Николай Оганесов
      Визит после полуночи
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      В ПУТИ
      Двадцать три часа двадцать минут
      -------------------------------
      Мы идем по пустынному перрону навстречу движущимся вагонам скорого пассажирского поезда. Мокрый, с матовыми от тумана окнами, он блестит рифлеными боками в мертвенно-белом свете фонарей.
      Мимо проплывает нужный нам пятый вагон. На ступеньке у входа стоит высокий грузный мужчина - судя по форменной фуражке, проводник. Он замечает нашу группу, ждет, когда состав окончательно остановится, потом неуклюже соскакивает на платформу и, зажав под мышкой сигнальные флажки, пропускает меня и моих спутников в вагон.
      В коридоре нас встречают несколько пассажиров. Они стоят в проходе, настороженно смотрят на идущего первым сержанта. Тот останавливается, вежливо просит их разойтись по своим местам. Узкий коридор пустеет, становится видна ковровая дорожка, местами вытоптанная до серой волокнистой основы
      - Где? - спрашиваю у проводника.
      - В восьмом, - понимает он с полуслова. - Я запер. Ключ у меня.
      Отмечаю про себя, что голос его совершенно спокоен, даже равнодушен, будто нет ничего будничней, чем везти в закрытом купе труп человека.
      Волобуев, следователь прокуратуры, просит отпереть дверь. Проводник возится с замком, потом отступает в сторону и замирает.
      На тесном прямоугольнике пола лежит человек. Его лицо уткнулось в лужу крови. Она кажется, почти черной и похожа скорей на пролитый мазут.
      Мы с Волобуевым переглядываемся. Он вместе с экспертом склоняется над трупом, а я отзываю проводника к Окну.
      - Кто его обнаружил?
      - Пассажир из седьмого купе.
      - Когда?
      - С полчаса назад.
      - Он здесь?
      Проводник кивает на соседнее купе. В эмалированный ромбик на двери вписана семерка.
      - Сколько пассажиров в вагоне?
      Он беззвучно шевелит губами - пересчитывает.
      - Семеро. - И, угадывая мой следующий вопрос, поясняет: - Все как сели, так и едут. Никто не сходил.
      На всякий случай беру эти сведения на заметку. Кажется, все. Пока все. Жестом отпускаю проводника и заглядываю в восьмое купе.
      Туда не войти. Осмотр в разгаре.
      Чтобы не терять времени, стучу в седьмое купе. Дверь мгновенно открывается: похоже, меня ждали.
      На пороге - мужчина лет пятидесяти пяти, с ярко-розовой, в оправе рыжеватых волос, лысиной и таким же ярким румянцем на одутловатых щеках. По беспокойному, бегающему взгляду не поймешь - пьян он или взволнован, а может, и то, и другое вместе.
      Я здороваюсь, представляюсь, задаю вопрос:
      - Это вы обнаружили труп?
      - Да... То есть, нет, - отвечает владелец розовой лысины, и запах спиртного снимает сомнения - выпил, причем недавно.
      На нижней полке, в углу, сидит женщина. Лица ее не видно - она демонстративно отвернулась к окну.
      - Пройдемте со мной, - приглашаю я мужчину.
      Мы выходим и направляемся к открытой двери двухместного служебного купе.
      - Ваше имя, фамилия?
      - Жохов Станислав Иванович.
      Он не настолько пьян, как мне показалось сначала.
      - Степан Гаврилович вас дезинформировал, труп обнаружил не я, а Эрих, - продолжает Станислав Иванович, и у меня возникает ощущение, что он присутствовал при нашем разговоре с проводником.
      - Кто это - Эрих?
      - Эрих? - Жохов делает неопределенный жест рукой. - Он тоже из восьмого купе, вместе с Рубиным ехали.
      - А кто такой Рубин? - спрашиваю я, потому что... потому что каждая история должна иметь начало.
      - Рубин? - Интонация и жесты повторяются. - Рубин - это тот... - Он морщится, затрудняясь объяснить. - Ну, тот, что лежит там...
      "Тот, что лежит там". Понятно.
      - Расскажите, как все произошло, - прошу я.
      - Я же говорю, что там уже был Эрих. При чем здесь я? Ему лучше знать, что и как у них произошло.
      - А как вы сами оказались в восьмом купе?
      - Как оказался? - выгадывая время, переспрашивает Жохов. - Да очень просто... Просто оказался. Пошел в туалет, вдруг слышу какой-то шум. Мне показалось, что там что-то неладно. Ну, я и заглянул...
      - Что это был за шум?
      - Да как вам сказать... Шум как шум, - так и не подобрав нужных слов, продолжает он. - А может, мне показалось, кто его знает. Я, понимаете, не прислушивался, так что вполне мог ошибиться.
      Собственная непоследовательность нисколько не смущает Жохова. Покопавшись в кармане, он вытаскивает пачку сигарет, просит разрешения закурить.
      - Значит, так... Когда я вошел, Рубин уже лежал на полу. Без движения. Под головой лужа крови. А рядом с ним на корточках сидел Эрих. Я в общем-то не из трусливых, но в тот момент, признаться, растерялся.
      Что делать? Решил звать на помощь. Крикнул что-то, уже не помню, что именно. Сразу сбежались люди, ну и пошло-покатилось. Вот и все. Кажется, ничего не Пропустил.
      - Вы не заметили, что делал Эрих над трупом?
      - Как, что делал? Просто сидел на корточках.
      - Он успел вам что-нибудь сказать, прежде чем вы начали звать на помощь?
      - Ничего. Это точно. - Станислав Иванович провел ладонью, приглаживая несуществующую шевелюру. - Когда собрались пассажиры, Эрих стал объяснять, что он спал, и его разбудил какой-то шум, это Рубин упал с верхней полки, разбился. Так он говорил. Все, кто там находился, могут подтвердить.
      - Вы не заметили, который был час?
      - Точно не скажу, но все произошло с полчаса назад, не больше. Значит... - он глянул на часы, - значит, приблизительно в одиннадцать.
      - Вы заходили в восьмое купе или все время продолжали стоять на пороге?
      - Конечно, заходил. И я, и все остальные. Вы что, не поняли? Мы же не были уверены, что Рубин мертв. Проверяли пульс, слушали дыхание.
      - Сдвигали труп с места?
      Жохов неопределенно жмет плечами.
      - Да нет вроде. Проводник предупреждал, чтоб ничего не трогали до прибытия на станцию.
      - Что вы можете сказать об Эрихе?
      - Что сказать? Ну, познакомились в поезде. Вроде вежливый молодой человек. Интеллигентный.
      - Не знаете, где он сейчас?
      - Кажется, у Тенгиза.
      - Ясно, - говорю я, но ясности-то как раз и нет. Я поднимаюсь. Следом за мной поднимается Жохов.
      - Станислав Иванович, вы еще можете нам понадобиться для уточнения кое-каких деталей. Не возражаете?
      - Конечно, конечно, - соглашается он. - Мы с женой едем до конечной остановки. Если что - добро пожаловать.
      Мы вместе возвращаемся к седьмому купе. Когда дверь отодвигается, я вновь вижу сидящую у окна женщину очевидно, жену Станислава Ивановича. Она нервно вскакивает с места, и, за секунду до того, как дверь отрезает меня от супружеской пары, я успеваю заметить ее искаженное гневом лицо.
      Коридор, по-прежнему пуст. Где мне искать этого самого Эриха?
      Я снова стучу в дверь седьмого купе, отодвигаю ее и слышу обрывок фразы:
      - ...Ты хуже убийцы!..
      Они растерянно смотрят на меня. Жохов поднимается с полки, голос его срывается на дискант, а руки непроизвольно взмывают вверх:
      - По какому праву вы врываетесь?! Кто вам позволил? Стучать надо...
      - Простите, я стучал. Станислав Иванович, вы сказали, что Эрих у Тенгиза. Я забыл уточнить, в каком купе?
      - В четвертом. - Он в упор смотрит на меня, и, отвернувшись, я чувствую его неприязненный взгляд, направленный мне в затылок.
      Поезд стоит на станции уже лишних полторы минуты. Диспетчер обещал десять, максимум пятнадцать и ни секундой больше. Его можно понять - у нас разные ведомства...
      Двадцать три часа тридцать две минуты
      ------------------------------------
      В четвертом купе навстречу мне поднимается рослый молодой человек. Отгороженный его широкими плечами, я не сразу различаю лежащего на полке второго пассажира, который дает знать о своем присутствии с характерным южным акцентом:
      - Заходи, дорогой. Заходи, пожалуйста.
      - Спасибо. - Я обращаюсь к молодому человеку. - Вы Эрих?
      - Да, Эрих Янкунс, - отвечает он, возвращаясь на свое место.
      Я подворачиваю край матраца и присаживаюсь.
      - В вашем вагоне умер человек. Что вы можете сказать о случившемся?
      - Нехорошо получилось, - вступает в разговор второй пассажир. Это, как я понимаю, и есть Тенгиз. - Человека дома ждут, встречать будут, а он... Нехорошо!
      Справедливое замечание, но времени на эмоции у меня не осталось, и я снова обращаюсь к Янкунсу.
      - Есть сведения, что первым труп обнаружили вы. Так ли это?
      - Наверно, так.
      - Наверно? Расскажите, как это произошло.
      - Я спал. Около одиннадцати часов проснулся от шума. На полу увидел Виталия Рубина, соседа по купе. Встал посмотреть, что с ним. В это время вошел пассажир из седьмого купе.
      - Жохов?
      - Да. Так, кажется, его фамилия.
      - Что за шум вы слышали?
      - Как это? - удивляется Янкунс. - Виталий упал с верхней полки. От этого я и проснулся.
      - В купе, кроме вас, никого не было?
      - Никого, мы вдвоем занимали восьмое купе.
      - Вы знали своего соседа раньше?
      - Нет. Познакомились в поезде.
      - Когда обнаружили его лежащим на полу, он был еще жив?
      - Когда я проснулся, в купе было темно. На полу кто-то лежал. Я нагнулся, но ничего не успел рассмотреть. Открылась дверь, вошел Жохов, стал кричать. Собрались пассажиры. Только тогда мы увидели, что этот человек мертв.
      - После случившегося вы перенесли свои вещи сюда?
      - Да, я перешел на свободное место.
      - До какой станции едете?
      - Мне выходить на конечной.
      - Хорошо. Оставайтесь здесь...
      В коридоре меня встречает Волобуев.
      - Ну, как у тебя розыск? С уловом?
      - Пока ничего определенного, - уклончиво отвечаю я.
      - На вот, почитай, - он протягивает мне протокол осмотра. - Эксперт еще там, не закончил, просит подождать. Внутри духотища - не продохнуть.
      Мы пропускаем мимо себя понятых, фотографа, криминалиста и возвращаемся к восьмому купе. Стоя у двери, я осматриваю то, что теперь официально называется местом происшествия, читаю протокол. Он составлен подробно и тщательно, как всегда, когда дело ведет Юрий Сергеевич.
      Слева на полке, застеленной для сна, я вижу чемодан с откинутой крышкой. В нем беспорядочной кучей свалена одежда со свежими бурыми пятнами. Такие же, еще не успевшие высохнуть пятна на наволочке и простыне. Рядом с чемоданом - небрежно брошенный пиджак, из которого в ходе осмотра извлечены документы, принадлежавшие умершему. Из них следует, что фамилия его - Рубин, звали Виталий Федорович. Родился 10 сентября 1939 года, уроженец города Свердловска, русский, не женат, судим в 1965 году за хищение государственного имущества, наказание отбыл, с последнего места жительства выписан три месяца назад.
      Этим информация о покойном исчерпывается.
      Еще раз перечитываю протокол осмотра.
      На вещах Рубина, на двери, столике и полках следов, пригодных к обработке и идентификации, не обнаружено. Дверные ручки полны смазанных отпечатков пальцев, поверхность пола затоптана десятками пар ног. Я возвращаю протокол Волобуеву и прошу:
      - Юрий Сергеевич, позвони жене, прямо из отдела.
      - Конечно. Езжай спокойно, я ей все объясню, - обещает он.
      В коридор, надевая на ходу плащ, выходит эксперт.
      - Пошли, пошли, товарищи, - торопит Волобуев. - До отправления четыре минуты.
      Мы покидаем вагон и вместе с экспертом идем вдоль состава.
      - Что скажете, Геннадий Борисович? - спрашивает Волобуев. Зная щепетильность эксперта, он задает вопрос мягко, без присущей ему напористости.
      - Итоги подводить рано. Кое-что можно сказать уже сейчас, но при условии, что мое мнение будет использовано только в оперативных целях...
      Наше молчание принимается за полное согласие.
      - Смерть наступила больше часа назад, а точнее - около двадцати двух часов. Не позже. Возможно, даже чуть раньше, в пределах, скажем, пяти - десяти минут. Причина непроникающее ранение в височной области. Нанесено тупым предметом. Рассечен кожный покров на затылке, кровь оттуда...
      Геннадий Борисович сверхосторожен в оценках и выводах, но тем надежней полученные от него сведения.
      - Скажите, а могли образоваться такие повреждения при падении с верхней полки? - спрашиваю я, но в этот момент из вагона выносят носилки с трупом. Эксперт ждет, пока санитары установят их на тележку, тележка отъезжает, и я повторяю свой вопрос. В ответ эксперт демонстрирует свои способности по части дипломатии.
      - В данном случае утверждать это я бы не стал, но и полностью исключить такую возможность было бы ошибкой.
      Мне приходится менять тактику.
      - По показаниям свидетелей смерть наступила от падения с верхней полки в двадцать три часа. Из ваших же слов получается, что на час раньше.
      - Хотите сказать, что с полки в одиннадцать часов упал уже труп? Едва ли такое возможно.
      - Почему? Это очень важно.
      - Дело в том, что под труп натекло много крови. Такое количество могло излиться только после падения, а смерть наступила в десять. Повторяю, в десять, а не в одиннадцать. Ошибка в шестьдесят минут исключена. Если он и упал, как утверждают ваши свидетели, то только в двадцать два часа.
      - Как быстро наступила смерть?
      - Мгновенно, - не задумываясь, отвечает эксперт.
      - А кровь на вещах?
      Я понимаю, что сморозил глупость, и Геннадий Борисович не замедлит этим воспользоваться.
      - А это, извините, уже в вашей компетенции, - ехидно щурится он. - По-моему, ясно, что человек, получивший смертельную рану, за которой последовала мгновенная смерть, не может копаться в собственном чемодане. Или у вас другое мнение?
      Я признаю полное поражение.
      - На сегодня, к сожалению, все. - Он разводит руками. Добавить мне нечего. Остальное завтра - после вскрытия.
      Последние его слова перекрывает дребезжащий удар гонга, за которым следует объявление об отправлении поезда.
      Состав плавно трогается.
      Вместе с сержантом из дорожного отдела милиции мы прыгаем на подножку пятого вагона.
      Двадцать три часа пятьдесят минут
      --------------------------------
      Гаврилыч - проводник пятого вагона - сидит напротив меня и разливает свежезаваренный чай.
      Мы молчим уже несколько минут. Мне необходимо собраться с мыслями и привести в систему противоречивые данные, собранные за время стоянки.
      Итак, первое: смерть Виталия Рубина наступила не позже двадцати двух часов. Это установлено.
      Второе: труп обнаружен в двадцать три часа, то есть спустя час после смерти. Обнаружили его двое, с разницей, по их словам, в пределах минуты. Возможно, часы Янкунса отстают? На целый час? Но даже если это действительно так, часы Жохова не могут отставать тоже ровно на час. Да и сообщение о случившемся поступило в милицию сразу после одиннадцати.
      Третье: смерть наступила мгновенно. Однако на вещах Рубина, на подушке, простыне и наволочке следы крови.
      Четвертое: и Жохов, и Янкунс, обнаружившие труп, утверждают, что непосредственно перед этим слышали шум. Эта версия не выдерживает никакой критики.
      Кровь на полу под трупом свидетельствует, что покойник лежал там с двадцати двух часов.
      Но если Рубин не падал с полки в двадцать три часа, то какой шум могли слышать Янкунс и Жохов?
      Если Станислав Иванович ослышался - зачем тогда он заходил в восьмое купе? В то же время, если Янкунс, в самом деле, спал, то почему он не проснулся в десять, почему не дал знать о случившемся несчастье?
      И главное: кто рылся в чемодане и постели погибшего? Что там искали? Из протокола осмотра видно, что ничего особенного, заслуживающего внимания, среди вещей покойного нет. Может, потому и нет, что кто-то успел взять?
      - Гаврилыч, - спрашиваю я, отхлебывая обжигающую пахучую жидкость, - а что, все ваши пассажиры сели одновременно на одной станции?
      - Да, как сели вместе, так и едут: от конечной до конечной.
      - Постарайтесь вспомнить, что происходило в вагоне с десяти до одиннадцати.
      Общительный и контактный Гаврилыч как-то сразу скучнеет, теряет интерес к разговору.
      - А ничего особенного не происходило. Кто чай пил, кто спал, кто что...
      - Так и запишем в протокол?
      - Протокол, протокол, чуть чего - протокол. Я и так расскажу, скрывать мне нечего... Видно, скучно им было, пассажирам-то. Так они карты затеяли. Я им замечание сделал, раз-другой, а им - как с гуся вода.
      - Ну вот, а говорите, ничего. Кто же играл в карты?
      - Да все и играли.
      - Где играли?
      - В восьмом купе. До девяти резались. Ну да, до девяти, а потом разошлись.
      - Виталий Рубин тоже играл?
      - Это который того? - Проводник хмыкает. - А как же. Без него не обошлось. И парень этот, как его? Эрих, сосед, тоже, значит, там был. И грузин из четвертого, и муж дамочки из седьмого - фамилии, извините, не знаю - лысый такой.
      - Жохов?
      - Во-во, Жохов. Они вместе с Эрихом и пассажиром из пятого купе после карт в ресторан пошли ужинать.
      - А остальные?
      - Остальные по местам разошлись, куда ж тут еще денешься. У нас ведь не погуляешь, тесно.
      - И когда эти трое вернулись из ресторана?
      - Поздненько. - Гаврилыч пожевал губами, вспоминая. Около одиннадцати. Как раз перед тем, как бедолагу этого, Рубина, значит, обнаружили.
      - Давайте посчитаем, кто оставался в вагоне с девяти до одиннадцати, - предлагаю я и начинаю перечислять: - Рубин Виталий - раз, Тенгиз из четвертого купе- два Кто еще?
      - Жена этого лысого, - подсказывает Гаврилыч.
      - Жохова - три. Еще?
      - Ну и Родион. Вообще-то, билет у него в седьмое купе был, но он с самого начала попросил меня перевести его в свободное: неудобно, мол, с супругами, зачем мешать. А мне что - жалко? Если есть свободные места, я не против, пожалуйста. Открыл ему второе купе, постель выдал, там он и лег.
      - Давайте-ка еще разок, что-то я совсем запутался. Значит, во втором купе едет Родион. В четвертом Тенгиз. В пятом - кто?
      - Не знаю, как его кличут. Тихий такой. Он в ресторан вместе с лысым и Эрихом ушел. В девять.
      - Так, дальше. В седьмом - муж и жена Жоховы, продолжаю я. - В восьмом - Эрих и Рубин. Правильно?
      - Правильно. Больше никого. Посторонних в вагоне с самого отправления не было, только свои.
      Я допиваю остатки чая и прошу проводника позвать ко мне Эриха Янкунса...
      Ноль часов семь минут
      --------------------
      В дверном проеме появляется Эрих. Некоторое время мы молча смотрим друг на друга, затем я приглашаю его войти.
      - Проходите, Эрих, садитесь. Расскажите, пожалуйста, чем вы занимались между девятью и одиннадцатью часами.
      - Спал, как все нормальные люди, - отвечает он с вызовом, давая понять, что беседа в столь поздний час не доставляет ему удовольствия.
      Что ж, мне тоже.
      - Если я вас правильно понял, вы легли в девять и спали все это время?
      - Не совсем так.
      - Уточните.
      - До девяти мы играли в преферанс. Вас это тоже интересует? Могу рассказать о ходе игры.
      - Пока в этом нет необходимости, - говорю я и, чтобы он не обольщался, повторяю: - Пока нет. Когда вы сели за карты?
      Кажется, он сообразил, что от него требуется.
      - Хорошо, я скажу. Сели мы в шесть. Играл Тенгиз, вы его видели. Играл еще Лисневский...
      - Как зовут Лисневского, не знаете?
      - Как будто Родион, но я не уверен.
      - Продолжайте.
      - Играл Виталии Рубин и я. В начале десятого закончили. Я вместе с Квасковым...
      - Кто такой Квасков? - вновь перебиваю я.
      - Он из пятого купе.
      - Так. И что же вы сделали вместе с Квасковым?
      - Пошли в вагон ресторан ужинать. Вместе с нами пошел Жохов. Около десяти я ушел, а они остались. У себя в купе я лег спать. Остальное вы знаете: услышал шум, проснулся увидел на полу Рубина.
      - Когда вы вернулись из ресторана он был еще жив?
      Задавая вопрос, я не рассчитывал застать собеседника врасплох, но он опустил голову пробормотал что-то на не знакомом мне языке, потом, запинаясь ответил.
      - Я не знаю я не знаю жив он был или нет... нет...
      - Он лежал неподвижно?
      - Не знаю.
      - Но он находился в купе?
      - Там было темно.
      - А свет? Вы что не включали свет?
      Он отрицательно мотнул головой.
      - Стало быть вы хотите сказать, что после возвращения из вагона-ресторана вы не видели Рубина?
      - Я думал, что он спит на верхней полке.
      Оригинально пассажир раскладывает постель на нижней полке, а спать ложится на голой верхней? Но самое интересное другое. Рубин в это время был уже мертв. Выходит, Эрих перешагнул через труп и лег спать?!
      - Ладно, - поразмыслив, сдаюсь я, - а вы не допускаете, что Рубин просто вышел из купе? Вышел, а потом когда вы уже заснули, вернулся.
      - Я думал, что он спит на верхней полке, - повторяет Эрих и отводит свои голубые, с примесью серого глаза, похожие на холодные скользкие льдинки.
      - Вы быстро заснули?
      - Сразу.
      - Получается, что могли не услышать, если кто-то входил в купе в этот промежуток времени?
      - Я спал крепко.
      Делаю паузу, чтобы осмыслить услышанное, а может, чтобы дать ему еще один шанс сказать правду. Но Янкунс этим шансом не пользуется - молчит.
      - Итак, вы проснулись от шума?
      - Да, от шума, - подтверждает он и тут же поправляет себя, в точности повторяя интонации Жохова. - В общем, были какие то звуки... Но я не утверждаю... Как это сказать по русски? Может мне привиделось... да-да, привиделось во сне...
      Сказав это, Эрих вымученно улыбается и, желая придать своим словам больше убедительности, добавляет:
      - Жохов ведь тоже слышал шум. Я и подумал...
      - Так вы слышали или подумали что слышали? - пытаюсь шутить я, но ирония на него не действует.
      - Не знаю, скорее всего не слышал.
      - Эрих, почему вы ушли из ресторана раньше чем остальные?
      - Меня не устраивала компания.
      - Кто именно? Жохов или Квасков?
      - Оба. Жохов выпил много пива и вел себя несносно. А Квасков молчал будто немой.
      - А в чем конкретно выражалось несносное поведение Станислава Ивановича?
      - Ну, не знаю. Просто неприятный человек. Жалобы какие-то угрозы.
      - А если еще конкретней?
      Янкунс внимательно смотрит на меня точно взвешивая, стоит ли посвящать меня в свою тайну. Потом решившись говорит быстро заметно волнуясь:
      - Вы сыщик. Вы должны хорошенько этом разобраться. - В спешке он пропускает предлоги, но все так же тщательно подбирает слова. - Это очень темная история. Я не хочу наговаривать напрасно. Жохов угрожал подраться Виталием. Он очень ревнивый.
      - У него что же, были основания ревновать?
      - Наверно были, - наконец решается сказать он, и у меня возникает четкое ощущение, что в этот момент он кого-то предал. - Когда мы играли в преферанс, - продолжает Эрих. - Рубин выходил из купе. А в ресторане Жохов сказал нам, что нашел у жены зажигалку Виталия. Это чистая правда.
      - Вы не помните, на какое приблизительно время Рубин выходил из купе во время игры в карты?
      - Всего на несколько минут.
      - Какие именно угрозы высказывал Жохов?
      - Он ругался, угрожал, сказал, что разделается с "этим щенком".
      Я чувствую, что продолжать разговор бессмысленно, отпускаю Эриха и выхожу следом за ним.
      Веснушчатый сержант вскакивает с откидного сиденья и вопросительно смотрит на меня.
      Ноль часов двадцать минут
      ------------------------
      Ритмичный стук колес напоминает о времени. Его крайне мало - каждая секунда на счету. В нашем распоряжении только одна ночь. Завтра по прибытии поезда на конечную станцию пассажиры разойдутся, разъедутся кто куда, и тогда ищи ветра в поле.
      "Кто из них? - думаю я. - Кто?!"
      Мысли возвращаются к Янкунсу. В его показаниях при всей их неполноте и сомнительности есть рациональное зерно. Жохов, вернувшись в свое купе после карточной игры, обнаружил у жены зажигалку Рубина. Не бог весть какая улика но ее оказалось достаточно, чтобы приревновать Виталия, угрожать ему расправой.
      Интересно, если бы Эрих послушал мои мысли обрадовал бы его ход моих размышлений? Хотел бы я это знать...
      Ноль часов двадцать пять минут
      -----------------------------
      На этот раз, чтобы снова не попасть впросак, я стучу гораздо громче и терпеливо жду, пока отодвинется дверь седьмого купе. Ко мне выходит Жохова.
      - Вам мужа?
      - Нет, я хотел побеседовать с вами - как можно любезней отвечаю я. - Всего несколько вопросов.
      - Я вас слушаю.
      - Здесь не совсем удобно. Давайте выйдем.
      Она послушно следует за мной в служебное купе. При нашем появлении проводник выходит, плотно притворив за собой дверь.
      Я представляюсь по всей форме предъявляю свое служебное удостоверение, которое, впрочем, мою собеседницу явно не интересует.
      - А теперь назовите ваше имя и отчество.
      - Жохова Татьяна Николаевна, - отвечает она сухо.
      - Скажите, вы знали раньше пострадавшего из соседнего купе?
      - Нет.
      - Его фамилия Рубин, имя - Виталий. Может слышали когда-нибудь?
      - Нет я его не знаю, - повторяет она. - Видела мельком при посадке, потом в вагоне, а знакома не была.
      - Татьяна Николаевна что за история произошла у вас с зажигалкой, расскажите пожалуйста.
      - С зажигалкой? - делает она удивленное лицо, не особенно при этом удивляясь. - Кто вам сказал?
      В свою очередь я тоже делаю вид, что не слышу вопроса.
      - Не пойму, о чем вы? - настаивает она, и мне приходится объяснить, хотя сам довольно смутно представляю, о чем идет речь.
      - Я говорю о том предмете который обнаружил ваш супруг после того, как вернулся из восьмого купе. Это было в двадцать один час.
      - Ах, вот оно что? - Ее тонкие оттененные карандашом брови хмурятся. - Эту зажигалку подарила мне приятельница.
      В подтексте звучит: "Охота вам заниматься такими мелочами?"
      "Неохота, - мысленно отвечаю я, - но что делать работа". А вслух спрашиваю:
      - Фамилия имя, отчество приятельницы ее адрес?
      Татьяна Николаевна бросает на меня полный презрения взгляд прикусывает нижнюю губу.
      - Вы можете показать зажигалку?
      Жохова отрицательно качает головой.
      - Она куда-то пропала.
      Только этого не хватало!
      - Я все вещи перерыла, - продолжает Татьяна Николаевна. - Она будто сквозь землю провалилась. Даже не знаю что и думать.
      Я тоже. В отличие от мифической подруги заявление о пропаже выглядит довольно убедительно, во всяком случае похоже, что моя собеседница искренне расстроена потерей этой вещи.
      - Как она выглядела?
      - Очень изящная вещица. Из старинных. Корпус из слоновой кости, а сверху серебряный футляр витой, из стеблей и цветов. Я оставила ее на столике в купе.
      - Скажите, а Станислав Иванович - он что же, не знал о подарке вашей ленинградской приятельницы?
      - Я не успела ему сказать. Она подарила зажигалку перед самым отъездом. Муж ее увидел и...
      - И на этой почве вы поссорились?
      - Вы хорошо осведомлены, - парирует она.
      Скромность украшает человека, но в данном случае я предпочитаю обойтись без украшении.
      - Возможно больше чем вы думаете.
      Она опускает ресницы, чтобы погасить вспыхнувшую во взгляде неприязнь.
      - Не понимаю зачем в таком случае вам я?
      - Хочу знать еще больше.
      Она морщится, как от зубной боли, но отчасти удовлетворяет мое любопытство.
      - Мужчины ревнивы и Станислав Иванович не исключение. Он выпил лишнего с ним это случается и когда вернулся... Бог знает, что пришло ему в голову. Придрался к зажигалке, стал упрекать меня в неверности. Ему, видите ли, показалось, что эту вещь оставил в нашем купе Рубин - так кажется вы его называли. Станислав Иванович начал фантазировать будто он, Рубин, приходил ко мне ну и так далее...
      - Скажите подобные сцены имели место раньше?
      - Станислав Иванович, - она упорно называет мужа по имени и отчеству, - ревнив сверх меры, но столь строгого объяснения я не припомню. - Татьяна Николаевна меняет наклон головы, и я вижу мелкую сетку морщин у переносицы искусно скрытую слоем косметики. - Он говорил всякие гадости и вообще... не заставляйте меня повторять этот бред.
      - В котором часу ушел из купе ваш муж?
      - В начале десятого. Как раз в то время, когда в соседнем купе находился грузин.
      - А почему вы думаете, что вторым был грузин?
      - Один из них говорил с сильным акцентом.
      - Как долго это продолжалось?
      - Несколько минут. Я легла спать и заснула. Проснулась уже около одиннадцати.
      - Значит, между девятью и десятью вечера Виталий Рубин к вам в купе не заходил?
      - Нет, - твердо отвечает она.
      Поблагодарив Татьяну Николаевну я еще несколько минут сижу молча переваривая все, что услышал. Потом прошу Гаврилыча открыть мне свободное купе и позвать Тенгиза.
      - Из четвертого? - уточняет он - Сей момент. Через минуту ко мне заходит полный мужчина в майке с мультипликационным волком на груди и в спортивных трикотажных брюках. Его загорелое лицо добродушно, слегка заспанно, а губы, растянутые в улыбке обнажают ослепительно белые зубы.
      - Ваша фамилия? - спрашиваю я.
      - Зачем слушай, фамилия? - удивляется он. - Тенгиз меня зовут. Я тебе без фамилии все скажу. Надо будет - всю ночь буду рассказывать.
      Я беру протянутый им паспорт.
      - Скажите Чаурия, а вы ссорились с пассажиром из восьмого купе?
      - Виталием, да? - Он грузно опускается на противоположную полку пожимает плечами, отчего волк на его груди строит мне уморительную гримасу. - Знал что спросишь. Ругались мы да, ругались. Как мы могли не ругаться? Играли в карты, понимаешь, а он спекулянтом называет. За что?! Я не вор, свои фрукты везу не чужие. А он говорит: "Миллион с трудового народа сдирать едешь". Какой миллион?! Какой сдирать?! Своими руками копаю своими руками ращу, какой слушай спекулянт, а?!! Я и есть трудовой народ понимаешь? Два мешка мандарин везу - у меня справка сельсовета есть. Я честный колхозник! Чаурию каждый знает он не спекулянт!
      - Этот разговор был во время игры?
      - Да.
      - А что вы делали после?
      - Что делал? Ничего не делал. Чай пил.
      - В восьмое купе заходили?
      Стыдливо потупив взор, Чаурия подтверждает.
      - Да слушай заходил. А ты бы не зашел?! Объяснить человеку надо? Справку сельсовета показать надо? Дорогой, говорю, зачем обижаешь? Зачем спекулянтом называешь? Я не спекулянт, я колхозник! У меня справка есть, свои фрукты везу не чужие.
      - И чем закончился ваш разговор?
      - Извинился, - небрежно отвечает Тенгиз. - Сказал что неправ был.
      - В котором часу это происходило?
      - Может, в девять, может позже. Я ушел от него, а он в седьмое купе пошел.
      - К Жоховой.
      - Откуда я знаю к Жоховой не к Жоховой! Кто такой Жохова? Муж и жена там едут Родион едет. Виталий зашел туда, а я пошел к себе чай пить. Потом в ресторан пошел кушать захотел. Пришел оттуда, не успел спать лечь, как закричал кто-то. Выскочил я, а тут такое творится!
      - Получается, что после девяти вы Рубина не видели?
      - Совсем не видел. Скажу по секрету - нехороший человек Виталий. Со мной ругался, с Родионом ругался. Скандальный человек, не мужчина.
      - С Родионом он тоже ссорился?
      - А как же! Ссорился. Когда в карты играли.
      - Из за чего не знаете?
      - Вот этого, дорогой не знаю.
      Ноль часов пятьдесят семь минут
      ------------------------------
      Дверь открывает худощавый неопределенного возраста мужчина ему можно дать и сорок и все шестьдесят. Несмотря на поздний час, его костюм в полном порядке.
      - Лисневский Родион, - представляется мужчина. Вместо "р" он произносит мягкое "в", отчего получается забавное "Водион".
      - А отчество? - спрашиваю я.
      - Не слишком ли официально для полуночной беседы? А впрочем - Романович. Вы наверно по поводу несчастного случая? - продолжает он.
      Я киваю и задаю ставший традиционным вопрос.
      - Меня интересует, чем вы занимались между девятью и одиннадцатью вечера.
      Он светски улыбается и вытаскивает из внутреннего кармана пиджака портсигар из слоновой кости покрытый тонкой серебряной вязью.
      - Вы спрашиваете, чем я занимался? Чем обычно занимаются мужчины, дабы скоротать свободный вечер? - "Вечер" он произносит без последнего "р" зато "скоротать" звучит интригующим "сковотать". - Играл в преф, побаловался чайком, потом баиньки. Сами понимаете в пути выбор развлечении невелик.
      Лисневский щелкает портсигаром и прячет его в карман.
      - Меня интересуют подробности.
      - Какие подробности?
      - Всякие. В частности, ваша ссора с пострадавшим.
      - Ага, - говорит Лисневский, вытаскивает огромные часы-луковицу, недвусмысленно смотрит на ажурные стрелки, намекая на время.
      - Пусть это вас не смущает, - говорю я. - В экстренных случаях мы имеем право беспокоить свидетелей в ночное время.
      - Да-да. - "Водион" рассеянно смотрит куда-то поверх моей головы, скорей всего на свое собственное отражение в зеркале. - Случай безусловно экстренный...
      - Итак, Родион Романович? Меня интересует, при каких обстоятельствах произошла ваша ссора с Виталием Рубиным.
      - С усопшим? - уточняет Лисневский и чешет висок длинным ногтем указательного пальца. - Собственно, ссора ли это? Он действительно вел себя вызывающе. Оскорбил Тенгиза, назвал меня мошенником, но, согласитесь, не вызывать же мне его на дуэль, а драться по такому поводу интеллигентному человеку просто глупо. К тому же мы с ним в разных весовых категориях.
      - Так и не выяснили отношений?
      - После игры я его не видел. Вас, кажется, интересует именно это? В девять я вернулся к себе в купе. Там застал семейную сцену. Я, признаться, не любитель острых ощущений, поэтому попросил проводника перевести меня в свободное купе, что он и сделал. Милейший человек. Далее: я перешел во второе купе, побаловался чайком и лег спать.
      - В котором часу баловались?
      - Увы, не засек. - Он разводит руками. - Не имею привычки.
      - Когда проводник убирал стаканы, вы уже спали?
      - Ах да, совсем упустил. После чая я решил совершить нечто вроде вечернего моциона. Зашел к проводнику, поболтал с ним, так сказать, на вольные темы, а уж потом пошел к себе.
      - Рубина, конечно, не видели?
      - Только мельком. - Лисневский изящным щелчком сбивает невидимую пылинку с лацкана пиджака. - Он направлялся к себе, но, откровенно говоря, у меня не было ни малейшего желания общаться с этим типом.
      - Кто, кроме вас, играл в карты?
      - Рубин, Эрих и Тенгиз.
      - А кто присутствовал при этом?
      - Квасков и мой сосед Жохов.
      - В каком купе едет Квасков?
      - Володя? В пятом
      - Скажите, Родион Романович, почему вы не пошли вместе со всеми в ресторан?
      - Я, знаете ли, поиздержался за время отпуска. В настоящее время, что называется, стеснен в средствах.
      - Понятно. Ну, а в период между десятью и одиннадцатью никуда из купе не отлучались?
      - Спал как сурок. - Он натянуто улыбается, но тут же улыбка сбегает с его лица, и, подавшись вперед, он проникновенно заглядывает мне в глаза: - Я вас очень прошу, бога ради, не вмешивайте вы меня в эту историю. Поверьте, что я не имею к ней ни малейшего отношения.
      - А кто имеет? - спрашиваю я тем же тоном. - Может, подскажете? Время-то позднее.
      Он выпрямляется, и мы некоторое время слушаем перестук колес, думая каждый о своем.
      Когда я выхожу, на щеках "Водиона Вомановича" горит яркий румянец.
      Один час десять минут
      --------------------
      Мои попытки сдвинуть с места оконную раму ни к чему не приводят. А жаль - глоток свежего воздуха мне бы не помешал.
      Выхожу в коридор и стучу в пятое купе.
      - Квасков? - спрашиваю у заспанного мужчины, появившегося на пороге.
      - Так точно, - отвечает он, массируя веки пальцами. Владимир Квасков.
      - Разрешите войти?
      - Конечно, - он пропускает меня в купе.
      Постель смята - хоть один человек в вагоне спал спокойно. На откидном столике стоит початая бутылка "боржоми".
      - Где брали? - спрашиваю у Кваскова.
      - В ресторане. Хотите?
      - Не откажусь. Вы догадываетесь, по какому я поводу?
      - Догадываюсь, - отвечает он.
      - Расскажите, чем вы занимались между девятью и одиннадцатью часами вчера вечером?
      - Одну минуту, дайте припомнить. Значит, так - до девяти смотрел, как в восьмом купе играли в преферанс. Что дальше? Пошел в ресторан ужинать. Сидел один. Минут через десять пришли соседи по вагону.
      Станислав Иванович и этот, что из Прибалтики.
      - Эрих?
      - Не знаю, кажется, Эрих Он посидел с полчаса и ушел, а мы остались. Так... Постойте, около десяти в ресторан пришел еще один Тенгиз из четвертого купе, но он сел отдельно. В одиннадцать мы со Станиславом Ивановичем вернулись в вагон. Не успел я раздеться, как услышал крики. Вышел узнать, что случилось. Оказывается, мужчина из восьмого купе разбился.
      - Не помните, с кем он ссорился во время игры?
      - Ну, поругался с Тенгизом и с тем... пижоном.
      - Лисневским?
      - Да, с ним. Назвал его мошенником - не знаю, почему. Я ведь за игрой не очень- то следил, сидел так, за компанию, от скуки. А с Тенгизом он сцепился из-за мандаринов, которые тот везет с собой.
      - Вы долгое время находились в ресторане со Станиславом Ивановичем. О чем говорили?
      - Это целая история. Станислав Иванович нашел у себя в купе зажигалку, вроде бы не свою, а этого... Рубина. Ну, закатил жене скандал, заподозрил, что, пока его не было. Рубин заходил к его жене. В ресторане только об этом и говорил. Обещал расправиться с ним, и жене своей угрожал, и всем на свете. Мне, знаете, даже надоедать стало, тем более что он солидно под градусом был, пива набрался, а пьяный человек, сами понимаете...
      - Почему же вы не ушли, как Эрих, например?
      - В том-то и дело. Он ведь попросил меня удержать Станислава Ивановича в ресторане как можно дольше.
      - Кто, Эрих?
      - Да.
      - А чем он это объяснил?
      - Сказал, что нехорошо получится, если Станислав Иванович в таком состоянии вернется в вагон. Начнет приставать к пассажирам, скандалить...
      На короткий промежуток времени я перестаю слышать Кваскова. Все, что касается Янкунса, вдруг выстраивается в одну логическую цепь. Оказывается, в ресторан пошли не втроем, а сначала Квасков, а уж за ним Эрих с Жоховым. Следовательно, Эрих привел Станислава Ивановича, Эрих оставил - его на попечение Кваскова, Эрих попросил, чтобы тот задержал Жохова как можно дольше. Очень любопытно!
      - Вы знали Рубина раньше?
      - Вроде нет.
      - А других пассажиров?
      - Тоже.
      - Станислав Иванович не показывал вам зажигалку, ту, что нашел у себя в купе?
      - Нет, не показывал, но я видел ее во время игры. Она лежала на чемодане, и все прикуривали от нее.
      - Это была зажигалка Рубина?
      - Откуда же я знаю чья она. Может и его, но пользовались ею все курящие.
      - Вы выходили из ресторана между десятью и одиннадцатью?
      - Да на пару минут. Вместе со Станиславом Ивановичем. Он, я уже говорил, был сильно пьян, и я отвел его в туалет.
      Я желаю Кваскову спокойной ночи и выхожу в тамбур.
      Сержант - его зовут Сережа - ни о чем меня не спрашивает, но я вижу, что ему не терпится узнать продвинулся ли я за полтора часа непрерывных поисков.
      Что ж можно и рассказать.
      - Попробуй-ка решить такую задачку возвращаются из отпусков семь человек. Друг с другом не знакомы, но в пути завязываются какие-то отношения разговоры, мелкие ссоры, карты ужин в ресторане. И вдруг одного из них находят мертвым.
      - Я читал этот детектив, - прерывает меня сержант. - В Англии дело было.
      - Да ну?! И ты значит решил, что в поездах убивают только англичан?
      - Да нет, - смущается он.
      - Ладно, слушай дальше, - продолжаю я. - Смерть наступила от раны нанесенной тупым предметом в висок. В десять вечера. Установлено что в вещах убитого кто-то рылся. Таковы факты. Теперь о пассажирах. Заметь, Сережа ни одного англичанина все наши. В четвертом купе...
      О том кто едет в четвертом купе я сказать не успел.
      В вагоне раздается душераздирающий женский крик.
      Мы выскакиваем в коридор и бежим к седьмому купе у которого стоит Жохов. Его белое лицо выражает крайнюю степень испуга. Увидев меня, он делает шаг назад и шепчет едва слышно:
      - Я убил человека.
      На полу, обхватив голову руками неподвижно лежит Родион Романович Лисневский.
      Я нагибаюсь переворачиваю его на спину и вижу, как из его ладони выскальзывает инкрустированная серебром зажигалка.
      Веки Лисневского вздрагивают. Он приоткрывает глаза силится что-то сказать, но ему это не удается. Из уголка рта выкатывается тонкая струйка крови.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      ВИЗИТ ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ
      Один час тридцать минут
      ----------------------
      Я оставляю Лисневского на попечение сержанта, а Жохова увожу с собой в третье купе. Постепенно к нему возвращается присутствие духа. Он осмысленно смотрит на меня делает несколько судорожных вздохов и начинает говорить по привычке жестикулируя руками:
      - Мы легли спать... я уже заснул... вдруг слышу Танин крик... Меня как подбросило... вскочил... вижу мужчина... В купе темно лица не разглядеть. Я ударил что есть силы, он упал. Вы верите мне? - его рука прочертила в воздухе что-то, отдаленно похожее на вопросительный знак. Верите? Я не хотел, но жена... Она так сильно кричала... После того, что с нами со всеми было, нервы на пределе...
      - Я вам верю, - успокаиваю я Станислава Ивановича. - И потому постарайтесь сосредоточиться и припомнить, что происходило в восьмом купе во время игры в преферанс. Это очень важно.
      - Преферанс? - Жохов обеими руками гладит свой лысый череп. - Ах, преферанс... Я не играл. Я наблюдал... Вы серьезно интересуетесь?
      - Вполне, - заверяю его я.
      - Ну что происходило? Очко было по две копейки. Постепенно игра захватила игроки стали нервничать один мизер раз десять играли не говоря уже о восьмерных. Сели после обеда, а пуля была до пятисот. Закончили в девять. Не обошлось без эксцессов. Лисневский не снес карты играя в мизер а Виталий, когда разложили, заметил это и обозвал его мошенником.
      - А Тенгиз? - подсказываю я.
      - Да, да, Тенгиз. Когда стали подсчитывать, оказалось, что больше всех проиграл он. Тогда Рубин сказал: "У спекулянтов денег много не обеднеешь". Тенгиз взорвался. В общем, стычка была основательная, они ругались даже после того как все разошлись.
      - Что вы делали после, когда ушли из восьмого купе?
      - Во время игры все мы немного выпили и когда я вернулся к себе повздорил с женой и решил пойти в ресторан, тем более что меня пригласил туда Эрих. Там мы подсели к Кваскову и пробыли до самого закрытия. Верней Эрих через полчаса ушел, а мы с Квасковым остались.
      - Вспомните о чем вы говорили?
      - О разном, - уклоняется от ответа Жохов.
      - Станислав Иванович, мне бы хотелось, чтоб вы были более откровенны.
      - Но я действительно не помню.
      - Вы о многом умалчиваете. Ведь вы угрожали Рубину. Ругались с ним. Положение более чем серьезное и мой вам совет - будьте правдивы.
      Он вскидывает руку очевидно, собираясь доказать что-то но тут же бессильно ее опускает. Возможно в этот момент он вспоминает о Лисневском.
      - Хорошо, слушайте. Когда я вернулся в свое купе, то увидел на столике зажигалку этого подлеца. Ну и вспомнил что во время игры он выходил на несколько минут из купе. Мне не оставалось ничего другого, как сделать вывод. - В его голосе появляется трещинка. - Если бы Таня хоть как-то объяснила мне эти совпадения. А она порола явную чушь. Про какую-то подругу, про подарок и это в то время, как я лично видел эту самую зажигалку в руках Рубина каких-то полчаса назад! Вы говорите что я с ним ругался. Да я обязательно поговорил бы с этим подонком, но к сожалению когда я хотел зайти к нему в купе, там был Тенгиз, Они кричали так что было слышно даже через стенку. Мне надоело ждать и мы с Эрихом пошли в ресторан. Да, я был зол на Рубина, но не помню чтобы угрожал ему расправой.
      - Станислав Иванович, а вы уверены что зажигалка от которой прикуривал Рубин и та которую вы нашли у себя в купе одна и та же? Может быть, вы ошиблись и они просто похожи мало ли одинаковых зажигалок? И почему вы думаете, что к вам заходил именно Рубин? Разве он один выходил во время игры?
      - Из купе выходил и Эрих, и Лисневскии - соглашается Жохов, - но зажигалка принадлежала Виталию я это точно знаю. Она очень понравилась Лисневскому и он спросил Рубина откуда у него такая красивая вещь. Тот ответил, что она досталась ему в наследство.
      Я вытаскиваю зажигалку, которая выпала из руки Родиона Романовича.
      - Это она?
      Станислав Иванович берет ее внимательно рассматривает и возвращает мне.
      - Как она к вам попала? Татьяна говорила мне, что она куда-то исчезла.
      - Я взял ее у Лисневского, а вот как она у него оказалась - не знаю. Может быть вы...
      - Понятия не имею. Когда я уходил в ресторан, то оставил ее на столе. Спросите у жены.
      - Ну что ж, дельный совет. При случае обязательно им воспользуюсь. А пока... Скажите почему все-таки вы. Зашли в восьмое купе?
      Он слегка вздрагивает.
      - Вернувшись из ресторана я зашел к себе. Моей жены в купе не было. Ну и... я подумал, может, она... может она в восьмом?
      - Там ее не оказалось, - закончил за него я. - И позже вы конечно спрашивали у нее, где она была в это время?
      - Да я спросил. Она сказала, что в туалете.
      - Значит, никакого шума в восьмом купе вы не слышали верно?
      - Вы меня правильно поняли.
      Я прошу Станислава Ивановича еще некоторое время оставаться на месте, а сам иду в седьмое купе.
      Один час сорок одна минута
      -------------------------
      Лисневский лежит на левой нижней полке. Голова его запрокинута, пестрый галстук приспущен и съехал в сторону.
      При моем появлении сержант встает и придвинувшись вплотную сообщает, что Родион Романович в сознании, но чувствует себя пока еще неважно.
      - Свяжитесь с бригадиром поезда, - тихо говорю я. Узнайте нет ли радиограммы от Волобуева. Ждите меня у проводника.
      Он уходит.
      - Ну-с, Татьяна Николаевна, - обращаюсь я к Жоховой, - вы ничего не хотите мне сообщить?
      - Лучше бы сказали, когда наконец закончатся эти безобразия?
      - Они закончатся когда вы начнете говорить правду. Вы утверждаете что Виталий Рубин был у вас в купе после девяти?
      - Да.
      - Уже после того как ваш муж ушел в ресторан?
      - Да после.
      - И кроме Рубина к вам никто не заходил?
      - Нет. Только он. Рубин искал зажигалку и подозревал что ее украл наш сосед.
      - Это она? - спрашиваю я, протягивая ей вещицу, которую уже опознал Жохов.
      - Она.
      - Значит к Лисневскому она могла попасть только от убитого?
      - Об этом спросите у него, - Татьяна Николаевна смотрит на Лисневского.
      - Вы выходили куда-нибудь в это время?
      - Нет, - отвечает Жохова.
      - А ваш супруг утверждает, что в двадцать три часа вернувшись из ресторана он не застал вас в купе.
      - Я выходила только на несколько минут - умыться...
      - Это неправда! - раздается голос Родиона Романовича. Он резко поднимается с полки и возмущенно выкрикивает: Она вас обманывает! Ее не было, не было! И зажигалку я взял не у Виталия... я вам все расскажу, только пусть она выйдет...
      Жохова покидает купе и плотно задвигает за собой дверь.
      - Все началось с этой проклятой зажигалки, будь она неладна... - продолжает он. - Вещь оригинальная и очень подходит к моему портсигару. Смотрите...
      Лисневский достает свой портсигар. Действительно, две эти вещи очень похожи, словно сделаны одним мастером - обе покрыты тонким, витиеватым узором из серебряной нити.
      - Я собираю подобные редкие вещицы, коллекционирую их. Захотелось приобрести и эту, но Виталий наотрез отказался, самому, говорит, нравится. Может, я все же уговорил бы его, но за картами мы поругались. Я сыграл невнимательно, и он обозвал меня мошенником. Потом, как вы знаете, все ушли в ресторан, а я остался. Нелепая ссора с Виталием меня, признаться, очень расстроила. Я пошел к себе, но там выясняли отношения супруги Жоховы. Мне же хотелось отдохнуть, расслабиться, и я решил перейти в другое купе. Проводник открыл мне второе, выдал постель. Я выпил чай, попытался заснуть, но ничего не получилось, и я пошел к проводнику. Вдруг вижу, как из седьмого куле вышел Виталий Рубин. Он вернулся к себе, в восьмое, а немного погодя в вагон с противоположной от меня стороны вошел Эрих. Он заглянул в восьмое купе, потом в седьмое. Оттуда появилась Жохова, и они вместе перешли в третье... Я решил перенести свои вещи, вернулся в седьмое купе и увидел на столике зажигалку... - Лисневский делает паузу. - Что тут объяснять? Стыдно... Поддался минутной слабости, соблазн был слишком велик... Я взял ее. И уже через пять минут пожалел об этом. Решил все же переговорить с Рубиным, упросить его продать мне эту вещь, а если откажет возвратить. Когда подошел к восьмому купе, услышал там голоса. Что было делать? Я постоял, подождал и вернулся к себе, отложив разговор до утра... Проснулся от криков Жохова. Вышел и увидел Виталия. Сами понимаете, тут было уже не до зажигалки. Потом появились вы, стали всех расспрашивать, я понял, что рано или поздно заинтересуются пропажей, ведь она принадлежала покойному. Я решил положить ее на место, постучал в седьмое купе, но мне никто не ответил. Дверь оказалась незапертой. Я подумал, что Жоховы спят, и вошел. Но не успел я и шага сделать, как раздался крик, а дальше ничего не помню - потерял сознание...
      Возбужденный собственным рассказом, Лисневский заканчивает гораздо увереннее, чем начал:
      - Теперь вы все знаете, судите сами. Конечно, я виноват, так порядочные люди не поступают. Поверьте, никакого отношения к несчастному случаю с Рубиным я не имею...
      Если он рассказал правду, а похоже, что так оно и есть, то многое меняется. Очень многое! Значит, Янкунс не был в восьмом купе в двадцать два часа! Но кто же в таком случае там был?! Чьи голоса слышал Лисневский?
      - Вы уверены, что человек, с которым Жохова ушла в шестое купе, был именно Эрих, а не кто-то другой?
      - Не в шестое, а в третье, - не ловится в мою западню Родион Романович. - Несомненно, это был он. Зрение у меня хорошее. С Татьяной Николаевной был Эрих. И вошли они в третье купе.
      Звучит довольно категорично, быть может, даже слишком.
      - Еще вопрос. Вы видели, как Эрих вошел в вагон. Заходил он к себе в купе или только заглянул?
      - Нет, только заглянул, потом сразу в седьмое, а оттуда, уже вместе с Татьяной Николаевной, ушел в третье.
      - Он вас не заметил?
      - Исключено. Я стоял у поворота...
      Один час пятьдесят две минуты
      ----------------------------
      Татьяна Николаевна успела подкрасить губы и наложить новый слой пудры. Она просит у меня сигарету, разминает ее, и я замечаю, как мелко подрагивают ее пальцы.
      - Задавайте свои вопросы, я устала и хочу спать, говорит она глухо, разгоняя рукой табачный дым.
      - Я тоже. Поэтому давайте говорить начистоту. Это в наших общих интересах.
      - Я уже все сказала.
      - Все, кроме главного. Вы скрыли свои отношения с Эрихом Янкунсом. Простите, но нам придется обсудить и этот вопрос.
      Она не подает вида, что удивлена. Сделав несколько глубоких затяжек, тушит окурок, растирая в пепельнице тлеющие крошки табака.
      - Теперь мне все равно... Зачем скрывать, в конечном счете, это всегда обходится дороже... Наш брак со Станиславом Ивановичем не сложился. Мне было восемнадцать, а ему за тридцать. Я была наивна, он упрям и энергичен. Конечно, он мне нравился, и на первых порах все шло вроде хорошо. Но вскоре я поняла, что его упрямство граничит с глупостью забота обо мне - с эгоизмом. Детей у нас нет. Жили вместе, а фактически врозь. Я стала раздражительной сварливой Он тоже что- то чувствовал, но делал вид, что все нормально. В конце концов, совместная жизнь стала невыносима и я ему все сказала. Мы решили не торопиться попробовать что-то склеить исправить. Договорились поехать вместе отдыхать надеясь на новое сближение но ничего не получилось. Он еще больше отдалился от меня. А может это я отдалилась не в этом суть. Как-то на пляже, когда он увязался за подвыпившей мужской компанией ко мне подошел Эрих. Мы сразу нашли общий язык. Он был мягок ненавязчив предупредителен. Я так отвыкла от всего этого, что не задумываясь согласилась на встречу. Понимала, что поступаю легкомысленно, что он моложе меня, что нас со Станиславом все еще связывают прожитые годы, но не смогла отказать. Эрих воспринимал нашу встречу не как приключение, а как что-то серьезное пожалуй даже слишком серьезное.
      Дверь плавно отодвигается и в купе заглядывает Жохов. Он смотрит на меня потом на жену и исчезает так же бесшумно как появился.
      - Когда пришло время отъезда, - продолжает Татьяна Николаевна. - Эрих решил ехать вместе с нами и взял билет в наш вагон несмотря на мои просьбы не делать этого. Он обещал, что будет осторожен. И не сдержал слова. Дождался удобного момента зашел ко мне. Муж в это время был в соседнем купе с картежниками. Эрих стал умолять о последнем свидании говорил, что нам надо проститься. Я снова не смогла ему отказать, но про себя решила - это свидание должно стать последним. Вскоре пришел Станислав Иванович. Он обнаружил зажигалку - я не заметила, как Эрих оставил ее на столе - устроил сцену, накричал, стал грозиться, что посчитается с каким-то Виталием, которого я вообще не знала. Мне не удалось его успокоить он так и ушел вне себя от ревности, а через несколько минут в купе появился тот самый Виталий. Он о чем-то спрашивал, искал свою зажигалку интересовался где наш сосед, но я была в таком состоянии что ничего толком не поняла и выпроводила его. Почти следом за ним пришел Эрих. Он успокоил меня сказал, что Жохов в ресторане под присмотром надежного человека, а нам лучше всего поговорить на нейтральной территории. Мы ушли в третье купе. Пробыли там долго пока не услышали в коридоре голос мужа. Эрих вышел первым, я за ним.
      Два часа девять минут
      --------------------
      С помощью Татьяны Николаевны и Родиона Романовича я установил еще одно алиби Янкунс не был в восьмом купе в двадцать два часа. Он вместе с Жоховой находился в третьем. И Лисневский и Жохова не очень удивили меня рассказав об этом. Они скорей подтвердили то, что до сих пор было предположением догадкой. Но кто убил Рубина? С какой целью? Вопросы оставались и мне необходимо ответить на них сегодня. Точки над "i" предстоит поставить в оставшиеся часы - завтра в моем распоряжении останутся только фамилии, адреса, номера телефонов.
      Я выхожу в коридор стучу в нужную дверь жду когда ко мне выйдет Янкунс.
      - Спали? - спрашиваю у него.
      - Нет.
      - Как получилось, что вы оставили зажигалку в восьмом купе?
      Эрих как и следовало ожидать молчит и мне приходится сказать, что я знаю о его отношениях с Татьяной Николаевной. Он смотрит на меня без всякого выражения и едва слышно говорит:
      - Я вышел во время игры, чтобы повидаться с ней. Перед этим закурил и автоматически прихватил зажигалку с собой, а у Татьяны забыл ее на столе.
      Я иду в служебное купе и застаю там Сережу.
      - Радиограмма, - докладывает он. - Только что получили.
      Разворачиваю читаю:
      "...ОСМОТРОМ ВЕЩЕЙ РУБИНА ВИТАЛИЯ ФЕДОРОВИЧА
      УСТАНОВЛЕНО ЧЕМОДАН, ИЗЪЯТЫЙ ПРИ ОСМОТРЕ
      МЕСТА ПРОИСШЕСТВИЯ ИМЕЕТ ДВОЙНОЕ ДНО ИЗ
      ТАЙНИКА ИЗВЛЕЧЕНЫ ДЕНЬГИ В СУММЕ 24.437
      РУБЛЕЙ КУПЮРЫ РАСКЛЕЙКА И СУММА СОВПАДАЮТ
      С ДАННЫМИ ВЧЕРАШНЕЙ ОРИЕНТИРОВКИ ОБ
      ОГРАБЛЕНИИ УСТАНОВЛЕНО ТАКЖЕ ЧТО КРОВЬ
      НА ВЕЩАХ ИЗ ЧЕМОДАНА И ПОСТЕЛЬНОМ БЕЛЬЕ
      СОВПАДАЕТ С КРОВЬЮ РУБИНА В.Ф.
      ПОКА ВСЕ, ЖЕЛАЮ УДАЧИ. ВОЛОБУЕВ"
      И в конце: "ЗВОНИЛ ПОРЯДОК".
      Маленький листок содержит ценнейшую для меня информацию становится известен мотив убийства. Преступник рылся в вещах покойного в поисках денег. Ориентировка о которой идет речь в радиограмме была скупа и лаконична. Двое суток назад при выезде с последней точки инкассатор Государственного банка был убит, шофер машины тяжело ранен. Грабителей было двое, вооружены огнестрельным оружием. Никаких примет в сообщении местного отдела внутренних дел не приводилось.
      Мы с сержантом выходим в тамбур
      - Ты читал радиограмму? - спрашиваю я.
      Он утвердительно кивает.
      - Ну и какие соображения?
      Он трет свой курносый нос - вид у него бодрый и я немного ему завидую.
      - Уверен, что Рубина убили из-за денег.
      - Гениально. Это тоже из английского романа?
      - Есть хотите? - спрашивает Сережа. - Я у бригадира булочки достал и сыра кусок. Не очень свежий, но есть можно.
      И вдруг меня осеняет! Я вспоминаю - ресторан! Ну конечно же ресторан! Это же так просто...
      Стоп. Никакой спешки. Надо быть предельно внимательным и не совершить ошибки. Сейчас главное - не спугнуть убийцу...
      Мы с сержантом проходим по пустому коридору в конец вагона я открываю тяжелым ключом дверь между вагонами и мы попадаем в просторный салон где в полумраке белые скатерти и стеклянная посуда на пустых столах выглядят непривычно и даже жутковато.
      Стучу в обитую белым пластиком дверь и слышу в ответ возмущенный женский голос. Прошу открыть и называю себя.
      На пороге появляется девушка. Она поправляет волосы и запахивает на груди халат.
      - Скажите, кто обслуживал посетителей вчера между девятью и одиннадцатью часами?
      - Я обслуживала, - отвечает она и пытается шутить. - А что обсчитали, что ли кого?
      Я прошу ее выйти со мной в салон. Мы устраиваемся за ближайшим столиком.
      - Как вас зовут?
      - Лида.
      - Скажите, Лида много было посетителей вчера вечером?
      - Нет человек десять - двенадцать. А что случилось?
      - Постарайтесь вспомнить, обслуживали ли вы двух мужчин один невысокий лысый лет под шестьдесят, он еще много выпил, а второй - в сером костюме и галстуке вишневого цвета.
      - Кажется я знаю о ком вы говорите. Они заказали по отбивной и бутылке пива, потом еще несколько раз заказывали пиво. Один был в сером костюме, а другой маленький все руками размахивал. Сидели до закрытия.
      - А когда вы закрывали?
      - Зал начали освобождать без четверти одиннадцать.
      Я подробно описываю ей Эриха и Лида подтверждает, что видела его, но когда он ушел, не заметила.
      - Может быть, заметили еще одного посетителя полный такой с усами, он пришел около десяти?
      - Он сидел вот за этим столиком. - Лида разглаживает ладонью скатерть на столе за которым мы расположились. - Я ему замечание сделала - в майке пришел и в спортивных брюках у нас так не принято.
      - Майка с волком?
      - Ага, "Ну, погоди!"
      - Так вы его не впустили?
      - Впустила. Посетителей немного, а план делать надо. Я и обслужила.
      - Он никуда не выходил?
      - Кажется нет. Точно сказать не могу, не заметила.
      Два часа двадцать три минуты
      ---------------------------
      Я возвращаюсь в свои вагон подхожу к восьмому купе, осторожно открываю дверь и вхожу стараясь не наступить на очерченный мелом контур.
      Прошла минута и двадцать семь секунд
      По двойному стеклу, оставляя за собой змеящиеся неровные бороздки, ползут капли. Там за окном снова идет дождь.
      Я выхожу и иду по мягкой дорожке в тамбур где меня ждет Сережа.
      - Ну как, товарищ капитан? - спрашивает он почти шепотом. - Есть новости?
      - Навалом - вполголоса отвечаю я. - Слушай сержант внимательно. Отопри девятое купе - да так, чтоб ни одна душа не слышала. Приведи ко мне сюда пассажира из второго купе и проводника. С ними будь особенно осторожен - чтобы ни единого шороха. Сможешь?
      - Конечно.
      - Ну дуй...
      Не знаю, что говорил им мой помощник, но и Гаврилыч и Лисневский возникают передо мной неслышно точно привидения и не произносят ни звука. Я коротко объясняю задачу после чего сержант, а за ним Гаврилыч уходят в девятое купе. Родион Романович задерживается пытается что-то сказать, но я слегка подталкиваю его в спину и посылаю вслед за ними.
      Коридор по-прежнему пуст. Ощущение, что пассажиры давно спят, но я знаю, что это не так. Где-то за одной из этих дверей притаился человек которого я ищу.
      Осторожно прикрываю за собой дверь и сажусь слева ближе к перегородке отделяющей нас от восьмого купе
      Во тьме едва проглядывается грузная фигура Гаврилыча. Лисневский сидит рядом, а сержант - у двери, в позе человека, готового в любую минуту к прыжку.
      Три часа тридцать семь минут
      ---------------------------
      "Конечно же, - думаю я, - он решил, что риск слишком велик и давно спит. А утром, когда состав загонят в тупик, он спокойно..." Я не успеваю закончить свою мысль.
      Какой-то звук доносится сквозь перегородку. Напряженный до предела слух старается уловить еще хотя бы один шорох. Тщетно. Никто из сидящих не подает признаков беспокойства. Неужели показалось?.. Так или иначе, надо принимать решение. Если сейчас блокировать восьмое купе, а там никого не окажется - вся моя затея летит к чертям. Если же преступник там, а мы будем ждать и дальше, то можем его упустить.
      Еще раз взвешиваю все "за" и "против".
      Нет, надо ждать.
      Бесшумно придвигаюсь вплотную к перегородке. Кожей лица ощущаю ее шершавую поверхность, прижимаюсь к ней, выжидаю, затаив дыхание. Мгновение спустя отчетливо слышу, как по стенке ящика под нижней полкой провели рукой. Потом осторожно закрыли крышку...
      Он там! На этот раз никаких сомнений.
      Выпрямляюсь. Достаю из наплечной кобуры пистолет, снимаю его с предохранителя. Вижу, что сержант последовал моему примеру.
      Мы выходим в коридор, Сергей, обойдя меня справа, стремительным рывком отодвигает дверь восьмого купе. В образовавшемся проеме темно.
      - Сопротивление бессмысленно! - слышу я свой собственный голос. - Поднимите руки и выходите!
      Секунды тянутся долго, очень долго. Затем раздается звон разбитого стекла. Вместе с порывом холодного воздуха из купе вылетает короткая, как блеск молнии, вспышка. Потом резкий звук выстрела Одновременно с сержантом бросаюсь вперед, в темноте натыкаюсь на чью-то спину. Толчок от второго выстрела отдается в моем теле. Пуля с визгом рикошетит о металл, вспарывает обшивку.
      Свет заливает купе, и я встречаю яростный взгляд лежащего на полу Кваскова...
      Три часа пятьдесят пять минут
      ----------------------------
      Сержант, успевший надеть на Кваскова наручники, протягивает мне паспорт, бумажник, ключи. Пистолет лежит на откидном столике. Рядом - пустая обойма и четыре желтых тупорылых патрона. Сам Квасков сидит напротив, рассматривая свои порезанные стеклом руки. Его узкое лицо лоснится от пота, опухшие веки почти полностью закрывают глаза, оставив узкие, как амбразуры, щели - как видно, сержант немного перестарался.
      Он молчит, и говорить приходится мне:
      - Вчера в двенадцать часов десять минут вы вместе со своим сообщником Виталием Рубиным сели в пятый вагон скорого пассажирского поезда. Рубин вез с собой деньги, которыми вы два дня тому назад завладели, совершив разбойное нападение на инкассаторскую машину...
      Смотрю на реакцию Кваскова. Он все так же молчит, спрятав лицо в ладони.
      - Я могу только предполагать, но, кажется, вы с Рубиным не поделили деньги, он пытался скрыться с выручкой, чтобы присвоить себе вашу долю.
      - Законную долю, - вставляет Квасков.
      - Весь день вы искали возможность поговорить с сообщником наедине, но он избегает вас. Рубин специально затеял игру в своем купе, он делает все, чтобы окружить себя людьми. Конфликтует с Чаурия, ищет ссоры с Лисневским... Вы терпеливо ждете. Идете в ресторан. Туда же приходят Эрих с Жоховым, а потом и Чаурия. Около десяти вечера Эрих уходит. Следом за ним выходите и вы. Ведете Жохова в туалет, а сами, оставив его там, возвращаетесь в вагон. Заходите к Рубину. Он один. Происходит короткий разговор. Он грубо отказывает вам, не хочет делиться. Вы возмущены поведением сообщника и...
      - Неправда, - снова прерывает Квасков, но по выражению его лица я вижу, что мой рассказ близок к истине. - Я не убивал его. Он вообще не хотел говорить со мной, ударил в лицо... Я удержался на ногах и тоже его толкнул. Он не ожидал толчка, потерял равновесие и ударился головой сначала об откинутую верхнюю полку, а затем об острый угол стола. Когда я нагнулся над ним, все было кончено...
      - Продолжайте, пожалуйста, Квасков.
      - Нечего мне продолжать, - огрызается он.
      - Вы не рассказали, как рылись в вещах убитого.
      - А зачем мертвому деньги? - скривился он.
      - Вы не нашли их. Перебрали все вещи, но время шло, и вы испугались, что вас застанут. Вышли, вымыли руки и вернулись в вагон-ресторан. На все это ушло меньше десяти минут. Жохов был еще в туалете. Вы увели его за столик и просидели там до закрытия. А ночью решили продолжить поиски.
      - Этой глупости никогда себе не прощу...
      Сержант протягивает мне протокол, а я совсем некстати вспоминаю о булочках и куске сыра, которые он раздобыл у бригадира поезда. Не очень свежие, но есть можно...