Николай Оганесов
      Визит после полуночи
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      В ПУТИ
      Двадцать три часа двадцать минут
      -------------------------------
      Мы идем по пустынному перрону навстречу движущимся вагонам скорого пассажирского поезда. Мокрый, с матовыми от тумана окнами, он блестит рифлеными боками в мертвенно-белом свете фонарей.
      Мимо проплывает нужный нам пятый вагон. На ступеньке у входа стоит высокий грузный мужчина - судя по форменной фуражке, проводник. Он замечает нашу группу, ждет, когда состав окончательно остановится, потом неуклюже соскакивает на платформу и, зажав под мышкой сигнальные флажки, пропускает меня и моих спутников в вагон.
      В коридоре нас встречают несколько пассажиров. Они стоят в проходе, настороженно смотрят на идущего первым сержанта. Тот останавливается, вежливо просит их разойтись по своим местам. Узкий коридор пустеет, становится видна ковровая дорожка, местами вытоптанная до серой волокнистой основы
      - Где? - спрашиваю у проводника.
      - В восьмом, - понимает он с полуслова. - Я запер. Ключ у меня.
      Отмечаю про себя, что голос его совершенно спокоен, даже равнодушен, будто нет ничего будничней, чем везти в закрытом купе труп человека.
      Волобуев, следователь прокуратуры, просит отпереть дверь. Проводник возится с замком, потом отступает в сторону и замирает.
      На тесном прямоугольнике пола лежит человек. Его лицо уткнулось в лужу крови. Она кажется, почти черной и похожа скорей на пролитый мазут.
      Мы с Волобуевым переглядываемся. Он вместе с экспертом склоняется над трупом, а я отзываю проводника к Окну.
      - Кто его обнаружил?
      - Пассажир из седьмого купе.
      - Когда?
      - С полчаса назад.
      - Он здесь?
      Проводник кивает на соседнее купе. В эмалированный ромбик на двери вписана семерка.
      - Сколько пассажиров в вагоне?
      Он беззвучно шевелит губами - пересчитывает.
      - Семеро. - И, угадывая мой следующий вопрос, поясняет: - Все как сели, так и едут. Никто не сходил.
      На всякий случай беру эти сведения на заметку. Кажется, все. Пока все. Жестом отпускаю проводника и заглядываю в восьмое купе.
      Туда не войти. Осмотр в разгаре.
      Чтобы не терять времени, стучу в седьмое купе. Дверь мгновенно открывается: похоже, меня ждали.
      На пороге - мужчина лет пятидесяти пяти, с ярко-розовой, в оправе рыжеватых волос, лысиной и таким же ярким румянцем на одутловатых щеках. По беспокойному, бегающему взгляду не поймешь - пьян он или взволнован, а может, и то, и другое вместе.
      Я здороваюсь, представляюсь, задаю вопрос:
      - Это вы обнаружили труп?
      - Да... То есть, нет, - отвечает владелец розовой лысины, и запах спиртного снимает сомнения - выпил, причем недавно.
      На нижней полке, в углу, сидит женщина. Лица ее не видно - она демонстративно отвернулась к окну.
      - Пройдемте со мной, - приглашаю я мужчину.
      Мы выходим и направляемся к открытой двери двухместного служебного купе.
      - Ваше имя, фамилия?
      - Жохов Станислав Иванович.
      Он не настолько пьян, как мне показалось сначала.
      - Степан Гаврилович вас дезинформировал, труп обнаружил не я, а Эрих, - продолжает Станислав Иванович, и у меня возникает ощущение, что он присутствовал при нашем разговоре с проводником.
      - Кто это - Эрих?
      - Эрих? - Жохов делает неопределенный жест рукой. - Он тоже из восьмого купе, вместе с Рубиным ехали.
      - А кто такой Рубин? - спрашиваю я, потому что... потому что каждая история должна иметь начало.
      - Рубин? - Интонация и жесты повторяются. - Рубин - это тот... - Он морщится, затрудняясь объяснить. - Ну, тот, что лежит там...
      "Тот, что лежит там". Понятно.
      - Расскажите, как все произошло, - прошу я.
      - Я же говорю, что там уже был Эрих. При чем здесь я? Ему лучше знать, что и как у них произошло.
      - А как вы сами оказались в восьмом купе?
      - Как оказался? - выгадывая время, переспрашивает Жохов. - Да очень просто... Просто оказался. Пошел в туалет, вдруг слышу какой-то шум. Мне показалось, что там что-то неладно. Ну, я и заглянул...
      - Что это был за шум?
      - Да как вам сказать... Шум как шум, - так и не подобрав нужных слов, продолжает он. - А может, мне показалось, кто его знает. Я, понимаете, не прислушивался, так что вполне мог ошибиться.
      Собственная непоследовательность нисколько не смущает Жохова. Покопавшись в кармане, он вытаскивает пачку сигарет, просит разрешения закурить.
      - Значит, так... Когда я вошел, Рубин уже лежал на полу. Без движения. Под головой лужа крови. А рядом с ним на корточках сидел Эрих. Я в общем-то не из трусливых, но в тот момент, признаться, растерялся.
      Что делать? Решил звать на помощь. Крикнул что-то, уже не помню, что именно. Сразу сбежались люди, ну и пошло-покатилось. Вот и все. Кажется, ничего не Пропустил.
      - Вы не заметили, что делал Эрих над трупом?
      - Как, что делал? Просто сидел на корточках.
      - Он успел вам что-нибудь сказать, прежде чем вы начали звать на помощь?
      - Ничего. Это точно. - Станислав Иванович провел ладонью, приглаживая несуществующую шевелюру. - Когда собрались пассажиры, Эрих стал объяснять, что он спал, и его разбудил какой-то шум, это Рубин упал с верхней полки, разбился. Так он говорил. Все, кто там находился, могут подтвердить.
      - Вы не заметили, который был час?
      - Точно не скажу, но все произошло с полчаса назад, не больше. Значит... - он глянул на часы, - значит, приблизительно в одиннадцать.
      - Вы заходили в восьмое купе или все время продолжали стоять на пороге?
      - Конечно, заходил. И я, и все остальные. Вы что, не поняли? Мы же не были уверены, что Рубин мертв. Проверяли пульс, слушали дыхание.
      - Сдвигали труп с места?
      Жохов неопределенно жмет плечами.
      - Да нет вроде. Проводник предупреждал, чтоб ничего не трогали до прибытия на станцию.
      - Что вы можете сказать об Эрихе?
      - Что сказать? Ну, познакомились в поезде. Вроде вежливый молодой человек. Интеллигентный.
      - Не знаете, где он сейчас?
      - Кажется, у Тенгиза.
      - Ясно, - говорю я, но ясности-то как раз и нет. Я поднимаюсь. Следом за мной поднимается Жохов.
      - Станислав Иванович, вы еще можете нам понадобиться для уточнения кое-каких деталей. Не возражаете?
      - Конечно, конечно, - соглашается он. - Мы с женой едем до конечной остановки. Если что - добро пожаловать.
      Мы вместе возвращаемся к седьмому купе. Когда дверь отодвигается, я вновь вижу сидящую у окна женщину очевидно, жену Станислава Ивановича. Она нервно вскакивает с места, и, за секунду до того, как дверь отрезает меня от супружеской пары, я успеваю заметить ее искаженное гневом лицо.
      Коридор, по-прежнему пуст. Где мне искать этого самого Эриха?
      Я снова стучу в дверь седьмого купе, отодвигаю ее и слышу обрывок фразы:
      - ...Ты хуже убийцы!..
      Они растерянно смотрят на меня. Жохов поднимается с полки, голос его срывается на дискант, а руки непроизвольно взмывают вверх:
      - По какому праву вы врываетесь?! Кто вам позволил? Стучать надо...
      - Простите, я стучал. Станислав Иванович, вы сказали, что Эрих у Тенгиза. Я забыл уточнить, в каком купе?
      - В четвертом. - Он в упор смотрит на меня, и, отвернувшись, я чувствую его неприязненный взгляд, направленный мне в затылок.
      Поезд стоит на станции уже лишних полторы минуты. Диспетчер обещал десять, максимум пятнадцать и ни секундой больше. Его можно понять - у нас разные ведомства...
      Двадцать три часа тридцать две минуты
      ------------------------------------
      В четвертом купе навстречу мне поднимается рослый молодой человек. Отгороженный его широкими плечами, я не сразу различаю лежащего на полке второго пассажира, который дает знать о своем присутствии с характерным южным акцентом:
      - Заходи, дорогой. Заходи, пожалуйста.
      - Спасибо. - Я обращаюсь к молодому человеку. - Вы Эрих?
      - Да, Эрих Янкунс, - отвечает он, возвращаясь на свое место.
      Я подворачиваю край матраца и присаживаюсь.
      - В вашем вагоне умер человек. Что вы можете сказать о случившемся?
      - Нехорошо получилось, - вступает в разговор второй пассажир. Это, как я понимаю, и есть Тенгиз. - Человека дома ждут, встречать будут, а он... Нехорошо!
      Справедливое замечание, но времени на эмоции у меня не осталось, и я снова обращаюсь к Янкунсу.
      - Есть сведения, что первым труп обнаружили вы. Так ли это?
      - Наверно, так.
      - Наверно? Расскажите, как это произошло.
      - Я спал. Около одиннадцати часов проснулся от шума. На полу увидел Виталия Рубина, соседа по купе. Встал посмотреть, что с ним. В это время вошел пассажир из седьмого купе.
      - Жохов?
      - Да. Так, кажется, его фамилия.
      - Что за шум вы слышали?
      - Как это? - удивляется Янкунс. - Виталий упал с верхней полки. От этого я и проснулся.
      - В купе, кроме вас, никого не было?
      - Никого, мы вдвоем занимали восьмое купе.
      - Вы знали своего соседа раньше?
      - Нет. Познакомились в поезде.
      - Когда обнаружили его лежащим на полу, он был еще жив?
      - Когда я проснулся, в купе было темно. На полу кто-то лежал. Я нагнулся, но ничего не успел рассмотреть. Открылась дверь, вошел Жохов, стал кричать. Собрались пассажиры. Только тогда мы увидели, что этот человек мертв.
      - После случившегося вы перенесли свои вещи сюда?
      - Да, я перешел на свободное место.
      - До какой станции едете?
      - Мне выходить на конечной.
      - Хорошо. Оставайтесь здесь...
      В коридоре меня встречает Волобуев.
      - Ну, как у тебя розыск? С уловом?
      - Пока ничего определенного, - уклончиво отвечаю я.
      - На вот, почитай, - он протягивает мне протокол осмотра. - Эксперт еще там, не закончил, просит подождать. Внутри духотища - не продохнуть.
      Мы пропускаем мимо себя понятых, фотографа, криминалиста и возвращаемся к восьмому купе. Стоя у двери, я осматриваю то, что теперь официально называется местом происшествия, читаю протокол. Он составлен подробно и тщательно, как всегда, когда дело ведет Юрий Сергеевич.
      Слева на полке, застеленной для сна, я вижу чемодан с откинутой крышкой. В нем беспорядочной кучей свалена одежда со свежими бурыми пятнами. Такие же, еще не успевшие высохнуть пятна на наволочке и простыне. Рядом с чемоданом - небрежно брошенный пиджак, из которого в ходе осмотра извлечены документы, принадлежавшие умершему. Из них следует, что фамилия его - Рубин, звали Виталий Федорович. Родился 10 сентября 1939 года, уроженец города Свердловска, русский, не женат, судим в 1965 году за хищение государственного имущества, наказание отбыл, с последнего места жительства выписан три месяца назад.
      Этим информация о покойном исчерпывается.
      Еще раз перечитываю протокол осмотра.
      На вещах Рубина, на двери, столике и полках следов, пригодных к обработке и идентификации, не обнаружено. Дверные ручки полны смазанных отпечатков пальцев, поверхность пола затоптана десятками пар ног. Я возвращаю протокол Волобуеву и прошу:
      - Юрий Сергеевич, позвони жене, прямо из отдела.
      - Конечно. Езжай спокойно, я ей все объясню, - обещает он.
      В коридор, надевая на ходу плащ, выходит эксперт.
      - Пошли, пошли, товарищи, - торопит Волобуев. - До отправления четыре минуты.
      Мы покидаем вагон и вместе с экспертом идем вдоль состава.
      - Что скажете, Геннадий Борисович? - спрашивает Волобуев. Зная щепетильность эксперта, он задает вопрос мягко, без присущей ему напористости.
      - Итоги подводить рано. Кое-что можно сказать уже сейчас, но при условии, что мое мнение будет использовано только в оперативных целях...
      Наше молчание принимается за полное согласие.
      - Смерть наступила больше часа назад, а точнее - около двадцати двух часов. Не позже. Возможно, даже чуть раньше, в пределах, скажем, пяти - десяти минут. Причина непроникающее ранение в височной области. Нанесено тупым предметом. Рассечен кожный покров на затылке, кровь оттуда...
      Геннадий Борисович сверхосторожен в оценках и выводах, но тем надежней полученные от него сведения.
      - Скажите, а могли образоваться такие повреждения при падении с верхней полки? - спрашиваю я, но в этот момент из вагона выносят носилки с трупом. Эксперт ждет, пока санитары установят их на тележку, тележка отъезжает, и я повторяю свой вопрос. В ответ эксперт демонстрирует свои способности по части дипломатии.
      - В данном случае утверждать это я бы не стал, но и полностью исключить такую возможность было бы ошибкой.
      Мне приходится менять тактику.
      - По показаниям свидетелей смерть наступила от падения с верхней полки в двадцать три часа. Из ваших же слов получается, что на час раньше.
      - Хотите сказать, что с полки в одиннадцать часов упал уже труп? Едва ли такое возможно.
      - Почему? Это очень важно.
      - Дело в том, что под труп натекло много крови. Такое количество могло излиться только после падения, а смерть наступила в десять. Повторяю, в десять, а не в одиннадцать. Ошибка в шестьдесят минут исключена. Если он и упал, как утверждают ваши свидетели, то только в двадцать два часа.
      - Как быстро наступила смерть?
      - Мгновенно, - не задумываясь, отвечает эксперт.
      - А кровь на вещах?
      Я понимаю, что сморозил глупость, и Геннадий Борисович не замедлит этим воспользоваться.
      - А это, извините, уже в вашей компетенции, - ехидно щурится он. - По-моему, ясно, что человек, получивший смертельную рану, за которой последовала мгновенная смерть, не может копаться в собственном чемодане. Или у вас другое мнение?
      Я признаю полное поражение.
      - На сегодня, к сожалению, все. - Он разводит руками. Добавить мне нечего. Остальное завтра - после вскрытия.
      Последние его слова перекрывает дребезжащий удар гонга, за которым следует объявление об отправлении поезда.
      Состав плавно трогается.
      Вместе с сержантом из дорожного отдела милиции мы прыгаем на подножку пятого вагона.
      Двадцать три часа пятьдесят минут
      --------------------------------
      Гаврилыч - проводник пятого вагона - сидит напротив меня и разливает свежезаваренный чай.
      Мы молчим уже несколько минут. Мне необходимо собраться с мыслями и привести в систему противоречивые данные, собранные за время стоянки.
      Итак, первое: смерть Виталия Рубина наступила не позже двадцати двух часов. Это установлено.
      Второе: труп обнаружен в двадцать три часа, то есть спустя час после смерти. Обнаружили его двое, с разницей, по их словам, в пределах минуты. Возможно, часы Янкунса отстают? На целый час? Но даже если это действительно так, часы Жохова не могут отставать тоже ровно на час. Да и сообщение о случившемся поступило в милицию сразу после одиннадцати.
      Третье: смерть наступила мгновенно. Однако на вещах Рубина, на подушке, простыне и наволочке следы крови.
      Четвертое: и Жохов, и Янкунс, обнаружившие труп, утверждают, что непосредственно перед этим слышали шум. Эта версия не выдерживает никакой критики.
      Кровь на полу под трупом свидетельствует, что покойник лежал там с двадцати двух часов.
      Но если Рубин не падал с полки в двадцать три часа, то какой шум могли слышать Янкунс и Жохов?
      Если Станислав Иванович ослышался - зачем тогда он заходил в восьмое купе? В то же время, если Янкунс, в самом деле, спал, то почему он не проснулся в десять, почему не дал знать о случившемся несчастье?
      И главное: кто рылся в чемодане и постели погибшего? Что там искали? Из протокола осмотра видно, что ничего особенного, заслуживающего внимания, среди вещей покойного нет. Может, потому и нет, что кто-то успел взять?
      - Гаврилыч, - спрашиваю я, отхлебывая обжигающую пахучую жидкость, - а что, все ваши пассажиры сели одновременно на одной станции?
      - Да, как сели вместе, так и едут: от конечной до конечной.
      - Постарайтесь вспомнить, что происходило в вагоне с десяти до одиннадцати.
      Общительный и контактный Гаврилыч как-то сразу скучнеет, теряет интерес к разговору.
      - А ничего особенного не происходило. Кто чай пил, кто спал, кто что...
      - Так и запишем в протокол?
      - Протокол, протокол, чуть чего - протокол. Я и так расскажу, скрывать мне нечего... Видно, скучно им было, пассажирам-то. Так они карты затеяли. Я им замечание сделал, раз-другой, а им - как с гуся вода.
      - Ну вот, а говорите, ничего. Кто же играл в карты?
      - Да все и играли.
      - Где играли?
      - В восьмом купе. До девяти резались. Ну да, до девяти, а потом разошлись.
      - Виталий Рубин тоже играл?
      - Это который того? - Проводник хмыкает. - А как же. Без него не обошлось. И парень этот, как его? Эрих, сосед, тоже, значит, там был. И грузин из четвертого, и муж дамочки из седьмого - фамилии, извините, не знаю - лысый такой.
      - Жохов?
      - Во-во, Жохов. Они вместе с Эрихом и пассажиром из пятого купе после карт в ресторан пошли ужинать.
      - А остальные?
      - Остальные по местам разошлись, куда ж тут еще денешься. У нас ведь не погуляешь, тесно.
      - И когда эти трое вернулись из ресторана?
      - Поздненько. - Гаврилыч пожевал губами, вспоминая. Около одиннадцати. Как раз перед тем, как бедолагу этого, Рубина, значит, обнаружили.
      - Давайте посчитаем, кто оставался в вагоне с девяти до одиннадцати, - предлагаю я и начинаю перечислять: - Рубин Виталий - раз, Тенгиз из четвертого купе- два Кто еще?
      - Жена этого лысого, - подсказывает Гаврилыч.
      - Жохова - три. Еще?
      - Ну и Родион. Вообще-то, билет у него в седьмое купе был, но он с самого начала попросил меня перевести его в свободное: неудобно, мол, с супругами, зачем мешать. А мне что - жалко? Если есть свободные места, я не против, пожалуйста. Открыл ему второе купе, постель выдал, там он и лег.
      - Давайте-ка еще разок, что-то я совсем запутался. Значит, во втором купе едет Родион. В четвертом Тенгиз. В пятом - кто?
      - Не знаю, как его кличут. Тихий такой. Он в ресторан вместе с лысым и Эрихом ушел. В девять.
      - Так, дальше. В седьмом - муж и жена Жоховы, продолжаю я. - В восьмом - Эрих и Рубин. Правильно?
      - Правильно. Больше никого. Посторонних в вагоне с самого отправления не было, только свои.
      Я допиваю остатки чая и прошу проводника позвать ко мне Эриха Янкунса...
      Ноль часов семь минут
      --------------------
      В дверном проеме появляется Эрих. Некоторое время мы молча смотрим друг на друга, затем я приглашаю его войти.
      - Проходите, Эрих, садитесь. Расскажите, пожалуйста, чем вы занимались между девятью и одиннадцатью часами.
      - Спал, как все нормальные люди, - отвечает он с вызовом, давая понять, что беседа в столь поздний час не доставляет ему удовольствия.
      Что ж, мне тоже.
      - Если я вас правильно понял, вы легли в девять и спали все это время?
      - Не совсем так.
      - Уточните.
      - До девяти мы играли в преферанс. Вас это тоже интересует? Могу рассказать о ходе игры.
      - Пока в этом нет необходимости, - говорю я и, чтобы он не обольщался, повторяю: - Пока нет. Когда вы сели за карты?
      Кажется, он сообразил, что от него требуется.
      - Хорошо, я скажу. Сели мы в шесть. Играл Тенгиз, вы его видели. Играл еще Лисневский...
      - Как зовут Лисневского, не знаете?
      - Как будто Родион, но я не уверен.
      - Продолжайте.
      - Играл Виталии Рубин и я. В начале десятого закончили. Я вместе с Квасковым...
      - Кто такой Квасков? - вновь перебиваю я.
      - Он из пятого купе.
      - Так. И что же вы сделали вместе с Квасковым?
      - Пошли в вагон ресторан ужинать. Вместе с нами пошел Жохов. Около десяти я ушел, а они остались. У себя в купе я лег спать. Остальное вы знаете: услышал шум, проснулся увидел на полу Рубина.
      - Когда вы вернулись из ресторана он был еще жив?
      Задавая вопрос, я не рассчитывал застать собеседника врасплох, но он опустил голову пробормотал что-то на не знакомом мне языке, потом, запинаясь ответил.
      - Я не знаю я не знаю жив он был или нет... нет...
      - Он лежал неподвижно?
      - Не знаю.
      - Но он находился в купе?
      - Там было темно.
      - А свет? Вы что не включали свет?
      Он отрицательно мотнул головой.
      - Стало быть вы хотите сказать, что после возвращения из вагона-ресторана вы не видели Рубина?
      - Я думал, что он спит на верхней полке.
      Оригинально пассажир раскладывает постель на нижней полке, а спать ложится на голой верхней? Но самое интересное другое. Рубин в это время был уже мертв. Выходит, Эрих перешагнул через труп и лег спать?!
      - Ладно, - поразмыслив, сдаюсь я, - а вы не допускаете, что Рубин просто вышел из купе? Вышел, а потом когда вы уже заснули, вернулся.
      - Я думал, что он спит на верхней полке, - повторяет Эрих и отводит свои голубые, с примесью серого глаза, похожие на холодные скользкие льдинки.
      - Вы быстро заснули?
      - Сразу.
      - Получается, что могли не услышать, если кто-то входил в купе в этот промежуток времени?
      - Я спал крепко.
      Делаю паузу, чтобы осмыслить услышанное, а может, чтобы дать ему еще один шанс сказать правду. Но Янкунс этим шансом не пользуется - молчит.
      - Итак, вы проснулись от шума?
      - Да, от шума, - подтверждает он и тут же поправляет себя, в точности повторяя интонации Жохова. - В общем, были какие то звуки... Но я не утверждаю... Как это сказать по русски? Может мне привиделось... да-да, привиделось во сне...
      Сказав это, Эрих вымученно улыбается и, желая придать своим словам больше убедительности, добавляет:
      - Жохов ведь тоже слышал шум. Я и подумал...
      - Так вы слышали или подумали что слышали? - пытаюсь шутить я, но ирония на него не действует.
      - Не знаю, скорее всего не слышал.
      - Эрих, почему вы ушли из ресторана раньше чем остальные?
      - Меня не устраивала компания.
      - Кто именно? Жохов или Квасков?
      - Оба. Жохов выпил много пива и вел себя несносно. А Квасков молчал будто немой.
      - А в чем конкретно выражалось несносное поведение Станислава Ивановича?
      - Ну, не знаю. Просто неприятный человек. Жалобы какие-то угрозы.
      - А если еще конкретней?
      Янкунс внимательно смотрит на меня точно взвешивая, стоит ли посвящать меня в свою тайну. Потом решившись говорит быстро заметно волнуясь:
      - Вы сыщик. Вы должны хорошенько этом разобраться. - В спешке он пропускает предлоги, но все так же тщательно подбирает слова. - Это очень темная история. Я не хочу наговаривать напрасно. Жохов угрожал подраться Виталием. Он очень ревнивый.
      - У него что же, были основания ревновать?
      - Наверно были, - наконец решается сказать он, и у меня возникает четкое ощущение, что в этот момент он кого-то предал. - Когда мы играли в преферанс, - продолжает Эрих. - Рубин выходил из купе. А в ресторане Жохов сказал нам, что нашел у жены зажигалку Виталия. Это чистая правда.
      - Вы не помните, на какое приблизительно время Рубин выходил из купе во время игры в карты?
      - Всего на несколько минут.
      - Какие именно угрозы высказывал Жохов?
      - Он ругался, угрожал, сказал, что разделается с "этим щенком".
      Я чувствую, что продолжать разговор бессмысленно, отпускаю Эриха и выхожу следом за ним.
      Веснушчатый сержант вскакивает с откидного сиденья и вопросительно смотрит на меня.
      Ноль часов двадцать минут
      ------------------------
      Ритмичный стук колес напоминает о времени. Его крайне мало - каждая секунда на счету. В нашем распоряжении только одна ночь. Завтра по прибытии поезда на конечную станцию пассажиры разойдутся, разъедутся кто куда, и тогда ищи ветра в поле.
      "Кто из них? - думаю я. - Кто?!"
      Мысли возвращаются к Янкунсу. В его показаниях при всей их неполноте и сомнительности есть рациональное зерно. Жохов, вернувшись в свое купе после карточной игры, обнаружил у жены зажигалку Рубина. Не бог весть какая улика но ее оказалось достаточно, чтобы приревновать Виталия, угрожать ему расправой.
      Интересно, если бы Эрих послушал мои мысли обрадовал бы его ход моих размышлений? Хотел бы я это знать...
      Ноль часов двадцать пять минут
      -----------------------------
      На этот раз, чтобы снова не попасть впросак, я стучу гораздо громче и терпеливо жду, пока отодвинется дверь седьмого купе. Ко мне выходит Жохова.
      - Вам мужа?
      - Нет, я хотел побеседовать с вами - как можно любезней отвечаю я. - Всего несколько вопросов.
      - Я вас слушаю.
      - Здесь не совсем удобно. Давайте выйдем.
      Она послушно следует за мной в служебное купе. При нашем появлении проводник выходит, плотно притворив за собой дверь.
      Я представляюсь по всей форме предъявляю свое служебное удостоверение, которое, впрочем, мою собеседницу явно не интересует.
      - А теперь назовите ваше имя и отчество.
      - Жохова Татьяна Николаевна, - отвечает она сухо.
      - Скажите, вы знали раньше пострадавшего из соседнего купе?
      - Нет.
      - Его фамилия Рубин, имя - Виталий. Может слышали когда-нибудь?
      - Нет я его не знаю, - повторяет она. - Видела мельком при посадке, потом в вагоне, а знакома не была.
      - Татьяна Николаевна что за история произошла у вас с зажигалкой, расскажите пожалуйста.
      - С зажигалкой? - делает она удивленное лицо, не особенно при этом удивляясь. - Кто вам сказал?
      В свою очередь я тоже делаю вид, что не слышу вопроса.
      - Не пойму, о чем вы? - настаивает она, и мне приходится объяснить, хотя сам довольно смутно представляю, о чем идет речь.
      - Я говорю о том предмете который обнаружил ваш супруг после того, как вернулся из восьмого купе. Это было в двадцать один час.
      - Ах, вот оно что? - Ее тонкие оттененные карандашом брови хмурятся. - Эту зажигалку подарила мне приятельница.
      В подтексте звучит: "Охота вам заниматься такими мелочами?"
      "Неохота, - мысленно отвечаю я, - но что делать работа". А вслух спрашиваю:
      - Фамилия имя, отчество приятельницы ее адрес?
      Татьяна Николаевна бросает на меня полный презрения взгляд прикусывает нижнюю губу.
      - Вы можете показать зажигалку?
      Жохова отрицательно качает головой.
      - Она куда-то пропала.
      Только этого не хватало!
      - Я все вещи перерыла, - продолжает Татьяна Николаевна. - Она будто сквозь землю провалилась. Даже не знаю что и думать.
      Я тоже. В отличие от мифической подруги заявление о пропаже выглядит довольно убедительно, во всяком случае похоже, что моя собеседница искренне расстроена потерей этой вещи.
      - Как она выглядела?
      - Очень изящная вещица. Из старинных. Корпус из слоновой кости, а сверху серебряный футляр витой, из стеблей и цветов. Я оставила ее на столике в купе.
      - Скажите, а Станислав Иванович - он что же, не знал о подарке вашей ленинградской приятельницы?
      - Я не успела ему сказать. Она подарила зажигалку перед самым отъездом. Муж ее увидел и...
      - И на этой почве вы поссорились?
      - Вы хорошо осведомлены, - парирует она.
      Скромность украшает человека, но в данном случае я предпочитаю обойтись без украшении.
      - Возможно больше чем вы думаете.
      Она опускает ресницы, чтобы погасить вспыхнувшую во взгляде неприязнь.
      - Не понимаю зачем в таком случае вам я?
      - Хочу знать еще больше.
      Она морщится, как от зубной боли, но отчасти удовлетворяет мое любопытство.
      - Мужчины ревнивы и Станислав Иванович не исключение. Он выпил лишнего с ним это случается и когда вернулся... Бог знает, что пришло ему в голову. Придрался к зажигалке, стал упрекать меня в неверности. Ему, видите ли, показалось, что эту вещь оставил в нашем купе Рубин - так кажется вы его называли. Станислав Иванович начал фантазировать будто он, Рубин, приходил ко мне ну и так далее...
      - Скажите подобные сцены имели место раньше?
      - Станислав Иванович, - она упорно называет мужа по имени и отчеству, - ревнив сверх меры, но столь строгого объяснения я не припомню. - Татьяна Николаевна меняет наклон головы, и я вижу мелкую сетку морщин у переносицы искусно скрытую слоем косметики. - Он говорил всякие гадости и вообще... не заставляйте меня повторять этот бред.
      - В котором часу ушел из купе ваш муж?
      - В начале десятого. Как раз в то время, когда в соседнем купе находился грузин.
      - А почему вы думаете, что вторым был грузин?
      - Один из них говорил с сильным акцентом.
      - Как долго это продолжалось?
      - Несколько минут. Я легла спать и заснула. Проснулась уже около одиннадцати.
      - Значит, между девятью и десятью вечера Виталий Рубин к вам в купе не заходил?
      - Нет, - твердо отвечает она.
      Поблагодарив Татьяну Николаевну я еще несколько минут сижу молча переваривая все, что услышал. Потом прошу Гаврилыча открыть мне свободное купе и позвать Тенгиза.
      - Из четвертого? - уточняет он - Сей момент. Через минуту ко мне заходит полный мужчина в майке с мультипликационным волком на груди и в спортивных трикотажных брюках. Его загорелое лицо добродушно, слегка заспанно, а губы, растянутые в улыбке обнажают ослепительно белые зубы.
      - Ваша фамилия? - спрашиваю я.
      - Зачем слушай, фамилия? - удивляется он. - Тенгиз меня зовут. Я тебе без фамилии все скажу. Надо будет - всю ночь буду рассказывать.
      Я беру протянутый им паспорт.
      - Скажите Чаурия, а вы ссорились с пассажиром из восьмого купе?
      - Виталием, да? - Он грузно опускается на противоположную полку пожимает плечами, отчего волк на его груди строит мне уморительную гримасу. - Знал что спросишь. Ругались мы да, ругались. Как мы могли не ругаться? Играли в карты, понимаешь, а он спекулянтом называет. За что?! Я не вор, свои фрукты везу не чужие. А он говорит: "Миллион с трудового народа сдирать едешь". Какой миллион?! Какой сдирать?! Своими руками копаю своими руками ращу, какой слушай спекулянт, а?!! Я и есть трудовой народ понимаешь? Два мешка мандарин везу - у меня справка сельсовета есть. Я честный колхозник! Чаурию каждый знает он не спекулянт!