Уже двадцать минут Дженнифер Керни беспомощно топталась у выхода с сумкой и ключами от машины в руках. Она глянула в окно – дождь, похоже, зарядил надолго. Пора уезжать, но сестра все плакала, и ее всхлипы связывали руки Дженнифер невидимыми, но ощутимыми путами, не давая взяться за дверную ручку.
      Она стояла у двери и молчала. Говорить было нечего: все уже сказано и пересказано.
      Как заставить себя уйти? Клер, ее старшая сестра, ее красивая старшая сестра, никак не хотела унять рыданий. Несколько часов назад она плакала громко и яростно, теперь тихие слезы все лились и лились по ее бледным щекам, будто Клер решила выплакать горе до самого донышка. Дженни не могла оторвать глаз от хрупкой фигурки, скорчившейся на стуле у окна. Просторная белая ночная рубашка делала ее похожей на беззащитного ребенка.
      Дженни заморгала часто-часто, будто ей в глаза попал песок, в сотый раз безнадежно окинула взглядом деревянные стены – сосновые, усеянные глазками сучков. Есть же, должны же быть какие-то слова, способные убедить Клер в нереальности ее планов. Ведь нельзя на всю жизнь спрятаться в этом домике на острове. Придется вернуться домой, если не к мужу, то в Трипл-Кей, их родовое поместье. Вот единственный разумный выход.
      К несчастью, Клер никогда не отличалась благоразумием и сейчас упорно стояла на своем. По ее мнению, домик просто превосходный.
      – М-да… Взгляд Дженни остановился на вытертом коврике на полу, на видавшей виды мебели. У нее уже не было сил переубеждать сестру.
      Стюартс-Руст, маленький остров у юго-восточного побережья штата Техас, был довольно безлюдным местом. Туристы не забредали сюда даже теперь, в разгар лета. Потому-то он и приглянулся Клер.
      – Ну, так я приеду завтра, – наконец заговорила Дженни, надеясь звуком голоса разрушить чары, приковавшие ее к двери.
      – Если за тобой следят, не приезжай, – вскинув голову, отозвалась Клер. В неверном свете дождливых сумерек ее светлые волосы казались совсем белыми; лицо – тоже белое как мел. Дженни подумала: неужели и она выглядит как привидение?
      – Да брось ты, Клер. – Дженни тщетно попыталась улыбнуться. – Не будет же папа, в самом деле, устраивать слежку за собственной дочерью.
      – Еще как будет. – Голос Клер зазвенел и сорвался. – Это он пока с тобой миндальничает, думает, ты расколешься и сама ему скажешь, где меня искать. Ведь ты всегда была у него послушной дочкой.
      Дженнифер покраснела. В устах Клер «послушная» прозвучало как «предательница» или: «слабачка». Да, Клер так к ней и относилась. Послушная… Она улыбалась и слушалась, она сидела дома и ни во что не лезла, тогда, как ее мятежные брат с сестрой рыскали в поисках приключений на свои головы.
      Клер сердито высморкалась.
      – Но когда отец поймет, что ты ему ничего не скажешь, он спятит от злости. Ты же его знаешь, он никогда не встанет на сторону женщины, даже если она его дочь. Я для него просто норовистая лошадка, которую надо поймать и вернуть в загон. Из одного только упрямства он не пойдет мне навстречу.
      «Так давай объяснимся с ним и покончим с этим», – очень хотелось сказать Дженни, но она промолчала. За две недели, что Клер пряталась здесь, Дженни предложила ей с десяток разумных выходов из создавшегося положения, но все впустую – Клер с упорством сумасшедшей отказывалась от любого из них.
      Та же участь постигла, и предложение рассказать все отцу и убедить его помочь – Клер отвергла его столь же упрямо. Она не хотела посвящать в свои дела Артура Керни. Это ее личное дело, сердито твердила Клер, и если Дженни не будет держать язык за зубами, то Клер и от нее убежит.
      Дженни заглянула в затравленные, опухшие от слез глаза сестры и поняла, что Клер так и сделает. Что-то очень серьезное произошло между Клер и Алексом, ее мужем, – что-то такое, о чем Клер не готова была говорить ни с кем. Дженни понимала: скажи она отцу, где спряталась сестра, и он сразу же за ней приедет.
      Но все-таки, что бы ни случилось, разве бегство – это выход? Нет…
      – Клер, – умоляюще шепнула Дженни, – но как же дальше?
      Отчаянно засопев, Клер отвернулась. Луна осветила ее лицо, и Дженни увидела на щеке Клер слезу. Горло Дженни болезненно сжалось. Она обязана защитить и спасти сестру, пусть пока и не придумала, как это сделать…
      Ведь, кроме нее, у Клер никого нет. Сестры росли без матери – она умерла, произведя на свет Дженни, – а любимого брата Кина, такого же безрассудного и отчаянного, как Клер, убили шесть лет назад. Так что можно было, смело сказать: во враждебном мире Дженни и Клер остались одни.
      – Ладно, я буду осторожна. Вдруг папа действительно нанял кого-нибудь, – сказала Дженни. – А завтра я вернусь. Обещаю тебе.
      Она подождала еще чуть-чуть, но Клер уже с головой ушла в свои невеселые мысли и даже не взглянула на нее. Наконец Дженни решилась, открыла дверь и побежала к машине под холодным проливным дождем.
      Она ехала целый час, время шло к полуночи, до дома оставалось еще несколько миль, а до ответа на вопрос, чем помочь Клер, – бесконечность. Как же она устала…
      Спать, спать. Эта мысль вела ее к дому, в теплую постель, не давая упасть и заснуть прямо во дворе под дождем. Ей надо лечь, она уже неделю не спит…
      Но, увы. У дома Дженни увидела чужую, незнакомую машину. Она возникла в свете фар, как сгусток мрака, чуть поблескивая мокрыми боками. Плавные, обтекаемые линии кузова красноречиво свидетельствовали о стоимости автомобиля; Дженни вполголоса выругалась.
      Очередной папин влиятельный знакомый! Мало ему того, что «Кернико» главенствует в области программного обеспечения, он еще разыгрывает радушного хозяина, этакого сельского джентльмена (хотя, пожалуй, его собственный управляющий джентльменом бы его не назвал). Банкиры, юристы, скотоводы и счетоводы роились в гостиной Трипл-Кей целыми днями.
      Отцу плевать, устала она или нет, – он непременно захочет, чтобы она взяла на себя роль хозяйки. Если отказаться, он придет в ярость. Черт, надо же, чтобы так не везло именно сегодня, – уныло подумала Дженни, резко затормозив в миллиметре от черного багажника.
      Дрожа под ледяными струями дождя, девушка побежала к дому. Дверь была не заперта, в прихожей у стены стояли два чемодана, такие же неброские, черные и дорогие, как и автомобиль у крыльца. Дженни задумалась. Чемоданы? Зачем? Влиятельные дельцы не имели обыкновения оставаться ночевать.
      Из гостиной послышались голоса. Дженни направилась туда и вдруг в ярком свете люстр отчетливо увидела, кто стоит рядом с отцом. Сердце Дженни бешено забилось, сумка выскользнула из рук и мягко шлепнулась на пол. Боже правый! Лучше бы это оказался какой-нибудь тучный бизнесмен, из тех, что так высоко ценили вкус сигар и виски Артура Керни…
      На нее пристально, без улыбки в карих глазах глядел совсем молодой мужчина: шесть лет назад ему было всего двадцать три года. Худощавый, мускулистый – за шесть лет его плечи стали, пожалуй, несколько шире, но от этого казались еще уже бедра. Да, и еще тогда он не курил и не пил.
      Хуже не могло быть. Майкл Уинтерс, Шесть лет назад Майкл Уинтерс убил брата Дженни Керни.
      Майкл услышал, как открывается входная дверь, и усилием воли заставил себя не броситься прочь из комнаты. Если были на свете женские глаза, в которые он не мог сейчас посмотреть, то это были голубые глаза Дженнифер Керни.
      Глаза Дженни… Они блестели от слез в ту ночь, когда он в последний раз видел ее. Шесть лет назад в ту страшную ночь погиб ее брат. Он умер на руках у Майкла, истек кровью от огнестрельной раны, «нанесенной, – по выражению журналистов, – скрывшимся в неизвестном направлении субъектом». Тогда на глазах Дженни сверкали слезы ярости: она винила в гибели брата только Майкла, она ненавидела его всей душой. Потом, в больнице, он кинулся к ней, чтобы объяснить, утешить, успокоить ее, – но его руки все еще были в крови…
      Тот ее взгляд он запомнил на всю жизнь.
      И вот он снова здесь, в этой гостиной, рядом с Дженни, и боится посмотреть на нее. В ее глазах он может увидеть нечто худшее, чем ненависть и горе, – он увидит Кина. Майкл напрягся, словно готовился сразиться с тяжкими воспоминаниями.
      Кин…
 
      Восемь лет прошло с тех пор, как лейтенант Кинтон Керни пригласил лейтенанта Майкла Уинтерса встретить Рождество в родовом поместье Трипл-Кей и познакомил его со своими сестрами. Майкл тогда поразился, как похожи между собой три отпрыска Керни: белокурые, голубоглазые, изящно сложенные, явно не готовые к большим физическим нагрузкам, чем теннис и плавание, созданные на погибель противоположному полу.
      Он часто бывал с тех пор в Трипл-Кей и со временем все-таки обнаружил кое-какую разницу. Клер, старшая сестра, казалась построже, блеск ее красоты был уже слегка приглушен; неугомонный Кин вечно искал новых приключений. Жизнь представлялась ему луна-парком, в котором уже трудно отыскать что-то новенькое.
      Самой милой и тихой была младшая сестра, Дженни, – ей было пятнадцать в то Рождество и семнадцать, когда не стало Кина, – и в ее спокойствии ощущалось нечто, свидетельствующее о скрытой силе духа. Той силе, которой вовсе не отличались ни старшая сестра, ни брат.
      Но все это было давным-давно. Сейчас взгляд Дженни не сулил Майклу ничего хорошего. Тем не менее, ему пришлось безжалостно вернуть себя из прошлого в настоящее, подойти к Дженни и заговорить, хотя голос с трудом справлялся с охватившими его чувствами.
      – Привет, Дженнифер. – Он распрямил судорожно сжатые пальцы и протянул ей руку. Рука Дженни была прохладной и неживой, словно у пластмассовой куклы. – Рад тебя видеть, – продолжал он, проклиная про себя правила хорошего тона.
      Он совсем не то хотел сказать. Надо бы спросить: «Дженни, ты уже простила меня?», но он не мог.
      – Привет, Майкл, – отвечала она, как можно скорее освободив из его ладони свои ледяные пальцы, и, отойдя к камину, встала у стены, спрятав руки за спину.
      Повисло неловкое молчание. Майкл смотрел на золотистые волосы Дженни, стянутые в пучок, мокрые и блестящие от дождевых капель. – «Дженни, – подумал он. – Боже мой, Дженни, какая ты стала взрослая».
      Да, она повзрослела. Все, что шесть лет назад лишь обещало красоту, – глаза, волосы, чудесное стройное тело девочки-подростка, девочки, которая толком не знала, что ей делать с собой, как одеваться, краситься, как ходить на длинных журавлиных ножках, – все стало другим. Тогда она кидалась из крайности в крайность: то томная женщина-вамп, то сухой синий чулок. Ей очень хотелось произвести впечатление на Майкла, а он (возможно, Дженни было бы не очень приятно это узнать) предпочитал простую, милую девочку Дженни. Его Дженни… Как-то раз, недели за две до гибели Кина, они втроем всю ночь смотрели крутые боевики. Что это была за ночь! Дженни в старой футболке Кина и обрезанных джинсах, с огромным пакетом попкорна. Она случайно испачкала коленку ярко-красным лаком для ногтей… Банка с пивом опрокинулась, и пиво лакал невесть откуда взявшийся пес… То была, как ни странно это прозвучит, одна из счастливейших ночей в жизни Майкла.
      Та забавная девочка исчезла – вместо нее перед Майклом стояла красивая молодая женщина, и от нее веяло холодом. И Кина уже не было.
      Она оглядела Майкла с ног до головы и прищурилась.
      – Так, так, Майкл Уинтерс. Что же привело тебя в Техас?
      Майкл помрачнел. Дженни словно говорила на чужом языке, так меняла ее голос язвительная интонация. И Клер, и Кин язвили постоянно и с удовольствием, но Дженни… Неужели она так переменилась?
      Как часто хотелось ему бросить все и приехать в Техас, посмотреть на Дженни, увидеть, что сделали с ней эти шесть лет, – но он ни разу не решился. Наоборот, спрятался у себя в Сиэтле, трусливо прикрылся всякими придуманными делами, лихорадочно занялся карьерой, притворился, что знать не знает никаких Керни из Техаса.
      Теперь чего уж притворяться. Он стоял и смотрел в глаза Дженни, в голубых глубинах которых светились подозрение и враждебность. Странно, что он еще способен испытывать боль от простого взгляда после стольких понесенных им утрат. Лучший друг, жена, не рожденный ребенок… Что по сравнению со всем этим чья-то ненависть?
      – Твой отец просит меня помочь ему кое в чем, – ответил он. Приятно было сказать Дженни правду. Сердце и так сжималось в ожидании момента, когда ложь станет неизбежной.
      Артур Керни включил моторчик электрической инвалидной коляски и с тихим скрипом медленно двинулся к гостю, безжалостно давя колесами крупные розы, вытканные на ковре. Дженни одарила отца недобрым взглядом и снова уставилась на Майкла.
      – Я прошу Майкла вникнуть в некоторые… проблемы, – с обычной властностью заговорил Артур. – Я обнаружил, что не могу доверять кое-кому из близких, – продолжал он, тормозя рядом с Дженни, – и вот обратился к Майклу. Он тут проведет расследование. А заодно и поживет чуток с нами: так оно удобнее и проще.
      Даже Майкл понял, что старый Керни переборщил. Пока тот говорил, Дженни уничтожала Майкла взглядом, полным кипящего презрения, и рот ее кривился от гнева. Она не поверила ни единому слову отца.
      Дженни презрительно вздернула верхнюю губу, и в наступившей тишине Майкл вдруг осознал, что она каким-то образом уже знает, зачем он здесь. Знает – и ненавидит его.
      Уинтерс напрягся. Нечего терять голову, если уж он взялся за это дело. В конце концов, его работа – искать то, что другие стремятся скрыть. Хочет она того или нет…
      Да и не должно это его волновать. Раньше, когда-то, они были друзьями, теперь нет, вот и все. Ничего, он переживет, он и не такое в жизни видел.
      Тут Дженни заговорила.
      – Ты уверен, – сквозь зубы спросила она у отца, – что хочешь видеть в нашем доме именно этого сыщика?
      – Ну да, – к удивлению Майкла, Артур улыбнулся. Видимо, его забавлял плохо скрываемый гнев дочки. – Он будет с нами круглые сутки. Каждый день.
      Теперь Майкл понял: Артур хочет, чтобы Дженни знала всю правду.
      – Честно говоря, я не думаю, что Майкл загостится у нас, – продолжил отец. – Его бюро частного сыска распутывало такие сложные дела, что, пожалуй, с нашими неурядицами он справится играючи.
      От слов отца Дженни мгновенно вспыхнула, бледные щеки стали пунцовыми.
      – Неужели? – Она обернулась к Майклу. – Так ты теперь специалист?
      Он пожал плечами с показным равнодушием. Он знал, на что намекала Дженни. Его первый опыт работы частным детективом стоил жизни Кину Керни.
      – В общем, да.
      – Вот как? Ну, значит, действительно многое изменилось.
      – Да, Дженни. Все-таки шесть лет прошло, – сказал он, не пытаясь оправдываться, а просто констатируя факт. Шести лет достаточно, чтобы повзрослеть, овладеть профессией, понять свои ошибки. За это время его жизнь успела разбиться на мелкие кусочки – он собрал их и склеил заново, пусть не слишком удачно.
      Презрительно усмехнувшись, Дженни наклонилась к отцу, чмокнула воздух рядом с его щекой (родственный поцелуй, теплый, как полярный ветер) и пошла прочь.
      – Шесть лет, Дженни, – повторил Майкл, досадуя на себя, что все-таки старается оправ даться. – Это много.
      Дженни уже подходила к лестнице, но вдруг резко обернулась.
      – Только не для меня, – отрезала она, и Майкл увидел в ее глазах слезы. Это потрясло его. Сам он за последние шесть лет плакать разучился. – Для меня, – произнесла она дрожащими губами, но чеканя слова, – все это случилось словно вчера.
      – Хватит на сегодня, мисс! – Окрик отца ясно показывал дочери, что она забылась. Майкл хорошо помнил, как часто Артур прибегал к подобным мерам, и послушная Дженни тут же умолкала. Но на сей раз она и бровью не повела. Дженни выросла с тех пор. Она сузила полные слез глаза и вскинула голову.
      – На твоих руках кровь Кина, я вижу ее!
      Майкл замер, потрясенный ее жестокостью, и невольно вытер ладони о брюки, словно их все еще обжигала чужая горячая кровь.
      – Дженнифер! – Артур впился побелевшими пальцами в подлокотники. – Немедленно извинись!
      – Нет, – тихо произнесла она, и по ее щекам скатились две слезы. – Не собираюсь.
      Она повернулась и пошла вверх по лестнице, не обращая внимания на яростное сопение отца.
      – Ничего страшного, – тихо сказал Майкл, скорее себе, чем Артуру. – Ничего страшного.
      Изрыгая проклятия, старик развернулся и выехал из комнаты. Ему еще только предстояло понять, что меньшая дочь, самая тихая и Послушная, вышла из-под его воли.
      Через боль надо пройти, подумал Майкл, и тогда, может быть, она уравновесит собой ту боль, что он сам причинил когда-то.
      И тогда он будет свободен.

      Артур устроил Майкла в бывшей спальне Кина. Между ней и комнатой Дженни была только комната Клер, поэтому, несмотря на смертельную усталость, Дженни проснулась среди, ночи, заслышав шаги Майкла в пустом гулком коридоре. У двери он остановился, до Дженни донесся то ли тихий кашель, то ли глубокий вздох, и дверь тихо закрылась.
      Дженни очень хотелось думать, что его промедление было вызвано угрызениями совести, а то и страхом увидеть в спальне ее прежнего владельца. Но супермен Майкл Уинтерс вряд ли страдал излишней чувствительностью, иначе ни за что не появился бы в этом доме.
      Потом до нее донеслось гудение горячей воды в трубах: Майкл принимал душ. Против воли она напряженно вслушивалась в звуки и, лежа в темноте, представляла себе, как он вешает свою рубашку на стул Кина, как садится на кровать Кина, Дженни замерла, удивляясь непрошеным мыслям, стиснула пальцы в кулак. Прошло шесть лет, но что-то знакомо сжалось внутри – так бывало всегда, когда Майкл дружески обнимал ее или подмигивал ей издалека.
      То было странное ощущение, немного напоминавшее сладкий ужас от страшного фильма: легкое замирание сердца и сильное, до боли, жжение внутри. Почему-то это было приятно. Дженни даже научилась самостоятельно вызывать его, доводила себя до полного изнеможения, представляя, как бы Майкл целовал ее.
      Потом не стало Кина, и Дженни забыла эти выдумки навсегда, по крайней мере, так ей тогда казалось. Ей все чудилась кровь брата на руках Майкла, и она заболевала от одной лишь мысли, что он когда-то дотрагивался до нее.
      Дженни села, подтянула колени к подбородку и крепко обхватила себя руками, словно желая задушить желание в вероломном теле. Нельзя, нельзя питать такие чувства к человеку, виновному в гибели ее брата. Неужели страсть может быть сильнее скорби?
      Она оперлась на жесткую спинку кровати. Слава Богу, ей уже не семнадцать лет и с головой у нее все в порядке. Нечего раскисать только оттого, что Майкл рядом, – и Дженни безжалостным ударом кулака поразила подушку. Надо заставить себя разозлиться, решила она.
      Ничего не получалось. Точно огонь, что-то жгло ее изнутри все сильнее и сильнее. Как он посмел появиться здесь? Сегодня Дженни позволила злобе выплеснуться наружу, чтобы он знал, что она винит в смерти брата его одного. Каких только проклятий она не призывала на голову Майкла! Она нарочно старалась задеть его больнее, в надежде, что он станет защищаться, – а он не проронил ни слова. Он безропотно сносил все ее обвинения, справедливые и не очень. И именно молчание было для Дженни главным доказательством его вины. Он молчал, потому что ему нечем было оправдаться.
      Дженни вздрогнула, будто ее ударили. Она не станет терпеть присутствие этого человека в своей жизни. Он не смеет жить в комнате Кина! Она не позволит ему вмешиваться, дела Клер, что бы там ни говорил отец.
      Она решительно поднялась с постели, сгребла в охапку халат, висевший в изножье, прошла по слабо освещенному коридору и громко постучала в дверь к Майклу.
      Тот открыл не сразу, и Дженни несколько долгих минут стояла у двери и думала: а одет ли он хоть как-нибудь, в пижаму или?.. Тут сжатая в кулак рука бессильно опустилась, но Дженни твердо решила не давать спуску воображению.
      Наконец дверь открылась, и в темном проеме появился заспанный Майкл, подтягивая пижамные штаны.
      – Дженни? – Он нахмурился, увидев ее злое лицо. Она же с досадой подумала, на что похожа ее голова после часа верчения в постели без сна. – Что с тобой? Ты в порядке?
      – Нет, – тихо ответила Дженни, тщетно пытаясь вернуться в состояние благородного негодования. – Нет.
      Он легонько тронул ее за плечо.
      – Что с тобой, милая?
      Голос у него был хриплый, и по-прежнему тягучий техасский выговор сводил ее с ума. Дженни задрожала, мурашки покрыли обнаженные плечи. Сколько раз Майкл по-дружески клал ей руку на плечо! Сколько раз он медленно и врастяжку произносил: «Милая»! Ну и что, это ничего не значит.
      Но тело не слушалось ее, оно томилось, оно истосковалось. Дженни почувствовала себя спелым, облитым солнцем плодом: только тронь – и упадет в чьи-то руки. «Заводится с пол-оборота» – так Кин пренебрежительно отзывался о каких-то глупых девчонках. Теперь Дженни знала, что он имел в виду.
      Черт побери! Презирая себя за слабость, она отпрянула.
      – Ты зря здесь появился, – твердо сказала она. – Тебя не должно тут быть!
      Взгляд Майкла стал более ясным, он окончательно проснулся. Закинув правую руку за голову, он оперся ею о косяк. Слабый свет скользил по темной впадине его подмышки, по мускулистому торсу.
      – Правда? – Он улыбнулся углом рта. – Почему же?
      – Сам знаешь, – ответила она. Ее голос звучал слишком громко в пустом коридоре. – Нечего Фебе здесь делать. Тебя никто не звал сюда.
      – Да нет же, – мягко возразил Майкл, – меня пригласил твой отец.
      – Я тебя не приглашала! – Какой у нее неприятный, визгливый голос, но остановиться уже нельзя. – Уезжай! – исступленно выкрикнула она, с трудом удерживаясь, чтобы не ударить его по улыбающемуся лицу. – Убирайся!
      – Тесс! – Он схватил Дженни за руку, на этот раз довольно грубо, втянул ее в комнату и плотно закрыл дверь. – Черт возьми, Дженни, ты так весь дом перебудишь!
      Дженни часто заморгала, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте, но видела только фигуру Майкла прямо перед собой.
      – Никого я не разбужу. И отец, и сиделка спят внизу, ты же знаешь. – Дженни старалась вслепую найти ручку двери, но вместо ручки наткнулась на ладонь Майкла.
      – Ты поднимешь народ на соседнем ранчо, если не уймешься, – прошептал он и мягко, но решительно потянул Дженни вниз. – Сядь, нам надо поговорить.
      – Не хочу я с тобой говорить. – Дженни пыталась вырваться, извиваясь всем телом, насколько ей позволяли плененные руки, и то и дело, касаясь торса Майкла. – Я хочу, чтобы ты уехал.
      – Почему? – Он чуть подался вперед, она отпрянула и уперлась спиной в закрытую дверь. Путь к отступлению отрезан. Теперь Майкл прижимался к ней всем телом, и Дженни сосредоточилась на том, чтобы не чувствовать его тепла.
      – Не валяй дурака, Майкл, – произнесла она тихим, дрожащим голосом. – Мы оба знаем, зачем ты здесь. Как ты не можешь понять, что лезешь не в свое дело? Ты же ровным счетом ничего не знаешь. – Она подумала о Клер, которая сейчас сидит одна на мокром, открытом всем ветрам островке, и голос ее сорвался. – Ты просто не понимаешь, Майкл. Ты не представляешь, что тут у нас творится.
      Дженни всхлипнула и вдруг почувствовала, что хватка стала не такой сильной. Она ощутила, как он расслабился, и когда он, наконец, заговорил, голос его тоже был спокоен и расслаблен.
      – Нет, конечно, Дженни, я ничего не знаю, – тихо сказал он. – Может, ты расскажешь, что случилось?
      Она не могла ответить сразу, ошеломленная таким поворотом. Майкл из захватчика неуловимо быстро превратился в утешителя, и прикосновение его к Дженни теперь было скорее объятием, чем насилием. Мысли путались от мужского запаха, щекотавшего ей ноздри.
      – Ну же, Дженни, милая, – шепнул он. – Позволь, я помогу тебе. Где Клер? Что с ней?
      Может, сказать ему? Ведь когда-то он был ей хорошим другом. Она помнила ту ночь, когда она плакала в конюшне оттого, что никто не пригласил ее танцевать, а он нашел ее там и осушил горючие слезы. Он говорил ей, какой красавицей она скоро станет, как парни будут драться за право танцевать с ней. А потом поцеловал ее, и его губы были мягкими и нежными. Он сказал, что хочет быть первым, кто ее поцелует.
      Наверно, Дженни в ту ночь немного была влюблена в Майкла – в благодарность за его доброту, и за поцелуй, и за сильную надежную грудь под мундиром, в которую так сладко было уткнуться и поплакать еще немного.
      С тех пор он, пожалуй, стал еще сильнее. Рельефная мускулатура была явным свидетельством беспощадной работы над собой. Он всегда должен быть готов грудью встретить опасность, чтобы не повторить судьбу молодого, наивного, избалованного беззаботной жизнью Кина.
      Кин! Одной мысли о брате хватило, чтобы остановить готовые сорваться с губ слова. Сказать ему, где Клер? Еще чего! Она уже потеряла брата из-за небрежности или неопытности Майкла Уинтерса. Можно ли теперь верить его обещаниям? Помогут ли Клер его стальные мускулы?
      – Хочешь знать правду? – Дженни поспешно высвободилась из его объятий и отошла от двери. Вспомнить бы теперь, как расставлена здесь мебель… Это оказалось не так-то легко; тело Дженни ускользнуло из плена, а голова еще шла кругом от близости Майкла.
      Налево от двери должен быть стул, затем столик, а за столиком – шкаф. Опять нахлынули воспоминания. Словно наяву Дженни увидела у шкафа Кина: он нетерпеливо рылся в ящике в поисках запонок…
      За шкафом – дверь в ванную, через нее можно пройти насквозь и выйти в коридор, там есть, слава Богу, вторая дверь… Если добраться до ванной, можно скрыться без проблем.
      – В самом деле, как было бы просто взять и рассказать тебе, – невесело рассмеялась она. – Тогда тебе и трудиться бы не пришлось!
      Ей показалось, что Майкл улыбнулся в ответ.
      – В любом случае мне не придется потеть. Дело-то пустяковое, Дженни.
      Дженни сделала два осторожных шажка к шкафу.
      – Вот и хорошо, значит, сам справишься.
      Майкл укоризненно прищелкнул языком, но Дженни не отвечала. Плевать, пусть себе обижается. Почему больно должно быть ей одной? Надо скорее уйти из этой комнаты, от воспоминаний, разбуженных запахом кожи Майкла.
      В спешке она ушибла ногу о низкий столик, не смогла сдержать стона от острой боли и бессильно опустилась на пол. К ее удивлению, Майкл тихонько засмеялся, и тут Дженни заметила желтую полоску света на полу – дверь в коридор была полуоткрыта.
      – Может, проще было бы выйти здесь? – Майкл стоял у открытой двери, и Дженни почувствовала себя полной идиоткой. Тоже еще нашлась героиня детектива, застигнутая на полпути к спасительной ванной! – Ты подумала, что я запру тебя и буду избивать резиновой дубинкой, пока ты не сознаешься во всем?
      Гордо выпрямившись, Дженни проследовала обратно к двери и вышла в коридор. Хорошо, что в комнате было темно: может, Майкл не заметил, как густо она покраснела. Между тем Майкл не двинулся с места, чтобы выпустить ее, и ей пришлось протискиваться к выходу, задевая его.
      – Не привез я с собой резиновую дубинку, – сказал он, когда лицо Дженни оказалось совсем рядом с его лицом. – Твой отец решил, что ты все-таки сама мне расскажешь, что случилось.
      Это заявление привело Дженни в бешенство. Так вот почему отец нанял именно Майкла Уинтерса! Знал, К кому обратиться… Частный детектив Майкл был в неоплатном долгу перед семейством Керни, и мелкие услуги ничего не меняли; но, оказывается, дело было не только в этом!
      Когда-то давно отец заметил, что она неравнодушна к Майклу. Теперь он, видимо, счел, что глупышка Дженни растает в больших сильных руках Майкла и выболтает ему свои девчачьи секреты.
      Он ошибался, и ему еще предстояло это понять. Как и детективу, Майклу Уинтерсу.
      Дженни вздернула подбородок и без трепета взглянула в темно-карие глаза Майкла. В ней почти невозможно было узнать прежнюю влюбленную девочку.
      – Передай отцу, что он просчитался.
      Опоздать к завтраку в Трипл-Кей было немыслимо. Поэтому ровно в восемь Дженни ценой невероятных усилий оделась и спустилась вниз. Заснуть ей в эту ночь не удалось. Пожалуй, не стоило так румяниться: вышло немного яркова-то. Немного?! Да она была красная как свекла, но это ничего, лишь бы Майкл не узнал, что она не смогла сомкнуть глаз.
      Слава Богу, отца еще не было, и Дженни успела подкрепиться глотком апельсинового сока, прежде чем он появился в дверях в облаке сигарного дыма. Инсульт случился семь недель назад, и Артур Керни не собирался смиряться с ролью инвалида. Сиделка толкала коляску к его излюбленному уголку патио, успокаивающе воркуя, отчего старый Керни раздражался еще сильнее. Наконец перед ним появился поднос с блинчиками и кофе.
      – Да поскорее, не копайтесь, – рыкнул он на бедняжку, – все остынет.
      Дженни подавила желание сказать что-нибудь резкое. Ей было жаль сиделку: отец просто тиранил ее. За прошедшие семь недель это была уже четвертая, и, похоже, скоро не выдержит и она.
      – Поймите, это же блинчики, а не мороженое, – ворчал он. – Их подают горячими.
      Сиделка вспыхнула, но промолчала. Дженни покрепче стиснула зубы, чтобы нечаянно не сорваться.
      – Папа, – невинно начала она, листая записную книжку, без которой не появлялась на этих утренних заседаниях, – ты говорил, что хочешь продиктовать мне какие-то важные деловые письма. Может, приступим?
      – Что? – Он задумался, потом кивнул, довольный тем, что есть еще, кому доставить неприятности. – Болван Дифендорфер. Я собирался пропесочить этого слюнтяя.
      – Правда? – простодушно спросила Дженни.
      – Именно. – Он с жадностью накинулся на блинчики. Сиделка отошла в сторонку, благодарно взглянув на Дженни, а та украдкой улыбнулась в ответ. – Ладно, начнем. – Не поморщившись, он отхлебнул обжигающий кофе. Мистер Говард Дифендорфер и так далее. Никаких там: дорогой, уважаемый… Надо так: черт побери, Дифендорфер, где отчет о школьной системе по штату Монтана? Если через сутки не представит отчет, пусть собирает манатки и катится из компании ко всем чертям. – При этих словах он отправил в рот последний блинчик: – Ну, читай, что получилось.
      Дженни отложила ручку.
      – «Дорогой Говард, – начала она, не глядя на отца. – Я огорчен известием о том, что Монтана собирается обратиться к другим поставщикам программного обеспечения. Надеюсь, вы приложите все усилия, чтобы исправить положение. Я буду ждать вашего доклада».