Тофик забрался наверх и укрылся за спасательной шлюпкой прямо над нашими головами. Заметил я его чисто случайно: Нина вытащила зеркальце, и на его поверхности на миг отразилась желтая майка с зеленым кантом по рукавам - второй такой на судне не было.
      "Ассоль" сбавила обороты. Описав плавную дугу, она приближалась к причальной стенке, сплошь увешанной старыми автомобильными покрышками.
      Мягкий толчок, и на берег полетели канаты. Выдвинули трап. Началась посадка.
      Я почувствовал, как напряглась в моей ладони рука Нины.
      - Идем? - спросила она вполголоса. Я не говорил ей о Шахмамедове, но, видно, она догадалась, что наши перемещения по кораблю совершались неспроста.
      - Успеем.
      Здесь выходили человек шесть-семь, вошла одна девушка. Вахтенный, не глядя, надорвал ее билет и взялся за поручни, собираясь убрать сходни.
      - Постой, друг. - Я пропустил Нину вперед и следом за ней быстро сошел на пристань.
      За спиной лязгнули дверцы. "Ассоль" плавно отвалила от причала.
      Полоска воды все увеличивалась, отдаляя нас от владельца желтой майки с зеленым кантом по рукавам. Кстати, его на верхней палубе видно не было очевидно, бежал вниз, кроя меня на чем свет стоит, но это было уже его личное дело.
      Мой отчет украсила следующая пометка:
      15.52. Ушли от наблюдения.
      Санаторий стоял на пригорке. Вероятно, когда-то его территория была обнесена забором, от которого с той поры осталось несколько литых чугунных ячеек по обе стороны от входа.
      Под стать им была и арка, и лавки на тяжелых гнутых ножках, и старая, но добротная лестница с пузатыми стойками балюстрады, тщательно отреставрированная и выкрашенная белой масляной краской.
      По этой лестнице мы поднялись к трехэтажному зданию, где, судя по вывеске, помещались администрация и процедурные кабинеты. Поодаль на газоне паслись не то бронзовые, не то "под бронзу" олень с олененком.
      Внутри царила стерильная тишина, а чтобы мы ненароком ее не нарушили, полы выстелили толстыми ворсистыми дорожками.
      - Вы не подскажете, в каком корпусе искать отдыхающего Пасечника? спросил я у строгой усатой женщины, сидевшей под табличкой "дежурный регистратор".
      - Зачем он вам?
      Я растерялся.
      - А разве это имеет значение?
      - Имеет, - отрезала она, выразительно покосившись на мою сумку. Здесь лечебное заведение, у нас режим, и я обязана оберегать покой своих больных.
      Вот, значит, куда подевались недостающие ячейки от забора!
      - Видите ли, он мой дядя. Мы с сестрой отдыхаем тут неподалеку и хотим с ним повидаться. Если он узнает, что мы были тут и не зашли проведать, у него откроется язва, а то и еще что похуже. Так уже было однажды, в прошлом году. Его еле откачали...
      Она смерила холодным взглядом сначала меня, потом Нину, но журнал все-таки открыла.
      - Как его имя и отчество?
      - Валерий Федорович.
      Дежурная полистала свой гроссбух, нашла нужную запись.
      - Вы опоздали, - сказала она подчеркнуто бесстрастно. - Пасечник Валерий Федорович закончил курс лечения и первого октября выехал по месту жительства.
      Ниточка, с помощью которой я надеялся проверить свою идею с ныряльщиком, оборвалась. Правда, оставалась еще одна.
      - Скажите, пожалуйста, а Аксенова Ирина Николаевна, она еще у вас?
      - Это тоже ваша родственница? - ядовито осведомилась дежурная.
      Трудно сказать, что ею руководило: бдительность или мания величия не исключено, что и то и другое вместе.
      - Вы угадали, она моя тетя. Если нужны доказательства, я готов их представить вашему главному врачу. Где он у вас помещается?
      Дежурная пошевелила усами, но, пересилив себя, зашелестела страницами.
      - Аксенова выехала позавчера.
      И вторая ниточка оборвалась.
      Так всегда: лишь только удается найти ключ и открыть дверь, как за ней сразу же обнаруживается следующая. Я тянул с поездкой, потому что внутренне не был готов к встрече с последними свидетелями, видевшими Кузнецова живым, и вот теперь, когда один-единственный вопрос мог разрешить все сомнения, мне некому его задать.
      16.37. Установлено, что Пасечник В. Ф. и Аксенова И. Н. выехали из санатория.
      3
      Солнце прошло уже две трети пути. Удлинились тени. В проемах между деревьями голубой ширмой висело море, и кто-то прятавшийся за горизонтом двигал по его кромке игрушечные кораблики.
      Всю дорогу до пристани я думал о ловце рапановых раковин. Идея, которую он мне подсказал, нуждалась в проверке. Я почти не сомневался, что Пасечник, застань мы его на месте, подтвердил бы мою догадку, но он уехал. Значит, надо было искать другой способ проверки. И я его нашел. В первый момент он показался чересчур жестоким по отношению к Нине, но иного выхода у меня не было.
      - Ты бывала здесь раньше? - спросил я, когда мы спустились к причалу.
      - Нет.
      - Ты не против, если мы пройдемся вдоль берега? А домой вернемся автобусом, тут неподалеку должно быть шоссе.
      - А как же фестиваль? - спросила Нина. - У нас билеты на восемь.
      - Успеем.
      Она пожала плечами, и мы свернули вправо, взяв направление на дикий пляж.
      Впереди, километрах в полутора, в море выступал мыс. Туда мы добрались довольно быстро. Дальше берег обрывался, и пришлось брести по колено в воде. Потом пошла узкая полоска, уставленная крупными валунами, потом валуны кончились, и склон горы стал более пологим.
      Через час с четвертью мы были у цели.
      Я помнил эту местность по фотографиям, только в натуре она выглядела еще пустынней. Действительно, дикий пляж - другого названия не подберешь. Два недостроенных волнореза, кучи нанесенных штормом водорослей, покосившаяся кабинка раздевалки.
      Даже море здесь было другим, более первобытным, что ли. Покрытое мелкой рябью, сейчас оно не радовало и не влекло, как прежде, скорей пугало, будто было живым существом, неприступным, холодным, готовым защищать свою тайну.
      Переправившись через речушку, мы остановились у гладко отполированной коряги.
      Примерно в этом месте семнадцать дней назад нашли личные вещи Сергея: одежду, платок, сигареты со спичками и горсть монет - все, что после него осталось.
      Я повесил сумку на сучок и скинул сандалии. При мысли, что придется лезть в воду, по коже пробежал холодок, но идти на попятную было поздно.
      - Уйдем отсюда, - неожиданно сказала Нина. Наверно, ей передалось мое состояние.
      - Ты забыла про запись, - напомнил я, стягивая с себя рубашку. Сейчас окунусь, послушаем пленку и...
      - Прошу тебя, уйдем!
      - Почему?
      - Не нравится мне здесь.
      - Ерунда, роскошное место... - Я отвернулся, чтобы не видеть выражения ее глаз, и с разбегу бросился в воду.
      Отплыв подальше, я лег на спину и подождал, пока восстановится дыхание.
      Нина стояла на берегу у самой воды. Она не отрываясь смотрела в мою сторону. Я не различал ее лица - мы были слишком далеко друг от друга, но чудилось, что она смотрит с тревогой и осуждением.
      Меня вдруг взяли сомнения и неудержимо потянуло назад. "Для чего ты все это затеял? - ломая традицию, спросил я у своего двойника. - Для чего стараешься? Для дела? Но оно практически закончено. Для себя? Для Нины? Но даже в случае удачи это не принесет облегчения ни тебе, ни ей. Вернись, пока не поздно, чего тебе не хватает?"
      Он молчал, и я ответил за него: "Правды". То, что собирался сделать, тоже было борьбой за правду, ведь каждый борется за нее по-своему.
      Я вскинул руки, набрал полные легкие воздуха и нырнул в зеленую, пронизанную солнцем толщу воды.
      Ловец рапанов держал дыхание три с половиной минуты. Это наверняка не предел, но требует тренировки и опыта. У меня его не было, поэтому я решил сэкономить на скорости и что есть мочи припустил к волнорезу.
      Мысли работали четко - я и не знал, что под водой так хорошо думается. Одно плохо - запас воздуха был небеспредельным.
      Вскоре появился звон в ушах и стало давить в виски.
      До волнореза было метров двадцать пять, больше половины этого расстояния осталось позади. Если я рассчитал правильно, в момент, когда поднимусь на поверхность, Нина будет плыть мне на выручку. Сейчас она находилась в положении Пасечника, точь-в-точь. Условия были те же самые, не совпадало только время, но это даже на руку...
      На исходе второй минуты я начал задыхаться.
      Боль в висках сделалась невыносимой, а в ушах гремели колокола. В груди, корчась от нехватки кислорода, билось и рвалось наружу сердце. Это был предел. Еще секунда, и в легкие, заполняя пустоту, хлынула бы морская вода, но тут, словно в награду за муки, мои ладони уперлись в покрытую мхом поверхность.
      Нины на берегу не было. Рассекая воду, она мчалась к тому месту, где видела меня в последний раз.
      Я хотел закричать, но из горла вырвался хриплый клекот. Пальцы посинели, как у утопленника, а перед глазами вспыхивали и гасли оранжевые круги.
      Кое-как я вскарабкался на скользкий от слизи бетон волнореза и замахал руками.
      18.10. На диком пляже близ санатория имени Буденного мною воспроизведены обстоятельства, при которых была найдена одежда Кузнецова С. В.
      Считаю, что вечером семнадцатого сентября погибший на пляже вообще не находился. Дело, по всей видимости, происходило так: после совершения ограбления преступник (сообщник Кузнецова) привел кассира в бесчувственное состояние, увез его с места преступления и убил. Затем привез вещи на пляж с целью инсценировать несчастный случай. Не исключено, что вещи подброшены еще шестнадцатого, а спустя сутки отдыхающий санатория Пасечник В. Ф. со своей спутницей натолкнулся на сложенную у берега одежду, увидел человека, барахтавшегося в воде, и в темноте (21 час) принял его за утопающего, в то время как это был ныряльщик, случайно оказавшийся в этом районе пляжа.
      Неизвестно, что подумала Нина по поводу моей выходки. Похоже, поверила, что я просто не рассчитал силы и едва не пострадал от собственной неосторожности. Это было очень недалеко от истины, так что разубеждать ее я не стал. Мы вернулись на берег. Нина заставила меня надеть рубашку и уложила под корягой, наскоро соорудив тент из полотенца. Я все еще не пришел в себя после заплыва и потому не сопротивлялся - лежал притихший, завороженный теплом, исходившим от прогревшейся за день гальки.
      В нескольких шагах от нас сонно плескалось море. Пахло водорослями и хвоей от стоявшей неподалеку сосновой рощи. Солнце клонилось к горизонту. Возможно, я уснул, но сон был легким и очень недолгим: когда открыл глаза, Нина по-прежнему сидела рядом.
      - Знаешь, а мне здесь нравится, - сказал я, на этот раз вполне искренне.
      Разница и впрямь была велика. Одно дело находиться на месте преступления и совсем другое на заброшенном пляже, где никто никого не убивал. Теперь берег казался по-своему уютным, даже симпатичным, а море спокойным и ласковым.
      Нина промолчала - она осталась при своем мнении.
      Я достал из кармана камешек. Он подсох и стал почти белым. Природа придала ему безукоризненную форму, а три поперечные прожилки были расположены симметрично и сверкали, как дорогая инкрустация, врезанная в твердь искусным ювелиром.
      Нина взяла его у меня, подержала, рассматривая, и вернула. У нее были еще влажные руки, и камешек, смоченный морской водой, снова стал голубым.
      - Что-то есть хочется, - сказал я. - У нас печенья не осталось?
      - Нет, - односложно ответила Нина.
      - А который час?
      Она подвернула манжету рубашки и посмотрела на часы.
      - Без двадцати семь.
      - Ого! - Я приподнялся и сел, облокотившись о корягу. - Мы, кажется, опаздываем?
      - Если на такси, успеем. - Она повернулась лицом к заходящему солнцу и напомнила: - Ты хотел, чтобы я прослушала какую-то запись.
      Откровенно говоря, у меня пропало желание крутить пленку. Не вспомни о ней Нина, я бы, пожалуй, отказался от этой своей затеи.
      - Ты раздумал? - не оборачиваясь, спросила она.
      - Да как тебе сказать...
      - Ты меня жалеешь? Не надо, я же вижу, что тебе это тоже неприятно.
      - В общем-то, да...
      - Где она? В сумке?
      - В сумке.
      Она вытащила магнитофон, положила его рядом с собой и включила.
      Из динамика вырвалось стремительное аллегро из "Опасной игры" Алексея Козлова. От форсированного звука электросаксофона отдавало металлом. Он резал слух и был в явном разладе с разлитым в воздухе покоем.
      Наконец музыка оборвалась. Раздался щелчок и сразу за ним голос Кузнецова:
      "Посмотри, я правильно поставил на паузу?"
      Остальное было мне известно. Я слушал вполуха, попутно вспоминая четыре пункта, которые вывел ночью, сидя в беседке.
      Пункт первый: Кузнецов встречался с барменом 13 сентября.
      Пункт второй: Он пытался взять в долг деньги.
      Пункт третий: Бармен имеет кличку Виски и не любит, когда его так называют.
      Пункт четвертый: Виски склонял Сергея принять предложение Стаса.
      К ним стоило добавить пятый и, может быть, наиболее существенный: Кузнецов просил одолжить ему деньги не тринадцатого, а раньше тринадцатого он только напомнил о своей просьбе: "Ты не забыл, о чем мы говорили?"
      Коли так, выходит, Витек мог быть не первым и уж наверняка не последним, к кому Сергей обращался с подобной просьбой. Причем обращался к самым близким друзьям и тем, кому мог откровенно, без утайки, рассказать о долге, и о Стасе, и о плане, в котором ему предназначалась роль козла отпущения.
      Пойдем дальше.
      До тринадцатого нужной суммы у него не было. Это точно. Но оставалось еще целых два дня. Получается, что в эти-то два дня он и встретился с человеком, которому поведал о двери с английским замком, которого просил занять деньги и который...
      Я пропустил момент, когда закончилась запись.
      Из магнитофона неслись скрежещущие модуляции синтезатора. Я выключил его и, не вытаскивая кассеты, спрятал в сумку.
      Нина сидела, опустив голову. Ее лицо прикрывали мокрые, непросохшие пряди волос.
      - Сергей погиб из-за этого? - спросила она тихо.
      - Из-за этого тоже.
      - С кем он говорил?
      - С барменом из "Страуса", с тем, что приносил с собой спиртное, помнишь?
      Она не ответила.
      - Я не знала, что у него был долг.
      Со стороны гор пахнуло ветерком, и стало слышно, как в отдалении шумят сосны.
      Я застегнул рубашку.
      - Давай собираться. Уже поздно.
      Мы молча оделись и пошли к шоссе.
      По дороге впечатление от прослушанной записи немного улеглось, и Нина ответила на мои вопросы. Она повторила, что сегодня впервые узнала о долге, что своих друзей Сергей принимал, как правило, не дома, а в пристройке, что там они вели свои разговоры и там скорее всего и была сделана запись, которую я ей дал прослушать.
      - Он продавал что-нибудь из своих вещей в последнее время?
      - Насколько я знаю - нет.
      - Не заводил разговора о деньгах?
      - Нет. Мы вообще мало говорили. Это был полный разрыв, - сказала она. - Жили практически порознь: он в одной комнате, я в другой. Я готовила на двоих, оставляла ему еду, но мы почти не общались.
      - Это его устраивало?
      - Мы договорились, что я поживу до зимы. К Новому году мне обещали комнату в общежитии. Он это знал.
      - Скажи, кто мог занять ему крупную сумму денег?
      - Никто, - твердо сказала Нина.
      - А у кого он мог просить взаймы?
      - Мне, кажется, у любого. - Она подумала и уточнила: - Но, конечно, не такую большую сумму.
      - А какую?
      - Не знаю. У сослуживцев вряд ли. Может, у своих друзей? У того, толстого, или у Тофика. Но я уверена, что таких денег ему бы никто не дал.
      - Почему?
      - Ему нечем было возвращать, они это знали. А в лотерейный выигрыш верил только он один.
      - Но сам-то он мог надеяться, что ему дадут в долг?
      - Это на него похоже...
      * * *
      До центра мы добрались на попутной. Водитель не возражал подбросить нас до самого дома, но я попросил остановить на привокзальной площади: вспомнил, что мне не во что переодеться. Костюм и приличная пара обуви лежали в камере хранения.
      Там, как назло, толпилась очередь, и мы потеряли минут пятнадцать. Потом еще десять, пока ловили машину. К дому подъехали под сигналы точного времени.
      - Ничего, попадем на второе отделение, - сказал я, расплачиваясь с водителем.
      20.00. Вернулись на Приморскую.
      Улица к этому времени обезлюдела. Те, кому повезло с билетами, сидели сейчас в концертном зале, остальные смотрели фестиваль по телевидению. Из окон гостиницы доносились фанфары, возвещавшие о начале песенного марафона.
      Пока мы приводили себя в порядок, телевизор прогрелся, и на экране возникла сцена с двумя ведущими. Шло представление гостей и участников фестиваля.
      Нина надела длинное вечернее платье, сделала прическу.
      Я тоже переоделся - облачился в костюм, повязал галстук, навел глянец на туфли, хотя мама всю жизнь учила меня делать это в обратном порядке.
      В восемь сорок мы вышли из дома.
      Нина сунула было ключ под коврик, но передумала и положила в сумочку. Оставлять его было не для кого.
      Концертный зал "Юбилейный" находился слишком близко, чтобы пользоваться городским транспортом, но мы уже опоздали и решили срезать путь. Спустились до середины лестницы, что брала начало у "Лотоса", и свернули в боковую аллею, ведущую вдоль набережной. Однако там оказалось перекопано - прокладывали кабель, - и пришлось возвращаться.
      "Плохая примета", - подумал я, поднимаясь обратно к гостинице.
      Здесь было все так же пустынно. Швейцар покинул свой пост и украдкой потягивал пепси на террасе кафе. В глубине вестибюля светились телевизионные экраны.
      Когда мы проходили мимо телефонной будки, у меня зачесались руки страшно хотелось позвонить своим, посоветоваться, поделиться последними новостями, но это было запрещено. До конца моей изоляции оставалось три с половиной часа.
      Вскоре мы вышли на широкую площадь, посреди которой, топорщась зубчатой кровлей, высилась бетонная громада "Юбилейного" - самого большого в городе концертного зала.
      У входа шумела кучка опоздавших. Они осаждали билетершу, которая предусмотрительно спряталась за толстой, запертой на висячий замок решеткой.
      - Не просите, товарищи, зал переполнен, - механически повторяла она, как видно, не в первый раз. - Со всеми вопросами обращайтесь в дирекцию. Есть указание опоздавших не пускать. Видите замок?
      Против замка возразить было нечего.
      - А после антракта пустите? - спросил кто-то.
      - И после антракта не пущу.
      - Это безобразие! У нас билеты!
      - Не просите, товарищи, зал переполнен. Со всеми вопросами... - И все повторялось сначала.
      Примета начинала сбываться - шансов попасть в зал, кажется, не было.
      Мы с Ниной поднялись на смотровую площадку, бетонным козырьком нависавшую над крутым берегом.
      - Ну вот, я испортил тебе вечер, - сказал я.
      Она улыбнулась и легко коснулась моего плеча.
      - Посмотри, как красиво.
      Внизу, под нами, в мягком лунном сиянии искрилось море. Справа, на фоне фиолетового неба, темными силуэтами вырисовывались строгие шпили морского вокзала. Слева цепочками огней горел порт.
      Вскоре за ажурными решетками "Юбилейного" появилась нарядная публика. Закончилось первое отделение.
      - Не знаешь, где здесь служебный вход? - спросил я.
      - По-моему, за кассами, с тыльной стороны, - сказала Нина. - А что?
      Я снял с руки свой верный хронометр и опустил его во внутренний карман пиджака.
      - Пойдем попробуем прорваться.
      Мы пересекли площадь и обошли здание сбоку.
      У служебного входа стояло десятка два машин. Несколько таксистов, собравшись в кружок, травили анекдоты - оттуда то и дело раздавались взрывы дружного смеха. У самой двери, поглядывая в их сторону, прохаживался парень с красной нарукавной повязкой.
      - Послушай, друг, - обратился я к нему, - не скажешь, это здесь музыканты, что в фестивале участвуют?
      - Ну здесь.
      - Ты не вызовешь нам Вадима - флейтиста из оркестра?
      - Какого еще флейтиста?
      - Юрковского, - подсказала Нина.
      - Понимаешь, какая история, - снова вступил я. - Мы с ним на пляже сегодня познакомились, в шахматы играли, а когда он ушел, часы остались, вот эти. - Я вытащил из кармана "Полет". - Ну мы и хотим отдать. Часы вроде ценные. Может, подарок или память от любимой женщины.
      Дружинник с видом знатока взглянул на хронометр и согласился:
      - Часы недешевые, у меня такие были. Только позвать я его не могу, нельзя мне отсюда отлучаться. - И посоветовал: - А вы подождите, после окончания все артисты через эту дверь выходить будут.
      - Да не можем мы ждать, в том-то и загвоздка. Поезд у нас через час. - Я показал ему контрамарку. - Видишь, он нам и пригласительный дал, да мы не пошли. Уезжаем, какой уж тут фестиваль. Отсюда прямо на вокзал.
      Он взял контрамарку, осмотрел ее с обеих сторон и нашел, что она в полном порядке.
      - Да, дела...
      - Ну не оставаться же нам из-за этих часов: сам рассуди.
      - Ладно, - сдался он, - раз такой случай. Валяйте к своему флейтисту. Тут его один уже спрашивал, сказал, что брат, так я его тоже пропустил. Он поправил повязку. - Только уговор: по-быстрому, одна нога здесь, другая там. Пойдете по коридору и первый поворот налево - там оркестранты.
      - Спасибо.
      Мы прошмыгнули мимо. Я не стал уточнять, кого он пропустил перед нами, гораздо больше меня интересовало другое.
      - Как, ты сказала, фамилия Вадима? - спросил я, шагая вместе с Ниной в указанном направлении.
      - Юрковский. Ты разве не знал?
      - Нет.
      Мы свернули налево и чуть не столкнулись с тучным мужчиной, сильно напудренным, во фраке и крахмальной манишке. Кроме него, в коридоре стояли еще несколько курильщиков, но никто из них не обратил на нас внимания.
      Мы прошли дальше вдоль ряда одинаковых, отделанных коричневым пластиком дверей.
      Я пожалел, что не спросил, за какой из них можно найти Вадима, и уже остановился, собираясь постучать в первую попавшуюся, как вдруг дверь, мимо которой мы только что прошли, распахнулась, и, оглянувшись, я увидел Тофика.
      Схватив Нину в охапку, я отпрянул к стене. И вовремя. Из комнаты вслед за Шахмамедовым, опираясь на костыли, вышел Вадим.
      - Подожди, - крикнул он. - Я согласен.
      Видимо, Тофик остановился - я не видел его из-за прикрывавшей нас двери.
      - Ты сегодня работаешь?
      - Нет, нет! Ты меня не уговаривай. Три дня уговаривал, хватит! Я тебе так скажу: если не хочешь, это сделаю я! Понимаешь?! Сам сделаю!
      "Чего-чего, а горячности в нем не поубавилось", - мельком подумал я.
      - Хорошо. Подожди меня у служебного входа. После концерта...
      - Никакого концерта! Никакого после! Сейчас! Сию минуту! Мне надоело цацкаться с этой гадиной! Сегодня он от меня ушел, а завтра из города улизнет. Ты этого хочешь, да?! Этого?! Или сейчас, или...
      - Ладно, - перебил его Вадим. - Я попробую отпроситься, придумаю что-нибудь. Только сначала заедем ко мне, надо переодеться. Ты на машине?
      - Нет, не на машине.
      - Ничего. Поедем на моей. На, держи ключи. Жди, я скоро выйду.
      Я взял Нину под локоть и, шепнув "не оборачивайся", повел ее в конец коридора. Так было меньше риска, что нас обнаружат. Если бы после того, как закроется дверь, Тофику взбрело в голову оглянуться, он увидел бы нас в спину.
      Мы благополучно дотянули до конца коридора и свернули за угол.
      Только тут я перевел дух. Потом взглянул на Нину. Лицо у нее побледнело и было испуганным. Но времени для объяснений не оставалось.
      - Ни о чем не спрашивай, - сказал я. - Потом все поймешь.
      В ответ Нина беззвучно пошевелила губами.
      Я выглянул из-за угла.
      Вадим стоял в противоположном конце коридора и говорил о чем-то с напудренным толстяком в черной фрачной паре. Надо было переждать.
      В это время в проходе показался кто-то из оркестрантов. Повернувшись к нему спиной, я загородил собой Нину. Мужчина прошел мимо и, хохотнув, пропел густым басом:
      О, море в Гаграх! О, пальмы в Гаграх!
      Кто вас увидел, не забудет никогда...
      Голос стих за поворотом.
      - Не бойся, все будет хорошо, - сказал я.
      - Я не боюсь. - Страх в ее глазах и вправду исчез.
      - Сейчас мы зайдем к Вадиму. Постарайся держаться так, будто ничего не случилось.
      - Я постараюсь...
      Дальнейшее происходило быстро и как будто не с нами, а с кем-то другим, за кем я наблюдал со стороны, не в силах ни помешать, ни помочь, ни что-либо изменить в происходящем.
      Вадима мы застали укладывающим свою флейту в футляр - очевидно, его отпустили, - но, увидев нас, он отложил инструмент и, выслушав, повел лабиринтами переходов в зал, где перепоручил высокой седой женщине, которая после коротких переговоров пообещала посадить нас на приставные места сразу, как только начнется второе отделение. Вадим, в свою очередь, пообещал встретить нас после концерта, пожелал приятно провести время и, сославшись на строгость дирижера, удалился.
      Минут пять мы мозолили глаза седовласой контролерше, а потом, улучив момент, сбежали и пустились в обратный путь по закулисным лабиринтам.
      Плутая узкими коридорами, я лихорадочно соображал, что делать дальше, как предупредить своих, ведь они не знали, какой оборот приняли события. Дорога была каждая минута! К черту запреты, я готов был нарушить приказ и позвонить в розыск, да где сейчас найдешь телефон. И потом: попробуй растолкуй в двух словах, почему я считаю, что нельзя оставлять эту парочку без присмотра...
      Вадима мы нагнали у самого выхода. Он мелькнул в проеме и захлопнул за собой дверь.
      Счет пошел на секунды. Больше медлить было нельзя, надо было что-то решать. Я почти физически ощущал приближение развязки.
      Приняв решение, я двинулся в конец коридора.
      - Я с тобой! - Нина не отставала от меня ни на шаг.
      - Ты останешься здесь, - как можно тверже сказал я.
      Неизвестно было, во что выльется моя последняя попытка проникнуть в тайну смерти Кузнецова, но в любом случае я не имел права втягивать в это дело Нину.
      - Сейчас ты найдешь телефон и позвонишь по номеру, который я тебе дам. Скажешь, кто ты, и передашь разговор, который мы слышали. - Я назвал номер. - Запомнила?
      Она кивнула и отпустила мою руку.
      - Повтори.
      Нина повторила.
      - После того как позвонишь, немедленно возвращайся домой и жди. Все, иди.
      Я легонько подтолкнул ее в спину, выждал немного и открыл входную дверь.
      Пока мы мотались по закоулкам "Юбилейного", наступила ночь. В небе осколком блюдца висела половинка луны. Высыпали звезды.
      - Ну что, нашел своего флейтиста? - спросил дружинник.
      - Нашел.
      - А девушку где потерял?
      - Сейчас выйдет, - ответил я, чтобы отвязаться, но Нина действительно вышла и остановилась рядом.
      Выяснить, почему она это сделала, я не успел - со стоянки, мигая малиновыми фонарями, отъехала "Каравелла".
      Я был не один, меня окружали люди - тысячи людей, готовых прийти на помощь, попроси я об этом, но последние отпущенные мне секунды уже истекли. Сейчас от моего решения зависела человеческая жизнь. В сравнении с этим доводом все остальные потеряли всякое значение.
      Я миновал компанию таксистов и подбежал к крайней машине с шашечками на дверцах.
      Из приборного щитка торчал ключ зажигания.
      Я открыл дверцу и опустился на сиденье.
      Шофер, подошедший следом, заглянул в кабину сквозь опущенное стекло.
      - Вылазь, парень, машина занята.
      Пришлось в нескольких словах обрисовать ему положение. Был, конечно, риск, что он не поверит, подтвердить свои слова мне было нечем, но он поверил - недостающие доказательства, как видно, компенсировало выражение моего лица. Не теряя времени, он сел за руль и включил зажигание.
      - Куда?
      - Давай-ка за той машиной. - Я показал на удалявшуюся "Каравеллу". И как можно осторожней, - предупредил я, сам точно не представляя, что означает мое "осторожней".
      Обернувшись, я мельком увидел, как к нам со всех ног бежит Нина. В ту же секунду взвыл двигатель, и, чиркнув крылом о багажник соседней машины, мы вылетели со стоянки.
      22.07. Начал преследование. Объект - "Жигули" белого цвета. Государственный номерной знак 87-92.
      "Каравелла" показалась сразу, лишь только мы свернули на бульвар.
      Она шла на средней скорости, соблюдая правила, и на долю секунды во мне шевельнулось сомнение: стоило ли суетиться, чтобы догонять того, кто и не собирается убегать? Правда, мысль эта тотчас улетучилась - я знал, что один из сидевших в "Каравелле" убийца, а другой - его следующая, третья по счету жертва.
      Выровняв скорость и перестроившись в левый ряд, таксист установил дистанцию и шел на безопасном расстоянии, пропустив впереди себя три легковушки. Сосредоточенный и невозмутимый, он вел машину, не делая попыток задавать вопросы.
      Между передними сиденьями была вмонтирована портативная рация. Время от времени оттуда раздавался треск, и искаженный помехами голос запрашивал свободное такси. Наше было занято: чтобы погасить зеленый глазок, водитель еще у "Юбилейного" включил счетчик.
      Четкого плана у меня не было - в подобных случаях действуют по обстановке. Не пытался я и анализировать подслушанный разговор. Достаточно того, что он вывел меня на преступника. Будь я повнимательней, это произошло бы намного раньше. Сейчас я видел все свои ошибки. И мелкие и крупные - всякие, но одной себе не прощу - список, переданный мне дежурным управления. Я штудировал его дважды, но, увлеченный стремительной сменой событий, совсем упустил из виду. Конечно, список не панацея, а совпадение фамилий еще не улика, и все-таки...
      Теперь-то ясно, что отец Вадима и значившийся в списке Николай Петрович Юрковский - одно и то же лицо. "Заведующий отделением горбольницы", - уточнил я про себя, и это прозвучало как упрек, потому что опоздал со своим открытием на целых трое суток.