- Спасибо, бабушка, в следующий раз. Не разменяете мне двухкопеечными? Позвонить надо.
      - Все торопишься? - Она поднесла к лицу коробку с мелочью. Разменяю, чего ж не разменять. - И, отсчитав в ладошку пять монет, протянула их мне. - Держи. Только в первой будке не звони, испорчен там телефон.
      - Спасибо.
      - Не за что. Беги, сынок, твое дело молодое.
      Справочное отозвалось быстро и так же быстро выдало номер ресторана "Восход".
      - Скажите, пожалуйста, Люба сегодня работает? - спросил я у поднявшего трубку мужчины.
      - Возможно, - последовал ответ.
      - Нельзя ли поконкретней?
      - А какая, собственно, Люба вас интересует? - спросил мужчина доброжелательно, но не без ехидства.
      - Люба из бухгалтерии, - уточнил я.
      - Ах, из бухгалтерии! - Чувствовалось, что мой собеседник располагает временем и рад возможности скоротать его с моей помощью. - Знаете, я думаю, что какая-нибудь Люба в какой-нибудь бухгалтерии наверняка работает. И именно сегодня. Не исключено, кстати, что она и завтра будет работать, если, конечно, не заболеет или...
      Ну, бездельник! Я понял, что, если не сопротивляться, наша беседа затянется до утра. Посетителей у них нет, что ли?
      - Простите, это ресторан "Восход"?
      - Совершенно верно.
      - У вас в бухгалтерии работает Люба?
      - А вам нужна только Люба? Таисия Петровна вас, например, не устроит?
      Я еле удержался, чтобы не послать его ко всем чертям.
      - Нет, мне нужна именно Люба.
      - Жаль, очень жаль. Вынужден вас разочаровать. Насколько мне известно, в нашей бухгалтерии Любы нет. И никогда не было. Возможно, в будущем...
      Я нажал на рычаг. Пусть упражняется с кем-нибудь другим. Главное он сообщил: никакой Любы в ресторане "Восход" нет. Как и следовало ожидать, это был лишь предлог, и телефон в "Лотосе" зазвонил неспроста.
      Я опустил в прорезь еще одну двушку и набрал знакомую комбинацию цифр.
      Трубку снял Симаков.
      - Слава богу! - воскликнул он, едва услышав мой голос. - Как ты, Сопрыкин?! Жив, здоров?
      По тону можно было догадаться, что ему уже известно о событиях в Якорном.
      - В полном порядке, товарищ подполковник.
      Он великодушно не заметил оплошности, пропустив "подполковника" мимо ушей.
      - Ты где был? Мы потеряли тебя у почтамта.
      Ага, стало быть, я ушел не только от чужих, но и от страховавших меня своих. Нужно отдать должное - за все эти дни я ни разу не почувствовал их дружеской опеки и даже забывал порой, что, как у альпиниста, к моему поясу постоянно подстегнут страхующий фал.
      Дабы не искушать судьбу вторично, я ответил в полном соответствии с правилами конспирации.
      - Халтура тут одна подвернулась, пришлось зайти кое-куда.
      - Ты можешь говорить свободно?
      - Вполне.
      - За тобой никого?
      Это он о возможно сопровождающем меня эскорте.
      - Вроде нет.
      - Где ты сейчас находишься?
      - У "Лотоса".
      - Жди меня там. Запомни номер. - Он назвал четырехзначную цифру. Через четверть часа я буду ехать по бульвару в сторону центра. "Москвич" красного цвета, с противотуманными фарами. Увидишь, подними руку, как если бы левака останавливал. Понял?
      - Понял.
      - Все, до встречи. - И он отключился.
      Разговор не на шутку меня встревожил.
      Вариантами, заготовленными нами на все случаи жизни, личная встреча с начальником отдела не предусматривалась. Не иначе случилось что-то из ряда вон выходящее, коли Симаков решился на прямой контакт.
      "Терпение, - урезонил себя я. - Через пятнадцать минут все выяснится".
      А пока надо было куда-то деваться - стоять на одном месте опасно.
      Я посмотрел вправо и снова натолкнулся взглядом на старушку.
      Что ж, видно, судьба...
      - Что, сынок, сорвалось? - посочувствовала она, когда к встал на платформу весов.
      - Что сорвалось, бабушка?
      - Известно что, свидание. - Она передвинула большую гирьку на одно деление и сокрушенно покачала головой. - Рост-то у тебя какой, орел?
      - Метр восемьдесят.
      - Вот я и говорю, больно ты худой, кожа да кости. По правилам в тебе семи кило недостает. Что, кормят плохо?
      - Кто кормит? - не понял я.
      - Ну в санатории или где ты там питаешься?
      - Я сам по себе.
      - Оно и видно, что сам. - Она вздохнула. - Силу мерить будешь?
      - Давайте.
      Я сжал в здоровой ладони продолговатый никелированный браслет и посмотрел на стрелку. Она чуть-чуть не дотянула до ограничителя.
      - Надо же, - удивилась старуха. - Тощий-тощий, а силенка еще есть. С лотереей что делать-то будем? Возьмешь?
      Гулять, так гулять - я выудил из кармана рубль, отдал ей и спросил, проверяя только что пришедшую на ум мысль:
      - Скажите, бабушка, вы случайно не знаете, где здесь автостоянка поблизости?
      - Случайно знаю. У тебя что, машина есть? - с сомнением поинтересовалась она.
      - Не у меня, у друга.
      Она достала пачку билетов, отделила от нее с десяток и сложила веером.
      - Как завернешь за гостиницу, там автобусная остановка будет. Сядешь в автобус, три остановки проедешь - так и уткнешься в автостоянку.
      - Был он там, друг-то. Мест, говорят, нет, все заняты. А ему неподалеку надо. Может, другую какую знаете?
      - Нет, милок, другой не знаю.
      - А что, если он за гостиницу машину поставит? - Я показал пальцем за спину. - Как думаете, не прогонят?
      - Как же он ее поставит, ежели туда мусорник в день по два раза приезжает?
      - Какой еще мусорник?
      - Какой - обыкновенный. Машина такая специальная. Ящики с мусором возит, не видал, что ли?
      - Как же она туда въезжает? Узко там.
      - Товарищу твоему, значит, не узко, - поймала она меня на противоречии. - Заедет передом, а потом задний ход дает.
      - Понятно...
      - Выбирай билеты-то, - напомнила она.
      - Не надо, - отмахнулся я. - Оставьте себе, вдруг выиграете. У вас рука легкая.
      - Подарок, что ли? - смутилась старушка. - Ну, спасибо. - Она спрятала билеты в сумочку, возраст которой за древностью не поддавался определению. - Дай тебе бог здоровья.
      - И поправиться на семь кило, - добавил я, хотя переход в другую весовую категорию на ближайшее время не предвиделся.
      Попрощавшись, я направился к кромке тротуара и пошел навстречу движению.
      Мои антимагнитные показывали половину девятого.
      3
      В половине двенадцатого Симаков высадил меня у автозаправочной станции на въезде в город.
      - Ну-ну, не вешай нос, лейтенант, - сказал он напоследок. - Ты сделал все, что мог, даже больше. Готовь, Сопрыкин, рамку. Благодарность тебе объявим по управлению.
      Это было слабое утешение, и, глядя на удалявшиеся в сторону города габаритные огоньки симаковского "Москвича", я старался умерить чувство досады, которое оставил во мне наш разговор.
      Как ни лестно слышать похвалу из уст высокого начальства, какие бы железные доводы ни приводило оно в обоснование принятого решения, факт остается фактом - с нынешнего дня меня отстраняли от дальнейшего выполнения задания. Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал.
      Я опустился на лавку, вкопанную у щита с расписанием движения, и в ожидании рейсового автобуса стал перебирать подробности нашего трехчасового свидания, хотя в моем положении это уже не имело никакого значения. С тем же успехом я мог считать проносящиеся мимо автомобили или деревья, стоящие по ту сторону шоссе, - результат был бы тот же самый. Но, видно, слишком велика была сила инерции, слишком глубоко завяз я в этой истории, чтобы вот так, разом, выйти из игры. Думать не мог мне запретить даже Симаков.
      Поначалу все шло гладко.
      Он подъехал минута в минуту, ровно четверть часа спустя после моего звонка. Я издали увидел красный "Москвич", увешанный противотуманными фарами, и, как договорились, поднял руку.
      Мы покружили по улицам, потом Симаков вывел машину на шоссе и погнал ее по направлению к аэропорту. Скорость была приличная, и я помалкивал, тем более, что он тоже молчал, сосредоточив все внимание на дороге.
      На одном из поворотов мы притормозили и свернули к железнодорожному переезду. "Москвич" подбросило на ухабах, качнуло из стороны в сторону, и под колесами зашуршала галька.
      В полной темноте мы проехали еще с полсотни метров. Остановились. Симаков заглушил двигатель.
      Секунду-другую в ушах еще стоял дорожный гул, потом наступила тишина. Стало слышно, как за приспущенными стеклами трещат цикады и где-то совсем рядом плещется море.
      - Пляж? - спросил я.
      - Он самый. Искупаться хочешь? - неожиданно спросил он.
      - У меня полотенца нет, товарищ подполковник.
      - Ты, случаем, не забыл, как меня зовут?
      - Не забыл.
      - Давай-ка, брат, по имени-отчеству, так оно проще будет, время-то не служебное. А насчет полотенца не беда, у меня запасное есть.
      Я понимал, что встреча назначена не ради увеселительной прогулки к морю, но Симаков, похоже, и думать забыл о деле.
      - Люблю, знаешь, окунуться в конце дня, - продолжал он. - Мозги прочищает, и усталость как рукой снимает. Ну что, искупаемся?
      - Искупаемся.
      Мы вылезли из машины.
      Моря видно не было. Спокойное, почти беззвучное, оно тонуло в темноте, напоминая о себе лишь тихим однообразным шелестом. Пахло йодом и немного железной дорогой, которая проходила выше по склону.
      Я увидел, как упала на гальку белая рубашка Симакова, и тоже разделся. Камни были теплые, не остывшие после дневного пекла.
      - Только, чур, не увлекаться. Пять минут, и на берег, - предупредил он и с разбега бросился в воду.
      Я последовал за ним.
      В первый момент мгновенной острой болью обожгло ссадину на ладони, но тут же боль прошла, и я саженками поплыл от берега. Сбоку и чуть позади, отфыркиваясь, вынырнул Симаков.
      - Горазд ты плавать, - послышался в темноте его голос. - Где выучился?
      - Я же на реке вырос, Игорь Петрович.
      - Ну и как морская водичка?
      - Нормально.
      Он шумно втянул в себя воздух и снова исчез под водой.
      Я лег на спину и закрыл глаза.
      Что-то беспредельное, нежное и всесильное окружило меня. Ничего похожего на это состояние я никогда не испытывал, его просто не с чем было сравнить. Меня точно унесло на тысячелетия назад, отбросило к нижним ступеням эволюции, превратив в зыбкий комок плоти, обособленный и вместе с тем неотторжимый от чего-то целого - от стихии, из которой вышел и в которую рано или поздно возвратишься. Море мягко покачивало меня на своей обманчиво-надежной поверхности, обволакивая, пронизывая идущим снизу теплом...
      Я потерял счет времени и, когда вдалеке послышался всплеск и человеческий голос, не смог бы сказать, прошла ли минута или тысяча лет...
      Вскоре мы сидели в машине. На капоте сохли наши мокрые полотенца.
      Симаков включил вмонтированную под приборный щиток лампочку.
      - А теперь давай перекусим. - Он вытащил завернутый в газету пакет и положил его посреди сиденья. - Только без стеснения, пожалуйста. Разворачивай, я соль поищу.
      Я повиновался. В пакете оказалось несколько бутербродов с сервелатом, здоровенный кусок пирога, помидоры, огурцы и пара яблок величиной с автомобильную фару.
      - Жена утром положила, - пояснил он, - не нести же обратно. После моря аппетит волчий...
      Аппетит действительно был отменный. Мы по-братски разделили еду и умяли ее в считанные минуты. Потом он открутил крышку термоса и разлил в раздвижные стаканчики чай.
      - Ты как, с сахаром пьешь?
      - С сахаром.
      - Напрасно. От сахара весь вкус пропадает, один цвет остается. Симаков подул в стаканчик, отхлебнул и зажмурился от удовольствия.
      В штатском, с непросохшими взъерошенными волосами, он выглядел моложе своих пятидесяти, но лицо, как и прежде, удивило меня своей бледностью. Собственно, чему удивляться: при его распорядке солнечный удар не схватишь - днем занят, а ночью не позагораешь, разве что под кварцевой лампой.
      - Тебе долить? - спросил он.
      - Спасибо, не откажусь.
      Морская ванна и общая трапеза слегка сбили нетерпение, с которым я ждал начала разговора, но вот этот момент наступил. Симаков достал свой "Беломорканал", по привычке потарахтел спичками и закурил, пустив по кабине синеватый табачный дым.
      - Ну выкладывай, Сопрыкин. Что нового? - Он повернулся вполоборота и приготовился слушать.
      - Новостей хватает, Игорь Петрович, не знаю, с какой начинать... - И, подобно Шехерезаде, я начал с того, чем закончил в прошлый раз, - с анонимных писем, которые подарила мне Нина.
      Затем описал утреннее столкновение с сомбрероносцем, посещение парикмахерской и участие в субботнике.
      - Это еще зачем? - нахмурился он.
      Чтобы не пускаться в длинные объяснения, я слегка подретушировал действительность:
      - Гулял по набережной, случайно столкнулся с Ниной, ну и...
      Поверил он или нет, не знаю, но последовал кивок, означавший, что я могу продолжать.
      Посещение магазина и обнаруженная в почтовом ящике записка вызвали у него интерес. Когда с уточняющими вопросами было покончено, Симаков спросил:
      - Записка у тебя с собой?
      - С собой. - Я передал ему послание Стаса. - Там должны быть отпечатки мои и Нины.
      - Ясно. - Взявшись за уголки, он развернул бумагу и поднес ее к лампочке. Прочитав, так же аккуратно сложил и спрятал в целлофановый кулек. - Дальше?
      О моих приготовлениях к свиданию в "Страусе" слушал молча, не перебивая, но стоило перейти к самому свиданию, остановил:
      - Погоди, Володя. Давно хочу спросить: что за отношения у тебя с этой девушкой?
      - Нормальные отношения.
      - Нормальные? - Ответ явно не удовлетворил Симакова, и он ждал продолжения.
      Надо было что-то говорить, но слов, как назло, не было, и с отчаяния я ляпнул первое, что пришло на ум:
      - Между прочим, ваша газета, Игорь Петрович, за сегодняшнее число.
      - Какая газета?
      Я понимал, что сморозил глупость, однако отступать было поздно.
      - В которую продукты завернуты.
      - При чем тут газета? - удивился он.
      - При том, что не могла ваша супруга утром завернуть в нее бутерброды. "Вечерка" выходит во второй половине дня, после пяти.
      Самое поразительное, что Симаков тоже порозовел.
      - У вас кто криминалистику читал? - спросил он.
      - Крутилин, - ответил я.
      - Иван Сергеевич?
      - Да, а что?
      Он тщательно затушил окурок и только после этого сказал:
      - Насчет газеты ты прав. Продукты я у ребят конфисковал, когда к тебе собирался, думал, голодный ты. Но к нашему разговору это никакого отношения не имеет. Так что, Сопрыкин, зря ты мне зубы заговариваешь. Я тебя о чем спрашиваю?
      По опыту наших телефонных собеседований я догадался, что сейчас последует вспышка, и тушить ее мне было нечем.
      - Это что ж получается?! - начал Симаков на нижних регистрах. - Нина отдала тебе письма. Нина рассказала тебе о муже. Нину ты случайно встретил на набережной. Она же согласилась позвонить в бар спустя полчаса после того, как ты туда заявишься. - Оборвав на высокой ноте перечень обличающих меня улик, он закончил в прежней тональности: - Ты вообще улавливаешь разницу между личными делами и служебными?
      Удар был, что называется, не в бровь, а в глаз. Вопрос, казавшийся мне сложным и запутанным, вмиг представился простым и самоочевидным: конечно же, ни при каких обстоятельствах я не имел права вовлекать Нину в свои дела, не говоря уже о том, чтобы держать это втайне от своих.
      - Ты понимаешь, что ставил под удар не только себя, ее, но и все дело в целом?
      Я кивнул, вперившись в резиновый коврик под ногами.
      - Ты что, сказал ей, кто ты?
      - Нет, товарищ подполковник, этого не было...
      - И на том спасибо, - буркнул он. Опять повторился ритуал с коробком. Симаков закурил и выбросил спичку в окошко. - Она знала, зачем ты идешь в бар?
      - Нет, - выдавил я.
      - Послал бог помощничков... - Он проворчал еще что-то, чего я, к счастью, не расслышал. - Ну, давай повествуй, герой, не по слову же из тебя вытягивать.
      Делать нечего, я отступил на три дня назад и при полном безмолвии Симакова вспомнил все: и сидящую на приступках девушку, и книгу, и свою болезнь, вспомнил вчерашнюю грозу, ночной разговор в беседке и записку, прочитанную на чистом тетрадном листке. Завершив круг, вернулся к отправной точке, то есть к половине пятого, когда, уложив в сумку магнитофон и кассеты, я отправился в "Страус".
      - Стало быть, так, - после продолжительной паузы произнес Симаков. Если я правильно тебя понял, ты ей доверяешь?
      Самое трудное осталось позади. Признание далось нелегко, зато теперь мне нечего было скрывать.
      - Доверяю, Игорь Петрович.
      Он вздохнул.
      - В общем, распекать я тебя не буду. По многим причинам. Во-первых, и свою вину здесь вижу: не предостерег, не учел, что опыта у тебя маловато. Да и смысла теперь нет - сделанного не воротишь. - Он покрутил в руках погасшую папироску и ткнул ее в пепельницу. - Что касается Нины, тебе повезло. Выводы делать рановато, но, кажется, она в этом деле не замешана. Если, конечно, не считать, что ты ее в помощницы к себе определил... Улыбку свою оставь. Повторяю: поведения твоего не одобряю. В силу личных обстоятельств ты давал неполную, а следовательно, искаженную информацию. Не будь это первое твое задание, мы бы иначе разговаривали. В другой раз...
      - Другого раза не будет, Игорь Петрович. Обещаю.
      Он посмотрел на меня долгим испытывающим взглядом, будто решая сложное уравнение, где иксом был я, игреком Нина, а за знаком равенства чистое место, которое ему предстояло заполнить.
      - Боюсь, Володя, не все так просто, как ты думаешь, - глухо сказал он, и я ясно почувствовал, что ему известно что-то, в чем он пока не уверен и что имеет ко мне самое прямое отношение. Поколебавшись, он решил, что напрасно затронул эту тему: - Подождем до завтра. Мне и самому еще не все ясно. - И подвел черту под этой частью разговора: - Продолжим, время не ждет. Что там у тебя с записью получилось?
      Лучше б он меня выругал. Нина к делу не причастна - он сам только что сказал это. Что же тут неясного? И почему надо ждать до завтра?
      Я извлек из сумки магнитофон, вставил кассету и перемотал пленку.
      Прослушивание заняло полчаса - ровно столько, сколько длилась запись в "Страусе". Все это время Симаков сидел не шелохнувшись, склонив голову набок и впитывая в себя каждое произнесенное слово.
      Когда сработал автостоп и магнитофон остановился, он пробормотал что-то вроде "недурно, очень недурно" и изъявил желание прослушать концовку еще раз.
      Я на глазок прокрутил запись назад и снова нажал на клавишу.
      "...А за идеи, дорогой Вальдемар, положено платить", - раздался в кабине голос Стаса.
      В том месте, где он упомянул об английском замке, Симаков попросил остановить пленку.
      - Любопытно, - сказал он, задумчиво поглаживая подбородок. - Стас не сомневается, что ты помогал Кузнецову. По-моему, он не стал бы тебе врать насчет замка, как считаешь?
      - По-моему, тоже.
      Приятно было сознавать, что Симаков делает первые шаги на пути, который я успел пройти от начала до конца. Это щекотало самолюбие.
      - Разрешите вопрос, Игорь Петрович?
      - Да, - автоматически отозвался Симаков. Он все еще плутал в дебрях гостиницы, отыскивая среди сотен замков тот единственный, который двумя часами раньше я нашел подвешенным к груди Кикабидзе.
      - Стас где-нибудь работает?
      - Работает.
      - А где?
      - В порту, на буксире. Сейчас оформляет документы в загранплаванье.
      - В загранплаванье?!
      - А ты думал, для чего он валюту копит? - Симаков поднял из-под ног кулек и присоединил кассету к записке, положенной туда раньше. - Не отвлекайся, Володя, пойдем дальше. Итак, ты воспользовался заминкой и заменил кассету. Затем вернулся Стас. Он догадался, с какой целью звонила Нина?
      - Нет, ему не до того было... - И я передал спор, который предшествовал заключению сделки.
      - Когда, говоришь, Стас предъявил Кузнецову свой ультиматум?
      - Не знаю, Игорь Петрович, но думаю, что это было скорее всего в сентябре.
      - Из чего ты это заключил?
      - Стас назвал только число, пятнадцатое, а месяц упустил. Обычно так говорят, когда срок не выходит за пределы одного месяца.
      - Возможно, - согласился он. - Получается, у Кузнецова было время: неделя или даже больше. Мог продать что-нибудь из вещей или взять в долг.
      - Зачем ему брать в долг, - возразил я. - Просто Стас ускорил события. Кузнецов давно задумал воспользоваться его идеей, да не решался, а после предупреждения нашел себе другого напарника и сам хапнул деньги.
      Симаков реагировал неожиданно бурно:
      - Что же он раньше не хапнул?! Чего ждал? Возможностей у него, по-твоему, не было? Он же не один год работал в "Лотосе", если б захотел, без всяких напарников выручку бы похитил. Что молчишь?
      - Мне это как-то в голову не приходило, - признался я.
      - Зря не приходило. Кузнецов считался хорошим работником. Это что-нибудь да значит. Стас вон и тот не отказывает ему в честности, допускает, что он не соглашался участвовать в преступлении из принципиальных соображений.
      - Но как же так, Игорь Петрович, ведь Кузнецов ушел из "Лотоса" с выручкой!
      - Вот и я думаю, как? - Его лоб собрался в мелкие продольные складки. - Из гостиницы он, конечно, ушел, это верно... Ладно, Сопрыкин, давай дальше.
      В предельно сжатой форме я рассказал о том, чем закончились наши переговоры со Стасом, о машине Витька и об эпизоде в Якорном. При этом умышленно избегал каких-либо комментариев. Хотелось, чтобы картина была предельно объективной.
      - Сними, пожалуйста, полотенца, - попросил Симаков. - Они уже высохли.
      Я вышел из машины. С моря тянул ветерок. Поднялась небольшая волна. В темноте, у самого берега, узкой белой полоской вскипала пена.
      Сняв с капота полотенца, я вернулся в машину.
      - Итак, что мы имеем? - Загибая пальцы, Симаков пункт за пунктом перечислял основные моменты из моего доклада: - Записка Стаса - встреча в "Страусе" - валюта - английский замок - вмятина на машине бармена попытка наезда в Якорном переулке. Я ничего не пропустил?
      Пришла пора предъявить свой главный трофей.
      Я достал из кармана схему.
      - Кроме вот этого, Игорь Петрович.
      Получилось несколько театрально. Он посмотрел сперва на меня, потом на листок, взял его, поднес к свету и тут же удивленно вскинул на меня глаза, как бы спрашивая, что это я ему подсунул. Потом наклонился и с минуту молча разглядывал мои каракули.
      Когда он выпрямился, я впервые увидел, как улыбается мой начальник.
      - Ох и пижон же ты, Сопрыкин, ох пижон! - Наверно, это была высшая мера похвалы. Во всяком случае, так мне показалось. - Что ж ты молчал?!
      Он снова склонился над чертежом, словно тот был произведением искусства, от которого невозможно оторваться.
      - Ну, брат, удивил! Удивил! Ты даже не представляешь, до чего это важно! Замок-то как открыл?!
      - Гвоздем.
      За первым последовал еще добрый десяток вопросов, после чего я не отказал себе в удовольствии сделать общий вывод:
      - Их было двое, теперь это установлено точно. Элементарный расчет показывает, что Кузнецову кто-то помогал. Ему попросту не хватило бы времени, чтобы проделать все это самостоятельно.
      - Ну-ка, что за расчет? - поинтересовался Симаков.
      Я воспроизвел выкладки, которыми занимался, сидя за письменным столом в бухгалтерии.
      - Если бы он решил провернуть дело самостоятельно, то должен был заранее подготовить себе пути к отходу, и не позже, чем в шесть тридцать, потому что без пятнадцати семь он был уже на работе и никуда не отлучался.
      - Продолжай.
      - Если бы Кузнецов был один, то в шесть тридцать он должен был снять один замок, поставить на предохранитель другой и оставить двери незапертыми. А это исключено: в шесть заканчивается рабочий день, кто-то мог задержаться в бухгалтерии или, скажем, вернуться за забытой впопыхах вещью. Я уж не говорю, что в таком случае обе двери оставались бы не запертыми до десяти вечера, то есть на протяжении почти четырех часов. Это чистое безумие! Нет, все было иначе. Операция уложилась в считанные минуты. Дверь открыли скорее всего после девяти. И сделал это второй соучастник.
      Симаков спрятал схему в кулек и, как всегда в подобных случаях, помянул легендарное дело с карманником:
      - Да, брат, это тебе не кража с пляжа. Обратил внимание: преступник сделал все, чтобы создать видимость, будто Кузнецов действовал в одиночку. Как полагаешь, зачем?
      - Путал след?
      - Правильно, но неточно.
      - Ну, чтобы отвести от себя подозрения?
      - Причина не только в этом. Тот - второй, знал, был уверен, что поиски кассира нам ничего не дадут.
      - Вы хотите сказать... - Я удивился, как не додумался до этого сам. Вы хотите сказать, что он уже тогда, пятнадцатого, решил избавиться от Кузнецова?
      - Конечно. Этим и устраивал его план Стаса. Твой дружок из "Страуса" тоже надеялся, что после случившегося все подозрения падут на Сергея, потому и хотел, чтобы тот скрылся, уехал из города, прихватив в виде компенсации половину выручки. То же самое делает и реальный преступник. Он приводит план в исполнение а пытается выдать Кузнецова за грабителя-одиночку. Ему это выгодно - стоит убрать кассира, и все нити разом обрываются.
      - Но это глупо. Неужто он всерьез рассчитывает, что мы остановимся на одной версии?
      - Не так уж это глупо, - не согласился Симаков. - До сегодняшнего дня у нас действительно не было сколько-нибудь серьезных оснований предполагать, что в гостинице орудовали двое. Да что серьезных - никаких не было. Ты забыл, с чего мы начинали? Кузнецов взял выручку и исчез - вот все, что я мог тебе сказать на прошлой неделе. И потом: никогда не берись судить за других, исходя из своего собственного опыта. Ошибешься. Двух одинаковых людей в природе не существует, и каждый рассуждает в меру своих, а не твоих способностей. Я думал, вас этому учили. - Отпустив шпильку, он не ограничился ею и еще раз прошелся в мой адрес: - Ну а предполагать мы можем все, что угодно, никому от этого не холодно и не жарко. Ведь двое в гостинице - это пока тоже всего лишь предположение, а нужны доказательства. Не хочу тебя огорчать, но, видно, преступник понимает это лучше, чем ты. - Усмехнувшись, он добавил: - Это тебе за газету.
      - Пусть так, - согласился я. - А Стас? Он же многое знает, ведет чуть ли не собственное расследование. Почему же преступник убирает Герася и совсем не боится Стаса? Это же он, а не Герась автор плана.
      - Разве не ясно? - Симаков зябко передернул плечами. - Стас понял, что в "Лотосе" была использована его идея. Это и есть самая верная гарантия, что он будет держать язык за зубами. Согласись, это не тот случай, когда настаивают на авторских правах.
      Ветерок с моря усилился, и в машине стало прохладно. Мы наполовину приподняли стекла.
      - И все-таки не понимаю, зачем было нападать на меня, к чему этот спектакль в Якорном?
      - А ты подумай и поймешь. Ты, Сапрыкин, такую бурную деятельность развернул, что у него просто не оставалось другого выхода.
      - Опять, значит, я виноват?
      - Это как посмотреть. Поработал ты на совесть. - Симаков кивнул на целлофановый кулек. - Только не зазнавайся... Ну а Якорный - что ж, это закономерно. С момента прихода на Приморскую ты действовал почти в открытую, на виду, и таким образом заставил противника себя обнаружить. Возможно, он догадывается, кто ты, а может, принимает за настоящего знакомого Кузнецова, этакого авантюриста, который прослышал об ограблении и тоже присоединился к поискам пропавших сокровищ. И в том и в другом случае его беспокоят твои встречи с людьми из "Страуса", тем более что с каждым днем ведешь ты себя все активней...
      Симаков, снимая усталость, протер лицо ладонями и замолчал. Последние десять минут меня не покидало ощущение, что его мысли заняты еще чем-то, помимо нашего разговора.
      - На чем я остановился? - немного погодя спросил он рассеянно.
      - Вы сказали, что преступника тревожат мои контакты с людьми из "Страуса".
      - Не тревожат - пугают. Особенно с Герасимовым. Встречу на толчке еще можно принять за случайность, но он приходит к тебе на Приморскую, ведет тебя в бар, оттуда на "тропу", к Стасу, а вечером вы снова встречаетесь в баре. Герасимов погибает под колесами автомашины. Однако тебя это не останавливает. Сегодня ты опять идешь в бар и проводишь там около двух часов. И как результат этого посещения - машина в Якорном... Короче, будь я агентом Госстраха, не видать бы тебе, Сопрыкин, страхового полиса. У этого молодчика железная хватка, и момент он выбрал, надо признать, удобный.
      - Обидно. Если бы не туман, возможно, мы б уже знали имя убийцы.
      - Разве дело только в этом? - откликнулся Симаков.
      - А в чем же еще? - удивился я.
      Он не ответил, отыскал на сиденье свои часы и надел их на руку.
      - И все-таки жаль, что я не смог разглядеть машину, ее номер, хотя бы цвет.
      Симаков неопределенно хмыкнул и обронил негромко:
      - Мы это знаем.
      Мне показалось, что я ослышался, хотя привыкший к ночным шорохам слух уже не воспринимал ни шума моря, ни трескотни кузнечиков и цикад.
      - Что знаете?
      - Марку машины, цвет, - сказал он с прежним бесстрастным выражением. - Мы засекли его, когда он сворачивал из переулка на бульвар, сразу после того, как пытался тебя сбить. Нашим ребятам, которые работают по этому делу, удалось сфотографировать машину.
      Вот оно что?!
      Теперь понятно, чем было вызвано наше свидание! Выходит, пока я шастал по задворкам гостиницы и упражнялся в картографии, операция благополучно завершена?! Да, но к чему в таком случае весь предыдущий разговор? К чему конспиративный характер нашего свидания? Зачем было расспрашивать, делать вид, что это важно и нужно, если вот уже несколько часов, как известно имя убийцы?!