Дж. Рэлф Оди
      Одиночество животных и людей
      (ЧЕЛОВЕК - СУЩЕСТВО ОДИНОКОЕ:
      БИОЛОГИЧЕСКИЕ КОРНИ ОДНОЧЕСТВА)
      Перевод Елены Егоровой
      Говорят, что неврастеники строят воздушные замки, психотоники живут в них, а психиатры взимают и с тех и с других арендную плату. Психиатр Герард повторил данную фразу более двух десятилетий назад, исследуя биологические корни психиатрии. Он пошел дальше этого высказывания, предположив, что биологи, по-видимому, пытаются вбить сваи, соединяющие воздушные замки с землей. Я подумал, что передо мной поставлена примерно такая же задача, когда в 1966 году получил приглашение принять участие в обсуждении проблемы биологических источников одиночества; до этого времени я никогда не задумывался над ней.
      Я сразу понял, что не могу ограничиться исследованием животных, но должен уделить много внимания человеку. Я решил сначала ознакомиться с соответствующей литературой и поразмышлять над проблемой одиночества человека, и в особенности о своих собственных переживаниях одиночества, отдельные моменты которых были весьма яркими. Подобный подход, возможно, позволил бы мне выбрать элементы одиночества, не имеющие биологического начала и поэтому должные быть чисто человеческими, такие, например, которые предполагали бы символизм или человеческий тип общения. Потом я выяснил, что происходит, когда человека и животных оставляют одних на долгое время о потере чувствительности существует обширная литература. Далее я занялся вопросом, по-разному ли человеческие культуры справляются с одиночеством и есть ли значительные расхождения в его восприятии. Я также задумался над тем, существуют ли среди животных какие-нибудь аналоги такого разнообразия восприятия одиночества. Например, будет ли реакция сусликов-индивидуалистов сильно отличаться от реакции общительных кроликов? Является ли тигр одиночкой по сравнению со львом? И как животные на воле или в лабораторных условиях реагируют на изоляцию и остракизм или на ощущение, что они находятся на последнем месте в списке тотемов? Насколько важно удовлетворение потребностей в общении?
      Я полагал, что, поразмыслив над этими вопросами, я смог бы решить, имеет ли то, что кажется глубоко человеческим переживанием одиночества, свои аналоги и корни среди животных. Теперь я считаю, что в большинстве случаев одиночество имеет такие корни, и я знаю, что биологические корни наиболее существенные. Тем не менее человек может быть более одинок, чем животное, так как у него есть разные способы испытать одиночество.
      Первой неожиданностью для меня была поразительная нехватка данных об одиночестве в литературе, особенно в литературе по психиатрии. Следующая неожиданность заключалась в том, что, хотя я думал, что имею четкое представление об одиночестве, никакой ясности в мыслях относительно этого хорошо известного состояния у меня не было. Мне пришлось выявлять разницу между добровольным уединением и невольной изоляцией, пребыванием наедине с самим собой, одиночеством, остракизмом, ностальгией, тоской по дому, тоской по кому-то, горем из-за утраты дома или человека, скукой, замкнутостью, аномией, бесцельностью существования, своей непохожестью на других, страстью к перемене мест и формами депрессии, имеющими отдаленное отношение к одиночеству. Первое прозрение наступило, когда я заглянул в свою душу.
      Психиатр Харри Стэк Салливан признавал шесть фаз в развитии человеческой личности: младенчество, заканчивающееся с появлением членораздельной речи, пусть даже бессмысленной; малолетний возраст, с его потребностью в настоящих товарищах по играм, похожих на самого себя; подростковый период, с потребностью в близких отношениях с приятелем или закадычным другом того же пола; юность, с потребностью в близком партнере противоположного пола; и зрелость, когда чувства к избраннику противоположного пола преобладают над чувствами к себе (из чего следует, что настоящая зрелость или взрослость встречается гораздо реже, чем нам кажется). Одиночество, по мнению Салливана, сопутствует недостатку, или утрате, или боязни утраты тех элементов человеческих взаимоотношений, которые формируются один за другим с развитием личности индивида. В состав этих элементов входят потребность в нежности и контакте у младенца, потом страх остракизма в малолетнем возрасте и, наконец, потеря или боязнь утраты партнера в зрелом возрасте. В своей наиболее завершенной и самой страшной форме одиночество может проявляться, начиная с подросткового периода. Салливан не дал полного изложения опасных тенденций к патологическому взрослому одиночеству, источники которых могут находиться в более раннем одиночестве младенца.
      Поскольку любая форма одиночества является глубоко личной и ее лучше всего описывает сам человек (как это сделал Калгаун), я приведу несколько примеров разного рода так называемого одиночества, пережитого мною лично. Я помню, каким ужасно одиноким я чувствовал себя в детстве в Индии, если домашние уходили вечером в гости. У меня были замечательные и тактичные родители, но я не могу забыть, как долго тянулось время и ту пугающую, наполненную призраками пустоту бунгало, когда их не было дома. Мне было слышно, как разговаривают и готовят пищу слуги за забором через дорогу, что иногда меня утешало; но были случаи, когда это усугубляло чувство одиночества из-за широкого пространства ничейной полосы между нашими участками. Можно искать утешения в чем-то незнакомом, и я иногда находил его в звезде, приветливо мерцающей в окне. Тем не менее это ощущение глубокого одиночества в ожидании шагов возвращающихся родителей появлялось лишь от случая к случаю. Очевидно, временами у меня возникала какая-то необходимость, которую я не мог определить или превозмочь.
      Но я помню, что совершенно не чувствовал себя одиноким, в отличие от описанного выше состояния, когда в детстве (прогуливая, между прочим, уроки) в одиночку отправлялся исследовать безлюдные места. Я искал уединения.
      Слово "одиночество" происходит от слова "один". Но быть одиноким не обязательно означает быть одному. Можно быть одному и не быть при этом одиноким и можно быть одиноким в толпе. Теперь мы признаем, что здоровое развитие психики требует чередования периодов интенсивного получения ощущений и информации с периодами погруженности в уединение в целях их переработки, поскольку в глубинах нашего сознания происходит гораздо большая часть процесса мышления, чем на уровне линейного мышления, привязанного к внешнему миру.
      Уже в зрелом возрасте у меня иногда возникало чувство бесцельного и смутного одиночества в моем собственном доме, когда моя семья находилась где-то далеко. Все пространство нашего жилища, кроме святая святых - моего кабинета, ассоциируется у меня с женой и дочерью, и когда в этом пространстве их нет рядом со ной, появляется ощущение пустоты. Такое чувство исчезает, как только я иду в свой кабинет или в университет, в места, предполагающие уединение, подобно часовне. Представление о том, что некоторые места могут не только предполагать определенный настрой, но и стать неотъемлемой частью личности человека, отражает процесс осознания "социального использования пространства", или того, что антрополог Эдвард Холл называет proxemics. Такое отношение к пространству и находящимся в нем предметам уходит своими корнями в поведение животных, но за недостатком времени я не могу подробно останавливаться на этом.
      Единственные запомнившиеся мне другие случаи, когда я испытывал нечто похожее на одиночество, находясь совершенно один, произошли при двух особого рода обстоятельствах. Во-первых, я отчетливо помню, как несколько раз, натолкнувшись на захватывающую дух сцену, или поразительное существо, или растение, или даже на идею, я вдруг ощущал сильную потребность, чтобы кто-то оказался рядом и испытал те же чувства, поскольку впоследствии их невозможно будет вызвать простым описанием. Но это ощущение я испытал как обостренное чувство одиночества, смешанное с благоговейным трепетом. Вероятно, есть предел тому благоговейному страху, который человек может перенести в одиночку - если его слишком много, мы начинаем трепетать уже от ужаса. Во втором случае обстоятельства дважды складывались так, что я заблудился, один раз в пустыне, другой раз в горах Трус-Мади на Борнео. Тогда я злился на себя за то, что проявил глупость, отправившись бродить один, никак не помечая свою дорогу, и еще мне было немного страшно. Мне казалось, что я такой затерянный и одинокий на огромном пространстве пустыни или леса. Однако эти два описанных типа переживаний не являются, на мой взгляд, примерами настоящего одиночества, как я его себе представляю и которое надеюсь обсудить - они скорее примеры неожиданного осознания того факта, что ты один.
      На этом можно закончить рассказ о чувствах человека, когда он один. Я гораздо чаще ощущал нечто вроде одиночества, когда был не один, а находился среди людей - среди тех, с кем не мог общаться (разумеется, речь идет не о том, то я не владел их языком).
      Хотя я много времени провел "один" среди племен в Африке и Азии, я не помню, чтобы мне было одиноко с ними. Никогда также я не испытывал настоящего одиночества в общении с тем, что мы зовем Природой; к этому вопросу я еще вернусь. Но мне было скучно и у меня появлялось ощущение тягостного одиночества и отчужденности в обществе людей, говорящих на моем родном языке, но "живущих в другом мире".
      В пустыне часто мечтаешь о пиве и лимонаде. Получив, вероятно, слишком большую "дозу уединения" за два года в Сомали, я приехал в Найроби и, покинув гостиницу, отправился на поиски пива. Открыв дверь бара "Торр", я увидел море лиц, компании близких друзей, услышал их веселый смех, шум голосов мужских и пугающих женских. Я никак не мог набраться храбрости и подойти к стойке бара. Отказавшись от этой мысли, я выпил пива в номере гостиницы. У меня ушла неделя на то, чтобы привыкнуть к таким толпам чужих и знакомых людей.
      Помню также, как совсем мальчиком, только что приехав в Англию из Индии, я часто простаивал на танцах, подпирая стену, и чувствовал себя изгнанником и нежеланным. И хотя в мечтах я предавался романтическим и даже животным страстям с более привлекательными девочками, я был слишком застенчив, чтобы с уверенностью обратиться к ним, и чувствовал себя на танцплощадке неуклюжим, как слон. Позднее я понял, что не меня игнорировали, а просто я сам уединялся и потом часто из-за этого хныкал от жалости к себе.
      Конечно, два последних примера характерны для преходящих неврозов, которые мог бы испытать любой, только я, по-видимому, нервничал больше обычного. Общими моментом в них было уединение от общества, объясненное самому себе как исключение или изгнание, сопровождаемые жалостью к себе. Если бы эти ощущения сохранились, то они могли бы перерасти в душевное состояние, требующее лечения, даже если бы мне не хватило ума или мужества обратиться за помощью. Однако приведенные здесь эпизоды - я намереваюсь прояснить это позже - были тем, что теперь я бы счел проявлением того типа истинного одиночества, у которого действительно есть биологические корни. За исключением, вероятно, тех случаев, когда я ребенком ждал в темноте возвращения родителей, прежние ситуации не имели отношения к одиночеству, которое, я надеюсь, появится в качестве обоснованного понятия после того, как мы проведем его сравнение с одиночеством животных.
      Очень мало работ полностью посвящено проблеме одиночества, и лишь изредка можно встретить хотя бы раздел на эту тему в публикациях по психиатрии и психологии. В подавляющем большинстве работ, к которым естественно обратился бы исследователь, совершенно игнорируется одиночество, а также некоторые состояния и процессы, имеющие все основания быть включенными в данную категорию. (Попробуйте найти одиночество и родственные слова в указателях!) Психиатр Фрида Фромм-Рейхман выражает недовольство тем, что "автор, желающий подробно рассмотреть проблему одиночества, испытывает серьезные терминологические затруднения. Оказывается, одиночество - такое мучительное и пугающее переживание, что люди пойдут на что угодно, лишь бы его избежать. Подобное игнорирование включает, видимо, и странное нежелание со стороны психиатров внести ясность в этот вопрос с научной точки зрения. Таким образом, получается, что одиночество - одно из наименее удовлетворительно разработанных психологических явлений, даже не упомянутое в большинстве учебников по психиатрии". Именно по этой причине я трачу так много времени, пытаясь решить, что же нам нужно искать в поведении животных, чтобы еще лучше представить одиночество. Пока мы можем, вероятно, предположить, что одиночество - туманное понятие, включающее эпизоды или состояния, требующие самостоятельного рассмотрения. Кроме того, можно было бы заключить, что одиночество в основе своей связано не с тем состоянием, когда человек один, а скорее с его самоустранением, независимо от того, кто окружает человека люди или природа. Страх, боязнь остракизма или боязнь встретить замкнутое и каменное сердце, когда нужна нежность, несомненно отягчают переживание одиночества.
      Сенсорная депривация
      Что происходит, когда обыкновенные люди остаются одни на долгое время или когда они вынуждены перенести даже более сильную сенсорную депривацию? Существует обширная литература, в основном автобиографического характера, где приводятся описания субъективных переживаний, например полярников, людей, оказавшихся одними в лодке среди моря, заключенных одиночных камер или тех, кому устроили "промывку мозгов". Такие случае показывают, что, когда эти люди замыкаются в себе, у них появляются поразительно отчетливые галлюцинации. Приступы депрессии из-за одиночества могут привести к попыткам самоубийства. Галлюцинации бывают иногда красочными, например, человек видит длинную шеренгу белок с рюкзаками на спине, пробирающихся по снегу в своих снегоступах. Они могут иметь оттенок святости, подобно галлюцинациям Джошуа Слокама, когда он в одиночку совершал кругосветное путешествие по морю: несколько раз, будучи больным или обессиленным за время шторма, он видел, что на борту судна появлялся своего рода спаситель-штурман, который становился за штурвал. Можно понять, как подобные галлюцинации возникали у отшельников в пещерах. Фактически уединение даже на несколько часов может вызвать заметное психическое расстройство. В таком затруднительном положении оказывались впечатлительные летчики-истребители и штурманы-одиночки бомбардировщиков. Полет в кабине с прозрачной крышей на высоте 40 000 футов в течение нескольких часов может привести к серьезной дезориентации и галлюцинациям (например, кажется, будто на крыло садится чудовище).
      За последние 25 лет проводилось много скрупулезных исследований добровольцев и жертв, в целях эксперимента изолированных и подвергнутых так называемой сенсорной депривации путем изменения степени их обособленности от поступающих раздражителей. Эти исследования были во многом обусловлены случаями идеологической обработки людей во время войны и особого рода трудностями, с которыми сталкиваются астронавты. Хотя такие эксперименты значительно отличаются от реальных жизненных ситуаций, где их длительность и результат неизвестны, поражает тот факт, насколько быстро у объектов эксперимента помрачается сознание и в конечном счете начинаются галлюцинации. Сильная тяга к внешним раздражителям дает о себе знать очень скоро, и человек легче поддается внушению, становится более подавленным, у него уменьшается способность ясно мыслить по сравнению с нормальным состоянием. Сходные галлюцинации отмечались у больных полиомиелитом при длительном пользовании аппаратом для искусственного дыхания, хотя впоследствии пациенты называли их сновидениями.
      Короче говоря, нормальное функционирование мозга зависит, оказывается, от достаточного уровня и разнообразия воздействующих раздражителей, позволяющих находиться в постоянном контакте с внешним миром, реальностью. В лабораториях Йорка (США) и других городов, где изучаются приматы, проводился сравнительный анализ поведения обезьян, живущих в сенсорно насыщенной обстановке и в условиях изоляции от внешних раздражителей. У таких приматов наблюдалось не только психическое расстройство, но вскоре становилось очевидным, что изолированный шимпанзе просто-напросто неполноценный шимпанзе как особь. Видимо, индивидуальное сознание, хотя бы отчасти, является продуктом психик, находящихся во взаимодействии.
      Индивидуальные и культурные различия
      Есть много данных, свидетельствующих о том, что животные очень страдают, будучи изолированными. Собаки, наученные повиноваться одному хозяину, или ручные гиббоны, например, могут зачахнуть от тоски и умереть, если их разлучить с хозяевами. Работникам зоопарков хорошо известны потребность животных в общении и том, что эту потребность могут удовлетворить животные другого вида, подобно тому, как человек может общаться со своей собакой. Молодой носорог едва ли вынесет, или даже переживет, длительное путешествие из места обитания в зоопарк в одиночку, но если к нему специально - в целях общения - поместить козла или другое животное, они могут стать неразлучными. В начале 1967 года в один из зоопарков отправили леопарда и пустили к нему в клетку живую курицу, чтобы он подкрепился в дороге; вместо потребности в пище, леопард почувствовал большую потребность в общении с птицей в незнакомой обстановке. Местная газета сообщила об этом необычном союзе под заголовком "Леопард и курица подружились".
      Человек тоже привыкает к обществу других видов живых существ. Попав в плен в Германии, Кристофер Берни в течение 18 месяцев находился в одиночном заключении, и его лишь изредка выводили из камеры. Как-то раз ему удалось пронести в камеру улитку. Она не только составила ему компанию на какое-то время, но и стала для него своего рода эмиссаром реального мира.
      Длительная изоляция тоже может вызвать серьезное психическое расстройство, в частности непоправимый ущерб может нанести изоляция на ранних этапах жизни, так как в результате появляется особь, сильно замкнутая в себе и социально недееспособная. Это подтверждают обширные экспериментальные исследования. Здесь мне хотелось бы, в частности обратить внимание читателей на работы Гарри и Маргарет Харлоу об обезьянах и Джона Б. Калгауна о грызунах. Точно такая же реакция, как у животных, наблюдается, согласно данным сравнительно малого числа работ, у изолированных детей (например, у "детей, выкормленных волчицей", или у других детей, о которых не заботились их слабоумные или больные матери, или у детей, случайно оставленных без внимания). Прежде всего нужно отметить, что у человека и животных существуют индивидуальные различия в потребностях в обратной связи с обществом или в знакомой среде и запахах. Наряду с указанными различиями в потребностях существует различие и в том, как они переносят стресс изоляции; это различие обусловлено в основном возрастом, темпераментом и воспитанием или жизненным опытом. Потребности различаются также в зависимости от вида животных или национальной культуры человека.
      Суслик - это нестоящий отшельник. Кролик и домашняя мышь относительно общительные животные. Можно ли выявить группы людей с таким же широким спектром терпимости к изоляции или предпочтения определенного числа контактов за единицу времени? Думаю, да. Надо признать, однако, что одиночество человека эмоционально намного сложнее выражено, чем у животного, и это ведет к большему индивидуальному, транскультурному разнообразию людей. Я должен также предупредить, что внешность часто бывает обманчива. Овцы, которые держатся стадами, например, не так зависимы друг от друга, как могло бы показаться по их поведению. Лидерство матери-овцы запечатлевается в мозгу молодого ягненка на очень ранней стадии, и это животное, даже став взрослой особью, будет стремиться следовать за матерью. Лидером стада овец является матка-вожак, остальные тянутся за ней, причем каждый выросший ягненок слепо следует за своей собственной матерью, не проявляя никакого интереса к остальному стаду, довольный, когда толкает других, хотя эмоционально он совершенно равнодушен к стаду. Многие жители наших городов тоже такие, они чувствуют себя очень изолированными или даже одинокими за городом, но испытывают нечто похожее на удовлетворение, когда их толкают в толпе, состоящей из людей, с которыми они не связаны никакими чувствами.
      В различных культурах периоды уединения - признанная часть жизни, так как имеются группы населения, живущие среди знойных или полярных пустынь, и островитяне-мореплаватели, которые, сбившись с курса, подолгу остаются в своих каноэ. Эти люди, насколько мне известно, часто привыкают к галлюцинациям, когда остаются одни. На дальнем конце спектра терпится к одиночеству находятся культуры, аналогичные в какой-то степени образу жизни суслика, так как они создают культ из пребывания человека в одиночестве. Мой друг Карлтон Гайдузек работал с такой группой, оказавшейся недавно в центре внимания отчасти потому, что мексиканское правительство пыталось установить с ней контакт, а также потому, что у этой группы обнаружен необыкновенный талант к изготовлению скрипок.
      Я имею в виду индейцев тарахумара в безлюдной Сьерра-Мадре-де-Чьяпас в Мексике. Небольшая семья может жить в пещере на расстоянии десяти миль от соседа и держать овец и несколько голов крупного рогатого скота для получения удобрений. Основной предмет питания - сухая кукуруза, растертая в порошок. Шестилетний мальчишка с рационом пиноля может уйти с овцами на одну-две недели и не встретить ни одного человека до своего возвращения. В удаленных районах индейцы тарахумара настолько привыкли к уединенному образу жизни, что смущаются и теряются, когда вынуждены разговаривать с другими людьми. Фактически они настолько застенчивы, что могут начать разговор, повернувшись спиной друг к другу. Единственный случай, когда индейцы тарахумара, по-видимому, общаются свободно - вербально, невербально или сексуально, - это во время периодических пирушек (tesquinadas).
      Они копят свои запасы пиноля до тех пор, пока их не наберется достаточно для варки пива, предназначенного для tesquinadas. Затем индеец может пробежать (название "тарахумара" происходит от индейского слова, означающего "бежать") примерно десять миль до соседа и пригласить его на намечающуюся пирушку. Вероятно, приглашающий очень смущается в силу своей застенчивости. Давайте представим себе, как он прибыл к своему соседу, когда тот примитивным плугом обрабатывает свой клочок земли, засеянный кукурузой. Вместо того чтобы поприветствовать соседа, повернувшись к нему лицом, гость может сесть на краю поля спиной к соседу, продолжающему заниматься своим делом. Когда сосед проходит мимо, прокладывая плугом борозду, гость приветствует его : "Cuida!" Когда через какое-то время сосед возвращается, делая новую борозду, он отвечает на приветствие: "Cuida-ba!" Постепенно взаимопонимание хозяина и гостя налаживается настолько, что они готовы встать лицом друг к другу, и тогда их застенчивость часто уступает место приступам безудержного смеха. Такие приступы смеха, сопровождаемые зарыванием пальцев ног в песок, и разного рода невербальное общение могут превратить сцену встречи и "беседы" в веселое представление, подобно фильмам с участием Чарли Чаплина или Лорела и Харди. Для индейцев племени тарахумара, почти превративших в культ уединение, одиночество означает явно не то, что оно, например. означает для студента колледжа или жителя Нью-Йорка.
      Мимоходом отметим одну из не затронутых здесь социологических особенностей. Это аномия, или ощущение отсутствия норм, возникающее в обществе, членов которого убеждают в необходимости стремления к определенным целям, в то время как возможности достигнуть чего-то очень ограниченны. Человек вынужден принимать или отвергать цели данной культуры, традиционные средства их достижения или и то и другое. Таким образом, человек волей-неволей выбирает какой-то один образ жизни из описанных Мертоном: конформизм (принятие и целей и средств), инновация (принятие целей, но не средств), обрядность (принятие средств, но снижение целей), бунт (не признание образа жизни и не отказ от него, а изменение строя в целом) или отстранение (отказ от того и другого). Человеку, выбирающему в силу необходимости отстранение, социальная структура покажется безнадежно аномичной или не имеющей норм; в результате у него может появиться склонность к уединению, и обвинять в этом он будет общество, которое, с его точки зрения, не поддается контролю. То есть безнадежность аномии может вызвать у людей, склонных к отстранению, что-то вроде ощущения космического одиночества.
      Так Мертон представляет себе аномию. С другой стороны, Роберт Макивер различает три типа аномии: 1) та, которая возникает, когда жизнь бесцельна из-за отсутствия ценностей; 2) та, которая возникает, когда люди стремятся получить средства именно ради самих средств; 3) та, которая возникает, когда человек изолирован от осмысленных человеческих взаимоотношений (половой акт сам по себе не является с этой точки зрения осмысленной связью; в действительности он может даже усугубить одиночество). Аномия в понимании Мертон и ее первые два типа у Макивера по своему происхождению кажутся связанными исключительно с человеком, поскольку выведены они из норм, характерных только для развитых человеческих обществ, хотя, вероятно, и низшие приматы могут стремиться к власти. Если аномию считать типом одиночества, тогда мы, наверное, можем признать, что у этого типа одиночества отсутствует биологическая основа, а есть только социальная. В остальных случаях одиночества, таких, как третий тип у Макивера, ситуация складывается по-другому, и некоторые его источники нам следует искать в поведении животных.
      Удовлетворение социальных потребностей
      Наверное, разумно было бы начать изложение с анализа упоминавшейся уже обширной экспериментальной работы Гарри и Маргарет Харлоу об обезьянах, но я предпочитаю ограничиться работами Калгауна о грызунах, на которые я уже ссылался, так как его интересует размер группы, способы социального взаимодействия и последствия массового скопления животных. Работы Калгауна оказали мне существенную помощь в развитии тех идей, которые я выдвинул, не имея экспериментальных данных, и которые непосредственно относятся, как я теперь понимаю, к одиночеству. Далее выстраивается гипотеза.
      Итак, структура гармонического баланса у людей и животных требует хотя бы некоторой реакции со стороны внешнего мира в виде восприятия предметов, запахов, в особенности осмысленных социальных контактов или взаимодействия. Общая для людей и животных жажда информации была точно установлена путем наблюдений и экспериментов. Ограничившись пока отношениями общения, я буду использовать термин "ласка" ("поглаживание"), введенный известным психиатром Эриком Берном для обозначения отношения общения. Младенец блаженствует при ласке или физическом контакте, удовлетворяющем большую часть его потребности в общении или жажду внешнего раздражителя. Лаской в широком понимании может быть просто-напросто осознание присутствия другого человека. Подмигивание, говорящее о признании или взаимопонимании, - еще большая ласка, чем вышеназванная. Может показаться, что нам необходим термин, противоположный данному, такой как "досада" или "оскорбление", но, я полагаю, для данной дискуссии это несущественно.
      Две крысы А и В, обе испытывающие потребность в общении, встречаются и вступают в контакт, лаская друг друга; эта ласка может варьироваться от опознания друг друга путем обнюхивания до совокупления. Калгаун сначала принял без доказательства, а потом доказал, что возникающее в результате удовлетворение является затяжным состоянием, при котором потребность в общении или жажда внешнего раздражителя временно не ощущается, нейтрализуется. Длительность такого затяжного состояния прямо пропорциональна степени удовлетворения потребности.
      Теперь допустим, что третья крыса С, испытывающая потребность в общении, подходит к крысе А, когда та временно бездействует. С не получит ласки и будет разочарована, у нее наступит фрустрация. Не получить ожидаемого ответа так же обидно, как натолкнуться на равную этому чувству досаду или оскорбление. Фрустрация - тоже затяжное состояние, длительность которого примерно пропорциональна интенсивности фрустрации
      Представим себе группу потенциально "равных" подростков, находящихся вместе и контактирующих друг с другом таким же образом. Какие индивиды (из них мы выберем одного и назовем его J) неоднократно разочаруются, не найдя ласки, будет зависеть от случайности. Личность J и его надежды соответственным образом изменятся. Тогда он, ощущая потребность в общении, может обратиться к еще одному индивиду К, у которого тоже есть потребность в общении. Но J может на сей раз обратиться к К по-другому: возможно, изменились его надежды, возможно, J слишком часто встречал отпор, и К сочтет его подход как не совсем соответствующий ситуации (возможно, J своим приставанием стал напоминать Урию Гипа). Таким образом, на модель личности и поведения J может далее повлиять неудовлетворительный и неадекватный отклик со стороны К, хотя К тоже испытывает потребность в общении. Можно предположить, что совокупность подобных случайных встреч на раннем этапе развития всегда существующих генетических и других индивидуальных различий, обстоятельства, такие как болезнь или неспособность добыть достаточное количество пищи (скажем, из-за отпора, полученного на месте кормления), входят в число факторов, определяющих появление табели о рангах и низведение некоторых особей, первоначально обладавших, по всей видимости, "нормальными" возможностями, к низшим рангам иерархии.
      Взяв это за основу, я предлагаю осудить, во-первых, соотношение удовлетворения и фрустрации в зависимости от размера группы и, во-вторых, то, к каким последствиям приводит отнесение в конец списка тотема. При этом я отдаю себе отчет в том, что ради краткости изложения должен, к сожалению, опустить ряд доказательств.
      Удовлетворение, фрустрация и размер группы
      В огороженном месте с обилием пищи и воды мы наблюдали за увеличивающимися по численности группами крыс. У одинокой крысы нет возможности получить удовлетворение от общения. По мере увеличения группы быстро возрастает число удовлетворительных встреч. Но растет и фрустрация. Наступает такой момент, когда четвертая часть времени уходит на пребывание в состоянии удовлетворения и такое же время - на состояние фрустрации. Оставшаяся часть времени уходит на нейтральные состояния. Если количество крыс превысит эти пределы, то время удовлетворения начинает уменьшаться, а время фрустрации из-за скопления животных будет увеличиваться. Таким образом, существует оптимальный объем группы, представляющей физиологический баланс, при котором удовлетворение и фрустрация уравновешивают друг друга (около 12 взрослых особей крыс и других видов животных, по данным Калгауна).