ПРОЛОГ

Глава 1

Голый старик с раскинутыми руками и ногами лежал на облицованном белой плиткой столе, заляпанном кровью, фекалиями и ошметками внутренностей. Его редкие седые волосы были аккуратно зачесаны назад, обрамляя угловатое лицо. В яме неплотно прикрытого рта виднелся безукоризненный протез.

Его глаза лежали рядом с телом в лотке из нержавеющей стали— два голубых слизистых шарика.

Леонар «Шиб» Морено стянул тончайшие резиновые перчатки, скатал их в комок и бросил в мусорное ведро, переполненное ватными тампонами, мокрыми от сукровицы. Потом надел новые перчатки и протянул руку к набору сверкающих хирургических инструментов, висевших на стене рядом с мойкой, по бокам которой громоздились пузырьки, банки, запечатанные воском, шприцы и трубки. Он взял скальпель и подбросил его в смуглой руке, напевая «His Jelly Roll is Nice and Hot".

Не переставая напевать, он ухватил дряблый член старика, свисавший между белесыми волосатыми ляжками, и отсек его под корень[1]. Кусок плоти, на котором выступили кровянистые сгустки, он положил в заранее приготовленную эмалированную кюветку.

Негромкий гул кондиционера напоминал мушиное жужжание. На улице, должно быть, хорошо. Жарко и солнечно. Легкий ветерок раскачивает верхушки пальм. Море — в белых завитках барашков. Надувные матрасы. Мартини со льдом. Тела, распростертые на песке. Но здесь стоял холод, пропитанный запахами крови и формальдегида. Шиб перевел рычажок кондиционера на максимальную отметку и надел жилет из плотной ткани.

Затем он зачерпнул небольшой ложечкой расплавленную смолу и снова склонился над обнаженным телом.

— Вот увидишь, все будет отлично, — прошептал он, просовывая ложечку поочередно в каждую ноздрю трупа с помощью железного крючка, который только что использовал.

Смола слегка зашипела, соприкоснувшись с плотью. Шиб осторожно наклонял ложечку, следя за тем, чтобы не пролить содержимое. Он много раз повторил эту операцию, полностью сосредоточившись на своем занятии. Теперь он напевал «On the Killing Floor». Смола должна была заполнить всю шейную полость.

Телефонный звонок не вывел его из равновесия, но заставил испустить короткий недовольный вздох. Он положил дымящуюся ложечку на волосатый живот трупа и достал мобильник из кармана белого халата.

— Шиб! Как поживаешь?

— Я занят, Грег.

— У меня тут две потрясающие малышки, просто супер! Жду тебя в восемь вечера в «Навигаторе».

— Не думаю, что смогу приехать. Мне нужно закончить работу.

— Слушай, я ведь говорю тебе не о жмуриках, а о живых телках!

— Грег, не трахом единым...

— Мать твою, только не играй со мной в гребаного кюре-педофила, о'кэй? Давай, до скорого!

Грег отключился. «Ну почему я продолжаю с ним общаться?»— в тысячный раз спросил себя Шиб, затыкая дымящиеся ноздри трупа ватными тампонами. Весь лексикон Грега состоял из слова «задница» на тридцати шести языках. Этот припадочный постоянно лез в его жизнь под тем предлогом, что они вместе учились в лицее, когда Леонар-выблядок был просто счастлив, что Грег-богатей защищал его от здоровяков из банды рокеров, от этих придурков на мопедах, в татуировках, сделанных при помощи переводных картинок, но тем не менее наводивших ужас на тощего заморыша в очках.

Боже милостивый, неужели он должен будет благодарить Грега вечно? Неужели ему придется выслушивать его непристойности до самой смерти? Не то чтобы он был против сексуальных удовольствий, но с Грегом все превращалось в «су-нул-вынул-и-бежать» и совместные похождения заканчивались абстинентным синдромом.

Шиб посмотрел на часы— точную копию омеговских «пилотских» наручных часов 1938 года, небольшую роскошь, которую он себе недавно позволил. 18 часов 4 минуты 18 секунд. Нужно еще переложить превратившийся в кашицу мозг в бачок с ароматическими веществами и привести все в порядок.

И что потом?

Сорок минут спустя зазвонил домофон. Шиб направился к висевшему на стене переговорному устройству и нажал кнопку видеомонитора. На экране появилось лицо женщины лет семидесяти: большие карие со вкусом накрашенные глаза, силиконовые губы, каштановые волосы собраны в небрежный узел, шея замазана тональным кремом, из-под которого проступают старческие пигментные пятна и морщины — видно, слишком любила загорать. «Шея первой выдает возраст», — подумал Шиб и сказал:

— Входите и располагайтесь. Я скоро.

Он слегка щелкнул по ноге трупа с этикеткой на подошве: «Антуан Ди Фацио, 1914-2002», снял рабочий халат и бросил его в маленькую стиральную машину. Обтеревшись влажной махровой рукавицей, он надел белую поплиновую рубашку, черные габардиновые брюки и поднялся наверх.

Графиня Ди Фацио ждала его в маленьком холле, оформленном в стиле хай-тек, сидя на самом краешке черного кожаного дивана под портретом мадам де Сталь в серо-голубых тонах, одета графиня была в бархатный брючный костюм изумрудного цвета от Гуччи и выглядела весьма элегантно. На ее левом запястье позвякивали два африканских витых золотых браслета, на правом, как заметил Шиб, не было ничего, кроме браслета от Тиффани в стиле «первая леди».

Шиб коротко поклонился. Графиня налила себе воды из автомата и пила ее маленькими глоточками.

— Как у него дела? — спросила она.

Тот еще вопрос, если учесть, что речь о покойнике! Но Шиб ответил спокойно и дружелюбно:

— Учитывая сложившиеся обстоятельства, мадам...

— Вы скоро закончите?

— Через двое суток он будет готов. Графиня вздохнула. Шиб протянул ей бумажную салфетку, и она тут же промокнула глаза.

— Мой бедный дорогой Антуан!

Грязный старый мудак поперся на красный свет в своем «бентли» и сбил девочку, переходившую дорогу, перед тем как врезаться в телеграфный столб!

— Я устрою его в голубой гостиной, — сказала графиня, всхлипывая, — а Леди Шупетт положу ему в ноги.

Леди Шупетт была сучкой бульдога — такой же злющей, как ее хозяин. Шиб сделал из нее чучело прошлой осенью.

— Но как же... ваши посетители... — осторожно поинтересовался он, украдкой бросив взгляд на часы.

— Наши предки покоятся в катакомбах монастыря капуцинов в Палермо, — надменно ответила графиня. — В семье не принято скрывать от мира останки дорогих усопших.

Насколько Шиб знал, единственное, что действительно было принято в семье графини, это высококлассное блядство— благодаря которому она и женила на себе графа Ди Фацио, богатейшего сицилийского судовладельца лет на двадцать старше нее. Но Шиб оценил, что графиня «подхватила» вековые обычаи семьи покойного супруга. В конце концов, саркофаг Антуана Ди Фацио не сможет еще сильнее изуродовать голубую гостиную, набитую викторианскими безделушками и фарфоровыми куклами.

— Меня не будет дней десять, — снова заговорила графиня. — Я еду на свадьбу племянника в Нью-Йорк. Заберу Антуана, когда вернусь.

— Конечно, мадам.

Она вынула из сумочки от Шанель сложенную бумажку, положила на низкий столик из толстого пластика, простилась и вышла — воплощенное достоинство — в прохладу наступающих сумерек.

Шиб развернул чек. Все как они договорились. Кругленькая сумма. Его услуги стоили ой как недешево. Практически, никто в их деле не владел одновременно новейшими методиками и древнейшими техниками с соблюдением всех ритуалов.

Шиб налил себе воды, выпил полстакана, остальное вылил на бритую голову — у него не оставалось времени на душ. Он застегнул воротник рубашки, затянул узел черного вязаного галстука, надел пиджак из черной альпаки, подходивший к брюкам, и черную фетровую шляпенку. Уже выходя, он заметил, что забыл снять хирургические полиэтиленовые бахилы, надетые поверх черных мокасин. Он бросил их в корзину, стоявшую у письменного стола, — дерево и сталь! — в котором хранил деловые бумаги, и прошел в свою таксидермическую лабораторию в передней части дома.

Это была комната с выцветшими стенами, забитая чучелами лисиц, ласок, оленей и кабанов. На стенах висело несколько огромных тунцов и меч-рыб. Почетное место занимала небольшая акула, пойманная экипажем яхты «Правь, Британия», стоявшей на приколе в соседнем порту.

Снаружи поблескивало море, отражая последние лучи заходящего солнца. Дом Шиба, бывший одновременно и его мастерской, Уабет— «Чистым Местом», как называли древние египтяне свои сооружения для погребальных обрядов, — находился в уединенном квартале недалеко от выезда из города и фасадом выходил на пляж. Шиб сел в свою ядовитозеленую «Флориду» с откидным верхом 1964 года выпуска и включил зажигание.

Южный бульвар кишел народом, и Шиб минут десять мотался туда-сюда, прежде чем втиснулся прямо под вывеску «Берегись спецстоянки!». Оттуда он быстро добрался до «Навигатора», любимого ресторанчика Грега — шикарного местечка с расторопными официантами и удручающе безвкусным интерьером в желтых и розово-оранжевых тонах.

Грег стоял у своего джипа— цвета «красный металлик»: загорелое мускулистое тело упаковано в ярко-голубой прорезиненный комбинезон, выгоревшие на солнце длинные волосы стянуты в хвост. Грег сворачивал покрытый светящейся в темноте краской парус для виндсерфинга, а за ним невозмутимо наблюдали две девицы в босоножках на пятнадцатисантиметровой платформе и ностальгически откровенных бюстье а lа 70-е.

Шиб разглядывал их, идя к машине приятеля: старшей около тридцати, рыжие всклокоченные волосы, колечки в носу и бровях, вторая— помоложе, толстушка с высокой грудью и крашеными платиновыми волосами, стоявшими дыбом благодаря многочисленным пластмассовым заколкам. Грег, наверное, подцепил их на пляже, думал Шиб, подходя, и вежливо поздоровался.

— Ну наконец-то! — воскликнул Грег. Он выпрямился и начал стягивать комбинезон, выставляя напоказ накачанные мускулы. — Девочки, знакомьтесь, это Шиб.

— Шип? — пискнула, со смехом, старшая. — Как «шипучка»?

— Шиб, малышка! — поправил ее Грег, натягивая джинсы. — Его кликуха— от другого слова, уж ты мне поверь![2]

Девица снова фыркнула, и Шиб почувствовал, что покраснел аж до затылка. Грег влез в стоптанные тимберлендовские сандалии, натянул горчичного цвета свитер «Мальборо», пригладил волосы и воскликнул:

— Вперед, висельники! — и, подхватив под руки обеих девиц, устремился ко входу в ресторан.

— Черт, ты что, решил испортить нам всю малину, вырядившись гробовщиком? — бросил он, обернувшись к Шибу. — Почему никогда не надеваешь мой подарок— свитер от Лакост?

Розовый? Бррр! Тайной страстью Шиба были пятидесятые годы, эпоха черного джаза. Он был Лестером Янгом[3], он спал с Билли Холидей[4], он выдавал магические соло в прокуренных кабачках и всегда одевался в белое и черное, специально для фотографов. Розовый трикотаж— не для Лестера Янга!

Грег заказал лучший столик— в углу возле окна, с видом на море поверх крыш автомобилей, припаркованных вдоль тротуара, на пальмовую рощицу, кусочек Старого Порта и серую громаду Дворца конгрессов.

Высокую девушку звали Софи, толстушку— Пэм. Пэм! Шиб молча пил свой томатный сок, пока Грег распинался о девицах. Он нарочно заказал томатный сок, зная, как это раздражает Грега: тот допивал вторую порцию пастиса, подначивая девиц «повторить» в ожидании даров моря. Он как будто забыл, что время, когда, чтобы овладеть женщиной, ее необходимо было напоить, ушло. Кончилась эпоха, когда трое загулявших чернокожих моряков изнасиловали Иду Морено в каком-то закоулке— двадцатилетнюю Иду Морено, которая согласилась выпить с ними после работы (она была билетершей в кинотеатре). Девятью месяцами позже последовало рождение Леонара Морено— отцы неизвестны. Имя он получил в честь Леонара Бернстайна[5]— Ида была меломанкой и играла на скрипке в местном оркестре. Прозвище «Шиб» появилось позже, когда он начал заниматься бальзамированием трупов.

Официант поставил в центр стола огромное блюдо с устрицами, мидиями, крабами, креветками и морскими ежами. Грег схватил морской огурец, скользкий и блестящий, — и Шиб тут же вспомнил пенис Антуана Ди Фацио.

Пэм и Софи болтали о Метце, своем родном городе. Они собирались доехать поездом до Генуи, маленького городка на Итальянской Ривьере. Грег перечислял бесконечные адреса и варианты развлечений, терзая на тарелке осьминога, сочившегося пузырями, как утопленник.

Шиб съел несколько не слишком жирных устриц, лапку краба и трех морских ежей, щедро полив все лимонным соком. Нет, он все-таки должен стряхнуть с горба Грега. Не тратить попусту время, угождая очередной пассии Грега. Он-то ведь совсем другой— у него нет грубоватого обаяния Грега, он никогда не станет таким высоким, светловолосым, мускулистым раздолбаем. Шиб слишком маленький— метр шестьдесят пять, слишком худой— едва ли пятьдесят пять килограммов, слишком смуглый (не чернокожий!), с большими голубыми— как у лайки хаски— глазами, такими светлыми, что контраст с темно-золотистой кожей был почти тревожным. Глаза Иды. У одного из его отцов-насильников тоже, видимо, была голубая гамета. Ида хотела подать жалобу, но американский корабль «Созвездие» уже вышел в море. Старый сыщик с желтыми прокуренными зубами посоветовал ей наплевать и забыть— она молода и справится.

Двадцатилетняя сирота, мать цветного ублюдка... Впрочем, в 1959 году, в Каннах, это не было такой уж серьезной проблемой. Иде удалось найти жилье в старой части города, в меблированных комнатах «Сюке», два этажа занимала мадам Гортензия, мать Грега и владелица самого известного «американского бара» в городе с ласковыми хостессами. Его яркая неоновая вывеска гордо смотрела на порт. На четвертом этаже квартировал господин Эль Айяш: он превратил свою комнату в мастерскую чучельника— так тогда называлось это ремесло.

— Тебе красного или белого?

— Что?

Грег указывал ему на две бутылки. Шиб наугад ткнул в красное, все еще пребывая во власти воспоминаний. Софи, упоенно хлюпая, заглатывала устриц. Пэм сражалась с морским пауком. Грег сыпал анекдотами, заставляя девиц хихикать— самодовольный, как всегда, в зубах словно торчала платиновая кредитка, обеспечивая лучезарную улыбку.

Маленький Леонар очень рано полюбил проводить вечера у старого египтянина, который посвящал его в тайны своего мастерства. Он был способным учеником, быстро схватывал, и ему нравилось это занятие. Когда Леонару исполнилось двенадцать, Эль Айяш дал ему старинную книгу в кожаном переплете, со сшитыми вручную страницами, испещренную непонятными знаками. Фарид Эль Айяш принадлежал к братству Великих тайн, он был одним из последних потомков жрецов-бальзамировщиков — и ему больше некому было доверить такое сокровище, кроме ошеломленного чужого ребенка. У старика был рак, он знал, что скоро умрет, и хотел передать секреты своего искусства Леонару, чтобы тот поддерживал пронесенный через тысячелетия огонь знаний.

Это было похоже на волшебную сказку или на фантастический роман, героем которого внезапно стал Леонар. Разумеется, он согласился на предложение Эль Айяша и поклялся хранить тайну, сделав на собственном животе двенадцать надрезов кремниевым ножом, Потом он выпил отвара из трав и змеиной крови, принял помазание миррой и ладаном и после смерти Эль Айяша, наступившей двумя годами позже, стал официальным (и тайным) великим жрецом-бальзамировщиком, владыкой Тайн и единственным представителем Ордена Амона-Ра[6] на всем Лазурном берегу.

Он находил, что для четырнадцати лет это неплохо, но, к несчастью, недостаточно, чтобы защититься от придурков-одноклассников с расистскими идеями. Грегу это удавалось гораздо лучше. В знак благодарности Леонар давал ему списывать домашние задания.

— Вы не поможете мне ее разломить?

— Простите?

Пэм протягивала ему острую крабовую клешню в жестком панцире. Шиб расколол ее острием ножа и разломил пополам, обнажив белое аппетитное мясо.

— Чем вы занимаетесь? — спросила Пэм, вгрызаясь в сочную мякоть. — Я имею в виду — что у вас за работа?

— У меня небольшая таксидермическая мастерская, — ответил Шиб, подливая ей белого вина.

— Он занимается животными, — вмешался Грег. — Он натуралист.

— Ах! — воскликнула Пэм. — Я так люблю животных!

— Он тоже. Верно, Шиб? Такой сентиментальный!

Шиб чувствовал себя нелепым. Пэм завела разговор о Гринписе, потом о разлитой у берегов Горстани нефти и погибших в мазутной пленке морских птицах. Шиб подумал, что такой смерти скорее заслуживал Антуан Ди Фацио. Он знал, что графиня заказала для его останков саркофаг, покрытый тонким слоем золота, с выгравированным на поверхности портретом.

— Поехали куда-нибудь танцевать, — предложил Грег. — Я знаю поблизости одно клевое местечко. Хозяин мой друг. Там во время кинофестиваля собираются все звезды.

Софи и Пэм переглянулись и кивнули. Грег потребовал счет. Шиб чувствовал себя усталым, ему хотелось спать. Но он воображал, как начнет вопить Грег.

На улице рычали могучие мотоциклы рокеров, с моря дул теплый ветер, принося с собой рокот волн, набегавших на пустынный пляж. На террасе соседней пиццерии какой-то тип весьма пристойно бренчал на электрогитаре Мак-Лофина.

Шиб попытался слинять, но Грег завозмущал-ся, и Шиб согласился проводить их до «Софы» — любимого ночного прибежища приятеля. В машине девицы без умолку болтали, перемывая косточки зевакам, слоняющимся по набережной, и приходя в восторг от роскошных яхт. Когда «лендровер» проезжал мимо казино, они закудахтали от восхищения. Грег с шиком вырулил на автомобильную стоянку, резко затормозил у самых дверей, небрежно бросил ключи швейцару в голубой с золотом униформе:

— Держи, старина! — помог девицам выйти: — Оп-ля! — и, бросив Шибу: — Шевелись, приятель! — провел всех в клуб спокойно и уверенно, как к себе домой.

Простые мелодии, негромкий джаз, интерьер в стиле «ар деко», гигантский аквариум с экзотическими рыбами, зал игровых автоматов, непрерывно вибрирующий и звякающий, мигающий свет и громкие восклицания. Высокие лепные потолки отражали гулкое эхо. Грег вынул из кармана пачку смятых купюр по сто евро, одарил каждую девицу банкнотой:

— Развлекитесь немного, девочки.

Снова восторженное кудахтанье. Советы Грега — Великого стратега по поводу хороших и плохих автоматов:

— Идите лучше к автоматам с жетонами по два евро, в тех, что покруче, выигрыши реже, ну а мы отправимся мочить монстров по десять евро за тур. Ты как, Шиб?

Шиб кивнул:

— Как скажешь, Грег, вперед, Грег, размотаем твои денежки, Грег!

Грег— с коробкой дорогих жетонов, с сигарой «Монте-Кристо» в углу рта, сощурившись, изучал автомат. Весь его вид говорил: «Я тебя в два счета раздолбаю, мать твою!» Пэм и Софи потягивали дармовое шампанское.

А Шиб думал об Антуане Ди Фацио. Достаточно ли у него древесных опилок? Он забыл проверить запасы.

При каждом повороте рычага автомат зазывно тренькал, а при выигрышном ходе играл туш. Грег, разумеется, выигрывал. Шиб сыграл всего несколько раз, но крупно проиграл. Ничего удивительного— Грег выигрывал всегда. Он был воплощенным символом несправедливости людского жребия. Он никогда не прилагал ни малейшего усилия, чтобы добиться успеха, и проводил всю жизнь развлекаясь. Ему было глубоко наплевать на все, что не касалось лично его, но любая его задумка выгорала.

— Материальный успех— всего лишь иллюзия, горсть песка, разметенная вихрем Вечности, — прошептал старый Эль Айяш на ухо Шибу.

Как же! Хотя возможно... Шиб украдкой зевнул. Он не испытывал никакого желания отправляться в постель с Пэм, пахнувшей крабовым мясом, или с Софи, придирчиво критиковавшей интерьер. Он хотел вернуться домой, послушать последний диск «No Smoking Orchestra», который недавно купил, и выпить ледяного «Будвайзера».

Воспользовавшись тем, что Грег ушел менять груду жетонов в сопровождении восхищенных девиц, он незаметно выскользнул на улицу.

О, чудо: его «Флорида» по-прежнему стояла там, где он ее оставил. Шиб вытащил из кармана рубашки маленький плеер и положил его на приборную доску. Том Уэйтс, «Lowside on the Road».

Добравшись до дома, он выключил зажигание и какое-то время просто сидел, слушая шум моря и крики чаек. Он чувствовал усталость. А еще ему хотелось, чтобы что-то произошло.

Войдя в дом, он машинально погладил по голове чучело лисицы Фокси — свое первое творение. Это была дряхлая, почти беззубая лиса, шерсть ее торчала клочьями.

Шиб поднялся в мезонин и рухнул на диван, даже не разувшись. На автоответчике горел красный огонек. Шиб нажал кнопку воспроизведения записи.

— Добрый вечер, — произнес женский голос — Буду очень вам признательна, если вы перезвоните мне по номеру 06 07 12 31 14.

Имени она не назвала. Скорее всего, речь идет об очередном заказе. Который сейчас час? Одиннадцать вечера. Он набрал номер. После трех гудков в трубке зазвучал низкий женский голос:

— Я слушаю,

— Меня зовут Леонар Морено. Вы оставили мне сообщение на автоответчике.

— Ах, месье Морено, спасибо, что перезвонили. Мне посоветовали обратиться к вам, чтобы поручить особого рода работу.

— Я вас слушаю, — ответил Шиб проникновенным голосом священника на исповеди.

— Мы недавно потеряли нашу малышку, — продолжила женщина, и голос ее дрогнул, — нашу дорогую Элилу.

— Искренне сожалею, — ответил Шиб, рассеянно подумав, что речь идет, скорее всего, о собаке.

— Но не так, как мы, — откликнулась женщина. — Нашей дочурке едва исполнилось восемь лет.

Она всхлипнула, «Господи боже ты мой, — по-трясенно подумал Шиб, — она что, и правда говорит о дочери?»

— Проклятая лестница... простите... Женщина плакала, пытаясь сдержать горькие рыдания. Шиб, сидевший на диване, нервно почесал ляжку, чувствуя себя неуютно.

— Нам нужно встретиться, — сказала женщина, высморкавшись.

— Я живу на бульваре Газаньер, дом 128, — ответил Шиб. — Приезжайте в любое удобное для вас время.

— Я бы предпочла встретиться в баре «Мажестик», если это вас устраивает, завтра, в десять утра.

Она повесила трубку, не дождавшись ответа. Женщина, убитая горем, несомненно богатая, привыкшая, что все ее приказы исполняются без возражений. Что ж, та самая клиентка, с которой можно слупить по максимуму. За мумию ее маленькой дочки.

Глава 2

Поднялся ветер — холодный пронизывающий мистраль, вспенивший на морской глади белые барашки. Шиб поднял воротник куртки и засунул руки в карманы. В ярких лучах солнца город выглядел отмытым жавелевой водой: краски стали ярче, контуры предметов резче и четче.

На террасе «Мажестика» никого не было. Шиб вошел в сумрачный бар, отыскивая взглядом будущую клиентку. Ей, должно быть, за сорок, и она принадлежит к сливкам общества. Три четверти его «специальной» клиентуры относились именно к этой категории. Люди определенного возраста, с солидным счетом в банке, чувствительные и романтичные на слегка извращенный манер.

Две старушки оживленно болтали за чаем, на губах у них повисли крошки от круассанов. Мужчина в темно-синем деловом костюме, с наушником от мобильного телефона в левом ухе и органайзером в правой руке, читал «Монд». Молодая блондинка в юбке и кардигане бутылочно-зеленого цвета вполголоса отчитывала маленькую девочку, которая отказывалась пить молоко, яростно мотая головой. Пара туристов, снаряженных картами и фотоаппаратами, склонились над путеводителем, о чем-то споря.

«Значит, она еще не пришла», — подумал Шиб и, щелкнув официанту длинными пальцами, заказал эспрессо. Он слегка нервничал.

Кофе оказался хорош. Шиб медленно пил, разглядывая зал в зеркале, висевшем над баром. Десять часов десять минут. Может, она передумала? В этот момент чья-то рука тронула его за плечо, и он резко обернулся, расплескав кофе.

Молодая женщина в зеленом смотрела на него серыми миндалевидными глазами. Они были примерно одного роста. Аристократически худощавая, слегка сутулая, на вид— лет тридцать пять. Узкое лицо с тонкими чертами, высокие скулы, хорошо очерченный рот. «Чем-то похожа на Вивьен Ли», — подумал Шиб.

— Месье Морено? — спросила она своим низким голосом, удивительным в этом хрупком теле.

— Э-э... да, — пробормотал Шиб, вставая. Ерзая в глубоком кожаном кресле, девочка лет пяти-шести играла с подставкой для мобильного телефона, тряся ее во все катушки. Женщина сделала Шибу знак следовать за ней.

Они сели за стол. Прежде чем заговорить, женщина отпила глоток «Перье».

— Меня зовут Бланш Андрие, а это Аннабель. Анна, поздоровайся.

— Неть! — Аннабель глубже забилась в кресло. — Папа не разрешает разговаривать с гулу-гулу.

«Гулу-гулу» называли африканцев, которые продавали на пляжах стеклянные бусы. Шиб деликатно потер кончик носа. Надо же, ее еще и зовут Бланш...[7]

— Анна! — воскликнула женщина.

Повернулась к нему и смущенно объяснила:

— Простите ее, она слишком взвинчена в последнее время.

— Бац, прямо в нос! — завопила Аннабель, энергично нажимая кнопки электронной видеоигрушки, на экране которой сражались два каратиста.

— Наша семья в дружбе с графиней Ди Фацио, — продолжала Бланш. — Жан-Юг, мой муж, играет... то есть, я хочу сказать, раньше играл в гольф с Антуаном.

— Ваш муж тоже судовладелец? — поинтересовался Шиб.

— Нет, он финансист. Деньги. Огромные груды денег.

— И чем я могу быть вам полезен?

— Тебе конец! — победно закричала Аннабель.

— Потише, дорогая. Хотите еще кофе, месье Морено?

— Да, спасибо.

Официант материализовался рядом с ней прямо из воздуха прежде, чем Шиб договорил. Бланш заказала два кофе и долила себе «Перье».

— Мы с Жан-Югом женаты пятнадцать лет. У нас было шестеро детей. Мы католики, — добавила она, словно оправдываясь.

Сколько же ей лет? Трудно распознать возраст этих богатых, тщательно ухоженных женщин. Во всяком случае, меньше сорока. Шиб плохо представлял женщину в окружении разнокалиберных детей, цепляющихся за ее юбку. Бланш порылась в сумочке от Негтёз, вытащила фотографию.

— Взгляните, — сказала она.

Семья Андрие в полном составе на фоне аккуратно подстриженных цветущих рододендронов.

— Вот Жан-Юг, — указала Бланш.

Отец семейства, высокий, стройный, со светлыми коротко подстриженными волосами платинового оттенка, с квадратным подбородком и пронзительным взглядом голубых глаз, был одет в спортивную куртку такой ослепительной белизны, что становилось больно глазам. На руках он держал девочку примерно двух лет.

— Энис, наша младшая, — объяснила Бланш. Вокруг отца стояли еще четверо детей, все— с волосами пшеничного цвета. Шиб узнал Аннабель, обхватившую отца за ногу и скорчившую гримасу в объектив.

— А это Шарль, старший, — продолжала Бланш, указывая на подростка с подстриженными бобриком волосами.

На нем была такая же спортивная белая куртка, как у отца, и внешне он являл собой его уменьшенную копию. Шарль был высоким, сильным, очень бледным, с тонкими яркими губами. У него был печальный вид.

— Луи-Мари. — Бланш указала на другого мальчика, более хрупкого, в синем блейзере, с волосами, зачесанными назад, и пренебрежительной усмешкой на лице. Он приставил два пальца, раздвинутые буквой V, к голове радостно улыбающейся девочки.

— А это она... — прошептала Бланш, чуть побледнев. — Наша Элизабет-Луиза... Элилу.

Шиб сделал вид, что совершенно поглощен изучением фотографии, чтобы позволить собеседнице взять себя в руки.

«Элизабет-Луиза». Малышка улыбалась во весь рот, так что были видны скобки на зубах. Ее длинные белокурые волосы развевались по ветру. Лицо пестрело веснушками. Просто рекламная фотография идеальной семьи...

— Боже мой, если бы мы только знали... — всхлипнула Бланш.

Немного успокоившись, она продолжила:

— Эта фотография сделана месяц назад. Семнадцатого марта. Вдень рождения Луи-Мари.

Пижон в синем блейзере... Шиб уже собирался вернуть снимок, но тут заметил, что Шарль держит в руках фотографию, повернув ее в сторону объектива: на ней был малыш в ползунках, светловолосый и кудрявый, весь в ямочках. Бланш перехватила взгляд Шиба.

— Леон, наш третий. Он утонул в бассейне, в полтора года. Это случилось в 1992-м, — спокойно объяснила она.

Шиб чуть не подавился и осторожно кашлянул, прежде чем спросить:

— Так чем я могу быть вам полезен? Бланш посмотрела на него в упор.

— Я хочу, чтобы Элилу осталась с нами, месье Морено. Я ни за что не допущу, чтобы она оказалась совсем одна под землей, как ее бедный брат.

Официант поставил перед ними два кофе и удалился.

— А что об этом думает ваш муж? — спросил Шиб, сделав глоток обжигающего напитка.