– Я тоже этому рада, бабушка, – сказала Алана. – Но мне все равно хотелось бы знать, почему отец не взял меня с собой.
– Кто его разберет? Мне известно лишь, что он поссорился со своим отцом, человеком богатым и могущественным, и, чтобы уйти из-под его власти, подался в солдаты. А потом познакомился с твоей матерью. Они встретились в форте, до которого от нас два дня езды…
– Встретились и… полюбили друг друга?
– Да, с первого взгляда. Но твой отец был уже большим военачальником и не мог жить с индианкой в форте. Поэтому он купил красивый дом и поселил ее вдалеке от любопытных глаз. Они были там очень счастливы, Алана. Потом родилась ты, а потом… потом разразилась война, которая разделила белых людей, и ему пришлось сражаться против своих же братьев. Твоя мать решила вернуться к нам, но он попросил ее не делать этого. Ему хотелось, чтобы ты училась вместе с белыми детьми… Остальное ты знаешь. Твоя мать заболела и послала за мной, однако было уже поздно. Я привезла тебя в селение, а после войны сюда прискакал твой отец. Мне выпало на долю рассказать Энсону Кэлдвеллу о смерти жены. Да… нелегкая это была участь…
Алана сидела, глядя в пространство, и в ее памяти тоже оживали картины прошлого.
– Я помню последний приезд отца, – внезапно выпалила она. – Он рассказал мне, что до встречи с мамой у него была другая семья. Папа сказал, что его сын и дочь живут в Виргинии и что он поедет к ним, но потом вернется за мной. Мне было тогда десять лет, сейчас уже шестнадцать, а отца все нет… Неужели он любит своих белых детей больше, чем меня?
Лазурный Цветок взяла дрожащие руки внучки в свои.
– Он говорил мне, что в юности женился на женщине, которую выбрал ему отец. Она умерла. Энсон не любил эту женщину так, как твою мать, но дети ему были, конечно, небезразличны.
И как уже не раз бывало, при мысли о том, что отец ее отверг, Алану пронзила острая боль.
– Все равно непонятно, почему отец меня бросил, – буркнула она. – Он что, стыдится меня? Или просто забыл обо мне?
– Нет, – покачала головой бабушка, – думаю, дело в чем-то другом. Не могу сказать, что я хорошо знала твоего отца, но одно мне ясно: напоминания о твоей матери, в которой Энсон Кэлдвелл души не чаял, были ему мучительны.
Алана самолюбиво вздернула подбородок.
– Ну и пусть! Я его тоже забыла! Мое место здесь, с вами. И вообще, у меня скоро будет муж, так что отец мне уже не нужен.
Старая индианка покачала головой:
– Не зарекайся. Очень может случиться, что отец тебе еще понадобится, дитя мое.
У Аланы душа ушла в пятки – так зловеще прозвучало предостережение бабушки.
– Ч-что ты хочешь этим сказать? – пролепетала она, но ответа не дождалась: тишину внезапно нарушил стук конских копыт.
Лазурный Цветок и Алана обменялись недоуменными взглядами.
– Наверное, наши мужчины возвращаются, – предположила индианка.
Они бросились к выходу и… оцепенели, словно пораженные молнией! Воины были в крови, некоторые вели за собой лошадей, к которым были привязаны тела убитых. Алана недосчиталась в толпе многих знакомых лиц…
Судорожно ловя ртом воздух, она вглядывалась в проходящих мимо мужчин, ища Серого Сокола и дедушку. Наконец дед появился, но это не принесло ей облегчения. В глазах Заклинателя Волков застыла неизбывная печаль. Алана стиснула руки. Ей было страшно даже подумать о том, что могло случиться с ее любимым…
Заклинатель Волков устало спешился и, поздоровавшись с женой, подошел к Алане.
– В последний раз я видел Серого Сокола утром, – не дожидаясь вопросов, промолвил дед. – Он отважно сражался, ты можешь им гордиться.
Глаза Аланы были устремлены на дорогу. Наконец в деревню вошел последний воин…
– Но где же мой жених, дедушка? – всхлипнула она.
– Возможно, он задержался, помогая перевозить тяжелораненых, – предположил Заклинатель Волков.
– Да-да, наверное, – закивала Алана, торопливо отгоняя мрачные мысли. – Так оно и есть! Я знаю!
Старик обнял ее за плечи и увел в хижину. Ему очень хотелось верить, что надежда, которую он подал внучке, сбудется.
3
В хижине царило молчание. Алана напряженно ждала, когда же дед наконец вымолвит хоть слово. Ей не терпелось узнать, чем закончился бой с «длинными ножами» – так шайены прозвали солдат, – однако она не решалась сама начать разговор.
Заклинатель Волков снял боевой головной убор из перьев и повесил его на шест, воткнутый в земляной пол. Потом посмотрел на жену и скорбно произнес:
– Бой длился недолго. За это время мы едва успели бы выкурить трубку… Желтоволосого и его сообщников нет больше в живых. Но радоваться нечему. Эта победа – начало нашего будущего поражения. Все шайены, и стар и млад, дорого заплатят за то, что случилось сегодня.
Алана недоуменно подняла брови: ей были непонятны слова деда. Как это победа может стать началом поражения?
– Почему ты так говоришь, дедушка? – не выдержала она.
– Потому что теперь бледнолицые не остановятся, пока не сотрут нас в порошок. Их слишком много, внучка, а нас какая-то жалкая горстка. Увы… Боюсь, что сегодня мы пробудили в наших врагах такую кровожадность, что они, словно волки, не успокоятся, пока не загрызут нас.
Старая индианка подала мужу влажную тряпицу, чтобы он стер с лица боевую раскраску.
– Но если ты понимал, чем это грозит нашему племени, то почему вступил в бой с бледнолицыми? – В голосе Лазурного Цветка прозвучал явный укор.
– Я не мог бросить свой народ, – устало ответил шаман.
Но стоило ему посмотреть на внучку, глаза его, как всегда, потеплели, а лицо озарилось ласковой улыбкой.
– Иди ко мне, Синеглазка, – дед отказывался называть ее Аланой, не желая иметь ничего общего с белыми людьми. – Будем надеяться, Великий Отец сделает так, чтобы Серый Сокол вернулся к тебе живой и невредимый.
Алана подняла на деда омытые слезами глаза:
– Я день и ночь буду молить Великого Отца об этой милости, дедушка.
– Скажи, Синеглазка, твое сердце не дрогнуло, когда ты узнала о поражении бледнолицых? – неожиданно спросил Заклинатель Волков. – Ведь в твоих жилах течет не только наша, но и их кровь.
Приученная всегда говорить только правду, Алана помолчала, пытаясь разобраться в своих чувствах, а затем твердо ответила:
– Меня не радует гибель людей, кем бы они ни были.
– О, если бы все рассуждали так же мудро, как ты, внучка! – вздохнул Заклинатель Волков. – Но, увы, милая, на нашем с тобой веку белые и индейцы не смогут преодолеть взаимную ненависть. Напротив, после того, что случилось сегодня, начнутся гонения на нас. Меня и жену это не страшит, ведь наши дни и так сочтены. Но твоя жизнь только начинается, и мне бы не хотелось, чтобы она была полна лишений и горя.
Сапфирно-синие глаза Аланы округлились от ужаса.
– А что с нами будет, дедушка?
– Я говорил с вождем… Он мне не поверил, но боюсь, нас могут загнать в резервацию. Как и другие племена, бросившие вызов бледнолицым. И при этом белые люди будут считать, что оказывают нам благодеяние: дескать, они спасают наших детей, прививая им свои обычаи. А нашим мужчинам придется смириться и жить жалкими подачками… или их всех перебьют.
Алана не сомневалась, что предсказания деда сбудутся, – недаром он был великим шаманом!
Но что тогда станет с ней и с Серым Соколом? Неужели их действительно покарают за то, что они решили защищать свой родной край? Нет, этого просто не может быть! Не может – и все тут!
Вокруг уже разносились горестные вопли: народ оплакивал мертвых. Печаль, словно густой туман, окутала селение. Сколько людей загублено – отцов, мужей, сыновей!.. Зачем? Кому это нужно?
Алана содрогнулась и посмотрела на деда. Мудрый шаман верно подметил двусмысленность ее положения. Наверное, ей следует оплакивать не только шайенов, но и белых солдат, которые потеряли сегодня жизнь на поле сражения… Но как быть, если кровь и тех и других жаждет отмщения, а в ее жилах обе эти крови слились?
Не желая больше мучиться неразрешимыми вопросами, девушка подбежала к дверям хижины и выглянула наружу. Небо на западе угрюмо чернело…
Немного подумав, Алана повернулась к бабушке:
– Ты уже дошила мое свадебное платье?
Лазурный Цветок кивнула и молча подала внучке наряд, расшитый с заботой и любовью разноцветными бусинками.
– Я надену его и буду дожидаться Серого Сокола в нашем новом жилище, – не дожидаясь расспросов, пояснила девушка.
И, обняв родных, побежала переодеваться, готовясь к долгожданной встрече с будущим мужем.
Всю ночь Алана просидела в хижине, молясь о том, чтобы Серый Сокол вернулся живым. Но вот и солнце озарило деревню, а о нем по-прежнему не было ни слуху ни духу… Скрещенные ноги затекли, под веки словно насыпали песок, однако Алана упорно не отрывала глаз от двери и боялась лишний раз вздохнуть, хотя с каждым мгновением ее все больше охватывала страшная уверенность в том, что с Серым Соколом стряслась беда.
Наконец в дверях замаячила чья-то тень…
Алана замерла. В груди ее вспыхнула надежда!
С трудом поднявшись с пола, она сделала шаг к выходу и увидела… скорбное лицо деда.
Алане и без слов стало ясно, что он принес роковую весть. Она прижала руку к груди, словно боясь, что сердце вот-вот выпрыгнет наружу, и простонала:
– Нет… нет! Серый Сокол не умер! Он обещал вернуться…
Заклинатель Волков горестно прошептал:
– Я бы охотно поменялся с ним местами, чтобы не видеть твоих слез. Но что поделаешь? Ты должна знать правду. Серый Сокол мертв.
Алана вся как-то обмякла и наверняка рухнула бы на пол, если бы дед не подхватил ее под руки.
– Тогда я тоже мертва, – вымолвила она побелевшими губами. – Ведь человек не может жить без сердца…
Заклинатель Волков с болью посмотрел на внучку, дороже которой для него не было никого.
– Поплачь, Синеглазка, дай выход слезам, – прошептал дед, погладив ее по голове. – Отважный юноша достоин твоего горя.
И пока Алана не выплакала все слезы, дед сидел с ней рядом и утешал ее.
Алана отказывалась покидать хижину, которую построил для нее Серый Сокол. Впав в оцепенение, она тупо смотрела на циновку, которая должна была стать, но так и не стала ее брачным ложем, и думала о том, что жизнь кончена, впереди только мрак и пустота.
В хижину вошла бабушка, но убитая горем девушка даже не заметила этого.
Старая женщина долго молчала, а затем тихо произнесла:
– Брат Серого Сокола, принесший нам печальную весть, сказал, что перед смертью он вспоминал о тебе.
Алана судорожно, как утопающий за соломинку, схватилась за руку бабушки:
– Он… он просил мне что-нибудь передать?
– Да.
– Что?.. Что он сказал, бабушка?
– Чтобы ты не забывала свое обещание.
Алана благоговейно потрогала амулет – подарок жениха.
– Он заставил меня пообещать, что я буду счастлива. Даже если его постигнет беда. – Глаза девушки вновь наполнились слезами. – Но разве я могу быть теперь счастлива, бабушка? Как мне без него жить?
Индианка ласково провела узловатыми пальцами по нежной щеке Аланы:
– Придет время – узнаешь. В жизни всему есть место, милая, – и горю, и радости. Сейчас тебе трудно даже помыслить об этом, но когда-нибудь ты обретешь счастье.
– Нет! Никогда! – убежденно воскликнула Алана. – Я никогда не полюблю другого мужчину. А белые люди… они теперь мне все ненавистны! Это они убили мою любовь!
Лазурный Цветок прижала голову внучки к своей груди.
– Нельзя ненавидеть то, что составляет часть тебя. Впрочем… ты пока еще слишком молода, чтобы это понять.
Ноябрь 1877 года
Заклинатель Волков вбежал в хижину, где Лазурный Цветок и Алана пытались обогреться у очага. По взволнованному лицу старика они сразу поняли, что дело плохо.
– Берите, что можете унести, – и в путь. Мои предсказания сбылись. Узнав о поражении под Бигхорном, белые правители велели солдатам расправиться с племенами, участвовавшими в войне.
– Ты хочешь сказать, что мы должны уйти с насиженного места? – ахнула Лазурный Цветок.
– Да. Бледнолицые уже спалили несколько селений сиу, убито много невинных людей, а оставшихся в живых окружили и, словно скот, загнали в резервации. Та же участь постигнет и шайенов, если нам не удастся бежать в Канаду, как некоторым сиу.
– Но что нам с собой взять? – растерялась старая индианка. – Мы ведь не унесем весь скарб!
– Бери что хочешь. Только поторопись! «Длинные ножи» вот-вот будут здесь.
Но не успели они опомниться, как вдалеке послышался конский топот. Затем раздались выстрелы, и тишина огласилась испуганными криками женщин и детей.
– Поздно… – простонал Заклинатель Волков и с оружием в руках встал на пороге хижины, заслоняя собой жену и внучку.
Дальнейшее потонуло для Аланы в красном тумане. Пытаясь восстановить в памяти случившееся, она смутно припоминала свои душераздирающие вопли и словно в кошмарном сне видела тело деда, лежавшее в луже крови.
Девушка бросилась к нему, но солдат в синей форме грубо оттолкнул ее в сторону.
Алана упала, но тут же вскочила и с криками: «Бабушка! Бабушка!» попыталась прорваться в хижину.
Солдаты преградили ей дорогу. Алана кинулась на них словно разъяренная рысь. В этой схватке амулет жениха был сорван с ее шеи, серебряный сокол соскользнул в снег. Ее ударили по голове чем-то тяжелым, и она потеряла сознание…
Сколько времени пролежала она без чувств?.. Во всяком случае, Алана не видела, как солдаты рыскали по деревне, убивая мужчин, пытавшихся защитить свои семьи, – белые жаждали отомстить за гибель своих товарищей.
Алану и других женщин, в том числе и бабушку, связали и собрались куда-то увести.
Солдаты на глазах у шайенов сожгли их деревню, а затем погнали несчастных вместе с детьми по глубокому снегу.
Лазурный Цветок то и дело спотыкалась, но Алана не давала ей упасть. Веревки больно врезались в тело пленниц, но им было не до жалоб: в груди их клокотала лютая ненависть.
Индианкам не сказали, куда их уводят, но они понимали, что скоро им придется самим убедиться, как тяжела жизнь в резервации. Цепляясь друг за друга, объединенные общими страданиями, они из последних сил брели вперед и наконец добрались до форта, где их посадили в вагоны и отправили в далекие края.
С трудом осмысливая происшедшее, Алана почти все время угрюмо молчала. Огонь ненависти к белым людям, пылавший в ее сердце, разгорался все ярче.
Алана старалась не вспоминать убитого деда, лежавшего в луже крови. Ей хотелось помнить Заклинателя Волков гордым, сильным человеком, каким он был всю жизнь. Алану потрясало мужество бабки, которая стойко переносила все тяготы и страдания, хотя ее любящее сердце было разбито. Девушка решила последовать примеру Лазурного Цветка, тем более что и Серый Сокол, будь он жив, наверняка ожидал бы от нее стойкости.
Очутившись на земле, отведенной правительством под резервацию, чужой и не имевшей даже своего названия – ее называли просто индейской территорией, – побежденные, но по-прежнему гордые шайены попытались хоть как-то обустроить свою жизнь. Мужчин, уцелевших в бою, держали отдельно от их семей. Мальчиков-подростков одели в военную форму и отправили в училище, чтобы они переняли обычаи белых людей, там их заставляли говорить только по-английски, побуждая забыть и язык своих предков. Охотников, оставшихся без коней и оружия, не удалось заставить заняться земледелием.
Свободолюбивые шайены теперь во всем унизительно зависели от властей. Даже пищу – и ту им раздавали посланные правительством белые люди!
Белые люди постарались сделать все, чтобы некогда могущественное племя лишилось своих корней и традиций. Однако сломить индейцев было не так-то просто. Даже в столь страшное время шайенам удалось сохранить чувство собственного достоинства, а несчастья только сплотили их, научив еще больше полагаться друг на друга!
4
Декабрь 1877 года
Кутаясь в одеяло, Алана смотрела, как над далекими снежными вершинами встает солнце. Смотрела – и думала о Сером Соколе. В редкие минуты покоя она вспоминала все, что он ей когда-то говорил. Все до последнего слова. Хотя их свадьба так и не состоялась, Алана считала себя вдовой. Жизнь без любимого была пустой и бессмысленной.
Новый день не сулил радости. Теперь все дни были похожи один на другой. Не то, что прежде, когда Серый Сокол и дедушка были еще живы, а ее с бабушкой не поселили насильно на негостеприимной земле.
Да… Они с трудом сводили концы с концами, а в последние недели частенько и голодали. Порции говядины, которые давали им, становились все меньше.
Она решила весной посадить кукурузу и тыкву, чтобы следующей зимой им было не так тяжело. Если они, конечно, доживут до следующей зимы…
Никогда еще Алана не чувствовала себя такой одинокой. Ей не к кому было обратиться за помощью, ведь остальные тоже влачили жалкое существование.
Многие шайены уже умерли от голода, потому что не желали принимать подачки от правительства. Но Алана была готова на все, лишь бы накормить бабушку.
Лазурный Цветок сильно сдала: она мучилась бессонницей, глаза ее померкли, а походка стала шаткой. Не желая пугать внучку, старая индианка старалась скрыть свою немощь, но ей это не удавалось. Теперь уже всем было понятно, что она серьезно больна. Лазурный Цветок слабела с каждым днем, однако Алана тешила себя надеждой, что надо лишь продержаться до весны, а там… там, глядишь, они обе обретут новые силы.
Алана еще немного полюбовалась восходом и, прижав к груди хворост, добыть который ей удалось с большим трудом, сбежала по склону холма. Следы ее мокасин тут же запорошило свежим снегом. Внезапно ветер задул еще сильнее, сердито завывая, он носился над прериями, вьюга слепила глаза.
Войдя в темную и тесную деревянную лачугу, по которой гулял ветер, Алана обнаружила, что за недолгое время ее отсутствия бабушке стало хуже. Она лежала на циновке, маленькая и беспомощная. Увидев это, Алана переполошилась: сколько она себя помнила, бабушка всегда вставала до зари, чтобы встретить восходящее солнце…
Нагнувшись, Алана потрогала ее лоб. Он был очень горячим.
«У нее жар!» – испугалась Алана.
И, словно прочитав мысли внучки, Лазурный Цветок прошептала:
– Не тревожься обо мне, девочка.
Индианка попыталась улыбнуться, но глаза ее были по-прежнему тусклыми и безжизненными, а рука, потянувшаяся к Алане, дрожала.
– Почему ты молчала о своей болезни, бабушка? Погоди… я сбегаю за знахаркой…
– Не надо, – покачала головой Лазурный Цветок, – не беспокой Уанну, у нее и без меня есть кого лечить. Скоро мне станет полегче.
Алана поднесла к губам бабушки кувшин с водой. А потом положила в котелок последний кусочек мяса.
На глаза Аланы навернулись слезы, и она поспешила отвернуться, чтобы не огорчать бабушку.
Бульон получился жидким, но все-таки это была хоть какая-то пища. Алана приподняла голову старушки и принялась кормить ее с ложечки, стараясь не думать о том, что когда котелок опустеет, их обеих ждет неумолимый голод.
Внезапно Лазурный Цветок сжала губы. Глаза ее вызывающе вспыхнули.
– Я уже не раз замечала, что ты отдаешь мне почти всю еду. Зачем? Еда нужна живым. Не трать ее на меня, дитя мое.
– Не говори так! – взмолилась девушка. – Все будет хорошо. Ты поправишься!
Лазурный Цветок вздохнула:
– Я была бы рада избавить тебя от этого испытания, девочка. Тебе и так пришлось нелегко. Но нужно смотреть правде в глаза. Я тебя покидаю.
По осунувшемуся лицу Аланы заструились слезы:
– Нет! Нет! Я тебя хорошенько укутаю, чтобы ты согрелась, а потом побегу к мистеру Чеппелу, брошусь ему в ноги и вымолю для тебя еды. Вот увидишь, ты скоро поправишься, бабушка!
– Нет, – покачала головой индианка. – Время моего пребывания на этой грешной земле подходит к концу. И жалею я лишь о том, что придется оставить тебя одну, девочка. Что-то с тобой будет?
Алана заткнула уши:
– Я не хочу этого слышать! Не хочу! Ты не умрешь! Я этого не допущу! Я и так потеряла почти всех, кого любила.
И Алана решительно поднесла ко рту бабушки ложку:
– Ешь!
Лазурный Цветок отвела ее руку:
– Слушай меня… Алана, и не перебивай. У меня осталось мало времени… Летом, когда мне впервые стало худо, я послала с мистером Чеппелом весточку твоему отцу. Попросила, чтобы он поскорее приехал за тобой. Не знаю, передали ли ему мою просьбу, но если передали, он наверняка о тебе позаботится.
– Нет! – вскричала Алана. – Я тебя не оставлю. Я уже взрослая и не нуждаюсь в отце. Он надо мной не властен. Мы с ним чужие! Чужие!
Больная закрыла глаза, с трудом переводя дух. Она слабела на глазах, но думала сейчас не о себе: ее волновала участь внучки. А больше всего Лазурный Цветок боялась стать для Аланы обузой. Вдруг болезнь протянется еще несколько дней, а то и недель? Девочке и без того нелегко…
Индианка без сожаления покидала мир, в котором она потеряла мужа, двоих сыновей, умерших в младенчестве, и единственную дочь. Больше того, ей даже хотелось поскорее умереть, чтобы встретиться с ними в мире ином… Но за внучку индианка боялась. Очень боялась! Ей страшно было даже подумать, что ждет Алану, если Энсон Кэлдвелл не заберет ее отсюда…
Выйдя из дилижанса, капитан Николас Беллинджер поплотнее запахнул шинель – холод был жуткий, он моментально продрог. Мрачно оглядевшись, капитан заметил возле крыльца табличку «Уилли Чеппел, агент по делам индейцев».
Николас устало поднялся по обледенелым ступенькам. Он был уверен, что уедет назад не солоно хлебавши. Ему с самого начала казалось, что дочери Энсона Кэлдвелла в этой дыре нет и быть не может. Но что поделаешь, если Кэлдвелл настаивал?
Открыв дверь, Николас увидел индейцев, которые обогревались возле пузатой печурки. На их изможденных лицах лежала печать голода. Темные глаза враждебно засверкали при виде синей армейской формы… За полтора года пребывания на индейской территории капитан Беллинджер привык к таким взглядам. Но он был рад, что срок его службы в кавалерии подошел к концу и он вскоре сможет вернуться домой, в Виргинию.
Оглядевшись, Николас заметил несколько мешков с мукой и кукурузой. На стене висело два куска вяленого мяса. Полки были забиты одеялами, но еды, учитывая, что она предназначалась не для одного агента, а для всех индейцев, загнанных в резервацию, было крайне мало…
За грубо сколоченным столом сидел седой мужчина. По-видимому, это и был Уилли Чеппел…
Мужчина вскочил и расплылся в улыбке:
– Слава Богу, вы все-таки появились! Я боялся, что вьюга задержит вас в пути, а у меня тут индейцы мрут от голода, словно мухи.
Капитан снял перчатки и не спеша расстегнул шинель.
– Боюсь, вы меня с кем-то путаете, мистер. Вряд ли вам могло быть известно о моем приезде. Я капитан Николас Беллинджер.
Мужчина опешил:
– Что? Разве вы не из форта Стилл? Оттуда должны были пригнать в резервацию коров…
– Нет, я приехал совсем по другому поводу.
– Черт возьми! Чем же прикажете кормить индейцев? У меня тут триста человек, а эти проклятые вояки не могут вовремя доставить сюда скотину! Я уже потерял за зиму шестьдесят человек! Женщины и дети пухнут от голода. Так дальше продолжаться не может, иначе к весне умерших будет вдвое больше!
Николас покосился на пустые полки:
– Да, припасов у вас маловато. Но вы можете забить часть скота.
– Какого скота? Загоны пусты. Последнюю корову зарезали две недели назад. – Мужчина протянул Николасу руку и представился: – Меня зовут Уилли Чеппел, я агент по делам индейцев.
– Я уже догадался, – кивнул Николас. – Рад с вами познакомиться, мистер Чеппел.
– Жаль, конечно, что вы не привезли нам провизии, капитан, но, может быть, вы хотя бы попытаетесь повлиять на начальство? Объясните им ради Бога, что мы в отчаянном положении!
Капитан Беллинджер возмутился, когда узнал о таком безобразном отношении властей к индейцам. А впрочем, чему тут было удивляться? Так относились не только к индейцам. После гражданской войны немало южан осталось без крыши над головой и умерло голодной смертью. А многих бесчестные янки обманом согнали с насиженных мест.
Николас не раз сталкивался с воровством в резервациях: агенты наживались, продавая из-под полы провизию, предназначенную для индейцев. Однако тут явно был не тот случай. Судя по всему, у Чеппела и вправду болела душа за людей, оставленных на его попечение.
– Я постараюсь вам помочь, когда вернусь в Вашингтон, – пообещал Николас.
– Спасибо, но боюсь, будет уже поздно, – вздохнул Чеппел.
– Я прекрасно вас понимаю, однако, к сожалению, до приезда домой бессилен что-либо предпринять, – развел руками капитан Беллинджер. – Я у вас надолго не задержусь. Мне только нужно узнать, нет ли у вас девушки по имени Алана Кэлдвелл, она наполовину белая.
В глазах агента вспыхнул интерес:
– А почему вы про нее спрашиваете?
Николас извлек из нагрудного кармана письмо и протянул его Чеппелу.
– Отец Аланы, Энсон Кэлдвелл, – мой сосед. Он получил от вас известие о том, что его дочь попала в беду, и попросил меня помочь ей, поскольку знал, что я окажусь неподалеку.
– Да, – кивнул агент, – я написал это письмо по просьбе ее бабушки. Старуха чувствовала, что ее дни сочтены, и очень волновалась за внучку. Как вы, наверное, уже смогли убедиться, посмотрев вокруг, капитан, ее волнения были небеспочвенны.
– Где мне найти дочь Энсона Кэлдвелла? – не тратя времени на пустые разговоры, поинтересовался Николас.
– Я бы с удовольствием сам отвез вас туда, капитан, но не могу, – вздохнул агент. – Если хотите, я дам вам лошадь и объясню, как проехать. А хотите, подождите до завтра. Утром я оставлю здесь своего человека и поеду с вами.
– Нет, – отказался Николас, – мне надо спешить, иначе я опоздаю на дилижанс, который уходит сегодня вечером. Лучше дайте мне лошадь.
– Вы отвезете девочку к отцу? – спросил Уилли.
– Нет, – покачал головой Николас. – Он попросил только позаботиться о ее пропитании.
Уилли негодующе фыркнул.
– Честно говоря, я вообще не надеялся, что старуха получит хоть какую-то помощь от отца девочки. Да… жаль Алану. Когда она останется одна, кто-нибудь непременно польстится на ее красоту.
– Меня это не касается, – сухо ответил Николас, натягивая перчатки. – Я оказываю одолжение соседу, не более того.
– Да, – угрюмо буркнул Уилли, – индейцы никого не интересуют. Местные власти делают вид, будто бедняг вообще не существует. А политикам в Вашингтоне и подавно наплевать… С глаз долой – из сердца вон.
– Вы обещали дать мне лошадь, – напомнил Николас, не желая вступать в пререкания с агентом. – И расскажите, пожалуйста, как туда проехать.
У Аланы изо рта вырывались облачка пара. Руки замерзли и онемели, холодный ветер хлестал ее по лицу, ноги подкашивались. Тихо всхлипывая, она ковыряла лопатой промерзшую землю. В глубине души Алана понимала, что ей не по силам вырыть могилу для бабушки, но не могла же она оставить покойницу без погребения!
Бедняжка была так подавлена обрушившимся на нее горем, что даже не заметила приблизившегося всадника.
Капитан Беллинджер сразу понял, что бабушки не стало. Алана явно была не в себе: она в оцепенении сидела на заснеженной земле, уставившись в одну точку.
Николас взял у нее из рук лопату.
Алана не шевельнулась.
Капитан энергично принялся за работу, и вскоре могила была готова.
Алана по-прежнему сидела, с головой закутавшись в индейское покрывало.
– Ты говоришь по-английски? – спросил он. Алана равнодушно посмотрела на него, словно не понимая вопроса, и капитан направился к убогой хижине, где, по его предположениям, лежала покойная бабушка.
И тут вдруг Алана ожила! Перед ней был белый солдат, такой же, как те, что убили ее жениха и деда! Из-за таких, как он, их с бабушкой заставили покинуть родные края и мучиться здесь, в снежной пустыне! Этот чужак воплощал собой все, что Алана теперь ненавидела… Его нельзя было подпускать к бабушке! Мало ли что ему взбредет в голову?
– Оставь нас в покое! – крикнула Алана по-шайенски, заслоняя собой тело Лазурного Цветка. – Не прикасайся к моей бабушке!
– Ты говоришь по-английски? – снова спросил капитан. – Я не понимаю твоего наречия.
Алана вызывающе сверкнула глазами и покачала головой. Еще чего! Чтобы она говорила на языке своих врагов? Да ни за что!
Николас посмотрел по сторонам и ужаснулся. Он никогда не видел такой нищеты. Очаг давно погас, с потолка свисали сосульки. Кроватей не было, одеяла валялись на голом полу. Николас сердито сжал кулаки. У него в голове не укладывалось, как мог Энсон Кэлдвелл позволить своей дочери жить в таких кошмарных условиях.
Капитан попробовал еще раз объясниться с девушкой:
– Мисс Кэлдвелл, я приехал сюда по поручению вашего отца. Меня зовут Николас Беллинджер, я помогу вам.
В голосе капитана звучала откровенная жалость, и это сочувствие проникло в сердце Аланы. Ее нижняя губа задрожала, из груди вырвались громкие стоны. Алана опустилась на колени и погладила бабушку по морщинистой щеке, вглядываясь в любимые черты. Лицо Лазурного Цветка было удивительно безмятежным. Казалось, старушка мирно спала.
– Не бойся меня, – сказал капитан, помогая Алане встать.
Неожиданно для самой себя она припала к его плечу и дала волю слезам. Скажи ей кто-нибудь два дня назад, что она бросится за утешением к первому встречному, а тем более к бледнолицему, Алана бы ему не поверила!
