Глава 3

Бельгия, 17 июня 1815 года. Ватерлоо

Ночная мгла сгустилась рано. Тяжелые грозовые тучи заволокли небо. Вспышки молний прорезали непроглядную тьму, на секунду освещая окрестные деревни. Удары грома, гулко перекатывающиеся над землей, были так сильны, что напоминали тяжелую артиллерийскую канонаду.

Истощенная и измотанная в сражении британская армия забилась в походные палатки в надежде укрыться от ливня, который должен был вот-вот хлынуть с небес. С передовой время от времени доносились одиночные оружейные залпы.

Вдруг небо расколола громадная молния, и в природе воцарилась необыкновенная тишина. Первые тяжелые капли дождя упали на иссушенную землю.

Полковник Рейли Винтер поплотнее запахнул шинель и подъехал к костру на биваке. Два дня он не слезал с коня, догоняя свое подразделение, и уже дважды ему довелось вступать в бой с неприятелем.

Он спешился, и его серебряные шпоры слегка звякнули. Он слишком устал, чтобы снять их.

Рейли кивнул солдатам, которые начали подниматься, чтобы отдать ему честь.

— Не нужно вставать, — распорядился он. — Поберегите силы для завтрашнего сражения!

Перед тем как войти в палатку, он задержался и окинул взглядом лагерь и окрестный лесок. Вестовые доложили, что армия Наполеона уже догоняет войска герцога Веллингтона.

Таким образом, поутру им предстоит принять бой, и многие из солдат, отдыхающих сейчас в лагере, завтра сложат свои головы.

Победа достанется сильнейшему, а Рейли, как большинство британцев, всей душей надеялся на Веллингтона.

— Завтра мы им зададим жару, полковник! — с энтузиазмом воскликнул солдат, до блеска начищавший пуговицы на своем мундире.

Рейли внимательнее присмотрелся к нему. Это был совсем мальчик. Еще не бривший бороды юнец. Его одежда насквозь промокла. Было видно, что он ужасно устал и продрог, но в его глазах сверкала такая отвага, что Рейли невольно позавидовал.

— Конечно, зададим, — согласился он. — Для этого мы здесь.

34-й эскадрон легких драгун находился под его началом еще с португальской кампании, и у Рейли были все основания гордиться своими людьми, которые прекрасно зарекомендовали себя в бою. Несмотря на то, что их мундиры были обтрепанными и пропыленными, а на лицах читалась смертельная усталость, их сверкающие глаза не оставляли у Рейли сомнений, что в предстоящем сражении солдаты не дрогнут.

— Как вы думаете, сэр, завтра все закончится? — спросил молодой солдат, доверчиво глядя на Рейли. — На этот раз мы остановим Бонапарта?

— Как и герцог Веллингтон, я полагаю, что мы разобьем Наполеона. Если пруссаки подоспеют вовремя, мы можем не сомневаться в победе, — уверенно ответил Рейли.

Он вошел в палатку и кивнул своему адъютанту Оливеру Стюарту.

— Я ждал вас раньше, полковник, — сказал тот, и в его голосе проскользнули нотки беспокойства.

— Если бы не засады в пути, я был бы здесь уже к полудню, — устало сказал Рейли, расстегивая свой красный мундир. — В лесах полно неприятеля.

— Погодите, — сказал Оливер, бросаясь к Рейли, — дайте я вам помогу, сэр. Вы промокли до костей. Вы что, смерти ищете?

— Не суетись ты так, — откликнулся Рейли, усевшись на походную койку, пока Оливер стаскивал с него сапоги.

— Вы голодны, полковник?

— Я ничего не хочу, — сказал Рейли, чувствуя, что от усталости не может пошевелить ни ногой, ни рукой. — Мне просто нужно отдохнуть…

Оливер взглянул на темные круги у него под глазами и не стал спорить.

— Тогда пойду чистить ваши сапоги, полковник. Завтра вы должны быть при полном параде.

Рейли снял китель и лег.

— Тебе бы тоже не мешало отдохнуть, Оливер, — сказал он. — Завтра нам всем предстоит тяжелое испытание.

Преданный ординарец подхватил грязные сапоги и мундир, задул лампу и вышел из палатки.

Рейли закрыл глаза и постарался заснуть. Ему хотелось освободиться от всех мыслей, однако воспоминания назойливо роились у него в голове и мешали расслабиться. Он глубоко вздохнул и постарался сосредоточиться на предстоящем сражении. Завтра противник бросит против них свои последние резервы. Другого выхода у французов нет. Это их последний шанс.

Рейли устал от войны и ждал возвращения в Англию. Как только войне придет конец, он вернется домой, и все пойдет как прежде.

Он не вспоминал об Англии по целым месяцам. По крайней мере, так ему казалось. Почему же именно сейчас болезненные воспоминания не дают ему покоя? Наверное, потому, что только теперь ему вдруг стало небезразлично то, что он может погибнуть, так и не успев оправдаться в глазах своего дяди.

Губы Рейли упрямо сжались. Под угрозой находится его честь, и он поклялся себе, что не умрет, пока не защитит ее.

До чего же беспечно он относился к собственной жизни раньше! Ночи напролет он проводил в Лондоне в объятиях хорошеньких женщин, просиживал за карточным столом, участвовал в попойках, устраиваемых принцем Уэльским и его фаворитами… Как много изменилось с тех пор, как он начал службу под началом герцога Веллингтона и каждый день смотрел в лицо смерти!

Прежняя жизнь казалась ему бессмысленной и бесконечно далекой. Дождь монотонно стучал по крыше палатки. В конце концов голова Рейли откинулась назад, и он погрузился в глубокий сон.

Воскресенье, 18 июня

Был уже час пополудни, когда эхом прокатились первые выстрелы.

Рейли поднял подзорную трубу и взглянул на рассредоточившиеся по полю войска неприятеля. После ночной грозы пашня превратилась в сплошное грязное месиво, и воинские соединения, обремененные тяжелым вооружением, продвигались с большим трудом. Пушки увязали колесами в грязи по самую ось, и солдатам стоило величайшего напряжения сил развернуть их в сторону неприятеля. Как бы там ни было, артиллерию удалось наконец расположить должным образом и изготовить к бою.

После каждого выстрела из орудийного ствола через всю долину тянулся огненный шлейф. В воздухе повис горьковато-едкий запах пороха. Над землей поднимались клубы дыма, который медленно рассеивался в небе. Сражение разгоралось все ожесточеннее, и мрачная пелена, сгущавшаяся на поле брани, напоминала дым из преисподней. Вскоре вся земля оказалась усеяна телами убитых и раненых.

Рейли с горькой усмешкой смотрел на поле брани, которое еще недавно было крестьянской пашней, где растили ячмень и картофель. Все происходящее казалось ему дурным сном. Две враждующие армии вступили в смертельную схватку и топтали сапогами мирные нивы.

Он увидел, как французы продвигались вперед, рассыпавшись по полю широким фронтом. Неужели они и в самом деле верят, что сегодня победа будет за ними? Ему довелось участвовать во многих сражениях, и он знал, что смерть не знает различий между людьми, забирает свои жертвы, не разбирая ни возраста, ни национальности, ни званий. Она не щадит ни правых, ни виноватых. Только законченные дураки думают, что победа достанется тому, кто имеет численное превосходство. Кто сильнее и кому достанется победа, знает лишь Господь Бог. Только ему известно, одержит ли стратегический гений Наполеона верх над тактической хитростью главнокомандующего Веллингтона.

Сражение длилось вот уже много часов, однако ожесточенные усилия с обеих сторон все еще не определили его исход. Наполеон бросал вперед многочисленные пехотные полки, которые изматывали передовые соединения англичан.

Далеко за полдень Рейли заметил, что французская инфантерия начала стремительно заходить Веллингтону в правый фланг.

В ходе сражения Веллингтон был вынужден отходить.

Рейли и его полк встретили французов сабельной атакой. По долине прокатился звон клинков и треск ружей. Кто-то крикнул, что подошли пруссаки, и Рейли мысленно взмолился, чтобы это оказалось правдой. В следующий момент на него налетел французский кавалерист и, ударив пикой в плечо, сбросил с коня.

От боли у Рейли потемнело в глазах. Он успел вскочить на ноги и заметил, что справа подходят отряды пруссаков. Однако дела обстояли не лучшим образом. Похоже, их командир был убит, и в рядах пруссаков начался беспорядок. Солдаты начали покидать свои позиции и спасаться бегством в ближние леса.

Рейли быстро оценил ситуацию и понял, что если поддавшиеся панике пруссаки не смогут оказать поддержки, то противник прорвет фронт и ударит Веллингтону в правый фланг — его самое слабое место.

Сунув ногу в стремя, Рейли снова вскочил в седло. Под мощным артиллерийским огнем он поскакал туда, где французы преследовали отступающих пруссаков.

Воодушевленные героическим поступком своего командира, его солдаты бросились следом за ним. Топот копыт разнесся по долине.

Сабли заблестели на солнце. Решающий момент настал.

Пустив лошадь во весь опор, Рейли вклинился в ряды отступавших и подхватил пикой упавшее прусское знамя. Не замедляя ходу, он на полном скаку бросился на цепь французской кавалерии. Один из французов, размахивая окровавленной саблей, кинулся к Рейли. Опустив пику, Рейли ударил его прямо в сердце.

На лице противника застыло удивленное выражение. Он повалился вперед, а окровавленное прусское знамя победно развевалось на ветру.

Увидев, что их флаг взметнулся над поверженным французом, пруссаки приободрились, и их отступление замедлилось. Они даже повернули назад и с воодушевлением двинулись на холм, чтобы атаковать французов. Началась яростная рукопашная схватка за то, чтобы переломить ход сражения в свою пользу. Пруссаки и англичане сражались рука об руку и не уступали друг другу в храбрости.

Через некоторое время лошадь под Рейли была убита, и он продолжал сражаться в пешем строю. Пот и кровь заливали ему глаза. Он чувствовал на губах вкус крови, хотя и не понимал, чья это кровь — врага или его собственная. Впрочем, это уже не имело значения. Рейли ожесточенно рубил саблей направо и налево, забыв об ударе пикой в плечо. Потом он ощутил острую боль и, взглянув вниз, увидел что ранен в ногу, и рана сильно кровоточит. Превозмогая боль, он снова поднял саблю и бросился на противника.

Время словно перестало существовать. Единственное, что осталось, — это ярость сражения: убить или быть убитым самому.

Вдруг рядом разорвалось пушечное ядро, и его осколком Рейли ударило в голову. Он пошатнулся и упал на колени. Снова попытался подняться, но все поплыло у него перед глазами, и он почувствовал, что проваливается куда-то в темноту.

Он находился без сознания, когда солдаты сомкнулись вокруг него в кольцо, защищая своего командира. В этот момент в рядах французов затрубили сигнал к отступлению. Рейли не видел, как среди французов началась паника, как вражеские ряды смешались и обратились в бегство, преследуемое Веллингтоном.

Рейли пришел в сознание, когда несколько человек подняли его на руки и понесли в санитарную палатку, которая находилась неподалеку от передовой.

От боли у него рябило в глазах, но он заметил, что война превратила мирный сельский ландшафт в адский пейзаж, и для того, чтобы залечить нанесенные земле раны, потребуется много лет. В это мгновение ему и впрямь показалось, что он находится в аду.

Что же касается французов, то все их надежды на реванш были рассеяны в прах. Их могущественный император был разбит наголову. Рейли видел, как бегущие французы топчут собственные знамена.

Около него появился верный Оливер. Он старался скрыть свое огорчение и говорить бодро.

— Вы поправитесь, сэр, — сказал адъютант. — Ничего серьезного. Это просто царапина.

В действительности же все лицо Рейли было залито кровью. Кровь также сочилась из ран на плече и ноге.

Рейли попытался сесть, но от боли едва не потерял сознание и бессильно откинулся назад.

— Что с моим отрядом? — прошептал он.

— Семеро человек убито и двадцать ранено. Солдаты восхищены вашим героизмом, сэр, — прспешно ответил Оливер. — Вам лучше не говорить. Врачи сказали, чтобы вы лежали спокойно, пока вам не перевяжут раны. Пройдет совсем немного времени, сэр, и вы снова будете на ногах, — добавил он.

Рейли тяжело дышал. И он, и его ординарец знали, что ранения не из легких.

— Победа сегодня за нами? — спросил Рейли.

— За нами, полковник. Мы победили, хотя старая наполеоновская гвардия не дрогнула и теперь прикрывает отход императора. Однако и она долго не продержится.

— Да, гвардия стоит до конца. Даже когда сражение проиграно, — пробормотал Рейли, все еще сжимая в руке саблю.

Он поднял глаза на Оливера и с трудом добавил:

— Сегодня мы стали свидетелями разгрома и падения корсиканца, Оливер. Ему уже не удастся оправиться после этого поражения.

Рейли обвел взглядом поле брани, покрытое телами солдат и лошадей. Как французских, так и английских.

— Столько убитых… И ради чего?

Его переложили в санитарную повозку, чтобы вместе с другими ранеными отвезти в ближайший полевой госпиталь. Оливер сел рядом и заботливо придерживал голову Рейли, когда повозку встряхивало на разбитой дороге. От боли Рейли снова потерял сознание и провалился в темноту.

Рано утром измученный бесконечным потоком раненых хирург извлек из ноги Рейли мушкетную пулю. Рана на голове была куда серьезнее. Врач промыл и перевязал ее, а затем повернулся к Оливеру.

— Я сделал все, что в моих силах, — сказал он, вытирая о фартук окровавленные руки. — В остальном нужно положиться на Господа Бога.

— Для него нет ничего невозможного, — убежденно подтвердил Оливер. — Все будет хорошо.

— Увы, — пробормотал доктор. — Если бы я был верующим человеком, то усомнился бы, что в данном случае даже Господь Бог может помочь… Рана на голове очень глубокая. Там остался осколок, который я не осмеливаюсь трогать. Даже если полковник выживет, он скорее всего ослепнет или потеряет память. Оливер схватил врача за руку.

— Вы обязаны его спасти! — воскликнул он. — Это необыкновенный человек. Настоящий герой!

Врач потянулся, чтобы размять уставшие члены, и, обведя взглядом многочисленных раненых, произнес:

— Здесь, как вы видите, все герои, однако большинство из них расстанется с жизнью. Так же как и этот человек.

День и ночь напролет Оливер не смыкал глаз, сидя возле госпитальной палатки, куда были помещены раненые из геройского 34-го эскадрона драгун. Шел дождь, но Оливер, не обращая на него внимания, тихо молился и терпеливо ждал, когда же, наконец, сообщат, что его командир умер или пошел на поправку.

Утро следующего дня выдалось хмурым. Густые тучи заволокли солнце. К полудню эскадрон облетела грустная новость: ему предстояло отправляться в поход, а их командир должен был остаться в госпитале. Они так и не узнали, суждено ли ему выжить.

Оливер сидел около Рейли, смотрел в окно палатки, наблюдая, как под дождем его боевые товарищи покидали лагерь.

После полудня у постели Рейли появился британский офицер. Ординарец тут же подтянулся, застегнул мундир на все пуговицы и пригладил свои растрепанные волосы.

— Не беспокойся, — сказал ему офицер, пристально вглядываясь в осунувшееся лицо Рейли. Потом перевел взгляд на ординарца. — Я генерал Гринлей из штаба главнокомандующего. Он послал меня справиться о здоровье полковника Винтера.

— Доктор сказал, что нет никаких надежд на его выздоровление, сэр…

— Ваш полковник совершил вчера настоящий подвиг.

— Да, сэр, так оно и есть, — с гордостью согласился Оливер. — Его поступок воодушевил всех.

— Главнокомандующий Веллингтон знает об этом. Он позаботится о том, чтобы полковника представили к высокой награде.

Оливер прочел в глазах генерала Гринлея искреннее сочувствие.

— Какой ему прок в наградах, если он умрет, сэр, — вздохнул он.

Генерал опустил глаза и стал рассматривать свои сверкающие сапоги.

— Главнокомандующий лично приказал мне проследить за тем, чтобы полковника отправили в госпиталь Брюсселя. Там ему обеспечат лучший уход.

— Мне кажется, что он не выдержит дороги, сэр, — с сожалением сказал Оливер.

— Именно по этой причине герцог Веллингтон распорядился предоставить полковнику свой собственный рессорный экипаж. То, что полковник находится без сознания, даже к лучшему. Во время дороги он не будет так сильно страдать.

Оливер печально кивнул. Он вовсе не был уверен, что полковник дотянет до госпиталя.

К генералу подошел врач и, расстроенно покачав головой, сказал:

— Ему осталось жить не больше часа, генерал.

— Ну что же, — пробормотал тот, — тогда я напишу его близким о том, что случилось. Черт возьми, он был прекрасным офицером!

Оливер взглянул на Рейли, который был очень бледен и едва дышал.

— Вы их всех оставите в дураках, сэр! — в сердцах воскликнул ординарец, разозлившись на генерала и доктора, которые уже махнули на полковника рукой и отправились по своим делам. — Они понятия не имеют о вашей силе духа! Они не видели, на что вы способны. Вы обязательно выкарабкаетесь. Я в этом уверен. Вы попадали в переделки и похуже…

Глава 4

Когда Кэссиди гуляла в саду, в деревенской церкви весело зазвонили колокола, возвещая о хороших новостях. Англия праздновала победу. Наконец-то, война закончилась, и Наполеон был разгромлен.

Вспомнив о том красивом офицере, которого она однажды встретила в парке неподалеку от дома тетушки Мэри, Кэссиди невольно улыбнулась. Тогда она по-детски назвала его героем и рыцарем. Впрочем, она действительно так думала. Теперь она даже не могла толком припомнить, как он выглядел, но каждый вечер не забывала помолиться за него перед сном. Всем сердцем она желала, чтобы он возвратился с войны живым и невредимым. Ей казалось, что смерть этого блестящего офицера принесла бы ей большое горе.

Кэссиди вошла в комнату, где жила вместе с Абигейл, и, сняв чепчик, принялась рассматривать себя в зеркале. Она заметно похорошела. С этим не поспоришь. Веснушек теперь не было и в помине, матовая кожа с нежным румянцем выглядела безупречно. Вьющиеся золотистые волосы ниспадают на плечи, а фигурка радует глаз стройностью и миниатюрностью. Из девочки она превратилась в юную леди.

Кэссиди то и дело замечала, что мужчины стали обращать на нее особое внимание, где бы она ни появлялась. В церкви они не сводили с нее глаз, и иногда это даже раздражало ее. Однако ни одного из них Генри не считал достойным своей сестры. Своей холодностью и строгостью он отпугивал от Кэссиди молодых людей, зорко наблюдая за поведением сестер.

Абигейл и Кэссиди ни разу в жизни не оставались наедине с мужчиной. И, судя по настрою Генри, вряд ли могли на это рассчитывать. Дома он сделался настоящим и единовластным тираном и считал сестер своими бесплатными служанками. Тетушка Мэри уговаривала его позволить сестрам жить в Лондоне на ее счет, но он был непреклонен.

Кэссиди знала, что скоро на деревенских улицах начнутся гулянья и танцы, которые продлятся всю ночь. Она огорченно вздохнула. Ей нечего и думать о том, чтобы присоединиться к празднику. Генри никогда этого не позволит.

Кэссиди распахнула окно и стала прислушиваться к доносящемуся с улицы пению. Потом она зажгла свечку и снова подошла к окну. Слегка отодвинув занавеску, девушка смотрела, как заходит солнце, и с нетерпением ждала, когда придет сестра. Ее беспокоило, что Абигейл до сих пор не вернулась домой. Неужели она не побоялась гнева Генри и присоединилась к гулянью?

Богобоязненный Генри позволил Абигейл присматривать за детьми викария, пока болезненная жена последнего разрешалась от бремени, рожая пятого ребенка.

Сегодня на базаре Кэссиди встретила викария, и тот справился о здоровье Абигейл, утверждая, что не видел ее с самого воскресенья и решил, что она захворала. Таким образом, если Абигейл не появлялась в доме викария, то где же она пропадала все это время?

Кэссиди услыхала в прихожей шаги, бросилась к двери и, распахнув ее, увидела Абигейл, на лице которой алел румянец, словно она бежала бегом.

— Где ты была? — шепотом спросила Кэссидн, затащив сестру в комнату и тщательно прикрыв за собой дверь. — Генри уже интересовался, где ты пропадаешь. Он вне себя.

— Мне-то какое до этого дело? — с вызовом спросила она.

Кэссиди пристально взглянула на сестру.

— Напрасно ты так говоришь, — сказала она. — Сегодня я встретила викария.

Абигейл отвела глаза.

— Ах! — проговорила она, развязывая дрожащими пальцами ленты на чепчике. — Так, значит, он сказал тебе, что я не была у него всю неделю?

— Абигейл, у нас никогда не было тайн друг от друга. Почему же ты теперь что-то скрываешь от меня? У тебя что-то случилось?

— Ах, Кэссиди, — снова вздохнула Абигейл, — у меня и у самой больше нет сил молчать. Дорогая, я влюбилась, — призналась она и, рассмеявшись, бросилась обнимать сестру. — Ты даже себе представить не можешь, какой он замечательный! Когда я с ним рядом, то чувствую себя на седьмом небе от счастья!

— Как же ты ухитрилась с кем-то познакомиться? — изумилась Кэссиди. — Я знаю всех здешних мужчин, но никого из них нельзя назвать замечательным.

Голубые глаза Абигейл задумчиво остановились на пламени свечи.

— Я познакомилась с ним на прошлое Рождество у леди Бродсвик. Помнишь, ты тогда отказалась пойти, сказав, что эти приемы такие скучные? А я отправилась туда без тебя, потому что эта была единственная возможность вырваться хоть ненадолго из дома и побыть в обществе.

— Да, я помню, — кивнула Кэссиди.

— И он… Словом, мы сразу понравились друг другу. Все дамы ужасно с ним кокетничали, но он не замечал никого, кроме меня. Если бы ты только видела, как у леди Бродсвик вытянулась физиономия, когда он пригласил меня танцевать три раза кряду. Ее дочку Эмили он не пригласил ни разу! — рассмеялась Абигейл и умолкла, чтобы перевести дыхание. — В тот вечер мы и договорились о свидании. Я знала, что Генри ни за что не разрешит пригласить его к нам в дом, и поэтому мы условились встретиться на кладбище около церкви.

Кэссиди почувствовала себя преданной. Ей казалось, что между ними не существует секретов.

— Ты никогда не рассказывала мне об этом мужчине, — с укором произнесла она.

На лице Абигейл было написано раскаяние.

— Но ты же знаешь, каким Генри бывает в гневе, — сказала она, оправдываясь. — Вот я и решила, что лучше тебя в это не впутывать. Если бы все открылось, он ругал бы только меня, а ты была бы ни при чем, — ведь ты ничего не знала.

— Но ты должна перестать встречаться с этим человеком, Абигейл! Если Генри узнает, я не представляю, что он с тобой сделает.

— Теперь слишком поздно, моя дорогая, — воскликнула Абигейл, и ее лицо просияло. — Можешь за меня порадоваться, Кэссиди. Я выхожу замуж.

В душе Кзссиди боролись противоречивые чувства. Если Абигейл выйдет замуж, то навсегда избавится от тирании Генри. С другой стороны, с замужеством сестры Кэссиди останется под его опекой одна.

— А что, если этот человек тебя не достоин, Абигейл? — осторожно спросила она. — Ты совсем не знаешь жизни и не разбираешься в мужчинах. Тебе все кажутся добрыми и хорошими. Как ты можешь составить о мужчине правильное мнение, если неравнодушна к нему?

Абигейл усадила Кэссиди рядом с собой на постель.

— Когда ты узнаешь, кто он такой, ты ужасно удивишься. Он весьма достойный человек. Поэтому просто порадуйся за меня. Ведь я буду жить с человеком, которого люблю.

— Кто же он?

— Я не могу тебе этого сказать, Кэссиди. По крайней мере, не сейчас. Но, когда я выйду замуж и буду жить в его доме, ты тоже переедешь к нам. Я не оставлю тебя здесь.

— Я очень беспокоюсь, Абигейл. Как ты могла полюбить человека, которого едва знаешь?

— До нашего первого свидания мы виделись с ним на неделе по нескольку раз. Мы встречались вечерами, когда я давала уроки пения дочерям миссис Гарди.

— Но ты должна была рассказать мне обо всем, — с упреком сказала Кэссиди. — Ты знаешь, что ради тебя я готова на все. Я могла тебе помочь.

— Я и не собиралась ничего скрывать от тебя. Но когда мы с ним все обсудили, то решили пока никому ничего не говорить. Он взял с меня слово, что я не скажу даже тебе. Понимаешь, у его матери собственные планы относительно женитьбы сына, и ему кажется, что она не одобрит мою кандидатуру… Но, когда мы поженимся, ей ничего не останется, как примириться с этим.

— Не нравится мне все это, Абигейл, — проговорила Кэссиди с сомнением в голосе. — Если твой возлюбленный честный человек, то он обязан прийти к Генри и официально попросигь твоей руки. Ты готова бежать с ним, поверив одному его слову жениться на тебе?

Абигейл рассмеялась.

— Откуда у тебя эта подозрительность? — удивилась она, покачав головой. — Да, я ему всецело доверяю, Кэссиди. Кроме того, ты прекрасно знаешь, что Генри никогда не даст согласия на наш брак. Он запрет меня в четырех стенах и позаботится о том, чтобы я никогда никого не полюбила…

Кэссиди понимала, что Абигейл права.

— Тогда я хочу с ним встретиться, — сказала Кэссиди. — Кто-нибудь из нашей семьи должен познакомиться с этим человеком.

— На это нет времени, Кэссиди. Сегодня вечером я уезжаю с ним, — призналась Абигейл.

— Не сделай чего-нибудь такого, в чем потом сама будешь раскаиваться! — воскликнула Кэссиди, сжав руку сестры.

— Как я могу раскаиваться в том, что убежала из дома, который Генри превратил в настоящую тюрьму! — воскликнула в ответ Абигейл. — Единственное, что меня печалит, это то, что ты остаешься одна, — она горячо поцеловала Кэссиди. — Обещаю тебе рассказать обо всем, как только смогу. И пожалуйста, ни о чем не беспокойся, если некоторое время до тебя не будет доходить обо мне никаких известий. Мне нужно будет найти способ передать тебе весточку так, чтобы ее не перехватил Генри.

— Ну посуди сама, как я могу позволить тебе уехать, если даже не буду знать, куда ты отправляешься?

— Я уезжаю с человеком, который меня любит и хочет, чтобы я была счастлива. Тебе не о чем беспокоиться.

С тяжелым сердцем Кэссиди поинтересовалась:

— Какие же у тебя планы?

— Я выйду в полночь на перекресток. Он будет меня там ждать. Я стану его женой еще до наступления рассвета.

Кэссиди протяжно вздохнула.

— Тогда нам лучше начать собирать твои вещи, — сказала она. — Давай я тебе помогу.

На глазах Абигейл показались слезы.