– Майкл… – заговорила Дженни, справившись, наконец, с душившими ее слезами, – Майкл, значит, на его месте мог бы оказаться ты?
Она и не подозревала, что Кин тоже уходил по ночам со склада. Майкл никому об этом не рассказывал, даже в полиции во время дознания молчал, и потом тоже, и в результате родилась легенда о мученической смерти Кина, которую семья Керни свято хранила.
– Ведь это могло произойти в ночь твоего дежурства. И тогда на месте Кина был бы ты…
Голос Дженни сорвался, она содрогнулась, представив себе истекающего кровью Майкла на руках у Кина.
– Но там был он – В три шага Майкл пересек комнату и встал перед Дженни, сжав кулаки. – Ты знаешь, что я тысячу раз хотел бы оказаться там вместо него? Ты знаешь, что я снова и снова проигрывал в голове события той ночи, что я до полного безумия доходил, думая, что было бы, если бы я не остался у Брук или хотя бы ушел от нее пораньше, чтобы вовремя вернуться на склад? Дженни, я так и не знаю наверняка, что произошло на складе в ту ночь. Я не знаю, были это Митчеллы или случайные подонки с улицы. Но знаю точно: будь я там, я помог бы Кину, прикрыл бы его. Если бы не думал только о собственных удовольствиях, не вел бы себя как последний эгоист…
– Замолчи, ради Бога! Я слышать об этом не хочу!
Дженни закрыла ему рот ладонью. Воображение слишком живо рисовало ей Майкла в обнимку с другой женщиной, боль раздирала ее, рвала на части изнутри.
– Но это правда, – возразил он, резко отстраняя от губ ее руку. – Я вел себя как вонючий ублюдок, Дженни, а платить пришлось Кину.
Он все не отпускал ее руку, держал ее в ледяном плену своих стиснутых пальцев.
– Но я тоже был наказан. Той ночью Брук забеременела от меня. Я ее не любил, никогда не любил, но я сделал ей ребенка. Поэтому женился на ней, и хотел научиться любить ее, и отчаянно ждал рождения малыша, который вернул бы смысл моей жизни, давно ставшей грязным фарсом.
Он так сжал ей руку, что все косточки склеились, но Дженни терпела. Она не хотела отстраняться, зная, что ему сейчас нестерпимо больно, и радуясь, что может разделить его боль. Про ребенка ей известно не было, и она подумала, а не соврала ли Брук Майклу, чтобы женить его на себе?
– Она была уже на шестом месяце, когда в ее машину врезался грузовик. Погибли все: шофер грузовика, Брук, – Майкл застонал, закинув голову; лунный свет влажно блеснул на его длинных темных ресницах, – и мой сын.
У Дженни брызнули слезы, она попыталась вздохнуть – и не смогла. Она без слов молила Брук о прощении за то, что плохо подумала о ней; она молила сама не знала кого, чтобы ей стало хоть чуточку легче и чтобы Майкл так не мучился.
– Господи, Майкл, – прошептала она, гладя его по щеке. Пальцы нащупали мокрую дорожку.
Майкл открыл глаза и потерянно взглянул на нее.
– Видишь, Дженни, я заплатил. Понимаю, это не больше того, что я заслуживаю, но хочу, чтобы ты знала: я заплатил за смерть Кина. И продолжаю платить, как и ты, и твоя семья, и Клер. Значит, еще мало…
– Тссс, – упрашивала она, убирая ему, волосы с пылающего лба, – хватит. Даже слишком.
– Нет, – возражал он, но Дженни поцелуем заставила его замолчать.
Она вовсе не хотела раздразнить его желания. Наоборот – утешить, успокоить, простить. Но стоило только ей коснуться губами его губ, как она почувствовала, что, кроме сострадания, ею движет еще что-то неодолимо плотское, а тихий голос нашептывал ей: так души находят друг друга через телесное прикосновение, и тогда физическая близость превращается в благословенную любовь.
Дженни долго наслаждалась новым ощущением, потом тихо отстранилась.
– Майкл, – торжественно произнесла она, – все, твоей боли больше нет.
Он только молча покачал головой, но его недоверчивые глаза не отрывались от ее лица, словно что-то в нем могло заставить поверить ей.
– Да, – сказала она, – и теперь пришло время лечить друг друга.
Губы Майкла дрогнули.
– Ничего не выйдет.
– Выйдет. – Дженни шире открыла глаза, чтобы он мог заглянуть ей прямо в душу. – Только ты люби меня.
Волна крупной дрожи прошла по всему телу Майкла, от щеки, к которой прижималась ладонь Дженни, до ног – Дженни сквозь ткань одежды чувствовала их близкое тепло.
– Дженни…
– Пожалуйста, – прошептала она, – я так давно тебя люблю. – Она запустила пальцы в его вьющиеся волосы. – Ох, Майкл, зачем ты встречался с Брук? Ведь я уже тогда была бы твоей, если бы ты захотел.
– Знаю, – хрипло ответил он. – Но, Дженни, тебе было семнадцать лет. Совсем девочка. – Он легко коснулся ее подбородка. – Хоть я и плохой, но не настолько, чтобы совращать невинных детей.
– Так возьми меня теперь, – шепнула она, – я уже не ребенок.
Он сдержал улыбку, провел пальцами по ее подбородку, по горлу, вниз к ключичной ямке, где бешено, бился пульс.
– Знаю, – повторил он. Его рука, не останавливаясь, спускалась ниже, и Дженни затрепетала от нетерпения.
«Возьми меня, – звала Дженни без слов, молча, всем телом. Она закрыла глаза, закинула голову в томительном ожидании. – Возьми же!..»
Но Майкл не спешил. Он накрыл ладонью выступающий бугорок ключицы, ловя биение ее сердца, ища ответа в его стремительном галопе.
– Не знаю, смогу ли я быть с тобой так, как ты хочешь, Дженни, – невнятной скороговоркой произнес он. – Мне это трудно. После Брук… после Кина.
Что он втолковывал ей? Конечно, он не мог отрицать свою мужскую силу. Для таких предположений было уже слишком поздно: Дженни знала, ощущала, как он желает ее, и от напора его страсти у нее кружилась голова.
Значит, дело в чем-то еще. Но в чем? Дженни открыла глаза, зная, что в них он прочтет ее нежный зов. Что могли значить слова в новом, чудесном мире, который они с Майклом уже готовы были открыть для себя? Почему он этого не понимает?
– Должен разочаровать тебя, – между тем медленно говорил Майкл, – я не смогу… полностью забыться, понимаешь? Я ничего не почувствую. Странная штука вина, Дженни. Она мешает.
– Только не сегодня, – тихо ответила Дженни, кладя его руку себе на грудь. – Сегодня ничто не может встать между нами.
Майклу очень хотелось верить в это. Но лишь только его ладонь ощутила теплую тяжесть груди Дженни, все застыло у него внутри. Мозг отказывался принимать нервные импульсы; так влюбленный, которого долго отвергали, рано или поздно внушает себе, что он никого не любит.
Раньше он умел любить, умел наслаждаться. Надо вспомнить, надо найти путь назад. Сегодня ночью, с Дженни, ему никак нельзя быть неживым.
Деревянными пальцами Майкл расстегнул на ней платье. Ее кожа отливала жемчугом в свете луны, грудь часто вздымалась. Он протянул к ней руки, вот уже под ладонями затвердели бугорки сосков; он знал, что Дженни дрожит от его прикосновений, но сам не чувствовал ничего. Он видел, как жаркие волны захлестывают Дженни, понимал, как необходимо ему сейчас качаться на этих волнах, вместе с ней, однако, полный безнадежной тоски, оставался на берегу.
Мышцы Майкла каменели от отчаянного напряжения. Странно, физически он был как нельзя более готов к соитию и сознавал, что немедленно может овладеть Дженни, войти в нее с такой силой, которая заставит ее кричать от наслаждения, пробыть с ней сколько угодно, удовлетворить ее желания с безотказностью машины.
Потом, когда она устанет, он бы равнодушно завершил эту процедуру, и она не заметила бы ничего недоброго, как бы ни следила. Он делал бы все, что положено, но сам, даже в наиболее ответственный момент, отнесся бы к собственным содроганиям как к любому другому безусловному рефлексу. Холодок ожидания не пробежит по коже, и он не ощутит ничего, кроме мертвящей пустоты и отчаяния. И все же, хотя именно к этому звали его тихие вздохи Дженни, он не был вполне уверен, что у него получится. С Дженни так нельзя. «Прошу вас, – взмолился Майкл, обращаясь к своим неловким, неживым рукам, – не надо так с Дженни».
Руки не слушались, а он знал, что не имеет права оставить Дженни сгорать на медленном огне неудовлетворенного желания, даже если сам не ощущает жара пламени. Он должен помочь ей испытать наслаждение и постараться быть счастливым хотя бы оттого, что счастлива она.
С горьким предчувствием неудачи Майкл коснулся бедер Дженни, бессознательно-нетерпеливо прижимавшихся к нему все теснее. Он расстегнул последние несколько пуговиц на ее платье и посадил Дженни на край стола. Она уткнулась лицом ему в плечо и тихо застонала, а он нежно, едва касаясь, провел пальцами по шелковой вздрагивающей коже, постепенно добираясь до самых тайных мест.
Он убрал руку, подхватил Дженни и отнес на диван.
Устроив ее поудобнее, Майкл присел рядом, помог ей раздеться, снял с ее ног туфли, нежно поглаживая высоко выгнутый подъем каждой ступни. Дженни не противилась, только закрыла скрещенными руками обнаженные груди и задрожала, когда он дотронулся до ее живота.
У нее были самые синие, самые большие и самые лучистые глаза из всех, что Майклу доводилось видеть. Она неотрывно смотрела ему в лицо, будто в зыбкой и страшной вселенной только он мог быть незыблем, а он тем временем освободил ее от последнего прикрывавшего ее лоскутка кружева.
Свет луны делал Дженни похожей на изящную мраморную статуэтку. Прежде чем дотронуться до нее, Майкл быстро разделся и достал из кармана брюк маленький пакетик. Он не хотел, чтобы Дженни увидела это, с ужасом думая, что она заподозрит его в запланированное легкой победы над ней. На самом деле он ни разу за эти шесть лет никуда не вышел, не имея при себе презерватива, как бы дико это ни могло показаться: есть уроки, которые усваиваются раз и навсегда.
Но Дженни не сказала ни слова, только молча наблюдала за ним. Дыхание ее делалось все чаще, она не могла больше ждать, и Майкл склонился над ней. Диван плохо подходил для занятий любовью, хотя и был очень красив. Места на нем хватило, только чтобы опереться ладонями. Дженни обвила Майкла ногами и тихо всхлипнула. Майкл знал: она почувствовала ответное движение его тела.
– Майкл… Майкл, я так люблю тебя.
Ее голос дрогнул, проник в самую глубину души Майкла, отвлек его. Майкл долго смотрел на нее, потом нерешительно коснулся ее щеки.
– Боже мой, Дженни…
Что еще мог он сказать? Но она улыбнулась и с облегчением закрыла глаза.
Да, всего-навсего улыбнулась, но так доверчиво и спокойно, что внутри у Майкла все перевернулось, тяжелый заслон, когда-то закрывший выход чувствам, сдвинулся с места. Не веря себе, Майкл затаил дыхание. Медленно, слабыми, полузастывшими ручейками, еще не набравшими силу прежнего потока, по жилам разливался забытый жар.
Но даже это было невероятным чудом, а самым большим чудом была его Дженни. Она верила ему безраздельно, верила, что он не причинит ей боли и защитит любовь, которую она так щедро дарила, когда он уже перестал надеяться на такой исход.
Майкл тихо склонился к плечу Дженни. Он боялся дотронуться до нее, боялся, что ее нежное стремление к нему окажется сном, а наяву его ждет ледяной взгляд, ведь именно таким он был еще недавно.
Но ничего не менялось, и в порыве благодарности он зарылся лицом в ее волосы, прижался губами к теплой шее, ощущая горячее биение сердца. Дженни была как летний океан, и внезапно все тело Майкла заныло от свирепого желания утонуть в ней, раствориться в ее живом тепле, отогреть в нем свою замерзшую душу.
– Я люблю тебя, – повторила она и крепче прижалась к Майклу. Он уже не мог сдерживаться. Он дотрагивался до нее всюду, руками, ртом, вбирал ее тепло, каждой клеточкой своего тела, чувствуя ускоряющийся ток крови в жилах, выплескивая остатки прошлой немоты.
– Да, Дженни, да, – вскрикнул он, – люби меня.
Она мгновенно откликнулась. Обняла его, дрожащими от нетерпеливого желания пальцами погладила по плечам, по спине, спустилась еще ниже, крепче обхватила его, обвила ногами его бедра.
Закрыв глаза, шепча ее имя, Майкл отдался на волю течения, пропал в нем, приветствуя благодатную боль возвращения к жизни, к любви, к Дженни.
– Дженни! – хрипло позвал он, услышав ее стон, почувствовав, как судорожно сжались пальцы девушки.
Но Дженни не позволила ему отстраниться, и с пронзительным криком его душа освободилась от остатков страха и заплескалась в искрящемся роднике счастья.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
На другой день Дженни проснулась – и не сразу поняла, где она. С недоумением увидела странные полосы света на полу, потом хватилась привычной атласной наволочки: вместо нее щеку царапала шершавая обивка дивана. Но необычнее всего было ощущение полного изнеможения и расслабленности.
Потягиваясь, она тронула ногой нечто непонятное и приподнялась на локте, щурясь от света. То был диванный подлокотник, а диван, конечно, мог находиться только в ее собственном кабинете.
Теперь она все вспомнила и со счастливым вздохом снова легла. Ночью они с Майклом любили друг друга в этом кабинете, на этом диване. Дженни свернулась клубочком, обхватила руками колени, баюкая свои воспоминания. Любили. Как беспомощны слова, как не хватает их, чтобы передать то, что произошло здесь ночью…
Постепенно в голову Дженни стали приходить обычные, трезвые мысли. Во-первых, который час? Она поежилась под легким покрывалом, затем увидела на нем мелкие синие цветочки и поняла, что это ее вчерашнее платье. Наверное, Майкл укрыл ее спящую, ведь она заснула совсем голая… Почему-то эта мысль одновременно смущала и будоражила ее.
Дженни взглянула на большое окно, выходящее в общий зал. Слава Богу, жалюзи были плотно закрыты, но шум голосов свидетельствовал о том, что рабочий день начался. Как хорошо, что ночью она догадалась запереть дверь.
Но где же Майкл? Дженни села, каким-то образом сразу попав руками в рукава платья. Застегивая пуговицы, она медленно поднялась и оглядела пустую комнату. Одежда Майкла исчезла, никаких признаков его пребывания здесь не осталось. Дженни решила не тревожиться. Должно быть, он проснулся первым и вышел, чтобы привести себя в порядок.
Настенные часы показывали восемь утра. Дженни торопливо оправила платье, надеясь, что отсутствие под ним белья не слишком заметно. Как же она крепко заснула, если даже шум голосов за дверью не сразу разбудил ее!
Сунув ноги в туфли и пригладив всклокоченные волосы, она осторожно посмотрела сквозь щелочку в жалюзи.
По залу фланировали пять ранних пташек.
Они болтали, попивали кофе, а один программист запускал бумажные самолетики, целя в корзинку для мусора. Они не подозревали, что босс уже на месте.
Тут она заметила какое-то движение в отделе искусств в другом конце зала и насторожилась. Так рано там не должно никого быть, и, тем не менее, Дженни отчетливо видела спину человека, прикрепляющего к кульману большую карту.
Первой реакцией был вздох облегчения: так вот куда девался Майкл! В отделе не было похожих на него мужчин, а этот как раз был высокий, с развитой мускулатурой… Дженни нахмурилась: незнакомец был одет в зеленую спортивную рубашку и светлые джинсы, а у Майкла ночью была совсем не такая одежда.
Да и что делать Майклу в отдельной комнате и откуда у него карта? Дженни лихорадочно искала объяснение происходящему. Кто же там? Клиент? Чей-нибудь знакомый, брат, муж?
Дженни пошире раздвинула планки жалюзи и мысленно приказала человеку повернуться к ней лицом, но тот только склонился ближе к карте.
Глаза Дженни расширились руки сжались в кулаки. Она все-таки знала эту спину, эти широкие плечи, казавшиеся еще шире от легкого наклона. Ночью ее руки запомнили каждый мускул, каждую выпуклость этого сильного тела.
Без сомнения, это был Майкл. Он рано поднялся, оделся в чистое, в охотку приступил к делам… Почему-то Дженни ощутила во рту вкус пепла. Какой молодец, обо всем подумал: одежда на смену, презерватив… Дженни захотелось рассмеяться, потом заплакать при мысли, как тщательно Майкл готовился к прошлой ночи. А теперь… что ж, теперь он получил, что хотел, можно и приняться за работу. Даже карту с собой захватил.
Она увидела, как в окно отдела искусств постучала ее секретарша Стефани, и Майкл обернулся к ней с вопросительной улыбкой. У Дженни упало сердце. Даже сквозь разделявшие их многие метры огромного зала эта улыбка не теряла своей власти над ней.
Стефани тоже, казалось, была польщена: бессознательным жестом она поправила волосы и, треща без умолку, протянула Майклу какие-то листочки. Ее слов Дженни, конечно, не разобрала. Майкл снова улыбнулся Стефани в знак благодарности, а она в ответ рассмеялась так звонко, что Дженни услышала ее смех даже сквозь закрытую дверь.
Отойдя от окна, Дженни попыталась осмыслить то, что только что увидела. Но голова гудела, и рассуждать, логически не удавалось. Тщетно она старалась выстроить факты в строгой последовательности: непрошеные эмоции то и дело ломали все ее выводы. Гнев сменял любовь, стыд теснил доверие, страх гасил надежду. Дженни бессильно повалилась на диван, сжала виски ладонями. Ей хотелось бежать отсюда без оглядки. Может, Клер была в чем-то права?
Кабинет Стефани находился прямо за стеной, и через минуту Дженни уже услышала, как та бойко стучит по клавиатуре компьютера. Дженни на цыпочках прошла к двери в кабинет Стефани.
Секретарша изумленно воззрилась на нее.
– Ой, мисс Керни! Вы откуда? Я и не знала, что вы пришли.
Дженни не стала объяснять то, что, в общем, объяснить невозможно. Она лишь сделала Стефани знак подойти поближе и заговорила почти шепотом:
– Что делает Майкл Уинтерс в отделе искусств?
Видимо, в ее голосе прозвучал упрек, как она ни старалась избежать этого, но Стефани, которая обычно чутко реагировала на недовольство Дженни, сейчас сгорала от любопытства и ничего не заметила. Она глубокомысленно наморщила лоб и тоже перешла на шепот.
– Честно говоря, не знаю. Мистер Керни сказал, что мистер Уинтерс будет что-то расследовать у нас. А в чем дело?
– Вы только что отдали ему какие-то бумаги. Вы знаете, что в них?
Стефани покаянно покачала головой, разочарованная тем, что не справилась с ролью шпионки.
– Что-то из Сиэтла, из его конторы, насколько я поняла. Похоже на список адресов. Пришло по факсу, так что, наверное, что-то важное. – Вдруг ее глаза за стеклами очков загорелись от неожиданной догадки. – Кажется, я поняла! У него там, на кульмане куча карт Хьюстона и окрестностей. Хотите, пойду, выясню поподробнее?
– Спасибо, не надо.
Адреса, карты города… Последние надежды Дженни рухнули.
Она закрыла глаза, ткнулась головой в дверной косяк. Не нужны ей подробности, и так понятно, чем он занят: выслеживает Клер. То, что случилось ночью, не поколебало его решимости успешно выполнить задание отца.
Дженни еще раз прокрутила в голове всю минувшую ночь, стараясь не особенно задерживаться на волнующих моментах. Майкл даже намеком не обещал ей прекратить поиски. Они вообще не говорили о Клер.
Так что винить надо только себя. Не о том ли он предупреждал ее? Если они станут близки, не обговорив всех трудных вопросов, утро принесет лишь взаимные упреки… Не хотел ли он таким образом дать ей понять, чтобы она не ждала Бог знает чего от чисто физической близости?
И, что хуже всего, только сейчас она с беспощадной ясностью поняла, чего не хватало в их ночном разговоре. Тогда, охваченная слепой страстью, она не обратила на это внимания, но утро все поставило на свои места.
Он ни разу не сказал, что любит ее. Ни разу.
Она сказала: «Я люблю тебя». А он ничего не ответил.
– Стефани, мне надо выбраться отсюда, но только так, чтобы Майкл не знал, – прошептала Дженни, открыв глаза.
Стефани тревожно воззрилась на нее, морщинка недоумения прорезала ее лоб.
– А вы в порядке? – с сомнением спросила она.
Дженни кивнула, стараясь собраться с мыслями.
– Все хорошо, но мне очень нужна ваша помощь. Вы могли бы отвлечь его внимание, пока я не скроюсь?
Стефани радостно улыбнулась.
– С превеликим удовольствием.
Хитро подмигнув, она взяла из шкафчика пустую кофейную чашку и устремилась в зал. Дженни не могла не улыбнуться при виде пухлой маленькой фигурки, со скоростью вихря несущейся к отделу искусств.
Однако улыбка исчезла с ее губ, когда она решила еще разок осмотреться, чтобы случайно не оставить после себя свидетельств ночного приключения. Бюстгальтер и трусики, аккуратно сложенные, лежали на столике у дивана. Дженни бросило в жар: она вспомнила ощущение скользившего вниз по ногам кружева. Майкл, Майкл…
Она кинулась к столу, схватила карандаш и листок бумаги. «Я поехала к Клер, – нацарапала она, – поговорим позже». Белье она сунула в сумку – одеться можно и у Клер, – а записку положила на то место, – где оно только что лежало.
Язвительный внутренний голос издевательски высмеивал идиотски обнадеживающий тон записки. Поговорим? Да о чем? Когда Майкл поймет, что она улизнула, он разъярится так же, как и она, когда увидела его с картой. Они оба оставались при своем в этой игре, которую она хотела превратить в близкие отношения.
«Дура, – ворчал внутренний голос, – и когда ты, наконец, повзрослеешь?»
Дженни схватила сумку, прошла через кабинет Стефани к лифту для обслуживающего персонала, все время опасливо озираясь, и наконец, благополучно спустилась к машине. Она заставила успокоиться разбушевавшийся внутренний голос. Потом можно заняться самобичеванием, а сейчас для сердечных мук нет времени, она уже на целый час опаздывает к Клер.
Отхлебнув кофе, любезно принесенный секретаршей, Майкл кинул беглый взгляд на спущенные жалюзи в кабинете Дженни и углубился в карту. Он убеждал себя в том, что Дженни необходимо поспать, но его тело томилось от неодолимого желания войти к Дженни, разбудить ее долгим поцелуем, отбросить платье, которым он укрыл ее ночью, и снова любить ее, дать ей всю нежность, всю ласку, на какую он ночью еще не был способен.
Жаркая волна накрыла его с головой, линии карты расплылись перед глазами. Майкл велел себе сосредоточиться и не отвлекаться. Пусть Дженни поспит.
Майкл глупо улыбнулся карте прибрежных островов, потому что вместо букв и строчек, видел только лицо Дженни. Он ни минуты не сомневался: она позовет. Он отнюдь не был самовлюбленным болваном, понимал, что не стоит ее, но также понимал: Дженни с этой ночи принадлежит ему.
Снова ток ожидания прошел по телу. Знает ли Дженни, какое чудо сотворила ночью, когда сказала: «Майкл, я так люблю тебя»? Он закрыл глаза и снова услышал ее тихий голос. Долгие годы он опускался все глубже в непроглядную, бездонную пропасть отчаяния, а Дженни дала ему крылья.
Майкл запустил пальцы в волосы, пытаясь вернуть себя к дневным заботам. Конечно, очень мило сидеть тут и думать о возвышенном, но, черт подери, еще немного – и он пойдет ломать дверь в кабинет Дженни.
Он снова взглянул на часы. Только восемь, а он дал себе слово не тревожить Дженни до десяти. Она и так поспит всего четыре часа: уже светало, когда она заснула в его объятиях, положив голову ему на плечо.
Майкл тяжело вздохнул. До десяти еще целых два часа. В голову пришла бессовестная мысль: может, лучше подождать до девяти?
Но даже один час, казалось, будет длиться вечно. Все, хватит, нельзя все время думать о коже Дженни, о запахе Дженни, о вкусе губ Дженни…
Пора заняться картами. Майкл мрачно уставился на список взятых внаем квартир и домов, присланный Лайзой. Хоть бы какая-нибудь маленькая зацепка. Как мечтал он избавить Дженни от необходимости выбирать между ним и Клер! В глубине души он не сомневался, что после такой ночи Дженни рассказала бы ему все, что он пожелает знать. Игра в кошки-мышки закончена, теперь они стали единым целым. Но жаль Дженни: она себе никогда не простит, если злоупотребит доверием сестры. Но если ему самому удастся разыскать адрес Клер, все будет в порядке. Тогда Дженни и не нужно будет нарушать данное сестре слово.
Майкл дошел до середины пятистраничного списка, так и не найдя ничего заслуживающего внимания. Он скрипнул зубами и продолжал читать. Фрэнк Рафферти, отец троих детей, Хьюстон. Мистер и миссис Альфонсо Ходжес, пенсионеры, Галвестон. Хотя Майкла и одолевала безмерная усталость, а строчки рябили в глазах, он с благодарностью подумал о Лайзе. Замечательная у него секретарша, ведь обычно надо задействовать не меньше десяти работников, чтобы составить такой подробный список.
Мозес и Латерика Вашингтон, Ахмед Бхагат и его сын, Кэти Киддар, Эмили Роллинз, Мэри Суини…
Он вдруг вскинулся, в мозгу зазвучал тревожный звоночек. Ошибки быть не могло. Кэти Килдар, К. К. Старое, но точное наблюдение: когда люди живут под вымышленными именами, то обычно сохраняют в них элементы своих настоящих имен, хотя бы инициалы. Так удобнее: проще помнить, кто ты есть, не нужно менять метки на рубашках и носовых платках.
И что-то еще билось в памяти. Килдар, откуда ему известна фамилия Килдар? Майкл настойчиво вспоминал, рылся в ассоциациях – и наконец, ему повезло. Килдар, штат Джорджия! Жена Артура Керни, которая умерла, произведя на свет Дженни, была родом из Килдара, штат Джорджия. Ее тоска по родным местам была одним из семейных преданий Керни.
Кэти Килдар. Майкл забарабанил пальцами по столу. Неужели нашел? Островок Стюартс-Руст, крохотная точка на карте, будто случайно запачкали бумагу. Майкл напряг память. Что ему известно об этом острове? Маленькие унылые домики, изрезанный бухтами берег, песок с пляжей кое-где вода смывает дочиста…
Возможно ли, чтобы в таком месте скрывалась великолепная Клер Керни? Майкл вздохнул и вернулся к списку. Мария и Тед Гонсалес, Дюн и Джин Спарклинг, Лиз и… Но он все время возвращался взглядом к Кэти Килдар. Звоночек не умолкал. Это не поддавалось доводам разума, просто Майкл не мог не прислушаться к обостренному инстинктивному чутью. Он не успокоится, пока не разберется с этой непонятной Кэти Килдар.
– Тук-тук!
Майкл обернулся на голос, очнувшись от размышлений. Перед ним стояла Стефани. В руках у нее был листок бумаги.
– Надо же, как вас любят, просто засыпают посланиями, – игриво сказала она, отдавая ему листок.
– Спасибо, – улыбнулся Майкл, но сердце у него забилось чаще. Наверняка что-нибудь важное, Лайза никогда не теребит его по пустякам.
Послание было коротким, всего четыре предложения, но Майкл волновался не зря. Странные фразы – Лайза умела прятать информацию от чужих любопытных глаз, – и совсем не пустяки.
«Рестораны открыты на деньги Митчеллов, – писала Лайза. – Цель – капитал. Наследование осложняется появлением новенького».
Последняя фраза сообщения – их с Лайзой условный знак опасности. «Ситуация сложная».
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Машинально сложив листок в маленький тугой квадратик, Майкл сунул его в карман джинсов и пошел будить Дженни. После таких известий отдых был непозволительной роскошью.
До сих пор он весьма скептически относился к убеждению Клер, что Алекс задолжал какие-то деньги Митчеллам. Клер любила из мухи делать слона. Да и вообще, каких только смертных грехов не приписывают отвергнутым мужьям разгневанные жены!
Но Лайза имела дело только с неопровержимыми фактами, так что ей можно верить. Значит, Алекс по уши завяз в долгах и, видимо, пообещал Митчеллам, что расплатится с ними наследством Клер.
У Майкла похолодело внутри, когда он вдумался во все оттенки смысла, заключенные во фразе: «Наследование осложняется появлением новенького». Кто кому наследует? Еще в начале работы Майкл выяснил, что Клер уже имеет полное право распоряжаться капиталом покойной матери и вряд ли беременность может повлиять на ее права.
А вот Алекс, очевидно, находится в финансовой зависимости от жены. Майкл не читал завещания Клер – он и в страшном сне не мог предположить, что ему придется этим заниматься, – но, к своему ужасу, понял: видимо, дело в том, что с рождением ребенка Алекс теряет доступ к деньгам Клер. И это обстоятельство настолько не дает кому-то покоя, что Лайза решила закончить послание тревожными словами: «Ситуация сложная».
Майкл проглотил слюну, чтобы избавиться от неприятного металлического привкуса во рту, и ускорил шаг. Он намеренно не постучал в дверь, которая выходила в общий зал, а прошел к Дженни через кабинет секретарши, кивнув той на ходу. Стефани перестала печатать, подняла голову, но на лице Майкла была написана такая решимость, что слова замерли у Стефани на губах, и она ни о чем его не спросила.
– Дженни! – довольно громко позвал Майкл. Ответа не было. Майкл хотел постучать, но, лишь только он дотронулся до двери, она распахнулась. В комнате было темно и пусто, оттуда не доносилось ни звука.
– Ее нет, – виновато сказала Стефани. – Она уехала.
Майкл и не посмотрел на нее. Он зашел в комнату, включил свет, все еще не веря, что Дженни ускользнула от него. Он поднял жалюзи, зачем-то открыл маленький платяной шкаф, даже, как последний дурак, заглянул под письменный стол. Он не мог рассуждать здраво, не мог смириться с тем, что Дженни не дождалась его.
Но, увы, так оно и было. Обшарив всю комнату, Майкл с невольным стоном повалился на диван, провел рукой по подушкам, но они уже не хранили тепло тела Дженни.
Только теперь до него дошло: Дженни действительно уехала. Давно уехала. Она оделась в темноте, не включая света, и вышла через эту дверь, потому что не хотела видеть его. Она ему так и не поверила.
Майкл не позволил себе долго раздумывать, как это случилось. Нельзя поддаваться эмоциям, когда Дженни мчится навстречу опасности, не понимая, что рискует жизнью.
Он вскочил с дивана, стиснул телефонную трубку так, что стало больно пальцам, набрал номер сотового телефона агента, следившего за Алексом, с нетерпением вслушался в гудки – один, два, три, четыре… Да где его носит?!
– Алло, Менкен? Уинтерс. Какие новости?
– Вчера он весь день просидел в номере, – неуверенно заговорил Менкен, – рано утром сегодня куда-то отправился. Я ехал за ним по шоссе. Первые полчаса все было в порядке, но с утра машин очень мало, поэтому пришлось держаться метрах в тридцати от него. – В голосе Менкена послышались извиняющиеся нотки. – Другого выхода не было, иначе он бы меня заметил. Я действовал по инструкции.
