Иван - я, Федоровы - мы

      - Может, и я с вами махну, а?
      - Еще чего захотел! - Лейтенант отрицательно мотнул головой и, передавая Ване одежду, предупредил: - В гимнастерке все документы и комсомольский. - Озорно припустился по песчаной косе и с разбегу бросился в реку.
      Через несколько секунд показалась его голова, он начал отмахивать саженками.
      Шофер крикнул:
      - У берега нельзя стоять! Поехали!
      Сквозь мелькавшие деревья Ваня следил за Дымовым... Вдруг возле плывущего вода забуравилась фонтанчиками. С того берега Дона затарахтел пулемет. Ваня привстал в машине:
      - Заметили, гады!
      Голова Дымова скрылась. Вот снова показалась... Ваня и беспокоился, и завидовал лейтенанту, и хотел быть сейчас на его месте.
      Дымов, набрав воздух в легкие, глубоко нырял и плыл под водой до тех пор, пока не начинало колоть в ушах... Сегодня он видел, как тяжело было Сологубу, но, несмотря ни на что, тот не терял головы. И теперь, заставляя себя не думать об опасности, лейтенант плыл и плыл... Наконец миновал середину реки, и фонтанчики воды, вздыбленные пулеметом, остались позади. Дымов уже представлял, как доложит комдиву о выполнении приказа и как тот обрадуется...
      Раздался мощный залп нашей артилерии, и прокатилось гулкое эхо.
      Только Дымов выбрался на берег, его схватили несколько дюжих солдат. Лейтенант отчаянно отбивался, ругал их отборными словами, пугал Сологубом, но ему заткнули рот пилоткой, скрутили руки и, хорошенько поддавая, поволокли по огородам, потом через насыпь железной дороги. Здесь взорвался когда-то эшелон с боеприпасами, и острые осколки впивались в босые ноги лейтенанта. Он упирался, мычал. "Ишь, поганый фриц, - возмущались бойцы, бомбить нашу землю легко было, а ходить по ней - пятки горят".
      Весь исцарапанный, лейтенант был доставлен под конвоем на командный пункт Сологуба. У входа в блиндаж стоял Сологуб с тем самым генералом, который догнал их воинский эшелон в пути на машине. Командарм был чем-то озабочен и, увидев Дымова, только усмехнулся, снова обернулся к Сологубу. А лейтенант мог лишь беспомощно переминаться с ноги на ногу и что-то мычать. Старший из бойцов дал ему пинка, чтобы не рыпался, и взметнул руку к пилотке:
      - Товарищ генерал-лейтенант, разрешите до комдива обратиться?
      - Обращайтесь, - кивнул Чуйков.
      - Товарищ полковник, захватили фрица! Под водою плыл... Лается по-нашему, гадина, и ваше имя еще называет...
      Комдив оглядел пленного, хитро сузил веселые глаза:
      - А может, хлопцы, це наш?
      - Не-е... Наши в трусах не воюют, - уверенно ответили бойцы в один голос. - А они, сволочи, кое-какие наши слова изучили. Тот фриц со сбитого самолета тоже в трусах был и по-русски ругался...
      - Ладно, идите, - отпустил комдив солдат, потом вытащил изо рта Дымова пилотку, развязал ему руки и расхохотался: - Добре ж хлопцы тебя скрутили! Ну, спасибо, лейтенант! Выручил. Быстрый ты, только больно горячий. Прямо настоящий огонь! Так тебя и звать будем.
      Давно мечтал лейтенант о том, как выполнит приказ комдива и тот его похвалит, а теперь, сконфуженный, и слова не мог произнести.
      - Йодом помазать! И обмундировку дать! А то в таком виде его русалки уволокут, - с улыбкой заметил командарм и, проводив взглядом Дымова, продолжил с Сологубом прерванный разговор.
      Они думали, что еще возможно предпринять, чтобы удержать железнодорожный мост через Дон. Захватив его, фашисты могли кратчайшим путем нанести удар по Сталинграду. В том, что они стремились осуществить этот замысел, не было никакого сомнения - с каждым днем все больше к плацдарму стягивалось немецких войск.
      Вечером Ваня только переехал мост, как машину остановил Дымов. Он ожидал его в новом обмундировании, радостный. Наша артиллерия разбила скопления противника, и первая попытка немцев взять русских в клещи не удалась. В самом хорошем настроении Дымов и Ваня ночью добрались к своим.
      - Ну, докладывай, лейтенант... Огонь, как тебя к Сологубу притащили? - спросил комиссар Филин. Он, как всегда, уже знал обо всем,
      А затем Ваня услышал в темноте голос Богдановича: он стал отчитывать Дымова за то, что тот не подождал, пока откроют движение по мосту, и поплыл через простреливаемый немцами Дон.
      "Чуть что - так выручай Дымов!.." - удивился Ваня. Теперь он готов был заступиться за "своего лейтенанта" - так впервые он назвал его про себя.
      В ночной тиши раздались тяжелые взрывы, зашарили но небу лучи прожекторов. Это немцы бомбили на подходе к Дону наши эшелоны с боеприпасами, которым все тяжелее сюда было пробиться. За Доном плацдарм настолько сузился, что немцы уже обстреливали железнодорожный мост из полковой артиллерии. К этому времени дивизия Сологуба оказалась отрезанной от соседних соединений и прижатой к реке на небольшом участке у самого моста. От всей противотанковой части Богдановича сохранилось едва ли три огневых взвода. Казалось, что уже нет сил удержать плацдарм, но поредевшие части дивизии все еще отражали натиск противника.
      Наконец произошло самое страшное - прекратился подвоз боеприпасов. И когда немецкие танки прорвались через наши боевые порядки - вот-вот захватят мост и овладеют левым берегом Дона, - комдив принял решение: передать оставшиеся боеприпасы одному из батальонов для того, чтобы удержать мост, пока все части дивизии займут оборону на той стороне...
      Рвалась шрапнель. Осколки молотили по железным фермам моста и с диким воем отлетали. Пылали просмоленные шпалы. Огонь слизывал краску с железа. Задыхаясь, Ваня бежал по горящему настилу. Кирзовые сапоги и вся одежда так нагрелись, что жгло тело.
      - А-а-а!.. - раздался рядом истошный крик. Кто-то, охваченный огнем, сорвался с высокого моста; в грохоте рвущихся снарядов не было слышно всплеска...
      - Давай, давай, Ванюшка!.. - Черношейкин толкал его в спину, а Ваня все оглядывался...
      На правом берегу остались лейтенант с комиссаром. Комдив приказал им уничтожить две машины с противотанковыми пушками. Переправить их было невозможно: наши танки, подбитые фашистами, преградили путь по железнодорожной насыпи. Но Дымов, уверенный, что они скоро вернутся на правый берег Дона, решил скатить машины и пушки с насыпи и спрятать их в болотистой пойме. И Ваня, если бы не приказ комиссара, помог лейтенанту и нипочем бы его не бросил. Он бежал и все оглядывался. Но в бушующем огне и дыме ничего не было видно.
      - Поднажми, Ванюшка! - торопил Черношейкин.
      Мост казался невероятно длинным. На машине когда-то Ваня промчался по нему за несколько минут, а теперь бежит - и конца нет... "Мы-то с Черношейкиным спасемся, - думал он, - а вот лейтенант с комиссаром..."
      Наконец пляшущие языки пламени остались позади, лицо обдало свежим ветром. Ухватившись за перила, они жадно глотали чистый воздух и кашляли до хрипоты. Неподалеку, широко расставив ноги, стоял Сологуб. Он будто не замечал рвущейся над головой шрапнели. Все его внимание было приковано к пылающим пролетам моста...
      Дивизионный инженер то и дело подходил к Сологубу и горячо доказывал: "Нельзя больше тянуть! Не взорвем мост, потом поздно будет". Но комдив все ждал... Не мог он бросить своих солдат на той стороне. Жаль ему было и мост - прекрасное сооружение рук человеческих.
      Ваня молил про себя: "Подожди, Сологуб, подожди еще, миленький..."
      Мост объят уже сплошным пламенем - трудно перебежать. И по реке теперь не переплывешь - фашисты подошли к самому берегу, так строчат из пулеметов, что и птице не перелететь...
      А лейтенанта с комиссаром все нет. Взгляды Вани и Черношейкина прикованы к мосту. Вот показались двое... Один - коротышка, второй высокий, худой. На этого второго вся надежда Вани. Бегущих то застилал дым, то вдруг они прорывались сквозь него, виделись отчетливее. И, когда приблизились, Ваня узнал в них Кухту и Пивоварова. Лейтенанта не было... Тут подошли саперы, прогнали всех в укрытие.
      И когда надежда была совсем потеряна, из огня выбежали еще двое. Издали Ваня приметил голенастого парня, похожего на Дымова, и весь сжался в ожидании: лишь бы не ошибиться. Но нет, это были Дымов с комиссаром. Обгорелые, закопченные. Гимнастерки и брюки на них дымились.
      Филин и Дымов доложили комдиву, тот спросил у них что-то. "Не иначе, - подумал Ваня, - узнавал, не бежит ли за ними еще кто". Комиссар отрицательно покачал головой. Сологуб еще немного постоял и кивнул инженеру: "Кончай". Тот замахал руками, заорал во всю глотку:
      - Все-е в укры-ы-ти-е-е!
      Вскоре раздался такой оглушительный взрыв, что Ваня зажал уши и пригнулся. Когда он поднял голову, моста не было.
      7
      После открытой, выжженной степи левобережный Дон с его прохладной зеленью, казацкими хуторами, утопающими в яблоневых и вишневых садах, мирными петушиными криками казался сказочным краем. После всего пережитого на правом берегу в степи это было чудом. Истребители танков расположились на окраине хутора, в колхозном саду, и Ваня Федоров смотрел на синий дымок, вьющийся из летних кухонь, вдыхал запах горелой соломы и кизяка, слушал мычание коров, возвращавшихся в сумерках во дворы, и невольно представлял свою деревню... Вот сейчас его мать выйдет с подойником и с маленькой скамеечкой, начнет доить буренку. Тугие струйки молока вначале будут звонко цвиркать по жестяному дну и краям подойника, потом в пенистом молоке звук станет глухим, мягким. Так ярко Ваня это себе представил и так захотелось еще раз все это ощутить, что он направился к крайнему двору. Его заметила пожилая казачка и вскрикнула:
      - Ой, совсем мальчишечка-солдатик! Сейчас, сынок, корову подою, парного молочка попьешь.
      Ваня быстро ушел.
      Да... война осталась по ту сторону Дона. Тяжелые "хейнкели" с бомбовым грузом пролетали мимо, к Сталинграду. Истребители танков приводили себя и технику в порядок.
      Пришло пополнение. Первые письма бойцам. Только Ване не от кого было ждать.
      На третий день пребывания в этом раю лейтенант получил задание: разведать местонахождение батальона и других частей армии, оставшихся в окружении на той стороне.
      "Солдатское радио" уже разнесло: "С лейтенантом Огнем пойдут семеро". Несколько раз прибегала Анечка, будто проверить санитарные условия в подразделении. На самом деле все прекрасно понимали, что ее интересует: возьмут ли ее в разведку? С этим она обращалась и к Филину. "Наверняка возьмут Кухту и Черношейкина, - размышлял Ваня, - а про меня забудут..." Однако он не терял надежды - Дымов не вернулся от комдива, и разведчиков еще не отбирали. Ваня загадал: если Дымов, возвращаясь по дорожке, наступит на ветку, то он пойдет с ним за Дон.
      Наконец в глубине сада показался лейтенант... Он повернул на дорожку и, возможно, наступил бы на ветку, но тут его окликнул комиссар и, подойдя, спросил:
      - У Сологуба был?
      Дымов кивнул.
      - Может, санинструктора возьмешь? Ранит кого...
      - Ну, знаешь, баб мне не надо. Война это или детский сад?
      Улыбнувшись, комиссар ушел. Лейтенант постоял в задумчивости, шагнул и наступил на ветку. Ваня, радостный, подскочил к нему.
      - Черношейкина и Кухту ко мне! - приказал лейтенант.
      - Есть! В разведку их берете?
      - Откуда знаешь?
      - Знаю...
      - Нюх разведчика у тебя есть.
      - Так точно! - Козырнув, Ваня убежал.
      Дымов прилег под куст. Мимо, чеканя шаг, прошла Аня, поприветствовала его по всем правилам устава. Приподнявшись на локте, он посмотрел на нее удивленно... Аня четко повернулась:
      - Вы что-то хотели мне сказать, товарищ лейтенант?
      - Нет...
      - Тогда разрешите идти?
      - Идите.
      Дымов не мог понять, что произошло с Аней-санинструктором. Почему вдруг она прониклась к нему таким уважением? И где она так обучилась строевой?.. Прямо залюбуешься! А Дымов, хотя и был лейтенантом ускоренного выпуска, понимал в строевой толк.
      К замечтавшемуся лейтенанту подошли Черношейкин и Кухта. Кашлянув, доложили о своем прибытии. Дымов обернулся и, смущенный тем, что они могли прочесть его мысли, подчеркнуто строго распорядился:
      - Пойдете со мной. И ваши два расчета тоже. Возьмете сухой паек на три дня. И чтобы автоматы, гранаты и все прочее было в порядке. До вечера спать.
      Солдаты ушли, а Дымов, завалившись под куст, все думал о девушке.
      Ваня принес кашу в начищенных до блеска котелках и терпеливо, с волнением ожидал, пока "его лейтенант" поднимет на него очи. Тот потянул носом на запах каши с тушенкой и наконец заметил котелки.
      - Ты надраивал?
      - Ага. Ваш и свой. - Ваня, довольный, протянул Дымову котелок.
      - Чего ты мне все: "вы", "ваш"... - заметил лейтенант, уничтожая с аппетитом кашу. - Когда одни, говори мне "ты".
      Совсем счастливый, Ваня присел рядом и, принимаясь есть, спросил:
      - А чего эта самая к тебе подходила? Вышагивает, как гусыня!
      - Анька?
      - Ну да.
      Дымов довольно усмехнулся:
      - Хочет идти со мною.
      - И ты ее возьмешь? - возмутился Ваня.
      - Не говори так. Она, знаешь... Одним словом, дисциплина. И шаг печатает - залюбуешься.
      - Тоже мне... дисциплина!
      Дымов нахмурился и протянул ему недоеденную порцию каши:
      - А котелок мой замажь. С таким зеркалом быстро попадешь на мушку.
      Мальчишка даже растерялся от неожиданного поворота:
      - Я что... Я могу замазать. И мой тоже?
      Увидев, как у парня задрожал подбородок, Дымов, потягиваясь, сказал уже мягче:
      - Как хочешь... Я храпану. Разбудишь, когда солнце скроется. - И улегся.
      "И черт меня дернул за язык заговорить с лейтенантом об этой Аньке! клял себя Ваня. - Если бы не она... он, может, и взял бы меня с собой". Ваня так расстроился, что, забравшись в гущу кустов, просидел там целый час. Потом, увидя Филина, выскочил из своего убежища и преградил ему дорогу:
      - Товарищ комиссар, разрешите обратиться до вас?
      - С лейтенантом хочешь идти?
      Ваня изумленно посмотрел на комиссара:
      - Подходящая у вас фамилия!.. Он, филин этот, и ночью даже видит...
      Комиссар рассмеялся:
      - Чего ж тут не видеть!..
      Ночью, когда скрылась луна, разведчики тихо уселись в лодку. Ваня стоял рядом и ожидал, что скажет Дымов, но тот только пожал ему руку...
      Несколько ночей кряду разведчики переплывали Дон у взорванного моста, но обнаружить наших не удавалось; зато утащили из-под самого носа у немцев те самые пушки, которые лейтенант с комиссаром спрятали в пойме, и переправили их на плотах.
      Потом Дымов вел разведку выше по Дону, и Ваня опять не уходил от берега. Пехотинцы, занимавшие здесь оборону, уже привыкли к нему.
      Проводив разведчиков, Ваня обычно устраивался под свисающим в воду пологом густых зеленых ветвей ивы. Наблюдать надо было скрытно - немцы периодически освещали речную гладь ракетами. Здесь же прикорнув, Ваня пробуждался задолго до рассвета и сидел, прислушиваясь к ночным звукам. В это время особенно смаривал сон, даже немцы не бросали ракет и не простреливали трассирующими пулями Дон. Вот тогда и раздавался легкий всплеск, будто играла у поверхности рыба. Ваня знал: это возвращались разведчики. Он помогал им бесшумно вытащить лодку, спрятать в прибрежных кустах, потом вместе с ними ел вкусный разведпаек и укладывался спать на пахучее сено в блиндаже. Но в эту ночь он не сомкнул глаз: какая-то тревога овладела им... Пора разведчикам уже возвращаться. Но сколько он ни вслушивался - никакого всплеска.
      Черная вода стала сереть... Ему хотелось, чтобы ночь протянулась как можно дольше и, скрыв в темноте наших ребят, помогла им добраться назад. С вечера нависли низкие тучи. Хоть бы дождик пошел... Но поднявшийся к утру ветер очистил небо, и рассвет наступил неожиданно. Угрожающе стал вырисовываться противоположный крутой берег с немецкими укреплениями. Там пробудились... В раннее безмолвие раскатисто ворвался треск пулеметов. Ваня всю ночь просидел в таком напряжении, что не ощущал ни утренней сырости, ни холодных капель росы, стекавших с ивовых листьев за ворот его гимнастерки, но тут невольно содрогнулся от мысли: какой опасности подвергались теперь разведчики, оставшись на том, враждебном берегу. Засветло им уже не вернуться...
      Бойцы позвали его в окопы, дали котелок горячей каши. Он к ней даже не притронулся; закутавшись в шинель, прилег в блиндаже. Уснуть не мог...
      Лейтенант, которого Ваня раньше недолюбливал, стал ему дорог. Если спросить, почему так случилось, он не ответил бы. Просто ему хотелось быть с Дымовым, походить на него во всем. Начало дружбы, как и любви, всегда очаровательно своим таинством... Еще не знаешь, как дальше сложатся отношения с тем, кто завладел твоим сердцем и думами, но тебя неудержимо тянет быть рядом с этим человеком.
      В полдень августовское солнце так палило, что и в прохладном блиндаже было душно. Болела голова. Ваня слышал, как попискивал зуммер телефона, потом к проводу вызывали командира роты, и тот доложил Сологубу, что разведчиков еще нет.
      Самое страшное приходило Ване на ум. А вдруг разведчиков захватили немцы... Пытают их каленым железом... Ведут на расстрел...
      А между тем разведчики действительно попали в тяжелое положение. Обнаружив наконец наши окруженные части, они поспешно двинулись в обратный путь. К рассвету успели достичь только немецкой береговой обороны, с трудом пересекли ее и очутились на песчаной косе. Тут и там лежали наши убитые солдаты. Прижатые к реке, они до последнего патрона держали оборону, здесь и приняли смерть... Одни, стреляя с колена, завалились с винтовкой на бок, другие упали навзничь, третьи распластались на песке, словно обняли в последнюю секунду жизни родную землю. Немцы не хоронили наших...
      Переправиться через Дон уже было невозможно - совсем рассвело. Дымов приказал залечь среди убитых и не шевелиться: поблизости фашистские дзоты. Скоро стало припекать солнце, и разведчики начали задыхаться от раскаленного песка, зноя, трупного запаха. Совсем рядом текла прохладная река, до безумия хотелось броситься в нее, окунуться, глотнуть воды, а потом... хоть помереть.
      В полдень сержант Кухта почувствовал: голову так припекло, что вот-вот хватит солнечный удар. Поправил пилотку. Немец в дзоте или испугался, что убитые русские оживают, или ему просто наскучило сидеть. Высунул из амбразуры руку с парабеллумом, черный кружок ствола покрутился. Грохнул выстрел. Одна пуля пробила голову убитого, другая - ногу лейтенанта.
      В сапог натекла липкая кровь. Дымов терпел. Знал: стоит ему чем-нибудь выдать себя, перестреляют их немцы, словно куропаток, и задание комдива не будет выполнено. Все нестерпимее жгло ногу... Дымов старался представить, как бы в его положении вел себя Сологуб, и не позволял себе шевельнуться. А фашист все упражнялся в стрельбе, каждый раз мучительно долго выбирая цель.
      ...Этот день показался Ване как никогда длинным. Он еле дождался сумерек и пробрался на свой "наблюдательный пункт". Позднее подошли капитан и комиссар, молча сели рядом.
      В полночь Дон осветился ракетами. Зарокотали пулеметы. Справа от себя Ваня увидел выхваченную светом ракеты лодку с гребцами. Вскочил и помчался вдоль берега, утопая в глубоком песке. Пули с шипеньем булькали в воде, взбивали песок у его ног.
      - Товарищ лейтенант, да вы поосторожней! - услышал он в темноте голос сержанта Кухты. - Мы сами разгрузим, а вы посидите.
      Ваня подпрыгнул: "Значит, жив! Жив!.."
      Лодка пристала к берегу, и разведчики разгружали бронебойки с винтовками, добытые на той стороне. Ваня стал помогать им, не спуская глаз с прихрамывающего Дымова.
      - Да вы посидите, - все уговаривал Кухта командира и сказал подошедшему Богдановичу: - Ранен он.
      - Марш за мной к Сологубу! - приказал Дымову капитан.
      Ваня рванулся было за лейтенантом, но Богданович остановил его:
      - А ты, Федоров, таскай оружие...
      Наблюдательный пункт комдива находился неподалеку, но идти к нему пришлось вкруговую, по узкой извилистой щели. Капитан шел впереди и все останавливался:
      - Как нога?
      - Да у меня ж царапина, товарищ капитан, - морщась от боли, отвечал Дымов.
      У блиндажа их встретил адъютант Сологуба, провел через темный тамбур, завешанный плащ-палатками, приподнял еще один полог, и вошедших неожиданно ослепило электричество... Яркая маленькая лампочка от аккумулятора заливала блиндаж белым светом. Сологуб, в плотно обтягивающей стального цвета гимнастерке из шевиота, склонился над картой. Усадив Дымова за стол, он попросил показать на карте место, где окруженные части армии продолжают вести бой.
      - Прости, - извинился комдив, - что, раненного, тебя мучаю. Но командарм ждет сведений. Там ведь много голодных и раненых. Надо их выручать.
      Дымов рассказал все, что узнал об окруженных частях. Отдал Сологубу окровавленные партбилеты и красноармейские книжки, взятые у бойцов, что пали на косе. Они погибли, но даже мертвые помогали нашим, укрыв разведчиков...
      Отпуская лейтенанта, комдив обнял его:
      - Передай хлопцам своим, Огонь, что они молодцы! Знаю по Испании, как пролежать на жаре день, да еще среди убитых...
      Оказывается, наблюдатели доложили комдиву, что разведчики залегли на песке между убитыми, и он весь день не отрывал глаз от стереотрубы. Артиллеристы были в полной готовности по его приказу ударить по фашистской укрепленной линии.
      К Ваниной радости, капитан приказал ему сопровождать лейтенанта в медпункт части. Хоть и рядом, решили подъехать на машине. Разведчики нарубили веток в кузов полуторки, сверху постелили еще сена, потом неожиданно подбежали к Ване, схватили его за руки и за ноги, раскачали и забросили в мягкий кузов, а Дымова бережно уложили. Когда машина отъехала, Ваня спросил:
      - Как вам, ничего?
      - Ничего, - ответил лейтенант, блаженствуя на сене. - Ты спал сегодня?
      Хорошо, если за трое суток Ваня вздремнул часа два, но ответил бодро:
      - Да я что... я спал, товарищ лейтенант.
      - Тогда я сосну.
      Ваня обхватил распоротый сапог лейтенанта с забинтованной ногой и придерживал, чтобы не трясло на выбоинах дороги, а через минуту заснул в обнимку с сапогом, уткнувшись головой в живот Дымову.
      Когда он открыл глаза, машина стояла у палаток; лейтенанта с ним рядом не было. Парень цокнул языком: "Прозевал!.." - и выпрыгнул из кузова.
      Кругом темнота. В тыловых подразделениях строгая маскировка. Лишь присмотревшись, Ваня различил светлое пятнышко в брезенте и пошел на него. Но голос Дымова он услышал совсем из другой палатки.
      - Да какое это ранение! - возмущался лейтенант.
      - Ложитесь, больной! - требовал женский голос.
      Ваня понял, что лейтенанта надо выручать, и нырнул под брезентовый полог...
      Лампа из сплющенной гильзы тускло освещала палатку. Дымов сидел на кровати с перебинтованной ногой и с усмешкой поглядывал на Косопырикову в белоснежном халатике. Ваня даже присвистнул: "Эта замухрышка еще смеет командовать!.." Не успел он прикинуть, как лучше высвободить лейтенанта, Аня обернулась и строго спросила:
      - Ты зачем здесь?
      - Не задирай нос, - осадил ее Ваня, - это мой лейтенант. Понятно?
      - Понятно. Какой командир, такой и боец! - усмехнулась она и скомандовала: - Федоров, а ну, шагом марш отсюда!
      - Ты кому это, Косопырикова, шагом марш?! - подступил к ней Ваня.
      - Федоров, отставить, - сказал Дымов и успокоил Аню: - Он уйдет, я только хочу передать с ним...
      - Ну, тогда быстрей.
      - А может, у меня секрет, - лукаво улыбнулся лейтенант.
      - Пожалуйста. - Она повела узким плечиком и отвернулась.
      Дымов притянул к себе Ваню и шепнул:
      - Попроси шофера отогнать машину, и ждите меня поблизости. - И громко добавил: - Скажи, рана пустяковая. Просто "врач" строгий попался, не отпускает.
      - Есть передать! - прищелкнул каблуком Федоров и, проходя мимо девушки, козырнул: - Счастливо оставаться, "товарищ военврач".
      - Видите, какой у меня вежливый солдат, - заметил ей Дымов.
      Пригнувшись, в палатку вошел капитан Богданович:
      - Ну как?
      Дымов вскочил с койки:
      - Пустяки, товарищ капитан. Разрешите готовиться в десант?..
      Богданович оборвал его:
      - Тебя не спрашивают. - И посмотрел на Аню: - Ну?
      - Ранение нельзя назвать опасным... - ответила девушка, робея под строгим взглядом капитана.
      - В госпиталь его надо отправлять?
      - Пока не знаю... Но надо выдержать. Он же весь день пролежал раненый на песке... Может быть заражение, хотя я сыворотку ввела.
      - Ложись, Огонь, - уходя, приказал капитан. - А ты, Косопырикова, гляди, чтобы не сбежал.
      - Есть, - покорно улегся на койку Дымов.
      Аня, проводив взглядом Богдановича, начальственно посмотрела на лейтенанта.
      - Неужели, Косопырикова, отправишь меня в госпиталь?
      - Посмотрим, - строго ответила Аня. Затем вытащила из тумбочки тетрадь, уселась на табуретку и принялась писать.
      - Что ты пишешь там?
      - Письмо маме. Лежите спокойно, больной.
      - А моя мать в Ленинграде... Не отвечает на письма... - как-то вырвалось у него само собой.
      - А моя в бомбежку погибла...
      Дымов от удивления приподнялся:
      - А кому ж ты пишешь?
      - Тете...
      Только сейчас Дымов понял: она часто смеется не оттого, что ей весело. Просто от этого ей становится легче. И им от этого легче.
      - Вот что...
      - Что?
      - Это я зря говорил, что у тебя смех дурацкий... Это хорошо, когда ты смеешься...
      Аня улыбнулась, сняла пилотку и в задумчивости стала расплетать косу.
      - Косопырикова!.. - воскликнул Дымов. - У тебя такая коса?!
      - Нельзя, да? - испугалась она.
      - Красиво. И ты совсем другая...
      - А я все боялась, что прикажут срезать. И чтобы спрятать ее, подобрала большую пилотку.
      - А я думал, у тебя голова такая большая.
      Они оба засмеялись...
      Ваня растолкал шофера в кабине, передал приказ лейтенанта, вернулся назад и, притаившись напротив палатки, стал ожидать. Время шло, а Дымов не появлялся. Ваня подкрался ближе и отогнул край полога... Девушка расчесывала волосы, а лейтенант смотрел на нее, как на картину.
      - Я видел вас во сне... вот такой... - Дымов запинался от смущения.
      - Какой?
      - С длинной косой. Вас схватил когтями черный стервятник. А я летел на коне спасать...
      - Меня... спасать? - засмеялась она, закрепляя косу на затылке.
      - Правда, - тихо сказал лейтенант, не сводя с нее глаз.
      Ваня с досады отошел. "Дело на безделье меняет!.." Постоял, потом, изменив голос, сердито крикнул:
      - Куда все медики подевались? - и спрятался за палаткой.
      Аня выскочила. Ваня приподнял брезент, пролез внутрь палатки к топчану Дымова:
      - Бежим, товарищ лейтенант!
      Дымов, задумавшись, продолжал лежать.
      - Бежим, а то вернется! - дернул его Ваня.
      - Попадет ей, - поднимаясь в раздумье, сказал Дымов.
      - Так ей и надо, чтоб не задавалась.
      Дымов свернул матрац, прикрыл одеялом, будто на койке спит человек. Потом Ваня и лейтенант вынырнули из-под палатки, через кусты добрались до машины. Шофер, не зажигая фар, тронул...
      8
      Истребителей танков вместе с пехотой назначили в десант на правый берег Дона, чтобы помочь вырваться из окружения частям 62-й армии. Едва забрезжил рассвет, когда первые лодки с автоматчиками тихо отплыли и сразу скрылись в тумане, настолько густом и белом, что его хотелось пить, как теплое парное молоко.
      Ваню в десант, конечно, не взяли, но прогнать его от берега комиссар не решился, и теперь он сидел в укрытии вместе с Филиным и капитаном Богдановичем, наблюдая за переправой. Его так и подмывало помочь бойцам столкнуть в воду плоты с пушками.
      - Товарищ капитан, разрешите...
      - Пусть сами справляются, на том берегу им потяжелее придется, отрезал Богданович, вглядываясь, как, окутанные туманом, бесшумно, словно призраки, двигались у берега бойцы.
      Ваня осуждающе посмотрел на капитана и вздохнул. Комиссар положил руку ему на плечо:
      - Сиди, Федоров. Капитану и мне запретили в десант, а тебя сам бог не велел пускать. Ну вот, догадались... Полезли в воду за Дымовым, наконец-то столкнули плот...
      - Дымов?! - Капитан от удивления чуть не выпрыгнул из ровика.
      - Сбежал из-под вашей охраны, - пояснил Филин.
      Ваня усмехнулся - это произошло не без его участия.
      - Санинструктора немедленно ко мне!
      - Она тоже отплыла, - сообщил Филин. - Я отпустил. Раненых много будет.
      - Вернется, в пехоту отправить за то, что лейтенант сбежал у нее из санчасти! - приказал разгневанный капитан. - А ему пять суток ареста!
      Филин переждал, пока Богданович остынет, и, глядя на клубящийся Дон, заметил:
      - Товарищ капитан, а ведь здесь когда-то флотилия Петра Первого плыла на Азов...
      Богданович метнул взгляд на Филина, подумал: "Дипломат!" - и сказал:
      - Хороший из тебя командир получится: спокойный ты в бою, головы не теряешь.
      Высадиться скрытно десанту не удалось... Взвились немецкие ракеты, вспыхнув в тумане яркими матовыми шарами. Загоготали злые растревоженные пулеметы, сотни огненных трасс схлестнулись в тумане. От рвущихся мин и снарядов закипел кипятком, вздыбился Дон. На воде солдатам гибель, одно спасение - быстрей достичь того берега и вступить в бой.
      Но что это?.. В немецкую какофонию грохота тоненькой ниточкой вплелись автоматные трели, поначалу еще совсем слабенькие и разрозненные, затем перешедшие в сплошной дружный треск. Раздались сухие, звонкие выстрелы "сорокапяток". Ваня различил бы их среди тысяч пушек!..
      Напряженное лицо комиссара расплылось в улыбке, он повернулся к капитану. Ваня вскочил в ровике и закричал во весь голос:
      - Наши-и!.. На той стороне!..
      Его крик потонул в грозных раскатах артиллерии - она ударила по укреплениям немцев на правом берегу. Так длилось минут десять. Потом дымящийся туман прорезала серия зеленых ракет, и разрывы снарядов стали отдаляться. "Ага, - понял Ваня, - зелеными ракетами наши просят перенести огонь дальше. Значит, идут дела!"
      Туман уже рассеивался, когда появились первые раненые и подтвердили, что десант закрепился на том берегу. Но радость была недолгой. Налетели немецкие самолеты. Наших стали теснить. Ваня видел, как Сологуб ходил по берегу, распоряжался отправкой подмоги десанту. В одну из лодок, едва она отчалила от берега, угодила мина. Вынырнули только два бойца...