Дженни обернулась, волосы как шелковое пламя взвились вокруг щек; на балконе появился Брэд. Улыбаясь, он подошел к ней и обнял ее с уверенной непринужденностью друга – или любовника? Кем же он ей приходился?
      «Дженни», – произнес Майкл тихо и отрывисто, и собственный голос эхом отдался у него в ушах.
      Девушка его, конечно, не слышала. Прижав руки к груди, подперев подбородок крепко стиснутыми кулачками, словно испуганный ребенок, она прислонилась головой к плечу Брэда, – и заходящее солнце одело их обоих в золото и пурпур. Бежали бесконечные минуты, в теле Майкла каждый мускул превратился в сгусток жгучей боли; наконец Брэд чмокнул Дженни в макушку и повел ее в дом.
      – Дженни!
      Слово, похожее на стон, непроизвольно сорвалось с пересохших до горечи губ Майкла. Как посмел Брэд обнимать ее? Как посмела она позволить ему дотронуться до себя? Ведь только недавно она была в объятиях Майкла! Он помнил мягкость ее кожи, запах жимолости. Теперь она медленно шла к двери, а на ее плечах лежала лапища Брэда.
      – Не надо, – бессильно шепнул Майкл. – Дженни, не надо.
      Дженни чувствовала себя так, словно не смыкала глаз уже неделю. Только в четыре часа утра она встала из-за стола, где стыла чашка с кофе, протерла усталые глаза и начала искать свою сумку.
      Брэд доставил сюда Клер еще днем, и теперь она дремала, опершись на изголовье кровати в комнате для гостей в квартире Брэда. Услышав, что Дженни засобиралась, она тоже встала.
      – Ну что, до завтра?
      Дженни улыбнулась в ответ.
      – Да. Ты поспи еще немного. Брэд разбудит тебя около восьми и отвезет обратно на Стюартс-Руст. Там сразу начинай укладывать вещи, а я подъеду, как только смогу.
      Клер спокойно кивнула, и Дженни почувствовала прилив уважения к сестре. Всю ночь они строили лихорадочные планы, и Дженни увидела, что от прежней принцессы, спесивой богачки, которая всегда раздражала ее, в Клер не осталось и следа. Многого стоила уже одна ее решимость выбраться из затянувшегося кошмара.
      Запертые в пустой комнате, они несколько часов обсуждали, как им быть. Частный детектив, нанятый Клер, вел свое расследование, но сестры понимали, что, если в скором времени он ничего не выяснит, придется им самим что-то предпринять. Нельзя же Клер вечно находиться в бегах.
      Конечно, они говорили и о разводе, но Клер почему-то не хотела доводить до этого. Она убеждала Дженни, что развод – процедура слишком долгая, чтобы рассчитывать на скорую безопасность. Кроме того, если Митчеллы прослышат о разводе, они Клер из-под земли достанут, лишь бы не упустить ее деньги, пока она еще замужем.
      Наконец они решили, что вернее всего будет просто отдать деньги Алексу.
      – Клер, ведь это всего лишь деньги, – твердо сказала Дженни. – Они не стоят человеческой жизни.
      И Клер только кивнула.
      Они обе понимали: Клер действительно угрожала опасность. Сестры видели Митчеллов один раз – на допросе по поводу гибели Кина, но хорошо запомнили их зверские физиономии. На ночь убийства у братьев было железное алиби, но Дженни знала, что почему-то их допрашивали с пристрастием.
      Итак, пока капитал не передан Алексу, надо надежно защитить Клер. Они решили, что ей следует переехать на время в другой город, а еще лучше – в другой штат. Прятаться так близко к дому и к Дженни – непростительное легкомыслие: кто бы ее ни искал, он обязательно начнет с родственников.
      – Как там Майкл? – спросила Клер, аккуратно складывая белье в изножье кровати. – Ты еще не передумала посадить кого-нибудь ему на хвост?
      – Нет, не передумала. Я должна знать правду.
      Устав от долгого спора, Дженни не глядела на сестру. Клер настойчиво возражала, говорила, что не такая важная птица Майкл, чтобы тратить на него драгоценное время, но Дженни все-таки решила нанять второго сыщика и проверить денежные дела Майкла.
      – Зачем? Мы ведь уже решили, что доверять ему нельзя. Мы знаем, на какую сумму была страховка Кина. Майкл не мог бы так шикарно устроиться только на свою долю. Дженни, да так ли нам важно знать наверняка, был ли он замешан в той истории вместе с Митчеллами?
      Дженни не ответила. Она и сама не могла сказать, зачем ей так нужно выяснить, была ли контора Майкла куплена на деньги Митчеллов. Ценой крови Кина…
      Что по этому поводу думала Клер, было совершенно ясно, но Дженни не сдавалась. Возможно ли, спрашивала она себя, чтобы ее тело таяло в руках бессердечного убийцы? «Нет!» – не умолкая, кричало что-то в глубине ее души. Но здравый смысл и старшая сестра безжалостно напоминали, что во всем мире тысячи женщин каждый день влюбляются в недостойных мужчин.
      Дженни упала на кровать: у нее вдруг перехватило дыхание. Влюбляются… Слеза задрожала на реснице в уголке глаза, сердце сжалось от смущения и тоски. Любовь? О Боже милосердный…
      – Клер, я, наверное, влюбилась в него, – беспомощно выговорила она, глядя сквозь слезы в застывшее от ужаса лицо сестры. Она знала, как Клер это воспримет, ей и самой было страшно слышать свои слова. Неужели она влюбилась? Как вообще у нее повернулся язык сказать такое о себе и Майкле Уинтерсе, человеке, которого она еще так недавно ненавидела?
      – Нет, детка. Конечно, нет. Он тебе всегда нравился, вот и все, маленькая моя. Что тут такого? Он мужик видный. И ты сама говорила, что он ухаживает за тобой, чтобы умаслить и разговорить. – Клер с огромным трудом слабо улыбнулась, что не могло скрыть ее испуга. – Ты уже не девочка. Конечно, такой мужчина хоть кому вскружит голову; ну и что? Это нормально, но это совсем не любовь. Не забывай о Кине. И бандитах Митчеллах.
      – Я все помню.
      Дженни почувствовала раздражение: Клер всегда с легкостью находила слабые места в ее рассуждениях, но в этот раз она, к сожалению, была права. О какой любви к Майклу можно говорить, если она сама готова обвинить его в сговоре с Митчеллами?
      Это шло вразрез со всем, во что верила Дженни. Идеальная любовь значила для нее, прежде всего уверенность в любимом человеке, а идеальный возлюбленный представлялся средоточием добродетелей, во всех отношениях достойным ее обожания.
      Только теперь она поняла, как по-детски глупы были ее мечты. Какой бы ни была настоящая любовь, она оказывалась неизмеримо сложнее, чем совместное любование красотой заката; она была непонятна, темна и опасна. Может быть, подумала Дженни, любовь как раз в том и заключается, чтобы вместо справедливого воздаяния за грехи ты желала любимому избавления от любых страданий, даже от тех, которые он заслужил? Может, именно любовь, если верить в нее, искупает все и даже безумные слова делает разумными?
      – А может, именно это и есть любовь, Клер? – порывисто заговорила она, схватив сестру за руку. – Ведь любишь вопреки собственным страхам и сомнениям, вопреки недостаткам. Любишь – значит, принадлежишь другому и не отвернешься от него, что бы он ни натворил.
      – А может, – подхватила Клер, – этот другой так заколдовал тебя своими большими карими, зовущими в постель глазами, что ты ничего вокруг себя не видишь?
      Она смущенно улыбнулась и сжала руку Дженни, будто хотела смягчить жестокость своих слов.
      Но Дженни уже заметила проблеск понимания в печальных голубых глазах сестры. Клер знала, Клер слишком хорошо знала, о чем говорила Дженни. Она и сама попалась в ту же западню, ее мучили те же неразрешимые противоречия.
      – А как же Алекс? – тихо спросила Дженни. – Ты ведь любишь его, несмотря ни на что, верно?
      Клер хотела покачать головой, но ее прекрасные глаза наполнились слезами, и вместо возражения она робко кивнула. И вот уже сестры крепко обнялись, обхватили друг друга, как двое утопающих, безнадежно борющихся с волнами.
      – Да, – всхлипнула Клер. – Боже, помоги нам. Да, Дженни.
      Наконец-то. Наконец она едет домой. Даже не глядя на светящийся циферблат, Майкл точно знал, который теперь час: каждые пять минут в течение бесконечно долгого времени он сверялся с ним. Четверть пятого утра. Итак, Дженни провела ночь с Брэдом Макинтошем – не в прямом смысле слова, но Майклу и этого было более чем достаточно.
      С тех пор как Дженни и Брэд ушли с балкона, дом пребывал в темноте и тишине. Сначала Майкл терзал себя домыслами о том, что может происходить за его стенами, но скоро это сделалось невыносимо. Тогда он стал думать о других вещах, и тут же его тоска с опасной быстротой переросла в холодную сосредоточенную ярость.
      Увидев медленно бредущую к своей машине Дженни, он резко включил фары, и яркий свет застиг ее врасплох. Дженни затравленно обернулась, руки испуганно метнулись к горлу, глаза расширились от страха.
      Миг спустя она вроде бы поняла, чья перед ней машина. Ее губы сжались, она наградила Майкла долгим бесстрастным взглядом – хотя на самом деле не видела ничего, кроме слепящего света его фар, – и молча отвернулась. Потом отперла дверцу, села за руль, оглушительно взревел мотор, и машина рванула с места.
      Гонимый гневом, он пустился вдогонку, словно свет фар приковывал его машину к машине Дженни. Но, к его удивлению, Дженни домой не поехала. Она свернула к зданию «Кернико».
      Добравшись до «Кернико», Дженни остановилась на улице и, хотя Майкл продолжал идти за ней след в след, успела захлопнуть входную дверь перед его носом и заперла ее. Пришлось доставать ключ, который ему в первый же вечер выдал Артур, но, когда он вошел, Дженни уже добежала до лифта, и только ее лицо мелькнуло за закрывшимися створками. Лицо было белое от ярости.
      Сунув удостоверение личности под нос любопытному охраннику, Майкл побежал вверх по лестнице, радуясь возможности размять онемевшие ноги. Он оказался на третьем этаже всего несколькими секундами позже лифта и увидел Дженни, торопящуюся через тускло освещенный зал к своему кабинету. Пустые экраны компьютеров и зачехленные пишущие машинки призрачным строем провожали ее, а она бесшумно скользила мимо, не замечая ничего вокруг себя.
      Тихий стук закрываемой двери и скребет ключа в замке болью отдались в его напряженных нервах. Кет, Дженни, с мрачной решимостью подумал он. Так просто ты от меня не отделаешься.
      У него был ключ, но вместо того, чтобы воспользоваться им, он трижды постучал в дверь. Потом еще, на этот раз громче. Он уже готовился снова стучать, как вдруг дверь приоткрылась. В щель он увидел Дженни – и темную комнату за ее спиной.
      – Оставь меня, Майкл. – В полумраке Дженни сама была немного похожа на призрак. – Мне надо поработать. Я не могу даже запретить тебе дожидаться меня, сил совсем нет. Пожалуйста, оставь меня.
      Голос у нее был ломкий, в нем звучала безмерная усталость и еще что-то, некое беспокойство, заставлявшее делать нервные паузы между словами.
      – Впусти меня, Дженни, – брякнул Майкл. Он тоже устал, да еще приходилось тратить остатки сил, чтобы казаться спокойным. – Надо поговорить.
      Дженни молча глядела на него, и ему вдруг стало ясно, что ее мучает не только беспокойство, но и страх, и он устыдился беззастенчивости, с которой преследовал ее. Кожа вокруг губ и глаз Дженни была белее яичной скорлупы, но щеки рдели лихорадочным румянцем. Вся она была как натянутая струна.
      – Мне надо поработать, – повторила она, неловко оступилась, и Майкл заметил, что одна нога у нее разута. – И говорить нам не о чем.
      В его сторону Дженни не смотрела. Казалось, она беседует со стеной левее его головы. Майкл подавил в себе желание взять ее лицо в ладони, приблизить к своему лицу, чтобы у нее не было выбора – смотреть на него или нет, чтобы она узнала его, чтобы, черт возьми, впустила в кабинет!
      Собрав волю в кулак, чтобы не сорваться, Майкл медленно и осторожно надавил на дверь рукой – не ломясь внутрь, а лишь давая Дженни понять, что стоит ему захотеть, и он войдет без ее разрешения. Она должна знать, как беспомощны ее попытки отгородиться от него. Конечно, дверь была основательная, дорогая (как и любая вещь у Керни), но в своем теперешнем состоянии Майкл мог бы высадить ее, словно хлипкую фанерную.
      – Я так не думаю, – возразил он.
      – Нет.
      В глазах Дженни горел тот же лихорадочный огонь, который жег ее щеки; она сильнее налегла на дверь со своей стороны, будто боялась, что Майкл возьмет ее штурмом.
      – Майкл, я, правда, очень устала сегодня. Извини.
      – Черт побери, Дженни! – Майкл говорил тихо, но в его голосе слышалась свирепая сила, разбуженная волнениями минувшей ночи. – Поговори со мной. Я ничего плохого тебе не сделаю.
      Наконец его слова дошли до нее, и кровь отхлынула от лица.
      – Ладно, – безучастно согласилась она, не отступая от двери. – Но только, пожалуйста, покороче. Я устала.
      Майкл знал, что она не лукавит. Она действительно выглядела безмерно, нечеловечески усталой. Ее глаза были обведены темными кругами, плечи поникли, словно у нее не оставалось и крупицы силы, чтобы держаться прямо. Жалость жгла изнутри Майкла, лишала его необходимого хладнокровия: Дженни была такая хрупкая. Но вот он вспомнил, отчего она устала, вспомнил, что всю ночь она провела в объятиях другого, и жалость превратилась в злобу.
      – За тобой должок, Дженни, – стиснув зубы, проскрежетал он, побелевшими пальцами сжимая край двери. – Ты знаешь, какой.
      – Неужели? – Дженни надменно подняла брови, и необходимость защищаться придала ей сил. – Ты о чем?
      – О том, что я отпустил тебя к Клер одну.
      – Ты отпустил меня?
      – Именно, – язвительно отозвался он.
      Майкл успел забыть, какими высокомерными умели быть Керни, если их рассердить. Дженни прикрыла ставшие ледяными глаза, брови поднялись еще выше в гримаске сдержанного презрения. Сейчас она была очень похожа на Клер, если бы не губы. Они слегка вздрагивали, и Дженни пыталась скрыть это, закусив уголок рта с беззащитным выражением, которого никогда не было у Клер.
      – Что-то не припомню, чтобы ты назначал цену за свою добрую волю, – отчеканила она, обдав его непримиримым холодом. – Не припомню, чтобы я соглашалась купить себе свободу передвижения.
      Купить? Майклу захотелось что-нибудь сломать. Он смотрел на дверь и прикидывал, станет ли ему легче, если он разнесет ее в щепки. Черт бы ее побрал, она нарочно переиначивает его слова.
      – Я не о плате говорю, Дженни, и ты это прекрасно знаешь, – заговорил он, стараясь не выйти из себя. – Я о доверии. И о благодарности.
      Фамильная усмешка Керни исчезла с лица Дженни, сменившись чем-то более настоящим, но тоже далеко не благосклонным. Праведный гнев, благородное негодование горели в глазах Дженни.
      – Отказываюсь благодарить за дарованную свободу, – голос Дженни срывался, слезы ярости блестели на ресницах, – которую ты не имел права отнимать у меня.
      – Дженни!
      Майкл покрутил головой, его собственный гнев немного остыл под натиском гнева Дженни. Откуда все это взялось? Ведь она была ему благодарна, по крайней мере, тогда. Даже вроде бы поняла, в каком трудном положении оказался он сам, связанный словом, данным Артуру Керни, и все-таки согласившись помочь ей вопреки своим обязательствам. Что случилось, что превратило милую Дженни, доверчиво обнимавшую его, в разъяренную молодую женщину, которой он не знал?
      – Так я твоя должница? Ладно, я отплачу тебе добрым советом. Брось это дело. Вы с отцом думаете, что Клер опять уперлась из-за пустяков, но вы не правы. Она сбежала от Алекса, потому что боится его, не верит ему и не вернется назад, пока не узнает точно, на что он жил все эти годы.
      Майкл нахмурился: слова Дженни его удивили. Все эти годы? Что там Клер навыдумывала?
      – О чем ты?
      – А мне казалось, ты случайно в курсе, – с тонкой иронией откликнулась Дженни. – Алекс должен деньги – очень много денег – твоим друзьям Митчеллам.
      Этого Майкл совершенно не ожидал услышать, и некоторое время молчал, приходя в себя от потрясения. Он готов был к чему угодно, но такое. Он много лет ничего не знал о Митчеллах, но лица их видел во сне. Чего ради Алекс связался с этими подонками? Что бы там ни было, Клер и Дженни определенно следовало держаться подальше от таких людей.
      – Слушай, Дженни, – твердо сказал он, накрыв ее пальчики своей ладонью. – Если здесь замешаны Митчеллы, то дело дрянь.
      Дженни отдернула руку так резко, что просторное легкое платье соскользнуло с ее плеча.
      – Ну да, – ответила она язвительно, – и я о том же.
      – Дженни, если дело в них, вам с Клер одним не справиться, это просто безумие. Вам понадобится помощь.
      – Нам есть, кому помочь, – холодно ответила она, движением плеча поправляя платье. – Ты не единственный в мире частный детектив, Майкл.
      – Отлично. Замечательно.
      Майкл не стал обращать внимание на попытку задеть его. Ему было не до обид: он покрылся холодным потом при мысли о том, что Дженни попытается перейти дорогу Митчеллам.
      – Позволь я тоже помогу вам.
      – Ты? – неприятно рассмеялась Дженни. – Ты на другой стороне, разве забыл? Ты ведь уже обещал моему отцу заарканить Клер и вернуть ее домой. – Она прищурилась. – И, кроме того, я тебе не верю.
      Не то чтобы Майкл этого не знал. Конечно, знал уже шесть лет. Но почему-то именно сегодня, после всего, что произошло между ними в последние дни, он решил, что это уж слишком. Самообладание покинуло его, он выругался, плечом распахнул дверь, вошел и обеими руками схватил Дженни.
      – Почему, черт возьми?
      Гнев и обида душили его, мешая говорить членораздельно.
      – Почему?
      Дженни только смотрела на него, и ее упрямое молчание распалило его еще больше.
      – Почему?
      Ему хотелось тряхнуть ее посильнее.
      – Я до смерти устал от твоих уколов исподтишка, Дженни. Давай в открытую. Почему ты меня так ненавидишь? В чем я виноват?
      – Виноват? – Дженни смутилась. – Я не знаю в чем, только не могу понять… – она говорила как-то странно; обычно мелодичный, ее голос сейчас был лишен всяких интонаций, и, казалось, она совсем забыла о своих синяках, хотя руки Майкла могли причинить ей боль, – я не могу понять, где ты взял деньги, чтобы открыть сыскное агентство. Клер рассказала мне, что ты там, в Сиэтле, большой человек, и она не думает, что ты мог позволить себе подобную роскошь, имея только часть страховки Кина.
      Он был Потрясен словами Дженни. Что могла знать Клер, будь она неладна? – Ближе к делу.
      – Изволь. Сколько ты должен Митчеллам?
      Глаза Майклу застила красная пелена, голова пошла кругом от жгучей, нечеловеческой ярости. Должен… Его пальцы на плечах Дженни все сжимались, пока не почувствовали хрупкие косточки под нежной плотью. Каких мерзостей Клер наговорила Дженни?!
      – Нисколько, – с трудом выговорил он, хотя лоб его горел, а зубы пришлось стиснуть так, что заболели челюсти. – Что за гнусный вопрос. Я ни единого цента не должен этим паршивым ублюдкам.
      Ничто в лице Дженни не изменилось. Страх, тоска и отрешенность никуда не делись, словно она и не слышала его ответа.
      – А почему? – с отсутствующим видом спросила Дженни. Казалось, она в трансе, и Майкл в отчаянии подумал, не стоит ли шлепнуть ее по щеке, чтобы она пришла в себя, пока не сказала что-нибудь непоправимое. – Может, они сами у тебя в долгу? Может, ты когда-то оказал им большую услугу?
      – Дженни, ты в своем уме или Клер окончательно лишила тебя рассудка? Что она тебе рассказала? Зачем ты ее слушаешь? Какую услугу мог я оказать этим подонкам?
      Вместо ответа Дженни начала качать головой, словно та не подчинялась ей, словно ее мысли были слишком страшны, чтобы поверить им. Две слезы выкатились из невидящих глаз и потекли по щекам, оставляя за собой блестящие дорожки.
      И тут Майкл понял все. Теперь он знал, о чем думает Дженни. «Не говори, Дженни – вопил отчаянный голос в его содрогающемся мозгу, – не надо, Дженни».
      Но она все-таки сказала. Дрожащим от слез голосом она произнесла то, о чем, видимо, мучительно думала все эти шесть лет:
      – Ты мог согласиться оставить моего брата на складе одного в ту ночь. Одного, чтобы было одним свидетелем меньше. – Из горла Дженни вырвался сдавленный всхлип, предвестник новых горьких слез. – И чтобы убили его одного.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ