал, – верю – можешь… А вот скажи-ка мне еще, ничего ты там необычного не заприметил? Ну, скажем, манера боя у пацанов особая была? Или, может, оружие какое?

Сюрикен гиперборея оттягивал карман, уже изрезав, наверное, всю подкладку. Зачем Павел взял эту железку? Очень хотелось верить, что его эмоции никак не отразились на лице.

– Да нет, обычные пушки. Не с «РПГ» же им по территории ходить? Пару «калашей» я видел, один «абакан». Остальное не разглядел.

– Понятно, понятно… Вот ты вроде складно поешь, но нестыковочки всё же имеются. Перцы там крутые, это ты верно сказал. Они нам всю твою бригаду по «скорой почте» доставили. В целлофановых мешках – дескать, не суйтесь больше. И знаешь, что замечательно – ни одной пули в трупах нет. В трех дырки насквозь, будто паяльником прожженные, а в четвертом и вовсе непотребство какое-то. Так что с «калашами» не складывается – спой что-нибудь другое.

Павел понял, что проверку он не прошел, но ни одного толкового движения сделать так и не успел. Сзади уже подоспели избитые в коридоре братки. Среагировав на почти рефлекторную попытку вскочить, они подхватили его под локти, завернули руки назад. В ребра больно ткнулся тупорылый ствол.

Сопротивляться не было никакого смысла. Под прицелом телохранителей Павел позволил ошпаренному «быку» обшарить свои карманы. Рядом с пистолетом лег мобильный телефон, бумажник и…

– А, ё!.. – ошпаренный выдернул руку из кармана куртки Павла и сунул в рот окровавленный палец. – Ты че, там перо раскрытым держишь?

Другой рукой он осторожно залез в опасный карман и извлек на свет ажурный сюрикен гиперборея.

– Во! Такая же у Ключа в ребрах торчала! Острая, зараза, целиком вошла…

– Ну вот, – выговорил Седой, поднимаясь со стула. – А ты, солдат, говоришь: обычные пушки. Думаю я, что не зря мы тебя дожидались. Поедем-ка теперь ко мне в гости. Потолкуем по душам, раз ты у себя дома такой неразговорчивый.

Этого «предложения» Павел, по правде говоря, ждал с самого начала. Ждал и боялся. Вопреки поговорке о волке, который вблизи логова не охотится, Седой не гнушался проводить особо важные «беседы» в подвале собственного особняка. Впрочем, паниковать было рано – дорога не близкая, всякое может случиться…

– Грузите, – коротко распорядился Седой и встал.

Видимо, эта фраза снимала все ограничения, потому что «погрузка» для Павла началась с удара в солнечное сплетение. Со всего размаха, со вкусом и молодецким «Хэк!» В согнутом состоянии, с заломленными вверх руками, на которые накинули «браслеты», его протащили через коридор и вытолкнули на лестничную площадку.

Некоторое время Павел был занят только тем, что пытался втянуть непослушными легкими хоть глоток воздуха. А когда это, наконец, удалось, он осознал, что бандиты встретили неожиданное затруднение.

– …Петр Филимонович, я еще раз настоятельно предлагаю вам вернуть нашего человека и расстаться миром, – вещал знакомый (еще бы!) голос. – Прочие вопросы, которые вы считаете спорными, мы решим в рабочем порядке.

Павел вывернул шею и, прежде чем получил по затылку, успел разглядеть ботинки шефа с фабрики. И еще скромного молодого человека в черном пальто с большими линзами на глазах, который неторопливо поднимался по нижнему пролету. Фигуру в длинном, до пят, плаще и глубоком капюшоне, спускавшуюся на площадку сверху, он разглядеть не мог, зато ее великолепно видели бандиты. Видели и не принимали в расчет.

– Не берите меня на понт, уважаемый, – Седой явно считал, что сила за ним. – Это не ваш, а мой человек. И он пойдет со мной – в свете сказанного вами у меня появились к нему новые вопросы. В остальном же… Я буду решать свои дела так, как сочту нужным. А вы передайте своим нанимателям, что у них осталась последняя возможность договориться. Денег им больше никто не предложит, так хотя бы шкуры свои сохранят. Если завтра судебные снова не попадут на фабрику, разговор будет другой и с каждым в отдельности. Мы не хотели шума, но время – деньги. А после разберемся и с вашей конторой, чтобы вы знали на будущее, кого можно крышевать, а кого не стоит. Ребята вы серьезные, но безбашенные. А это в наши дни смертельно опасно.

К удивлению Павла, у которого восстановилось дыхание, но начали затекать руки, шеф выслушал эту речь до конца. Потом еще секунду помолчал и наконец изрек:

– Ну что же. Значит, сейчас мы, не откладывая, решим обе проблемы сразу.

Вот эти слова Седой наконец оценил. Уловил скрытую в них угрозу если не разумом, то верхним чутьем, без которого не выжить на верхушке уголовного мира. Понял, что это уже не пустые понты и что он, вероятно, где-то в чем-то ошибся… Но идти на попятный было поздно.

– Мочи падлу! – В голосе авторитета отчетливо прорезались визгливые нотки.

Предугадав первую реакцию своего конвоира на приказ, Павел успел дернуть в сторону головой, и спиленный приклад обреза угодил не в затылок, а в ухо по касательной. Впрочем, на пол Павел свалился почти честно, если не от потери сознания, то от резкой боли в многострадальной голове.

А над ним уже шел бой.

Три выстрела в шефа прогремели по этажам подъезда почти залпом. С расстояния двух метров промахнуться было невозможно – пули попали в грудь, голову… И, срикошетив, будто от металла, с визгом ушли в дверь лифта, обожженный спичками потолок и перегоревшую лампочку над площадкой.

Короткая очередь «Калашникова» рявкнула почти в лицо гиперборею и прервалась, когда из рук у того выпорхнул сюрикен. Снаряд пробил шею автоматчика и глухо ударился в стену, забрызгав ее кровью. Второй телохранитель опоздал спустить курки лишь на мгновение. Оба патрона двенадцатого калибра выбросили картечь в потолок, а клинок гиперборея, царапая стволы обреза, проложил себе путь через глазную впадину бандита. Мертвое тело упало на пол прежде, чем хлопья побелки усыпали поле боя.