Глава 5

Китовое дерево

Прежде чем проснуться, Исана снова увидел сон: вокруг него толпятся сонмы душ деревьев и душ китов. Деревьев-душ множество, как в девственном лесу. Китов-душ множество, как до начала эпохи китобойного промысла. Этот странный сон был последовательно диалектичен — Исана понимал, что поскольку это души, то, хотя их неисчислимое множество, им хватит места, чтобы выстроиться вдоль стен комнаты, в которой спят они с Дзином. Когда Исана лежал еще на диване, укрывшись одеялом, но уже готов был проснуться, души деревьев и души китов устроили ему безмолвный перекрестный допрос, построенный на методе психоанализа. Исана разрешили остаться лежать на диване. «Зачем меня спрашивают, собираюсь ли я причинить зло тем, кто находится на третьем этаже? Ведь пострадавший — я», — взывал он к душам деревьев и душам китов еле слышным голосом, потому ли, что на него был надет собачий намордник, или сам он сомневался в своих словах, но, во всяком случае, голос был еле слышен...

Он проснулся оттого, что у него пересохло в горле. И хотя ему это приснилось, он проснулся оттого, что в горле и впрямь пересохло. Сон поначалу был несколько нереален, но в мелочах, в том, как общались между собой люди, оставался вполне достоверным. Оттого и переход проснувшегося Исана к реальной жизни осуществился удивительно естественно. Такие сны он уже видел не раз. Но сегодня в его виденья впервые вторглись посторонние люди, их судьбы. Все еще лежа на диване, в предрассветных сумерках, Исана обнаружил, что дверь в кухню приоткрыта. А ведь он точно помнил, что закрывал ее. Вглядевшись в темноту за дверью, Исана рассмотрел человека. Теперь, окончательно проснувшись, Исана быстро поднялся и сел. Девушка, только того и ждавшая, окликнула его хриплым голосом:

— Больной проголодался, дайте ему чего-нибудь поесть.

— Ешьте все, что найдете в холодильнике, — сказал он, испытывая неловкость от звука собственного голоса.

Однако вместо того, чтобы сразу направиться к холодильнику, девушка, забившись в угол, провожала его взглядом. На лице у нее не было и следа косметики, но все равно ее глаза сверкали, губы были очерчены резче прежнего, а смуглая кожа приобрела еще более сочный оттенок — потому только, что она не была накрашена. Это была совсем не та перемена, к каким привык Исана у девушек, спавших с ним когда-то. Он вынул из холодильника хлеб, ветчину и латук и положил на кухонный столик у мойки. Только тогда девушка нерешительно приблизилась к нему.

Исана включил тостер и пододвинул к ней. Все это время глаза его были прикованы к ее телу. А девушка смотрела на его оголившийся круглый животик, вздувающий вельветовые брюки. Исана стало не по себе. Девушку точно подменили: весь вид ее говорил, что она не считает больше его посторонним, ее сдержанность, граничившая с робостью, просто изумляла его.

Сверху горохом посыпалось жалобно:

— Инаго! Инаго!

— Он сказал «инаго» — саранча?

— Да нет, просто зовет меня. Это мое прозвище — Инаго. Прилипло еще с детства, — ответила девушка неохотно, и Исана прекратил свои расспросы, но придумал для ее имени другие иероглифы, ничего общего с саранчой не имеющие.

Он придвинул к девушке, готовившей бутерброды, коробку с чаем и чайник. Но вдруг забеспокоился, что она не умеет как следует обращаться с газом, и сам поставил чайник на плиту. Потом стал готовить еду для себя и Дзина. Это общение с девушкой в крохотной кухне, когда они то и дело касались друг друга, не могло не создать атмосферы близости, граничащей с чувственностью. Попроси она поделиться приготовленной им едой с больным, Исана бы не отказался. Более того, желая как следует накормить больного, он, не дожидаясь ее просьбы, налил полную кастрюлю воды и опустил в нее замороженную курицу. Она стала медленно оттаивать, чуть замутняя воду, так бывает, когда тает снег. Потом он добавил в кастрюлю промытый рис и крупно нарезанный лук. Он хотел приготовить рис по-китайски. Девушка, накладывая бутерброды на тарелку и заваривая чай, внимательно следила за его стряпней, затем молча поставила еду на поднос, подхватила его и вышла за дверь к винтовой лестнице.

Пока в кастрюле закипала вода, Исана приготовил себе и Дзину чай и намазал хлеб маслом. Уменьшив огонь, он вернулся в комнату. Дзин тихо лежал с открытыми глазами. Было в нем какое-то беспокойство, потому, наверное, что они спали не в своей комнате, а здесь внизу. Покуда варилась каша, отец с сыном принялись за свой немудреный завтрак. За стенами убежища послышался свист.

— Это дрозд, — сказал Дзин.

Но чтобы привлечь внимание девушки, свиста оказалось недостаточно, и в стену бросили небольшим камнем. Кто-то спустился по лестнице и вышел в прихожую. Вскоре девушка — это была она — вернулась в дом, вошла в комнату и, ведя себя так, будто Исана было известно имя их предводителя, сказала:

— Такаки хочет встретиться с вами, говорит, ему нужно, чтобы вы кое-куда съездили на велосипеде.

Исана выглянул в бойницу. Парень по имени Такаки — к нему, решил Исана, очень подошли бы иероглифы, обозначающие «высокое дерево», — стоял, прислонясь к вишне и опустив голову. Трудно было понять, о чем он думает, гадает небось, как Исана отнесется к его просьбе.

— За ребенком я присмотрю, — сказала девушка.

Вздрогнув, точно пронзенный вдруг острой болью, Исана обернулся. Если вдуматься, сказать такое — все равно что предложить отрезать ему руку или ногу. И сказано все было так, будто это — дело решенное. Дзин, разложив на полу ботанический атлас, внимательно рассматривал яркие изображения листьев, веток с плодами и целых деревьев — тис, мискант, подокарп. Девушка, устроившись сзади него, смотрела на ребенка чуть ли не с благоговением. Что означает этот новый зигзаг в ее поведении, — подумал Исана, разглядывая девушку. Оставив Дзина, Исана направился к выходу из убежища, с легким сердцем отказавшись от ритуала, обычно сопровождавшего его уход.

— Как он смотрит на меня. Больному непременно нужна радость, — сказала девушка. Сверкавший нездоровым блеском взгляд девушки заставил Исана поежиться. Бессильная мольба в ее глазах вызывала сострадание и была как-то связана со сном о душах деревьев и душах китов. «Ведь пострадавший — я», — мысленно возразил Исана, но взгляд девушки сразу заставил его отбросить эту мысль.

— Дзин будет спокойно рассматривать деревья. Дзин будет рассматривать деревья, — сказал Исана сыну.

— Да, Дзин будет рассматривать деревья, — подтвердил Дзин, не отрывая глаз от ботанического атласа. Исана вывел из прихожей велосипед и стал спускаться по косогору. Двинувшийся ему навстречу парень, не отводя взгляд от никелированного руля велосипеда, заговорил, чуть шевеля тонкими губами:

— Рана нашего больного нагноилась, может, вы купите каких-нибудь антибиотиков? В последнее время без рецепта врача в аптеках перестали продавать антибиотики. Вдобавок он боится столбняка и потерял сон, надо бы купить и снотворного. А его продают, только установив место жительства и фамилию.

— Не знаю, снотворного я обещать не могу, — ответил Исана.

Пока он, толкая сзади вилявший из стороны в сторону велосипед, выводил его на дорогу, Такаки достал из огромного кармана американского военного френча пакет, завернутый в большой платок.

— Здесь одна мелочь. В аптеке, может, удивятся...

— Это собрали твои товарищи?

— Нет, очистили пару междугородных телефонов-автоматов, — сказал парень.

Исана собрался было сесть на велосипед, но парень ухватился рукой за седло. Сначала он молча шел рядом, мрачно понурясь. Потом повернулся к Исана, явно желая что-то сказать, но никак не мог решиться и, однако, заговорил, всем своим видом показывая, что, если Исана встретит его слова холодно, он оборвет разговор:

— Вы так уверены, что являетесь поверенным деревьев и китов, что и мне почему-то хочется в это поверить. Но я решил спросить: вы не слышали такое название «Китовое дерево»? Оно так и называется. Где бы я ни бывал, всюду было свое Китовое дерево. Только название это никогда не произносят вслух — так было у меня на родине, и поэтому местные жители никогда его не слышали. Или, может, по какой другой причине? Во всяком случае, в наших местах знают о Китовом дереве. А что, если оно есть и тут, но только называется по-другому, и не объяснишь, какое оно из себя...

— Китовое дерево! — выдохнул потрясенный Исана, и ему стало не по себе оттого, что он не услышал голоса Дзина: «Это Китовое дерево».

Перед глазами Исана возникла совсем иная картина, нежели та, что открылась сейчас перед ним — бескрайняя даль. Так широко и безбрежно, насколько хватает глаз, простирается степь или море; поселившись в городе, Исана забыл, как выглядит бескрайняя даль, и вот сейчас перед ним снова, как призрачное видение, появился бескрайний лес до самого горизонта, произрастающий из одного корня, — это было Китовое дерево. Могучие, неколебимые стволы венчала густая крона волнующейся листвы — всем своим видом дерево напоминало резвящегося в море полосатика. И из гущи листвы, образующей голову с беззаботной улыбкой, на него смотрели умные черные глаза. Как прекрасно это Китовое дерево!

— Велосипед упадет, — сказал юноша. — Все мои товарищи приехали в Токио по набору, они не любят откровенничать, где и когда родились. А я вот родился в лесной местности, и у нас там растет Китовое дерево. Ну а у вас на родине росло Китовое дерево?

Исана подумал, что юноша не раз уже спрашивал незнакомых людей о Китовом дереве и всякий раз ответ был отрицательный. И услыхав, что Исана назначил себя поверенным китов и деревьев, он захотел заставить его поверить нехитрой своей выдумке. Конечно, он рассчитывал, что Исана, услышав всего два слова «Китовое дерево», конечно же, сам захочет поверить в его существование...

— Деревня, где я жил в детстве, тоже окружена лесами, правда, такого названия у нас нет, — сказал Исана осторожно. — Но сейчас, узнав от тебя о Китовом дереве, я сразу представил себе огромное древо, похожее очертаниями на кита и колышущееся на ветру, как кит на волнах. И мне стало приятно и радостно.

— Приятно? — спросил Такаки, стараясь понять, что за смысл вкладывает Исана в это слово. — Как вы его себе представляете? Я ведь только слышал название «Китовое дерево», а сам его ни разу не видел... Я был тогда совсем маленьким. Как услышу, бывало, о Китовом дереве, целый год потом мечтаю о нем. В детских журналах всегда печатают картинки-головоломки, где спрятаны разные животные. Я представляю его деревом, в котором сплелись десятки китов. Однажды я даже нарисовал это дерево.

Перед глазами Исана теперь появилось целое стадо китов. Он подтянул к себе велосипед.

— Значит, ты тоже не видел Китового дерева?..

— Нет, но в наших местах оно и вправду растет, под ним в деревне даже как-то вершили суд, — перебил юноша, чтобы Исана не задал новый вопрос, который перечеркнул бы все сказанное раньше. — И те, кого судила деревня, в ту же ночь исчезали. Точно, Китовое дерево существует.

Даже если эта история про Китовое дерево и казалась Исана невероятной, он и не думал в ней усомниться. Ему было досадно, что они подошли к дороге, ведущей вверх, к городу на холме. Досадно потому, что юноша сейчас повернет обратно.

— Ты потом доскажешь мне все о Китовом дереве, ладно? — грустно спросил Исана.

— Я всегда верил, что найду наконец человека, который всерьез отнесется к Китовому дереву, — сказал Такаки, снимая руку с седла.

Исана чувствовал себя похожим на послушную обезьянку, ведь она, покрутившись на крохотном пятачке, опять забирается на колени к человеку, держащему ее на коротком поводке... У него голова шла кругом от удивительного и, в общем-то, бессмысленного рассказа незнакомого человека, и он вдруг отметил, что даже не может сосредоточиться на мысли о Дзине, оставшемся в руках у этих чужих людей. Китовое дерево! На отвесной стене, окаймлявшей глубоко прорезанную в холме дорогу, обнажились корни живых деревьев. Каждый раз, проходя здесь, Исана, убежденный, что смотреть на одни лишь корни невежливо по отношению к деревьям, мерил взглядом весь ствол до самой макушки, но теперь, изо всех сил толкая велосипед, он даже не поднимал головы, как бы извиняясь перед душами деревьев, которыми пренебрег. Мне сейчас был послан сигнал, сигнал Китового дерева, и я должен бежать, хоть у меня и перехватило дыхание. Добравшись до вершины холма, Исана, не отдышавшись, вскочил на велосипед и помчался к аптеке у станции.

Он полагал, что получить снотворное будет нелегко. Но немолодая аптекарша, записав его адрес и имя, нисколько даже не удивившись, какое оно странное — Ооки Исана, сразу дала ему коробочку со снотворным. Назначение же антибиотика вызвало у нее массу вопросов:

— Для ребенка? Если собираетесь принимать его сами, почему бы вам не посоветоваться с врачом? Да и с чего взрослому мужчине, холостяку стыдиться болезни, которой он может вдруг захворать? — Хотя слова аптекарши выставляли Исана на всеобщее посмешище, он, стремившийся жить как человек-невидимка, ничем не связанный с обитателями города на холме, решил претерпеть этот позор, но зато воспользоваться ошибкой аптекарши.

— Скажите, — спросил Исана, опустив глаза, — ведь никаких побочных явлений, никакого вредного воздействия оно не окажет?

— Да уж сколько ни предупреждай, что в больших дозах антибиотики принимать нельзя, каждый, кто занимается самолечением, все равно принимает их больше, чем положено. Вот и вы решили, будто очень уж сложно сходить в клинику, раз у вас дома больной ребенок, хотя выписать рецепт — минутное дело. Не понимаю, чего вы стыдитесь?

Хотя и по ошибке, но все устраивалось самым лучшим образом; Исана молча ждал, пока ему выдадут лекарство. Он понимал, что, стой он вот так, без слов, не только аптекарше, заподозрившей у него неприличную болезнь, но и всем посторонним будет казаться «застенчивым типом», «человеком, осознающим свой позор». Когда он в конце концов получил лекарства и снова сел на велосипед, то невольно уже по-другому глядел на людей, делавших покупки на торговой улице, и обычных прохожих. Нет, я не случайный приезжий здесь, на привокзальной торговой улице; все видят во мне хозяина странного дома под горой. Теперь я должен обращать внимание на всех, кто меня окружает, — обратился он к душам платанов, задыхавшихся в клубах выхлопных газов. Как только появились подростки — абсолютно чужие люди, заставившие Исана иметь с ними дело, — для него сразу же стало реальностью и существование других посторонних людей, живущих в городе вроде совсем не так, как эти парни. Другими словами, вместо того существования, которое они вели с Дзином в убежище, разорвав все связи с людьми, он стал жить под чужими пристальными взглядами, на виду у окружающих. Они подступают к нему и требуют определить, с кем он, к какому лагерю примкнет. Разум его бьет тревогу, но не беда, ведь он под защитой могучих Китовых деревьев. С этими мыслями он крутил педали велосипеда, и ему казалось, будто тело его возносится ввысь. Чем дольше крутил он педали, тем зримее, реальней становилось Китовое дерево, реальнейшей реальностью, овладевая всем его мозгом, пуская корни в его теле, проникая к нему в кровь. Сознание Исана утопало в купающейся в желтых лучах листве. Он крутил и крутил педали, взрастив в своих мыслях и плоти Китовое дерево, сам превратившись в него. Спускаясь по склону, он не слез с велосипеда, а лишь все время притормаживал. Но когда он, не замедлив хода, повернул и понесся еще быстрее, переднее колесо вдруг соскользнуло с обочины. Все еще сидя в седле, он взлетел вместе с велосипедом в воздух, потом, инстинктивно собравшись, как спортсмен, рухнул вниз. Его выбросило на грядки, где увяла уже никем не собранная китайская капуста. Он безостановочно катился вниз, не в силах совладать со своим телом, — так бывает, когда тебя подхватит набегающая на берег волна, — со страхом думая, что вот-вот взорвется боль где-нибудь в мышцах или костях. Не удержавшись на капустных грядках, Исана врезался плечом и головой в земляную насыпь и, перемахни он через нее, несомненно вывихнул бы себе ключицу или свернул шею. Но тут, собрав все силы, он преодолел инерцию и, вжавшись в насыпь, остановился, чуть ли не вверх ногами...

Если бы он сразу вскочил на ноги, то, конечно, не удержал бы равновесия и тотчас бы снова упал. Некоторое время он лежал неподвижно, как пловец, отдавшийся волне. Беспокоило только, что из носа течет кровь. Он разбил его о руль, когда взлетел в воздух вместе с велосипедом. Земля же, на которую он упал — и трава, и листья, и сама почва, именно их он целыми днями разглядывал в свой бинокль, — не причинила ему никакого вреда. Возможно, ему покровительствовали души деревьев и души китов. Исана выплюнул сгусток крови, которая затекала в горло, вытер окровавленные губы рукавом джемпера и прижал его ненадолго к носу и губам. Лежа на спине, он увидел колышущиеся круг, крест и глаз, нарисованные на стене убежища. Глаз ли? — издевался он над своим рисунком, и слова были горше крови, заливавшей рот. Этим он старался успокоить свое тело — внутренности, кости, мышцы, потрясенные страшным падением. Потеряв способность к ориентации, он не мог понять, откуда к нему с криками сбегаются, вприпрыжку, как кузнечики, какие-то люди. Потом он узнал знакомых юнцов; громко смеясь, они нагло пялились на Исана. Конечно, смеющиеся подростки и не думали ожечь Исана своим смехом. Смех не был для них и средством снять охватившее их напряжение. Он напоминал скорее нетерпеливый лай собак, ожидающих, когда можно будет полакомиться попавшим в капкан зверем. Испытывая жгучий стыд, вконец растерянный, Исана встал. Покачнувшись, он услыхал новый взрыв хохота; смеявшиеся мальчишки не собирались даже расступиться и дать ему дорогу.

— Смотрите-ка, встал! Пошел! — завопил кто-то. Как человек, стоящий на доске, наклонно уходящей в воду, Исана, повинуясь инстинкту равновесия, покачивался то вправо, то влево. Медленно, шаг за шагом он приближался к убежищу, время от времени падал, и тогда сознание его фиксировало выкрики гогочущих подростков: смотрите-ка, а он все еще идет! Их смех и крики словно сжались в ком злобы, подкативший к горлу. И злоба эта росла и росла с каждым шагом, вызывавшим хохот мальчишек; так на празднике толпа глумится над чучелом черта. Превозмогая боль, хромая, он добрел наконец до убежища.

Схватив стоявшую у стены косу, он, размахивая ею, бросился на орущих подростков. Если бы они всерьез пошли в контратаку, то жалкий, размахивающий косой Исана, к тому же еще вынужденный то и дело вытирать рукавом нос, был бы вскоре повержен наземь. Но для мальчишек его отчаянное нападение стало новой игрой, и они отбегали ровно на столько, чтобы коса не могла их достать. Злоба, вдруг вспыхнувшая в Исана, так же неожиданно угасла и сменилась опустошенностью.

Отбросив косу и вытирая рукавом кровь, он открыл входную дверь — за ней, как будто наготове, стояли Инаго и низкорослый мальчишка. Исана чуть не столкнулся с ними.

— Ха-ха-ха. Вы и вправду весельчак! Ха-ха-ха... — гримасничая, смеялась Инаго.

Стоявший рядом с ней мальчишка — на лоснящемся темном лице его, будто вымазанном сажей, выступали капельки пота — тоже смотрел на Исана как на диковинного зверя. Подрагивая заострившимся подбородком, он еле слышно засмеялся:

— Ха-ха-ха, ну и комик же вы! Когда нам приходит в голову над кем-нибудь посмеяться, мы придумываем всякие штуки, но вас никому не переплюнуть. Ха-ха-ха.

— Такаки здесь? — спросил Исана, почувствовав боль в плече.

— Только что был. В щель наблюдал. Но после ваших номеров он, чтобы не расхохотаться, решил поговорить с вами попозже. Вылез на крышу и спрыгнул на косогор за домом. Ха-ха-ха, нет, вы и вправду комик!

— Возьми, это антибиотик, доза и все прочее указано на пакетике. А как принимать снотворное, ты небось и сама знаешь.

— Спасибо, — с трудом выдавила из себя Инаго и снова сморщилась, — ха-ха-ха.

Мальчишка, стоявший рядом с ней, тоже смеялся. Глаза Исана привыкли к полумраку, царившему в доме, и он увидел, что свою правую руку мальчишка поддерживал левой. Она была обмотана тряпкой и дурно пахла. Джинсы висели на нем мешком, и кое-где проглядывало тело — темное, покрытое гусиной кожей. Исана посмотрел на его вспотевшее лицо, всклокоченные волосы паренька стояли торчком, у него явно был сильный жар. Придерживая раненую руку, он, выпучив и без того круглые глаза, верещал жалобным голоском: хи-хи-хи.

— Вы сошли сюда, чтобы уйти из дома? — спросил Исана.

— Значит, выгоняете больного человека? — сказала Инаго, широко раскрыв горящие глаза и притворно надув пухлые губы.

— Я подумал так, потому что вы спустились в прихожую.

— Да нет, просто Бой захотел посмотреть на вас вблизи после того, как вы свалились с велосипеда, — сказала Инаго и снова засмеялась: — Ха-ха-ха.

Выглянув в открытую дверь, Исана увидел, что мальчишки с криками и смехом тащат его велосипед. Один из них, нахлобучив на голову кувшин для воды, нес мешочек с мелочью — Исана не стал расплачиваться ею в аптеке. Инаго прошла мимо него и строго прикрикнула на них с порога:

— Too much! [3]

Исана некогда было раздумывать, что в данном случае могли означать эти английские слова. Подросток шагнул вперед, но тут же навалился всей тяжестью на перила и, потеряв равновесие, стал сползать на пол, всем своим видом давая понять, чтобы ему подали руку. Но руку, которую протянул ему Исана — другая была по-прежнему прижата к носу, — мальчишка, только что смеявшийся над ним, решительно оттолкнул.