Произведя беглый осмотр и решив неотложные проблемы, доктор поспешил к себе за медицинским набором. По пути он столкнулся со своим помощником — Хиггинсу некуда было деваться, и он отступил в сторону, чтобы пропустить доктора. Тот взял его за локоть, подвел к решетке так, чтобы на лицо Хиггинса падал свет, и сказал:

— Мистер Хиггинс, мистер Хиггинс, вас повесят, если я ее не спасу. Вы наглый, подлый, злобный, невежественный идиот, а теперь еще и убийца в придачу. — Хиггинс умел постоять за себя, когда его припирали к стенке, но в водянистых глазах Стивена была столько змеиной ярости, что он лишь понурил голову, не найдясь с ответом.

Несколько позднее, оказавшись в лазарете, одном из немногих мест на корабле, где можно было говорить, не опасаясь быть подслушанным, Стивен обнаружил там старшего канонира, который спросил, что за недуг приключился с его женой, каков характер ее заболевания.

— У нее женская болезнь, — ответил Стивен, — причем довольно распространенная. Однако случай сложный, боюсь, дела ее очень плохи. Единственная надежда на крепость ее организма. Сколько лет миссис Хорнер?

— Девятнадцать.

— И все-таки вы должны быть готовы ко всему. Возможно, она справится с лихорадкой, а возможно, и нет.

— Это не из-за меня? — тихим голосом спросил офицер. — Не из-за того, ну, вы знаете, что я имею в виду?

— Нет, — отвечал Стивен. — Вы тут совершенно ни при чем. — Он посмотрел на его потемневшее, угрюмое и жесткое лицо. «Неужели он способен на привязанность? — подумал доктор. — Любовь? Какое-то нежное чувство? Или в нем лишь говорит гордыня, забота о своей собственности?» Доктор не нашел ответа, но на следующий день рано утром, когда ему пришлось сообщить Хорнеру, что больной не стало лучше, у Стивена появилось ощущение, что после первого шока главным чувством старшего канонира стал гнев — весь мир был виновен в том, что его жена осмелилась заболеть. Это открытие ничуть не удивило доктора: за долгие годы медицинской практики на берегу ему встречалось множество мужей и даже любовников, которых злила болезнь женщины, будто единственной причиной болезни было желание подложить им свинью. Вместо сочувствия они испытывали раздражение.

Рассвет не спешил, задерживаемый мелким дождем из идущих с норд-оста туч. Когда же развиднелось и исчезла пелена дождя на зюйд-весте, послышался крик впередсмотрящего:

— На палубе! По правой скуле парус!

Джек Обри, сидевший у себя в каюте и подносивший к губам первую чашку кофе, услышал этот вопль. Стукнув чашкой об стол и пролив половину кофе, он кинулся на палубу.

— Эй, на мачте! — крикнул он. — Где ты его увидел?

— Сейчас ничего не вижу, сэр, — отозвался наблюдатель. — Судно, по-моему, находилось в направлении один румб по правой скуле с корпусом, видимым над горизонтом. Мне кажется, оно шло в крутой бейдевинд галсом левого борта.

— Наденьте же, сэр! — сердито закричал Киллик, поспешив за капитаном и протянув ему штормовой плащ с капюшоном, так называемую Магелланову куртку. — Надевайте. Что я, бегать буду за вами, что ли? Я всю ночь ее чинил, черт бы ее побрал, — недовольно бормотал вестовой.

— Спасибо, Киллик, — рассеянно отозвался Джек Обри, надевая капюшон на непокрытую голову. Затем громко скомандовал:

— По местам! Брамсели и всепогодные лисели ставить!

Других парусов и не требовалось. По команде капитана марсовые устремились вверх, ванты с обоих бортов почернели от множества людей. Не успел боцман свистнуть в дудку, как паруса были подняты и расправлены с чрезвычайной быстротой. После того как «Сюрприз» резво помчался вперед, вздымая буруны, впередсмотрящий снова доложил о том, что видит парусник, который успел совершить поворот через фордевинд и теперь держит курс на чистый зюйд.

— Мистер Блекни, — обратился Джек Обри к юному гардемарину, насквозь промокшему от дождя, но розовому от возбуждения. — Живо на фок-мачту с подзорной трубой. Будете докладывать, что видите.

Действительно, судно совершило поворот через фордевинд, докладывал гардемарин: он увидел его кильватерную струю, которая увеличивалась на глазах.

Даже находясь на шканцах, Джек Обри и остальные моряки, столпившиеся возле подветренного фальшборта, могли различить силуэт судна, появившегося вдалеке из серой мглы. Но это было лишь бледное пятно, не более того.

— А вы не видите «вороньего гнезда»? — допытывался капитан.

— Никак нет, сэр, — отвечал юноша после продолжительной паузы. — Уверен, «вороньего гнезда» на нем нет.

Все офицеры одновременно улыбнулись. Всякий парусник, встреченный в здешних водах, почти наверняка должен быть китобойным судном или же военным кораблем. Но ни одно китобойное судно не выйдет в море без «вороньего гнезда». Это важный и наиболее заметный элемент его оснастки. Следовательно, перед ними военный корабль. Возможно, с «Норфолком» тоже случилась какая-то беда или он попал в сильный шторм. Возможно, ему пришлось ремонтироваться в каком-то тайном южном убежище. Вполне возможно, что всего лишь в нескольких милях с подветренной стороны от них находится неуловимый американец.

— На палубе! — громко, но разочарованно доложил впередсмотрящий. — Это всего лишь бриг.

Радостного волнения как не бывало. Конечно, ну конечно же, это пакетбот, бриг «Даная», вспомнили все. Судя по тому, как недалеко он от них ушел, бриг двигался чрезвычайно медленно. Конечно, он повернул вспять и кинулся удирать на всех парусах, не зная, что ему повстречался именно «Сюрприз».

— Черт бы его побрал, — произнес Джек, обращаясь к Пуллингсу. — Несомненно, мы его допросим. Давайте поднимем короткий вымпел, как только они сумеют его разглядеть. Но не раньше. Незачем трепать впустую дорогую ткань. — С этими словами он вернулся к своему кофе. Узнав, что доктор Мэтьюрин занят с пациентом, покончив с кофе, капитан в одиночестве принялся за трапезу.

Но «Даная» вела себя как-то странно. Очевидно, она не поверила сразу флагу «Сюрприза», как и полагалось в таком случае. Но настораживало то, что она не ответила удовлетворительным образом и на секретный сигнал, хотя видимость стала достаточной. Еще одно подозрительное обстоятельство: она стала понемногу приводиться к ветру — словно для того, чтобы оторваться от них, поднимая на бизань-мачте через продолжительные промежутки времени непонятные сигналы. «Даная» была великолепным ходоком, как и следовало ожидать от пакетбота; неся большую парусность, она удалялась от «Сюрприза».

Пуллингс отправил в капитанскую каюту вестового с целью сообщить, что ему не по душе эта игра в кошки-мышки, и Джек Обри вернулся на палубу. Держа в руке кусочек тоста, он разглядывал бриг. Тот верно сообщил свои позывные, нес нужный флаг, а теперь поднял семафор «Везу срочные донесения». Сигнал означал, что бриг не только не остановится, но и не позволит, чтобы его остановили. Однако секретный сигнал вызывал сомнения: прочитать его было невозможно: едва подняв флажный набор, его тотчас же опускали.

— Повторите приказание, — произнес Джек. — И произведите предупредительный выстрел.

Аккуратно положив тост на станину каронады, капитан принялся разглядывать «Данаю» в подзорную трубу Моуэта. На судне царили неразбериха и суета. Набор флагов то поднимался, то опускался вновь, фал то и дело заедало. И вновь важный семафор исчез, прежде чем его успели прочесть. Джек Обри сам не раз прибегал к таким уверткам, чтобы сберечь несколько драгоценных минут во время преследования. Такого рода неполадки были неубедительны для такого хорошего ходока, как «Даная»; их следовало сочетать с неумелым управлением, взятием рифов и развязавшимися сезнями. Нет, нет, так не пойдет. Бриг захвачен. Он находится в неприятельских руках и пытается оторваться от них.

Джек Обри быстро оценил обстановку — скорость ветра, течения, месторасположение пакетбота — и произнес:

— Свистать команду на завтрак, а затем мы приведемся к ветру. Если бриг захвачен, как я предполагаю, и если нам удастся захватить его, то вы, Пуллингс, отведете его домой.

— Благодарю вас, сэр, — отозвался Пуллингс с широкой улыбкой. С карьерной точки зрения такое решение командира устраивало его как нельзя лучше. Славой в сражении он себя не покроет: своим вооружением пакетбот значительно уступает фрегату и поэтому в схватку не вступит; но это ничего не значит, поскольку слава славе рознь. Офицер, приведший ценный приз, вновь захваченный у противника, будет располагать убедительным доказательством своего рвения и удачливости, что является важным качеством, когда речь зайдет о предоставлении ему должности.

— Правда, с ним придется повозиться, — заметил Джек, разглядывая бриг из-под ладони, защищавшей его глаза от солнца. — Можете сообщить об этом доктору. Он любит хорошую погоню.

— А где же доктор? — немного погодя спросил капитан, когда «Сюрприз» под всеми парусами мчался на юг, являя собой великолепное зрелище.

— Видите ли, сэр, — отвечал Пуллингс. — Похоже на то, что он всю ночь был на ногах: жена старшего канонира приболела. И теперь они с отцом капелланом мирно греются у печки в кают-компании, раскладывая своих жуков. Но доктор говорит, что если ему прикажут подняться и наслаждаться холодным дождем, а то и мокрым снегом, не говоря о штормовом ветре, то он, разумеется, с радостью повинуется.

Джек Обри легко представил себе и те мятежные заявления, которые Пуллингс не рискнул передать. Он произнес:

— Надо попросить Киллика сшить доктору Магелланову куртку. А вестовой мистера Мэтьюрина не в ладах с иголкой. Жена старшего канонира, говорите? Бедняжка. Думаю, она что-то съела. Но лучшего врача ей не найти. Помните, как он выскреб мозги бедного мистера Дея на шканцах старушки «Софи», а потом положил их на место? Эй, на носу, приподнимите на полсажени фор-стаксель!

Все внимание моряков «Сюрприза» было сосредоточено на бриге. Экипаж фрегата, начиная с капитана и кончая последним матросом, работал как один человек. Редко когда приходилось отдавать команду, использовались любая попутная волна, любое изменение ветра, то и дело регулировали кливеры и стаксели; брасы находились в умелых, чутких руках. Моряки «Сюрприза» были охочи до призов; у них было гораздо больше опыта по их захвату, чем у многих других экипажей; их аппетит рос с каждым удачно взятым «купцом», военным кораблем или заново захваченным бывшим своим судном. И теперь пиратская сторона их характера была особенно отчетливо видна. Хотя могло показаться, что ничего нельзя добавить к сочетанию охотничьего инстинкта с сильным желанием заработать денег, но в данном случае команду подгоняло еще и желание помочь капитану Пуллингсу. Конечно же, все слышали обещание Джека Обри. И это заставляло моряков работать с удвоенной силой, хотя «Даная» шла так резво и так хорошо управлялась, что, имея отрыв в пять миль, она имела шанс скрыться под покровом ночи. Но бледное солнце находилось еще высоко над горизонтом, когда бригу пришлось лечь в дрейф и, спустив марсели, оказаться у подветренного борта фрегата.

— Передайте доктору, что он должен подняться на палубу, нравится ему это или нет, — заявил Джек и, когда Стивен появился, сказал ему: — Вот пакетбот, о котором нам сообщили. Но его, должно быть, захватили люди с «Норфолка», поскольку бригом распоряжается призовая команда. К нам направляется американский офицер. Каковы ваши намерения?

— Может быть, мы побеседуем после того, как вы с ним поговорите? — отозвался Стивен, который не любил делать заявления при посторонних. — Я рад, что вы захватили судно, не открыв по нему орудийного огня. Я даже не представлял себе, что преследование проходит так успешно. Мы с отцом Мартином ожидали, что, прежде чем все кончится, будет много грохота и беготни. — Доктор взглянул на «Данаю»: немногочисленные моряки, шумно обнимающиеся на полубаке пакетбота с матросами «Сюрприза», были, очевидно, узниками, которые совершенно неожиданно для себя обрели свободу. Те, что находились на шкафуте, выглядели чрезвычайно подавленными и уставшими — прежде чем в свою очередь угодить в плен, им пришлось целый день поднимать и натягивать тросы, ставить паруса, затем снова убирать их. Совершенно очевидно, это была неприятельская призовая команда. Их командир — моложавый лейтенант, — скрывая свои чувства под маской невозмутимости, поднялся на борт фрегата и, отсалютовав находившимся на шканцах, протянул Джеку Обри свою шпагу.

— Нет, сэр, вы должны оставить ее у себя, — покачав головой, произнес Джек. — Клянусь честью, вы проявили себя с лучшей стороны.

— Думаю, нам удалось бы уйти, — отозвался лейтенант, — не потеряй мы столько парусов южнее мыса Горн и будь у нас более решительная и надежная команда. Но, во всяком случае, для нас нет бесчестья в том, что нас захватил столь прославленный ходок.

— Пожалуй, нам обоим не мешало бы перекусить, — сказал Джек Обри, ведя американца к себе в каюту. Обернувшись через плечо, он добавил: — Капитан Пуллингс, действуйте.

Капитан Пуллингс действовал очень умело. Он подвел пакетбот как можно ближе к фрегату, чтобы произвести замену экипажа до того, как стемнеет и почти наверняка воцарится ненастье. Прежде чем вернуться к своим подвесным койкам, Стивен и отец Мартин понаблюдали за снующими шлюпками, которые, раскачиваясь на свежеющих волнах, доставляли на «Данаю» матросов и морских пехотинцев с «Сюрприза», привозя на обратном пути бывших узников и американцев. На борту фрегата оказался и длинноногий мичман, державший в руках шканечные журналы и бумаги «Данаи».

— Вот ее судовые документы, — произнес капитан Обри, когда к нему пришел Стивен, с которым он хотел посовещаться. — Разумеется, многого мы из них не узнаем, поскольку английские записи прекратились после того, как судно было захвачено. Все остальное — это сухие сведения о курсе и погодных условиях, при которых они плыли дальше. В основном погодные условия были неблагоприятными. Однако пленные успели сообщить нам кое-какие сведения. Поскольку их, как и пакетбот, захватили по эту сторону мыса Горн, то они не знают наверняка, находится ли «Норфолк» по-прежнему в Тихом океане, однако им известно, что в Южной Атлантике он захватил два наших китобойных судна, возвращавшихся домой. Одно из них занималось промыслом целых три года, и все бочки в его трюмах были наполнены ворванью. Вот черновик рапорта, который Том Пуллингс захватит с собой. Из него вы сразу все поймете. Может быть, вы подправите стиль там, где сочтете нужным. Стивен взглянул на знакомую шапку:

«Сюрприз», в море

(ветер с норд-оста, умеренное волнение)

49° 35'S, 63° 11'W

Милорд!

Честь имею уведомить вашу светлость о том, что… и затем произнес:

— Прежде чем я прочту эту бумагу, ответьте мне на следующий вопрос. Если на борту пакетбота мы обнаружим сокровища, то где бы они находились в большей безопасности — у нас или у Тома?

— Что касается сокровищ, то, боюсь, капитан «Норфолка» тотчас наложил на них руку. Два железных сундука, набитых золотом, — шутка ли! Неужели вы полагаете, что они оставили бы это добро без присмотра? Да боже упаси! Я бы на их месте этого не допустил, ха-ха-ха!

— Предположим, что на судне есть тайник, где спрятаны документы, ценные документы, — терпеливо продолжал втолковывать Стивен, подвинув свой стул к Джеку и по-прежнему не повышая голоса. — Где бумаги будут в большей безопасности — у него или у нас?

Джек вскинул на доктора понимающие глаза:

— Каперы — вот в чем беда! На этом бриге Том может уйти от большинства военных кораблей, если только погода не испортится. Но начиная с Вест-Индии ему могут угрожать каперы — как французские, так и американские. Некоторые из них очень хорошие ходоки, а у него всего несколько пушчонок и мушкетов, да горстка людей. Риск нарваться на капера, конечно, не слишком велик в бескрайнем океане, однако должен сказать, что ваши таинственные бумаги у нас были бы в большей сохранности.

— Тогда не будете ли вы добры, пока не стемнело, последовать за мной на пакетбот, чтобы осмотреть место, где находились сундуки?

— Хорошо, — отозвался Джек. — Мне в любом случае хочется взглянуть на судно. Сумку захватить?

— Полагаю, что нет, — отвечал Стивен. — Но точная линейка нам пригодится.

Доктору было не по себе. Деньги всегда плохо влияли на его умственные способности, зачастую так запутывая ждущий решения вопрос, что он превращался в очень опасную проблему. Стивену весьма не понравилось то, каким образом ему сообщили о тайнике на «Данае», а воспоминание о письмах, в которых сэр Джозеф сообщал ему о мрачной, тревожной атмосфере, царящей в Лондоне, усугубило его пессимизм, и при этих изменившихся обстоятельствах он поддался соблазну махнуть на все рукой. В инструкциях не указывалось, как он должен действовать в нынешней обстановке, так что, как бы доктор ни поступил, любое его решение могло быть признано неверным. Но если он вовсе ничего не предпримет, а пакетбот еще раз захватят, то он будет выглядеть круглым дураком, если не изменником. А ну как выяснится, что тайник пуст? Что, если какие-то крысы добрались до этих бумаг? Что, если плененный мистер Каннингем сам окажется крысой?

Такие мысли вертелись в голове у доктора, пока он обшаривал длинную нишу в переборке каюты, где некогда обретался со своим багажом мистер Каннингем. Отверстия для болтов, которыми крепили ящики, были там хорошо видны. Испытывая известного рода облегчение, Стивен обратился к Джеку:

— Несчастные придурки дали мне неверные инструкции. Тут нет ничего. Возможно, так даже лучше.

— Вы разрешите мне взглянуть на эту бумагу? — спросил капитан.

— Да ради бога. Но тут написано черным по белому: «Нажать на третий болт под полкой на бакборте в трех футах девяти дюймах от переборки».

— Стивен, — заметил Джек. — По-моему, вы смотрите на полку, находящуюся на штирборте.

— Черт бы вас побрал, Джек! — воскликнул доктор. — Разве это не левая рука у меня? — продолжал он, подняв руку. — А то, что находится на левой, или невезучей, стороне, называется бакбортом.

— Вы забыли, что мы повернулись, — возразил Джек Обри. — Видите ли, мы сейчас обращены лицом к корме. Вы сказали: третий болт? — Нащупав металлическую головку, капитан нажал на нее, и тотчас же с громким стуком из выемки выпал металлический ящик. Ударившись углом о палубу, он открылся. Поставив наземь фонарь, Джек нагнулся, чтобы собрать вывалившиеся пачки ассигнаций и другие бумаги. Сгребая деньги, он воскликнул: — Бог любит нас! Что может… — Но тут же осекся и молча собрал пачки. Стивен окинул их беглым взглядом и, озабоченно покачав головой, снова уложил деньги в ящик.

— Самое лучшее — опечатать все это добро и отдать вам на хранение. Может, вы сами отнесете ящик на «Сюрприз»? А то вы знаете мою привычку падать из шлюпки в воду.

Оказавшись в капитанской каюте, Стивен растопил воск, прижал к нему гравированный брелок и, прикрепив к ящику клочок бумаги, протянул его капитану со словами:

— Тут указано имя получателя на тот случай, если со мной что-нибудь случится.

— Чертовски тяжелая ответственность, — с серьезным видом произнес Джек Обри, принимая ящик.

— Бывает ответственность и потяжелее, мой дорогой, — возразил Стивен. — Мне нужно навестить своих пациентов.

— Кстати, — отозвался Джек, — я вижу в списке больных имя жены старшего канонира. Надеюсь, ей стало лучше?

— Лучше? Ничего подобного, — выразительно ответил доктор.

— Жаль, — сказал капитан. — Может, навестить ее, принести цыпленка или бутылку портвейна? Или и то и другое?

— Послушайте, — оборвал его Стивен. — Я не уверен, что она выживет.

— О господи! — воскликнул Джек Обри. — Я не представлял себе, что ее дела так плохи. Надеюсь, вы каким-то образом можете ей помочь?

— Что касается помощи, — ответил доктор, — то я рассчитываю лишь на ее молодой организм. Ей всего девятнадцать, бедняжке, а в девятнадцать можно пройти через ад, чистилище и вернуться на грешную землю. Скажите, Том Пуллингс сразу покинет нас?

— Нет. Он останется с нами до утра. У меня много писанины.

— Мне тоже надо написать хотя бы одно письмо, — сказал Стивен. — Если смогу, то приду помочь вам разобраться с захваченной почтой, — добавил он, зная отвращение, которое питал капитан к чтению чужой корреспонденции, невзирая на ценность содержащихся в ней сведений. — Нам предстоит хлопотная ночь.

Ночь оказалась не только хлопотной, но и бессонной, зато им удалось обнаружить письмо некоего офицера по имени Калеб Гилл, где был описан предполагаемый маршрут «Норфолка» до самых Галапагосских островов. Достигнув этой точки, фрегат должен был повернуть на запад, чтобы попасть «в персональный рай моего дядюшки Палмера, куда мы хотим доставить шайку колонистов, которые желают оказаться как можно дальше от своих земляков». Под дядюшкой Палмером, очевидно, подразумевался капитан «Норфолка». Что же касается его «персонального рая», то он мог оказаться в любой точке Тихого океана. Однако, сравнивая даты, точки координат и мореходные качества «Норфолка», о которых он узнал от китобоев, Джек Обри был почти уверен, что встретится с неприятельским фрегатом гораздо раньше, чем тот достигнет Галапагосского архипелага; вероятнее всего это произойдет у острова Хуан-Фернандес, где американец намеревался заправиться топливом и водой, или же поблизости от Вальпараисо, где он собирался ремонтироваться. Все это вполне устраивало бы Стивена, если бы не два пациента, ставших его головной болью. Одним из них был его старый друг Джо Плейс, который упал с трапа и, ударившись головой о рым-болт, проломил себе череп. Вторым — миссис Хорнер, которой его лечение никак не помогало.

— Меня удивляет, что наши моряки могут переходить с одного судна на другое и плыть на нем, не изучив его особенностей, — заметил отец Мартин, наблюдая со Стивеном, как, описав длинную дугу и повернувшись носом к норд-норд-осту, от них удаляется «Даная». Между тем «Сюрприз» продолжал идти курсом зюйд-ост.

— Как мне объяснили, рангоут и такелаж на всех судах одинаковы, — отвечал доктор. — Мореход разбирается в кораблях, как мы в скелетах позвоночных. Как мне представляется, на бриге некоторые тросы протянуты вперед, а на трехмачтовике они направлены назад. Однако для моряка это представляет не большую загадку, чем для анатома разнообразие желудков у жвачных животных или необычное строение нижней челюсти у ревуна. Однако я хотел сказать вовсе не это. Я знаю о вашем благочестивом намерении навестить жену старшего канонира. Однако, в связи с ее возбужденным состоянием и крайней физической слабостью, я должен просить вас воздержаться от визита до тех пор, пока не произойдет некоторое улучшение. Я запретил появляться у нее даже супругу. Но в то же время буду рад, если вы окажете мне помощь при проведении довольно сложной операции. Ее надо делать безотлагательно, как только рассветет. Речь идет о депрессивном переломе. Я должен произвести трепанацию черепа бедняге Плейсу, и непременно сегодня. Говорят, что предстоит ненастная погода, а нам, естественно, не нужны пляшущая палуба и качающийся как маятник пациент. У меня имеется усовершенствованный трефин системы Лавуазье — самый совершенный инструмент с великолепной режущей кромкой. Если не возражаете, то вы можете крутить ручку!

Команда «Сюрприза», как большинство моряков в целом, была охоча до кровавых зрелищ. Матросам нравилось наблюдать за хирургическими операциями почти так же, как захватывать призы. И они понимали, что вскрыть череп далеко не так просто, как оттяпать руку или ногу. Такому пациенту нужно не только выжить, но еще и не повредиться в уме. Но уж тогда он станет как новенький: с серебряной заплатой на черепе и анекдотической историей, которая будет сопровождать его и его друзей до могилы.

Такую операцию доктор Мэтьюрин однажды уже проводил на палубе в открытом море при ярком солнечном свете, и многие видели ее. Теперь моряки вновь наблюдали за тем, как доктор проводит такую же операцию. Все было видно как на ладони: с Джо Плейса сняли скальп, обнажили череп, медленно вращая ручку инструмента, со скрежетом вырезали круглый кусок кости, затем оружейник расплющил монету в три шиллинга и привинтил ее к черепу, а заплату закрыли скальпом, который капеллан аккуратно пришил на место.

Зрелище было что надо — все видели, как побледнел капитан, а вслед за ним и Баррет Бонден — двоюродный брат пациента, как по шее Джо текла кровь, как выглянули на белый свет мозги — такое не каждый день увидишь, поэтому матросы старались не упустить из виду ни единой подробности. Такой в самом буквальном смысле слова анатомический театр был единственным развлечением за долгое время, и для некоторых оно оказалось последним. Штормовая погода, которую предсказало появлений длинной, крупной зыби, идущей с зюйд-веста, падение барометра и угрожающий вид неба, обрушилась на них много раньше и с гораздо большей силой, чем они ожидали.

Однако «Сюрприз» был удачно спроектированным кораблем, с хорошими мореходными качествами, он был оснащен предохранителями бакштагов, брасов, вант и, разумеется, целой системой оттяжек. Бегучий такелаж был надежен, полный набор штормовых парусов заранее привязан, брам-стеньги опущены на палубу. Хотя ветер был очень крепким и нес с собой затрудняющие видимость дождь и мокрый снег, а кроме того, вначале он дул против волнения, создавая невероятную толчею, его нельзя было назвать жестоким, так что фрегат под зарифленными марселями мчался на юг с огромной скоростью в тучах брызг, то и дело врезаясь в зеленые волны: палубы были постоянно залиты водой, и передвигаться по судну можно было, лишь держась за спасательные леера, натянутые от носа к корме.

Шторм бушевал два дня и три ночи, тучи едва не задевали верхушки мачт, но на третий день небо прояснилось, и удалось произвести надежную полуденную съемку координат. К своему большому удовольствию, Джек убедился, что они находятся гораздо южнее, чем он предполагал и можно было судить по счислению: до острова Статен оставалось рукой подать.

Джек Обри долго совещался с Алленом, разложив на столе карты. На них были указаны разные долготы для множества труднодоступных островов, рифов и мысов. А над палубой в это время до самого юта трепыхалась мокрая одежда, которую пытались просушить в лучах бледного вечернего солнца. Джек вновь и вновь пытал штурмана о точности наблюдений капитана Колнета, и всякий раз Аллен утверждал, что готов в этом поклясться на Евангелии.

— Он же был учеником Кука, сэр, и всегда возил с собой пару арнольдовских хронометров, которыми пользовался постоянно. Они никогда не останавливались, погрешность между наблюдениями не превышала десяти секунд. Это было установлено, когда мы, возвращаясь домой, шли южнее острова Святой Елены.

— Пара арнольдовских хронометров? Отлично, мистер Аллен, — отозвался наконец-то удовлетворенный Джек Обри. — Тогда давайте проложим курс на мыс Сент-Джон. Когда пойдете на нос, передайте мистеру Мэтьюрину, что я буду сопровождать его во время вечернего обхода больных.

— Вижу, Стивен, — сказал Джек, обращаясь к доктору, который пришел за ним, — что у вас сегодня чертовски длинный список больных.

— Обычная картина: растяжения связок, повреждения пальцев и переломы, — отозвался Стивен. — Я им говорю: «У меня для вас запасных рук нет. Если вам в ближайшие два часа придется лезть на мачту, вы должны вылить свой мерзкий грог в шпигат». Но говорить им это — все равно что ставить мертвецу припарки. Прыгают, как хвостатые обезьяны, по вантам и падают с них, как бананы с пальмы. Естественно, как только начинается шторм, лазарет наполняется.

— Это меня не удивляет. Расскажите лучше о миссис Хорнер. Я часто думал о ней, когда нас так немилосердно кидало во все стороны.

— Она этого не замечала, поскольку все это время находилась в забытьи, во всяком случае подвесные койки великолепно приспособлены для пациентов, находящихся в море. Могу, пожалуй, сказать, что она справилась с горячкой — правда, мне пришлось побрить ей голову — и хотя ей грозит умственное расстройство, молодой организм, Бог даст, поможет ей преодолеть недуг.

Войдя без предупреждения в каюту старшего канонира, Джек не увидел в больной никаких признаков ни крепости, ни молодости. Если бы не предупреждение Стивена, то ее серое лицо и огромные круги под глазами были бы для него признаками близкой смерти. Миссис Хорнер с трудом нашла в себе силы взять косынку и обмотать ее вокруг голого черепа, при этом с укором посмотрев на доктора, и произнести: «Спасибо, сэр», когда капитан сказал, что она выглядит гораздо лучше и ей следует поскорее поправиться ради молодежи, которая очень скучает по ней, и, разумеется, ради мистера Хорнера. Он хотел было добавить, что «остров Хуан-Фернандес вернет ей румянец», но заметил, что доктор прижал палец к губам, и осознал, что разговаривает с миссис Хорнер так, словно это корабль, находящийся на значительном расстоянии, да еще с наветренного борта.

В лазарете он почувствовал себя гораздо легче, поскольку знал, как ободрить каждого в зависимости от характера и возраста. Обойдя несколько коек, Джек шутливо обратился к Плейсу, который приходил в себя после трепанации:

— Что ж, Плейс, хоть какая-то польза получилась. Во всяком случае, никто не сможет сказать: «Бедняга Плейс, нет у него за душой ни шиллинга!»

— Что вы имеете в виду, сэр? — спросил Плейс, прищурив глаз, и заранее заулыбался.

— А то, что к твоей голове привинчены сразу три шиллинга, ха-ха-ха! — засмеялся капитан.

— Вы совсем как Шекспир, — заметил Стивен, возвращаясь вместе с Джеком в его каюту.

— Многие из тех, кто читает мои письма и депеши, говорят то же самое, — отозвался капитан. — А что заставило вас сказать мне это именно сейчас?

— Потому что шуты в пьесах Шекспира любят изрекать остроты, которые бьют прямо по черепу. Вам только надо прибавить: выходи за меня, да поживей или же: пошел-ка подальше, пока сифилис не схватил. Это же Гаммон чистой воды или Бэкон, да кто угодно.

— Это зависть в вас говорит, — отозвался Джек. — Как насчет того, чтобы немного помузицировать вечером?

— Очень хотелось бы. Только играть я буду неважно, ибо утомлен до изнеможения, как говорит наш американский пленник.

— Но послушайте, Стивен, мы тоже говорим: утомлен до изнеможения.