Монтана, 20 июня 1876 года
      Соединенные Штаты Америки готовились отпраздновать свое столетие. В Вашингтоне и в других городах в честь этого великого события уже были вывешены флаги.
      Но далеко от столицы, в мирном селении, где обитали индейцы-шайены, настроение было совсем не праздничным. Когда взоры шайенов устремлялись на запад, в их глазах появлялось еле уловимое выражение беспокойства и даже страха. Надвигалась гроза, которой суждено было положить конец мирной жизни индейского племени.
      Белые люди валом повалили в эти края, когда в Черных Горах обнаружили золото. Шайенов нашествие чужеземцев возмутило, и они уже были готовы взяться за оружие, чтобы вместе с дружественным племенем сиу выгнать алчных завоевателей со своих земель.
      И гром грянул! Все жители индейской деревни от мала до велика оказались втянуты в водоворот трагических событий. Роковую роль в этом сыграл полковник Джордж Армстронг Кастер, которого прихотливая судьба занесла во владения шайенов.

       Владения шайенов
      Накрапывавший утром дождь прибил пыль и оросил землю. Но к полудню распогодилось, и засияло солнце. Дождевые капли, дрожавшие на ярко-зеленых листьях растений, что росли по берегам полноводной реки, переливались всеми цветами радуги. Тучи ушли на запад и теперь нависали над далекими горами. Свежий ветер обдувал невысокие холмы, окаймлявшие с востока шайенскую деревню, колыхал ветви сосен, ерошил траву. Природа, почти не тронутая руками человека, дышала покоем.
      На лугу, раскинувшемся за индейским селением, пасся большой табун. Лошади эти принадлежали Заклинателю Волков – главе совета старейшин, шаману племени шайенов. Могучий гнедой жеребец – последнее приобретение старика – был самым красивым в табуне. К нему и направлялась юная индианка – внучка Заклинателя Волков. На мальчишку-конюха, вертевшегося поблизости, она не обратила никакого внимания.
      Проезжавший мимо молодой индеец по имени Серый Сокол залюбовался девушкой и, спешившись, спрятался за деревьями, украдкой наблюдая за ней. Серый Сокол давно мечтал сделать эту красавицу своей женой. Он был не одинок в своих мечтах: многие шайенские юноши жаждали того же.
      Девушку, рожденную от белого отца и матери-шайенки, звали Аланой. Бабка Аланы, Лазурный Цветок, доводилась сестрой могущественному шайенскому вождю, поэтому Алана считалась индейской принцессой.
      У Заклинателя Волков не было ни сыновей, ни внуков, и честь объезжать его великолепных коней по праву принадлежала Алане. Она делала это замечательно, и шайены хвастались перед другими индейцами, что боги наделили внучку шамана волшебным даром, и были уверены, что не родился еще такой жеребец, который смог бы сбросить ее.
      Алана приблизилась к коню. Он злобно фыркал и бил копытом. Девушка не испугалась и спокойно протянула руку, намереваясь его погладить.
      Жеребец испуганно отпрянул.
      – Ну что ты, красавчик, – ласково проговорила Алана. – Я же знаю, ты хочешь, чтобы я тебя объездила. А то… Какой прок от необъезженного коня? Никакого. Ты ведь и сам это понимаешь, правда?
      И – о чудо! – ее голос подействовал на дикого жеребца умиротворяюще. Он опустил голову и дал себя погладить, хотя глаза его смотрели по-прежнему настороженно и по телу пробегала дрожь.
      – Ну-ну, милый, не бойся, – Алана провела рукой по стройной шее коня. – Я тебя объезжу, и все будет хорошо. Можешь не сомневаться, тебе это понравится, – ласково шепнула она на ухо скакуну.
      В темных глазах Серого Сокола, жадно следившего за тем, как девушка гладила коня, сквозила откровенная зависть.
      Внезапно Алана накинула на жеребца уздечку.
      Он тряхнул шелковистой гривой и попытался вывернуться, но Алана держала его крепко.
      – Как видишь, все не так уж и плохо, – улыбнулась она и пошла вперед, ведя коня под уздцы.
      Жеребец нерешительно двинулся вслед за ней.
      Девушка принялась водить его по кругу. Сперва по небольшому. Потом, когда он немного привык к уздечке, круги начали расширяться.
      Выглядывая из-за ствола дерева, Серый Сокол восхищался отвагой и ловкостью Аланы. Ни один мужчина не мог сравниться с ней в таком опасном деле, как укрощение диких лошадей!
      – А теперь давай-ка немного поборемся, дорогой, – чуть слышно прошептала Алана и в мгновение ока вскочила на коня верхом.
      Животное замерло на мгновение, а потом взвилось в воздух. Но сколько жеребец ни вертелся, сколько ни брыкался, все было тщетно: Алана сидела на нем как влитая, сжимая его бока своими крепкими, мускулистыми ногами, и ему никак не удавалось сбросить дерзкую наездницу.
      Лошадь и всадница слились в одно целое.
      Серый Сокол был в восторге. Никогда в жизни не видел он более прекрасного зрелища.
      Взлетев на вершину небольшого холма, Алана повернула коня обратно. Спешившись, она с довольным видом похлопала жеребца по крупу и звонко рассмеялась, когда он шарахнулся от нее.
      Только теперь индейская принцесса удостоила своим вниманием юного конюха и передала ему поводья.
      – Ладно, на первый день хватит. Теперь он будет посмирнее.
      Мальчик смотрел на Алану, восхищенно разинув рот.
      – Как ты думаешь, твой дед позволит мне покататься на этом коне? – робко спросил он.
      – Даже не надейся, – покачала головой Алана. – Это еще слишком опасно.
      – Но ты-то ездила на нем! – запротестовал подросток. – Выходит, тебе можно, а мне нельзя? Как же так? Я ведь мужчина!
      Алана снова залилась веселым смехом и взлохматила его волосы.
      – Какой ты мужчина? Ты ребенок. Но не огорчайся, это скоро пройдет. – И Алана пошла к деревне. Длинные иссиня-черные волосы струились по ее плечам и спине.
      Глаза Аланы удивленно расширились, а сердце взволнованно забилось в груди, словно пойманная пташка, когда Серый Сокол внезапно выступил из-за дерева и преградил ей дорогу.
      – Ты славно сегодня поработала, Алана. Твое мастерство делает честь вашему роду. Заклинатель Волков может гордиться такой внучкой.
      – О нет, Серый Сокол, это я горда своим дедом, – возразила польщенная Алана, глядя ему в глаза.
      Вот уже несколько лет они обменивались восхищенными взглядами, однако еще ни разу этот высокий и красивый воин не заговорил с ней, а обычаи племени запрещали ей подойти к нему.
      Серый Сокол давно понял, что Алана достанется тому, кто сможет предложить за нее большой табун: Заклинатель Волков обожал свою внучку, и, наверное, только отличные скакуны могли немного помочь ему перенести горькое расставание с нею. Пока же с молчаливого согласия Аланы старик отвергал всех женихов, заявляя, что она сама должна выбрать себе мужа.
      Алана улыбнулась Серому Соколу. Ей все в нем было мило: и то, как его темные волосы разделялись на три большие пряди – две спадали на плечи, а одна была откинута назад, – и то, как бронзовая кожа блестела на солнце, и открытый серьезный взгляд больших темных глаз.
      – Я смотрел, как ты объезжала нового скакуна, – признался юноша.
      – Я уже догадалась, – кивнула Алана.
      В отличие от других девушек она не пыталась прикинуться тихоней и скромницей. Ее искренность пришлась по душе Серому Соколу.
      – А ты знаешь, почему я наблюдал за тобой? – внезапно спросил он.
      Алана смешалась и, потупившись, прошептала:
      – Откуда мне знать, что у тебя на уме?
      Серый Сокол ласкал взглядом ее прелестное скуластое лицо и длинную шею. Ярко-синие глаза Аланы сияли, словно два сапфира, и юноша неожиданно понял, что если бы она не проводила целые дни на солнце, ее кожа была бы молочно-белой, как у отца…
      Хрупкая девушка казалась слабой и беззащитной, однако Серый Сокол знал, что она сильная, иначе ей бы не совладать с норовистыми лошадьми.
      – Ты меня удивляешь, Алана, – голос Серого Сокола вдруг изменился, – как это ты не знаешь, что у меня на уме? Все селение знает, а ты нет? – И он крепко сжал ее руку.
      «Неужели? Неужели он наконец-то предложит мне стать его женой?» – с замиранием сердца подумала она, и в ее синих глазах вспыхнула надежда.
      Серый Сокол неожиданно стушевался.
      Видя его колебания, Алана поспешила прийти ему на помощь.
      – О чем ты говоришь, объясни? – попросила она, побуждая его поскорее облечь свои мысли в слова.
      Юноша выпустил ее руку и, отведя глаза, тихо произнес:
      – Заклинатель Волков – самый богатый человек в нашем племени. У него столько коней! – Взгляд Серого Сокола снова устремился на девушку, и она заметила в нем нерешительность. – Надеюсь, сегодня его табун пополнится еще двадцатью скакунами, – еле слышно добавил он.
      Сердце Аланы чуть не выпрыгнуло из груди.
      – Неужели ты подаришь моему деду двадцать коней? – ахнула она.
      Юноша осторожно погладил ее по волосам.
      – Ты думаешь, Заклинатель Волков примет от меня этот дар?
      Девушка закрыла глаза, наслаждаясь его нежными прикосновениями.
      – Конечно. Он согласится и на меньшее, если я его попрошу.
      Серый Сокол гордо расправил плечи.
      – Меньше я за тебя сам не дам! Пусть все знают, как я тебя ценю! Для меня будет великим счастьем обрести такую жену.
      В глазах девушки мелькнуло сомнение.
      – Но ведь мой отец – бледнолицый. Разве тебя это не отвращает?
      – Нет, – покачал он головой, ласково перебирая ее волосы и теряясь в бездонных озерах синих глаз. – Я люблю тебя такой, какая ты есть.
      У Аланы дух захватило от радости. Она почувствовала себя такой счастливой… Все было как в сказке.
      Даже птицы, сидевшие на ветках сосен, и те, казалось, запели звонче.
      Серому Соколу хотелось обнять девушку и прижать ее к груди, однако он воздержался от проявления столь пылких чувств.
      Друзья частенько подшучивали над его страстной любовью к внучке шамана; их забавляло, что он готов пойти на любые жертвы, лишь бы заплатить за нее достойный выкуп. А у Серого Сокола порой опускались руки, и он уныло думал о том, что на покупку такого большого табуна может уйти целая жизнь, и когда к Алане сватался очередной жених, сердце храброго юноши тревожно сжималось…
      Алана не должна узнать, каких усилий ему стоило накопить денег на двадцать лошадей.
      – Теперь я тебя оставлю. Мне нужно подготовиться к встрече с твоим дедом, – степенно промолвил Серый Сокол. – Если он даст согласие, ты вскоре станешь моею, Алана. Будем надеяться, что Заклинатель Волков не прогонит меня прочь, как многих других.
      – Не сомневайся, тебя он не прогонит, – заверила его Алана. – И вовсе не из-за лошадей! Для дедушки важнее всего, чтобы я была счастлива.
      – Выходит, я не ошибся? Мне недаром казалось, что ты ко мне благосклонна, Алана? – обрадовался он.
      В глазах Аланы уже открыто засиял свет любви.
      – Ты не ошибся, Серый Сокол, – призналась она.
      К горлу влюбленного подступил комок, и он поспешил отвернуться, чтобы не выдать своего волнения: обычаи шайенов предписывали мужчинам быть сдержанными, особенно при женщинах.
      Алана долго смотрела вслед Серому Соколу, недоумевая, почему он решил открыться ей только сейчас, – ведь он так давно был в нее влюблен.
      «Наверное, Серый Сокол хотел сначала собрать выкуп», – подумала девушка и чуть не расплакалась, представив себе, скольких трудов и лишений стоило это ему.
      Алане не верилось, что все происходит наяву. Неужели она скоро выйдет замуж за человека, которого любила с детства? Да еще такого великого! Хотя Серый Сокол был всего лишь на несколько лет старше Аланы, ему уже удалось завоевать уважение соплеменников. Военачальниками в таком молодом возрасте, правда, еще не становились, однако никто не сомневался, что это не за горами: на совете старейшин в последнее время не раз заходил разговор об отважном юноше.
      Да, таким мужем можно гордиться! Он будет достойным отцом ее детей.
      Вся деревня была взбудоражена. Еще бы! Не каждый день шайенам приходилось видеть такое зрелище – Серый Сокол пригнал в селение табун из двадцати лошадей. Он облачился в одежды жениха и восседал на коне, гордо вскинув голову, украшенную перьями. Молодые воины встречали его подбадривающими криками, а дети бежали за ним следом и радостно галдели.
      У жилища Аланы Серый Сокол спешился, и у его друзей тревожно сжались сердца: неужели он тоже нарвется на отказ? Старый шаман не жалует ухажеров своей внучки.
      Алана сидела в хижине рядом со своей бабушкой.
      Когда шаман пригласил Серого Сокола войти, глаза старой женщины засияли от счастья.
      – Мы должны благодарить судьбу, Алана, что за тебя посватался такой прекрасный воин! – проникновенно произнесла Лазурный Цветок.
      – Да, бабушка, я долго ждала этого дня, – прошептала Алана и, не удержавшись, посмотрела на Серого Сокола, хотя обычай это запрещал.
      Старая женщина улыбнулась.
      – Знаю. Я не первый день наблюдаю за вами и давно почувствовала, что дело пахнет сватовством.
      Заклинатель Волков указал гостю на почетное место подле очага. Он тоже понимал, что Серый Сокол покорил сердце Аланы. Однако для порядка юношу следовало немного помучить.
      – Погожий сегодня денек, – сказал шаман, делая вид, будто не замечает красноречивых взглядов, которые Серый Сокол бросал на Алану.
      – Д-да, – еле слышно согласился тот.
      И куда только девалась его уверенность?! Переступив порог хижины, Серый Сокол почувствовал, как замерло сердце. Теперь он уже сомневался, что старый шаман уважит его просьбу. Больше того, ему вдруг стало ясно, что Алана не может полюбить такого человека, как он. Она сама – настоящее сокровище! А чем он может ее прельстить?
      Заклинатель Волков неторопливо раскурил трубку и приветливо улыбнулся.
      Серый Сокол молчал.
      – Ты пришел что-то обсудить со мной? – все еще с напускным равнодушием спросил старый индеец, протягивая трубку Серому Соколу.
      – Да, мудрый шаман. У меня к тебе важное дело, – собравшись с духом, выпалил воин и судорожно затянулся, надеясь, что табак, действию которого индейцы приписывали чудесную силу, придаст ему мужества. – Я предлагаю тебе двадцать коней в обмен на Алану.
      Заклинатель Волков и бровью не повел.
      – Двадцать, говоришь? Что ж, двадцать – это, конечно, не два. Хотя… вождь сиу предложил за нее тридцать скакунов, а индеец из племени черноногих был готов дать и сорок… Но почему ты решил, юноша, что я могу согласиться на твое предложение?
      Серый Сокол гордо выпрямился, но стоило ему поглядеть в ястребиные глаза шамана, и он почувствовал, что мужество снова его покидает.
      – Я буду ей хорошим, заботливым мужем и никогда не возьму в жены другую женщину, – смущенно пробормотал он. – А еще, мудрый шаман, я построю для твоей внучки крепкое, красивое жилище. Со мной она не будет знать голода и лишений…
      Алана смотрела на него, изумленно распахнув глаза, и, встретившись с нею взглядом, Серый Сокол ободряюще улыбнулся: не бойся, все будет хорошо!
      – Я люблю твою внучку, Заклинатель Волков, – уже уверенней добавил он. – Давно люблю, мне даже трудно вспомнить, когда это началось.
      Шаман помолчал, подумал, посмотрел на Алану и неторопливо произнес:
      – Если бы я не видел, что ты искренне любишь Алану, я бы никогда не отдал ее тебе в жены.
      В глазах юноши вспыхнула радость. Вспыхнула и тут же погасла. Не может быть… Наверное, он ослышался. Неужели старик так легко согласился отдать ему Алану?
      – Значит, ты готов взять лошадей?.. – неуверенно спросил Серый Сокол.
      Шаман усмехнулся.
      – Я же сказал, Алана твоя. Признаться, я давно ждал, когда же ты наконец наберешься храбрости и посватаешься к моей внучке.
      Серый Сокол был потрясен.
      – Ты… ты знал о моей любви к Алане?
      – Конечно. – На губах старика заиграла лукавая улыбка. – Ведь это неудивительно – ты вырос на моих глазах, сынок. Я всегда радовался твоим успехам и верю, что ты будешь моей внучке достойным мужем.
      Серый Сокол медленно встал. Ему хотелось поблагодарить шамана, но в горле пересохло…
      Шаман тоже поднялся, забрал у юноши трубку и легонько подтолкнул его к Алане.
      – Прогуляйся немного с невестой, сынок. Вам наверняка есть о чем поговорить.
      Алана вскочила и бросилась к деду. Его суровые глаза сразу потеплели.
      – Ты должен хорошо заботиться о ней, Серый Сокол, – строго сказал шаман, обнимая внучку. – Это мое сокровище.
      Серый Сокол, расхрабрившись, взял Алану за руку и решительно выпятил грудь.
      – Отныне она станет и моим сокровищем, мудрый шаман. Я буду беречь ее как зеницу ока.
      Алана вопросительно посмотрела на бабушку. Та ободряюще закивала. У Аланы даже голова закружилась от счастья.
      – Пойдем, Алана, – взволнованно сказал Серый Сокол. – Твой дедушка разрешил нам прогуляться.

      На черном небе мерцали звезды. Алана шла рядом со своим будущим мужем, держа его за руку, и ей казалось, что они вместе уже очень давно. Серый Сокол увлек ее за собой в лес: пойди они по деревне, все бы их кинулись поздравлять, а им сейчас хотелось побыть наедине. Ведь они почти не знали друг друга!
      Встав под высокой сосной, Серый Сокол притянул Алану к себе, и она охотно прильнула к груди жениха, слушая мерное биение его сердца.
      – Слава богам, ты теперь моя! – благоговейно воскликнул Серый Сокол. – Я так тебя желал! Если б ты знала, как я боялся, что твой дед отдаст тебя кому-нибудь другому!
      Взгляд Аланы был красноречивее всяких слов, но она все же спросила:
      – Неужели ты действительно не догадывался, что я ждала тебя?
      Он прижался щекой к ее щеке.
      – Счастье переполняет мое сердце, я даже не могу говорить…
      Алана блаженно вздохнула.
      – Ничего… Мы еще успеем наговориться, у нас впереди целая жизнь.
      Серый Сокол обнял ее за тонкую талию и, осторожно прислонив Алану спиной к дереву, прижался к ней всем телом.
      Она ахнула, а он страстно прошептал:
      – Я столько мечтал о тебе, что не могу больше ждать. Когда ты станешь моей, Алана?
      – Скоро, – пробормотала девушка, благоразумно отстраняя распалившегося жениха.
      – Мне не терпится подарить тебе сыновей, – с чувством произнес Серый Сокол. – Ну да ладно, ждать осталось недолго. Через три дня жилье будет готово, и ты переселишься ко мне.
      Алана смущенно улыбнулась.
      – За это время бабушка как раз успеет дошить мой свадебный наряд.
      Он ласково погладил ее по щеке.
      – Мне часто снилось, как мы лежим с тобой рядом, Алана. Мысленно я уже не раз обладал тобой, – скользнув по губам девушки, палец Серого Сокола двинулся вниз по стройной шее и дерзко приблизился к груди.
      Она затрепетала от желания.
      Увидев, что его прикосновения волнуют невесту, Серый Сокол поспешил отстраниться. Зачем раньше времени воспламенять кровь? Он так долго ждал, что может потерпеть еще три дня…
      – Пойдем обратно, нам пора возвращаться, – сказал он, беря девушку за руку.
      Не искушенная в любовных играх, Алана не смогла скрыть своего разочарования.
      – Но я хочу быть твоей! – запротестовала она и потянулась к жениху.
      Он было дрогнул, но вовремя спохватился. Нет, не так должна пройти их первая брачная ночь.
      – Ты непременно будешь моей, – пообещал Серый Сокол, – но не сейчас. Чем дольше ждешь этих мгновений, тем они слаще.
      – Н-не понимаю, – растерянно пролепетала девушка.
      Серый Сокол решительно сжал ее руку и повел невесту к деревне.
      – Сладость твоего тела будет для меня наградой за ожидание, – немного помолчав, промолвил он.
      Взгляд жениха сулил Алане блаженство.
      – Хорошо, – согласилась она, – давай подождем.
      Приблизившись к хижине Заклинателя Волков, Серый Сокол снова обнял невесту.
      – Спокойной ночи, любимая! Скоро мы будем вместе.
      Юноша исчез в темноте, а Алана еще долго стояла неподвижно. Тревога не покидала девушку, ее сердце сжималось от дурных предчувствий. Алане вдруг показалось, что неожиданное несчастье разлучит ее с любимым, но она поспешно отогнала страшные мысли. Ничего не должно случиться! Ровным счетом ничего! Они с Серым Соколом созданы друг для друга и будут счастливы.
      Никто не ждал от бледнолицых добра: в последние годы они нередко вторгались во владения индейцев, и их появление всегда приносило беду.
      Теперь враги привели с собой уже целое войско, и шайенские мужчины собрались на совет – надо было защищать родные края.
      Сидя в хижине рядом с бабушкой, Алана не отрывала глаз от ее проворных пальцев, украшавших синими и голубыми бусинками наряд из мягкой оленьей замши, который ей предстояло завтра надеть на свадьбу.
      – Какое чудесное платье, бабушка! Я сохраню его на всю жизнь! – с восторгом воскликнула Алана.
      Старая женщина улыбнулась.
      – На мою свадьбу мать сшила мне точно такой же наряд. Я повторила ее рисунок.
      – Бабушка, а ты любила дедушку? Тебе хотелось стать его женой?
      Глаза Лазурного Цветка молодо блеснули. Воспоминания юности явно доставляли ей радость.
      – Да, о нем мечтали многие девушки, ведь он был не только красив, но и богат – его семья имела много лошадей. А он из всех выбрал меня! Впрочем, он тоже не прогадал: я была недурна собой, и мой брат был вождем.
      – Ты была счастлива, да?
      – Да, внучка. И не сомневаюсь, что и тебя ждет большое счастье. Серый Сокол будет…
      Она не договорила, потому что вдруг раздались воинственные крики и послышался топот конских копыт. Алана побледнела и вскочила.
      – Что это может быть? – пролепетала она, растерянно глядя на бабушку, но ответ был уже ясен.
      Боевая раскраска, нанесенная на лица воинов, означала, что шайены собрались воевать.
      Алана бросилась на поиски Серого Сокола. Вне себя от волнения девушка бегала от хижины к хижине, спрашивая, не видал ли кто ее жениха, однако все только молча качали головами.
      Наконец она заглянула туда, где завтра они должны были поселиться, – в хижину, которую он успел выстроить за эти дни.
      Серый Сокол был там. Он стоял в каком-то оцепенении, а когда повернулся к Алане, она увидела, что на лице его нет боевой раскраски. В глазах юноши застыла печаль.
      – Я работал всю ночь, боялся не успеть… Теперь твой дом готов… – упавшим голосом сказал он.
      Страх железной рукой сжал ее сердце и не давал вздохнуть. Разлука казалась невыносимой. Алана не могла себе представить, как это ее жених отправится на войну накануне свадьбы… Она от волнения потеряла дар речи.
      – Ты уже знаешь, что произошло, да? – прошептал Серый Сокол, уткнувшись губами в ее щеку.
      – Не уезжай! – взмолилась Алана. – Пожалуйста, не покидай меня!
      – Не могу. Это мой долг, – с грустью, но решительно сказал Серый Сокол.
      Алана и сама понимала, что он не может остаться в деревне, когда все остальные мужчины уйдут на войну. И, не желая увеличивать страдания жениха, мужественно улыбнулась и пообещала:
      – Я буду ждать твоего возвращения здесь, в нашем доме.
      Серый Сокол так крепко прижал ее к себе, что девушка чуть не задохнулась.
      – Алана… – он обнял ее еще сильнее, словно пытаясь сплавить их тела воедино. – Нехорошо у меня на душе, Алана… Послушай… если я не вернусь, ты… ты не убивайся, ладно?
      – Нет! – вскричала она и в ужасе замахала на него руками. – Не смей так говорить! Не смей!
      Алана заткнула уши, но Серый Сокол ласково отвел ее руки и заглянул в глаза.
      – Прости, и сам не знаю, что говорю. Я непременно вернусь! Великому Отцу угодно, чтобы ты стала моей женой.
      Серый Сокол старался говорить убедительно, однако голос его предательски дрожал.
      – Когда ты уезжаешь? – спросила Алана, чувствуя, что ее сердце вот-вот разорвется от горя.
      – Прямо сейчас.
      Девушка жалобно охнула и спрятала лицо на груди жениха. Наконец юноша разомкнул объятия и отстранился.
      – Я могу тебя кое о чем попросить? – тихо сказал он.
      Алана украдкой смахнула со щеки слезу, надеясь, что Серый Сокол не заметил ее слабости, и торопливо кивнула:
      – Конечно! Я все для тебя сделаю.
      Воин снял с себя амулет – серебряного сокола – и надел его на шею невесте.
      – Вот… храни это для меня, и я буду чувствовать, что ты рядом со мной даже в бою.
      Теперь уж Алана не сдерживалась, на холодный металл закапали горючие слезы.
      – Я не сниму твой амулет, пока ты не вернешься, – пообещала она.
      Лицо молодого воина исказилось от боли. С тоской вглядываясь в прекрасные глаза невесты, он прошептал:
      – Я люблю тебя, Алана, и хочу лишь одного – чтобы ты была счастлива. Обещай мне, что ты постараешься!
      – А ты обещай, что вернешься! – взмолилась она и схватила его за руку.
      Серый Сокол рванулся к ней, но тут же опомнился и, порывисто обняв невесту, пошел к выходу.
      – Оставайся в хижине, пока я не уйду, – попросил он. – Дай мне унести с собой воспоминание о том, как ты ждешь меня в нашем общем доме.
      Девушка кивнула и вышла на улицу, лишь когда звуки его мягких шагов стихли вдали.
      Слезы душили ее, серебряный талисман холодил грудь.
      – Возвращайся, любимый! – всхлипнула она. – Пожалуйста, возвращайся! Я не смогу без тебя жить.
      Прошло три дня. Все это время Алана не находила себе места. Она с утра до ночи вглядывалась вдаль и напряженно прислушивалась, не раздастся ли топот копыт.
      Сейчас она была в хижине одна – бабушка куда-то ушла.
      Склонившись над очагом, девушка перевернула большой кусок оленины, поджаривавшийся на решетке. Ей не хотелось есть, она готовила еду к возвращению деда.
      От двери потянуло сквозняком. Алана обернулась и увидела, что на пороге стоит Лазурный Цветок.
      – Вот что значит, зима была теплой, – сказала бабушка, показывая внучке корзину, наполненную ягодами. – Ежевика в этом году поспела раньше обычного. Твой дед ее очень любит.
      На лицо старой женщины набежала тень. Алана обняла бабушку за хрупкие плечи и сказала нарочито бодро, понимая, что отсутствие вестей тревожит старушку:
      – Я испеку пирог с ежевикой. Пусть дедушка полакомится, когда вернется.
      Лазурный Цветок устало опустилась на циновку и, неотрывно глядя на огонь, пожаловалась:
      – Никак не могу согреться. Такая жара стоит, а мне холодно. Чует мое сердце – надвигается беда.
      Алана содрогнулась от ужаса.
      – Но, может быть, сиу заключили с бледнолицыми мир? – робко предположила она.
      – Нет, – покачала головой бабушка, – о мире не может быть и речи. – Она хотела еще что-то добавить, но заметила в глазах внучки страх и поспешила заговорить о другом. – Я слышала, ты сегодня объездила еще одного дикого жеребца, внученька? Что ж, это хорошо, очень хорошо. Дедушка будет тобой доволен.
      Алана скромно потупилась.
      – Да, теперь этот конь не опасен.
      Она не любила похваляться своими успехами.
      – Когда твой дед начал учить тебя объезжать лошадей, все смеялись, – вспомнила бабушка, – мол, зачем это девчонке? Но, как говорится, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Да… дед верил в тебя, и жизнь показала, что он был прав. – Глаза ее гордо блеснули. – Ты как никто чувствуешь лошадей. Это дар свыше. Великий Отец к тебе благосклонен!
      – А мне бы хотелось обладать другим даром – даром провидеть, – вздохнула девушка. – Тогда бы мы знали, где сейчас дедушка и Серый Сокол, не случилось ли с ними несчастья. Мое сердце тоже чует недоброе.
      – Для тебя настали трудные времена… Алана, – Лазурный Цветок, как всегда, запнулась, произнося английское имя внучки. – Но что поделать, если таков удел женщин? Они должны оставаться дома и тревожиться за мужчин, когда те уходят на войну. Ожидание подобно сотне стрел, пронзающих сердце. Однако тебе придется к этому привыкнуть, девочка. Тебе следует быть готовой к тому, что таких мучительных дней в твоей жизни будет немало.
      Алана молча посмотрела на бабушку, которая и в старости сохраняла гордую, величавую осанку. На лице у Лазурного Цветка было на удивление мало морщин, зато руки за годы тяжелой работы загрубели и сморщились. Расчесанные на прямой пробор седые волосы были перехвачены кожаной тесемкой.
      – Почему ты так говоришь, бабушка? – с опаской спросила Алана. – Уж не получила ли ты дурные вести?
      – Нет, – покачала головой Лазурный Цветок. – Я слышала только, что наши воины вместе с сиу пустились в погоню за Желтоволосым и его слугами.
      – Если б ты знала, как я боюсь, бабушка!
      – Война всегда приносит несчастья, но на этот раз все будет еще хуже, чем прежде, – вздохнула старая индианка. – Твой дед считает, что нам не победить бледнолицых. Их много, словно сорняков в поле, и, подобно сорнякам, они скоро заполонят всю нашу землю.
      Алана откинула со лба прядь волос, и ее сапфировые глаза гневно сверкнули.
      – Будь проклята кровь белых людей, текущая в моих жилах! Если б я могла, я бы всю ее выжала из себя!
      Лазурный Цветок задумчиво посмотрела на внучку: Алана стыдилась своего родства с белыми.
      – Ты прекрасна и душой, и телом, – сказала индианка. – Тебе не за что себя корить, внученька. И отец твой – человек почтенный, он всегда был другом нашего народа.
      В памяти Аланы всплыли смеющиеся глаза полковника Энсона Кэлдвелла, похожие на ее собственные… В детстве отец казался ей сказочным великаном… впрочем, десятилетнему ребенку все взрослые кажутся высокими. А вот мать свою она помнила смутно – та умерла, когда Алане было совсем мало лет.
      Мысли девушки вновь обратились к настоящему. Нужно с головой уйти в домашнюю работу, тогда некогда будет думать об отце, дедушке и о Сером Соколе, решила она.
      Она достала кукурузную муку, добавила в нее воды и принялась усердно месить тесто. Потом растолкла ягоды. Но сколько ни старалась отвлечься, один вопрос не давал ей покоя. Наконец Алана не выдержала.
      – Если мой отец такой хороший, то почему он меня бросил? Почему не приехал за мной, бабушка? – сердито спросила она.
      Старая индианка опустилась на колени рядом с внучкой, отщипнула кусок теста и раскатала из него лепешку.
      – Мне всегда было нелегко понять твоего отца, но я знаю, что он искренне любил мою дочь и, когда она умерла от оспы, чуть не обезумел от горя. – Перед Лазурным Цветком промелькнули печальные образы прошлого. – Он оставил тебя со мной и уехал. Очень надолго, прошло много лун, прежде чем мы увидели его вновь. А увидев, не узнали. Это был совсем другой человек – чужой и холодный. Он сказал, что возвращается в Виргинию без тебя. – Глаза, устремленные на Алану, потеплели. – Что греха таить, я была этому рада. Потеряв дочь, я не потеряла внучку.
      – Я тоже этому рада, бабушка, – сказала Алана. – Но мне все равно хотелось бы знать, почему отец не взял меня с собой.
      – Кто его разберет? Мне известно лишь, что он поссорился со своим отцом, человеком богатым и могущественным, и, чтобы уйти из-под его власти, подался в солдаты. А потом познакомился с твоей матерью. Они встретились в форте, до которого от нас два дня езды…
      – Встретились и… полюбили друг друга?
      – Да, с первого взгляда. Но твой отец был уже большим военачальником и не мог жить с индианкой в форте. Поэтому он купил красивый дом и поселил ее вдалеке от любопытных глаз. Они были там очень счастливы, Алана. Потом родилась ты, а потом… потом разразилась война, которая разделила белых людей, и ему пришлось сражаться против своих же братьев. Твоя мать решила вернуться к нам, но он попросил ее не делать этого. Ему хотелось, чтобы ты училась вместе с белыми детьми… Остальное ты знаешь. Твоя мать заболела и послала за мной, однако было уже поздно. Я привезла тебя в селение, а после войны сюда прискакал твой отец. Мне выпало на долю рассказать Энсону Кэлдвеллу о смерти жены. Да… нелегкая это была участь…
      Алана сидела, глядя в пространство, и в ее памяти тоже оживали картины прошлого.
      – Я помню последний приезд отца, – внезапно выпалила она. – Он рассказал мне, что до встречи с мамой у него была другая семья. Папа сказал, что его сын и дочь живут в Виргинии и что он поедет к ним, но потом вернется за мной. Мне было тогда десять лет, сейчас уже шестнадцать, а отца все нет… Неужели он любит своих белых детей больше, чем меня?
      Лазурный Цветок взяла дрожащие руки внучки в свои.
      – Он говорил мне, что в юности женился на женщине, которую выбрал ему отец. Она умерла. Энсон не любил эту женщину так, как твою мать, но дети ему были, конечно, небезразличны.
      И как уже не раз бывало, при мысли о том, что отец ее отверг, Алану пронзила острая боль.
      – Все равно непонятно, почему отец меня бросил, – буркнула она. – Он что, стыдится меня? Или просто забыл обо мне?
      – Нет, – покачала головой бабушка, – думаю, дело в чем-то другом. Не могу сказать, что я хорошо знала твоего отца, но одно мне ясно: напоминания о твоей матери, в которой Энсон Кэлдвелл души не чаял, были ему мучительны.
      Алана самолюбиво вздернула подбородок.
      – Ну и пусть! Я его тоже забыла! Мое место здесь, с вами. И вообще, у меня скоро будет муж, так что отец мне уже не нужен.
      Старая индианка покачала головой:
      – Не зарекайся. Очень может случиться, что отец тебе еще понадобится, дитя мое.
      У Аланы душа ушла в пятки – так зловеще прозвучало предостережение бабушки.
      – Ч-что ты хочешь этим сказать? – пролепетала она, но ответа не дождалась: тишину внезапно нарушил стук конских копыт.
      Лазурный Цветок и Алана обменялись недоуменными взглядами.
      – Наверное, наши мужчины возвращаются, – предположила индианка.
      Они бросились к выходу и… оцепенели, словно пораженные молнией! Воины были в крови, некоторые вели за собой лошадей, к которым были привязаны тела убитых. Алана недосчиталась в толпе многих знакомых лиц…
      Судорожно ловя ртом воздух, она вглядывалась в проходящих мимо мужчин, ища Серого Сокола и дедушку. Наконец дед появился, но это не принесло ей облегчения. В глазах Заклинателя Волков застыла неизбывная печаль. Алана стиснула руки. Ей было страшно даже подумать о том, что могло случиться с ее любимым…
      Заклинатель Волков устало спешился и, поздоровавшись с женой, подошел к Алане.
      – В последний раз я видел Серого Сокола утром, – не дожидаясь вопросов, промолвил дед. – Он отважно сражался, ты можешь им гордиться.
      Глаза Аланы были устремлены на дорогу. Наконец в деревню вошел последний воин…
      – Но где же мой жених, дедушка? – всхлипнула она.
      – Возможно, он задержался, помогая перевозить тяжелораненых, – предположил Заклинатель Волков.
      – Да-да, наверное, – закивала Алана, торопливо отгоняя мрачные мысли. – Так оно и есть! Я знаю!
      Старик обнял ее за плечи и увел в хижину. Ему очень хотелось верить, что надежда, которую он подал внучке, сбудется.

      В хижине царило молчание. Алана напряженно ждала, когда же дед наконец вымолвит хоть слово. Ей не терпелось узнать, чем закончился бой с «длинными ножами» – так шайены прозвали солдат, – однако она не решалась сама начать разговор.
      Заклинатель Волков снял боевой головной убор из перьев и повесил его на шест, воткнутый в земляной пол. Потом посмотрел на жену и скорбно произнес:
      – Бой длился недолго. За это время мы едва успели бы выкурить трубку… Желтоволосого и его сообщников нет больше в живых. Но радоваться нечему. Эта победа – начало нашего будущего поражения. Все шайены, и стар и млад, дорого заплатят за то, что случилось сегодня.
      Алана недоуменно подняла брови: ей были непонятны слова деда. Как это победа может стать началом поражения?
      – Почему ты так говоришь, дедушка? – не выдержала она.
      – Потому что теперь бледнолицые не остановятся, пока не сотрут нас в порошок. Их слишком много, внучка, а нас какая-то жалкая горстка. Увы… Боюсь, что сегодня мы пробудили в наших врагах такую кровожадность, что они, словно волки, не успокоятся, пока не загрызут нас.
      Старая индианка подала мужу влажную тряпицу, чтобы он стер с лица боевую раскраску.
      – Но если ты понимал, чем это грозит нашему племени, то почему вступил в бой с бледнолицыми? – В голосе Лазурного Цветка прозвучал явный укор.
      – Я не мог бросить свой народ, – устало ответил шаман.
      Но стоило ему посмотреть на внучку, глаза его, как всегда, потеплели, а лицо озарилось ласковой улыбкой.
      – Иди ко мне, Синеглазка, – дед отказывался называть ее Аланой, не желая иметь ничего общего с белыми людьми. – Будем надеяться, Великий Отец сделает так, чтобы Серый Сокол вернулся к тебе живой и невредимый.
      Алана подняла на деда омытые слезами глаза:
      – Я день и ночь буду молить Великого Отца об этой милости, дедушка.
      – Скажи, Синеглазка, твое сердце не дрогнуло, когда ты узнала о поражении бледнолицых? – неожиданно спросил Заклинатель Волков. – Ведь в твоих жилах течет не только наша, но и их кровь.
      Приученная всегда говорить только правду, Алана помолчала, пытаясь разобраться в своих чувствах, а затем твердо ответила:
      – Меня не радует гибель людей, кем бы они ни были.
      – О, если бы все рассуждали так же мудро, как ты, внучка! – вздохнул Заклинатель Волков. – Но, увы, милая, на нашем с тобой веку белые и индейцы не смогут преодолеть взаимную ненависть. Напротив, после того, что случилось сегодня, начнутся гонения на нас. Меня и жену это не страшит, ведь наши дни и так сочтены. Но твоя жизнь только начинается, и мне бы не хотелось, чтобы она была полна лишений и горя.
      Сапфирно-синие глаза Аланы округлились от ужаса.
      – А что с нами будет, дедушка?
      – Я говорил с вождем… Он мне не поверил, но боюсь, нас могут загнать в резервацию. Как и другие племена, бросившие вызов бледнолицым. И при этом белые люди будут считать, что оказывают нам благодеяние: дескать, они спасают наших детей, прививая им свои обычаи. А нашим мужчинам придется смириться и жить жалкими подачками… или их всех перебьют.
      Алана не сомневалась, что предсказания деда сбудутся, – недаром он был великим шаманом!
      Но что тогда станет с ней и с Серым Соколом? Неужели их действительно покарают за то, что они решили защищать свой родной край? Нет, этого просто не может быть! Не может – и все тут!
      Вокруг уже разносились горестные вопли: народ оплакивал мертвых. Печаль, словно густой туман, окутала селение. Сколько людей загублено – отцов, мужей, сыновей!.. Зачем? Кому это нужно?
      Алана содрогнулась и посмотрела на деда. Мудрый шаман верно подметил двусмысленность ее положения. Наверное, ей следует оплакивать не только шайенов, но и белых солдат, которые потеряли сегодня жизнь на поле сражения… Но как быть, если кровь и тех и других жаждет отмщения, а в ее жилах обе эти крови слились?
      Не желая больше мучиться неразрешимыми вопросами, девушка подбежала к дверям хижины и выглянула наружу. Небо на западе угрюмо чернело…
      Немного подумав, Алана повернулась к бабушке:
      – Ты уже дошила мое свадебное платье?
      Лазурный Цветок кивнула и молча подала внучке наряд, расшитый с заботой и любовью разноцветными бусинками.
      – Я надену его и буду дожидаться Серого Сокола в нашем новом жилище, – не дожидаясь расспросов, пояснила девушка.
      И, обняв родных, побежала переодеваться, готовясь к долгожданной встрече с будущим мужем.
      Всю ночь Алана просидела в хижине, молясь о том, чтобы Серый Сокол вернулся живым. Но вот и солнце озарило деревню, а о нем по-прежнему не было ни слуху ни духу… Скрещенные ноги затекли, под веки словно насыпали песок, однако Алана упорно не отрывала глаз от двери и боялась лишний раз вздохнуть, хотя с каждым мгновением ее все больше охватывала страшная уверенность в том, что с Серым Соколом стряслась беда.
      Наконец в дверях замаячила чья-то тень…
      Алана замерла. В груди ее вспыхнула надежда!
      С трудом поднявшись с пола, она сделала шаг к выходу и увидела… скорбное лицо деда.
      Алане и без слов стало ясно, что он принес роковую весть. Она прижала руку к груди, словно боясь, что сердце вот-вот выпрыгнет наружу, и простонала:
      – Нет… нет! Серый Сокол не умер! Он обещал вернуться…
      Заклинатель Волков горестно прошептал:
      – Я бы охотно поменялся с ним местами, чтобы не видеть твоих слез. Но что поделаешь? Ты должна знать правду. Серый Сокол мертв.
      Алана вся как-то обмякла и наверняка рухнула бы на пол, если бы дед не подхватил ее под руки.
      – Тогда я тоже мертва, – вымолвила она побелевшими губами. – Ведь человек не может жить без сердца…
      Заклинатель Волков с болью посмотрел на внучку, дороже которой для него не было никого.
      – Поплачь, Синеглазка, дай выход слезам, – прошептал дед, погладив ее по голове. – Отважный юноша достоин твоего горя.
      И пока Алана не выплакала все слезы, дед сидел с ней рядом и утешал ее.
      Алана отказывалась покидать хижину, которую построил для нее Серый Сокол. Впав в оцепенение, она тупо смотрела на циновку, которая должна была стать, но так и не стала ее брачным ложем, и думала о том, что жизнь кончена, впереди только мрак и пустота.
      В хижину вошла бабушка, но убитая горем девушка даже не заметила этого.
      Старая женщина долго молчала, а затем тихо произнесла:
      – Брат Серого Сокола, принесший нам печальную весть, сказал, что перед смертью он вспоминал о тебе.
      Алана судорожно, как утопающий за соломинку, схватилась за руку бабушки:
      – Он… он просил мне что-нибудь передать?
      – Да.
      – Что?.. Что он сказал, бабушка?
      – Чтобы ты не забывала свое обещание.
      Алана благоговейно потрогала амулет – подарок жениха.
      – Он заставил меня пообещать, что я буду счастлива. Даже если его постигнет беда. – Глаза девушки вновь наполнились слезами. – Но разве я могу быть теперь счастлива, бабушка? Как мне без него жить?
      Индианка ласково провела узловатыми пальцами по нежной щеке Аланы:
      – Придет время – узнаешь. В жизни всему есть место, милая, – и горю, и радости. Сейчас тебе трудно даже помыслить об этом, но когда-нибудь ты обретешь счастье.
      – Нет! Никогда! – убежденно воскликнула Алана. – Я никогда не полюблю другого мужчину. А белые люди… они теперь мне все ненавистны! Это они убили мою любовь!
      Лазурный Цветок прижала голову внучки к своей груди.
      – Нельзя ненавидеть то, что составляет часть тебя. Впрочем… ты пока еще слишком молода, чтобы это понять.
 
       Ноябрь 1877 года
      Заклинатель Волков вбежал в хижину, где Лазурный Цветок и Алана пытались обогреться у очага. По взволнованному лицу старика они сразу поняли, что дело плохо.
      – Берите, что можете унести, – и в путь. Мои предсказания сбылись. Узнав о поражении под Бигхорном, белые правители велели солдатам расправиться с племенами, участвовавшими в войне.
      – Ты хочешь сказать, что мы должны уйти с насиженного места? – ахнула Лазурный Цветок.
      – Да. Бледнолицые уже спалили несколько селений сиу, убито много невинных людей, а оставшихся в живых окружили и, словно скот, загнали в резервации. Та же участь постигнет и шайенов, если нам не удастся бежать в Канаду, как некоторым сиу.
      – Но что нам с собой взять? – растерялась старая индианка. – Мы ведь не унесем весь скарб!
      – Бери что хочешь. Только поторопись! «Длинные ножи» вот-вот будут здесь.
      Но не успели они опомниться, как вдалеке послышался конский топот. Затем раздались выстрелы, и тишина огласилась испуганными криками женщин и детей.
      – Поздно… – простонал Заклинатель Волков и с оружием в руках встал на пороге хижины, заслоняя собой жену и внучку.
      Дальнейшее потонуло для Аланы в красном тумане. Пытаясь восстановить в памяти случившееся, она смутно припоминала свои душераздирающие вопли и словно в кошмарном сне видела тело деда, лежавшее в луже крови.
      Девушка бросилась к нему, но солдат в синей форме грубо оттолкнул ее в сторону.
      Алана упала, но тут же вскочила и с криками: «Бабушка! Бабушка!» попыталась прорваться в хижину.
      Солдаты преградили ей дорогу. Алана кинулась на них словно разъяренная рысь. В этой схватке амулет жениха был сорван с ее шеи, серебряный сокол соскользнул в снег. Ее ударили по голове чем-то тяжелым, и она потеряла сознание…
      Сколько времени пролежала она без чувств?.. Во всяком случае, Алана не видела, как солдаты рыскали по деревне, убивая мужчин, пытавшихся защитить свои семьи, – белые жаждали отомстить за гибель своих товарищей.
      Алану и других женщин, в том числе и бабушку, связали и собрались куда-то увести.
      Солдаты на глазах у шайенов сожгли их деревню, а затем погнали несчастных вместе с детьми по глубокому снегу.
      Лазурный Цветок то и дело спотыкалась, но Алана не давала ей упасть. Веревки больно врезались в тело пленниц, но им было не до жалоб: в груди их клокотала лютая ненависть.
      Индианкам не сказали, куда их уводят, но они понимали, что скоро им придется самим убедиться, как тяжела жизнь в резервации. Цепляясь друг за друга, объединенные общими страданиями, они из последних сил брели вперед и наконец добрались до форта, где их посадили в вагоны и отправили в далекие края.
      С трудом осмысливая происшедшее, Алана почти все время угрюмо молчала. Огонь ненависти к белым людям, пылавший в ее сердце, разгорался все ярче.
      Алана старалась не вспоминать убитого деда, лежавшего в луже крови. Ей хотелось помнить Заклинателя Волков гордым, сильным человеком, каким он был всю жизнь. Алану потрясало мужество бабки, которая стойко переносила все тяготы и страдания, хотя ее любящее сердце было разбито. Девушка решила последовать примеру Лазурного Цветка, тем более что и Серый Сокол, будь он жив, наверняка ожидал бы от нее стойкости.
      Очутившись на земле, отведенной правительством под резервацию, чужой и не имевшей даже своего названия – ее называли просто индейской территорией, – побежденные, но по-прежнему гордые шайены попытались хоть как-то обустроить свою жизнь. Мужчин, уцелевших в бою, держали отдельно от их семей. Мальчиков-подростков одели в военную форму и отправили в училище, чтобы они переняли обычаи белых людей, там их заставляли говорить только по-английски, побуждая забыть и язык своих предков. Охотников, оставшихся без коней и оружия, не удалось заставить заняться земледелием.
      Свободолюбивые шайены теперь во всем унизительно зависели от властей. Даже пищу – и ту им раздавали посланные правительством белые люди!
      Белые люди постарались сделать все, чтобы некогда могущественное племя лишилось своих корней и традиций. Однако сломить индейцев было не так-то просто. Даже в столь страшное время шайенам удалось сохранить чувство собственного достоинства, а несчастья только сплотили их, научив еще больше полагаться друг на друга!

       Декабрь 1877 года
      Кутаясь в одеяло, Алана смотрела, как над далекими снежными вершинами встает солнце. Смотрела – и думала о Сером Соколе. В редкие минуты покоя она вспоминала все, что он ей когда-то говорил. Все до последнего слова. Хотя их свадьба так и не состоялась, Алана считала себя вдовой. Жизнь без любимого была пустой и бессмысленной.
      Новый день не сулил радости. Теперь все дни были похожи один на другой. Не то, что прежде, когда Серый Сокол и дедушка были еще живы, а ее с бабушкой не поселили насильно на негостеприимной земле.
      Да… Они с трудом сводили концы с концами, а в последние недели частенько и голодали. Порции говядины, которые давали им, становились все меньше.
      Она решила весной посадить кукурузу и тыкву, чтобы следующей зимой им было не так тяжело. Если они, конечно, доживут до следующей зимы…
      Никогда еще Алана не чувствовала себя такой одинокой. Ей не к кому было обратиться за помощью, ведь остальные тоже влачили жалкое существование.
      Многие шайены уже умерли от голода, потому что не желали принимать подачки от правительства. Но Алана была готова на все, лишь бы накормить бабушку.
      Лазурный Цветок сильно сдала: она мучилась бессонницей, глаза ее померкли, а походка стала шаткой. Не желая пугать внучку, старая индианка старалась скрыть свою немощь, но ей это не удавалось. Теперь уже всем было понятно, что она серьезно больна. Лазурный Цветок слабела с каждым днем, однако Алана тешила себя надеждой, что надо лишь продержаться до весны, а там… там, глядишь, они обе обретут новые силы.
      Алана еще немного полюбовалась восходом и, прижав к груди хворост, добыть который ей удалось с большим трудом, сбежала по склону холма. Следы ее мокасин тут же запорошило свежим снегом. Внезапно ветер задул еще сильнее, сердито завывая, он носился над прериями, вьюга слепила глаза.
      Войдя в темную и тесную деревянную лачугу, по которой гулял ветер, Алана обнаружила, что за недолгое время ее отсутствия бабушке стало хуже. Она лежала на циновке, маленькая и беспомощная. Увидев это, Алана переполошилась: сколько она себя помнила, бабушка всегда вставала до зари, чтобы встретить восходящее солнце…
      Нагнувшись, Алана потрогала ее лоб. Он был очень горячим.
      «У нее жар!» – испугалась Алана.
      И, словно прочитав мысли внучки, Лазурный Цветок прошептала:
      – Не тревожься обо мне, девочка.
      Индианка попыталась улыбнуться, но глаза ее были по-прежнему тусклыми и безжизненными, а рука, потянувшаяся к Алане, дрожала.
      – Почему ты молчала о своей болезни, бабушка? Погоди… я сбегаю за знахаркой…
      – Не надо, – покачала головой Лазурный Цветок, – не беспокой Уанну, у нее и без меня есть кого лечить. Скоро мне станет полегче.
      Алана поднесла к губам бабушки кувшин с водой. А потом положила в котелок последний кусочек мяса.
      На глаза Аланы навернулись слезы, и она поспешила отвернуться, чтобы не огорчать бабушку.
      Бульон получился жидким, но все-таки это была хоть какая-то пища. Алана приподняла голову старушки и принялась кормить ее с ложечки, стараясь не думать о том, что когда котелок опустеет, их обеих ждет неумолимый голод.
      Внезапно Лазурный Цветок сжала губы. Глаза ее вызывающе вспыхнули.
      – Я уже не раз замечала, что ты отдаешь мне почти всю еду. Зачем? Еда нужна живым. Не трать ее на меня, дитя мое.
      – Не говори так! – взмолилась девушка. – Все будет хорошо. Ты поправишься!
      Лазурный Цветок вздохнула:
      – Я была бы рада избавить тебя от этого испытания, девочка. Тебе и так пришлось нелегко. Но нужно смотреть правде в глаза. Я тебя покидаю.
      По осунувшемуся лицу Аланы заструились слезы:
      – Нет! Нет! Я тебя хорошенько укутаю, чтобы ты согрелась, а потом побегу к мистеру Чеппелу, брошусь ему в ноги и вымолю для тебя еды. Вот увидишь, ты скоро поправишься, бабушка!
      – Нет, – покачала головой индианка. – Время моего пребывания на этой грешной земле подходит к концу. И жалею я лишь о том, что придется оставить тебя одну, девочка. Что-то с тобой будет?
      Алана заткнула уши:
      – Я не хочу этого слышать! Не хочу! Ты не умрешь! Я этого не допущу! Я и так потеряла почти всех, кого любила.
      И Алана решительно поднесла ко рту бабушки ложку:
      – Ешь!
      Лазурный Цветок отвела ее руку:
      – Слушай меня… Алана, и не перебивай. У меня осталось мало времени… Летом, когда мне впервые стало худо, я послала с мистером Чеппелом весточку твоему отцу. Попросила, чтобы он поскорее приехал за тобой. Не знаю, передали ли ему мою просьбу, но если передали, он наверняка о тебе позаботится.
      – Нет! – вскричала Алана. – Я тебя не оставлю. Я уже взрослая и не нуждаюсь в отце. Он надо мной не властен. Мы с ним чужие! Чужие!
      Больная закрыла глаза, с трудом переводя дух. Она слабела на глазах, но думала сейчас не о себе: ее волновала участь внучки. А больше всего Лазурный Цветок боялась стать для Аланы обузой. Вдруг болезнь протянется еще несколько дней, а то и недель? Девочке и без того нелегко…
      Индианка без сожаления покидала мир, в котором она потеряла мужа, двоих сыновей, умерших в младенчестве, и единственную дочь. Больше того, ей даже хотелось поскорее умереть, чтобы встретиться с ними в мире ином… Но за внучку индианка боялась. Очень боялась! Ей страшно было даже подумать, что ждет Алану, если Энсон Кэлдвелл не заберет ее отсюда…
 
      Выйдя из дилижанса, капитан Николас Беллинджер поплотнее запахнул шинель – холод был жуткий, он моментально продрог. Мрачно оглядевшись, капитан заметил возле крыльца табличку «Уилли Чеппел, агент по делам индейцев».
      Николас устало поднялся по обледенелым ступенькам. Он был уверен, что уедет назад не солоно хлебавши. Ему с самого начала казалось, что дочери Энсона Кэлдвелла в этой дыре нет и быть не может. Но что поделаешь, если Кэлдвелл настаивал?
      Открыв дверь, Николас увидел индейцев, которые обогревались возле пузатой печурки. На их изможденных лицах лежала печать голода. Темные глаза враждебно засверкали при виде синей армейской формы… За полтора года пребывания на индейской территории капитан Беллинджер привык к таким взглядам. Но он был рад, что срок его службы в кавалерии подошел к концу и он вскоре сможет вернуться домой, в Виргинию.
      Оглядевшись, Николас заметил несколько мешков с мукой и кукурузой. На стене висело два куска вяленого мяса. Полки были забиты одеялами, но еды, учитывая, что она предназначалась не для одного агента, а для всех индейцев, загнанных в резервацию, было крайне мало…
      За грубо сколоченным столом сидел седой мужчина. По-видимому, это и был Уилли Чеппел…
      Мужчина вскочил и расплылся в улыбке:
      – Слава Богу, вы все-таки появились! Я боялся, что вьюга задержит вас в пути, а у меня тут индейцы мрут от голода, словно мухи.
      Капитан снял перчатки и не спеша расстегнул шинель.
      – Боюсь, вы меня с кем-то путаете, мистер. Вряд ли вам могло быть известно о моем приезде. Я капитан Николас Беллинджер.
      Мужчина опешил:
      – Что? Разве вы не из форта Стилл? Оттуда должны были пригнать в резервацию коров…
      – Нет, я приехал совсем по другому поводу.
      – Черт возьми! Чем же прикажете кормить индейцев? У меня тут триста человек, а эти проклятые вояки не могут вовремя доставить сюда скотину! Я уже потерял за зиму шестьдесят человек! Женщины и дети пухнут от голода. Так дальше продолжаться не может, иначе к весне умерших будет вдвое больше!
      Николас покосился на пустые полки:
      – Да, припасов у вас маловато. Но вы можете забить часть скота.
      – Какого скота? Загоны пусты. Последнюю корову зарезали две недели назад. – Мужчина протянул Николасу руку и представился: – Меня зовут Уилли Чеппел, я агент по делам индейцев.
      – Я уже догадался, – кивнул Николас. – Рад с вами познакомиться, мистер Чеппел.
      – Жаль, конечно, что вы не привезли нам провизии, капитан, но, может быть, вы хотя бы попытаетесь повлиять на начальство? Объясните им ради Бога, что мы в отчаянном положении!
      Капитан Беллинджер возмутился, когда узнал о таком безобразном отношении властей к индейцам. А впрочем, чему тут было удивляться? Так относились не только к индейцам. После гражданской войны немало южан осталось без крыши над головой и умерло голодной смертью. А многих бесчестные янки обманом согнали с насиженных мест.
      Николас не раз сталкивался с воровством в резервациях: агенты наживались, продавая из-под полы провизию, предназначенную для индейцев. Однако тут явно был не тот случай. Судя по всему, у Чеппела и вправду болела душа за людей, оставленных на его попечение.
      – Я постараюсь вам помочь, когда вернусь в Вашингтон, – пообещал Николас.
      – Спасибо, но боюсь, будет уже поздно, – вздохнул Чеппел.
      – Я прекрасно вас понимаю, однако, к сожалению, до приезда домой бессилен что-либо предпринять, – развел руками капитан Беллинджер. – Я у вас надолго не задержусь. Мне только нужно узнать, нет ли у вас девушки по имени Алана Кэлдвелл, она наполовину белая.
      В глазах агента вспыхнул интерес:
      – А почему вы про нее спрашиваете?
      Николас извлек из нагрудного кармана письмо и протянул его Чеппелу.
      – Отец Аланы, Энсон Кэлдвелл, – мой сосед. Он получил от вас известие о том, что его дочь попала в беду, и попросил меня помочь ей, поскольку знал, что я окажусь неподалеку.
      – Да, – кивнул агент, – я написал это письмо по просьбе ее бабушки. Старуха чувствовала, что ее дни сочтены, и очень волновалась за внучку. Как вы, наверное, уже смогли убедиться, посмотрев вокруг, капитан, ее волнения были небеспочвенны.
      – Где мне найти дочь Энсона Кэлдвелла? – не тратя времени на пустые разговоры, поинтересовался Николас.
      – Я бы с удовольствием сам отвез вас туда, капитан, но не могу, – вздохнул агент. – Если хотите, я дам вам лошадь и объясню, как проехать. А хотите, подождите до завтра. Утром я оставлю здесь своего человека и поеду с вами.
      – Нет, – отказался Николас, – мне надо спешить, иначе я опоздаю на дилижанс, который уходит сегодня вечером. Лучше дайте мне лошадь.
      – Вы отвезете девочку к отцу? – спросил Уилли.
      – Нет, – покачал головой Николас. – Он попросил только позаботиться о ее пропитании.
      Уилли негодующе фыркнул.
      – Честно говоря, я вообще не надеялся, что старуха получит хоть какую-то помощь от отца девочки. Да… жаль Алану. Когда она останется одна, кто-нибудь непременно польстится на ее красоту.
      – Меня это не касается, – сухо ответил Николас, натягивая перчатки. – Я оказываю одолжение соседу, не более того.
      – Да, – угрюмо буркнул Уилли, – индейцы никого не интересуют. Местные власти делают вид, будто бедняг вообще не существует. А политикам в Вашингтоне и подавно наплевать… С глаз долой – из сердца вон.
      – Вы обещали дать мне лошадь, – напомнил Николас, не желая вступать в пререкания с агентом. – И расскажите, пожалуйста, как туда проехать.
      У Аланы изо рта вырывались облачка пара. Руки замерзли и онемели, холодный ветер хлестал ее по лицу, ноги подкашивались. Тихо всхлипывая, она ковыряла лопатой промерзшую землю. В глубине души Алана понимала, что ей не по силам вырыть могилу для бабушки, но не могла же она оставить покойницу без погребения!
      Бедняжка была так подавлена обрушившимся на нее горем, что даже не заметила приблизившегося всадника.
      Капитан Беллинджер сразу понял, что бабушки не стало. Алана явно была не в себе: она в оцепенении сидела на заснеженной земле, уставившись в одну точку.
      Николас взял у нее из рук лопату.
      Алана не шевельнулась.
      Капитан энергично принялся за работу, и вскоре могила была готова.
      Алана по-прежнему сидела, с головой закутавшись в индейское покрывало.
      – Ты говоришь по-английски? – спросил он. Алана равнодушно посмотрела на него, словно не понимая вопроса, и капитан направился к убогой хижине, где, по его предположениям, лежала покойная бабушка.
      И тут вдруг Алана ожила! Перед ней был белый солдат, такой же, как те, что убили ее жениха и деда! Из-за таких, как он, их с бабушкой заставили покинуть родные края и мучиться здесь, в снежной пустыне! Этот чужак воплощал собой все, что Алана теперь ненавидела… Его нельзя было подпускать к бабушке! Мало ли что ему взбредет в голову?
      – Оставь нас в покое! – крикнула Алана по-шайенски, заслоняя собой тело Лазурного Цветка. – Не прикасайся к моей бабушке!
      – Ты говоришь по-английски? – снова спросил капитан. – Я не понимаю твоего наречия.
      Алана вызывающе сверкнула глазами и покачала головой. Еще чего! Чтобы она говорила на языке своих врагов? Да ни за что!
      Николас посмотрел по сторонам и ужаснулся. Он никогда не видел такой нищеты. Очаг давно погас, с потолка свисали сосульки. Кроватей не было, одеяла валялись на голом полу. Николас сердито сжал кулаки. У него в голове не укладывалось, как мог Энсон Кэлдвелл позволить своей дочери жить в таких кошмарных условиях.
      Капитан попробовал еще раз объясниться с девушкой:
      – Мисс Кэлдвелл, я приехал сюда по поручению вашего отца. Меня зовут Николас Беллинджер, я помогу вам.
      В голосе капитана звучала откровенная жалость, и это сочувствие проникло в сердце Аланы. Ее нижняя губа задрожала, из груди вырвались громкие стоны. Алана опустилась на колени и погладила бабушку по морщинистой щеке, вглядываясь в любимые черты. Лицо Лазурного Цветка было удивительно безмятежным. Казалось, старушка мирно спала.
      – Не бойся меня, – сказал капитан, помогая Алане встать.
      Неожиданно для самой себя она припала к его плечу и дала волю слезам. Скажи ей кто-нибудь два дня назад, что она бросится за утешением к первому встречному, а тем более к бледнолицему, Алана бы ему не поверила!
      Наконец Николас тихо сказал:
      – Пойдем. Твою бабушку надо похоронить.
      У Аланы не было сил протестовать. Она покорно отстранилась и, словно окаменев, смотрела, как он заворачивает покойницу в одеяло…
      Николас вынес мертвую индианку из лачуги и положил в могилу. Потом снял фуражку и молча склонил голову в знак скорби.
      Алана наблюдала за происходящим как бы со стороны.
      Ей даже в какой-то момент подумалось, что все это страшный сон.
      Но затем она вспомнила голубое небо и изумрудно-зеленые холмы своей родины и подумала, что, наверное, Лазурный Цветок гуляет теперь по родной земле вместе с Заклинателем Волков. И, наверное, это к лучшему, ведь бабушка больше не чувствует ни боли, ни голода, ни холода. В смерти она обрела наконец свободу…
      И стоило ей об этом подумать, как земля закружилась у нее под ногами и все куда-то поплыло… Алана взмахнула руками, пытаясь сохранить равновесие, но ее неудержимо клонило к земле, и, если бы незнакомец ее не подхватил, она бы непременно упала.
      Темнота объяла ее, и она перенеслась в мир безмолвия, где уже не существовало ни холода, ни голода, ни страданий…

      Николас ехал верхом, прижимая к себе закутанную в одеяло Алану. Началась вьюга. Понять, куда надо ехать, было невозможно. Николасу ничего не оставалось, как уповать на то, что лошадь сама найдет дорогу домой.
      Зеленые глаза капитана потемнели от гнева. Он был возмущен своим соседом. Почему богатый, влиятельный человек допустил, чтобы его дочь жила в нечеловеческих, скотских условиях?
      Николасу очень хотелось привезти бедняжку к отцу и восстановить справедливость, однако благоразумнее было не вмешиваться в чужие семейные дела. Все ж он решил, что, вернувшись в Виргинию, расскажет Энсону Кэлдвеллу о печальной участи его дочери и потребует объяснений.
      Но это потом, а сейчас надо отвезти ее к Чеппелу. Пусть выхаживает девочку. В конце концов, это он несет ответственность за жизнь индейцев!
      Когда лошадь добрела до дому, Николас, к своей досаде, обнаружил, что дилижанс давно уехал. Возвращение в Вашингтон откладывалось на целую неделю…
      А все из-за Аланы!
      Она до сих пор не пришла в себя. Вид у нее был жалкий: в лице ни кровинки, щеки ввалились.
      Неизвестно, выживет ли. Капитан проклинал Энсона Кэлдвелла за то, что тот втравил его в неприятную историю. Ну какое ему дело до этой девушки? Она ему чужая. Почему он должен гадать, выживет она или умрет?
      Но сколько бы капитан ни внушал себе, что он не несет ответственности за жизнь Аланы, тревога оставалась. И она побуждала его в пути пришпоривать лошадь, а добравшись до цели, поскорее перенести девушку в тепло, поближе к очагу. Он понимал, что, если в ближайшие минуты не дать бедняжке согреться, она умрет у него на руках.
      Наконец Алана пришла в себя, однако сил, чтобы открыть глаза, у нее не было.
      Она лежала на мягкой постели, и впервые за долгое время ей было тепло.
      Ей было все равно, где она и что с ней будет. Алана была измождена до крайности, а в таком состоянии человек уже не думает ни о чем.
      Послышались чьи-то приглушенные голоса.
      Ресницы Аланы дрогнули, но веки были тяжелыми и отказывались подниматься. Свернувшись калачиком под толстым одеялом, девушка забылась глубоким сном.
      Вскоре в комнату, где спала Алана, вошли двое мужчин и склонились над ее изголовьем.
      – Видели бы вы, какая она была красавица, когда приехала сюда, – с сожалением промолвил Уилли. – Правда, внешне она мало чем напоминала индианку, но шайенов не смущало, что отец у нее белый. Они считали ее своей соплеменницей. Между прочим, Алана не кто-нибудь, а шайенская принцесса.
      – Не очень-то она похожа на особу королевской крови, – усмехнулся Николас.
      – Может быть, – спокойно ответил Уилли, – но тем не менее это так. Признаться, мне непонятно, почему отец совершенно ею не интересовался. Пусть бы хоть что-нибудь сделал, как-никак она его дочь! А теперь бедняжка, наверное, умрет от истощения. Я, конечно, не доктор, но, по-моему, не нужно быть доктором, чтобы понимать подобные вещи. Сколько я видел людей в таком состоянии – все они умерли. У нее, наверное, целую неделю маковой росинки во рту не было. Думаю, она и до утра не доживет.
      Лицо Аланы было мертвенно-белым. Почти как подушка, на которой лежала ее голова. Под глазами темнели круги, дышала она тяжело и прерывисто.
      Потрогав лоб девушки, Николас убедился, что у нее жар.
      – Да, она совсем плоха, – мрачно заметил он. Уилли кивнул.
      – Вероятно, после смерти бабушки у малютки пропало желание жить. У девочки ведь никого больше нет, она одна на свете.
      Капитан Беллинджер снял мундир, закатал рукава рубахи и взял миску с едой, к которой Алана до сих пор не притронулась, хотя ее уже несколько раз пытались покормить.
      – Я не допущу, чтобы она умерла! – гневно сверкнув глазами, воскликнул он. – Черт возьми! Да я готов силой вталкивать в нее пищу, лишь бы она поправилась. Бедняжка должна выжить, чтобы предстать перед отцом и спросить с него за такое свинское отношение к себе.
      Уилли уныло покачал головой.
      – Вряд ли вам удастся ей помочь, капитан. Вы лишь продлите ее страдания, только и всего.
      Николас упрямо набычился.
      – Посмотрим! В любом случае у меня есть в запасе неделя – я вынужден торчать здесь, дожидаясь следующего дилижанса. А за это время чаша весов склонится либо в одну, либо в другую сторону.
      И Николас поднес ко рту девушки ложку с едой. Но Алана сжала зубы и, по-прежнему не открывая глаз, отвернулась.
      – Говорю вам, она не будет есть, капитан. Я уже пытался ее покормить. Это безнадежно, – махнул рукой Уилли Чеппел.
      Однако Николаса было не так-то просто заставить отступить.
      Положив голову девушки на подушку, он неожиданно схватил ее за щеки, заставил открыть рот и влил туда ложку жидкой кашицы.
      Алана открыла глаза и мрачно уставилась на своего мучителя. Потом скривилась от отвращения, выплюнула кашу и снова смежила веки. В груди ее медленно закипал гнев. Как смеет этот человек вырывать ее из объятий смерти? Она не собирается есть из его рук! Он ее враг, хотя и помог похоронить бабушку! А от врага она не примет ничего. Ничего!.. Поскорей бы умереть… чтобы воссоединиться на том свете с родными и близкими…
      – Нет, ты не умрешь, – словно прочитав мысли Аланы, прошептал Николас.
      И он снова впихнул ей в рот кашу, которую она выплюнула, даже не потрудившись открыть глаза.
      Так повторялось несколько раз. Наконец Алана не выдержала и сердито посмотрела на Николаса.
      Зеленые глаза капитана излучали решимость.
      – Я все равно вас накормлю, мисс Кэлдвелл, – заявил Николас. – Советую поберечь силы и время. Сопротивление бесполезно: я не отступлюсь. – И попросил Уилли перевести эти слова на шайенский язык.
      Алана поняла, что переупрямить капитана не удастся. Лучше и вправду поскорее проглотить противную кашу. Поэтому, когда Николас поднес ложку к ее губам, она покорно открыла рот, надеясь, что уж теперь-то он оставит ее в покое.
      Надежды Аланы оправдались. Зная, что доктора не советуют перегружать пищей желудок изголодавшегося человека, Николас предпочел не скармливать ей сразу всю кашу, а ограничился парой ложек. Но затем каждые два часа будил девушку и понемногу ее кормил.
      К утру щеки Аланы слегка порозовели. Угроза смерти от истощения миновала, однако успокаиваться было рано. Жар не спадал, да к тому же у нее начался кашель.
      К счастью, Уилли удалось где-то раздобыть ночную рубашку. Николас снял с Аланы платье из оленьей замши – такое грязное, что ему было омерзительно к нему прикасаться, – и надел на нее теплую фланелевую сорочку.
      Николас целые сутки не отходил от Аланы: прикладывал к ее лбу тряпки, намоченные в холодной воде, кормил и поил с ложки, укрывал, когда она металась в бреду и скидывала с себя одеяло.
      И при этом ему еще приходилось преодолевать сопротивление больной, которая была недовольна тем, что зеленоглазый мужчина не дает ей забыться вечным сном!
      Однако на рассвете кризис, наконец, миновал, и Николас тоже смог немного поспать.
      Он сделал все, что было в его силах, и надеялся, что девушка выживет.
      Пробудившись, Алана не сразу поняла, отчего ей так грустно. Но потом вспомнила о смерти бабушки, и у нее защемило сердце. Неужели она никогда больше не увидит ее? Как же теперь жить без бабушкиной любви и ее мудрых советов?
      Алана повернула голову и посмотрела в окно. Комната была залита солнечным светом, однако на далеком горизонте сгущались тучи. Внезапно Алане стало не по себе, ее охватили тревожные предчувствия. Все, кого она любила, умерли. Почему же она до сих пор жива?
      Она перевела взгляд на открытую дверь. Из коридора доносились голоса. Один принадлежал Уилли Чеппелу, другой – всаднику, который насильно кормил ее кашей. Ей приснилось или этот человек действительно сказал, что приехал сюда по просьбе ее отца?.. Все, что происходило с ней в последние дни, тонуло в каком-то тумане… Она толком не понимала, где сон, а где явь.
      Но мало-помалу до Аланы дошло, что мужчины говорят о ней.
      – Теперь-то, я надеюсь, вы отвезете девочку к отцу, капитан Беллинджер? – спросил Уилли.
      – Нет, мистер Чеппел, я ведь не сразу поеду в Виргинию, сначала мне необходимо побывать в Вашингтоне. Вы представляете, как это будет воспринято, если я покажусь там в обществе метиски? Нет, об этом не может быть и речи! Я хочу лишь заручиться гарантиями, что с ней здесь все будет в порядке, и со спокойной совестью отправлюсь в путь.
      – Таких гарантий вам никто не даст, капитан. Больше того, я готов побиться об заклад, что девушка здесь умрет. К себе ее никто не возьмет – индианкам своих-то детей кормить нечем, зачем им лишний рот? А на замужество ей и подавно рассчитывать нечего, да оно ее все равно не спасет. Индейцам не позволяется жить со своими семьями. По крайней мере в обозримом будущем власти на это не пойдут.
      – Черт побери, но с какой стати мне вешать себе на шею эту обузу? – возмутился Николас. – В конце концов, не я, а вы занимаетесь индейцами. Так позаботьтесь же о ее будущем!
      Уилли покачал головой.
      – Увы, капитан, все, что мог, я для нее уже сделал. Я написал письмо ее отцу. Теперь все зависит от него.
      При упоминании об Энсоне Кэлдвелле на щеках Николаса заходили желваки.
      Заметив это, Уилли вздохнул и развел руками.
      – Жаль, конечно, если бедняжка умрет. Вы столько сил приложили к тому, чтобы вытащить ее с того света. Но если она останется здесь, надежды на ее спасение нет. Да вы и сами это видели! Зачем вас убеждать?!
      Николас почувствовал, что его приперли к стенке. Похоже, никуда не денешься. Кроме него, и вправду некому позаботиться об Алане.
      – Проклятие, Чеппел! Вы прекрасно понимаете, что я не могу обречь девушку на гибель! Но как я могу взять ее с собой? Как? До приезда в Вашингтон я числюсь на службе. На военной, понимаете? На военной! И должен выполнять приказ, а не быть сиделкой. Моему начальству нет дела до умирающих от голода индианок. – Николас взволнованно заходил взад и вперед, восклицая: – Должен же быть какой-то выход! Неужели ничего нельзя придумать? Скажем, найти какую-нибудь белую женщину… уговорить ее, чтобы она на время приютила Алану, а там видно будет…
      – Нет. Единственная белая женщина в наших краях – мисс Франсис Уикерс, дочь миссионера. Она учит индейских ребятишек, а ее отец пытается спасти их заблудшие души. Но мисс Уикерс вам не подмога. Насколько мне известно, она собирается вернуться домой в ближайшее время.
      Наступило тягостное молчание. Вдруг Уилли воскликнул:
      – Послушайте, капитан! Если я не ошибаюсь, Уикерсы родом из Ричмонда, а это же в Виргинии!
      Глаза Николаса радостно вспыхнули:
      – Так-так… если она поедет в Ричмонд, то ей сам Бог велел заехать к Энсону Кэлдвеллу! Как вы думаете, мисс Уикерс согласится взять с собой Алану?
      Уилли почесал в затылке:
      – Не знаю, но надо спросить. Попытка не пытка. Мы же ничего не теряем…
      – Да, если бы эта женщина согласилась, она бы существенно облегчила нам жизнь. А где ее найти?
      – Путь не близкий – два дня верхом. Можно, правда, написать письмо, и я позабочусь о том, чтобы его доставили по назначению. Но это будет не скоро: придется подождать, пока растает снег.
      Алана зажмурилась, стараясь не вслушиваться в неприятный разговор. Да как они смеют распоряжаться ее будущим?! Почему никто не спросил у нее, чего она хочет? А она, между прочим, не собирается ехать к отцу! Энсону Кэлдвеллу нет до нее никакого дела, а коли так, то и чужим людям нечего вмешиваться в ее жизнь!
      Алана медленно приподнялась и села. В голове у нее постепенно созревал замысел побега.
      Посмотрев по сторонам, она увидела, что ее одежда висит на спинке стула, а мокасины сушатся у очага.
      Девушка осторожно свесила ноги с постели, но, как только встала, у нее закружилась голова. К счастью, Алана успела схватиться за спинку кровати и лишь потому не упала. Однако это нисколько не умалило ее решимости, и, немного отдышавшись, девушка двинулась вперед. Ноги у нее подкашивались, но она упрямо делала шаг за шагом.
      Добравшись кое-как до стула, на котором висело ее платье из оленьей кожи, Алана сняла ночную рубашку, но переодеться не успела, потому что на пороге показался капитан Беллинджер.
      Девушка ахнула и прижала рубашку к телу, прикрывая наготу. Глаза ее грозно засверкали, красноречивее всяких слов говоря о том, что она не собирается отступаться от своих намерений. Пусть только попробует ее остановить! Ему же будет хуже!
      Но на Николаса грозные взгляды Аланы не произвели ни малейшего впечатления. Равно как и ее нагота.
      Во-первых, потому, что он уже видел ее обнаженной, а во-вторых, вид у Аланы был сейчас жалкий и совсем не соблазнительный: худенькое бледное личико, космы нечесаных волос, выпирающие ребра и ключицы. Николас видел в ней не женщину, а больного ребенка, который имел глупость зачем-то подняться с постели.
      Капитан в два прыжка подскочил к Алане, быстро надел на нее сорочку, подхватил девушку на руки, перенес на кровать и укрыл одеялом до подбородка. Алана была так обессилена, что даже не стала сопротивляться.
      – Ты никуда не пойдешь, пока не поправишься! – сердито рявкнул Николас. – Вот дикарка! Неужели тебе не ясно, что я стараюсь ради твоего же блага?! Черт побери! Когда ты выздоровеешь, мы тебя отправим к отцу. Приличной девушке здесь делать нечего, даже если она лишь наполовину белая.
      Возмущенная до глубины души его последними словами, Алана взмахнула кулаком, но Николаса это только позабавило.
      – Ух ты, какая злющая! Прямо ведьма! Да, ваше счастье, мисс Кэлдвелл, что вы не понимаете английского. Боюсь, вы бы мне не простили, что я позволяю себе так нелестно отзываться о вас.
      Алана повернулась к нему спиной, скрывая сердитые слезы. Почему он так грубо с ней разговаривает? Неужели она и вправду кажется ему уродливой ведьмой? А впрочем, какая разница, что о ней думают белые люди?! Она их ненавидит! Всех до единого! А особенно этого зеленоглазого. Ну и пусть она для него уродка! Зато Серый Сокол считал ее красавицей. И другие индейцы тоже! Сколько юношей за нее сваталось!
      Больше всего на свете Алана сейчас сожалела, что у нее нет сил дать отпор ненавистному наглецу. И она поклялась себе поправиться. Она должна выздороветь и убежать. Куда – неважно! Главное – скрыться от капитана, чтобы он не смог привезти ее к отцу.
      Мокрый снег залепил оконное стекло. Свет почти не проникал в комнату, и Алана почувствовала себя в ловушке. Как бы она ни храбрилась, ей некуда было бежать, не к кому было обратиться за помощью.
      Николас нетерпеливо вскрыл конверт и углубился в чтение письма, которое прислала ему мисс Уикерс.
      Старая дева согласилась отвезти Алану Кэлдвелл к отцу, но попросила доставить девушку в Сент-Луис, причем не раньше чем через две недели: перед поездкой в Виргинию она собиралась погостить у своих друзей.
      Николас раздраженно хмыкнул и сунул письмо в руки Уилли:
      – Не было печали… И что нам теперь делать?
      Но Чеппел воспринял ответ мисс Уикерс с большим энтузиазмом.
      – Как что? По-моему, все складывается как нельзя лучше. Через недельку Алана окрепнет, и вы повезете ее к мисс Уикерс.
      – Но я не могу ждать еще неделю! Мне надо в Вашингтон!
      – Я лично не вижу другого выхода, – заявил Уилли. – Однако если у вас есть какие-то соображения, выскажите их. Я готов к ним прислушаться.
      – Черт побери, сколько можно повторять, что я не обязан нянчиться с этой девчонкой?! Зачем мне такая обуза?
      – Не знаю, – пожал плечами Уилли, – по-моему, вы хотели оказать услугу своему соседу.
      – Уверяю вас, я окажу медвежью услугу Энсону Кэлдвеллу, ежели в один прекрасный день девчонка постучится к нему в дверь. Он поручил мне позаботиться о ней, но не просил привозить ее в Виргинию.
      – И потому вы сомневаетесь в правильности нашего решения?
      – Конечно! У нас же нет гарантий, что к ней хорошо отнесутся, даже не хорошо, а просто по-человечески!
      – Расскажите мне о ее отце, – попросил Уилли. – Я хочу понять, какой человек так легко перепоручает заботу о своем ребенке другим людям. Он важная птица?
      – О да, очень! – сердито буркнул Николас. – Кэлдвеллы были в числе первых, кто обосновался в Виргинии, так что это весьма уважаемое семейство. Дочь Кэлдвелла Элиза – довольно миловидная особа. Сын Дональд занимает какой-то пост в федеральном правительстве. Нет, надеяться нам не на что. Кэлдвеллы кичатся своим происхождением и вряд ли примут полукровку Алану с распростертыми объятиями.
      – Тогда, может быть, нам не стоит отправлять ее в Виргинию?
      – А что делать? Вы сами говорили, что если оставить ее здесь, она умрет с голоду. Нет, лучше уж привезти Алану к отцу, и пусть он поступает дальше, как ему заблагорассудится. Ладно, так и быть, я довезу ее до Сент-Луиса. Но дальше – все! Я умываю руки! Будем надеяться, Кэлдвелл исполнит свой отцовский долг. Пусть определит девочку в хорошую школу, где ее воспитают как настоящую леди.
      Алана слушала в соседней комнате его рассуждения, задыхаясь от ненависти, и в который раз клялась себе, что никуда не поедет с этим ненавистным капитаном Беллинджером. Да кто он такой, чтобы распоряжаться ее судьбой?!
      Глаза Аланы лихорадочно блестели, от волнения у нее опять начался жар.
      К счастью, ветер крепчал, и вскоре его завывания заглушили звуки мужских голосов…

      Зеркало потрескалось и было покрыто толстым слоем пыли, но Алане все-таки удалось разглядеть свое отражение. Зрелище было безрадостным: высохшая уродина! Неужели ее красота увяла навсегда?
      На полу валялось голубое платье, которое капитан Беллинджер каким-то чудом умудрился раздобыть для нее в этой глуши, – Алану так возмутило желание капитана напялить на нее одежду бледнолицых, что она схватила платье, аккуратно повешенное на спинку стула, и в сердцах швырнула его на пол.
      Девушка презрительно фыркнула и поспешила надеть свой индейский наряд, в котором сразу почувствовала себя сильней и уверенней. А это ей было сейчас необходимо как воздух – ведь борьба предстояла нешуточная.
      Алана оглядела себя со всех сторон. Да… совсем не на что посмотреть. Не то что раньше, когда замша красиво облегала ее высокую грудь и крутые бедра. А теперь… Теперь от нее остались кожа да кости. Грудь плоская, как доска. Капитан Беллинджер прав: вид у нее сейчас жалкий.
      «Да какая разница? Что ты расхныкалась? – с досадой оборвала свои горестные размышления Алана. – Все равно твоя жизнь кончена. Что тебя ждет впереди? Мрак, один лишь мрак…»
      Алана обреченно вздохнула и принялась заплетать косы. Волосы за время болезни потускнели и стали похожи на паклю.
      Услышав стук в дверь, она даже не обернулась.
      Стук повторился, и капитан Беллинджер, уже не дожидаясь ответа, заглянул в комнату. Он сразу заметил, что голубое платье брошено на пол. Алана внутренне сжалась, поймав на себе пристальный взгляд зеленых глаз. Сейчас начнется… Она была уверена, что капитан рассердится, и потому опешила от неожиданности, увидев на его лице улыбку. Впрочем, в этой улыбке было столько язвительности, что она тоже не сулила ничего хорошего.
      – Итак, мисс Кэлдвелл, – процедил сквозь зубы Николас, – вы отказываетесь надеть вещи, выбранные для вас с такой заботой. Интересно, что бы вы сказали, узнав, какой долгий путь проделал посыльный, который привез вам это платье? Он ведь приехал из форта Юнион. Супруга одного офицера по моей просьбе великодушно согласилась обеспечить вас одеждой, а вы проявляете черную неблагодарность…
      Алана отвернулась, по-прежнему не желая показывать, что она знает английский: капитан успел наговорить ей уйму гадостей, а гордость не позволяла признать, что она стерпела все это молча. Жестокие слова капитана до сих пор звучали у нее в ушах. Да и жалость его была для нее оскорбительна.
      Николас подошел к ней. Алана не шелохнулась.
      Терпение капитана Беллинджера лопнуло, и он раздраженно воскликнул:
      – Черт побери, ну как тебе объяснить, глупая девчонка, что если ты хочешь жить в мире белых людей, тебе необходимо отказаться от индейских обычаев? Иначе от тебя будут шарахаться, как от зачумленной.
      Не в силах больше сдерживать гнев, Алана повернулась и вызывающе посмотрела на капитана.
      «Не нужен мне ваш мир! И вы мне не нужны!» – уже готова была выкрикнуть она, но… чуть не утонула в бездонной глубине больших зеленых глаз.
      Это было так странно, так непривычно, ведь среди индейцев нет зеленоглазых! Алана растерялась и вмиг позабыла все злые и обидные слова, которые она собиралась сказать Николасу.
      Голова у нее закружилась. Впервые за время своего знакомства с Николасом она увидела в нем мужчину, и это открытие ее поразило.
      Николас был выше Серого Сокола, синий мундир красиво облегал широкую грудь, весь облик капитана дышал силой и мужественностью. И как это она раньше не замечала симпатичную ямочку у него на подбородке? Да и вообще капитан Беллинджер-то, оказывается, красавец!
      Но Алана сразу же рассердилась на себя за эти мысли. Что сказали бы родные, если б узнали, что ее влечет к этому человеку? Она резко отвернулась, спеша напустить на себя равнодушный вид. Ее жег стыд перед Серым Соколом, она чувствовала себя подлой изменницей.
      Что с ней творится? Почему сердце бешено колотится, а в горле пересохло так, что даже больно глотать?
      – Черт побери! – в бессильной ярости вскричал Николас. – Черт побери, я совсем забыл, что ты не понимаешь ни единого слова! Проклятие! Твой отец мог хотя бы обучить тебя английскому. Что, ему трудно было? Ты ведь в детстве жила с ним. Как вы объяснялись, скажи на милость?!
      Алана молча отступила на несколько шагов – близость капитана вгоняла ее в жар.
      Он схватил девушку за плечи и резко повернул к себе лицом.
      – Почтовый дилижанс скоро уедет, пора собираться, – взгляд Николаса посуровел. – Ты должна быстро одеться. Слышишь?
      И стиснув локоть Аланы, капитан подтащил ее к валявшемуся на полу платью:
      – Либо ты наденешь его сама, либо это сделаю я – мне не впервой!
      С этими словами он подал платье Алане.
      В сапфировых глазах вспыхнул дерзкий огонь.
      Алана швырнула платье на пол и наступила на него ногой. Ну и пусть он считает ее злюкой! Она нарочно старалась себя распалить, чтобы злость заглушила противоречивые чувства, которые обуревали ее в присутствии капитана Беллинджера.
      Из последних сил сдерживая гнев, Николас попытался ее урезонить:
      – Господи, ну как тебе объяснить?.. Пойми же, ты должна переодеться. Твой индейский костюм будет вызывать ненависть и презрение.
      Алана демонстративно пнула платье ногой еще раз.
      – Ах, так? – прошипел Николас и схватил девушку за плечи.
      Терпение его иссякло, он явно намеревался выполнить свою угрозу и собственноручно одеть ее. Поняв, что капитан больше не будет с ней церемониться, она торопливо наклонилась, подняла платье и попятилась.
      Алана была сейчас похожа на жалкого, испуганного воробушка. Гнев Николаса моментально угас. Он ведь не хотел ее обидеть, просто в отличие от нее слишком хорошо понимал, что после гибели Джорджа Кастера белые не могли спокойно видеть индейцев. И если бы в Сент-Луисе поняли, что Алана – наполовину индианка, ей бы не поздоровилось.
      Впрочем, Алане уже и без дополнительных объяснений стало ясно, что переодеться придется. Но как противно было ощущать свое бессилие перед этим зеленоглазым великаном! Похоже, он всерьез уверен, что может следить за каждым ее шагом! Ну ничего! Его торжество продлится недолго. Она убежит от него. Непременно убежит!
      Ненависть клокотала в груди, и, чтобы утихомирить ее, Алана прижала к груди руки, в которых было проклятое платье.
      Николас превратно истолковал ее жест и, решив, что она наконец покорилась, довольно кивнул.
      – Ладно, не буду тебе мешать, – сказал он, направляясь к двери. – Можешь положить свои пожитки в кожаный саквояж, который дал тебе Уилли. Но учти, через пять минут я за тобой вернусь. Кучер ждать не любит, мы должны быть на месте вовремя.
      Алана не шелохнулась, услышав его наставления. Николас махнул рукой и рассмеялся.
 
      – Да что с тобой разговаривать? Ведь ты не понимаешь меня. Пойду лучше поищу Чеппела. И угораздило же его исчезнуть в тот самый момент, когда он мне нужен позарез!
      Едва за капитаном Беллинджером затворилась дверь, Алана кинулась переодеваться. С непривычной застежкой пришлось повозиться – пальцы плохо ее слушались. Приведя себя в порядок, Алана погляделась в зеркало. Увы, в этом одеянии она выглядела ничуть не лучше. Худая, изможденная… противно смотреть!
      – С чего он взял, что меня можно принять за белую? – вслух произнесла Алана. Но еще удивительнее было то, что она сказала это по-английски, – впервые за много месяцев! Отныне ей придется разговаривать на языке своего отца.
      Но индейское платье она бросать не собирается! Этого от нее не добьются! Алана с нежностью провела рукой по мягкой замше, расшитой голубым и зеленым бисером. Это была единственная вещь, оставшаяся у нее в память о бабушке и Сером Соколе… Если б не бледнолицые, она была бы сейчас его женой…
      Как она могла подчиниться врагу? Почему он ей приказывает, а она покорно выполняет его требования?
      В груди опять вспыхнул мятежный огонь, но Алана поспешила взять себя в руки. Что делать, если пока сила на стороне капитана Беллинджера? Лучше его не дразнить, а то будет хуже. Действовать надо наверняка. Когда она будет уверена в победе, тогда и нужно будет поднимать бунт.
      Алана положила свое платье в саквояж и пошла к выходу.
      На пороге девушка остановилась и бросила прощальный взгляд на комнату, в которой провела последние три недели. Она уходила отсюда без сожаления, ведь здесь она чуть было не рассталась с жизнью. Капитан Беллинджер вырвал ее из когтей смерти, но она не собирается его за это благодарить! Она не просила ее спасать! Ей хотелось умереть, а он лишил ее возможности воссоединиться с родными. Так что благодарности капитан от нее не дождется!
      В коридоре Николас Беллинджер разговаривал с Уилли Чеппелом:
      – Я довезу девушку только до Сент-Луиса, а там, слава Богу, можно будет сбыть ее с рук.
      – Надеюсь, Энсон Кэлдвелл оценит по достоинству все, что вы для нее сделали, – пробормотал Уилли, попыхивая трубкой и лениво наблюдая за клубами дыма, поднимавшимися к потолку.
      Заметив стоявшую в дверях Алану, он улыбнулся ей и сказал по-шайенски:
      – Ты была очень больна, но теперь поправилась, Алана. Я желаю тебе счастливой жизни с твоим отцом.
      Алана в ответ сердито фыркнула и заявила:
      – Я не поеду к отцу!
      Она считала, что Уилли совершает предательство, отдавая ее во власть капитана, и ответила ему злобно, как заклятому врагу.
      Впрочем, Уилли не обиделся. Он добродушно расхохотался.
      – У тебя сильная воля, но не сильнее, чем у этого бледнолицего. – Уилли кивнул на Николаса. – Тебе с ним не справиться, малышка. Так что положись на него. Он знает, что для тебя лучше.
      – Благодарю за заботу, Уилли, но не надейся от меня избавиться. Скоро увидимся! – выпалила Алана и, гордо выпрямившись, прошествовала к выходу. Николас с любопытством покосился на агента.
      – О чем это вы говорили?
      В глазах Уилли плясали лукавые огоньки.
      – Это переводится так: девчонка задаст вам жару, капитан. За плутовкой нужен строжайший надзор, иначе она сбежит. Попомните мои слова, отдыхать в пути вам не придется.
      – Но надеюсь, в Сент-Луисе мне удастся от нее избавиться. Хотя… понятия не имею, как я буду с ней управляться в дороге…
      Уилли Чеппел дружески похлопал Николаса по спине:
      – Рад был с вами познакомиться, капитан. Буду весьма признателен, если вы мне напишете, чем завершилась ваша миссия. Меня ведь как-никак тоже волнует будущее этой юной леди.
      Мужчины пожали друг другу руки, и Николас вышел на мороз.
      Довольная тем, что они будут единственными пассажирами в дилижансе, Алана ждала его на крыльце. Может, судьба будет к ней милостива и удастся сбежать, когда капитан зазевается?
      Пользуясь тем, что кучера запрягают лошадей и не обращают на нее внимания, Алана обошла вокруг дилижанса, с интересом заглянула в окошко, провела пальцем по красной окантовке двери… И вдруг подумала, что, наверное, приятно прокатиться в такой роскоши!
      Сзади послышались шаги. Алана резко обернулась. Во взгляде капитана Беллинджера была подозрительность. Не успела она опомниться, как он открыл дверцу дилижанса и запихнул ее внутрь.
      Алана попыталась вскочить, но Николас уже сидел рядом. На его губах, как всегда, играла язвительная усмешка.
      Он бросил девушке шерстяное одеяло:
      – Возьми, будешь укрываться, пока мы не доедем до Сент-Луиса. А там я куплю тебе теплый плащ. После такой тяжелой болезни нужно одеваться потеплее, сейчас не лето.
      Алана надменно вскинула голову, но, поскольку в дилижансе и вправду было холодно, в одеяло все-таки закуталась.
      Когда дилижанс рывком тронулся с места, Николас снова обратился к своей подопечной:
      – Ну что, маленькая дикарка, ты готова к путешествию?
      Алане безумно хотелось заявить ему, что она никакая не дикарка, однако она предпочла промолчать и отвернулась, теша себя мыслями о мести. Ничего, не век ему над ней насмехаться!.. Алана представила себе, как она вонзает нож в бок капитану или сталкивает его со скалы, и довольно заулыбалась, предвкушая его страдания.
      Капитан Беллинджер словно прочитал ее мысли и сурово предупредил:
      – Смотри у меня! Чтобы без глупостей…
      И, положив ноги на противоположное сиденье, задремал.
      Алана же напряженно смотрела в окно и пыталась догадаться, в какой стороне ее родина. Поначалу она нисколько не сожалела о том, что покидает суровый край, где умерла ее бабушка. Алана тосковала по земле шайенов – по высоким соснам, по сочной луговой траве, по бурным рекам…
      Но чем дальше отъезжал дилижанс от резервации, тем острее становилось чувство утраты. Ведь в земле, которую она покидала, покоился прах Лазурного Цветка. И значит, нельзя сказать, что этот край совсем для нее чужой. Но если так, то зачем и куда ей стремиться?
      Впрочем, в одном Алана была твердо уверена: в мире капитана Беллинджера для нее места нет. Нет – и никогда не будет!
      Она покосилась на спящего Николаса. Загадочный человек… Почему он спас ей жизнь, если терпеть ее не может? После встречи с Николасом Беллинджером в ней что-то изменилось. Да… теперь, куда бы ни забросила ее судьба, она уже не будет прежней Аланой.
      Хотя… Что за глупости? С чего она это взяла?
      Девушка откинулась на спинку сиденья и смежила веки. Голова ее мерно покачивалась из стороны в сторону. Какое-то время Алана еще пыталась бороться с дремотой и навести порядок в путаных мыслях, но усталость взяла свое.
      Дилижанс быстро ехал вперед, но кучер вдруг отвлекся, и колесо угодило в большую рытвину. Дилижанс резко накренился, сонная Алана слетела со своего места и навалилась на Николаса Беллинджера.
      От неожиданности она так растерялась, что не могла даже пошевелиться. Сильные мужские руки обхватили ее и прижали к груди, да так крепко, что Алана услышала биение сердца Николаса и ощутила на своей щеке его жаркое дыхание. Лицо капитана было рядом с ее лицом. Алана не удержалась от соблазна и вновь заглянула в зеленые глаза, взгляд которых так смутил ее недавно. И тут же ею овладела какая-то странная истома. Она почувствовала, что слабеет, затрепетала, попыталась вспомнить Серого Сокола, но не смогла – зеленые глаза заслонили его образ.
      Алану и манила, и пугала близость Николаса. В полном смятении она рванулась прочь и… свалилась на пол!
      Николас весело рассмеялся и хотел помочь ей подняться, но Алана оттолкнула его руки.
      – Ладно, ладно, не бушуй, – еще громче расхохотался он. – Я больше до тебя и пальцем не дотронусь.
      Алана села на место, не спуская с капитана глаз. Она была потрясена и напугана своим неожиданным влечением к этому человеку. Зеленые глаза притягивали ее неудержимо. Что с ней стряслось? Почему она втайне желает положить голову на его плечо? Почему ей хочется, чтобы он ее успокаивал и баюкал, как маленькую?
      Опять не поняв ее смятения, Николас покачал головой.
      – Ах ты маленькая дикарка! Ты так меня ненавидишь, что готова вырвать мое сердце и скормить его стервятникам, да? Знаю, ты мне не доверяешь. Но отчего? Ты испытываешь такое сильное недоверие ко всем или только бледнолицым? Бедняжка! Тебе, наверное, много пришлось пережить. – В голосе Николаса слышалось искреннее сочувствие.
      Алана старалась пропускать его слова мимо ушей, но ей захотелось побольше узнать о Николасе Беллинджере. Какую жизнь он ведет в Виргинии? Кто его там ждет?
      А потом… потом ей пришел в голову совсем уж странный вопрос: какой женщине удастся растопить сердце капитана? При виде кого эти необыкновенные глаза засветятся любовью?
      Не в силах отвести взгляд от его сильных рук, Алана вдруг представила себе, как эти руки сжимают в объятиях женщину… Но устыдившись своих дерзких фантазий, поспешно отвернулась к окну. Позор… Какой позор! Что с ней творится? Неужели она уже забыла своего жениха?
      Отважный индеец пробудил в ее душе бурю чувств, и когда его убили, она была уверена, что эти чувства погибли вместе с ним. Оказалось, однако, что это не так, и Алана была этим потрясена.
      Как мог незнакомец возыметь над ней такую огромную власть? Мало того, что он властвует над ее поступками, так ему еще удалось стать хозяином ее мыслей!
      Алана сердито посмотрела на капитана, но он, судя по всему, потерял к ней интерес и вновь задремал, сдвинув фуражку на лоб.
      По ногам дуло. Алана зябко закуталась в одеяло.
      Как холодно!
      Она вспомнила давнишний разговор с бабушкой. У них в селении была старуха, которая с утра до вечера охала и жаловалась на жизнь. Когда Алана удивилась этому, Лазурный Цветок объяснила, что в душе у старухи вечная зима.
      Теперь, глядя на тусклый снег и голые деревья, с которых свисали сосульки, Алана с содроганием подумала, что она стала похожа на старую ворчунью, и неизвестно, вернется ли когда-нибудь в ее душу весна.

      Шecтepкa лошадей резво бежала по ровной дороге. Алана и капитан Беллинджер были в пути уже три дня. Два из них прошли относительно спокойно – враги не объявляли перемирия, но и от открытых выпадов воздерживались.
      Алана по-прежнему искала возможности сбежать, однако ей это не удавалось: капитан смотрел в оба.
      По вечерам, когда они останавливались на ночлег, Николас отводил Алану в ее комнату, откуда она не должна была выходить до отъезда. Утром капитан усаживал девушку в дилижанс – и путешествие возобновлялось. Казалось, ему не будет конца.
      Алана почувствовала на себе пристальный взгляд Николаса и припала к окну, чтобы не было соблазна бросить на него ответный взгляд.
      Николас молча разглядывал профиль индианки. Заходящее солнце отбрасывало на него розоватые отблески, и это было так красиво, что у капитана захватило дух.
      Он поспешил встряхнуться и сказал, обращаясь скорее к самому себе, а не к Алане:
      – Еще немного – и будет станция. Там мы и заночуем.
      Она повернула голову, и их глаза все-таки встретились. Но собрав все свои силы, Алана сумела вырваться из сладостного изумрудного плена и в который раз сказала себе, что этот человек не должен завладеть ее сердцем. Иначе – конец!
      Когда она отпрянула и пугливо съежилась, Николас тихонько рассмеялся:
      – А ты, оказывается, недурна собой, маленькая дикарка!
      Вскоре показалась станция. Дилижанс остановился возле длинного одноэтажного здания. Не дожидаясь посторонней помощи, Алана спрыгнула на землю и побежала к крыльцу.
      – Вам здесь понравится, капитан, – донесся до нее голос кучера. – У Бакнеров прекрасно кормят. Деликатесов, конечно, не будет, но еда вкусная.
      – Мы завтра рано выезжаем? – спросил Николас, гораздо больше озабоченный тем, чтобы они поскорее прибыли на место назначения.
      Кучер задумчиво погладил бороду.
      – Да как обычно, с первыми лучами солнца, капитан. Постарайтесь не опаздывать.
      Алана с опаской переступила порог почтовой станции. Чужая цивилизация обрушила на нее множество неизвестных вещей, назначение которых ей было непонятно, а непонятное часто пугает.
      Она внимательно осмотрела комнату. Взгляд ее задержался на красном абажуре, на ковре, постланном на полу у камина, на блестящих медных кастрюлях и сковородках, стоявших рядком у стены возле плиты.
      У нее возникло много вопросов, но она не осмеливалась задать их капитану, ведь он считал, что она не говорит по-английски, и пришлось бы признать, что она намеренно ввела его в заблуждение. Как же трудно было притворяться!
      Алана совсем сникла и готова была провалиться сквозь землю от стыда, когда Молли Бакнер по-матерински улыбнулась им. Она чем-то напомнила Алане бабушку – то ли лукавым прищуром глаз, то ли жилистыми руками, привыкшими к каждодневной тяжелой работе.
      – Как вы удачно приехали – я только что накрыла на стол, – улыбнулась миссис Бакнер, вытирая ладони о фартук. – Надеюсь, вы порядком проголодались в дороге? А то я люблю, когда у гостей хороший аппетит. Пойдемте в столовую. Мы с мужем, правда, давно поужинали, но вам составит компанию семейство Флеммингов. Это тоже мои постояльцы, они приехали прямо перед вами.
      Миссис Бакнер подвела Алану и Николаса к грубо обструганному деревянному столу, за которым уже сидели трое.
      – Вот, познакомьтесь с мистером и миссис Флемминг. Вместе со своей дочерью Грейс они едут в форт Юнион, – сказала Молли.
      Алану усадили между матерью и дочерью, а Николас сел напротив, рядом с мистером Флеммингом.
      Обменявшись любезностями с соседями по столу, Николас объяснил им, что Алана не говорит по-английски. Они тут же потеряли к ней интерес, и Алана смогла спокойно разглядеть своих новых знакомых.
      Добродушный мистер Флемминг напоминал шарик. Когда он смеялся, его тело мягко колыхалось. Миссис Флемминг являла собой полную противоположность мужу. Высокая, тощая, она наводила уныние одним своим видом. Злое выражение явно не красило ее лицо, на котором резко выделялся большой крючковатый нос. А вот дочь у такого чучела уродилась на удивление хорошенькой, мягкие каштановые волосы, карие, в тон волосам, глаза. И эти глаза кокетливо заблестели, едва мисс Флемминг посмотрела в сторону капитана Беллинджера!..
      Алана насупилась. Она неожиданно увидела капитана в ином свете, и нельзя было сказать, чтобы это зрелище ей понравилось. С хорошенькой Грейс Флемминг Николас был весьма любезен и обходителен.
      «Оказывается, он может быть таким, просто он не дает себе труда быть вежливым со мной, считая меня дикаркой», – с горечью подумала Алана и исподтишка посмотрела на Грейс, которая была ее ровесницей.
      Красивое желтое платье, нарядная шляпка… Да, такой красавицы она, пожалуй, еще не видела…
      Но тут подали еду, и ей стало не по себе: Алана в ужасе смотрела на столовые приборы – она понятия не имела, как ими пользоваться! Ее не успели этому научить, ведь в детстве, когда отец жил еще с ними, Алану кормили отдельно, а потом он уехал. Во время же путешествия с Николасом Алана, едва прибыв на почтовую станцию, уединялась в своей комнате и ужинала и завтракала отдельно от всех. Впервые оказавшись за столом с белыми людьми, она совершенно не знала, что делать.
      Девушка растерянно посмотрела на Николаса. Он ободряюще улыбнулся, угадав ее мысли, и взял в руки вилку, молчаливо приглашая Алану последовать его примеру.
      Она вдруг поняла, что почти ничего не знает о жизни белых людей, и растерялась еще больше; наблюдая, как Николас любезничает с Грейс Флемминг, Алана поймала себя на мысли, что хочет очутиться на ее месте. Но почему? Она ведь ненавидит капитана Беллинджера! Или… нет?
      И тут же последовало новое открытие: она боялась опозориться перед этими людьми!
      Однако разбираться в своих чувствах Алане было некогда, и она оставила это на потом, а сейчас стала усердно копировать каждое движение Грейс Флемминг. Получилось сносно. Во всяком случае, никто, кроме Николаса, не догадался, что она впервые держит в руках столовый нож и вилку. Ну, а Николас только иронически поднял брови.
      Алана так старательно копировала Грейс Флемминг, что почти не прикоснулась к еде и была рада, когда трапеза закончилась и все перешли в просторную гостиную.
      Мужчины заговорили о послевоенной разрухе, о разорении Юга.
      Грейс и ее мать сели к окошку с вышиванием.
      Алана быстро заметила, что Грейс Флемминг не сводит глаз с капитана Беллинджера: даже потупившись, она пристально наблюдала за ним из-под ресниц.
      А сколько уловок пускала в ход Грейс, чтобы привлечь внимание Николаса! Особенно забавляло Алану то, что стоило ему посмотреть в ее сторону, как Грейс начинала часто-часто хлопать ресницами и застенчиво улыбаться.
      Однако Николас, похоже, не замечал ее восхищения – он был увлечен рассуждениями о том, что люди, проигравшие войну, теряют уважение к себе.
      Наконец миссис Флемминг удалось вклиниться в мужской разговор.
      – И куда вы направляетесь, капитан Беллинджер? – осведомилась она.
      – Сначала в Вашингтон, а потом домой в Виргинию, – коротко ответил Николас.
      – О Боже! Что я слышу! – просияла миссис Флемминг. – Вы из Виргинии! – Однако вдруг ее лоб прорезала озабоченная морщина. – Да, но тогда почему на вас синий мундир? Неужели вы, южанин, сражались против своих земляков?
      – Я сражался во славу Юга, – тусклым, невыразительным голосом ответил Николас. – Но Конфедерации больше нет, миссис Флемминг. И вашингтонское правительство старается, чтобы мы снова стали единой страной. Видя его усилия, многие люди тоже начали стремиться к примирению.
      Миссис Флемминг возмущенно уставилась на него поверх очков:
      – Наверное, вы столь благодушны, потому что ваш дом не пострадал, капитан. А вот нам не повезло, наше поместье в Ричмонде сгорело. Сейчас его, правда, восстановили, но все уже не то… О былой роскоши пришлось позабыть. Мы, как и многие наши друзья, разорены, а это не располагает к легкому прощению обид.
      Николас смерил ее ледяным взглядом:
      – Что ж, мне, можно сказать, и вправду повезло, мадам. Хотя там, где я живу, свирепствовали пожары, наш дом почти не пострадал.
      – А вы случайно не из Ферфакса? – насторожилась миссис Флемминг.
      Николас кивнул, глаза его помрачнели – он уже знал, что последует за этим вопросом.
      – Неужели вы в родстве с Беллинджерами, которым принадлежит Беллинджер-Холл? – ахнула собеседница.
      – Да, миссис Флемминг, – подтвердил Николас, готовясь дать ей отпор. – Беллинджер-Холл – мой дом.
      – Боже мой! Беллинджеры… такое известное семейство! – пролепетала потрясенная миссис Флемминг. – Его так уважали… правда, потом… потом… – Она поперхнулась, покраснела и торопливо продолжила: – Капитан, я… мы… мы не верим сплетням, которые распускают про вашу семью. Ни единому слову!
      Николас промолчал, и миссис Флемминг с тайным злорадством выпалила:
      – Говорят, главу этого семейства расстреляли янки. Вроде бы однажды ночью он неожиданно вернулся домой и застал свою жену врасплох с офицером. Разъяренный изменой жены, Беллинджер убил наглого янки, и северяне его казнили.
      Глупая миссис Флемминг трещала как сорока, не замечая, что Николас страшно напряжен и что в глубине его зеленых глаз притаилась боль.
      «Что омрачило жизнь капитана? – тревожно гадала Алана. – О какой женщине они говорят? Почему ему так горько об этом слышать?»
      А миссис Флемминг продолжала тараторить:
      – Я лично считаю, что мистер Беллинджер имел полное право расправиться с этим янки, но его расстреляли. Расстреляли без суда и следствия! Послушайте, капитан… – Она даже рот разинула от любопытства. – Послушайте… а ведь казненный, наверное, был вашим близким родственником?
      Глаза Николаса давно превратились в две зеленые льдинки.
      – И весьма близким. То был мой отец. Что же касается правдивости этих слухов… видите ли, в жизни правда частенько смешивается с полуправдой. И люди обычно верят тому, чему им хочется верить.
      – Боже мой! Значит, эта женщина была вашей ма… – вырвалось у Грейс.
      – Хорошо, я согласна, семейные драмы всегда обрастают множеством домыслов, – не унималась миссис Флемминг. – Вот вы и расскажите нам, что же все-таки произошло! Какова настоящая правда?
      – Это зависит от того, чему вы склонны поверить, миссис Флемминг, – с горечью произнес Николас. – Ваша версия, конечно, сильно приукрашена. Но беда в том, что почти никто – и я в том числе – не знает правды, и можно лишь гадать, что именно произошло в роковую ночь.
      Мать и дочь были поражены. Николас усмехнулся:
      – Но боюсь, истинная правда ужаснула бы вас еще больше.
      Он был уверен, что разговор на этом прекратится, но миссис Флемминг не так-то легко было заставить отклониться от цели:
      – А ваша матушка по-прежнему обитает в Беллинджер-Холле, капитан? – с невинным видом поинтересовалась она.
      Столь наглое вмешательство в его личную жизнь возмутило Николаса, и он решительно отрезал:
      – Понятия не имею. После казни отца я дома не был.
      – Да уймитесь же вы! – не выдержал мистер Флемминг. – Что вы лезете не в свое дело? Зачем докучаете человеку сплетнями и досужими домыслами?
      Николас стиснул зубы.
      Алана могла лишь догадываться о том, что творилось в его душе.
      Грейс Флемминг неожиданно положила свою изящную ручку на руку Николаса и сочувственно прошептала:
      – Папа прав, капитан Беллинджер. Поверьте, мы с мамой не хотели пробуждать тягостные воспоминания.
      Но Николас не смягчился.
      – Не стоит беспокоиться, мисс Флемминг, – сухо произнес он. – С тех пор, как отец застрелил любовника моей матери, наша семья вызывает повышенный интерес у окружающих. Я к этому привык.
      Трудно было придумать более шокирующий ответ.
      В комнате воцарилось гнетущее молчание. Грейс Флемминг побледнела и отдернула руку, словно обжегшись.
      – Что за страшные вещи вы говорите, капитан!
      Миссис Флемминг сложила вышивание и встала:
      – Пора спать. Завтра будет тяжелый день.
      – Ну-у, давайте посидим еще немножко, мама, – взмолилась дочь.
      Момент первого потрясения прошел, и красивый гордый капитан еще больше заинтриговал охочую до мужского общества Грейс.
      – Неужели мы не можем поговорить о чем-нибудь более приятном, капитан Беллинджер? – с милой улыбкой спросила она.
      Николас мгновенно раскусил ее хитрость, тем более что это было несложно. Женщины – а они всегда вились вокруг него словно мухи – либо надоедали ему своей материнской заботой, либо старались изменить его к лучшему. Но сейчас капитану было безразлично, какие иллюзии питает на его счет Грейс Флемминг. Главное, что она была весьма недурна собой, а Николас ценил женскую красоту.
      – Что ж, можно побеседовать и на более приятные темы, но при одном условии: вопросы буду задавать я, – заявил капитан и ослепительно улыбнулся.
      – Ах, вот как? И что вас интересует? – к ужасу своих родителей, Грейс кокетничала напропалую.
      – Ну… например… почему вы очутились так далеко от дома, мисс Флемминг?
      Грейс просияла. На ее щеках появились прелестные ямочки.
      – О, мы едем в гости к моей сестре Франни. У ее мужа фактория возле форта Юнион. Признаюсь, мне уже надоело путешествовать, и я жду не дождусь, когда мы прибудем на место. Я так стосковалась по цивилизации! А тут еще эти индейцы… – Грейс брезгливо наморщила носик. – А что занесло вас в эту дикую глушь, капитан?
      – Я тут не по своей воле. Меня отправили сюда вместе с другими южанами, чтобы мы усмиряли индейцев. Насколько я понимаю, власти не знали, что с нами делать, и решили, что чем дальше нас заслать, тем им будет спокойней: – Николас покосился на Алану. – Правительство одним выстрелом убило двух зайцев: убрало с глаз долой бунтовщиков-южан и загнало в резервации бунтовщиков-индейцев. А то, что они там умирают с голоду, никого не волнует!
      – Похоже, вы сочувствуете этим дикарям, – хмыкнул мистер Флемминг. – Должен вам сказать, что наше семейство придерживается иной точки зрения. По мне, так лучше, чтоб они все передохли. Я, правда, и к полковнику Кастеру не питал особой симпатии, поскольку он янки, но и меня возмутило, что на него так коварно напали. Даже янки не заслуживал столь ужасной участи. Индейцы поступили бесчеловечно.
      – Но белые тоже не ангелы, – возразил Николас. – Я видел, как они обходились с индейцами. И потом, у меня есть веские основания считать, что нападение на Кастера было спровоцировано.
      Николас и сам не ожидал от себя такого!
      Алана впилась взглядом в его лицо, стараясь понять, правду он говорит или нет. Неужели капитан действительно сочувствует ее народу?
      Миссис Флемминг содрогнулась.
      – Брр… давайте больше не будем об индейцах, капитан! – попросила она и вкрадчиво поинтересовалась: – А… перейдя на сторону правительства, вы подписывали какие-нибудь бумаги, капитан? Я слышала, южан заставляют присягать на верность Соединенным Штатам…
      Она прекрасно понимала, что наступает на больную мозоль, и ее маленькие глазки опять злорадно вспыхнули.
      – Это был самый разумный выход, – отрезал Николас и, давая понять, что допрос окончен, отошел к камину.
      Алана тихо сидела, сложив руки на коленях, и всем своим видом старалась показать, что происходящее ее не интересует.
      Миссис Флемминг разочарованно вздохнула, пошарила глазами по гостиной, подыскивая новую мишень…
      Внезапно ее взгляд зацепился за молчаливую девушку, которая так отрешенно смотрела, как будто рядом с ней в комнате никого не было.
      – Хотела бы я знать, капитан Беллинджер, – миссис Флемминг повысила голос от возмущения, – как получилось, что столь юная особа путешествует одна, без родственников или хотя бы компаньонки?! Это же не принято!
      Алана и бровью не повела.
      Тогда миссис Флемминг постучала пальцем по ее плечу и спросила, медленно произнося каждый слог:
      – Где ва-ша ком-пань-он-ка?
      Видимо, она надеялась, что если говорить с расстановкой и громко, то до Аланы все-таки дойдет смысл вопроса.
      Взбешенная Алана резко дернула плечом, скидывая ее руку, и ринулась в комнату, которую отвела для нее Молли Бакнер.
      – Как она дурно воспитана, – прошипела миссис Флемминг. – Да я в жизни не видела ничего подобного! Это… это Бог знает что!
      Николас усмехнулся.
      – Не волнуйтесь понапрасну. Я же вас предупреждал, мисс Кэлдвелл не понимает английского.
      Миссис Флемминг вытаращила глаза, как будто услышала это впервые.
      – Но тогда ей тем более не следует ездить одной. Она что, жила среди варваров, которые и по-английски не говорят?
      – Вы недалеки от истины, – кивнул Николас. – Алана Кэлдвелл воспитывалась шайенами.
      От лица миссис Флемминг отлила кровь, а ее дочь ахнула и переспросила, словно не веря своим ушам:
      – Шайенами? Они что, ее похитили?
      – О нет. Просто… мисс Кэлдвелл – наполовину индианка. Ее мать была из этого племени, – пояснил капитан, наслаждаясь замешательством собеседниц.
      Грейс уставилась на дверь, за которой скрылась Алана.
      – Боже мой! – после долгого молчания простонала она, скривившись от отвращения. – Какой ужас! Да ее близко нельзя подпускать к приличным людям! Она… она ведь может прокрасться ночью в нашу спальню и перерезать нам горло!
      – Не понимаю, – нахмурилась миссис Флемминг, – как мог ее отец, белый человек, связаться с грязной индианкой?
      – Да ладно, чего вы взъелись на бедную девочку? – попытался урезонить жену и дочь мистер Флемминг. – Она и на индианку-то не похожа.
      – Послушайте, капитан, – подозрительно спросила миссис Флемминг, – а откуда вы знаете ее историю?
      Алана, которой все было слышно через тонкую перегородку, сердито сжала кулаки. Так и есть! Сейчас он поднимет ее на смех! Ну что за ужасный человек! Неужели ему доставляет удовольствие мучить и унижать беззащитных?
      – Мисс Кэлдвелл находится под моим покровительством, – спокойно ответил Николас.
      – То есть как? Вы хотите сказать, она… едет с вами? – в ужасе воскликнула миссис Флемминг, а Грейс тихо ойкнула.
      Николас раздраженно поморщился.
      – Да, я сопровождаю ее в Сент-Луис. Вы, должно быть, уже заметили, что у нас с мисс Кэлдвелл много общего. Мы с ней оба изгои, с той только разницей, что я достоин вашего презрения куда больше, нежели она, но почему-то со мной вы больше церемонитесь, – заявил Николас, и Алана вдруг поняла, что он вовсе не собирается ее позорить, а, наоборот, старается защитить и ради этого готов сам стать посмешищем.
      Но почему он так равнодушен к мнению окружающих? Почему так презирает их? Наверное, из-за того, что случилось с его родителями… Бедный… Пережить такое…
      Хотя… с какой стати его жалеть? Он не заслуживает жалости! Капитан – бледнолицый и, стало быть, ее враг!
      Алана прижалась лбом к окну. С ночного неба сыпались большие снежные хлопья. На душе у нее было тяжело. Да… не скоро она позабудет сегодняшнее унижение… Флемминги ругали шайенов, о которых наверняка знали только понаслышке, а она была вынуждена молча терпеть их поношения!
      Что ж, если так ведут себя все белые люди, то она тем более не желает иметь с ними ничего общего! Особенно с капитаном Беллинджером, который постоянно ранит ее своими дурацкими замечаниями.
      Приподняв подол, Алана посмотрела на свои ноги, обутые в мокасины, и пожалела, что согласилась снять индейское платье. Не надо было переодеваться. Тогда бы все понимали, что она горда своей принадлежностью к славному племени шайенов!
      Да-да, ей нечего стыдиться родственников. Во всяком случае, по линии матери.
      А вот с отцом посложнее… Она, мягко говоря, не уверена, что им или его детьми, обитающими в Виргинии, можно гордиться.

      Алана ворочалась с боку на бок на жесткой постели и никак не могла уснуть. Слишком многое не давало ей покоя…
      Промаявшись без сна, она встала и подошла к окну. Привыкшая к холоду, девушка задыхалась в жарко натопленном помещении. Быстро нащупав в темноте щеколду, Алана распахнула окно и с наслаждением набрала полную грудь свежего воздуха.
      Снегопад уже прекратился, на небе сияла луна. Судя по ее расположению, время близилось к полуночи. Тишина стояла такая, что даже слышно было, как в конюшне пофыркивают лошади. Потом с крыши упала маленькая сосулька, и на всю округу раздался звон.
      Алана с тоской подумала, что завтра утром ей опять придется терпеть в дилижансе соседство капитана Беллинджера. Но хотя бы этих противных Флеммингов рядом не будет – и то хорошо! Она вспомнила их обидные слова и зябко поежилась.
      Этим вечером Алана впервые поняла, что совершенно не готова к встрече с миром белых людей. Она не знает правил этого мира, не понимает причин многих поступков. Особенно ей было непонятно, почему белые люди такие жестокие. Вот хотя бы миссис Флемминг. С чего эта карга на нее взъелась? Чем она ей не угодила?
      А как странно ведет себя Грейс! Странно и глупо.
      Алана нахмурилась. Сама не понимая почему, она злилась на Николаса за то, что он поощрял дурацкое кокетство мисс Флемминг. Как это было нелепо! Нелепо и неискренне… То ли дело они с Серым Соколом! Объяснились друг другу в любви прямо, безо всяких там ужимок и хлопанья ресницами. В любви нужно быть честными и откровенными.
      Алане вдруг стало страшно. Знакомый мир, в котором она выросла, канул в небытие, а неведомое будущее казалось ужасным.
      Нет, нужно бежать! И быстро! А то можно и не найти дороги домой… Но где теперь ее дом? Куда она вернется? На пепелище? Утраченного не вернуть. После смерти бабушки и дедушки она уже ни в ком не обретет надежной защиты. И восторгов любви ей теперь не познать – Серый Сокол унес с собой в могилу ее надежды на счастье.
      Она одна… одна на свете… По щеке девушки побежала слеза.
      Неожиданный шум прервал ее горькие размышления. Алана отпрянула в тень и прислушалась. У кого-то под ногами захрустел снег. Интересно, кому это вздумалось прогуляться в столь поздний час?
      Перед окном появилась темная фигура. Алана затаила дыхание. О, да это Николас Беллинджер!
      Не подозревая, что она за ним наблюдает, Николас остановился прямо под окном Аланы и, прислонившись к стене, уставился в черную даль. Похоже, его тоже мучила бессонница.
      Алана вглядывалась в него, стараясь догадаться, о чем он думает. Наверное, воспоминания о родителях разбередили ему душу…
      Вдруг скрипнула входная дверь. Николас вздрогнул и повернулся на звук.
      – Капитан Беллинджер?! – послышался высокий голос Грейс Флемминг. – Ах, какой сюрприз! А я и не подозревала, что вы здесь. Я просто вышла подышать свежим воздухом.
      На лице Николаса промелькнула ироническая усмешка.
      – Вы бы отдохнули, мисс Флемминг. Вам предстоит завтра нелегкий путь.
      Грейс была с головы до ног закутана в теплый плащ – только нос торчал наружу.
      – Честно говоря, капитан, – призналась она, – я вышла сюда, заслышав ваши шаги. Мне нужно с вами поговорить.
      Грейс подошла к Николасу почти вплотную и, с обожанием глядя на него снизу вверх, прошептала:
      – Вас это удивляет?
      Николас долго молчал – Алане показалось, что он раздосадован, – а потом ответил:
      – У нас с вами могут быть большие неприятности, мисс Флемминг. Ваши родители вряд ли одобряют ночные рандеву. Идите к себе. Будем надеяться, что если вы поспешите вернуться, они не заметят вашей отлучки. Иначе нам с вами не поздоровится.
      Но Грейс положила руку на плечо Николасу и томно прошептала:
      – Нет… Я должна с вами поговорить! Должна… Капитан, я понимаю ваши чувства. Разговор в гостиной был вам крайне неприятен. Но я хочу, чтобы вы знали: мне нет дела до скандала, разыгравшегося вокруг ваших родителей. То, что они опозорили имя Беллинджеров, нисколько не умаляет вас в моих глазах.
      Николас отпрянул:
      – Вот как? Вы решили проявить великодушие? Но скажите на милость, чем я заслужил такую честь?
      – Мне кажется… вы… страдаете и вам нужна женщина, которая бы вас понимала, – жеманно произнесла Грейс, заинтригованная тем, что капитан так долго остается равнодушным к ее чарам.
      Николас схватил ее за плечи и притянул к себе.
      – Да? И вы видите себя в этой роли? – спросил он каким-то неестественным, деревянным голосом.
      – Я… я могла бы вас утешить, – вкрадчиво пояснила Грейс.
      – Я не ищу утешения в женских объятиях, – отрезал капитан.
      – Но я бы вас понимала! – продолжала навязываться мисс Флемминг.
      – Женщины всегда так говорят, – презрительно хмыкнул Николас. – Можете мне поверить, у меня богатый опыт. Но потом оказывается, что все это были только слова.
      – Но… я постараюсь! Я хочу вам помочь!
      – Мисс Флемминг, если б вы знали, что творится в моей душе, вы бы бежали от меня без оглядки.
      Грейс Флемминг откинула капюшон и кокетливо заявила, поправляя волосы:
      – Я вас не боюсь, капитан.
      Николас придвинулся ближе:
      – И очень зря.
      – Но почему? – еле слышно выдохнула она, и из ее рта вырвалось маленькое облачко пара.
      – А вот почему: я не доверяю женщинам. Мои увлечения мимолетны, я не способен на серьезные чувства, – Николас помолчал, давая Грейс возможность хорошенько обдумать его слова, и тихо спросил: – Вы меня поняли?
      – Н-не совсем… – пролепетала потрясенная его откровенностью Грейс.
      – Неужели? Но вы же обещали мне полное понимание, – засмеялся Николас.
      – Все равно я хочу быть с вами! – упрямо воскликнула Грейс и прильнула к его груди. – Когда я вас увидела, я сразу поняла, что вы удивительный, ни на кого не похожий! Я еще не знала вашей истории, а уже почувствовала это.
      – Но что же вас так волнует? – спросил Николас с таким видом, будто женщины каждый день вешаются ему на шею. – Вы заинтригованы скандальной известностью Беллинджеров или, может быть, вас привлекает мое богатство?
      – Нет, – тряхнула головой Грейс. – Мне нужны только вы. Я хочу вам помочь пережить эту страшную трагедию. Ведь смерть отца была для вас трагедией, да? Позвольте мне быть с вами рядом, Николас!
      – Все ясно, – хмыкнул капитан. – Решили проявить материнскую заботу? Так вот, запомните хорошенько, мисс, я в матери не нуждаюсь. С меня и одной матери хватит.
      Алана знала, что ей не следует подглядывать, но не могла заставить себя отвернуться. Приникнув к оконной раме, она завороженно смотрела на Грейс и на капитана. Со стороны было совершенно ясно, что Грейс балансирует на краю пропасти, однако сама мисс Флемминг, похоже, не замечала опасности.
      Она кокетливо надула губки и проворковала:
      – О нет, капитан, я не претендую на роль вашей матушки. Но зато могу развеять ваши горести.
      Николас порывисто обнял Грейс и припал к ее губам.
      Алана изумленно следила за ними, не понимая, что происходит. Она никогда раньше не видела такого, и этот обычай показался ей очень странным.
      Интересно, что бы ощутила она, если бы Николас прикоснулся губами к ее губам? Алана поднесла палец ко рту, но тут же отдернула руку, смущенная предположением, что прикосновения врага были бы ей, наверное, приятны.
      Николас отпустил мисс Флемминг. Она стояла, слегка пошатываясь, и глаза ее светились в темноте, как у кошки.
      – Я знала, что это случится, – прерывисто дыша, прошептала Грейс. – Надеюсь, теперь вы меня не оттолкнете?
      Но вместо нежных слов в ответ раздался презрительный смех.
      – Не обольщайтесь на мой счет, мисс. Мне от женщин нужно только одно, а это вряд ли придется вам по душе. Ладно, будем считать, что вы получили то, зачем явились сюда. А теперь – живо в постель! И благодарите судьбу, что вам удалось легко отделаться. Выбросьте глупые фантазии из головы, мисс Флемминг. Мне не нужна ваша помощь. Я сам разберусь, если будет нужно. – Произнеся эти жестокие слова, капитан отвернулся от Грейс, давая понять, что он уже позабыл о случившемся.
      Грейс попятилась:
      – Гадкий!.. Какой же вы гадкий! Вы… вы пытались меня обольстить, унизить! Я вас ненавижу! О, как я вас ненавижу!
      – Вот видите! – злорадно усмехнулся Николас. – А только что обожали. Как, право, непостоянно женское сердце! Теперь-то вы, надеюсь, понимаете, почему я не доверяю прекрасному полу?
      Грейс ахнула и убежала.
      Даже незнакомой с обычаями белых людей Алане было понятно, что мисс Флемминг страшно оскорблена. В сердце Аланы закралась жалость. Зачем Николас обидел девушку? Она, конечно, глупая, но все равно не следовало так над ней издеваться.
      – А ты, я вижу, тоже не спишь, Синеглазка? – внезапно раздался в тишине голос Николаса.
      Алана опешила. Как он мог угадать это имя? Ведь Синеглазкой называл ее дедушка!
      Николас подошел к окну и сочувственно произнес:
      – Наверное, мы с Грейс тебя разбудили, и ты стала свидетельницей небольшой драмы, разыгравшейся под окном.
      Значит, он понял, что она подслушала их разговор!
      Сейчас ей влетит…
      Алана виновато съежилась, но Николас не собирался ее ругать.
      – Это хорошо, что ты не понимаешь ни слова по-английски, Синеглазка, – проникновенно сказал он. – Никому другому я бы не признался, а тебе признаюсь: мне эти глупые особы проходу не дают. Одни хотят спасти мою душу, а другие – осчастливить. Как же они мне осточертели! Клянусь, еще не родилась та женщина, которая затащит меня под венец. И уж тем более тронет мое сердце!
      На лице Аланы не дрогнул ни один мускул.
      – Ох, и потрепали тебе нервы эти Флемминги, – продолжал Николас. – А все я виноват – подставил тебя под удар. Но что поделать? Меня такие ханжи приводят в бешенство, я становлюсь сам не свой, когда вижу их самодовольные физиономии и слышу напыщенные речи.
      Алана готова была сквозь землю провалиться от стыда за свое притворство.
      – Ты пока не подозреваешь, малютка, – вздохнул капитан, – но на свете много таких Флеммингов. И боюсь, в Ферфаксе с тобой обойдутся еще менее любезно.
      Алана содрогнулась от ужаса, однако Николас решил, что ей холодно, и поспешил прикрыть окно, сказав на прощание:
      – Ладно, будем надеяться, что твой отец не даст тебя в обиду. Ложись спать, Синеглазка, и пусть тебе приснится более счастливый мир, чем тот, в котором мы с тобой обретаемся…
      Алана легла в постель, но еще долго не могла уснуть, вспоминая сцену, невольной свидетельницей которой ей довелось стать. Особенно ее интересовало, почему Николас прикасался губами ко рту мисс Флемминг. Наверное, чтобы выразить свою нежность. Но тогда почему он потом грубо оттолкнул девушку?
      Алана тяжело вздохнула. Какие все-таки непонятные эти белые люди!
      Ей вдруг стало неуютно при мысли о том, что завтра придется провести целый день наедине с капитаном. С каждым днем он все больше завладевал ее мыслями, и это тревожило Алану.

      Звон колокольчиков, привязанных к хомутам почтовых лошадей, тонул в вое ветра. Повалил снег. Дилижанс раскачивался из стороны в сторону, словно пьяный.
      Алана съежилась под шерстяным одеялом. Она представила себе, каково сейчас кучерам, сидящим на козлах, и зажмурилась от ужаса. Брр… наверное, они совсем окоченели! Хоть бы поскорее добраться до станции…
      Девушка исподтишка поглядела на Николаса Беллинджера, уже давно погруженного в невеселые раздумья.
      После расставания с Флеммингами прошло три дня, и все это время Николас хандрил.
      «Он меня совсем не замечает», – с горечью подумала Алана, но поспешила напомнить себе, что ее это совершенно не волнует.
      Внезапно Николас оторвался от окна и повернулся к ней.
      – Должно быть, ты рассказала бы мне много интересного, если бы говорила по-английски, Синеглазка. Мы бы с тобой даже не заметили, как доехали бы до Сент-Луиса. Хотя… кто знает? – капитан иронически усмехнулся. – Может, ты тогда наскучила бы мне до смерти, как и все остальные женщины. А еще вероятней, ты принялась бы меня ругать на чем свет стоит. Ты ведь меня ненавидишь, да?
      Алана отвернулась.
      Ее отношение к капитану изменилось: она уже не считала его своим врагом. Когда и почему произошла эта перемена, Алана не заметила. Капитан совершенно не старался заслужить ее расположение, а уж с Грейс Флемминг он обошелся хуже некуда. И все-таки он заинтересовал Алану. Ей хотелось узнать о нем побольше. Резкий толчок прервал ход ее мыслей. Дилижанс внезапно остановился, и послышались сердитые голоса:
      – Эй, ты! Кидай сундук с деньгами вниз! Живо! И не вздумай стрелять, иначе тебе крышка!
      Николас сбросил шинель и схватился за кобуру, пристегнутую к поясу.
      – Проклятие! Разбойники!
      Выхватив пистолет, он велел Алане лечь на пол и, набросив ей на голову одеяло, приказал тоном, не терпящим возражений:
      – Лежи смирно!
      До Аланы донеслись звуки выстрелов. Кто-то чертыхнулся, снова послышались выстрелы… Затем раздались громкие стоны, и она поняла, что оба кучера ранены.
      Пахнуло холодом – это капитан Беллинджер открыл дверцу. Как только он спрыгнул на снег, Алана поднялась с пола и выглянула наружу. Николаса не было видно, но голос его слышался отчетливо. И звучал он очень даже грозно.
      – Бросайте оружие! Я кому сказал!
      Наверное, он взял нападавших на мушку.
      Алана осторожно вылезла из дилижанса и, обойдя его сзади, наткнулась на безжизненные тела. Кучера лежали на снегу, покрасневшем от крови, и их невидящие глаза были устремлены в небо.
      Неподалеку стояли, подняв руки, два разбойника. Николас держал их на прицеле. Нижняя часть лица у обоих бандитов была скрыта черными платками, что придавало им особенно зловещий вид.
      И вдруг Алана заметила, что к Николасу подкрадывается сзади вооруженный человек. Оказывается, разбойников было не двое, а трое! И этот третий целился Николасу в голову!
      – Капитан Беллинджер! – крикнула Алана. – Осторожно! Позади вас бандит!
      Николас обернулся, но разбойник успел выстрелить и попал в цель. Капитан покачнулся, уронил пистолет и рухнул на колени. Алана бросилась к нему. Николас горестно посмотрел на нее и упал без чувств на заснеженную землю.
      Позабыв про опасность, Алана схватила его за руку и облегченно вздохнула: жив! В груди юной индианки всколыхнулся гнев. Как посмели эти мерзавцы посягнуть на жизнь капитана Беллинджера!
      Она подобрала пистолет Николаса и спрятала его в складках платья. Николас застонал и приоткрыл глаза. На лице его застыло изумление.
      Разбойники между тем уже грабили дилижанс. На худышку Алану они не обращали внимания.
      – Сбросьте трупы со скалы и отправьте туда же дилижанс, – распорядился главарь. – Тогда их не скоро хватятся. Тем более что снег скоро заметет наши следы.
      Грабители поспешили исполнить его приказания.
      Но когда один из них попытался подступиться к Николасу, чтобы тоже сбросить его в пропасть, Алана наставила на него пистолет.
      – С остальными поступай, как знаешь, но его не трогай, – грозно сказала она. – Предупреждаю тебя, белый человек, я не промахнусь.
      Бандит остановился скорее от удивления, чем от испуга. Вот это да! Пигалица – а не боится! Что-то подсказало ему, что с ней шутки плохи. Он заколебался и вопросительно поглядел на главаря.
      – Оставь ее, – махнул рукой тот. – На что она нам? Ни кожи ни рожи. А пулю тратить на нее жалко. На таком морозе она и без нас долго не протянет. Вы лучше распрягите лошадей и займитесь дилижансом. Пора сматываться.
      – А с ним как быть? – разбойник кивнул на Николаса.
      – Пусть валяется. Все равно скоро подохнет. Однако Алана не спешила опускать пистолет. Грабители принялись за дело, и вскоре дилижанс прогрохотал по обледеневшему склону горы.
      На прощание главарь небрежно бросил Алане:
      – На твоем месте я бы пустил себе пулю в лоб, малышка. Ведь либо ты от холода околеешь, либо тебя волки загрызут. А еще, не приведи Господь, индейцы пожалуют!
      Он посмотрел на Николаса, который как раз в этот момент снова открыл глаза. Взгляды их скрестились.
      – Твой друг долго не протянет, крошка, – усмехнулся бандит. – Сам виноват – не надо было корчить из себя героя.
      – Оставь нас в покое, – сказала Алана, становясь между капитаном и его мучителем. – Уезжай. Мы обойдемся без твоих советов.
      Он пожал плечами и вскочил на лошадь. Вскоре все трое скрылись вдали со своей добычей.
      Алана облегченно вздохнула, хотя понимала, что надежды на спасение у них действительно маловато.
      Мороз крепчал. Откуда-то донесся волчий вой.
      «Далеко ли до ближайшей станции?» – подумала было Алана, но спохватилась: какая станция? Капитан Беллинджер все равно не дойдет, а она его не бросит. Ведь он спас ей жизнь. Если б он не выхаживал ее, то был бы уже в Вашингтоне, далеко от этих неприютных и опасных мест, и не валялся бы на промерзшей земле раненый и беспомощный.
      Николас попытался что-то сказать, но не смог. Глаза его затуманились, и он снова с тихим стоном впал в беспамятство.
      Алана постаралась представить себе, как бы поступила сейчас ее бабушка. Прежде всего она, наверное, позаботилась бы об убежище. И поскорее, времени терять нельзя – скоро стемнеет!
      Индейское воспитание сослужило ей хорошую службу. С детства наученная стойко переносить житейские трудности, Алана не мешкая принялась за дело. Оглядевшись, она решила, что самым лучшим пристанищем будет для них свалившийся в лощину дилижанс. Если, конечно, ей удастся перетащить туда капитана Беллинджера.
      Она осмотрела его рану. Могло быть и хуже: пуля угодила в плечо, а могла бы попасть и в сердце! Намокшая от крови рубаха задубела на морозе – судя по всему, холод остановил кровь. Что ж, выходит, хоть какая-то польза от этой стужи есть…
      Алана только сейчас заметила, что на ее плечи по-прежнему наброшено одеяло, и поспешила укрыть им Николаса.
      Но как же все-таки переправить его вниз? Она поглядела туда и увидела убитых кучеров у подножия горы. Но думать о них ей было некогда. Дилижанс, к счастью, при падении не перевернулся и даже не долетел до дна, а застрял в кустах где-то на полпути, однако это все равно было далеко.
      Алана опасливо ступила на склон. Скользко… И тут она заметила широкую доску, которая служила кучерам сиденьем. Доска отвалилась и лежала недалеко от Аланы. Пожалуй, ее можно будет использовать как санки! Да-да, решено! Она уложит на доску Николаса и осторожно свезет его вниз.
      Алана с трудом добралась до доски и с еще большим трудом вскарабкалась обратно наверх. Ноги скользили по льду, она несколько раз падала, но, упрямо стиснув зубы, поднималась и снова лезла вверх. Мороз крепчал, однако страх служил девушке надежной защитой от холода.
      Наконец до вершины горы остался всего один шаг. Алана занесла ногу и… поскользнувшись, полетела вниз!
      Пришлось начинать все сначала.
      Волки постепенно подбирались ближе: их вой звучал громче и грозней.
      Наконец-то Алана очутилась рядом с капитаном. Лицо его было почти таким же белым, как снег.
      – Помогите мне! – взмолилась Алана, стараясь положить его на доску. – Приподнимитесь немножко, вы такой тяжелый!
      Но капитан был по-прежнему без чувств. С невероятными усилиями Алане удалось наконец взгромоздить его на доску и пододвинуть к склону горы. Конечно, это будет рискованный спуск, но девушка предпочитала сломать себе шею и умереть мгновенной смертью, нежели быть растерзанной стаей волков. А они приближались. Алана обхватила Николаса, чтобы не дать ему упасть, и оттолкнулась от земли. Съехали самодельные санки благополучно, но в самом конце доска врезалась в бок дилижанса, а капитан Беллинджер и Алана свалились в снег. Вскочив, она в ужасе кинулась к капитану: вдруг его рана при падении открылась? Однако терять время на осмотр было нельзя, и девушка принялась затаскивать Николаса в дилижанс.
      Когда капитан наконец очутился внутри, Алана с изумлением обнаружила, какого же он все-таки огромного роста – длинные ноги никак не желали умещаться в тесном пространстве. Наконец и эта цель была достигнута!
      Но успокаиваться было пока рано. Разбойники забрали шинель Николаса, и Алана спрыгнула на снег, подбежала к свалившимся на землю дорожным сундукам и лихорадочно перерыла их, отбирая все мало-мальски теплые вещи. В кожаном чемоданчике лежали бинты, лекарства и какие-то блестящие инструменты. Девушка сообразила, что они тоже пригодятся, и прихватила чемоданчик с собой.
      Еле волоча ноги от усталости, она побрела к дилижансу. Капитана Беллинджера бил озноб. Алана укутала его шерстяными кофтами и поплотнее закрыла обе дверцы, радуясь, что они не только не отвалились при падении, но даже не покривились.
      Покончив с самыми неотложными делами, девушка села рядом с раненым и задумалась.
      Время близилось к вечеру, уже темнело. Скоро появятся волки…
      Алана вспомнила про пистолет капитана Беллинджера: если волки проломят дверцу и ворвутся внутрь, пистолет ей очень даже пригодится… Но, увы, пистолет валялся, наверное, где-то наверху у дороги.
      «Успею или не успею?» – гадала она, прислушиваясь к зловещему вою. Может, все-таки вскарабкаться на гору и поискать пистолет на снегу? Или не рисковать? Пистолет то ли найдется, то ли нет, а рану капитана необходимо обработать как можно быстрее… Ах, как же ей сейчас не хватает бабушкиных мудрых советов!..
      Алана торопливо осмотрела рану и, убедившись, что она не кровоточит, все-таки решила сбегать за оружием. Она понимала, что без нее капитан не выживет. Он был не в состоянии о себе позаботиться. Так что нужно быть предельно осторожной, иначе, если с ней что-нибудь случится, им обоим конец.
      Индейцы ценят хладнокровие и стараются воспитать эту черту в своих детях. Поэтому Алана не потеряла самообладания. Прислушиваясь к волчьему вою, будучи готова в любую минуту броситься наутек, она на этот раз удачно вскарабкалась на гору и тщательно обшарила каждую пядь земли, пока не нашла в снегу пистолет. А найдя его, помчалась вниз.
      И вовремя! Из ближнего леса выскочили волки! Звери и девушка наперегонки бежали по скользкому склону горы. Но Алана оказалась проворней и успела захлопнуть дверь перед рычащими тварями.
      Оконные стекла задребезжали – это волки набрасывались на дверь. Сжавшись в комочек, девушка дрожала от страха и мысленно уже готовилась к лютой смерти.
      Но дверь не поддавалась, и волкам вскоре надоело ее таранить. Они отбежали, Алана услышала смачный хруст. Ей чуть не стало дурно – она поняла, что звери пожирают трупы кучеров.
      И опять – в который уж раз за этот роковой день! – Алана запретила себе думать о страшном и занялась делом. Опустившись на колени подле Николаса, девушка разорвала окровавленную рубаху и постаралась осмотреть в сумерках его плечо. Рана опять кровоточила. Нужно срочно вынимать пулю! Спокойствие… только не волноваться! Алана достала из кожаного чемоданчика небольшой острый нож и, затаив дыхание, провела им по ране. Капитан по-прежнему лежал без сознания, но его лицо скривилось от боли. Алана закусила губу, полоснула сильнее, раздвинула края раны – и вынула пулю!
      Дома, в родном селении, у нее всегда были под рукой целебные травы, и ей не составило бы труда обработать рану Николаса, но теперь, глядя на склянки с незнакомыми лекарствами, Алана пришла в замешательство. Какое из них подойдет для Николаса? После долгого раздумья она остановила свой выбор на коричневой мази и, перевязав плечо раненого белоснежными бинтами, устало вздохнула. Она сделала все, что было в ее силах. Теперь оставалось только ждать и надеяться на лучшее.
      С того момента, как Алана вынула из раны пулю, прошло уже немало времени, а капитан даже не пошевелился. Это был тревожный признак.
      Алана прикоснулась пальцем к его губам. Нет… все-таки дышит!
      Она приложила руку к груди Николаса. Сердце билось слабо, но ровно. И на том спасибо!
      Теперь, когда все дела были позади, Алана смогла подумать о погибших кучерах и решила, что беднягам, пожалуй, повезло: им не пришлось умирать медленной смертью.
      Ночью капитана Беллинджера снова начал бить озноб. Алана легла рядом, согревая его своим телом. Ей и самой было холодно, но она переносила это спокойно, ведь ей уже не раз приходилось терпеть холод. Алану волновало только одно – удастся ли теперь ей вырвать капитана Николаса Беллинджера из когтей смерти, как недавно это удалось ему…
      Жизнь его висела на волоске, а в зловещей тьме свистел ледяной ветер и выли волки…

      Ночь тянулась бесконечно. Алана крепко прижималась к капитану Беллинджеру, и его близость не только согревала ее, но и придавала ей мужества. Особенно когда волки снова принимались с рычанием царапать когтями дилижанс.
      Однако в последний час их что-то не было слышно. Алана надеялась, что они, наконец, ушли на поиски более легкой добычи.
      Пистолет был у нее под рукой. Индейцы уважают волков, и Алана никогда не стала бы убивать их просто так, ради потехи, но сейчас речь шла о спасении ее собственной жизни и жизни капитана Беллинджера, поэтому она без колебаний пустила бы в ход оружие.
      Алана провела пальцем по обледеневшему стеклу. Если звери начнут ломиться в окно, оно не выдержит и расколется.
      Брр… Девушка содрогнулась и придвинулась к Николасу. Он застонал. Испугавшись, что она разбередила его рану, Алана отпрянула.
      – Где я? Черт побери, что произошло? – хрипло пробормотал Николас.
      – Вы в безопасности, капитан Беллинджер. Не волнуйтесь, спите спокойно, – Алана потрогала его пылающий лоб. – Вы ранены и должны поберечь силы.
      С непривычки она с трудом произносила английские слова.
      – Ты… кто? – Капитан пошарил в темноте рукой.
      – Я Алана. Алана! Помните? А теперь спите. Спите, а я буду вас охранять.
      Николас с трудом отделял сон от яви, в темноте все было таким призрачным… Потом он вдруг вспомнил про нападение разбойников и про то, как самоотверженно защищала его Алана Кэлдвелл.
      – Синеглазка… Это ты?
      – Да, – чуть слышно прошептала Алана. – А теперь засыпайте. Пожалуйста, засыпайте!
      Капитан глубоко вздохнул и забылся крепким сном. Он спокойно проспал всю ночь, и у Аланы даже зародилась надежда на его скорое выздоровление. Но на рассвете Николас вдруг начал бредить.
      – Проклятые янки! Зачем вы убили моего отца? Он не виноват! – бормотал капитан. – Вы казнили невиновного. Это моя мать… моя мать виновата…
      Алана, опасавшаяся, что если капитан будет метаться в бреду, его рана снова откроется, принялась уговаривать Николаса:
      – Подождите до завтра, капитан. Завтра вам будет лучше, и мы поговорим про ваших родителей. А сейчас спите.
      – Все женщины – хищницы. Коварные хищницы! Они норовят вырвать у мужчины сердце… Подлые предательницы!
      – Не думайте об этом, – умоляла Алана. – Вспомните что-нибудь хорошее. Что-нибудь из своего детства.
      Почувствовав на лбу прохладную руку, Николас постепенно успокоился. Страшные видения отступили…
      – Я поклялся, что не буду никого любить, – пробормотал он, уже засыпая, – и сдержу свою клятву!
      Алана осторожно обняла Николаса и прижалась щекой к его щеке:
      – Спите, капитан, спите. Утро вечера мудренее.
      Алана не знала, как долго она проспала, но когда она открыла глаза, в заиндевевшее окно уже просачивался дневной свет.
      Николас еще не очнулся от забытья. Алана с тревогой вгляделась в его черты и облегченно вздохнула. Жар спал, капитан дышал ровно и глубоко.
      Теперь предстояло осторожно встать, не разбудив раненого. Задача не из легких, ведь Николас навалился на нее всем телом, и вдобавок нужно незаметно вынуть руку у него из-под головы! Ни в коем случае нельзя его разбудить, он с таким трудом уснул!
      Алана медленно высвободилась, но встала не сразу – все не могла оторвать глаз от лица Николаса. Какой же он все-таки мужественный! Квадратная челюсть – признак волевого характера, жесткая и в то же время волнующая линия губ… Смелый, решительный – словом, настоящий мужчина! Даже длинные шелковистые ресницы не умаляют его мужественности.
      Алана впервые в жизни лежала рядом с мужчиной. С Серым Соколом она и то не позволила себе такой вольности. Девушка покраснела, но не отвела взгляд.
      Как интересно! У него на подбородке щетина! У индейцев такого не бывает… Нет, конечно, она видела бородатых мужчин – в их края забредали белые охотники, но они не в счет, она их и за людей-то не считала… Алана потрогала щетину пальцем. Немножко колется, но ничего, даже приятно…
      Окончательно осмелев, девушка провела пальцем по губам капитана. А что, если, когда он проснется, наклониться и прижаться к его рту губами? Как он прижимался к губам Грейс Флемминг… Однако, подумав, Алана решила не рисковать.
      Она захотела проверить, не промокли ли бинты на ране Николаса. Они были в порядке. Взгляд девушки скользнул по перевязанному плечу молодого человека и уткнулся в грудь, поросшую курчавыми темными волосами.
      Алана ахнула от изумления. Вот это да! А она и не знала, что у белых мужчин на груди растут волосы, у индейцев такого не бывает. Она с любопытством потрогала мягкую поросль на его груди.
      Но тут Николас пошевелился, и Алана испуганно отпрянула: вдруг он откроет глаза и удивится – что это она на него так уставилась?
      К счастью, капитан не проснулся. Алана снова заботливо укутала его одеялом. Прядь волос упала Николасу на лоб. Девушке очень хотелось ее поправить, однако она все-таки удержалась от соблазна.
      Ругая себя за бесцельную трату драгоценного времени, Алана встала, взяла пистолет – без оружия выходить из дилижанса было бы опрометчиво – и посмотрела в окно. Волков не было видно. Девушка натянула теплую кофту, приоткрыла дверцу и с наслаждением набрала полную грудь свежего утреннего воздуха. На небе не было ни облачка.
      Ноги Аланы по щиколотку утопали в пушистом снегу, и она порадовалась, что, переодеваясь в платье белых женщин, не пожелала снять мокасины, которые доходили ей до колен.
      Теперь важнее всего раздобыть еду. Впрочем, это не составит труда – ее же с детства приучили охотиться.
      Но хотя у Аланы был пистолет, она решила воздержаться от стрельбы: пули еще могут пригодиться! Да и не стоит привлекать внимание. Неизвестно, как настроены по отношению к шайенам местные индейцы. Вполне вероятно, что это враги. Дедушка советовал ей в подобных случаях не рисковать, и Алана твердо усвоила его мудрые наставления.
      Солнце припекало почти по-весеннему. Алана увидела неподалеку речушку и направилась туда, зная, что дичь легче всего поймать на водопое – томимые жаждой звери, бывает, увлекаются и теряют осторожность.
      Греясь в лучах яркого солнца, она впервые после смерти Серого Сокола ощутила нечто похожее на счастье. Она уже не тревожилась за жизнь капитана Беллинджера – он явно шел на поправку. Ну, а то, что капитану пока не удалось привезти ее к отцу, Алану совершенно не огорчало.
      Она притаилась за деревом в ожидании добычи. Быстрое течение увлекало за собой небольшие льдины. Юная охотница прижалась к стволу, держа наготове камень, и, вспомнив уроки, полученные от сородичей-индейцев, приготовилась терпеливо ждать.
      Прошло не так много времени, и показался будущий завтрак: на берег выпрыгнул белохвостый кролик. Алана занесла руку и тщательно прицелилась…
      Вернувшись в дилижанс, девушка обнаружила, что капитан Беллинджер пытается встать.
      – Черт побери! – проворчал он и, чтобы не упасть, вцепился в спинку кожаного сиденья. – Ты где пропадала? Неужели тебе не приходило в голову, что мне может понадобиться твоя помощь?
      На самом деле капитан был так раздражен потому, что очень волновался за Алану, однако признаться в этом ему не позволяла гордость.
      – Почему не приходило? Приходило! – откликнулась Алана, показывая ему кролика. – И я даже предположила, что вы можете проголодаться.
      – Да, я голоден, как волк, – кивнул Николас и замер, осекшись. – Так мне не приснилось? Ты и вправду говоришь по-английски?
      Алана смутилась.
      – Да. Если честно, то я заговорила на нем раньше, чем на шайенском.
      – Могла бы меня предупредить, – насупился Николас, судорожно припоминая, не сказал ли он в присутствии Аланы чего-нибудь непозволительного. – Зачем было это скрывать?
      – Вы считали меня дикаркой, – пожала плечами Алана. – И, по-моему, вам было приятно чувствовать себя по сравнению со мной образованным джентльменом. Вот я и решила вас не разочаровывать.
      – О Боже! – простонал Николас. – Как же ты похожа на отца! Он тоже имеет привычку переворачивать все с ног на голову и, даже когда кругом не прав, упорно доказывает свою правоту.
      – А разве я пытаюсь поставить все с ног на голову? – прищурилась Алана.
      – А то нет? – усмехнулся капитан. – Ты вообще на него похожа: та же посадка головы, такая же гордая осанка. Энсон, как и ты, безумно самоуверен и никогда не теряется в разговоре.
      – Как вы можете судить обо мне? – поджала губы Алана. – Вы меня совсем не знаете. И… я вовсе не желаю быть похожей на Энсона Кэлдвелла!
      – Тут уж ничего не поделаешь, дорогая. С природой не поспоришь.
      – Нет, вы меня совсем не знаете, – упрямо повторила девушка.
      Николас задумчиво посмотрел в окошко дилижанса на склон горы.
      – Возможно, но пока мы отсюда выберемся, я успею познакомиться с тобой поближе, Синеглазка. Боюсь, что у нас впереди еще много времени.
      Алана вынула из-за голенища мокасин нож и принялась ловко освежевывать кроличью тушку. На Николаса это произвело неизгладимое впечатление: ни одна из его знакомых женщин не была на такое способна.
      – А мне говорили, что я похожа на мать! – заявила после долгой паузы Алана.
      – Может быть, но глаза у тебя синие, как у отца.
      Алана сердито отвернулась, давая понять, что разговор ей неприятен. Она не желала иметь ничего общего с человеком, который после маминой смерти бросил ее на произвол судьбы.
      Николас помялся, не зная, как к ней подступиться, и куда-то ушел. Он был еще очень слаб, но Алана не стала предлагать ему свою помощь, понимая, что для гордого мужчины зависимость от женщины – страшное унижение.
      Содрав с убитого зверька шкурку, Алана развела рядом с дилижансом костер и принялась поджаривать кролика на деревянном вертеле.
      Вскоре капитан вернулся. Он был очень бледен и пошатывался от слабости, однако это не помешало ему побриться и привести себя в порядок.
      Когда его тень упала на лицо девушки, она почему-то до того разволновалась, что ее рука, державшая вертел, задрожала.
      – Чертовски здорово пахнет! – Николас улыбался, опускаясь на большой валун и приваливаясь спиной к дереву.
      – Моя бабушка начинила бы кролика сухими ягодами, завернутыми в листья, и поджарила бы его на углях, – сказала Алана. – Но, увы, здесь это невозможно.
      – Ты тоскуешь по бабушке, да?
      Алана отвела взгляд.
      – Вам, наверное, покажется странным, но я стараюсь не вспоминать о прошлом. Это слишком тяжело. Если бы не война, все было бы по-другому…
      – Какая война? – удивился Николас. Взгляд Аланы мгновенно стал колючим.
      – Ах да, я забыла! Вы же белый, а белые назвали это резней… Интересно, а если бы победили вы, как бы это называлось? Вы предпочли бы говорить о победоносной войне?
      – Насколько я знаю людей в Вашингтоне, они предпочли бы последнее, – медленно произнес Николас и, посмотрев на Алану в упор, спросил: – Ты кого-нибудь потеряла в этой… войне?
      Глаза девушки лихорадочно заблестели.
      – Да! В тот страшный день рухнул весь мой мир. И это непоправимо.
      – Кого ты потеряла? – с каким-то странным волнением спросил Николас. Он и сам не понимал, почему ему так важно это узнать.
      Алана заколебалась. С одной стороны, Николас был белым, а следовательно, врагом, а с другой, – ей необходимо было с кем-нибудь поделиться своим горем. Она не могла больше носить эту боль в себе!
      – Уже после войны я потеряла дедушку, который был для нас воплощением мудрости и благородства, – тихо промолвила она, в конце концов решив, что мертвые не обидятся на нее, если она расскажет Николасу о разыгравшейся трагедии. – А на войне… на войне погиб Серый Сокол.
      При упоминании о женихе в глазах Аланы засветилась нежность. И тут же в ее мозгу, словно молния, промелькнула страшная мысль. А что, если…
      – Капитан, вы… были на этой войне? – с дрожью в голосе спросила она.
      Печаль Аланы камнем легла на сердце Николаса, ему было безмерно жаль худенькую, хрупкую девушку, которой в самом начале жизни пришлось пережить столько горя.
      – Нет, Синеглазка, – покачал он головой. – Я не имею никакого отношения к этой войне. Моя война – как, впрочем, и твоя – проиграна. Мы с тобой оба побежденные.

      Николас незаметно наблюдал за Аланой, вновь занявшейся приготовлением пищи, пытаясь представить себе, какие воспоминания всколыхнул в ее памяти их печальный разговор. Отчего-то ему не давали покоя мысли о Сером Соколе. Кто он и кем приходился Алане?
      – Во время гражданской войны погибли тысячи мужчин. Чьи-то мужья, отцы, сыновья. Многие южанки поняли бы тебя, Алана, – осторожно промолвил капитан. – Им тоже знакома горечь утраты.
      – Наверное, – пожала плечами Алана, и ее изможденное лицо исказилось от боли. – Но мне от этого не легче. Я не могу примириться с мыслью, что я осталась жива, а Серый Сокол – нет.
      – Этот человек был твоим женихом или мужем?
      – Мы… мы должны были пожениться. Он заплатил за меня выкуп – двадцать коней – и построил для нас хижину. – К глазам Аланы подступили слезы. – Но в тот день, когда я должна была стать его женой, Серый Сокол погиб… Мне говорили, он отважно сражался и… перед смертью думал обо мне, – еле слышно добавила она.
      Николаса охватили противоречивые чувства. Ему и жалко было Алану, и почему-то неприятно представлять ее себе рядом с бравым индейским воином…
      – Серому Соколу повезло, у него была любящая невеста. Когда я умру, мою смерть некому будет оплакать, – тихо сказал он.
      Алана вспыхнула.
      – Вам, мужчинам, лишь бы воевать! Вы так спокойно относитесь к смерти! Признайтесь, это вы виноваты в его гибели? Да?
      – Нет, Синеглазка. Я же тебе говорил, меня не было на этой войне.
      – Но там были ваши соотечественники!
      – Ты несправедлива ко мне. Я же не виню тебя в том, что индейцы убили Джорджа Кастера.
      Глаза девушки потемнели от ненависти:
      – Он заслуживал смерти!
      Видя, что разговор ранит ее, Николас решил сменить тему:
      – Синеглазка, а почему ты притворялась, будто не знаешь английского?
      – Я… я плохо к вам относилась и не хотела с вами разговаривать, – призналась девушка. – В моем сердце не было места ни для чего, кроме ненависти. Мне хотелось только умереть.
      – Понятно, – произнес после долгой паузы Николас. – Что ж, ты имеешь основания не доверять белым людям. Они причинили тебе слишком много зла.
      – Во всяком случае, своему отцу я не доверяю, – с вызовом сказала Алана. – С чего это он вдруг решил обо мне позаботиться? Столько лет я была ему безразлична, а тут… Лучше бы он вовремя подумал о моей маме и бабушке!
      Николас не знал, что возразить на это, и снова увел разговор в сторону:
      – Ты великолепно говоришь по-английски. Гораздо лучше, чем многие мои знакомые.
      Алана явно была довольна его похвалой.
      – Отец требовал, чтобы я в совершенстве овладела вашим языком, – объяснила она. – Когда он бросил нас с мамой и отправился на войну, меня устроили в школу, где учились дети офицеров. Мне там понравилось… Тогда я очень хотела побольше узнать о вашем мире, старалась угодить отцу. А теперь… теперь я не собираюсь никому угождать! Я буду жить так, как мне хочется. – Алана надолго умолкла, глядя вдаль. – Вождь нашего племени – я доводилась ему внучатой племянницей – просил меня быть переводчицей, когда к нам заходили белые люди. Но в основном это были люди неграмотные, простые охотники. Я знала английский куда лучше, чем они. – Теперь в усмешке девушки сквозило торжество. – Белых людей страшно бесило, когда им приходилось просить меня, чтобы я объяснила значение какого-нибудь английского слова, которое они не понимали. А я была счастлива показать им свое превосходство, и вскоре для меня это стало игрой. Я специально заучивала редкие слова, чтобы потом вставить их в разговоре.
      – Представляю, как твоя эрудиция изумляла бедняг! – от души рассмеялся Николас.
      – Но не надейтесь, – насупилась Алана, – я не испытываю благодарности к отцу за то, что он научил меня говорить по-английски. Мне это совершенно не нужно!
      – Но ты должна быть благодарна ему за то, что он дал тебе жизнь.
      – Жизнь, в которой было столько страданий… За что мне его благодарить? А вы… признайтесь, разве вы никогда не проклинали своего отца за то, что в минуту слабости он поддался естественному влечению, результатом которого было ваше появление на свет?
      Николас подумал, что слова она, конечно, выбирает умные и правильные, однако мыслит совершенно не так, как белые люди. Он представил себе, какое впечатление произведут речи этой маленькой индианки на хозяев мирных виргинских гостиных, и ему пришло на ум сравнение с шаровой молнией. Да, пожалуй, виргинцы будут взирать на нее с не меньшим ужасом!
      В глазах Николаса вспыхнули веселые огоньки. Алана ему положительно нравилась!
      – А ведь ты права, плутовка! – воскликнул он. – Сколько раз я жалел о том, что родился!
      – Вот видите! – сказала Алана. – Стало быть, и мне не за что благодарить Энсона Кэлдвелла.
      – Железная логика, – пробормотал Николас. – Если ты всегда рассуждаешь так убедительно, я не удивлюсь, что все мужчины в вашей деревне плясали под твою дудку. В сочетании с красотой ум женщины действует убийственно.
      – Издеваетесь? – вскинула голову Алана. – Я прекрасно знаю, какого вы мнения о моей внешности. Но уверяю вас, что это мнение разделяют не все. За меня сваталось очень много юношей.
      – Ты слышала мой разговор с Уилли Чеппелом? – смутился Николас.
      – Да. И надо сказать, вы отзывались обо мне весьма нелестно. Впрочем, ваше мнение меня не интересует! – презрительно заявила Алана.
      – Однако я все равно хочу перед тобой извиниться, Синеглазка. Извиниться и сказать, что на самом деле я так не думаю. Просто я был раздосадован, что из-за тебя мне придется задержаться, и со злости молол языком черт-те что.
      Алане очень хотелось спросить, по-прежнему ли Николас считает ее жалкой дурнушкой, но она не осмелилась: вдруг он скажет «да»?
      Вместо этого она сердито повторила:
      – Мне безразлично ваше мнение!
      – И тем не менее я его выскажу: ты удивительная, необыкновенная девушка.
      Алана сосредоточенно разглядывала поджарившегося кролика.
      – Считайте как хотите. Мне все равно.
      Николас улыбнулся.
      – По-моему, я забыл поблагодарить тебя за то, что ты спасла мне жизнь. Спасибо, Алана! Если б не ты, я был бы уже покойником.
      – Не стоит благодарности, белый человек. Мы квиты – я ведь тоже обязана вам жизнью.
      – Славно сказано! Впрочем, noblesse oblige, мисс Кэлдвелл, – пробормотал Николас.
      – Что это значит? – подняла брови Алана. – Я не понимаю.
      – Положение обязывает.
      – Все равно непонятно.
      – Уилли сказал, что ты индейская принцесса.
      – Да.
      – Ну вот! – усмехнулся Николас. – Потому я и говорю: положение обязывает.
      Однако Алана так и не поняла, воспринимать это как комплимент или как издевку. Она склонялась к тому, что Николас над ней подтрунивает, он ведь неодобрительно отзывался о женщинах… А впрочем, какая ей разница? Пусть думает что хочет. Ей все равно!
      Но на самом-то деле ее волновало мнение капитана Беллинджера, и даже очень!
      – И все-таки спасибо за то, что ты спасла меня, Синеглазка. – Голос Николаса стал неожиданно бархатистым, обволакивающим.
      Алана нравилась ему все больше и больше. Конечно, красоты он в ней по-прежнему не видел, но обаяния ей было не занимать. Да и за словом в карман она не лезла. С ней, в отличие от других женщин, ему совершенно не было скучно. Уже одно это казалось Николасу чудом.
      – Капитан Беллинджер, – холодно произнесла Алана, – насколько я могу судить, вы не цените свою жизнь. За что же в таком случае меня благодарить?
      – Мда… А ведь ты снова права. – Николаса привела в изумление проницательность Аланы.
      Действительно, он свою жизнь ни в грош не ставил. В отряде, которым командовал Николас, его считали отчаянным смельчаком, тогда как он бросался навстречу опасности лишь потому, что жизнь ему была не мила. Для человека знатного происхождения позор непереносим. А на имени Беллинджеров лежало несмываемое пятно позора.
      Капитан смерил пристальным взглядом свою юную собеседницу. А она сущий ребенок, хотя чуть было не стала чьей-то женой… Неужели в так называемом цивилизованном мире она быстро лишится непосредственности и превратится в расчетливую светскую даму? Это было бы жалко.
      Растрепанная, в рваном платье – ни дать ни взять индейская Золушка. Худенькое личико кажется еще бледнее на фоне иссиня-черных волос… Ох, не выдержать этой крошке в мире надутых снобов! Николас был почти уверен, что встреча с Энсоном Кэлдвеллом и его детьми не сулит Алане ничего хорошего.
      Но что толку было застревать на печальных мыслях?
      – Ты до вечера собираешься жарить своего кролика, Синеглазка? – с нарочитой беспечностью поинтересовался Николас. – По-моему, он давно готов.
      Лицо Аланы озарила улыбка. Николас вдруг сообразил, что чуть ли не впервые видит, как она улыбается.
      – Вы будете есть по-индейски? – лукаво спросила она. – Или белым людям всегда необходимы столовые приборы?
      – Тебя, вероятно, удивит, но солдаты часто едят руками, – невозмутимо ответил Николас и, превозмогая боль в плече, потянулся к вертелу.
      Немного охладив мясо на снегу, он разломил тушку и протянул половину Алане.
      Однако она не торопилась приступать к еде, а выжидающе смотрела на него. Николас хохотнул и вонзил крепкие белые зубы в кроличье мясо.
      – Ну как? Ты одобряешь такие манеры, принцессочка?
      Алана подумала, что Грейс Флемминг, наверное, никогда в жизни не ела руками. И у нее тоскливо защемило сердце. Ей стало очень обидно, что капитан Беллинджер не оказывает ей таких же знаков внимания, как той глупой кокетке. А стоило Алане вспомнить, как он прижимался губами ко рту девушки, и она почувствовала, что совсем теряет волю… Почему ей так неудержимо хочется ощутить вкус его губ?
      Но в следующий миг Алана уже устыдилась своих мыслей. Она ведь предает память Серого Сокола! Серый Сокол был ее единственной любовью. И другой никогда не будет! Почему же она порой забывает об этом? Что с ней стряслось?
      Неожиданно капитан побледнел и схватился за раненое плечо.
      Алана всполошилась. Любовный вздор моментально вылетел у нее из головы.
      – Что, болит?
      – Еще как! – простонал Николас, но, заметив испуг девушки, постарался улыбнуться. – Хорошо, что ты меня заштопала, Синеглазка. Надеюсь, пулю ты не забыла вынуть?
      – Нет, конечно, – не поддержав его шутливого тона, ответила Алана. – Пришлось повозиться – пуля сидела очень глубоко. Честно говоря, вам повезло, капитан. Рана могла оказаться гораздо серьезней.
      – За это я тоже должен сказать спасибо тебе, Синеглазка. Если бы ты меня не окликнула, неизвестно, чем бы дело кончилось.
      Алана пожала плечами, словно речь шла о сущем пустяке, и, доев мясо, тщательно помыла руки снегом.
      – Как, по-вашему, нас будут искать? – стараясь скрыть волнение, спросила она.
      Увы, Николас не мог ее обнадежить.
      – Будут, но не сейчас. Нас хватятся только через несколько дней и вряд ли найдут – следы давно замела вьюга. – Беллинджер вспомнил про трупы кучеров и оглянулся по сторонам. – Нужно похоронить мистера Хардена и мистера Янса.
      Алана содрогнулась.
      – Поздно. Вчера здесь рыскала стая волков.
      Николас зябко поежился, понимая, что стоит за этими словами.
      – И все же надо закопать хотя бы останки.
      – Но вы еще слишком слабы, ваша рана может открыться! – запротестовала Алана.
      Капитан с трудом встал и решительно произнес:
      – Не отходи далеко от дилижанса. Я скоро приду.
      – Вы упрямец, капитан Беллинджер! – крикнула ему вслед Алана. – Учтите, я не буду снова возиться с вашей раной, если она откроется.
      – Непременно учту, Синеглазка, – рассмеялся капитан.
      Алана сердито махнула рукой и пошла за хворостом. Она старалась выбрать сучья посуше, чтобы на дым не явились непрошеные гости.
      Вернувшись с охапкой веток, девушка услышала стук и поняла, что капитан Беллинджер обнаружил останки двух белых людей и предает их земле.
      «Как же все-таки непрочна и ненадежна человеческая жизнь, – грустно размышляла Алана. – В любой момент может прерваться, словно тонюсенькая ниточка…»
      Если бы счастье от нее не отвернулось, она была бы уже женой Серого Сокола и, может быть, даже родила от него ребенка…
      При мысли об этом Алане стало совсем тоскливо, и она заплакала.

      Вернувшись, Николас ни словом не обмолвился о той страшной миссии, которую ему пришлось выполнить. Алана не стала его расспрашивать, зато попыталась выяснить, как он себя чувствует, – она всерьез опасалась, что рана Николаса откроется. Однако капитан в ответ только отмахивался.
      Примерно в полдень он заявил, что настала его очередь обеспечивать их пищей, и скрылся в кустах. День уже клонился к закату, а капитан все не появлялся, и Алана начала беспокоиться.
      Постепенно тревога сменилась злостью. Куда он запропастился? Неужели не понимает, что она будет за него волноваться? А вдруг… вдруг волки вернулись сюда и учуяли его запах? Ой… а он, как назло, без оружия – он ведь оставил пистолет ей…
      – У индейца бы хватило ума понять, что после огнестрельного ранения нужно как следует отлежаться! – с досадой воскликнула Алана. – Бледнолицый глуп, как малое дитя! И, как дитя, ни о ком не думает. Да… пожалуй, придется отправиться на его поиски…
      Но, поразмыслив, она решила еще немного подождать. Вдруг он все-таки появится?
      На небе сгущались тучи.
      «Вечером опять будет метель, – озабоченно подумала Алана. – Только бы капитан не заблудился в лесу!»
      Чтобы отвлечься, она принялась рыться в сундуках, отбирая вещи, которые могли им пригодиться. Неизвестно, сколько времени придется проторчать здесь, пока не подоспеет помощь! А жизнь-то идет своим чередом, нужно потихоньку обустраиваться.
      Алана торжествующе выудила из вороха тряпок кусок мыла и расческу. Потом обнаружила нож и два одеяла…
      Отнеся отобранные вещи в дилижанс, девушка задумчиво посмотрела в сторону речки. Может, искупаться?
      Вода была ледяной. Кожа Аланы сразу покрылась пупырышками, но девушка все равно окунулась в речку, с удовольствием смывая с себя грязь. Вымыв голову и тело с мылом, Алана выбежала на берег и, стуча зубами от холода, принялась торопливо одеваться.
      Рваное и грязное ситцевое платье валялось на снегу. Алана нарочито небрежно наступила на него ногой и облачилась в мягкую, приятную на ощупь замшу. Индейское платье было не только теплее и практичнее в носке; в этом переодевании для Аланы заключался особый смысл: это был знак того, что она хранит верность погибшему жениху.
      Девушка расчесала волосы и заплела две косы, завязав кончики кожаными тесемками. Косы получились роскошные – каждая толщиной в руку – и очень длинные, ниже пояса. Впервые за долгое время Алана почувствовала себя самой собой, и это придало ей уверенности. Что бы ни говорил капитан Беллинджер, она больше не будет одеваться, как белая женщина!
      – О, ты снова стала шайенской принцессой, Синеглазка! – раздался внезапно за спиной Аланы бархатистый голос Николаса.
      Она испуганно обернулась. Капитан подкрался тихо, как кошка.
      Видя откровенное изумление на лице Аланы, капитан довольно рассмеялся и показал ей пойманную добычу.
      – А ты, наверное, и не подозревала, что белый человек способен ходить так же бесшумно, как индейцы?
      – И давно вы за мной подглядываете? – сердито спросила Алана.
      Капитан расхохотался еще громче.
      – Не бойся, Синеглазка. Самое интересное я пропустил – пришел, когда ты уже расчесывала волосы. Никогда бы не поверил, что кто-то способен искупаться в такой холодной воде! – добавил он, с уважением посмотрев на Алану.
      – Индейцы – народ закаленный. Это изнеженным белым подавай тепленькую водичку.
      Но Николас не обратил внимания на ее язвительные слова, а спокойно спросил:
      – Почему ты решила переодеться?
      Алана смерила капитана уничтожающим взглядом и демонстративно повернулась к нему спиной.
      – Потому что потому! Это платье – подарок моей бабушки, и я не собираюсь его снимать.
      – Как хочешь, – согласился Николас. – Должен признаться, оно тебе очень идет.
      Алана подозрительно покосилась на него, но предпочла промолчать.
      Подойдя к речушке, она проворно ощипала и выпотрошила дикую индейку, которую принес капитан.
      – Но как вы ее убили, ведь пистолет остался у меня? – удивленно спросила она.
      – А как ты убила кролика?
      – Камнем.
      – Ну, я, конечно, не такой меткий стрелок. Мне просто повезло: я вспугнул своим появлением стаю птиц, они кинулись наутек, и одна запуталась в кустах, – капитан улыбнулся и лукаво добавил: – Так что мне осталось только ее распутать.
      – Что-то не верится, – с сомнением произнесла Алана.
      Она понесла птицу к костру.
      Идя за Аланой, Николас впервые заметил, что у нее, оказывается, изящная фигурка. Свободное платье не скрывало, а скорее подчеркивало плавные линии бедер, соблазнительно покачивающихся при ходьбе. Какая удивительная грация! Почему он раньше не обращал на это внимания?
      Господи! Ну что за бред?! Николас поспешил отогнать внезапное наваждение. Похоже, пуля задела не только его плечо, но и голову. Иначе с чего бы в нее лезли такие дурацкие мысли? Нашел, на кого польститься! На сущего ребенка!
      Наткнув птицу на вертел, Алана озабоченно посмотрела на капитана Беллинджера. Вид у него был больной.
      – Давайте я перевяжу вашу рану, – сказала она, доставая бинты.
      – Не надо.
      – Надо, капитан Беллинджер, надо. Присядьте к костру, – мягко, но давая понять, что возражать бесполезно, сказала Алана.
      Капитан нахмурился, но потом пожал плечами и сел.
      – Не женщина, а кремень! От кого ты научилась держать мужчин под каблуком, Синеглазка? Тоже от бабушки? – с усмешкой поинтересовался он, но тут же скривился от боли: разматывая бинты, Алана как будто бы невзначай задела рану.
      – Мой дедушка не был подкаблучником, – отрезала Алана. – Они с бабушкой прекрасно понимали друг друга. Всем бы женщинам такого хорошего мужа…
      – Можно подумать, ты по этой части знаток, – хмыкнул капитан. – Сколько тебе лет, крошка? Тринадцать? Или уже четырнадцать?
      Лицо Аланы окаменело.
      – Ваша рана понемногу затягивается, – словно не расслышав вопроса, заметила девушка.
      – И все-таки, – не унимался Николас, – сколько тебе лет? Почему ты не отвечаешь?
      – Капитан Беллинджер, – спокойно сказала Алана, – ваш юмор неуместен.
      И так туго завязала узел на бинте, что Николас охнул.
      Однако упрямства ему было не занимать.
      – Знаю, почему ты отмалчиваешься! Тебе, наверное, и тринадцати еще нет! – поддел он девушку.
      Такое вынести она уже не могла!
      – Мне скоро будет восемнадцать, капитан!
      – Быть того не может! – не поверил Николас. – У тебя совсем детский вид.
      – Смотря с кем сравнивать, – прищурилась Алана. – Если с вами – то да.
      – Ага! – шутливо обиделся Николас. – По-твоему, я старик? Сколько же мне лет, как ты думаешь?
      Алана решила его подразнить и сказала, прекрасно понимая, что это не так:
      – Лет тридцать восемь – сорок. Во всяком случае, лучшие годы у вас позади. В вашем возрасте мужчина уже не представляет интереса для женщин.
      Николас подхватил ее игру и, застегивая мундир, деловито спросил:
      – А что, если мне уже под пятьдесят?
      – Не может быть! – изумилась девушка, позабыв, что она хотела разыграть Николаса. – Признайтесь, вам на самом деле лет двадцать пять, да?
      – Ты почти угадала, Синеглазка. Мне двадцать восемь, – торжествующе заявил капитан.
      – Обманщик! – топнула ногой Алана. – Так я и знала! Вы коварный обманщик. Хотя… чего еще можно ожидать от бледнолицых.
      – Но ты первая начала, – с улыбкой напомнил Николас.
      Алана вынуждена была признать его правоту и молча склонилась над костром.
      – Давай объявим перемирие, – предложил капитан. – Хотя бы до тех пор, пока не подоспеет помощь. А потом можешь опять считать меня своим врагом.
      – Я вас врагом не считаю, – тихо промолвила Алана.
      Капитан понимал, чего ей стоило произнести эти скупые слова, но все-таки уточнил:
      – Значит, мир?
      – Д-да…
      Наступила долгая пауза. Обоим почему-то стало неловко.
      – Скоро стемнеет, – наконец нарушила молчание Алана. – Похоже, опять начнется метель.
      Николас сосредоточенно рассматривал носки своих сапог.
      – Я слышал, индейцы умеют предсказывать погоду. Это правда?
      – Моя бабушка умела. И я не помню случая, чтобы она ошиблась.
      Щеки Аланы порозовели от жара костра, и Николас вдруг обнаружил, что она прелестна.
      – Расскажи мне про свое детство, Синеглазка, – попросил он. – Каким оно было? Я не представляю себе, что значит расти на природе… Ты была счастлива?
      – Да, очень, – прошептала Алана. – Дедушка с бабушкой всегда были ко мне добры. Дедушка даже разрешил мне самой выбрать мужа. Я росла в красивом, благодатном краю. В лесах водилась дичь, в ручьях и реках было полно рыбы. Шайены жили прекрасно, пока… пока не…
      – По-моему, индейка готова, – торопливо сказал Николас и тихо добавил, протягивая кусок Алане: – Прости, Синеглазка, я не хотел бередить тебе душу.
      Они поели в полном молчании, а птичьи кости Николас закопал, чтобы лишний раз не привлекать к дилижансу внимание диких зверей.
      Внезапный порыв ветра задул огонь, и с неба, словно из пуховой перины, посыпались крупные белые хлопья. Уже через минуту вокруг не было видно ни зги.
      Алана и Николас со всех ног помчались к дилижансу. Она, дрожа, забилась в угол.
      Николас надежно запер дверь и повернулся к девушке.
      – Ты была права. Черт-те что творится! Проклятая буря! – в сердцах воскликнул он, но, вспомнив, что чертыхаться в присутствии девушки не положено, прикусил язык.
      Алана невольно улыбнулась.
      Зеленые глаза Николаса лукаво сверкнули.
      – Прости, пожалуйста, я на миг позабыл, что ты меня понимаешь. Впредь обещаю выбирать выражения.
      Алана укутала ноги одеялом.
      – Боюсь, эта буря надолго. Но она хотя бы избавит нас на сегодня от волков. Как все-таки хорошо, что у нас есть дилижанс!
      Николас привалился к спинке сиденья и задумчиво поглядел в темноту за окном.
      – Скажи мне кто-нибудь месяц назад, что я буду прятаться с индианкой от волков и метели, уже не надеясь выбраться из дикой глуши, я бы принял его за сумасшедшего, – пробормотал Николас. – Честно говоря, мне до сих пор не совсем понятно, как я влип в такую дурацкую историю.
      – Взрослый человек должен отвечать за свои поступки, – назидательно заметила Алана. – Вас никто не заставлял со мной нянчиться, вы прекрасно понимали, на что идете.
      – Помилуй! – расхохотался Николас. – Как можно быть в твои годы такой рассудительной? Можно подумать, у тебя за плечами целая жизнь.
      Однако Алана ничуть не обиделась на его слова и даже восприняла их как комплимент: шайены ценили мудрость очень высоко, намного выше, чем богатство.
      Из дверных щелей потянуло холодом. Алана поежилась:
      – Мороз крепчает, капитан. Как бы нам с вами не окоченеть…
      – А ты иди ко мне, Синеглазка, – предложил Николас, раскрывая объятия. – Вместе нам будет куда теплей.
      – Нет, – посиневшими от холода губами прошептала Алана, стараясь не замечать, что сердце ее радостно затрепетало от этих слов. – Нет!
      – Но почему? Ты же вчера лежала со мной.
      – Вчера вы были без сознания, и у нас было только одно одеяло.
      Капитан немного помолчал.
      – Синеглазка, ты не должна меня бояться. Неужели ты до сих пор не поняла, что я не причиню тебе зла? Я думал, ты мне доверяешь.
      Ну как ему объяснить, что именно поэтому она и боится к нему приближаться?! Когда человеку доверяешь, ты перед ним беззащитен… А уж когда тебя так к нему тянет, как ее к Николасу, то дело совсем худо. Но Алана не призналась в этом:
      – Вчера вы считали меня ребенком, а теперь знаете, что я взрослая.
      В темноте ей не было видно, что Николас улыбнулся.
      – Это верно. Еще какая взрослая! Ладно, ложись отдельно, но если замерзнешь, милости прошу.
      – Хорошо. Я приду… если замерзну.
      Они лежали, объятые тьмой, и Алане казалось, что на свете никого, кроме них, нет.
      – Плечо не болит? – тихо спросила она.
      – Побаливает, но гораздо меньше.
      – Капитан Беллинджер!
      – Почему бы тебе не называть меня Николасом?
      – Николас, пожалуйста, расскажите мне про ваших родителей. Что это была за трагедия?
      Николас прерывисто вздохнул.
      – Я и забыл… Ты же присутствовала при моем разговоре с Флеммингами.
      – Да, но не совсем поняла, на что они намекали.
      – Все очень просто, Синеглазка. У моей матери был любовник… янки. Отец неожиданно нагрянул домой, застиг их в постели и застрелил негодяя. Но хотя отец защищал свою честь, янки его казнили. А моя мать до сих пор обретается в Беллинджер-Холле.
      – Во время этой войны вы и янки были врагами? – уточнила Алана, теряясь в догадках, что могли не поделить белые люди.
      – Мой отец не был солдатом, но все равно считал янки своими врагами. Как бы тебе объяснить?.. Представь, что было бы, если бы шайенская женщина связалась с мужчиной из враждебного племени?!
      – Но, может, у вашей матери были основания так поступить? Вы не пытались с ней поговорить?
      – Зачем? Она и не скрывала, что была влюблена в этого мерзавца.
      В голосе Николаса звучала горечь.
      – Вы… до сих пор любите свою мать, да? – еле слышно спросила она.
      Николас долго молчал, уставившись в темноту.
      – В детстве я, как часто бывает с мальчиками, считал свою мать центром Вселенной. Помню ее нежные, прохладные руки… они касались моего лба, когда я метался в бреду… Она была прелестна… сущий ангел! Стоит мне закрыть глаза, и я ее вижу такой, какой она была тогда, – Николас тряхнул головой. – Увы, я был слишком молод и не разбирался в людях!
      – И все же мне кажется, вам стоило бы поехать домой и объясниться с ней, – мягко произнесла Алана.
      – Я уже сто лет не был дома и не собираюсь возвращаться! – отрезал Николас.
      – Жаль…
      – Кому как.
      – Капитан Беллинджер…
      – Николас.
      – Николас, мой дедушка однажды сказал мне: «Даже на самой прекрасной коже порой появляются бородавки».
      – При чем тут это? Не понимаю.
      – Это значит, что у каждого человека есть недостатки. Даже у великих людей.
      – Ну и что?
      – А то, что они есть и у вас, и у мамы… и, вероятно, были у отца!
      – Бородавки, говоришь? – рассмеявшись, Николас постарался перевести разговор в шутливое русло: – А у твоего деда были бородавки?
      – Наверное, но я их не замечала, – серьезно ответила девушка.
      – Он что, казался тебе совершенством?
      – Да. И бабушке тоже. А это и есть самое главное.
      Николас лег на спину и накрылся одеялом.
      – Я почему-то думал, что индианки рано выходят замуж.
      – Вы правильно думали. Большинство моих подруг уже давно стали женами и матерями.
      – А почему ты не стала?
      – Я ждала, пока Серый Сокол признается мне в любви.
      – Почему же он не признавался?
      – Он хотел заплатить за меня богатый выкуп. Серый Сокол был очень гордым человеком. И потом, ему хотелось показать, как высоко он меня ценит.
      – Если не ошибаюсь, твой жених отдал за тебя двадцать лошадей.
      – Да. – Алана погрустнела. – Но теперь я думаю, что лучше бы выкуп был поменьше. А то столько сил и труда было положено, а насладиться семейным счастьем Серый Сокол так и не успел.
      Николас почувствовал себя задетым.
      – В жизни есть много других радостей, кроме семейных, – заявил он. – Что до меня, то я никогда не женюсь.
      – Но при этом рассчитываете быть грозой женщин? – пошутила Алана.
      Николас рассмеялся.
      – Я тоже не выйду замуж, – убежденно сказала Алана. – Хоть мы с Серым Соколом и не были женаты, я чувствую себя его вдовой и не смогу принадлежать другому мужчине.
      Капитан позавидовал воину, которому посчастливилось встретить такую верную, любящую девушку. И едва он об этом подумал, в него вдруг вселился дух противоречия.
      – Не зарекайся, – покачал головой Николас. – Вполне возможно, у тебя будет и другая любовь.
      – Нет! Никогда! – яростно возразила Алана.
      Наступило долгое молчание.
      – Синеглазка! – позвал наконец капитан. – Ты спишь?
      Она зевнула:
      – Почти. Я же вчера не сомкнула глаз.
      – Значит, сейчас моя очередь тебя охранять. Спи спокойно и ничего не бойся.
      Алана закрыла глаза и свернулась клубочком, поджав под себя ноги. Она вся закоченела, но старалась не обращать на это внимания. Можно подумать, ей в резервации не приходилось мерзнуть! Она еще и не такое переносила, неужели сейчас не выдержит?
      Но сколько она себя ни уговаривала заснуть, ничего не получалось. У нее зуб на зуб не попадал. Поэтому, когда Николас подхватил Алану на руки и положил рядом с собой, она благодарно прижалась к нему и сразу уснула, почувствовав себя в тепле и безопасности.
      Обнимая хрупкое тело девушки, Николас не мог не восхищаться ее стойкостью. За все это время ни единой жалобы не слетело с ее уст! Вчера в минуту смертельной опасности она не раздумывая пришла к нему на помощь, а потом всю ночь напролет сторожила его сон. Ни одна женщина не вызывала у капитана такого уважения, как эта юная индианка.
      – Спи, Синеглазка, – ласково прошептал он. – Будь покойна, я не дам тебя в обиду.

      Алана проснулась от громкого стука конских копыт. Не сразу сообразив, где она находится, девушка посмотрела по сторонам… Ах, да!
      Она в дилижансе! Но где же Николас? Почему его нет рядом?
      Судя по доносившимся звукам, несколько всадников спускались по склону горы к речушке. Хоть бы это была помощь!
      Алана распахнула дверь и спрыгнула на снег.
      Однако то, что она увидела, ее не обрадовало: к стоявшему на берегу Николасу направлялась целая дюжина индейцев!
      Николас потянулся к пистолету, и Алана поняла, что действовать надо немедленно. Если он выстрелит, все пропало! Сиу – Алана узнала их по головным уборам – ненавидели белых людей. И не без основания.
      От страха на ногах Аланы словно выросли крылья. Она стремглав помчалась к Николасу и, успев опередить индейцев, прошептала:
      – Уберите оружие! Сейчас же уберите оружие!
      Николас спорить не стал, решив, что ей виднее.
      – Кто это? – тихо спросил он.
      – Сиу. Я попытаюсь выяснить, чего они хотят.
      Всадники остановились напротив Аланы и Николаса. Под их пристальными взглядами капитану стало не по себе. Он для сиу, конечно, враг, которого они способны убить, не моргнув глазом, а вот как они отнесутся к шайенской принцессе – это неизвестно…
      Алана подняла руку.
      – Приветствую вас, братья сиу! Я племянница Желтого Крыла, вождя шайенов, и внучка Заклинателя Волков, главы совета старейшин.
      – Желтое Крыло и Заклинатель Волков мертвы, – ответил предводитель индейцев. – А мертвые не могут подтвердить твои слова.
      – Это правда. Они погибли, защищая наше селение от бледнолицых.
      Предводитель сиу подозрительно посмотрел на Алану, которая, не дрогнув, выдержала его взгляд.
      – Я хорошо знал Заклинателя Волков. Как ты докажешь, что ты его внучка?
      – Спрашивай, что хочешь. Я отвечу на любой вопрос.
      Он немного подумал.
      – Как звали женщину Заклинателя Волков?
      – Лазурный Цветок. Моя бабушка тоже умерла.
      Индеец кивнул:
      – Я верю, что ты не самозванка. Заклинатель Волков говорил мне, что у его внучки глаза цвета неба. Точь-в-точь как у тебя.
      – А как твое имя? – поинтересовалась Алана.
      – Болтливая Белка. Мы увидели дым от вашего костра и решили выяснить, кто вторгся в наши владения. – Он покосился на Николаса, и его взгляд мгновенно посуровел. – Что ты делаешь рядом с «длинным ножом»?
      – Я его женщина, – выпалила Алана, стараясь, чтобы ее слова прозвучали как можно убедительнее, иначе Николасу несдобровать. – На нас напали разбойники. Всех, кто с нами ехал, они убили, а моего мужа ранили.
      Болтливая Белка посмотрел на дилижанс и снова обратился к Алане.
      – И теперь вам не на чем продолжить путь?
      – Да, это так.
      – Вам не следует оставаться на нашей земле слишком долго, внучка Заклинателя Волков. Бледнолицые здесь нежеланные гости.
      Алана взяла Николаса за руку. Хвала богам, вождь сиу решил сохранить ему жизнь!
      – Вы продадите нам лошадь, чтобы мы могли уехать отсюда?
      – А что ты можешь предложить взамен?
      Алана вынула из кобуры пистолет Николаса. Он хотел было возмутиться, но осекся под ее выразительным взглядом. Улыбнувшись, девушка протянула оружие Болтливой Белке:
      – Вот, возьми.
      – После битвы с Желтоволосым у нас много оружия, – он пронзительно посмотрел на Алану. – Я готов взять в обмен тебя, внучка Заклинателя Волков.
      – Я не могу принадлежать другому мужчине. Я дала слово, – ответила она.
      В глазах индейца промелькнуло сожаление.
      – Что ж, это похвально, что ты держишь свое слово, внучка Заклинателя Волков. Даже если ты дала его бледнолицему.
      И он, не оглядываясь, пустил свою лошадь вскачь. Остальные индейцы последовали за ним.
      Когда отряд сиу скрылся за горой, Николас облегченно вздохнул.
      – Благодари Бога, белый человек, – сурово произнесла Алана, – что вождь сиу уважал моего деда. Иначе ты был бы уже мертв.
      Николас кивнул.
      – Да, я видел ненависть в глазах сиу. И даже усомнился в том, что мне суждено дожить до утра. Но как ты его убедила не убивать меня?
      – Я назвалась твоей женой. А он предлагал тебе обменять меня на лошадь.
      Николас рассмеялся:
      – Неплохая сделка! Зря ты мне не сказала. Я бы, может, и согласился.
      Алана смерила его уничтожающим взглядом.
      – Это неудачная шутка, бледнолицый. Я тебе уже говорила, моя цена – двадцать лошадей.
      Николаса такой ответ позабавил.
      – Да… двадцать лошадей – это очень дорого. Но… – он одобрительно крякнул, – ты этого стоишь, индианочка.
      Алана молча повернулась и пошла к реке. Ее длинные косы покачивались в такт грациозным движениям. Неожиданно Николас вспомнил, как ночью она свернулась калачиком у него на груди, и улыбка сползла с его лица. Ему совсем не нравилось, что его мысли принимают такой оборот. Тем более что он теперь был в двойном долгу у Аланы – ведь она уже дважды спасла ему жизнь.
      К вечеру стало еще холоднее. Мороз пронизывал до костей. Лежа на животе, Алана подула на озябшие руки и, поймав вопросительный взгляд Николаса, занесла над водой самодельный гарпун.
      Николас покачал головой.
      – Не надейся, ничего у тебя не получится!
      – Тсс, – прошептала Алана. Николас умолк.
      Прошло еще какое-то время, и вдруг Алана молниеносным движением воткнула гарпун в воду! А в следующее мгновение окрестности огласились ее торжествующими криками: на острие корчилась крупная форель.
      – Видишь? А ты не верил. Так что не сомневайся больше в моем проворстве, дорогой Николас.
      Доев последний кусочек рыбы, Алана облизала пальцы и посмотрела на Николаса, словно ища у него одобрения.
      – Вкусно!
      – Да, восхитительно, – кивнул он. – Я начинаю думать, что твоим талантам нет числа. Может, ты и меня научишь гарпунить рыбу?
      Алана подбросила в костер хворосту и уставилась на искры, которые сердито шипели, падая на снег.
      – В нашей деревне каждая девушка это умеет, – заявила она. – Тоже мне достижение! Вот шайенские мужчины, они действительно ловкие охотники и рыболовы.
      – Каждая девушка, говоришь?
      Николас быстро слепил снежок и бросил его в Алану.
      Снежок угодил девушке в лицо. Алана оторопела: что означает такое поведение белого человека? Она поняла, что это игра, когда Николас захохотал. Заразившись от капитана весельем, девушка резво вскочила на ноги и спряталась за дерево. Второй снежок благополучно просвистел у нее над головой.
      Зато Алана не промахнулась: ее «ядро» угодило Николасу в челюсть.
      – Ах ты, плутовка! – воскликнул он и повалил Алану на снег.
      Она извивалась, пытаясь высвободиться, но Николас держал ее крепко.
      – Ну что, Синеглазка, ты по-прежнему считаешь, что твоя рыба была вкуснее моей индейки?
      – Да! Да! Моя рыба была гораздо вкуснее, и ты прекрасно это знаешь.
      Николас нахмурился, но глаза его улыбались.
      – И чем ты подтвердишь свои слова? Где у тебя доказательства?
      И тут… тут его губы вдруг оказались так близко от ее лица, что у Аланы захватило дух!
      – Отпусти меня, – прошептала она, страшась этой близости и одновременно желая ее больше всего на свете. – Я… я научу тебя гарпунить рыбу. Ты только отпусти!
      Их взгляды встретились… Как смогла эта девушка настолько войти в его жизнь, что он уже не представляет себе разлуки с нею? И что он будет делать, когда час расставания наконец пробьет? А ведь он пробьет, рано или поздно пробьет…
      – Договорились, – кивнул Николас, разжимая руки. – Но учти, тебе придется со мной повозиться: я бездарный ученик.
      Алана отбежала в сторону, бросила в него снежок и побежала к дилижансу. Николас мчался за ней по пятам.
      Она успела юркнуть внутрь и хотела было запереться, но Николас распахнул дверь, схватил ее за руки и вытащил наружу.
      – Тебя надо бы еще разок искупать в ледяной водичке, – добродушно пригрозил он.
      – Я бы на твоем месте поостереглась, бледнолицый, – в тон ему ответила Алана.
      Он схватил ее за косу.
      – Почему?
      – Потому что когда-нибудь тебе захочется спать, а заснуть будет страшно – вдруг я воспользуюсь твоей беззащитностью и попробую отомстить?..
      – Неужели ты способна напасть на спящего? – полушутливо спросил Николас, привлекая Алану к себе.
      Она немного помолчала и серьезно ответила:
      – Да, но тебе это не грозит.
      Глаза Аланы смотрели на него так искренне и доверчиво, что Николаса потянуло обнять ее, приласкать, погладить по голове… Но в последний момент он спохватился и отпрянул.
      – Уже поздно. Пора готовиться к ночевке. Сегодня, похоже, тоже будет лютый мороз.
      Он повернулся и пошел к лесу, а Алана задумчиво смотрела ему вслед, любуясь его гордой осанкой и плечистой фигурой. Синий мундир ярко выделялся на фоне белого снега. Следы капитана быстро заметала вьюга.
      И почему-то при виде этого у Аланы печально защемило сердце.
      Уже давно стемнело, а Николас все не возвращался. Алана лежала, укрывшись одеялами, и чутко прислушивалась к каждому звуку.
      В чем дело? Что стряслось?
      Иногда далекий волчий вой заглушал шорох снега, падавшего за окном.
      Алана напряженно ждала Николаса, но его появление застигло ее врасплох. В темноте Алана видела лишь силуэт капитана, однако по его движениям сразу поняла, что он окоченел.
      Девушка поспешила набросить на плечи бедняге одеяло и принялась растирать его одеревеневшие руки.
      – А я уже волноваться начала. Ты где пропадал?
      – Да вот… собирал толстые ветки и помечал ими путь к дилижансу… на случай, если нас будут искать…
      Растирая Николаса, Алана и сама согрелась.
      – Плечо не болит? – озабоченно спросила она. – Зря ты его перетруждаешь.
      – Ничего страшного. Но промерз я насквозь. И… кажется… уже никогда не согреюсь.
      Алана укрыла капитана еще одним одеялом.
      – Согреешься, сейчас я лягу рядом с тобой.
      Голова Николаса медленно опустилась на плечо девушки.
      – Господи, как я устал, Синеглазка! Я, по-моему, никогда в жизни так не уставал.
      – И неудивительно, ты ведь никогда столько не трудился. Спи… Тебе нужно отдохнуть, набраться сил, – прошептала Алана.
      Ответа не последовало – Николас уже уснул.

      Прислушиваясь в темноте к завываниям бури, Алана обнимала Николаса и тщетно пыталась разобраться в своих чувствах: в ее душе тоже бушевала буря.
      Что с ней творится? Почему ее влечет к Николасу Беллинджеру, хотя она принадлежит и вечно будет принадлежать только Серому Соколу?
      Она даже представить себе боялась, что бы сказал любимый, узнав о ее нежности к бледнолицему. И не просто к бледнолицему, а к белому воину!
      Уходя на войну, Серый Сокол добился у нее обещания, что, даже если ему не суждено будет вернуться, она постарается быть счастливой. Но и этого обещания она не сдержала, ведь ей сейчас так тоскливо, так плохо… Николас вздохнул. Алана еще крепче прижала его к себе и подумала, что, наверное, еще ни одна женщина не была с ним так близка. Ей уже известны его сильные и слабые стороны. Известно, что его сердит, а что забавляет. И вообще, за несколько дней, проведенных вдвоем, она успела узнать многое из того, что он тщательно скрывал от посторонних взоров. Вот хотя бы история его родителей… Сколько бы Николас ни демонстрировал свое равнодушие к матери, Алана уже поняла, что для него это незаживающая рана.
      Она не стремилась полюбить капитана, но чем больше узнавала его, тем милее и ближе он ей становился.
      Алане припомнился давний разговор с бабушкой, которая пыталась ей объяснить, что значит быть чьей-то женой. Стоило ей закрыть глаза, и она явственно слышала бабушкин голос…
      – Ты должна будешь вести себя как взрослая, а не как девчонка, – сказала старая индианка.
      Алана не понимала, к чему она клонит.
      – Но как я узнаю, что стала женщиной, бабушка?
      – Сперва ты почувствуешь это телом, а затем и душой.
      – А как мне себя вести? Что делать? Я люблю Серого Сокола, но не знаю, как быть его женой.
      – Не беспокойся, дитя мое. Твой муж тебе все объяснит.
      Алана дословно помнила наставления Лазурного Цветка, но, к сожалению, бабушка не подсказала ей, как быть, если жениха убьют. И что делать с ее непонятным влечением к Николасу Беллинджеру? Алана честно пыталась хранить память о Сером Соколе, однако под пронзительным взглядом изумрудно-зеленых глаз эти воспоминания почему-то тускнели и отступали вдаль…
      Николас спал, положив голову ей на плечо, и Алана спешила насладиться мгновениями, в которые он принадлежал ей, и только ей одной, ибо понимала, что когда их вызволят из снежного плена, она, вполне вероятно, больше не увидит зеленоглазого капитана.
      Из-за туч выплыла яркая луна, озарив окрестности загадочным серебристым светом. Неожиданно Николас вскинул голову.
      – Сколько я проспал? – хрипло пробормотал он, хватая Алану за руку.
      – Недолго. Но согреться успел, да?
      Капитан кивнул и тревожно нахмурился, почувствовав, что ее пальцы холодны, как лед.
      – Зато ты промерзла до костей. Почему ты меня не разбудила?
      – Мне не привыкать.
      Он обнял Алану за плечи. Грудь его была словно печка, пышущая жаром. У Аланы захватило дух от изумления и восторга, и она замерла.
      Почувствовав ее напряжение, Николас рассмеялся:
      – Не бойся, Синеглазка. Я просто хочу тебя согреть.
      Лунный свет упал на его лицо, и оно показалось Алане прекрасным. Никто не мог сравниться красотой с Николасом, даже Серый Сокол!
      Девушка затрепетала от волнения, а Николас, решив, что она дрожит от холода, еще крепче прижал ее к себе и принялся медленно растирать ее озябшие руки и плечи.
      – Какой же я негодяй – спал, пока ты замерзала. Прости меня, Синеглазка.
      – Я уже согреваюсь… – прошептала она.
      – Хорошо. – Луна опять скрылась за тучами, и Алана не могла разглядеть выражение его лица. – Хорошо… А теперь поспи, Синеглазка. Ты это заслужила.
      – Я не хочу спать, – возразила девушка: ей было не до сна – его губы манили ее…
      – Все равно нужно, иначе завтра ты будешь целый день клевать носом и злиться. А с твоим нравом это нешуточная угроза! Упаси меня Бог попасться тебе когда-нибудь под горячую руку, – усмехнулся капитан.
      Алана готова была признаться, что она и вправду устала, но с ее уст слетело совсем другое:
      – Почему ты прикасался губами к губам Грейс Флемминг? – тихо спросила она.
      Николас оторопел.
      – Значит, ты все-таки стала свидетельницей нашей размолвки с мисс Флемминг… – произнес он после длительной паузы.
      – Ты мне не ответил. Как это называется, когда люди соприкасаются губами?
      – Это называется поцелуй, Синеглазка, – с улыбкой ответил Николас.
      – Поцелуй?
      – Да. Разве твои папа с мамой при тебе не целовались?
      Алана порылась в памяти…
      – Нет. Я никогда не видела, чтобы мужчина трогал своими губами губы женщины. Это что, у белых людей такой обычай, да?
      Николаса вовсе не прельщала перспектива стать просветителем невинной девушки во взаимоотношениях полов.
      – Ну… большинство белых людей делает это, когда хочет выразить любовь, – смущенно пробормотал он, надеясь, что его туманное объяснение удовлетворит Алану.
      Однако надежда оказалась напрасной.
      – Странно… Зачем же ты тогда поцеловал Грейс Флемминг? Ты ведь ее не любишь.
      Николас смешался.
      – То было… совсем другое, Синеглазка. И если б я не заподозрил, что ты проснулась, могло зайти еще дальше… – Капитан помолчал, а потом выпалил, явно намереваясь положить конец неприятному разговору: – Меня потянуло к ней как к женщине, только и всего. Так тоже бывает, неужели ты не знаешь?
      Глаза Аланы распахнулись от удивления.
      – Нет. Со мной такого никогда не было.
      По наивному выражению ее лица Николас понимал, что она не лукавит.
      – И слава Богу, что не было. Пока ты не выйдешь замуж, тебе не следует этим заниматься.
      – Да, но ты ведь тоже не был женат на Грейс Флемминг! И говоришь, что даже не любил ее, – не отставала от него Алана.
      – Да при чем тут любовь, Синеглазка? – вышел из себя Николас. – Я же сказал, порой мужчина и женщина целуются без любви, просто… так.
      Алана вдруг представила себе, что губы Николаса прикасаются к ее губам, и у нее перехватило дыхание.
      – А ко мне… ко мне ты как относишься, Николас? – тихо спросила она.
      Николас замер.
      – Хорошо, Синеглазка. Но… нельзя целоваться со всеми, к кому относишься по-дружески.
      Алана сникла. Наступило долгое молчание.
      Затем, не сводя взгляда с губ Николаса, она еле слышно прошептала:
      – Мне так хочется понять, что чувствуют люди, когда целуются.
      Николас, который к тому времени успел отодвинуться от нее на приличное расстояние, посуровел.
      – Запомни раз и навсегда, Алана: благородные девицы не предлагают себя мужчинам. В мире белых людей это недопустимо.
      Алана совсем пала духом, услышав вместо ласкового «Синеглазка» холодное «Алана».
      – Но Грейс Флемминг… – надувшись, пробурчала она.
      – Я говорю про БЛАГОРОДНЫХ ДЕВИЦ, – перебил ее Николас. – А к мисс Флемминг в отличие от тебя ни то ни другое неприменимо.
      Отблески лунного света посеребрили иссиня-черные волосы Аланы, и перед Николасом вдруг предстала не маленькая девочка, за которую он нес ответственность перед ее отцом, а прелестная, желанная женщина. Губы Аланы дразняще приоткрылись, в глазах мерцали звезды… И Николасу захотелось броситься в эту синеву, словно в омут… Броситься – и…
      Он тряхнул головой, отгоняя глупые мысли, и сердито воскликнул:
      – Ты сущая дикарка, Алана Кэлдвелл. Тебе не помешает перенять у наших дам хорошие манеры.
      – Так научи меня, – с готовностью отозвалась она.
      У капитана вырвался нервный смешок.
      – Боюсь, еще немного – и я научу тебя чему-нибудь другому… что не входит в понятие хороших манер.
      – Николас, – серьезно сказала девушка, – мне очень многое кажется непонятным в вашем мире. Но то, как должна вести себя женщина по отношению к мужчине, по-моему, это вообще уму непостижимо.
      – Не волнуйся, – усмехнулся Николас. – Со временем все разложится по полочкам. Ты способная ученица… Пожалуй, даже слишком способная.
      – Так ты покажешь мне поцелуй? – напрямик спросила Алана.
      Николас вздрогнул, а потом по-братски поцеловал ее в лоб. Он уже не пытался от себя убежать, понимая, что они с Аланой навеки соединены незримыми узами, ибо каждый обязан другому жизнью. Их судьбы не просто пересеклись, а крепко переплелись, и что теперь с этим делать, совершенно неясно.
      – Это не поцелуй! – обиженно воскликнула Алана. – Грейс Флемминг ты поцеловал в губы.
      Николас обреченно вздохнул.
      – Похоже, ты не успокоишься, пока не добьешься своего.
      И, схватив девушку за плечи, он порывисто привлек ее к себе. В потемках она не видела его лица, но слышала частый, взволнованный стук двух сердец.
      Николас медленно наклонился, и, когда их губы соприкоснулись, Алану пронзила незнакомая сладкая боль. Но вместо того, чтобы отшатнуться, она дерзко приникла к молодому человеку, мечтая лишь о том, чтобы его поцелуй стал еще горячей.
      Откровенная страстность Аланы застала Николаса врасплох. Из последних сил стараясь сохранить самообладание, он хотел было отстраниться, но губы девушки были так нежны и прелестны, что Николас потерял голову.
      Рука его соскользнула с талии Аланы к бедру.
      – Что ты со мной делаешь, Синеглазка? – жарко прошептал капитан на ухо Алане. – Я всего лишь мужчина, а ты так желанна…
      Он осторожно положил девушку на сиденье и лег рядом с ней. Она замерла в испуге.
      – Ты боишься меня?
      – Нет… – выдохнула она. – Тебя – нет…
      Она боялась себя, своей неожиданной страсти, которая, вырвавшись на свободу, заполыхала пожаром, грозя спалить все, что попадется на пути.
      – Милая моя! – ласково шепнул Николас, прикасаясь губами к ее уху. – Я думал, в мире уже нет чистых, невинных девушек. И вот судьба послала мне тебя…
      Он осыпал веки Аланы легкими поцелуями.
      – Ты научишь меня любви? – спросила охваченная неистовым желанием Алана, позабыв обо всем на свете.
      – Да, – прошептал Николас, накрывая ладонью упругую девичью грудь. – Да! Я открою тебе мир наслаждения.
      Алана изгибалась дугой под его жаркими поцелуями. Ей хотелось слиться с ним в одно целое – и никогда больше не разлучаться.
      – Я и не подозревала, что целоваться так приятно, Николас, – простодушно призналась она.
      И это подействовало на Николаса отрезвляюще… Волна страсти отхлынула, и он пришел в ужас от того, что чуть было не произошло между ними.
      – Господи! Что я делаю!
      Резко отпрянув, он поправил задравшееся платье Аланы и отвернулся, боясь встретиться с ней взглядом.
      – Обними меня, Николас, – взмолилась девушка, изнемогая от желания.
      Какое-то время капитан боролся с искушением. Еще немного – и он стал бы ее соблазнителем… Но рассудок взял верх.
      – Прости меня, Алана, – хрипло пробормотал Николас. – Прости, я очень сожалею… У меня… у меня в голове помутилось… Но если бы я воспользовался твоей неопытностью, я бы себе этого никогда не простил!
      Приученная всегда говорить правду, Алана и сейчас не изменила себе.
      – Разве тебе неприятно было целовать меня? – спросила она.
      – Давай забудем об этом, Алана, – сухо ответил Николас. – Еще раз приношу тебе мои извинения.
      Он распахнул дверь, и в дилижанс ворвался морозный воздух.
      – Я надолго запомню вкус твоих губ, Синеглазка, – тихо промолвил капитан. – Но это произошло между нами только потому, что волею судеб мы оказались в столь интимной обстановке. Клянусь тебе, больше этого не повторится! – Последние слова Николаса окончательно сбили ее с толку.
      Он ушел, оставив ее в глубокой тоске.
      Алана растерянно смотрела ему вслед.
      Яркий лунный свет отбрасывал прихотливые отблески на стены дилижанса. Алана глядела в окно и вспоминала, как Николас оскорбил бедную Грейс Флемминг. За что? Чем она ему не угодила?
      «Наверное, мне никогда не понять белых людей», – со вздохом подумала девушка.
      Ее мучил стыд. Из-за нее Николас теперь мерзнет на ветру. Неужели ему было так противно с ней целоваться, что он предпочел бежать от нее на мороз?
      Но тогда как объяснить его последние слова? Ах, какие же они сложные и противоречивые, эти белые люди!
      Именно в эту ночь, лежа одна без сна, Алана решила все-таки поехать к отцу. Но не потому, что ее отношение к Энсону Кэлдвеллу изменилось. Просто, живя в отцовском доме, она могла бы время от времени по-соседски общаться с Николасом…

      В лицо Алане пахнуло холодом. Она с трудом разомкнула набрякшие веки. Николас легонько потряс ее за плечо.
      – Очнись, Синеглазка! Мы спасены.
      Девушка медленно села, постепенно высвобождаясь из сладкого сонного плена.
      – Кто… кто за нами приехал?
      – Работники почтовой станции. Нас повсюду искали, столько людей было поднято на ноги! Если б не метель, они приехали бы сюда гораздо раньше, но все дороги были завалены снегом, – Николас шутливо щелкнул ее по носу. – Поторапливайся, соня, если хочешь привести себя в порядок!
      Как только капитан вышел, Алана, не теряя ни минуты, зашнуровала мокасины и побежала на речку умываться. Затем причесалась и заплела косы.
      Приехавшие мужчины посетили вместе с Николасом могилы Янса и Хардена и вернулись к дилижансу.
      Их было трое. Двое с почтовой станции, а третий, рыжий коренастый парень, оказался корреспондентом сент-луисской газеты. Прослышав о том, что начинаются поиски пропавшего дилижанса, он прихватил с собой фотоаппарат на треноге и увязался за почтовиками.
      Парень долго выбирал нужный ракурс и наконец запечатлел в назидание потомству помятый дилижанс и две сиротливые могилы.
      – Считайте, что вы родились в сорочке! – воскликнул он, обращаясь к Николасу. – Вас же могли ухлопать. Неужели вы и вправду обязаны жизнью индейской девчонке? В таком случае я должен и ее сфотографировать!
      – Ни в коем случае! – заявил Николас, преграждая ему дорогу. – Ее лицо не должно появляться на страницах вашей газеты.
      Алана, на которую устремилось три пары любопытных мужских глаз, смутилась и поспешила исчезнуть из поля их зрения.
      Поднявшись на гору, она подошла к дилижансу. Еще недавно девушка с отчаянием думала, что, наверное, ей с Николасом суждено погибнуть, не дождавшись помощи, а теперь, когда помощь все-таки подоспела, она почему-то расстроилась.
      Алана погладила лошадь. В ответ раздалось негромкое ржание. Приникнув к окну, Алана с радостью убедилась, что внутри пусто. Хорошо, хоть пассажиров нет, а то она боялась, что на нее всю дорогу будут пялиться, как эти противные Флемминги…
      – Ну что? Ты готова к встрече с цивилизацией, Синеглазка? – раздался за ее спиной голос Николаса.
      – Д-да… В общем, да, – кивнула она, гадая, какого он мнения о событиях прошлой ночи.
      На губах Николаса застыла холодная усмешка. Судя по всему, он уже позабыл о случившемся. Что ж, тогда тем более лучше поскорее уехать. Чем раньше они расстанутся, тем скорее она разберется в своих чувствах.
      Николас подсадил Алану в дилижанс и сел с ней рядом. Вскоре к ним присоединился рыжий репортер.
      Усевшись на противоположное сиденье, он беззастенчиво уставился на Алану и потребовал:
      – Представьте меня своей спутнице, капитан Беллинджер. Мне не терпится познакомиться с ней поближе.
      – Мисс Кэлдвелл, позвольте представить вам мистера Шелби, сотрудника «Миссури репабликан», – после некоторого колебания произнес Николас. – Мистер Шелби оказал нам честь, отправившись на наши поиски. У него с собой фотоаппарат, – понизив голос, добавил капитан.
      – А что это такое? – спросила Алана.
      – Видишь вон тот черный ящик? Он может сделать на листе бумаги твое изображение, – попытался объяснить Николас.
      Мистер Шелби протянул Алане руку, но она не знала, что у белых людей это приветственный жест, и посмотрела на него с недоумением.
      Тогда он сказал, стараясь говорить медленно и отчетливо:
      – Я горжусь знакомством с вами, мисс Кэлдвелл. Не каждый день встретишь такую отважную девушку.
      Алана пожала плечами.
      – Мною двигала не отвага, сэр, а элементарный инстинкт самосохранения.
      Репортер даже рот разинул от изумления.
      – Господи, да вы говорите по-английски лучше меня! Где вы умудрились выучить мой язык?
      – Почему ваш, сэр? Английский язык существовал задолго до вашего рождения, так что это не только ваша собственность, – парировала Алана, которой репортер почему-то сразу не понравился.
      Глаза мистера Шелби стали как два буравчика.
      – Что и говорить, верно подмечено… И все-таки… как вы смогли в совершенстве овладеть английским?
      – Мой отец – белый, – ответила Алана. – И, насколько я теперь вижу, он был толковым учителем.
      Интерес репортера возрастал с каждой минутой.
      – Да вы удивительная девушка, мисс Кэлдвелл! Умоляю вас, расскажите мне, откуда вы родом, куда едете, где повстречались с капитаном Беллинджером… – Он уже потирал руки, предвкушая сенсацию. – Это будет сногсшибательный репортаж! Я помещу на первой странице вашу фотографию…
      – Нет, – вмешался Николас. – Я же сказал: никаких фотографий и никаких репортажей.
      – Но я прославлю мисс Кэлдвелл! – принялся уговаривать Николаса Шелби. – Ее узнает вся Америка! Ее, может быть, даже пригласят в Европу – там обожают поглазеть на живых индейцев.
      Николас упрямо сжал губы, и Алана поняла, что в его груди закипает гнев. Правда, ей было по-прежнему невдомек, чего от нее хочет незнакомец, но Николас явно не одобрял его намерений.
      – Вы не будете писать о мисс Кэлдвелл! НЕ БУДЕТЕ, ясно? – отрезал капитан. – Все! Разговор окончен.
      Неизвестно, как бы дальше развивались события, но в этот момент кучер постучал в окошко и крикнул:
      – Поехали!
      Шестерка лошадей бодро тронулась в путь. Алана без сожаления расставалась с этим безлюдным краем. Мало того, что она здесь чуть не погибла, так ее еще и угораздило влюбиться в человека, который никогда не ответит ей взаимностью. При мысли об этом Алане стало так одиноко, что она содрогнулась.
      – Озябла? – спросил ее Николас.
      – Нет, – покачала головой девушка. – По крайней мере так, как мне было холодно ТАМ, – она указала назад, – надеюсь, уже не будет никогда.
      Но Николас все равно заботливо укутал ее шерстяным одеялом.
      Мистер Шелби наблюдал за ними, многозначительно улыбаясь.
      – А что, капитан Беллинджер? По-моему, вы хорошо устроились. Я был бы тоже не прочь оказаться наедине с вашей маленькой индианочкой. Пусть бы она меня согре…
      Договорить Шелби не успел, потому что Николас коршуном кинулся на него, схватил за плечи и рванул к себе, заставив подняться.
      – Сейчас же извинись перед мисс Кэлдвелл за свои грязные намеки, – прошипел он, – или я тебя выкину за дверь, как паршивого котенка!
      Репортер выпучил глаза и в ужасе пролепетал:
      – П-простите, мисс… Я… я н-ничего такого не имел в виду.
      Николас презрительно поморщился и отпустил его. Шелби с размаху плюхнулся на сиденье, несколько раз подпрыгнул на его пружинах и, ухватившись за поручень, чтобы удержать равновесие, уткнулся носом в окно.
      Алана так и не поняла, из-за чего чуть было не началась драка. Ей очень хотелось спросить у Николаса, за что мистер Шелби перед ней извинялся, но капитан был взбешен, и она не решилась обратиться к нему.
      Больше Николас и мистер Шелби не ссорились, но атмосфера в дилижансе оставалась напряженной. Алане хотелось поскорее расстаться с неприятным спутником, и она облегченно вздохнула, когда они прибыли на почтовую станцию, где им предстояло заночевать.
      Алана вышла на крыльцо, чтобы посмотреть на закат, и, услышав лошадиное ржание, медленно направилась к конюшне. Почему-то Николас держался с ней холодно и отчужденно. Алану это глубоко ранило. Неужели он позабыл, сколько всего они пережили вместе? Неужели для него она по-прежнему чужая?
      Погруженная в свои страдания, девушка не замечала, что мистер Шелби собирается ее фотографировать.
       Внезапно ее ослепила вспышка света. Алана зажмурилась, а когда зрение к ней вернулось, мистер Шелби любезно приподнял двумя пальцами шляпу и раскланялся.
      – Благодарю, что согласились мне попозировать. Я вас прославлю на всю Америку! Только не говорите капитану Беллинджеру.
      И не успела Алана сообразить что к чему, как репортер уже промчался мимо нее на гнедой кобыле и крикнул через плечо:
      – До встречи в Сент-Луисе!
      Алане все это показалось странным, но очень скоро она выбросила непонятное происшествие из головы. Главное, что неприятный человек уехал, и она его больше не увидит. А Николасу… Николасу и правда лучше ничего не говорить, он только лишний раз рассердится – и все.
      Стемнело. Алана сидела за столом у большого камина и уныло ковыряла вилкой еду. Николас попросил передать, чтобы она ужинала без него, и девушка пребывала в полном одиночестве, если не считать старой собаки, которая мирно дремала у огня.
      Съев ужин, вкуса которого она так и не почувствовала, Алана побрела в свою комнату. А улегшись на жесткую постель, вдруг отчаянно затосковала по недавнему прошлому. Да, ночевать в дилижансе было, конечно, холодно и страшно, но зато она могла прижаться к Николасу…
      Почему-то после ссоры с мистером Шелби Николас начал ее избегать. Алана терялась в догадках, не понимая, что произошло.
      Завтра они доедут до Сент-Луиса, а там их пути разойдутся: Николас отправится в Вашингтон, а она – к отцу.
      Как же тяжело у нее на сердце! Неужели она никогда больше не увидит Николаса?
      А уж о встрече с отцом и его детьми Алана и вовсе старалась не думать – настолько это ее пугало.
 
      Сент-Луис оказался совсем не таким, каким его представляла себе Алана. Идя вслед за Николасом в толпе пешеходов по улицам города, она с удивлением взирала на большие дома. Среди них были даже трехэтажные, и они заслоняли собой горизонт. На улицах было много женщин в странных нарядах – Алана никогда не видела турнюров, и это ее поразило. Мужчины носили либо нарядные костюмы, либо грязные, потертые штаны из оленьей кожи.
      Алана с удивлением обнаружила в городе индейцев. Они свободно расхаживали среди белых людей, и никто не обращал на них внимания. Точно так же никого не шокировало ее индейское платье.
      Однако Николас все равно решил, что Алане необходимо переодеться.
      Когда они вошли в магазин, у Аланы глаза разбежались, столько там было кружевных платьев, лент, остроносых туфелек, разнообразных шляпок и шалей. На прилавке под стеклом были выставлены украшения.
      Николас подвел девушку к хозяйке, стоявшей за прилавком, и произнес властным тоном:
      – Я капитан Николас Беллинджер, а это мисс Алана Кэлдвелл, которой необходимо полностью сменить гардероб. Оставляю ее на ваше попечение. Надеюсь, вы поможете ей подобрать подходящие туалеты.
      Миссис Ли хотела было возмутиться, что капитан покупает одежду особе, которая явно не состоит с ним в браке, но затем представила себе, сколько денег это принесет, и ее глаза алчно вспыхнули.
      – Не беспокойтесь, капитан. Я сделаю для вашей подопечной все, что в моих силах! – поспешно заверила она Николаса.
      Николас кивнул и вышел, а Алана осталась наедине с миссис Ли, которая смотрела на нее с неприкрытым любопытством, но, наконец спохватившись, вышла из-за прилавка и окинула девушку критическим взором.
      – Так, милая… Вам бы, конечно, не мешало поправиться, но что поделаешь? Что есть – то есть… Ладно, здесь мы немного присоберем… сюда подложим турнюрчик, и все будет отлично. – Она с отвращением покосилась на платье Аланы. – Странно… вы не похожи на индианку… – Внезапно ее лицо окаменело от ужаса. – Боже мой! Неужели вас в детстве украли дикари?
      Алана сверкнула глазами:
      – Никто меня не крал. Я как раз принадлежу к тем, кого вы считаете дикарями.
      – О… простите… я не хотела вас обидеть. Просто… просто меня смутило то, что у вас синие глаза, и я…
      – Пожалуйста, давайте приступим к делу, – спокойно попросила Алана.
      Она уже примирилась с необходимостью носить европейское платье, но ни само платье, ни хозяйка магазина ей не нравились.
      Миссис Ли молча провела Алану в заднюю комнату, сняла с нее мерки и разложила на стульях разные наряды.
      Алане показалось, что переодевание длилось несколько часов. Наконец она подошла к зеркалу и… не узнала себя! Ее талия была так туго перетянута, что Алана еле-еле дышала. В остроносых туфлях пальцам было тесно. Коричневое платье оттопыривалось сзади, а на голове красовалась нелепая шляпка с пером. Алана подавила смешок, представив себе, что сказала бы бабушка, увидев вместо внучки такое жуткое пугало.
      Миссис Ли была совершенно права: ключицы у нее выпирали, бледное лицо заострилось. Алана вдруг с ужасом осознала, что она дурнушка. Дома ее считали красавицей! Ну и что же?.. У белых людей другие вкусы. Да еще это платье скрывает очертания ее тела…
      Заслышав голос Николаса, она в последний раз взглянула на свое отражение в зеркале и заковыляла к капитану, с трудом сохраняя равновесие в туфлях на каблуках.
      – Очень мило, – одобрил Николас. – Теперь тебе не стыдно будет показаться в отцовском доме.
      – Но я совсем не красивая, – печально возразила Алана. – Теперь я понимаю, что заблуждалась насчет своей внешности.
      Николас ласково заглянул в большие синие глаза, казавшиеся просто огромными на осунувшемся лице. Волосы Аланы были по-прежнему заплетены в косы, и эта прическа совершенно не подходила к ее новому наряду.
      – Красота не самое главное в жизни, Синеглазка, – ободрил ее Николас. – Гораздо важнее иметь доброе сердце. А с этим у тебя все в порядке.
      Он намеревался ее утешить, но вместо этого сразил наповал: ей хотелось быть не доброй, а красивой и желанной. Хотелось ему нравиться!
      Расплачиваясь с миссис Ли, Николас не заметил, как Алана смахнула набежавшую слезу…
      Капитан договорился, что все остальное доставят в гостиницу, и повел Алану по городу. Они долго плутали по замусоренным улицам и наконец остановились возле высокого здания с ярко сияющими окнами.
      – Вот и наша гостиница, – сказал Николас.
      Алана была потрясена и подавлена открывшимся великолепием. С опаской ступая по плюшевой дорожке, которой была устлана лестница, она смотрела широко открытыми глазами на блестящие зеркала, хрустальные канделябры и бронзовые статуи.
      Николас открыл дверь ключом:
      – Это будет твой номер, а мой – прямо напротив, на другой стороне коридора.
      При виде просторной комнаты Алана лишилась дара речи. Мягкий ковер на полу, красивое голубое покрывало на кровати… Она и не подозревала, что на свете существует подобная роскошь!
      – Все прямо как в сказке, – завороженно прошептала Алана.
      Николас попытался посмотреть на довольно убогую комнатенку ее глазами, но не смог. Наверно, для этого надо было родиться и прожить полжизни в вопиющей бедности.
      Девушка даже не заметила, что ковер по краям слегка поистерся, да и кружевные занавеси на окнах явно знавали лучшие времена.
      – Дом твоего отца гораздо роскошней, Синеглазка, – порадовал ее капитан.
      Алана не поверила:
      – Разве такое может быть?
      – Может. Тебе вообще предстоит узнать много нового, – с явным сожалением сказал Николас. – Но в Виргинии твоим обучением уже займется отец.
      – Когда ты уезжаешь? – с дрожью в голосе спросила девушка.
      – Как только сдам тебя на руки мисс Уикерс. Она любезно согласилась проводить тебя к отцу.
      Тоска железным обручем сжала сердце Аланы.
      – А зачем ты едешь в Вашингтон?
      – Как зачем? Например, буду добиваться, чтобы в Бюро по делам индейцев помогли твоим соплеменникам, умирающим от голода в резервации.
      Алана изумилась:
      – Тебе жалко шайенов?
      Николас ласково улыбнулся:
      – Да, конечно. Но в основном я делаю это ради тебя, Синеглазка.
      – А мы с тобой еще когда-нибудь увидимся? – печально спросила девушка.
      – Разумеется! – нарочито бодро ответил капитан. – Мы же с тобой соседи.
      Алана отвернулась, скрывая слезы. Она не представляла себе разлуки с Николасом. Всего за несколько недель, что они пробыли вместе, он стал для нее смыслом жизни.

      Николас бросил мундир на кровать и расстегнул ворот рубахи. Путешествие страшно утомило его. Господи, когда же оно подойдет к концу?
      Сев на край постели, капитан принялся снимать сапоги, но неожиданно раздался тихий стук в дверь.
      На пороге стояла сухонькая женщина, одетая во все черное. Маленькие, по-птичьи круглые глазки, не мигая, смотрели на него из-за очков. Да и вся она напоминала птицу.
      – Я Франсис Уикерс, – пугливо озираясь, сказала женщина. – Мы должны были с вами встретиться, капитан Беллинджер.
      – Да, конечно, – с облегчением вздохнул Николас. – Милости прошу.
      Мисс Уикерс нервно стиснула пальцы.
      – С-спасибо, но… я, пожалуй, воздержусь… во избежание сплетен.
      – Понятно. В таком случае давайте оставим дверь открытой. Пусть все видят, что здесь не происходит ничего предосудительного, – предложил Николас и, застегнувшись на все пуговицы, снова надел мундир.
      Франсис Уикерс, подобно многим другим жителям Виргинии, благоговела перед Беллинджерами. И вот теперь хозяин Беллинджер-Холла предстал пред нею во плоти. Было от чего смутиться!
      Мисс Уикерс осторожно переступила порог, но отойти от него так и не решилась. Застыв как изваяние, она пристально следила за Николасом, словно боялась, что он на нее набросится.
      – Вы попросили меня в письме, – начала, теребя в руках платочек, мисс Уикерс, – сопроводить в Ферфакс некую Алану Кэлдвелл, капитан.
      До Николаса только сейчас дошло, что старая дева смотрит на него как на потенциального насильника, и он поспешил отойти от нее подальше.
      – Совершенно верно, мисс Уикерс. Когда вы намерены отправиться в путь?
      Мисс Уикерс замялась:
      – Видите ли… мне очень жаль, но после всего, что случилось, я не могу быть вам полезной.
      – Не можете? – нахмурился Николас. – А мне казалось… я потому и попросил вас сопровождать мисс Кэлдвелл, что был наслышан о вашей самоотверженной работе с индейцами. И надеялся, что вы лишены этих предрассудков.
      Франсис Уикерс вскинула голову и оскорбленно воскликнула:
      – О каких предрассудках вы говорите, капитан? Я не имею ничего против происхождения мисс Кэлдвелл, но то, что произошло между вами, это… выходит за рамки допустимого! И вдобавок… вдобавок вы не постеснялись вынести свое грязное белье на всеобщее обозрение! На страницы «Миссури репабликан»!
      – На какие страницы? – опешил Николас. – Мисс Уикерс, я не понимаю, о чем вы говорите!
      – Мне… мне, конечно, жаль, что вам с мисс Кэлдвелл пришлось пережить в пути столько страшных минут, но у меня в голове не укладывается, как вы могли согласиться, чтобы обо всех ваших приключениях растрезвонили в газете. Репортер позволил себе такие грязные намеки… и при этом все время ссылался на вас, капитан!
      – О чем вы говорите? Какие намеки? Да объясните наконец, в чем дело! – возмутился Николас.
      – Ну, как же… Фрэнк Шелби поместил рассказ об Алане Кэлдвелл на первую страницу «Миссури репабликан». Я в жизни не читала ничего более скандального!
      – Вот как? И что там такого, мисс Уикерс? Конечно, вам не пришлось пережить того, что пережили мы. На вас не нападали в дороге разбойники, вы не ночевали зимой в лесу и, конечно, не можете даже представить, как нам было тяжело. Но мисс Кэлдвелл проявила удивительную отвагу. Она, если хотите знать, дважды спасла мне жизнь.
      Во взгляде мисс Уикерс сквозило сомнение.
      – В статье ее постоянно называли «полукровкой»… Нет, я, конечно, ничего не имею против индейцев. Тем более, что мой отец вообще видит свое предназначение в том, чтобы обращать их в христианство… Однако я не желаю марать свое доброе имя знакомством с распутной женщиной, капитан Беллинджер!
      Николас открыл было рот, но возразить не успел, потому что в комнату ворвалась Алана, одетая в полупрозрачную ночную сорочку, сквозь которую явственно обрисовывались очертания ее фигуры.
      Франсис Уикерс окаменела от ужаса, а Николас мысленно схватился за голову.
      Алана не заметила, что в комнате находится кто-то посторонний, и, подойдя к Николасу, простодушно воскликнула:
      – Вот, погляди! Продавщица сказала, что я должна в этом спать, но, по-моему, лучше уж спать голой, чем в таком дурацком виде.
      Мисс Уикерс застонала. До Аланы наконец дошло, что они с Николасом не одни в комнате, и она с удивлением уставилась на незнакомку. Однако познакомиться с ней так и не смогла, потому что мисс Уикерс выскочила за дверь, проклиная распутников, потерявших всякий стыд.
      – Что это за женщина? – недоуменно спросила Алана. – Зачем она к тебе приходила?
      Николас сердито запыхтел:
      – Это, моя дорогая, была мисс Уикерс, которая собиралась поехать с тобой к отцу. Представляю, что она о нас подумала… Твое одеяние вконец распалило ее воображение.
      – Да, но почему она убежала?
      Николас рывком стащил с кровати покрывало и набросил ей на плечи:
      – Иди к себе и больше в таком виде не появляйся.
      – Но я…
      – Ты понимаешь, что ты наделала?
      – Нет…
      Николас обреченно вздохнул и вывел Алану в коридор.
      – Делай, как я говорю. Иди в свою комнату, а я постараюсь убедить мисс Уикерс, что она заблуждается на твой счет. Однако прежде мне нужно купить газету, а то я так и не понял, чем она возмущена.
      – Но, Николас, я… я же ей ничего не сделала! Я с ней даже словом не обмолвилась.
      Не тратя больше времени на объяснения, Николас втолкнул Алану в ее комнату и плотно закрыл дверь.
      Ему было страшно за нее. Не уживется она с белыми людьми. Она слишком наивна и доверчива, а они будут придираться к каждому ее шагу. Хотя никто из этих глупых, тщеславных людишек мизинца ее не стоит!
      Николас глазам своим не поверил, увидев в газете фотографию Аланы Кэлдвелл. Когда этот чертов Фрэнк Шелби умудрился ее снять? Разве он, Николас, не берег ее как зеницу ока?
      Стиснув зубы, капитан заставил себя прочесть начало статьи:
      «Алана Кэлдвелл, дочь индианки из племени шайенов и Энсона Кэлдвелла, главы почтенного семейства, проживающего в Ферфаксе, стала участницей необычайных, захватывающих приключений. На дилижанс, в котором она ехала, напали разбойники. На глазах у прелестной девушки убили двух возниц, а сама она была вынуждена волею обстоятельств провести три ночи в обществе блестящего кавалерийского офицера, капитана Николаса Беллинджера, тоже обитающего в Ферфаксе. Насколько я понял, молодые люди оказались вдвоем не случайно…»
      У Николаса в голове помутилось от бешенства, когда он понял, к чему клонит проклятый репортер. Скомкав газету, капитан швырнул ее на пол. Ему не надо было дочитывать статью до конца, чтобы уяснить ее содержание. И так было ясно: негодяй извратил правду в угоду своим интересам, нисколько не заботясь о том, что он погубит репутацию невинной девушки!
      Николас растерянно стоял посреди комнаты, не зная, на что решиться. Первым его желанием было побежать к Фрэнку Шелби и потребовать удовлетворения. Но здравый смысл подсказывал, что этим он ничего не добьется, а только подольет масла в огонь.
      Николас подумал об Алане, которой и так пришлось пережить много горя, – теперь ее ждет еще один удар… Когда о репортаже Шелби станет известно в Виргинии, соседи Энсона Кэлдвелла не пожелают с ней знаться. А может, и сам Энсон захлопнет перед дочерью дверь… Нет! Этого допустить нельзя! Он на своей шкуре испытал, что такое общественное презрение. После скандала, который вызвала его мать, все от него отвернулись. Но он не позволит, чтобы то же самое произошло с милой, доброй Аланой.
      – Этого не будет! Я не допущу, чтобы она пострадала от грязных сплетен! – И он кинулся к Алане.
      Девушка сидела у окна и завороженно глядела на улицу. Все было для нее в новинку, все удивляло. Дело шло к ночи, и прохожих было уже мало, а люди, появлявшиеся на улице, все куда-то спешили. Хозяева лавок запирали двери и расходились по домам.
      Неожиданно в комнату ворвался мертвенно-бледный Николас. Глаза его лихорадочно блестели.
      Алана медленно встала со стула и прижала руки к груди.
      – Мне очень стыдно, Николас. Я долго думала, что я сделала не так, и, кажется, поняла. Мне не следовало приходить к тебе в одной рубашке. Ты ведь поэтому рассердился, да?
      Николас молчал.
      – Почему ты мне не отвечаешь? – едва удерживаясь от слез, спросила девушка.
      Вид у нее был такой несчастный, что Николасу тут же захотелось ее обнять и утешить.
      Он заметил, что она переоделась в коричневое платье, и глаза его потеплели.
      – Алана, скажи, пожалуйста… как ты ко мне относишься?
      Вопрос застал девушку врасплох. Она настороженно посмотрела на Николаса, ища подвоха, а потом тихо произнесла, взвешивая каждое слово:
      – Я… тебе доверяю. Больше, чем кому бы то ни было.
      – А что бы ты сказала, если бы я попросил тебя стать моей женой?
      Алана растерянно заморгала: он что, с ума сошел?
      – Твоей женой? Нет… Я не могу стать твоей женой!
      – Почему? Ты совсем одна. Если разобраться, то, кроме меня, у тебя вообще никого нет. Разве будет плохо, если мы поженимся?
      – Я принадлежу Серому Соколу.
      Нет, эти слова прозвучали неубедительно. Алана сама себе не поверила.
      – Серый Сокол мертв, Синеглазка, а тебе сейчас нужен живой муж.
      – Но ты же не собирался жениться! – напомнила она Николасу.
      – Я передумал.
      – Но… я… это так неожиданно… я не знаю…
      – Вот и прекрасно. Раз у тебя нет возражений, мы поженимся сегодня же, – заявил Николас и, взяв со стула ее новый плащ, протянул его девушке. – Пошли!
      Алана еле плелась за ним на непослушных ногах и тщетно пыталась понять, почему он вдруг решил на ней жениться. В том, что Николас ее не любит, она не сомневалась. Но тогда что побудило его принять столь странное решение?
      Молодые люди молча спустились по лестнице, и Николас спросил у портье адрес священника.
      На улице дул пронзительный ветер, но Алана не замечала ничего. Она была оглушена и подавлена. Ей даже казалось, что все это происходит не с ней, а с кем-то другим.
      Николас стоял рядом с Аланой и четко, отрывисто отвечал на вопросы преподобного Милларда. Присутствовавшая при бракосочетании миссис Миллард серьезно смотрела на жениха и невесту.
      – Николас Беллинджер, – торжественно произнес священник, – согласен ли ты взять в жены эту женщину?
      – Да.
      – А ты, Алана Кэлдвелл, согласна ли ты взять в мужья этого человека?
      – Я… д-да, согласна.
      Произнеся все слова, которые положено говорить в подобном случае, и улыбнувшись, священник предложил капитану поцеловать невесту.
      Николас запечатлел на лбу Аланы холодный поцелуй, не имевший ничего общего с теми жаркими поцелуями, которыми он осыпал ее в дилижансе. Он явно не горел желанием заключить молодую жену в свои объятия. Увидев столь откровенное равнодушие, Алана совсем пала духом.
      Попрощавшись с Миллардами, Николас вывел Алану на улицу, по которой в этот поздний час разгуливал только холодный ветер.
      Молодожены медленно пошли в гостиницу. Подойдя к зданию, в котором располагалась редакция «Миссури репабликан», Николас нерешительно замер, но потом все же потянулся к дверной ручке. Пожалуй, стоит подложить свинью Фрэнку Шелби. Да-да, это хорошая мысль! Его сенсация тут же протухнет, поскольку в ней не останется пикантности: законные браки никого не интересуют.
      Мужчина, сидевший за столом, оторвался от кипы бумаг:
      – Чем я могу вам служить?
      Николас положил на стол деньги и внушительно произнес:
      – Мне необходимо поместить объявление в завтрашнем выпуске.
      Мужчина обмакнул ручку в чернильницу.
      – Прекрасно, сэр. А что мы напишем?
      – Напишите просто: «Капитан Николас Беллинджер и Алана Кэлдвелл вчера обвенчались».
      В подслеповатых глазах вспыхнул огонек интереса.
      – Позвольте… уж не о вас ли мистер Шелби…
      – За всеми подробностями, – перебил его Николас, – обращайтесь к преподобному Милларду. Он даст вам исчерпывающие сведения.
      – Если хотите, я разыщу мистера Шелби. Он напишет репортаж о вашей свадьбе.
      – Никаких репортажей! Просто опубликуйте объявление – и все.
      – Но мистер Шелби будет недоволен… я должен ему сообщить… – запротестовал сотрудник газеты.
      Конца фразы они так и не услышали, потому что оказались на улице. В голове Аланы роилось множество вопросов, но она не решалась заговорить с Николасом: он был странно молчалив, и это ее пугало.
      Да и вообще, ее муж скорее походил не на новобрачного, а на человека, собравшегося на войну.
      – Что с тобой, Николас? – наконец не выдержала Алана. – Ты так сердит… Зачем ты на мне женился? Ты же не хотел этого!
      – Как зачем? – буркнул капитан. – Чтобы заткнуть рот сплетникам.
      – Но… я не понимаю, Николас! Я всегда считала брак чем-то священным… по-моему, в него должны вступать только люди, которые любят друг друга.
      – Все это так, Синеглазка, – вздохнул капитан, – но что делать, если судьба сыграла с нами злую шутку? Впрочем, ты не бойся, я не навязываюсь тебе в мужья. И не собираюсь отнимать твою любовь у Серого Сокола.

      Алана грустно смотрела на мерцающий огонек лампы. Мысли ее были далеко: она вспоминала ночь, проведенную в хижине, в которой они должны были поселиться с Серым Соколом после свадьбы. Ту ночь она тоже провела одна…
      Николас проводил ее до номера и куда-то ушел. Ужин Алане принесли двое гостиничных служащих, однако аппетита у нее не было, и еда осталась нетронутой.
      Алана не отходила от окна, высматривая, не покажется ли Николас. От долгого стояния у нее заболела спина, но она все прижималась лбом к холодному стеклу, по которому текли струйки дождя.
      Ей было трудно представить себя чьей-то женой. Особенно женой Николаса Беллинджера! В который раз перебирая в памяти события последнего дня, Алана пыталась понять, что побудило Николаса принять столь неожиданное решение. Чем больше она думала о случившемся, тем яснее ей становилось, что все полетело кувырком с того самого момента, когда она явилась в ночной сорочке в комнату Николаса и застала там женщину, которую при виде ее охватило какое-то странное волнение…
      Заслышав скрип отворяющейся двери, Алана резко обернулась. Николас внес саквояж. Слуга, вошедший за ним, держал в руке чемодан.
      Алане хотелось броситься Николасу на шею, но она не осмелилась. Слуга поставил чемодан в изножье постели, улыбнулся Алане и поспешил уйти.
      В синих глазах Аланы возникло недоумение.
      – Ты будешь ночевать у меня? – осторожно спросила она, страшась услышать «нет».
      Николас мрачно кивнул.
      – Да, так будет естественней. Мы же теперь муж и жена. Я постарался оповестить о нашей свадьбе всю гостиницу. Раз уж газета распустила о нас грязные сплетни, нужно, чтобы мы походили на счастливых молодоженов.
      – Но зачем? Я не понимаю…
      Николас устало опустился на стул.
      – Как бы тебе попроще объяснить?
      От него пахло спиртным.
      – Все это время я торчал в салуне – пил с завсегдатаями за твое здоровье, – недовольно скривившись, сказал Николас. – После того, что натворил этот мерзавец Шелби, я видел один выход – растрезвонить на весь мир, что мы с тобой поженились. Понимаешь?
      – Не очень… Ты показал мне газету, но я так и не поняла, чем эта статья могла мне повредить.
      – Алана, в Виргинии больше, чем где бы то ни было, от женщины требуются чистота и непорочность. Девушка с запятнанной репутацией погибает в глазах общества. Я не хотел, чтобы это случилось с тобой.
      – Но… разве это достаточное основание для женитьбы?
      – Ты не должна питать на мой счет иллюзий, Алана, – напряженно произнес он. – Я не мастер говорить комплименты и не обещаю, что буду носить тебя на руках. Но по крайней мере со мной ты никогда больше не будешь знать голода и холода.
      – Правда? – в глазах Аланы вспыхнула надежда.
      – Правда. Но при этом не ожидай от меня верности. Не буду кривить душой: у меня было много женщин, но ни одну из них я не любил. Мы с тобой поженились не по любви. Ты меня понимаешь?
      – Думаю, да… Но в таком случае и ты не должен ожидать от меня верности, не так ли?
      Николас нахмурился я.
      – Почему это?
      – Ах, вот как! Значит, я должна быть тебе верна?.. По-моему, мы так не договаривались. Или я чего-то не поняла? Разве священник не требовал от нас одного и того же?
      Николас поморщился.
      – Давай прекратим этот нелепый разговор, Алана.
      Она опустила глаза, чтобы он не заметил ее разочарования.
      – Зачем ты на мне женился, Николас?
      – Если коротко, то чтобы спасти твою репутацию. О спасении моей говорить уже не приходится.
      – Но почему тебя заботит моя репутация? Я сама отвечаю за свои поступки.
      – Ошибаешься. Теперь за тебя отвечаю я. Ты стала членом моей семьи.
      – Неужели эта штука, которую ты называешь репутацией, так важна? – недоуменно пожала плечами Алана. – И при чем тут ты? Ты же ни в чем не виноват!
      – Алана, тебе этого не понять. Ты выросла в другом мире. Но поверь мне: если бы мы не поженились, тебе пришлось бы очень несладко. На свете много злых, жестоких людей. Я не хотел, чтобы они над тобой издевались.
      Алана опустилась рядом с капитаном на ковер и положила руку ему на колено.
      – Но значит, я тебе не безразлична, раз ты хотел оградить меня от обид?
      Глаза Николаса стали холоднее льда.
      – Повторяю, Алана, не питай иллюзий. И ради Бога, не влюбляйся в меня, тебе от этого будет только хуже. Храни в сердце воспоминания о Сером Соколе и не думай обо мне.
      Алана попыталась представить себе умершего возлюбленного, но не смогла – новая любовь заслонила его образ.
      Взгляд девушки устремился на постель.
      – И ты… ничего не ожидаешь от нашего союза?
      Николас усмехнулся.
      – Отчего же? Надеюсь, холодной ночью ты сможешь меня согреть. Не бойся, больше я ничего от тебя не потребую.
      Алана с горечью вспомнила, как устремленные на нее глаза Серого Сокола темнели от желания… В зеленых же глазах Николаса читалось равнодушие.
      – Лучше бы ты на мне не женился! – с обидой воскликнула она. – Это только усложнило мою жизнь.
      Николас переплел свои пальцы с ее тонкими, изящными пальчиками.
      – Не расстраивайся, мы с тобой прекрасно поладим, Алана. Ты умница, я таких умных женщин сроду не видел. Да и храбрости тебе не занимать. А уж гарпунить рыбу, – он расплылся в улыбке, – ты умеешь как никто другой. Мы будем друзьями. Разве это плохо?
      – И при этом я должна буду закрывать глаза на твои измены? По-твоему, я похожа на безмозглую дуру? Нет, Николас, этого ты от меня не дождешься! Я уж лучше поселюсь в доме моего отца.
      Глаза капитана потускнели.
      – Как угодно. Можешь поехать к отцу, а я потом ему все объясню. Надеюсь, он меня поймет.
      Алану задело, что Николас не стал ее уговаривать поехать в Беллинджер-Холл, но она не подала виду, а спокойно попросила:
      – Пожалуйста, опиши мне дом моего отца.
      Николас встал и поднял Алану с ковра.
      – Не опережай события, дорогая. Со временем ты и сама все узнаешь.
      – А с твоей матерью я познакомлюсь? Он посуровел.
      – Наверное, но не волнуйся, она не будет тебе докучать. Я за этим прослежу.
      От него повеяло таким холодом, что Алана поежилась: разве можно так люто ненавидеть родную мать? Однако она предпочла воздержаться от расспросов на больную тему и лишь спросила:
      – Но теперь-то, когда мы поженились, ты возьмешь меня с собой в Вашингтон?
      – Нет. Теперь я, наоборот, надеюсь убедить мисс Уикерс стать твоей компаньонкой, – Николас потянулся и добавил: – Не знаю, как ты, а я с удовольствием вздремнул бы.
      С этими словами он снял мундир и принялся расстегивать рубашку. Все его движения были преисполнены какой-то удивительной грации. Он напомнил Алане зверя, вроде бы сонного и расслабленного, но на самом деле в любой момент готового к прыжку.
      Она завороженно смотрела на его мускулистую спину и не могла оторвать взгляд. Потом вдруг застыдилась и отвернулась к окну.
      Сапоги со стуком упали на пол, кроватные пружины задребезжали. Николас задул лампу, и комната погрузилась в темноту.
      – Можешь раздеваться, Синеглазка. Я не буду подглядывать.
      Алана дрожащими руками расстегнула воротник платья. Что с ней творится? Почему она так взволнована? Они ведь уже спали рядом в дилижансе.
      Платье и нижнее белье так и остались лежать на полу – Алана не потрудилась их поднять. Надев ночную рубашку, она подошла к постели и после колебания откинула одеяло. От Николаса приятно пахло душистым мылом. Случайно дотронувшись до его ноги, Алана отшатнулась, словно ее обожгло это прикосновение хотя ей безумно хотелось очутиться в объятиях капитана.
      – Ты спишь? – тихо спросила она.
      – Нет.
      – Я… я не знаю, как мне себя вести. Ты говорил, я должна тебя согревать.
      Николас рассмеялся и обнял жену.
      – Насколько я понимаю, ты опасаешься, как бы я на тебя не набросился… Не бойся, Синеглазка. Я не дикий зверь.
      – Я и не боюсь. С чего ты взял? – обиделась Алана.
      Он положил ее голову себе на плечо.
      – Наверное, ты, как и любая девушка, мечтала о муже, который будет тебя холить и лелеять.
      – Да, – прошептала Алана, не отваживаясь открыть ему свои чувства. – Да, я всегда думала, что выйду замуж по любви.
      – Ты… ты простишь меня за то, что я растоптал твою мечту?
      – Мне не за что тебя прощать. Ты ведь сделал это из лучших побуждений.
      – Не знаю, не знаю, – усмехнулся Николас. – Скорее мною двигал примитивный эгоизм. Я хотел, чтобы ты принадлежала мне – и никому больше, Алана. Ну, а тут как раз подвернулся удобный случай: твоя репутация оказалась подмоченной, и никто на тебе все равно не женился бы. Так что ты связана со мной, что называется, волею судеб.
      Алана помолчала, размышляя над его словами.
      – Если я правильно тебя поняла, ты спас мою репутацию, но зато разрушил мою мечту?
      – Э, да с тобой надо держать ухо востро! – рассмеялся Николас. – В отличие от остальных женщин ты умеешь слушать. И норовишь подловить мужчину на слове. Да, с тобой не соскучишься. Мне, во всяком случае, не приходилось скучать с тех пор, как я тебя встретил.
      – Я… я не строю тебе козни, Николас, – настороженно сказала Алана, не зная, как расценивать его слова – как комплимент или как оскорбление.
      – Знаю. Пока ты не умеешь кривить душой, но быстро научишься.
      – Почему ты так говоришь? Я надеюсь, что этого не случится.
      – Я тоже, – Николас провел пальцем по ее плечу. – Пожалуйста, не меняйся, Синеглазка. Ты мне нравишься такой, какая ты есть.
      Тут уж Алана окончательно запуталась. Как это не меняться? Нет, она должна поправиться, похорошеть… Зачем ему такая дурнушка?
      Облака рассеялись, и по комнате пробежала лунная дорожка. Теперь Алана отчетливо видела лицо Николаса.
      – У меня есть к тебе одна просьба, – нерешительно произнесла она.
      – Проси, что хочешь, Синеглазка, – великодушно ответил он. – Пусть это будет моим свадебным подарком.
      – Мне очень понравился твой поцелуй. Ты… не мог бы поцеловать меня еще раз?
      Воцарилось напряженное молчание.
      Потом Николас приподнялся на локте и сказал с еле уловимой насмешкой:
      – Пожалуй, лучше сразу уважить твою просьбу. Ты ведь все равно не отстанешь от меня, маленькая дикарка. Но учти! Ты сама напросилась.
      И он легонько коснулся губами ее губ. По телу девушки разлилось блаженное тепло. Она обняла Николаса за шею и крепко прижалась к нему всем телом.
      – Не искушай меня, – пробормотал капитан. – Ты играешь с огнем, малютка.
      Алана заглянула в его глаза и словно упала в зеленый омут. Голова у нее закружилась, сердце застучало так громко и часто, что она даже испугалась: вдруг оно сейчас выпрыгнет из груди?
      Николас снова потянулся к ее губам, и на этот раз она бесстрашно ответила на его поцелуй.
      – Алана, мы еще можем остановиться, пока это не зашло слишком далеко, – задыхаясь, проговорил Николас. – Но если ты будешь и дальше соблазнять меня, я за себя не ручаюсь.
      – Я не дитя, – ответила она, – и знаю, что происходит в первую брачную ночь между мужем и женой.
      – Вот как? – нахмурился Николас и схватил ее за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. – Признавайся, ты занималась этим с Серым Соколом?
      Взгляд Аланы был, как всегда, открытым и честным.
      – Нет. Но если бы он остался жив, это непременно произошло бы, Николас.
      – Понятно, – процедил сквозь зубы капитан.
      – Я знаю даже больше, чем ты думаешь, – продолжала Алана. – Я видела, как прекрасные кобылицы раззадоривали жеребцов, пока те, обезумев от страсти, не проламывали стены загона. А когда жеребцы доказывали свою мощь, кобылицы охотно им подчинялись.
      Николас был очарован ее простодушием и искренностью. До этой ночи он даже не предполагал, что невинная девушка может так разгорячить его кровь.
      Приняв решение жениться на Алане, капитан не собирался вступать с ней в интимную связь, но вихрь страсти закружил его и неудержимо нес в пропасть.
      – Потом не упрекай меня. Ты сама этого захотела, – предупредил он, в последний раз давая девушке шанс пойти на попятный.

      Алана подняла голову и заглянула в лицо Николасу. Наконец-то в его глазах зажегся огонь желания! Значит, она все-таки ему не противна!
      – Да! – смело воскликнула девушка. – Я хочу стать твоей женой по-настоящему.
      Николас принялся стягивать с нее ночную сорочку. Сначала медленно, потом все быстрее.
      И вот уже прозрачная одежда очутилась на полу…
      В серебристо-лунном свете обнаженная Алана была так хороша, что у Николаса захватило дух. Он и сам не понимал, что на него нашло и откуда нахлынула эта странная нежность, но ему вдруг захотелось, чтобы Алана запомнила эту ночь как нечто сказочно-прекрасное, запомнила на всю жизнь.
      – Милая моя Синеглазка, – прошептал он, – я посвящу тебя в тайны, о которых ты даже не подозревала. Ты будешь близка со мной, как ни с кем другим, а я… я дам тебе то, что еще не давал ни одной женщине.
      Пальцы Николаса пробежали по девичьей шее и коснулись упругой груди.
      Она поцеловала его ладонь и торжественно произнесла:
      – Я отдаюсь тебе душой и телом, Николас. Больше мне нечего тебе дать.
      Капитану все труднее было сдерживаться, однако он старался оттянуть решающий момент, чтобы продлить удовольствие. И для Аланы, и для себя. Он прикоснулся губами к ее нежной груди сперва осторожно, а услышав тихий стон, – смелее.
      Алана тонула в море незнакомых ощущений. Прикосновения Николаса все больше распаляли ее страсть. Она трепетала, словно стебель под ветром, и жаждала поскорее слиться с любимым воедино.
      Уже ничего не помня и не понимая, девушка жадно прильнула к его губам, и в душе Николаса словно прорвало плотину. Чувства, которые он так долго держал в себе, хлынули наружу. Он словно очнулся от кошмарного сна и, вырвавшись на свет, осыпал свою избавительницу благодарными поцелуями.
      Потом… потом их обоих захлестнул шквал страсти. Николас никогда не испытывал ничего подобного. Они были словно созданы друг для друга, оба все понимали и угадывали без слов…
      – Милая Синеглазка, – еле слышно прошептал Николас. – Моя милая, дорогая жена…
      Алана уткнулась лицом в его плечо. Она отдала ему всю себя без остатка и нисколько не сожалела об этом.
       Сейчас Николас принадлежал ей, и это было самое главное. Алана запретила себе думать о предстоящей разлуке. Пока муж здесь, рядом с ней, следует наслаждаться драгоценными мгновениями.
      – Я сделал тебе больно, Синеглазка? – встревоженно спросил Николас.
      – Нет. Мне было хорошо, – улыбнулась она. Алана изменилась до неузнаваемости – синие глаза светились новым знанием, губы припухли и порозовели от поцелуев. Тело казалось прекрасным изваянием.
      «И как это я раньше не замечал ее красоты? – изумился Николас. – Да прекрасней моей жены в целом мире нет!»
      И он снова припал к ее груди, как к живительному источнику. Но на этот раз наслаждение растянулось надолго, и оба так утомились, что уснули, даже не пожелав друг другу доброй ночи.
      Николас стоял у постели спящей Аланы. Ему гораздо труднее с нею расстаться теперь, когда он вкусил сладость ее объятий. Но ничего не поделаешь. Вчера он потерял голову, но сегодня разум к нему вернулся.
      Вчера в приливе нежности он чуть было не отдал ей свое сердце, однако наутро, слава Богу, вспомнил, что поклялся презирать женщин, и поборол нахлынувшие чувства.
      Да и неизвестно, так ли уж он правильно поступил, женившись на Алане. Ведь имя Беллинджеров опозорено, и тень скандала ляжет теперь и на нее. Может быть, не стоило этого делать?
      Николас вглядывался в невинное лицо Аланы и чувствовал себя последней скотиной. Зачем он воспользовался неопытностью девушки?
      Терзаясь угрызениями совести, он взял саквояж и тихо вышел из комнаты. Он знал, что расстается с женой надолго, но ему необходимо было поразмыслить над тем, что случилось, а размышлять лучше в одиночестве, когда тебе никто не мешает.
      Стук в дверь нарушил сон Аланы. Она сунула голову под подушку, надеясь, что непрошеный гость постучит-постучит, да и уйдет, но стук не прекращался.
      Алана обреченно вздохнула и огляделась, понемногу приходя в себя. Лицо ее озарилось счастливой улыбкой, когда она вспомнила, что произошло ночью.
      Но где Николас?
      Стук повторился.
      «Наверное, это он!» – подумала Алана и спрыгнула с кровати, однако, добежав до середины комнаты, остановилась. А вдруг это не муж? То-то будет скандал – она же в чем мать родила!
      Торопливо натянув ночную рубашку, Алана закуталась в покрывало, открыла дверь и… сникла.
      На пороге стояла женщина. Та самая, которую она видела накануне в комнате Николаса.
      – Доброе утро, миссис Беллинджер. Я Франсис Уикерс. Можно войти?
      Алану еще никто не называл миссис Беллинджер, и она не сразу сообразила, к кому это относится, а когда сообразила, то пригласила гостью войти, но добавила, что Николас куда-то ушел.
       Франсис Уикерс поставила на пол у двери потрепанный чемоданчик, покосилась на смятую постель и, покраснев, отвела взгляд.
      – Меня прислал ваш муж, – поспешила объяснить она. – Я обещала ему привезти вас в Виргинию к отцу.
      Алана недоуменно вскинула на Франсис глаза. Наверное, эта женщина что-то путает! О какой поездке к отцу может теперь идти речь? Об этом они говорили раньше, до… всего. А теперь… теперь ее место в Беллинджер – Холле!
      – Вы уверены, что я должна поехать к отцу?
      – Совершенно уверена. Ваш муж несколько раз это повторил. А вы разве не согласны с его решением?
      – Я… я просто не понимаю, чем оно вызвано. А где мой муж?
      У Аланы помутилось в глазах. Неужели Николас не любит ее? Неужели это было притворством? Франсис Уикерс сняла перчатки.
      – Мистер Беллинджер просил вам передать, что он уехал в Вашингтон. А наш дилижанс отбывает в полдень. Это уже скоро, миссис Беллинджер, нам надо поторапливаться. Я помогу вам собрать вещи.
      Алана молча отвернулась к окну. К глазам ее подступили слезы. Ну конечно, о какой любви может идти речь? Николас ведь предупреждал ее, чтобы она оставила иллюзии и не обольщалась на его счет…
      Но неужели и прошлая ночь была лишь иллюзией, прекрасным сном? Неужели это был всего-навсего обман чувств? Хотя… нет, ее чувство не исчезло при свете дня, ее любовь осталась. Вот только взаимности ждать не приходится.
      – Все готово! – провозгласила Франсис Уикерс, захлопывая чемодан. – В дорогу вы можете надеть зеленое платье, я его отложила.
      Алана уже взяла себя в руки, и в ее глазах не было слез. Лишь на самом дне ярко-синих озер притаилась грусть.
      – Да-да, спасибо. Если дилижанс уходит в двенадцать, времени у нас мало.
      Мисс Уикерс не отличалась разговорчивостью, но Алану это вполне устраивало. Ей как раз нужно было собраться с мыслями, и посторонние разговоры только бы отвлекали ее. Она пыталась себе представить жизнь, которая ждала ее в Виргинии. Что за люди ее брат с сестрой? Еще неизвестно, как они к ней отнесутся… Вполне возможно, будут презирать ее за то, что она полукровка.
      Алана плохо запомнила путешествие из Сент-Луиса в Виргинию. В дороге им не раз приходилось пересаживаться на лодку, а однажды они даже плыли на барже. Но большую часть пути проделали все-таки по суше. Алану окружающее совершенно не интересовало. Она безучастно смотрела вдаль, думая лишь о том, что ждет ее в отцовском доме. И чем ближе они к нему подъезжали, тем тревожней становилось у нее на душе.
      Они с Николасом – обитатели разных миров, и преодолеть разделяющую их пропасть, наверное, невозможно, особенно если жить порознь.
      Ненастье, похоже, решило сделаться ее вечным спутником. Все время шел снег с дождем и дул пронзительный ветер. Так что, пересекая границу штата Виргиния, путешественницы были уже без сил.
      В Виргинии им пришлось еще тяжелее: начался такой снегопад, что казалось, весь мир превратился в сплошной белый вихрь.
      Сердце Аланы сжималось от тоскливых предчувствий. Похоже, даже природа стремилась ей показать, что она здесь непрошеная гостья.
      Лошади увязали в снегу и не могли продолжать путь. Дилижанс угрожающе кренился и в любой момент мог перевернуться. Холодный ветер рвался в щель под дверью. Алана и Франсис Уикерс накрылись одеялами, но все равно не могли согреться.
      В этой поездке между ними возникло взаимопонимание, и Алана даже привязалась к тихой, скромной дочери священника.
      Ей нравилось смотреть, как Франсис вяжет на спицах. Алана не уставала поражаться тому, как из простого мотка шерсти получаются такие красивые узоры.
      Вот и сейчас она внимательно следила за проворно снующими спицами. Франсис перехватила ее взгляд и улыбнулась. Она тоже всей душой полюбила милую, добрую девушку, которую бесчувственный муж бросил на произвол судьбы. Бедняжка выглядела жалко: платье болталось на ней как на вешалке, а на осунувшемся личике, казавшемся совсем крохотным в большом капоре, обтянутом бархатом, застыло выражение отчаяния.
      – Если погода вконец не испортится, к вечеру мы будем на месте, – сказала мисс Уикерс.
      – Я так боюсь, Франсис! – прошептала Алана. – Вдруг мои родные не захотят со мной знаться?
      – Глупости! Как это не захотят? Все будет хорошо, не беспокойтесь. Иначе муж не послал бы вас к ним. Я уверена, что они вас ждут и, может быть, даже устроят вам пышный прием.
      У Аланы накопилось много вопросов, но больше всего ее интересовали любые обстоятельства, связанные с Николасом.
      Она долго колебалась, но потом все-таки решилась спросить:
      – Франсис, вы знакомы с матерью моего мужа?
      – Ах, что вы! Господь с вами! Мы люди разного круга. Но, разумеется, я, как и все прочие, слышала ужасные сплетни, которые ходят про мать мистера Беллинджера. – Франсис негодующе фыркнула. – Терпеть не могу, когда копаются в чужом грязном белье. По-моему, это тоже смертный грех.
      – Франсис, Николас очень резко отзывается о своей матери. Мне кажется, он ее совсем не любит.
      Спицы мисс Уикерс застыли в воздухе.
      – Я всегда говорила, что мне жаль миссис Беллинджер. Хотя почти никто со мной не соглашался. Наверное, не будь ее любовник янки, соседи не судили бы ее так строго. Но она сама родом с севера, да мужа убили северяне… Вот на нее все шишки и посыпались.
      – Как, должно быть, тяжело на душе у миссис Беллинджер! Я уверена, что она чувствует себя виноватой в гибели мужа.
      – И в смерти любовника, – добавила Франсис, многозначительно посмотрев на Алану поверх очков.
      – А вдруг я окажусь в ее обществе? Как мне себя с ней вести?
      Франсис потрепала Алану по руке.
      – Ведите себя естественно, дорогая, и все будет хорошо. Может быть, вы с ней даже подружитесь.
      Алана улыбнулась.
      – Когда мы с вами встретились, я и не подозревала, что мы с вами так сблизимся, дорогая Франсис. Мне будет вас очень не хватать.
      – Мне вас тоже, – ответила мисс Уикерс, и по ее глазам было видно, что она говорит правду.
      – Неужели мы никогда больше не встретимся?
      – Вполне может быть, Алана. В тот круг, где вы будете вращаться, мне доступа нет, – вздохнула Франсис. Но внезапно ее лицо озарилось улыбкой. – Хотя если у вас с мужем будут дети и вам потребуется гувернантка, я тут же приеду.
      Алана в недоумении воззрилась на собеседницу. Ей и в голову не приходило, что у них могут быть дети! Какое же это счастье – родить от Николаса ребенка! Хотя… откуда он возьмется, если они не будут жить вместе?
      – Мне уже за сорок, – продолжала мисс Уикерс, – и я скорее всего не выйду замуж. А детей я очень люблю. Я с удовольствием учила детишек индейцев и думаю, из меня получится неплохая гувернантка.
      – Милая Франсис! Считайте, что место гувернантки вам гарантировано… если, конечно, у меня кто-нибудь родится, – пообещала Алана.
      Ей было жаль добрую женщину, которая могла бы стать прекрасной женой и матерью, если бы у нее по-другому сложилась жизнь.
      – Как бы мне хотелось, чтобы вы остались со мной, Франсис! – печально добавила Алана.
      – Не могу, дорогая. Вам нужно самой постараться привыкнуть к новой обстановке, она ведь совсем не будет похожа на ту, что окружала вас всю жизнь. Но потом, если я вам понадоблюсь, вы мне дайте знать – и я сразу приеду.
      В глазах Аланы сверкнули слезы.
      – Франсис, милая, я никогда не забуду вашей доброты!
      Мисс Уикерс всхлипнула и отвернулась к окну. Ей было очень страшно за свою спутницу. Неужели Николас Беллинджер и жестокий, бездушный свет растопчут этот нежный цветок?
      – Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, вы мне сообщите, и я не заставлю себя ждать, – повторила Франсис.
      – Хорошо, – кивнула Алана и тихо сказала, глядя на большие снежинки, облепившие окно: – Пожалуй, мне лучше скрыть, что мы с Николасом поженились. Если он захочет, чтобы об этом узнали, он сам расскажет.
      – Но почему?
      – Мне кажется, лучше подождать, пока Николас вернется из Вашингтона, – уклончиво ответила девушка, опуская глаза.
      У нее язык не повернулся признаться, что Николас женился на ней из жалости. А наутро, судя по всему, раскаялся в содеянном и бежал.
      Франсис печально вздохнула и снова принялась за вязание. Какое-то время слышалось только тихое позвякивание спиц, в такт которому раздавался стук конских копыт.
      – Что ж, пусть будет, как вы решили, – наконец пробормотала она.
      К вечеру они добрались до Арлингтона. С неба по-прежнему сыпались бесчисленные снежинки.
      На почтовой станции Франсис бесцеремонно обратилась к служащему:
      – Эй, любезный! Тебе не отдавали никаких распоряжений по поводу нашей поездки в усадьбу Кэлдвеллов?
      – Сейчас посмотрю. Как вас зовут? – мужчина с любопытством уставился на миловидную девушку.
      Алана смутилась и спряталась за спину Франсис.
      – Моя спутница – Алана Кэлдвелл. А распорядиться о том, чтобы ее доставили на место назначения, должен был Николас Беллинджер, – заявила мисс Уикерс.
      Круглощекий мужчина был ошарашен.
      – Капитан Беллинджер?.. Н-нет… от него никаких распоряжений не поступало… А он что, скоро вернется домой? Да? Но… кто эта женщина и какое отношение она имеет к Кэлдвеллам?
      Франсис осуждающе хмыкнула.
      – Любезный, я торчу здесь на сквозняке не для того, чтобы удовлетворять твое любопытство. Ты уверен, что мистер Беллинджер не отдал никаких распоряжений?
      Он покачал головой, стараясь получше разглядеть лицо Аланы.
      – Насколько мне известно, нет, мэм.
      – В таком случае, – потеряла терпение Франсис, – распорядись сам. Пусть нас отвезут к Кэлдвеллам.
      – Слушаюсь, мэм. Сейчас распоряжусь. – Поняв, что дело пахнет скандалом, он засуетился, но все-таки не удержался и спросил еще раз: – А когда капитан Беллинджер вернется домой? Мы уже несколько лет не имеем о нем известий.
      Франсис вздернула подбородок.
      – Ты лучше занимайся своими делами, любезный, а в чужие соваться нечего. Прикажи поскорее закладывать лошадей.
      Алана слушала их и все больше чувствовала себя загнанной в угол. Обстоятельства оказывались сильнее нее, и она не могла влиять на свою судьбу.
      Назад пути не было, а вперед… вперед она предпочитала не смотреть – это было слишком страшно.

      Страх нарастал с каждой минутой. Алана нервно стискивала руки. Еще немного – и ей придется переступить порог чужого дома. Ах, почему рядом нет Николаса? Почему все самое трудное ей приходится делать одной?
      Она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза, пытаясь вообразить, что ждет ее в конце пути. Скоро ли Николас вернется из Вашингтона? И заберет ли ее к себе?
      – Вам доводилось бывать в Беллинджер-Холле, Франсис? – спросила Алана, вдруг поняв, что она с гораздо большим удовольствием поехала бы сейчас к матери Николаса, нежели к своему отцу. – Я почти ничего не знаю об этом месте.
      – Но разве мистер Беллинджер не рассказывал вам, как там чудесно?
      – Нет.
      – По-моему, прекрасней этого поместья нет во всей Виргинии. Во всяком случае, я никогда не видела ничего подобного. Особенно там чудесно весной и летом. Когда-то давно Беллинджеры разрешали прогулки по своим владениям. Целую неделю поместье бывало открыто для посетителей. В детстве я прогуливалась там со своими родителями и на всю жизнь запомнила это великолепие, – Франсис немного помолчала и добавила: – Боже, как давно это было! Задолго до рождения Николаса. А теперь, насколько я понимаю, чужим доступ в Беллинджер-Холл закрыт. И очень жаль, потому что простые люди вроде меня лишились возможности посмотреть, как живут избранные.
      – А моего отца вы знаете?
      – Только понаслышке. Это очень уважаемый человек. У него тоже красивое поместье, хотя и не такое большое, как у Беллинджеров.
      – А мы будем проезжать мимо Беллинджер-Холла? Мне бы хотелось на него посмотреть.
      – Да, мы как раз проедем мимо главных ворот. Вы только представьте себе, – воодушевленно воскликнула Франсис, – когда-нибудь вам суждено стать полновластной хозяйкой этого роскошного поместья! Ах, как бы мне хотелось, чтобы вы поехали туда сегодня же!
      – Мне тоже, – вздохнула Алана, прижимаясь лбом к замерзшему стеклу.
      Примерно через час Франсис подалась вперед и взволнованно указала на дорогу, ведущую к большой реке:
      – Вот отсюда начинаются владения вашего супруга.
      Пологий склон был покрыт толстым слоем снега.
      – А что это за река? – поинтересовалась Алана.
      – Потомак. Когда-то здесь к этому берегу причаливало много кораблей.
      – А где дом?
      – Он отсюда не виден. Зато хорошо виден причал. В свое время здесь бросали якорь суда, прибывшие из самой Англии. Беллинджеры никому не возбраняли пользоваться своим причалом, и на реке всегда царило оживление.
      – Так поступают только добрые, великодушные люди.
      – Да, Беллинджеры славились широтой своей натуры. И своим богатством. В прошлом на их плантациях трудилось две с лишним сотни рабов. Сейчас, конечно, их освободили, и правильно сделали! В Беллинджер-Холле выращивают табак, рис, хлопок, сахарный тростник, ячмень и кукурузу. А до войны Беллинджеры держали еще и конезавод. Таких чистокровных лошадей, как у них, не было во всей Америке.
      Алана встрепенулась. Ах, вот как? Значит, у нее с Николасом есть хоть что-то общее – они обожают лошадей!
      Она представила себе, как они с Николасом будут вместе кататься верхом по зеленому лугу, и на сердце у нее немного потеплело.
      Франсис смущенно хихикнула.
      – Я столько знаю про Беллинджеров, что меня можно принять за члена их семьи. Но что поделать, если я с детства люблю эти места? Если честно, то я и сопровождать вас к отцу согласилась прежде всего потому, что мне хотелось лишний раз полюбоваться по дороге Беллинджер-Холлом.
      Густой сосновый бор внезапно поредел, и сквозь полупрозрачную снежную завесу Алана увидела большой особняк, похожий на белую гору. Это зрелище превзошло все ее ожидания. Она даже помыслить не могла, что на свете существует такое великолепие. Перед особняком была просторная заснеженная лужайка.
      Насладившись восторгом Аланы, Франсис затараторила, охотно делясь с ней своими знаниями:
      – Въезд в усадьбу через эти ворота. Трехэтажный особняк построен из кирпича. В нем два крыла. Колонны из белого мрамора, его привезли из Италии. Тут все белое, даже двери и ставни. Потрясающе, правда?
      Алана не усвоила и половины сведений, которые ей сообщила Франсис, но главное ей было совершенно ясно: красивее Беллинджер-Холла нет и быть не может! Это что-то сказочное, такое только во сне бывает. Наверное, она никогда не почувствует себя здесь как дома. После убогой индейской хижины, в которой она выросла, великолепие Беллинджер-Холла будет ее подавлять.
      Хотя… о чем она размечталась? Разве ее сюда приглашали? Кто сказал, что Николас не постесняется во всеуслышание признать ее своей женой?
      Ворота, ведущие в поместье, остались позади, и Алану охватило отчаяние. Возможность счастья, пусть даже призрачная, терялась безвозвратно!
      А впрочем, иначе и быть не могло: зачем она Николасу? Их разделяет глубокая пропасть, и надеяться не на что…
      – А вон там впереди начинаются владения вашего отца, – внезапно сказала Франсис. – Видите?
      Алана схватила Франсис за руку.
      – Может, вы все-таки передумаете и останетесь со мной?
      Франсис сочувственно улыбнулась:
      – Увы, милый друг. Капитан Беллинджер взял с меня слово, что я довезу вас до порога, но даже не выйду из экипажа.
      – Не выйдете? Почему?
      – Кто его знает? Вероятно, капитан думал, что мы с вами не поладим и вы с нетерпением будете ждать возможности от меня избавиться.
      – Ах, Франсис! Что вы такое говорите? Будь моя воля, я бы с вами вообще никогда не расставалась!
      Мисс Уикерс предпочла не продолжать печальный разговор и обратила внимание Аланы на большой кирпичный дом, стоящий на правой стороне дороги:
      – Вот мы и приехали.
      Снежные хлопья кружились над аллеей.
      Алана посмотрела в ту сторону, куда указывала мисс Уикерс, и ее охватило мрачное предчувствие. Зачем она приехала к чужим людям, которые никогда не признают ее своею? Даже отец давно стал для нее чужим. Что она будет делать среди чужаков?
      Ей захотелось проехать мимо, и она уже собралась попросить кучера не останавливаться, однако, поглядев на дымок, приветливо курившийся над трубой, все же решила попытать счастья.
      Франсис убрала вязание в корзинку для рукоделия и, многозначительно поглядев на Алану, проговорила:
      – Друг мой, запомните, что я вам сейчас скажу. Вы ничуть не хуже, а может, даже гораздо лучше обитателей этого дома. Так что не позволяйте им выказывать свое превосходство над вами. Высоко держите голову, гордитесь своим происхождением и смело отстаивайте свои взгляды!
      – Непременно! – пообещала Алана.
      Экипаж остановился, и кучер, спрыгнув на землю, распахнул перед Аланой дверцу. Она обняла Франсис на прощание и смахнула со щеки слезу.
      Франсис поцеловала Алану в лоб.
      – Да поможет вам Бог, друг мой. Идите! Идите, пока я не расплакалась.
      Алана нерешительно вылезла из кареты. Вблизи дом казался еще массивней, чем с дороги. В последний раз оглянувшись на ободряюще улыбнувшуюся компаньонку, Алана отважно взошла на крыльцо.
      Франсис кивнула кучеру, карета медленно тронулась и вскоре скрылась за деревьями.
      Алана осталась один на один со своей судьбой.
      Внезапно дверь отворилась, перед Аланой стоял величественный старый негр в роскошной ливрее.
      Почему-то он глядел на нее с иронией.
      – Что вам угодно, мэм?
      – Вы… вы меня не ждали? – пролепетала Алана, надеясь, что Николас известил родных о ее приезде.
      Дворецкий окинул оценивающим взглядом скромный шерстяной плащ девушки и решил, что перед ним птица невысокого полета.
      – Ну, почему не ждали? – насмешливо протянул он. – Если вы, мэм, новая горничная госпожи, то мы ждем вас уже два дня… Только заходить-то нашему брату положено с черного хода, а не с парадного крыльца! Ладно, так и быть, я ничего не скажу молодой мисс. Беги поскорее за дом. Бог даст, госпожа не узнает о твоей оплошности.
      – Но я не служанка! – покачала головой Алана. Честно говоря, сейчас она об этом даже сожалела. Негр явно удивился:
      – Гм… В таком случае, пожалуйста, назовите мне свое имя, мэм. Я о вас доложу.
      – Я… я… Я Алана Кэлдвелл! – гордо вскинув голову, заявила она. – Мне нужно увидеться с моим отцом, Энсоном Кэлдвеллом.
      Слуга остолбенел, но, будучи хорошо вышколенным, быстро пришел в себя и невозмутимо произнес:
      – Извольте зайти, мэм. Я приношу вам мои искренние извинения за то, что продержал вас на холоде.
      Он направился было в глубь дома, но внезапно остановился и на всякий случай переспросил, чтобы не ошибиться:
      – Я правильно вас понял? Вы дочь мистера Энсона Кэлдвелла?
      – Да, – стараясь держаться как можно более достойно, ответила Алана.
      Дворецкий направился в конец коридора и, деликатно постучавшись, что-то прошептал.
      Вернувшись, он хотел взять у нее плащ, однако она предпочла остаться одетой: внутренний голос подсказывал ей, что так будет лучше.
      – У мисс Элизы гости, – смущенно пробормотал дворецкий, – она сможет выйти к вам только на минутку.
      В коридоре показалась молодая женщина. С важным видом прошествовав в прихожую, она окинула Алану суровым взором и спросила свистящим шепотом:
      – Кто вы такая?
      Хотя лицо у Элизы было довольно миловидным, желчно поджатые губы придавали ему неприятное выражение. Русые волосы были зачесаны назад и собраны на затылке в тугой пучок. Эта прическа старила сестру Аланы и тоже не прибавляла ей привлекательности.
      Алана приветливо улыбнулась, однако ответной любезности не последовало.
      – Я Алана Кэлдвелл, – не теряя присутствия духа, ответила она. – Похоже, меня здесь не ждали…
      Элизе очень хотелось заявить, что девушка в плаще с чужого плеча не имеет никакого отношения к ее отцу, но ни у кого, кто хоть раз увидел ее сапфировые глаза, не могло остаться сомнения в родстве Аланы с Энсоном Кэлдвеллом. Поэтому Элиза предпочла не углубляться в выяснение неприятных обстоятельств, а, покосившись на дверь, за которой были гости, торопливо произнесла:
      – Конечно, не ждали. Что вы здесь делаете?
      Алана чуть не расплакалась от досады. Она подозревала, что в доме отца ее не встретят с распростертыми объятиями, однако в глубине души у нее все-таки теплилась надежда на то, что сестра отнесется к ней по-человечески. Теперь и эта надежда рухнула.
      – Я… хочу видеть отца! – гордо вскинув голову, промолвила Алана.
      Элиза всегда ненавидела индейскую девчонку, которую отец прижил на стороне. Но пока их пути не пересекались, можно было делать вид, будто ее не существует.
      И вот теперь встреча произошла!
      Элиза была растеряна. Она и сама толком не понимала, чего боится, но ощущала в появлении Аланы смутную угрозу, а потому решила сразу же поставить наглую полукровку на место.
      – Моего отца нет дома, – надменно заявила Элиза. – Скажите, что вам от него нужно, и, когда он вернется, я ему передам.
      Гордость Аланы была уязвлена, но, к счастью, она умела сохранять присутствие духа даже в самые тяжелые минуты.
      – Передайте отцу, что я приехала в Виргинию. Или мне лучше сделать это самой?
      Элиза представляла себе сестру жалким существом, не способным двух слов связать по-английски, и, увидев, что Алана владеет этим языком не хуже ее, Элиза почувствовала себя уязвленной. Да и жалкого в Алане ничего не было, даже неудачно выбранная одежда не портила ее красоты.
      – Говорю вам, отца нет дома! – раздраженно поморщилась Элиза. – И вообще… как вы докажете свое родство с ним? Мало ли кому придет в голову выдать себя за дочь Энсона Кэлдвелла! Что ж, нам всех подряд прикажете в дом пускать, да? – Элиза еще раз окинула сестру высокомерным взглядом и добавила, злобно прищурившись: – Я вам не верю!
      Но сломить Алану оказалось не так-то просто!
      – Хотите верьте, хотите – нет, – спокойно сказала она, – но я Алана Кэлдвелл. И я не сойду с этого места, пока не увижу отца!
      Элиза с ужасом подумала о гостях, которые в любой момент могли выглянуть в коридор, и прошипела:
      – Еще чего! Вы поставите меня в неловкое положение перед людьми, придется им что-то объяснять… Вы здесь никому не нужны! Понимаете?
      Ну какой смысл был с ней пререкаться?
      Алана никому не собиралась навязываться и, скрывая разочарование, заявила:
      – В таком случае предоставьте мне экипаж, чтобы я могла отсюда уехать.
      Элиза повернулась к дворецкому:
      – Хэмиш, вели поскорее заложить лошадей, и пусть ее отвезут, куда она захочет.
      И, смерив сестру на прощание убийственно-холодным взглядом, она поспешила к гостям, которые, похоже, были несколько удивлены ее долгим отсутствием.
      – Нет-нет… ничего особенного… пустяковое недоразумение, – донесся из-за двери нарочито бодрый голос Элизы. – Милости прошу к столу, будем пить чай.
      Хэмиш посмотрел на Алану с симпатией и сочувственно прошептал:
      – Не огорчайтесь, мисс. Когда хозяин вернется, я ему скажу, что вы приезжали. Вам есть где остановиться?
      – Да, – борясь с подступающими слезами, кивнула Алана. – Да, есть…
      Но на самом деле она понятия не имела, куда ей деваться. Денег у нее не было, знакомых тоже. Единственная ее подруга Франсис была уже далеко…
      Каким же неприветливым оказался мир белых людей! Зачем ее привезли сюда? Она ведь не просила об этом!
      Сев в карету, Алана дала себе клятву больше никогда не переступать порог отцовского дома.
      – Куда вас отвезти, мисс? – спросил кучер, подавая ей шерстяной плед.
      И тут Алану вдруг осенило!
      – Отвезите меня в Беллинджер-Холл! – четко и внятно произнесла она, забавляясь изумлением кучера.
      Ничего! Она еще им покажет! В ее жизни и не такое бывало, но она никогда не сдавалась.
      Метель усилилась, и когда карета наконец остановилась перед домом Николаса, Алана не сразу смогла разглядеть его за снежной завесой.
      А когда разглядела, к горлу опять подступил страх. Что, если ее и отсюда выгонят?
      – Пожалуйста, – попросила Алана кучера, – не говорите Элизе Кэлдвелл, что вы привезли меня сюда. Скажите, что я поехала в город.
      – Хорошо, мисс, – понимающе кивнул кучер. – Не беспокойтесь, она ничего не узнает.
      Алана поблагодарила его и, призвав на помощь все свое мужество, отправилась на свидание с матерью Николаса.
      Кучер поставил ее вещи на крыльцо и уехал.
      Алана дрожащей рукой взяла медный молоток и постучала в дверь. По крыльцу разгуливал ледяной ветер, и она уже мечтала только о том, чтобы хоть на минутку оказаться в тепле.
      Дверь отворилась, на пороге вырос дворецкий в серой ливрее с черными позументами.
      В отличие от дворецкого Кэлдвеллов, он не стал держать Алану на морозе, а, приветливо улыбнувшись, сразу же пригласил ее войти.
      – Чем могу служить, мисс? – спросил Эскью, заглядывая в испуганные синие глаза девушки. Таких прекрасных глаз ему не доводилось видеть, пожалуй, никогда в жизни.
      – Я Алана Беллинджер, жена Николаса, – еле слышно пролепетала она.
      – Кто к нам пожаловал, Эскью? – неожиданно раздался приятный женский голос.
      Стоически сохраняя невозмутимость, дворецкий ответил:
      – Алана Беллинджер, мадам. Насколько я понимаю, мистер Николас женился и прислал к вам свою супругу!

      В просторный вестибюль вошла женщина в черном бархатном платье с кружевным белым воротником. Волосы цвета воронова крыла были зачесаны назад и сколоты на затылке, лицо ее казалось добрым и милым, но в глазах, таких же больших и зеленых, как у Николаса, было заметно недоверие.
      – Простите, мисс, Эскью не ошибся? Может быть, он вас неправильно понял?
      – Я… жена Николаса, – устало пробормотала Алана, чувствуя, что еще одного столкновения она сегодня просто не выдержит. – Мы поженились в Сент-Луисе. Он… он послал меня к моему отцу, но я не могу там оставаться… а больше мне поехать не к кому… Вот я и приехала к вам. Пожалуйста, не прогоняйте меня!
      – Ну что вы! Конечно, я вас не прогоню, милая! – заверила Алану миссис Беллинджер. – Но как странно, что Николас послал вас наобум, не договорившись заранее… Это на него не похоже. А где он сам? Почему не приехал с вами?
      – Он… в Вашингтоне.
      – Понятно, – женщина ласково улыбнулась, отчего ее лицо стало просто прелестным, и подошла к Алане поближе, изумив ее тонким ароматом своих духов. – Если б я знала о вашем приезде, я бы устроила вам более достойную встречу, – миссис Беллинджер обняла невестку и, прижавшись щекой к ее холодной щеке, воскликнула: – Боже! Да вы продрогли! Поскорее идите в гостиную и садитесь у камина, а Эскью позаботится о вашем багаже. Мы поселим вас в комнате моего сына.
      Убедившись, что ей больше не придется мерзнуть на ветру, Алана испытала огромное облегчение и, бросив рассеянный взгляд на стены, увешанные зеркалами в позолоченных рамах и фамильными портретами, пошла за миссис Беллинджер.
      Гостиная оказалась еще более величественной. Здесь все свидетельствовало о богатстве хозяев. Как и фасад особняка, эта комната была ослепительно белой. На полу лежал пушистый белый ковер, стены и мебель были обиты белым шелком, в белом мраморном камине приветливо горел огонь.
      Алана никогда не видела подобного великолепия. Неудивительно, что сент-луисская гостиница не произвела на Николаса никакого впечатления!
      – У вас такой прекрасный дом, миссис Беллинджер! – простодушно воскликнула девушка.
      Мать Николаса улыбнулась открыто и доброжелательно:
      – Зовите меня просто Лилией. А мне как вас называть?
      – Аланой.
      – Прелестное имя. Когда-то с нами по соседству обитала одна Алана, но она давно умерла.
      – Если ее фамилия была Кэлдвелл, то это, наверное, моя бабушка.
      Лилия удивилась:
      – Бабушка? Но… насколько я знаю, у Аланы были внуки только от ее сына Энсона… Впрочем, мне, наверное, не все известно – мы не настолько близки с этим семейством.
      Озябшей Алане совершенно не хотелось вспоминать, как ее выгнали из отцовского дома, поэтому она поспешила перевести разговор на другую тему:
      – Простите, что я свалилась вам как снег на голову. Я, право, надеялась, что Николас сообщит вам о нашей свадьбе.
      Лилия усадила Алану к огню.
      – О нет, мой сын давным-давно мне не писал… – В ее зеленых глазах промелькнула затаенная боль, и, отвернувшись, чтобы ее скрыть, Лилия дернула за шнурок звонка, вызывая служанку. – Но если б вы знали, как я рада, что Николас наконец-то обзавелся семьей! Я боялась, что он никогда не женится.
      Последние слова мать Николаса произнесла почти шепотом.
      Алана развязала тесемки капора и поправила слегка растрепавшиеся волосы.
      – Значит, вы не жалеете, что ваш сын женился на мне?
      – Нет, конечно. А почему я должна жалеть? – удивилась Лилия, усаживаясь в кресло рядом с Аланой. – Я всегда считала, что мой сын выберет себе в жены только необыкновенную, удивительную девушку. И я уверена, что так оно и есть.
      Алана готова была заплакать от радости. Она и мечтать не смела о таком теплом приеме. Но признаться в этом ей не удалось, потому что в комнату вошла пожилая служанка в островерхом чепце.
      – Ты представляешь, Китти, Николас прислал к нам свою жену!
      Добродушное лицо старушки расплылось в улыбке.
      – Слава Богу! Я уж и не надеялась дожить до этого дня! Да храни тебя Господь, дитя мое! – Китти внимательно поглядела на Алану. – Что ж, у Николаса губа не дура. Но ты смотри, детка, за этим мошенником нужен глаз да глаз!
      Лилия рассмеялась.
      – Китти всю жизнь была при мне. В детстве я жила в Филадельфии, и, сколько себя помню, Китти служила у нас в доме. А когда я вышла замуж за отца Николаса, она приехала со мной в Беллинджер-Холл. Китти тут у нас всем заправляет. Ей только дай волю – она и вам начнет указывать, как жить.
      Алана переводила взгляд с одной женщины на другую, не понимая, шутят они или говорят всерьез.
      – Не морочьте малышке голову, мэм! А то она и вправду решит, что я злая ведьма. – Она явно чувствовала себя членом семьи, а не служанкой Беллинджеров.
      Алана зябко поежилась, и только тут до Китти дошло, что девушка продрогла.
      – Ах ты Господи! Бедняжка совсем окоченела, а мы тут языками чешем. Пойдем, детка, пойдем! Тебе надо принять горячую ванну – и в постель! А я тем временем приготовлю тебе вкусный ужин.
      Лилия звонко расхохоталась.
      – Ну вот! Я же предупредила: Китти сразу начнет вам указывать, как жить, Алана. Но сегодня вы ей не перечьте, вам и вправду лучше пораньше лечь спать. А завтра, когда вы как следует отдохнете, мы познакомимся поближе.
      Алана не знала, что и думать. Интуиция подсказывала ей, что Лилия говорит искренне, вся атмосфера дома была проникнута добротой. Как можно ее ненавидеть? Она ведь такая хорошая!
      Мысли путались, а разобраться в них Алана сейчас не могла. Еле передвигая ноги, она поплелась вслед за Китти по большой винтовой лестнице наверх, где располагались спальни хозяев, а когда добрела до своей комнаты, у нее уже не осталось сил даже для того, чтобы оглядеться.
      Заметив это, Китти заквохтала, как наседка:
      – Ох ты бедненькая! Совсем уморилась! Ладно, не буду тебя мучить, укладывайся-ка ты сразу спать. Так… сейчас снимем платьице – и на боковую. А к ночи, если захочешь, и поешь, и искупаешься.
      Алана послушно позволила Китти себя раздеть и уснула, едва донеся голову до подушки.
      Она не слышала, ни как служанка разжигала в камине огонь, ни как потом в комнату вошла Лилия, которая долго стояла у ее постели и молча молилась, чтобы теперь, женившись, сын вернулся домой.
      Наконец Лилия и Китти на цыпочках вышли из спальни Аланы и спустились в гостиную.
      – Я не понимаю, что происходит, Китти, – тихо сказала Лилия, глядя, как вьются за окном снежинки, похожие на больших белых мух. – Зачем мой сын это сделал? Это прелестное дитя выглядит таким испуганным и одиноким. Алана – простая, чистая душа. Разве она сможет жить с таким сложным человеком, как Николас? Господи, неужели он затеял все это только для того, чтобы лишний раз меня помучить?!
      – Вы… полагаете, в нем могут прорезаться черты его отца?
      – О нет! Он совсем не похож на Симеона. Разве ты не помнишь, каким добрым, любящим сыном был Николас в детстве?
      – Отчего же не помню? Помню. Как и то, что он обвинял и до сих пор обвиняет вас в смерти своего отца.
      Лилия печально улыбнулась.
      – Я заслужила его презрение, Китти. Мы с отцом Николаса оба виноваты в том, что он вырос ожесточенным и разочарованным. Правда, я надеялась, что вдали от дома он постепенно примирится с прошлым. Но теперь… теперь я уже ничего не знаю!
      – Мда… Сомневаюсь, чтобы эта малышка понимала, во что она ввязалась. Сказать по правде, меня тоже удивил выбор вашего сына.
      – Да, Китти. Ему всегда нравились опытные женщины, светские львицы, искушенные в сердечных делах. Эта девушка совсем другая. Такая юная, невинная!
      – Может, он влюбился?
      – Может быть, – Лилия с надеждой улыбнулась. – Ах, она просто очаровательна, Китти. Если ее как следует приодеть и хоть немножко обучить манерам, она засверкает, как бриллиант.
      Служанка добродушно хмыкнула.
      – Вы мечтали о дочке? Вот ваша мечта и сбылась!
      Лилия немного подумала и воодушевленно воскликнула:
      – Пошли кого-нибудь в Александрию за портнихой Миннион. Пусть возьмет с собой учениц. Скажи, что ей придется пробыть у нас недели две-три, не меньше.
      – Хорошо, но вам не кажется, что Николас будет этим недоволен? Может, он как раз хочет, чтобы его жена оставалась до его приезда простушкой?
      – Да, мне это тоже пришло в голову, – кивнула Лилия. – Но я не допущу, чтобы Алана повторила мою судьбу, Китти! Мало ли как мог измениться характер Николаса за те годы, что он прожил отдельно от нас?! Вдруг в нем все-таки развились черты, унаследованные от отца? Нет, Алана должна обрести уверенность в своих силах и общаться с Николасом на равных. Если бы я смогла с самого начала замужества правильно себя поставить, все было бы по-другому.
      Китти махнула рукой:
      – Да при чем тут вы? Симеон Беллинджер был сущим исчадием ада. И стал он таким задолго до того, как вы встретились. О чем вам, кстати говоря, прекрасно известно. Но Николас таким не будет. Никогда не будет! Он похож на вас, а не на Симеона. Просто он винит вас в смерти отца, но когда-нибудь мальчик поймет свою ошибку и перестанет так себя вести.
      Лилия озабоченно нахмурилась.
      – Как ты думаешь, Николас рассказал Алане всю правду обо мне?
      – Нет, конечно! Как он мог рассказать, если не знает всей правды? Ну зачем, зачем вы взяли на себя чужую вину? Аж зло берет, как вспомню, что Симеон был виноват, а вы теперь расхлебываете эту кашу. Но знаете, еще не поздно признаться Николасу, как все было на самом деле. Послушайтесь моего совета, госпожа! Откройтесь сыну. Пусть не считает вас злодейкой, а своего папашу невинной жертвой!
      В зеленых глазах Лилии блеснули слезы.
      – Я не могу открыть ему правду, Китти. Если Николас узнает, каким был в действительности его отец, это его совсем подкосит. Пусть уж лучше мальчик ненавидит меня, чем так жестоко разочаруется в своем отце.
      Китти пожала плечами и пошла к двери, сердито бурча:
      – А по-моему, вам не дают покоя лавры святых мучеников. Ишь, чего выдумала – выгораживать Симеона Беллинджера! Этого достойного ученика дьявола!
      Пожалуй, впервые после бабушкиной смерти Алана спала совершенно спокойно и безмятежно. В комнате было тепло и уютно. Алана лежала, свернувшись калачиком, и ей снились хорошие сны…
      Китти отдернула плотные шторы, и в окна спальни хлынул дневной свет. Алана мгновенно проснулась и, блаженно потянувшись, поздоровалась с экономкой.
      – Госпожа велела мне разбудить тебя, детка, – сказала Китти. – Портниха уже здесь, а ты еще не помылась и не позавтракала: – Она протянула девушке теплый халат. – Вставай-вставай, время не ждет!
      Алана растерянно заморгала, не поняв и половины того, что говорила старушка.
      – Разве мне нужны новые платья?
      – А то нет?! Ты, главное, положись на мадам – и все будет прекрасно. У нее отличный вкус, она понимает толк в нарядах.
      Алана изумленно огляделась, вдруг осознав, что уже утро.
      – Неужели я проспала так долго?
      Экономка расплылась в улыбке.
      – А что тут удивительного? Ты с ног валилась от усталости.
      Раздался стук в дверь, и две служанки внесли в спальню медную ванну. Китти налила в нее горячую воду и положила рядом ароматное мыло и несколько пушистых полотенец.
      Служанки с любопытством уставились на Алану – им, как, впрочем, и всем остальным обитателям усадьбы Беллинджеров, было интересно, кого выбрал в жены молодой хозяин. Но Китти прогнала их вон, не дав как следует разглядеть Алану.
      – Ну вот, теперь можешь спокойно помыться, – с улыбкой обратилась она к девушке.
      – Прямо здесь? – уточнила Алана.
      – А где ж еще? – удивилась Китти.
      Алана сбросила халат и без тени смущения спросила у экономки:
      – Мне надо залезть внутрь, да? Я ведь понятия не имею, как принимают ванну. Я никогда этого не делала.
      Глаза Китти от изумления стали похожи на два блюдца.
      – Как не делала? Ты что, никогда в жизни не мылась?
      – Нет, мылась, конечно, но только в речке. Вообще-то я мылась очень часто. Шайенов удивляло, что моя бабушка заставляла меня мыться каждый день даже зимой.
      У Китти голова пошла кругом от признаний Аланы. Какая речка? Какие шайены?
      – Ты, это… залезай в ванну и искупайся как следует, – пробормотала она, помогая девушке погрузиться в воду. – Хочешь, я помою тебе голову?
      Когда густые черные волосы Аланы были хорошенько промыты, экономка сполоснула их чистой водой и спросила:
      – С остальным ты сама справишься или тоже помочь?
      – Нет, спасибо, это совсем несложно, – без тени улыбки ответила девушка.
      Китти направилась к выходу, но, взявшись за дверную ручку, внезапно спросила:
      – А про каких шайенов ты говорила, детка? Неужто про индейцев?
      – Да, – кивнула Алана. – Я ведь индианка из племени шайенов.
      – Я… я сейчас принесу тебе завтрак, – пролепетала Китти, стараясь не подавать виду, что она сражена этим необычайным известием, и метнулась из комнаты.
      Алана долго блаженствовала, лежа в теплой воде. Ей было хорошо у Беллинджеров. Обитатели дома – и говорливая Китти, и приветливая Лилия – ей нравились. Только в глазах последней, даже когда она улыбалась, сквозила грусть.
      Алана с интересом рассматривала комнату, убранство которой было выдержано в теплых коричневато-красных тонах. Вишневый цвет ковра удачно сочетался с цветом одеяла и занавесей. Деревянная спинка массивной кровати была украшена искусной резьбой, подле камина стояло кресло, обитое коричневой кожей.
      Алана любовалась своим новым жилищем и мечтала о том, как она с Николасом будет жить в этой комнате.
      Выйдя от Аланы, экономка бросилась к Лилии, которая уже проснулась и сидела на кровати, обложившись подушками.
      Заметив на обычно жизнерадостном лице Китти тревогу, мать Николаса озабоченно спросила:
      – Как себя чувствует наша малютка? Ты сказала, что ее ожидает портниха?
      – Сказать-то сказала, но боюсь, нам сейчас будет не до этого. Уж не знаю, как вам и объяснить, миссис Лилия…
      – Что объяснить? О чем ты говоришь? Не понимаю.
      Китти набрала полную грудь воздуха и выпалила:
      – Жена Николаса призналась мне, что она выросла среди индейцев! Но это еще не все! Она и сама индианка!
      – Вздор! – нахмурилась Лилия. – Такого не может быть. Мне лично она сказала, что ее бабушкой была покойная Алана Кэлдвелл. Да и потом, малютка совсем не похожа на индианку: у нее светлая кожа, синие глаза… А речь?! Ты слышала, как она изъясняется? Так говорят по-английски только на Юге, причем в семьях богатых плантаторов. Конечно, одета малютка из рук вон плохо, но…
      – Да говорю же вам, – перебила ее Китти, – она сама призналась! Сама! Никто ее за язык не тянул!
      Лилия отбросила одеяло, накинула халат и, всунув ноги в домашние туфли, пошла к двери.
      – Ладно, прикажи накрыть на стол в комнате Николаса. За завтраком я постараюсь поближе познакомиться с Аланой. Но пусть Николас не надеется, что, женившись на индианке, он мне отомстит! Он меня плохо знает, если думает, что я попадусь в эту ловушку.

      Алана уже вылезла из ванны и начала одеваться, когда кто-то постучался в ее комнату.
      На ходу застегивая платье, она подбежала босиком к двери и увидела на пороге мать Николаса. Аккуратно причесанная, одетая в розовое бархатное платье Лилия показалась Алане верхом элегантности.
      – Доброе утро! – весело улыбнулась свекровь. – Если вы не возражаете, мы позавтракаем вдвоем. Я велела Китти накрыть стол у вас в комнате. Позавтракаем, побеседуем, познакомимся поближе, да?
      – Да! – просияла Алана. – Это будет чудесно.
      Платье Лилии красиво облегало ее стройную фигуру. Алана ощутила себя рядом с ней неуклюжей простушкой.
      Лилия прошла на середину спальни и огляделась. В ее взоре сквозила печаль.
      – Все эти годы в комнате моего сына поддерживался порядок. Каждую неделю ее проветривали и прибирали. На всякий случай – вдруг Николас вернется домой… Теперь я вижу, что оказалась права. Наши усилия не пропали даром. Как вам спалось?
      – Хорошо, – Алана неловко застегнула крючки застежки и торопливо надела туфли. – Здесь очень уютно и… буквально все напоминает о Николасе. Я легко могу себе его представить в этой обстановке.
      Лилия внимательно вслушивалась в речь девушки. Ни следа индейского акцента, произношение, как у южанок из хороших семей…
      Вошедшая в спальню Китти принялась отдавать распоряжения четверым служанкам, накрывавшим на стол, застеленный белоснежной скатертью. Наконец все было готово, и Алана с Лилией остались наедине.
      Заметив смущение Аланы, Лилия ободряюще улыбнулась.
      – Трудно заводить знакомство с новыми людьми, да? Как я вас понимаю, дорогая Алана! Я тоже робею перед чужими, хотя с годами научилась это скрывать.
      – Никогда бы не подумала, что вы можете перед кем-то робеть, миссис Беллинджер, – удивилась Алана.
      – Мы же с вами договорились называть друг друга по имени, помните? Вы обещали называть меня Лилией, а я вас – Аланой.
      – Да-да, конечно.
      – Расскажите мне о себе, дорогая. Мне хочется узнать о вас побольше.
      Алана вскинула голову и, посмотрев на свекровь в упор, с вызовом заявила:
      – Мой отец – Энсон Кэлдвелл, а мать – индианка из племени шайенов. И я не собираюсь ни перед кем извиняться за свое происхождение!
      Лилия постаралась не показать, насколько она шокирована, и спокойно произнесла:
      – Разумеется. За что вам извиняться? А как встретились ваши родители? Странно, что я никогда об этом не слышала. Я, конечно, знала, что Энсон довольно долго жил на Западе, но он никогда не рассказывал про вашу мать.
      – Вероятно, отец стыдился меня и предпочитал не упоминать о моем существовании.
      – Прошу вас, расскажите о своем детстве. И о том, как вы познакомились с моим сыном.
      К завтраку они даже не притронулись. Лилия завороженно слушала печальную историю Аланы.
      Дойдя до того, как Николас решил, что он обязан на ней жениться, Алана предпочла не уточнять детали и про первую брачную ночь не обмолвилась ни словом, однако Лилия догадалась о случившемся. Ей достаточно было увидеть лицо Аланы, когда бедняжка описывала, как, проснувшись наутро в сент-луисской гостинице, она обнаружила, что Николас уехал.
      – А почему, если не секрет, вы направились в Беллинджер-Холл? Насколько я понимаю, вы поначалу намеревались поселиться у отца.
      Пришлось Алане рассказать и о стычке с Элизой Кэлдвелл.
      – Ладно, мы ей это припомним, – пригрозила Лилия, живо представив себе обиду Аланы. – Но отец тут ни при чем. Я уверена, что он обрадуется вашему приезду. И, когда мы как следует подготовимся к этой встрече, я дам Энсону знать.
      – Не надо! Я не хочу его видеть! Мне будет тяжело и неловко. Он давно стал для меня чужим человеком.
      – Ну, хорошо, дорогая, я вас не неволю. Но вы подумайте. Во всяком случае, – лучезарно улыбнулась Лилия, – я очень рада, что вы к нам приехали!
      Перегнувшись через стол, она взяла Алану за руку и ободряюще добавила:
      – Я научу вас, как завоевать сердце Николаса. Хотя не сомневаюсь, что он уже вами очарован.
      Зеленые глаза Лилии мечтательно засияли.
      – Когда сын вернется домой, он не узнает свою малютку жену. Китти сказала, что я вызвала из города портниху, которая поможет вам превратиться в элегантную даму?
      – О, я так хочу быть похожей на вас! – с надеждой воскликнула Алана.
      – Нет-нет, моя дорогая, вы будете гораздо привлекательней. Вы же намного красивее меня. Я даже в лучшие годы не могла бы сравниться с вами.
      – Да что вы! Я…
      Лилия шутливо замахала на Алану руками.
      – Не спорьте, милая. Тем более что чудесное преображение произойдет не только благодаря новым нарядам. С вашего позволения, я научу вас кое-каким ухищрениям, при помощи которых женщины залавливают в свои сети мужчин. Но все это мелочи. Главное, что вы красивы. Ну, а уж мы постараемся эту красоту повыгодней оттенить.
      – Вы… действительно считаете меня миловидной?
      – Да у вас редкостная красота, Алана! И что бы ни говорил мой сын, можете мне поверить: он это знал, когда на вас женился. А потому наша задача не особенно сложна, надо лишь заставить Николаса признать вслух, что его жена – истинное сокровище!
      – Я люблю Николаса всей душой, но не надеюсь на взаимность. Он прямо заявил мне, что неспособен на любовь. Мне кажется, наивно надеяться, что Николас переменит свое мнение только потому, что я переменю гардероб.
      – Неужели мой сын имел наглость говорить вам в глаза такие вещи? – возмутилась Лилия. – Ладно, посмотрим, как он запоет, когда приедет сюда и увидит вас. Порой женщине не мешает щелкнуть мужчину по носу, чтобы он не слишком зазнавался.
      – Пожалуйста, помогите мне стать женщиной, которой бы Николас гордился, – взмолилась Алана.
      Лилия улыбнулась.
      – Все будет хорошо, обещаю вам. Но скажите, дорогая, где вы откопали это платье?
      – Всю одежду раздобыл для меня Николас, – с гордостью сказала девушка. – Платья, правда, оказались великоваты, но я не жаловалась.
      – Что ж, мужчины, конечно, не разбираются в женской моде, – кивнула Лилия. – Но вот что любопытно: на красивое дамское платье они не обращают никакого внимания, но если у нас хоть один волосок выбьется из прически, они не преминут это заметить… Ну, да Бог с ними. Вы готовы мне довериться, дорогая?
      – Да! Да! И обещаю беспрекословно вас слушаться! – воскликнула счастливая Алана.
      – В таком случае, – лукаво прищурилась Лилия, – для начала сходите на кухню и выясните, нет ли на плите горячих оладий. Эти давно остыли. А когда мы наконец позавтракаем, я вас подстригу.
      Синие глаза Аланы округлились от изумления.
      – Но… я никогда в жизни не стригла волосы!
      – Значит, тем более пора это сделать.
      Весь день ушел на снятие мерок и выбор фасонов будущих платьев. Алана с Лилией внимательно рассматривали образцы тканей и листали журналы мод, подолгу обсуждая, пойдет ли Алане тот или иной наряд.
      Наступил вечер. Измученная Алана лежала на кровати, а свекровь деловито рылась в ее вещах.
      – Нет, оно тоже не годится, – Лилия отбросила в сторону последнее платье. – Унеси куда-нибудь все это тряпье, Китти.
      Экономка с явной охотой подхватила ворох ненужной одежды, а Лилия достала со дна саквояжа свадебный наряд Аланы.
      – Не надо его выбрасывать! – запротестовала Алана. – Это подарок моей бабушки.
      – Но я и не собираюсь, – успокоила ее Лилия. – Боже, какая красота! И так все аккуратно, стежочки меленькие, а вышивка – просто заглядение! Ваша бабушка была великолепной портнихой.
      – О да, – согласилась Алана, радуясь, что мать Николаса оценила мастерство Лазурного Цветка.
      – Мы должны сохранить это платье на память для ваших детей. Им будет интересно на него посмотреть, – с воодушевлением промолвила Лилия, но уже в следующий миг ее взор заволокла печаль. – Одному только Богу известно, что будут думать обо мне мои внуки, – с горечью добавила она.
      Но не успела Алана ничего возразить, как на лице Лилии снова заиграла улыбка.
      – Миссис Миннион предупредила, что на шитье у нее уйдет примерно два дня, но поверьте – дело того стоит. Ее туалеты – истинные произведения искусства! А пока я дам вам три моих платья. Портниха их немного подкоротила – вы ведь пониже меня ростом. Еще я принесла банный халат и несколько ночных сорочек. А вот с нижним бельем придется потерпеть, его можно приобрести только в Арлингтоне. Но как только ваши платья будут готовы, мы туда съездим… Да! Чуть не забыла про обувь. Я одолжу вам несколько пар своих туфель. По-моему, у нас одинаковый размер.
      У Аланы голова пошла кругом от бесконечных разговоров про платья, туфли и шелковое нижнее белье.
      – Спасибо, Лилия! – от всей души поблагодарила она.
      Серьезность Аланы позабавила свекровь.
      – Не стоит благодарности, лучше пойдем обедать. А то все остынет. И готовьтесь к тому, что после обеда у нас будет урок светских манер.
      Алана застонала, но послушно слезла с кровати и направилась к двери.
      – Времени у нас мало, – предупредила свекровь. – Чует мое сердце, что Николас скоро приедет домой.
      – И все-таки я не понимаю, почему какие-то платья смогут изменить его отношение ко мне, – со вздохом призналась Алана.
      – Так ведь они не сами по себе это сделают, а с вашей помощью, – подмигнула Лилия. – Все очень просто: когда человек держится уверенно, эта уверенность передается и окружающим. Да и потом, вы сущий бриллиант, Алана! А его сам Бог велел вставить в подобающую оправу.
      Свекровь и невестка сидели в столовой, и Алана внимательно выслушивала наставления Лилии.
      – Итак, когда вас спрашивают, не желаете ли вы добавки, вы должны ответить вежливым отказом. Понятно?
      – Но почему? А если я еще не наемся?
      Губы Лилии дрогнули в улыбке.
      – Честно говоря, я и сама не знаю почему. У нас в Филадельфии женщины всегда ели вволю. А здесь они должны чуть ли не умирать с голоду. Или по крайней мере делать вид, что умирают. Нелепо, да?
      – По-моему, да.
      – Но ничего не поделаешь. Таковы правила. Пойдем дальше. Какой вилкой едят десерт? Правильно, вот этой. Вы просто чудо, Алана! Вам не нужно повторять дважды, вы все улавливаете сразу же.
      – Очень многие правила, принятые в здешнем обществе, кажутся мне ужасно глупыми, – призналась Алана. – Почему, например, не есть руками? Это же гораздо удобнее. Если бы вы, Лилия, пришли в гости к моему дедушке, вы бы в этом сами убедились.
      – Я была бы рада познакомиться с вашими родными, – совершенно искренне сказала Лилия. – Я не сомневаюсь, что они были прекрасными людьми, раз смогли вырастить такую замечательную внучку.
      За день, проведенный в Беллинджер-Холле, Алана успела всей душой привязаться к матери Николаса. И была готова ради нее на все. У Аланы в голове не укладывалось, как Николас может проявлять такое бессердечие по отношению к этой доброй, ласковой женщине.
      После обеда урок продолжился в гостиной. Лилия расположилась на диване, а Алана встала возле камина.
      – Пройдитесь по комнате, а я полюбуюсь на вашу походку, – скомандовала Лилия.
      Алана уже немного приноровилась ходить на каблуках, и Лилия осталась вполне довольна.
      – А теперь сядьте, – последовало новое распоряжение.
      Алана села на стул.
      – Ах, нет, нет! – поморщилась Лилия. – Леди всегда садятся на краешек и изящно складывают руки на коленях. Попробуйте еще разок. Так, прекрасно!.. Да, чуть было не забыла, а это очень важно. Когда вас спрашивают: «Как поживаете?» – не следует распространяться о своих неприятностях и жаловаться на бессонницу. Это всего лишь форма приветствия, и вы должны ответить: «Спасибо, хорошо».
      – Понятно… – задумчиво протянула Алана. – А если меня спросят, как я себя чувствую, это тоже не будет означать, что их интересует мое здоровье?
      Лилия звонко расхохоталась.
      – Знаете, я сейчас смотрю на наши правила вашими глазами и вижу, до чего же мы все-таки глупы! Мы, как актеры в спектакле, играем каждый свою роль, напускаем на себя важность… Этакие павлины!
      Часы пробили десять.
      – Пожалуй, на сегодня хватит, – заявила Лилия. – Вы сегодня столько всего усвоили, что я даже не понимаю, как это у вас получилось.
      – Если честно, то я безумно устала, – призналась польщенная Алана.
      – Ничего удивительного. Идите спать, дорогая, а завтра продолжим.
      – Опять?! Ах, мне порой кажется, что все напрасно. Я, наверное, так и не стану настоящей леди, – пожаловалась Алана.
      – Да вы уже стали! – заверила ее Лилия. – Вашей грации и умению держаться с достоинством можно только позавидовать. Есть вещи, которым нельзя научить, их впитывают с молоком матери, дорогая принцесса. Так что не тревожьтесь, все будет хорошо.
      Упоминание о происхождении Аланы вновь навело Лилию на мысль об Энсоне Кэлдвелле.
      Немного поколебавшись, она спросила:
      – Вы не передумали насчет отца? Может быть, все-таки известить его о том, что вы здесь?
      – Нет-нет, не надо! – замотала головой Алана. – Я не хочу его видеть.
      – Алана, прошу вас, примиритесь с ним. Позвольте мне написать ему письмо. Я понимаю, вы на него в обиде, но вы наверняка многого не знаете. Вам же неизвестно, как он жил после смерти вашей матушки. Дайте ему возможность объясниться – может быть, все было не так, как вы предполагаете.
      Алана дрогнула.
      – Поразмыслите над моими словами, дорогая, – заметив сомнения невестки, снова принялась уговаривать ее Лилия. – Я совершенно не настаиваю, чтобы вы приняли решение прямо сейчас. Но по моему глубокому убеждению, любой человек имеет право на то, чтобы его выслушали. Особенно когда все не так просто, как кажется на первый взгляд.
      «Она говорит про меня, а сама словно обращается к Николасу», – сочувственно подумала Алана и пообещала еще раз вернуться к разговору о встрече с Энсоном Кэлдвеллом.
      Посреди ночи Алана внезапно проснулась. Сон как рукой сняло. В голове неотвязно вертелись последние слова Лилии. Но она не могла решиться на свидание с отцом. Все еще не могла…
      Наконец она поднялась с постели, накинула халат, и… ноги сами понесли ее вниз по лестнице в гостиную.
      Луна ярко светила, и Алана сразу заметила Лилию, которая стояла у окна, глядя вдаль. Услышав за спиной шорох, она резко обернулась.
      – А, это вы, Алана! Вам тоже не спится?
      – Да. Наверное, меня слишком взволновали мысли о новых нарядах, – усмехнулась Алана.
      – Какое удивительное совпадение, что мы с вами обе пришли сюда! Впрочем, я-то часто прихожу в эту комнату ночью, когда не могу уснуть. Не знаю почему, но она действует на меня успокаивающе. И так было с самого начала.
      – Здесь очень хорошо, – согласилась Алана.
      – Как сказать… Я пережила в этой комнате немало печальных минут.
      Алана тоже подошла к окну и встала рядом со свекровью.
      – Жизнь порой бывает к нам очень жестока, Лилия. Но я считаю, мы не должны терять надежду на победу добра.
      – Ах, как же я рада, мое серьезное дитя, что вы ко мне приехали! Моя жизнь так долго была пустой и бессмысленной, а вы наконец заполнили эту пустоту. Николас будет с вами очень счастлив, – убежденно проговорила Лилия.
      – Надеюсь, – вздохнула Алана. – Но Николас может с этим не согласиться. По-моему, он сожалеет, что женился.
      Они надолго умолкли.
      Наконец Лилия напряженно спросила:
      – Алана… Николас рассказывал вам что-нибудь обо мне?
      – Совсем немного, – пряча глаза, ответила девушка.
      Но Лилия схватила ее за плечи и повернула к себе лицом.
      – Скажите честно, вы знаете о том, что стряслось с отцом Николаса?
      – Только со слов Николаса. А он, как мне кажется, знает далеко не все. У меня создалось впечатление, что вы стараетесь его от чего-то оградить, – честно призналась Алана. – И еще… я не верю, что вы способны причинить кому-нибудь зло. Вы совсем не такая, какой вас представляют.
      Лилия прерывисто вздохнула.
      – Спасибо! Спасибо, что ты не считаешь меня виноватой, девочка. До тебя никто даже мысли не допускал, что все могло оказаться гораздо сложнее, чем выглядело на первый взгляд. Никому и в голову не пришло поговорить со мной, узнать мое мнение…
      – Вы можете довериться мне, Лилия. Я никому не скажу.
      – Я в этом не сомневаюсь, дорогая. Но не стоит взваливать на твои юные плечи столь тяжкую ношу, ведь… Николас не должен знать правду. Он и без того исстрадался.
      – Вы никому не рассказывали о том, что произошло в ночь гибели вашего мужа?
      – Никому. Только моя верная Китти знает все до конца.
      – Я… я не буду вам сейчас докучать, Лилия, но если вы когда-нибудь захотите открыться… – тихо сказала Алана, намереваясь уйти, но из глаз Лилии вдруг хлынули слезы.
      – Не уходи, Алана! Я передумала… я все тебе расскажу. Пусть это эгоизм – обременять тебя жестокой правдой, но я больше не могу… Мне страшно даже подумать, что я унесу эту тайну с собой в могилу, – прошептала она. – Лишь бы ты не возненавидела меня после того, как все узнаешь, ведь я тоже не без греха, хотя и не похожа на то чудовище, каким меня считает Николас…
      Алана села на подоконник рядом с Лилией и обняла ее за плечи.
      – Говорите смело. Вы можете на меня положиться, я никому не выдам ваших секретов, – пообещала она, и у Лилии словно гора с плеч свалилась.
      Впервые за все эти годы у нее появилась возможность излить кому-то душу.

      Долгие годы Лилия старалась не вспоминать печальных обстоятельств гибели своего мужа. Но теперь наконец настало время нарушить молчание.
      Лилия стиснула руки и тихо заговорила, глядя вдаль.
      Перед ее мысленным взором замелькали картины прошлого.
      – Я родилась и выросла в Филадельфии, в дружной, хорошей семье. У меня были три сестры, все старше меня. Потом сестры вышли замуж, а я осталась с матерью и отцом, – Лилия улыбнулась: эти воспоминания явно доставляли ей удовольствие. – Признаться, я была недурна собой и имела много поклонников, однако никто из них не завоевал моего сердца. Мне не хотелось расставаться с родителями.
      – Вы до сих пор прелестны, Лилия, – вставила Алана. – Но умоляю вас, не продолжайте, если рассказ причиняет вам боль.
      Лилия покачала головой:
      – Нет, я доскажу до конца. Ты должна знать правду. Так вот, теперь мне кажется, что, будь я не столь привлекательной, моя жизнь сложилась бы куда счастливее. – Она немного помолчала, размышляя над своими последними словами, и продолжала, будто рассуждая сама с собой: – Я отчетливо помню тот день, когда Симеон Беллинджер впервые вошел в мою жизнь. Господи, насколько бы лучше было для нас обоих, если бы я осталась к нему равнодушной!
      – Расскажите мне о нем.
      – Симеон Беллинджер был неотразим. Николас очень похож на него, хотя глаза и волосы у него мои. У нас с Симеоном была большая разница в возрасте. Когда мы познакомились, мне исполнилось лишь семнадцать, а ему уже стукнуло сорок три. – Лилия посмотрела на Алану в упор. – Понимаешь, Симеон произвел на меня просто невероятное впечатление, ведь я выросла в довольно скромной среде. Мой отец был небогат, а к тому моменту, о котором идет речь, вдобавок наделал долгов и оказался перед угрозой распродажи имущества. Собственно говоря, поэтому Симеон и очутился в Филадельфии: он услышал, что мой отец продает арабских скакунов, и приехал в надежде приобрести их.
      Голос Лилии прервался. Борясь со слезами, она поспешно отвела взгляд. Алана опустилась перед свекровью на колени и взяла ее за руки.
      – Не терзайте себя, давайте поговорим о чем-нибудь другом.
      Лилия погладила невестку по голове.
      – О нет, дитя мое, я должна открыть тебе правду, чтобы ты могла поделиться ею с моими внуками, когда они подрастут и будут в состоянии это понять. Я не хочу, чтобы они верили грязным сплетням и считали свою бабушку падшей женщиной.
      Алана кивнула, всем своим видом показывая, что она готова слушать.
      Сердце Лилии переполняла нежность. Она уже успела полюбить Алану, как свою дочь, и только молила Бога, чтобы Николас по достоинству оценил доставшееся ему сокровище. Оценил, пока не поздно…
      Собравшись с духом, мать Николаса продолжила свой печальный рассказ:
      – Я была совершенно очарована Симеоном. Он казался мне верхом совершенства: красивый, обходительный, истинный джентльмен. Он тоже увлекся мною. Во всяком случае, по его собственному признанию, Симеон сразу же, как только меня увидел, решил на мне жениться. Наша свадьба была отпразднована так пышно, что по Филадельфии еще долго ходили о ней легенды. По отношению к моим родителям Симеон тоже проявил великодушие – спас их от разорения.
      Взгляд Лилии затуманился.
      – Симеон был человеком сложным и противоречивым. Он сорил деньгами, любил делать роскошные подарки, охотно помогал расплатиться с долгами друзьям и соседям. Поначалу я думала, что он делает все это из врожденного благородства и широты натуры, однако впоследствии убедилась, что это не так. Просто денег у него было столько, что ему не жаль было отщипнуть от своего огромного состояния малую толику. Но если речь заходила о том, чтобы поделиться душевным теплом, Симеон проявлял удивительную черствость и эгоизм. Впрочем, это к делу не относится. Для моего рассказа важно лишь то, что по-настоящему Симеон любил только Беллинджер-Холл. И чтобы его спасти, был готов на все. Однако я долго не понимала, как далеко может это зайти. Окончательно все прояснилось только во время гражданской войны…
      – Но вы хоть немного были счастливы? – спросила Алана.
      – Была. Ты легко можешь себе представить, в какой восторг я пришла, попав сюда. Мне же и во сне не снилось, что я буду хозяйкой самого роскошного поместья в Виргинии! – Лилия покачала головой и горестно сгорбилась. – Боже, как я была наивна, когда верила в любовь Симеона! Нет, он, конечно, заваливал меня подарками: красивыми платьями, драгоценностями – короче, всем, что только можно купить за деньги. Но это было чистое тщеславие: хозяйка Беллинджер-Холла, считал мой муж, должна вызывать всеобщую зависть. Он вообще очень многое делал напоказ, например, раз в год открывал доступ в наше поместье всем, кому угодно, – пусть полюбуются, как мы роскошно живем.
      – Я знаю. Франсис Уикерс, которая привезла меня в ваши края, рассказывала мне, как в детстве ей удалось побывать в Беллинджер-Холле вместе с родителями.
      Лилия вздохнула.
      – Да, так вот, не прошло и четырех месяцев после моего появления в Беллинджер-Холле, как Симеон начал куда-то исчезать. Порой он пропадал по нескольку дней, а где – не рассказывал. Лишь спустя три года я узнала от соседки, которая якобы желала мне добра, а на самом деле была рада меня уязвить, что у Симеона две любовницы: одна в Арлингтоне, а другая в Ричмонде. Не могу тебе передать, как мне было тяжело! Я отказывалась в это поверить, долго терзалась сомнениями и наконец спросила у самого Симеона. – Лилия грустно посмотрела в окно. – Дело было зимней ночью, очень похожей на эту. Я стояла у камина, а Симеон сидел на диване. Господи, какая же это была мука! В ответ на мой вопрос он расхохотался и заявил, что у него не две любовницы, а гораздо больше. И что я его совершенно не волную как женщина. Представляешь, каково мне было это слышать?
      В глазах Аланы блеснули слезы.
      – Бедная Лилия!
      – Я не говорю, что он был законченным злодеем, – продолжала мать Николаса. – Думаю, он недооценил свои силы. Взяв меня в жены, Симеон не подозревал, что соседи отнесутся ко мне с предубеждением. Но, увы, они сочли, что «янки из Филадельфии» им не ровня. Для мужа это явилось страшным разочарованием – общественное мнение всегда было для него превыше всего.
      – Не понимаю, чем вы им не угодили? Какие глупые предрассудки!
      – Да, но что поделаешь? К тому же, будучи юной и не искушенной в любовных делах, я, вероятно, разочаровала Симеона. Ему нравились зрелые, опытные женщины. В ту ночь он сказал, что со мной скучно, а его привлекают острые ощущения, и он находит их в объятиях любовниц. – Лилия схватила Алану за руку и воскликнула: – Я хотела умереть, но судьба распорядилась иначе. Как раз тогда я обнаружила, что жду ребенка. И это примирило меня с жизнью.
      Она принялась нервно расхаживать по комнате, заново переживая давние события. Потом прижалась лбом к холодному окну.
      – Мне так хотелось, чтобы у меня поскорее родилось дитя! По своей наивности я полагала, что ребенок поможет мне обрести любовь Симеона. И действительно, муж ко мне переменился. Он стал гораздо добрей и внимательней, но потом у меня случился выкидыш, и наша супружеская жизнь превратилась в сущий ад. Как будто я была виновата в том, что потеряла ребенка! Симеон словно с цепи сорвался, он вообще перестал бывать дома, а когда наконец появлялся, запирался в библиотеке и напивался до беспамятства. Лакею было велено не впускать меня в комнату.
      Лилия замолчала, а потом сказала прерывающимся шепотом:
      – И вот как-то ночью я проснулась оттого, что Симеон… короче, он слишком много выпил и… Право, мне, наверное, не стоит тебе об этом рассказывать, но я не могу больше молчать! Симеон… провел эту ночь со мной и был… очень груб. В ту ночь я… зачала Николаса. До сих пор не понимаю, как в результате такого кошмара мог родиться столь чудесный ребенок.
      Лилия вытерла платочком щеки, залитые слезами.
      – Симеон был в восторге, что у него родился сын, и на время наши отношения улучшились. Николас был ласковым, чувствительным мальчиком. Он обожал отца и повсюду ходил за ним, словно тень. Надо отдать должное Симеону: несмотря на все свои недостатки, он был хорошим отцом. Он старался воспитать из Николаса рачительного хозяина, рано начал приобщать сына к управлению поместьем.
      – Пожалуйста, расскажите мне еще немного про детство Николаса, – попросила Алана.
      – Он любил меня и, как все маленькие мальчики, считал, что его мать – необыкновенная женщина. Затем, когда Николас немного подрос, Симеон заявил, что ему пора отрываться от материнской юбки, и старался реже подпускать меня к сыну. Я же во имя ребенка не перечила ему и потакала всем его прихотям. Муж охладел ко мне, любовниц у него было не счесть. Я даже не пыталась протестовать, считала себя совсем не привлекательной и вела затворническую жизнь.
      Алана догадывалась, что Симеон Беллинджер обращался с женой еще хуже, чем она рассказывает, но предпочла не расспрашивать. Бедняжке и без того было тяжело.
      – Мне очень жаль, Лилия, что вам пришлось перенести столько обид, – тихо проговорила Алана. – Представляю, что вы пережили. Я бы на вашем месте…
      – О нет! Надеюсь, ты никогда не окажешься на моем месте! – горячо воскликнула Лилия. – Я этого не допущу!.. Однако мы с тобой отвлеклись. Затем разразилась война, и главной заботой Симеона стало спасение Беллинджер-Холла. Юный Николас – он был таким восторженным мальчиком! – против воли отца ушел воевать. А спустя некоторое время война пришла и в наши края. С каждым днем черный дым пожаров, которые устраивали янки, все ближе и ближе подбирался к нашей усадьбе…
      – Вы боялись северян, Лилия?
      – Я больше боялась Симеона. Он стал просто невменяемым, его настроение могло измениться в любую минуту. То он угрюмо молчал, а то принимался кричать, крушил мебель, кидался в драку… Слава Богу, Николас ни разу не видел его в таком состоянии! Сын тогда уже получил повышение и воевал далеко от дома.
      Слезы, которым Лилия старалась не давать воли, вновь потекли по ее щекам. Она закусила губу, чтобы не зарыдать в голос, и, нервно теребя в руках носовой платок, прошептала:
      – И наконец отряд янки появился в Беллинджер-Холле. То был самый ужасный день в моей жизни.
      Вымолвив это, свекровь надолго умолкла, и Алана даже потеряла надежду услышать продолжение. Но потом раздался еле слышный шепот:
      – Командиром отряда был капитан Барнард Сандерсон. И странное дело – стоило ему объявить о своем намерении превратить Беллинджер-Холл в штаб-квартиру северян, как муж моментально успокоился. Вероятно, он сразу заметил, что я понравилась Барнарду, и решил использовать это в своих целях. Но не обольщайся на мой счет, Алана. Я тоже не осталась равнодушной к Барнарду. Он являл собой полную противоположность Симеону, и я влюбилась… влюбилась до безумия. За что и заплатила потом сполна. Все эти годы я встаю и ложусь с мыслью о том, что Барнард умер из-за меня!
      – Ах, Лилия! У меня разрывается сердце, как подумаю, что вам пришлось перенести! – со слезами на глазах вскричала Алана.
      – Не жалей меня, крошка, – покачала головой Лилия. – Гораздо большей жалости достоин твой муж. Вот кто невинная жертва наших распрей с Симеоном!
      – А капитан Сандерсон догадался, что вы в него влюбились, Лилия?
      – Догадался, но не сразу. Барнард и два его адъютанта поселились у нас в доме, а в библиотеке Симеона устраивались заседания штаба. Заметив нашу обоюдную симпатию, Симеон сделал все, чтобы мы с Барнардом сблизились. Он старался под любым предлогом уехать из дома и не возвращался порой целыми неделями.
      – Чтобы вы с капитаном побольше были наедине?
      – Да. Поначалу мы избегали друг друга, ибо чувствовали, что наше взаимное притяжение растет с каждым днем. Тогда Симеон открыто потребовал от меня, чтобы я соблазнила Барнарда. Когда я поняла, чего он хочет, я пришла в ужас. Но он буквально заталкивал меня в постель к Барнарду, считая, что, вступив со мной в любовную связь, тот не решится спалить Беллинджер-Холл.
      Лилия помолчала и многозначительно посмотрела на Алану.
      – Мне было так стыдно чувствовать себя беспомощным орудием в руках Симеона! Наверное, следовало дать ему отпор или спастись бегством, но моя воля настолько была подавлена, что я не могла восстать. Не могла! И за это теперь расплачиваюсь, ибо однажды вечером Симеон приказал мне пойти в спальню к Барнарду и…
      – И вы пошли?
      От лица Аланы отхлынула кровь.
      – Да. Но клянусь, между нами ничего не было, если не считать одного поцелуя и признания в любви. Мы проговорили всю ночь напролет. Барнард, конечно, догадался, что я пришла к нему не по своей воле, и проявил такую доброту, что я полюбила его еще больше. Впервые за много лет рядом со мной оказался человек, который считал меня красивой и заботился обо мне. Я никогда в жизни не встречала таких чутких, нежных мужчин и не сомневаюсь, что, если бы Барнард остался жив, я бы ушла к нему после войны. Но этого не произошло, и в гибели мужа и Барнарда, как ни печально, виновата я.
      – Да в чем вы виноваты? – возмущенно воскликнула Алана. – Муж так над вами издевался… Вы еще очень долго терпели…
      – Моей самой большой ошибкой, – не слушая возражений невестки, продолжала Лилия, – было то, что я не сумела скрыть своих чувств к Барнарду. Конечно, я старалась не выказывать их, но в каждом моем взгляде, брошенном на капитана, была любовь. Мы с Барнардом избегали встреч. Дело в том, что, хотя разлука причиняла нам страдания, встречи при посторонних были для нас еще мучительней: мы страстно желали друг друга, но понимали, что нам сейчас нельзя быть вместе. Симеон же требовал, чтобы я отдалась капитану. Однако я нашла в себе силы сказать ему «нет».
      Лилия подсела к камину, чтобы погреть над огнем озябшие руки.
      – Беда пришла неожиданно. Впрочем, иначе, наверное, не бывает. Мы с Китти готовили обед. Нам приходилось делать это самим, потому что рабов тогда уже освободили и наша кухарка поспешила покинуть Беллинджер-Холл. Когда Симеон ворвался в кухню, дико сверкая глазами, у меня ноги подкосились от страха. Он начал бушевать, осыпал меня бранными словами, а потом… потом прямо спросил, люблю ли я Барнарда. А я вместо того, чтобы солгать, сказала правду и вдобавок… призналась, что он пообещал приехать за мной после войны. Симеон совсем зашелся от ярости. Он кричал, что никто не посмеет отнять его собственность… то есть меня… я пыталась его урезонить… но… – Лилия с трудом перевела дыхание и жалобно прошептала: – Откуда мне было знать, что Симеон совсем потеряет голову? Он побежал в спальню, схватил ружье и ринулся в библиотеку. Барнард сидел за письменным столом… Он так и не понял, что произошло… Симеон убил его наповал… Я… я до сих пор не знаю, куда именно попала пуля… В доме началась страшная суматоха… тело Барнарда куда-то унесли… я его так и не увидела. Но пол в библиотеке был залит кровью… Я никому не позволила там прибраться и вытерла кровь сама, своими руками. – Лилия содрогнулась. – С того дня я ни разу не зашла туда. И не зайду до самой смерти.
      Трагический рассказ свекрови поверг Алану в ужас.
      – И что было дальше? – дрожащим голосом спросила она.
      – Как что? Адъютант Барнарда, присутствовавший при убийстве, рассказал о случившемся солдатам, и они расстреляли Симеона без суда и следствия. Что сталось с трупом, мне неизвестно. Я вообще плохо помню события тех дней… Вскоре о случившемся узнали в округе – конечно, молва многое переиначила, – и соседи отвернулись от меня. Я не протестовала, ибо считала, что получила по заслугам. Но когда мой собственный сын отшатнулся от меня, это было уже слишком! Хотя Николас имел все основания меня презирать и я ни в чем его не виню… но мне так больно, Алана! Эта рана не затянется никогда. Господи! Сколько трагедий… сколько жизней отнято и покалечено… и ради чего?
      Они долго молчали. Потом Лилия с трудом улыбнулась.
      – Что ж, теперь, когда тебе известна обо мне вся правда, ты, может быть, не захочешь оставаться под одной крышей с женщиной, которая так запятнала свою репутацию.
      – Ну что вы, Лилия! – в глазах Аланы светились восхищение и преданность. – Да я всегда буду гордиться знакомством с вами! Я уверена, что вы еще многого не рассказали о низостях вашего мужа. Хотя и того, что я узнала, вполне достаточно!
      Лилия погладила Алану по щеке.
      – Милая, добрая девочка! Наверное, Бог меня простил, раз послал мне такого ангела. Но молю тебя, не забывай о своем обещании! Николас не должен узнать того, что я тебе сегодня рассказала.
      – Будьте покойны, я сдержу свое слово, Лилия. Хотя мне кажется, вам стоило бы открыть ему правду. Она бы примирила его с вами.
      – Нет-нет, пусть лучше считает своего отца непогрешимым! Если Николас узнает, что не только его мать, но и отец был не без греха, он будет совершенно сломлен.
      – Одного я только не понимаю, Лилия… Почему вы не бросили Симеона Беллинджера сразу же, как только ваши отношения разладились?
      – Мне не хватило душевных сил, хотя мои родители, извещенные нашей верной Китти о диких выходках Симеона, завещали мне всю свою собственность, чтобы я не осталась без крыши над головой. Я не раз подумывала об отъезде в Филадельфию, но в последний момент не отваживалась сжечь за собой корабли. А когда Симеон умер и от меня все отвернулись, я твердо решила уехать, но…
      – Но остались.
      – Осталась, – тихим эхом отозвалась Лилия. – Кроме меня, некому было позаботиться о будущем сына, а ему… ему после смерти отца все стало безразлично. Беллинджер-Холл мог сгореть дотла – Николас и пальцем бы не шевельнул. Я считала своим долгом сохранить для сына поместье. Мне казалось, что таким образом я выполню предсмертную волю Симеона, который, можно сказать, отдал за Беллинджер-Холл жизнь. Поэтому я все силы вложила в восстановление хозяйства, и в то время, как соседние плантации впали в запустение, наши давали хороший урожай. Так что теперь моему сыну есть куда вернуться и есть на что жить.
      – Ну почему мир устроен так несправедливо? – с горечью воскликнула Алана. – Вы расплачиваетесь за чужие грехи, а отец Николаса, который сам был во всем виноват, считается героем. Получается, что он выиграл, да?
      Лилия улыбнулась и встала с кресла.
      – Нет, Алана! Выиграл Николас, ведь у него есть ты. Только бы он оказался достойным твоей любви!
      В глазах Аланы засияла надежда.
      – Я постараюсь быть ему хорошей женой.
      – А что ты решила насчет своего отца? – неожиданно спросила свекровь.
      – Я решила с ним повидаться, – тихо ответила девушка. – Но только если он приедет сюда.
      Лилия нахмурилась.
      – Я не уверена, что Энсон Кэлдвелл захочет приехать в этот дом, дорогая. Ты же знаешь, ни один уважающий себя человек сюда ни ногой!
      Алана упрямо вздернула подбородок.
      – Если мой отец захочет со мной встретиться, пусть явится в Беллинджер-Холл! Я поклялась не переступать порог его дома. А если он такой щепетильный, что побрезгует приехать к вам, что ж, тогда он мне не нужен!
      – Твоя преданность делает тебе честь, Алана, но таким образом ты не сможешь завести друзей среди наших соседей. Ладно, иди спать, моя милая наперсница. И пусть тебе приснятся только хорошие сны! – с искренней нежностью промолвила Лилия.

      Алана сидела за туалетным столиком и глядела на свое отражение в зеркале, а Лилия укладывала ее волосы.
      – Видишь, как красиво теперь вьются твои кудри? Хорошо, что мы тебя подстригли. Так… теперь я сделаю тебе самую модную прическу в этом сезоне…
      Лилия зачесала ее волосы назад и призадумалась.
      – Нет, чего-то все-таки не хватает… – Она порылась в шкатулке из слоновой кости, где у нее хранились драгоценности, и достала два жемчужных гребешка. – Вот то, что тебе нужно! Да-да, это будет последним штрихом!
      Алана с радостным изумлением уставилась на незнакомку в зеркале. Неужели она так преобразилась? Светло-розовое платье с длинными рукавами и высоким воротником сидело на ней как влитое.
      Лилия застегнула на шее Аланы жемчужное ожерелье и довольно улыбнулась.
      – Готово! Теперь встань, дорогая, и покажись во всей красе.
      Алана медленно поднялась со стула. Атласные туфельки мягко облегали ногу. Оказалось, что в них очень удобно ходить!
      – Мне даже не верится, Лилия! Я хорошенькая?
      – Хорошенькая? Да ты ослепительная красавица! Во всем нашем штате не найдется никого, кто мог бы сравниться с тобой.
      Глаза Аланы засияли от счастья. Ей очень шел розовый цвет, в этом платье она была похожа на ангела.
      – Ах, если бы Николас меня сейчас увидел…
      Лилия потрепала ее по щеке.
      – Не волнуйся, дорогая, он скоро тебя увидит. И поймет – если еще не понял, – что у него не жена, а просто чудо!
      – Когда мой отец обещал приехать? – вдруг спохватилась Алана.
      – В три. Осталось пятнадцать минут, и, насколько я знаю твоего отца, он не заставит себя ждать. Так что нам, пожалуй, пора спуститься вниз. – Лилия немного помолчала и добавила: – Я не стала упоминать в записке о том, что вы с Николасом поженились. Ты лучше сама ему скажи.
      – Я так боюсь нашей встречи, Лилия!
      – Тебе совершенно нечего бояться, дорогая. Ты прекрасно выглядишь. Но только помни о главном!
      – О чем?
      Лилия взяла Алану пальцем за подбородок и ободряюще улыбнулась:
      – Выше голову! Еще выше! Вот так. Смотри отцу в глаза и не отводи взгляд. Ты должна показать, что гордишься собой и своим происхождением.
      – Я постараюсь.
      – Да, вот еще что… Отец предупредил меня в записке, что он привезет с собой Дональда и… Элизу. Я не стала тебе сразу говорить, чтобы ты не воспротивилась. Все равно ты рано или поздно с ней встретишься, и лучше сделать это на своей территории.
      У Аланы душа ушла в пятки.
      – Я… я не люблю ее, Лилия, – прерывающимся голосом сказала она. – А Элиза – та меня просто терпеть не может!
      – Ну и что? Не ты придешь к ней в гости, а она к тебе. Так что если она позволит себе какую-нибудь грубость, ты с полным правом укажешь ей на дверь. Не забывай, ты же шайенская принцесса! Тебе не пристало бояться встречи с какой-то там Элизой!
      Алана кивнула, явно повеселев.
      – Вперед! – провозгласила Лилия, беря ее за руку.
      Лилия не ошиблась насчет пунктуальности Энсона Кэлдвелла. Едва часы в вестибюле пробили три удара, к дому подъехал экипаж.
      Эскью, величественно выпрямив спину, пошел открывать дверь.
      Алане безумно хотелось подбежать к окну и хоть одним глазком взглянуть на отца, но она вспомнила наставления Лилии и не шелохнулась. Гордо расправив плечи, Алана стояла посреди гостиной, ожидая, пока дворецкий церемонно доложит о приезде ее родственников.
      В напряженной тишине громко тикали часы, затем входная дверь открылась, и послышались неторопливые шаги Эскью.
      – Мужайся, – прошептала Лилия. – Выше голову! Пусть Элиза Кэлдвелл увидит, с кем она имеет дело!
      Алана послушно подняла голову и напустила на себя важный вид, хотя на самом деле ей было так страшно, что она едва могла вздохнуть.
      Наконец раздался голос Эскью:
      – Госпожа, к вам мистер Кэлдвелл, мисс Элиза и мистер Дональд!
      Лилия грациозно, словно плывя по воздуху, двинулась навстречу гостям:
      – Энсон! Как я рада вас видеть! Давненько вы не были в Беллинджер-Холле. Добро пожаловать, Элиза! Ты прекрасно выглядишь, какое у тебя прелестное платье! И ты, Дональд, тоже неотразим. Я была счастлива узнать, что тебя выбрали в конгресс.
      Алана стояла с безразличным видом, как будто ее все это не касалось, и холодно смотрела на отца, который то и дело бросал на нее испытующие взгляды. Пелена забвения внезапно спала, и Алана увидела перед собой человека, которого когда-то любила, может быть, больше всех на свете. Для нее явилось неожиданностью, что годы почти не изменили его внешность. Только волосы на висках поседели, да у глаз и губ залегли тонкие морщинки. А в остальном отец остался прежним…
      Вновь Алана услышала низкий, бархатистый голос Энсона, и в ее памяти мгновенно всплыли картины детства… В то время отец был для нее целым миром…
      – Лилия, я не могу найти слов, чтобы выразить вам с Николасом признательность за заботу о моей дочери. Хотя мне, право, непонятно, почему она предпочла остановиться у вас, а не у меня.
      – Я думаю, Алана сама вам все расскажет, – заверила его Лилия.
      Алана медленно перевела взгляд на Элизу. Та, как и в прошлый раз, смотрела на сестру с холодной неприязнью. Ясно было, что любви от нее не дождешься.
      Стараясь не встречаться глазами с отцом, Алана принялась разглядывать Дональда. Почему-то ее воображение всегда рисовало его похожим на отца. Так и есть! Она не ошиблась! Это копия молодого Энсона.
      Лилия тактично оставила Кэлдвеллов наедине друг с другом.
      Когда дверь за ней затворялась, Алана чуть было не вскрикнула: «Куда же вы? Вернитесь! Не бросайте меня на произвол судьбы!»
      Синие глаза Энсона смотрели на Алану ласково, с затаенной мольбой.
      – Неужели эта ослепительная светская красавица и есть моя милая малютка? – с улыбкой проговорил он, медленно подходя к Алане.
      Она глядела на него молча, не находя слов. Столько лет Алана ждала этой минуты, а теперь вдруг оказалось, что ей нечего сказать отцу. Нечего и незачем…
      Энсон напряженно вглядывался в бесстрастное лицо дочери, ища хоть малейший признак того, что она рада их встрече. В последний раз, когда он видел Алану, она висела у него на шее и, рыдая, умоляла не покидать ее. У Энсона перехватило дыхание. Алана унаследовала от него лишь синие глаза и молочно-белую кожу, а в остальном это была вылитая мать.
      – Поздоровайся же с отцом, дорогая Алана! – воскликнул Энсон, простирая к ней руки.
      Девушка слегка попятилась.
      Он сделал вид, будто не заметил этого, и продолжал нарочито бодро:
      – Как ты выросла! Я оставил тебя совсем крошкой, а теперь передо мной взрослая девушка.
      Алана по-прежнему ничего не отвечала, и тогда отец, беспомощно оглянувшись на Дональда и Элизу, растерянно проговорил:
      – Вот… познакомься, пожалуйста, со своим братом Дональдом и с сестрой Элизой. Им тоже очень хотелось тебя увидеть.
      Алану била мелкая дрожь, хотя внешне она казалась совершенно спокойной.
      – Приятно познакомиться, – промолвила она, холодно глядя на Элизу. – Я премного о вас наслышана.
      Элиза поджала губы и обиженно попеняла отцу:
      – Ты нас уверял, что она воспитывалась у индейцев, папа. И, честно говоря, я рассчитывала увидеть грязную, неграмотную…
      – Прекрати! – оборвал сестру Дональд. – Я лично очень рад нашему знакомству.
      И, просияв, он протянул Алане обе руки.
      Алана заглянула в его веселые голубые глаза и, увидев в них искреннюю симпатию, нерешительно приблизилась к Дональду.
      – Я, как и Элиза, был введен в заблуждение рассказами про индейцев, – продолжал Дональд. – К примеру, мне и в голову не приходило, что ты такая красавица.
      И не успела Алана опомниться, как очутилась в его объятиях. Скажи ей кто-нибудь еще час назад, что она будет обниматься с сыном Энсона Кэлдвелла, Алана бы возмутилась, но теперь она даже не пыталась высвободиться – Дональд был таким доброжелательным…
      Отстранившись, Дональд кивнул на отца, расстроенного холодным приемом дочери.
      – Ну поздоровайся же с отцом, сестричка! Ты не представляешь, с каким нетерпением он дожидался вашей встречи!
      Алана подняла на отца глаза. Энсон бросился к ней и крепко прижал ее к груди.
      – Алана! Моя Алана! – прерывающимся голосом проговорил он. – Боже, как я счастлив, что ты жива! Поверь, я был сам не свой, когда до нас дошли слухи о том, что стряслось с шайенами. Я места себе не находил от беспокойства.
      В голосе Аланы звучало глухое отчаяние:
      – А я думала, что ты забыл обо мне, отец. Я долго ждала тебя, но ты все не появлялся…
      – Прости меня, Алана! Прости за то, что я тебе причинил столько боли! Но я безумно любил твою мать и после ее смерти не мог видеть ничего, что напоминало бы мне о ней. Я страшно виноват перед тобой, дочка, но я был так подавлен обрушившимся на меня горем…
      – Таким образом папочка дает нам понять, что нашу мать он не любил вовсе, – противным скрипучим голосом произнесла Элиза. – И правда, когда она умерла, он не пролил ни слезинки.
      От лица Энсона отхлынула кровь.
      – Придержи язык, Элиза. Нашла место для семейных сцен!
      – А что? Лилия Беллинджер и сама с удовольствием выставляет напоказ свое грязное белье… Впрочем, чего еще можно ожидать от янки? Если вас интересует мое мнение, то лучшего места для семейных дрязг, чем Беллинджер-Холл, вы во всей Виргинии не найдете.
      – Замолчи! Я не позволю так отзываться о матери Николаса в его собственном доме! – не помня себя от бешенства, воскликнула Алана, и Кэлдвеллам стало ясно, что с этой девушкой шутки плохи, ибо ее светская учтивость – всего лишь маска, которая моментально слетает, если Алану разозлить.
      Элиза на всякий случай попятилась, однако не удержалась от язвительного вопроса:
      – Да по какому праву ты берешься защищать Николаса Беллинджера?
      – По праву его жены! – гордо вскинув голову, парировала Алана.
      Ответ сразил всех наповал.
      В гостиной воцарилось молчание.
      Потом наконец Энсон задумчиво протянул:
      – Теперь я понимаю, почему ты поехала не к нам домой, а сюда…
      Алана выразительно посмотрела на Элизу и поинтересовалась у отца:
      – А ты бы меня не выгнал, если бы я приехала к вам?
       Элиза поспешно отвернулась, однако Алана успела заметить в глазах сестры страх. Несмотря на свою наглость, Элиза явно не хотела, чтобы отец узнал про ее жестокую выходку.
      – О чем ты говоришь? Да я бы тебя принял с распростертыми объятиями! – воскликнул Энсон. – Знай я, что ты здесь, мы бы приехали гораздо раньше. А где, кстати, Николас?
      – Уехал в Вашингтон по делам, – ответила Алана, по-прежнему буравя взглядом сестру.
      Дональд добродушно расхохотался.
      – Господи, да ты представляешь, что ты наделала, сестрица? Взяла и увела из-под носа у наших невест самого богатого жениха во всей Виргинии! Ох, не завидую я твоей доле! Женщины тебе глаза выцарапают… Хотя мне лично устранение Николаса на руку – одним соперником меньше будет.
      Ненависть, так долго копившаяся в груди Элизы, наконец прорвалась наружу.
      – Правильно говорится, рыбак рыбака видит издалека, – прошипела она. – Премилая компания подобралась: предатель, переметнувшийся на сторону врага, мать предателя, замешанная в грязном скандале, и жена-полукровка… Нечестивая троица…
      – Элиза! – одернул ее Энсон. – Предупреждаю в последний раз: веди себя прилично, или тебя отсюда выведут!
      – Не обращай внимания на мою вздорную сестру, – подхватил Дональд. – Она просто ревнует. Ей и самой хотелось заарканить Николаса.
      – Ложь! – взвизгнула Элиза, кидаясь на брата с кулаками. – Наглая ложь! Как ты посмел встать на ее сторону, негодяй?
      Дональд виновато улыбнулся Алане и, схватив Элизу за плечи, повлек ее к выходу.
      – Мы подождем в карете, – сказал Дональд отцу, а Алане подмигнул, как старой доброй знакомой. – Ладно, мы еще поболтаем, сестричка! Надеюсь, ты мне расскажешь о своей жизни у шайенов?
      Алана с ужасом смотрела вслед Элизе. Почему сестра так ее ненавидит? Ведь они почти незнакомы! На лице Энсона читалось искреннее раскаяние.
      – Мне очень жаль, что наша первая встреча омрачилась столь безобразной сценой. Признаться, я надеялся, что все мои дети смогут наконец поселиться вместе со мной под одной крышей, но теперь мне ясно, что это были иллюзии. Элиза… гм… она очень похожа на свою мать. Та тоже была эгоисткой, но это уже другая история. Прости меня, Алана! Если б я знал, что Элиза так себя поведет, я бы не взял ее с собой.
      – Мы с ней никогда не будем друзьями. Я не желаю больше ее видеть, – тихо промолвила Алана.
      – Не сердись на нее, дочь моя. Элиза росла без матери, в детстве она была лишена облагораживающего женского влияния.
      – Но я тоже росла без матери! – с горечью возразила Алана. – С какой стати мне ее жалеть? У нее, в отличие от меня, был хотя бы отец!
      – Ты права, – прошептал Энсон Кэлдвелл. – Скажи… а сейчас… ты… счастлива?
      – Конечно! – с вызовом ответила Алана. – Я вышла замуж по любви. Почему бы мне не быть счастливой?
      – Надо же, – потрясенно пробормотал Энсон Кэлдвелл, – мне и в голову не приходило, что вы с Николасом можете пожениться.
      – Он вез меня к тебе, но… так получилось. Мы поженились в Сент-Луисе.
      – Честно говоря, я надеялся забрать тебя с собой, – признался отец, – но вижу, что тебе нравится жить у свекрови.
      – Нравится, – согласилась Алана. – А ты можешь приезжать ко мне в гости. Мы же теперь соседи. Хотя… – глаза ее посуровели, – сразу хочу предупредить: я не потерплю неуважительного обращения с Лилией. Если ты отвернулся от нее, как и все прочие…
      – Спроси у Лилии – она тебе подтвердит, что этого не было и в помине! – сказал отец и добавил с печальной улыбкой: – Господи, как ты похожа на свою мать! Те же сверкающие глаза, та же гордая посадка головы… Если б ты знала, как я любил ее…
      – Я тоже любила маму, – грустно откликнулась Алана.
      – Она была необыкновенной женщиной. Я больше ни с кем не знал подобного счастья, – признался отец. – Она мне подарила тебя…
      Алана молча кивнула.
      Отец смутился и, чтобы загладить неловкость, поспешил поинтересоваться:
      – А как поживают бабушка с дедушкой?
      – Они умерли.
      Голос Аланы прозвучал тускло и бесстрастно.
      – Этого-то я и боялся, – прошептал Энсон. – Когда я услышал, что шайены вместе с сиу напали на Седьмой кавалерийский полк, я сразу понял, что вам грозит смертельная опасность. Дональд – у него связи в Вашингтоне – попробовал навести о тебе справки, но все было без толку. А потом я получил письмо от твоей бабушки и попросил Николаса Беллинджера, который как раз собирался в те края, разыскать тебя. Остальное ты и сама знаешь.
      И тут вдруг Алану прорвало! Долго сдерживаемые чувства хлынули наружу.
      – Все эти годы я ждала тебя! – с обидой вскричала она. – Ты же обещал приехать! Я, например, свое обещание сдержала – я каждый день говорила по-английски, чтобы не забыть язык… чтобы ты мог мной гордиться…
      Отец погладил Алану по голове:
      – Я очень горжусь тобой, милая. И ни от кого не собираюсь скрывать, что ты моя дочь. А не приезжал я к тебе потому, что боялся напоминаний о прошлом. Теперь я понял, что был не прав. Ты выросла без меня, и я тебя совсем не знаю… А жаль!
      – Мне так хотелось, чтобы ты вернулся! – повторила Алана. – Каждое утро я поджидала тебя на дороге. Но шли месяцы, а тебя все не было… И наконец я перестала ходить на дорогу…
      – Прости меня, голубка, прости, – потерянно пробормотал отец. – Я понимаю, что не заслуживаю прощения, но не отнимай у меня хотя бы надежды… Скажи, что когда-нибудь ты меня простишь, Алана!
      Алана представила себе, как бы поступила на ее месте Лилия, и ей стало ясно, что следует ответить отцу…
      – Я прощаю тебя, папа, – тихо промолвила она. Он облегченно вздохнул:
      – Благодарю. Ты позволишь мне навещать тебя здесь?
      – Разумеется, – кивнула Алана. – Мы всегда будем тебе рады.
      – А я рад, что у тебя теперь есть Николас. Он благородный человек.
      Отец снова заключил Алану в объятия, и они долго стояли, стараясь оживить в памяти прежние чувства. Но, увы, утраченного не вернуть…
      Алана отстранилась первой.
      – Твои дети тебя, наверное, заждались. Иди к ним, папа, – сказала она, и Энсону словно вонзили в сердце кинжал.
      Хотя дочь и пообещала его простить, ни о каком настоящем уважении с ее стороны не могло быть и речи. Равно как и о любви… Ему подсказало это его сокрушенное сердце…
      – Я скоро приеду, – пообещал он и, поцеловав Алану в лоб, направился к двери.
      Когда отец ушел, Алана еще долго стояла в гостиной, вспоминая свое детство. Как они были счастливы втроем: мама, папа и она!
      Увы, пути назад не было. С годами ее трепетная, самозабвенная любовь к отцу померкла, и теперь она вполне могла обходиться без него.
      Ей было его жаль. Годы унесли нечто хрупкое и драгоценное, что соединяло их. Но что поделаешь, если нельзя вернуть прошлое?

      Холодный март сменился теплым апрелем. В воздухе уже пахло весной. Беллинджер-Холл пробуждался от зимней спячки. На лугу резвились новорожденные жеребята, щипали травку маленькие телята. Царственные белые лебеди скользили по зеркальной глади большого пруда, а за ними плыл целый выводок птенцов.
      Алана прогуливалась по тропинке, наслаждаясь весенними ароматами. В кустах сирени жужжали пчелы, пересмешники громко пели, сидя на ветвях магнолий. Пройдя по парку, Алана очутилась во фруктовом саду и залюбовалась розовыми и белыми кронами цветущих деревьев.
      За садом начинался лес. Алана уже знала, что в южных лесах полным-полно дичи. Олени здесь не боялись людей и охотно принимали пищу из ее рук. Для Аланы было открытием, что оленя можно приручить и превратить в домашнее животное.
      Внезапно ее внимание привлек странный звук. Она обернулась и увидела павлина, который распустил веером свои роскошные перья и важно расхаживал возле стайки довольно невзрачных самочек.
      Ускорив шаги, Алана подошла к изящному мостику, перекинутому через протоку, и посмотрела на свое отражение в воде. Да… ничего общего с бледной немочью, какой она была, когда приехала в Беллинджер-Холл! Она уже не сомневалась в своей красоте и надеялась, что Николас тоже сочтет ее привлекательной.
      Алана каждый день подолгу поджидала Николаса у дороги, но он не появлялся, и от него не было никаких известий. Зато отец несколько раз приезжал в Беллинджер-Холл вместе с Дональдом. Элиза воздерживалась от встреч с Аланой, чему та была только рада.
      С пруда Алана пошла к реке и долго любовалась медленным, плавным течением Потомака и красивым закатом. Домой она вернулась уже в темноте.
      В доме было тихо и, как показалось Алане, тоскливо. Еще один день прошел без Николаса… Не только она, но и вся усадьба ждала хозяина, а он не появлялся.
      Лилия уже легла спать, домочадцы последовали ее примеру.
      Молодой месяц тускло освещал спальню. Алана незаметно погрузилась в забытье, и ей приснился страшный сон: она замерзла, превратилась в ледышку и понимала, что уже больше никогда не сможет согреться, жизнь вытекала из нее по капле… Жалобно всхлипнув, она взмахнула руками, отталкивая темную руку смерти, но кто-то вдруг обхватил ее за плечи, прижал к себе и прошептал голосом Николаса:
      – Успокойся, Синеглазка! Это всего лишь сон. Я же обещал тебе, что ты больше никогда не будешь мерзнуть и голодать…
      Алана проснулась и… увидела Николаса! Живого и невредимого! Он вернулся домой!
      Она обвила руками шею мужа и притянула его голову к своей груди.
      Он усмехнулся.
      – Вот не думал, что мне так повезет! Обнаружить в своей постели столь соблазнительную женщину – об этом я, право, даже мечтать не смел! Я ведь был уверен, что ты у отца.
      Гордая Алана не смогла признаться, что сестра выгнала ее из отцовского дома, и ответила:
      – Я решила, что место жены в доме мужа.
      – Вот как? – улыбнулся Николас. – А я боялся показаться тебе на глаза.
      – Вообще-то мне есть за что на тебя сердиться: ты уехал, даже не попрощавшись, – упрекнула его Алана. – Но… я решила тебя простить! Почему ты так долго не возвращался? Мы тебя заждались.
      – О женщины! Вы неисправимы! – с шутливой патетикой в голосе воскликнул Николас. – Стоит на вас жениться, и вы уже с полным правом начинаете засыпать нас вопросами.
      Но Алана не обиделась. Пусть поддразнивает ее, сколько хочет. Главное, что он вернулся и, похоже, рад ее видеть!
      – Значит, ты не против того, что я лежу в твоей постели? – кокетливо спросила она.
      – А в чьей еще ты должна лежать? – расхохотался он и добавил, мгновенно посерьезнев: – Знаешь, даже одной-единственной ночи, проведенной с тобой, оказалось довольно, чтобы все время, пока я был в Вашингтоне, ты не выходила у меня из головы. – Николас встал с кровати и начал раздеваться. – Я почти ни о чем, кроме этого, думать не мог!
      По телу Аланы пробежала сладостная дрожь.
      – Я так счастлива, что ты наконец приехал! – прошептала она.
      Николас лег рядом и привлек жену к себе.
      – Правда?
      – Да! А как твоя мама обрадуется…
      При упоминании о Лилии муж сразу напрягся, и Алана предпочла пока не обсуждать эту болезненную тему.
      Он намотал на палец шелковистую прядку ее волос.
      – Ты подстриглась?
      – Да. Тебе нравится, Николас?
      – А как же косы?
      – Косы остались в прошлом.
      – Вот как? Жаль… Длинные косы так шли моей индейской принцессе. Мне бы не хотелось, чтобы ты сильно изменилась, – вроде бы невзначай заметил Николас, однако Алана почувствовала в его словах предупреждение.
      – С виду я стала другая, но в душе прежняя, – поспешно заверила она мужа. – А Лилия говорит, самое главное, чтобы человек оставался в душе верен самому себе.
      – Неужели? – язвительно хмыкнул Николас. – Нашла с кем вести разговоры про верность!
      Алана спохватилась и снова поспешила перевести беседу в безопасное русло.
      – Но я не так уж и коротко подстриглась, – сказала она и тряхнула головой. – Видишь?
      Николас прижал к себе жену и начал ласково гладить ее плечи, спину, бедра.
      – О! У тебя не только прическа изменилась. В последнее время ты, должно быть, не страдаешь отсутствием аппетита?
      – А что? – испугалась Алана. – По-твоему, я слишком толстая?
      – Нет, ничего… в самый раз, – стараясь не сбиваться на шутливый тон, ответил Николас.
      Прикосновения его рук и звуки любимого голоса всколыхнули в Алане воспоминания о блаженстве, которое доставила ей первая брачная ночь.
      В открытое окно долетали ароматы цветов и запах влажной земли – только что отгремела мимолетная весенняя гроза.
      Муж потянулся губами к ее нежной шее.
      Алана закрыла глаза и пылко прошептала:
      – Как же я по тебе соскучилась, Николас!
      Незнакомая, манящая красота сводила его с ума.
      При одной мысли о том, что он будет снова обладать этой женщиной, Николас задрожал от жгучего желания. Сорочка Аланы полетела на пол, туда же отправилась и его одежда.
      Нежные губы жены с каждым поцелуем становились еще нежнее.
      – Ты нужна мне! – глухим от страсти голосом проговорил Николас. – Если б ты знала, Синеглазка, как ты мне нужна!
      Услышав долгожданное признание, Алана счастливо рассмеялась и, трепеща от восторга, подставила грудь под поцелуи мужа. Ласки становились все жарче, и наконец наступил момент полного слияния тел и душ.
      Мысли Аланы были только о Николасе. Он один составлял для нее целый мир. И хотя он не сказал ей слов любви, а признался лишь в том, что она ему необходима, Алана с радостью удовольствовалась и этим.
      Николас был нежен и терпелив, о лучшем возлюбленном она не могла и мечтать. Он не только брал, но и давал взамен. Постепенно увлекая ее за собой, он повел Алану к высшему блаженству.
      Когда же волны страсти постепенно отхлынули, супруги еще долго лежали, обнявшись, и не могли произнести ни слова.
      Затем Николас погладил жену по волосам и тихо произнес:
      – По правде сказать, я побаивался, что вторая ночь станет для нас разочарованием. И когда мысли о тебе совсем уж не давали мне покоя, говорил себе, что то был сон, прекрасный сон… Я даже представить себе не мог, что наша связь уже так крепка!
      Алана положила голову ему на грудь.
      – А я не подозревала, что ЭТО настолько чудесно. Так всегда бывает?
      – О нет, Синеглазка. У меня, во всяком случае, такого еще не было, – прошептал Николас и с горечью добавил: – Хотя за женщин я не ручаюсь. Ты лучше спроси у моей матери, она в подобных делах знаток.
      – Не говори так! – Алана закрыла ему рот ладонью. – Твоя мать – очень добрая, хорошая женщина. Она не заслужила столь жестоких слов от своего единственного, горячо любимого сына!
      Николас испытующе поглядел на жену.
      – Я вижу, матушка нашла в тебе союзницу… Любопытно, как она объяснила тебе свой «маленький грешок»? А впрочем, Лилия – мастерица рассказывать сказки.
      Алана вздохнула и, не желая ссориться с мужем, опять предпочла увести разговор от больной темы.
      – Ты… ты завершил свои дела в Вашингтоне? – с преувеличенным интересом спросила она.
      – А как же! – сразу повеселел Николас. – Между прочим, у меня есть для тебя хорошие новости. Я был в Бюро по делам индейцев, где в красках расписал им, каково живется шайенам в резервации. И мне пообещали немедленно устранить эти безобразия. – Чувствовалось, что ему приятно поделиться своими достижениями с женой.
      – Но нужно действовать быстро, а то, пока помощь подоспеет, все шайены умрут с голоду!
      – В Бюро обещали поторопиться и при мне отправили Уилли Чеппелу телеграмму, в которой говорилось, что продовольствие уже в пути.
      – Телеграмму?.. – озадаченно переспросила Алана. – А… ты имеешь в виду поющие провода? Мне про них рассказывали…
      – Поющие провода? – рассмеялся Николас. – Отлично придумано! Вот что значит народная мудрость!
      Лицо Аланы порозовело от радости.
      – Ты сотворил чудо, муж мой. Хочу надеяться, что племя шайенов больше не будет страдать от голода.
      – Увы, Алана, поручиться за это я не могу, – покачал головой Николас.
      Они надолго умолкли.
      Николас завороженно глядел на жену, и ему не верилось, что все происходит наяву. Неужели за два месяца с ней и вправду произошла такая разительная перемена? Глаза Аланы были озарены внутренним светом, лицо стало поистине прекрасным. Темные волосы струились по плечам, стройная фигура напоминала статуэтку. Это была не женщина, а само совершенство.
      Николас прижал Алану к себе и вспомнил их первую встречу. Если б он тогда не появился в резервации, она бы наверняка умерла… При одной мысли об этом Николасу стало так страшно, что он чуть не вскрикнул. Господи, да что с ним творится? Околдовала она его, что ли? А впрочем, это неудивительно, ведь Алана не похожа на других женщин. Она невинная, чистая, искренняя… Только бы свет ее не испортил!
      Николас обнял жену за тонкую талию, и по его телу снова пробежал трепет желания. Нависнув над ней, он несколько мгновений жадно вглядывался в нее, а затем опять увлек ее в волшебную страну любви.
      Когда и это путешествие завершилось, Алана блаженно вздохнула и заснула со счастливой улыбкой.
      А Николасу не спалось. Обнимая спящую жену, он никак не мог побороть сомнения. Сможет ли она освоиться в чуждом ей мире? И в состоянии ли он будет защитить ее от обид, которых – он уже чувствовал это – ей не избежать?
      Николас досадливо поморщился и повернулся к Алане спиной. Проклятие! Какого черта он женился на женщине, которая неспособна вписаться в его образ жизни? В Сент-Луисе это казалось единственным разумным решением, но сейчас Николас уже сомневался, что поступил правильно. Мужчина не может держать женщину в постели с утра до ночи, и Алане рано или поздно придется столкнуться с миром, который она не знает и не понимает.
      Обуреваемый этими невеселыми думами, он долго лежал без сна, но затем усталость все-таки взяла свое.

      Проснувшись, Алана не обнаружила рядом Николаса. Она посмотрела по сторонам… В комнате его не было!
      Вскочив с постели, она быстро оделась в цветастое платье с накрахмаленным кружевным воротничком, повязала волосы шелковой лентой и побежала к лестнице, которая вела на первый этаж.
      Душа ее пела. И неудивительно – ведь любимый муж наконец-то вернулся домой!
      Эскью, по своему обыкновению, церемонно провел Алану в столовую. Николас уже сидел за столом напротив матери.
      Две пары изумрудно-зеленых глаз выжидающе посмотрели на Алану, затем Николас встал и предложил жене стул по правую руку от себя.
      Алана удивленно разглядывала мужа – он впервые предстал пред нею не в мундире, а в сером сюртуке и белоснежной рубашке. Серые панталоны облегали длинные стройные ноги, а черные сапоги блестели как зеркало.
      Заметив удивление жены, Николас пояснил:
      – Я ушел из армии и не ношу теперь мундира.
      Алана просияла.
      – Бог услышал ваши молитвы, Лилия!
      Мать Николаса кивнула, однако глаза ее были печальны.
      – О да, и я вечно буду ему за это благодарна.
      Алана ласково улыбнулась мужу, вспоминая его нежные объятия, однако он посмотрел на нее холодно и неприязненно. Как будто ночи любви не было и в помине!
      – Что это ты напялила? – грубо спросил он. – Да ты знаешь, на кого ты похожа?!
      Алана растерянно посмотрела на свое новое платье.
      – А что? Тебе не нравится расцветка?
      Во взгляде Николаса, устремленном на мать, полыхнул огонь, однако тон оставался по-прежнему ледяным.
      – Я попросил бы вас впредь не забивать ей голову всяческим вздором, дорогая матушка. Она существо неиспорченное. И пусть остается такой и впредь!
      – Ты хочешь сказать, что она невинна, а я пытаюсь ее развратить? – нахмурилась Лилия.
      – Понимайте, как хотите, – вызывающе ответил Николас и, повернувшись к жене, напряженно проговорил: – Я уезжаю до самого вечера – у меня много дел.
      С этими словами он вышел из столовой. Алана была в полной растерянности:
      – Что с ним, Лилия? А я-то надеялась…
      В глазах свекрови стояли слезы.
      – Я тоже надеялась, что время залечит его раны, но, увы, он ничуть не смягчился по отношению ко мне. Николас по-прежнему винит меня в гибели своего отца.
      – Может быть, стоит подождать еще немного? – попыталась утешить свекровь Алана. – Я уверена, что со временем Николас поймет свою ошибку.
      Лилия сокрушенно покачала головой:
      – О нет! Николас мало кого ненавидит, но такие люди почти не прощают обид. Уж если он с кем-то поссорится, это на всю жизнь!
      – Лилия, прошу вас, расскажите ему правду! Для вас нет другого способа примириться с сыном.
      Лилия побледнела:
      – Но я не могу! И ты, пожалуйста, тоже не рассказывай… Хорошо?
      – Не волнуйтесь, я же обещала, что не выдам вашей тайны. Но если честно, то я не понимаю Николаса. Он такой сложный человек, Лилия!
      – Да, сложный и несгибаемый. Однако в этом есть и хорошая сторона, Алана. Николас будет тебе прекрасным мужем, если сумеет похоронить прошлое. Хотя порою он бывает удивительно безжалостным. Не позволяй ему над собой издеваться, девочка.
      Алана кивнула, пытаясь собраться с мыслями. Выходка Николаса совершенно сбила ее с толку. Казалось, в нем живут два разных человека: один – пылкий любовник, а другой – холодный, равнодушный незнакомец, каким он предстал перед ней сегодняшним утром.
      Николас с наслаждением вдыхал весенний воздух и думал, что хорошо все-таки вновь очутиться дома. Ведь если разобраться, дороже этого поместья для него ничего нет. Даже когда последний представитель рода Беллинджеров отойдет в мир иной, этот чудесный край не прекратит своего существования. Добровольное изгнание далось Николасу нелегко – он безумно скучал по Беллинджер-Холлу и теперь никак не мог им налюбоваться.
      Почти все утро Николас объезжал поля и луга в сопровождении Альберта, бывшего раба, а ныне свободного человека. После войны мать назначила Альберта управляющим, и Николас вынужден был признать, что она сделала правильный выбор.
      Отставной капитан был изумлен, обнаружив, что Беллинджер-Холл не только не пребывает в упадке, но даже процветает. Поля уже засеяли, корма для скотины было вдоволь.
      Николас осмотрел конюшню, амбары… Все содержалось в полном порядке, а на конюшне даже недавно настелили новую крышу. Скрепя сердце Николас вынужден был признать, что Лилия – прекрасная хозяйка, ибо все это стало возможным лишь благодаря ее неустанным трудам и заботам.
      Подъехав к конюшне, Николас спешился и, сунув поводья в руки юному конюху, обратился к управляющему:
      – Альберт, я хочу показать тебе лошадь, которую купил в Арлингтоне. Мне, право, давно не попадались такие красавицы. Ее мне продал Потит Гарвей. Не знаю, слышал ли ты о нем…
      Черные глаза Альберта округлились:
      – Янки Потит Гарвей, который торгует лошадьми? О, это плохой человек, он стольких людей уже разорил! С ним опасно иметь дело, мистер Беллинджер!
      – Может быть, но рыжая кобыла, которую он мне продал, стоит уплаченных за нее денег! Одного взгляда на нее достаточно, чтобы это понять.
      Альберт вдруг остановился как вкопанный.
      – Как вы сказали? Рыжая кобыла?
      – Ну да… По кличке…
      – Погодите, мистер Николас, позвольте мне самому угадать… Ее зовут Рыжая Бетти, верно?
      – Верно. А ты что, о ней уже слышал?
      Альберт помрачнел.
      – Да кто ж о ней не слышал, сэр?! Эту кобылу ни один человек не может объездить. Ни один! Потит нажил на ней целое состояние: он ее продает, а когда новый хозяин хорошенько намучается со строптивицей, выкупает обратно. Но, как нетрудно догадаться, уже за другие денежки.
      – Ты хочешь сказать, янки меня надул? – нахмурился Николас.
      – Вот именно, сэр! Именно надул! Представляю, как он радовался! На берегах Потомака, пожалуй, не найдется плантации, хозяева которой не попались бы на его удочку, но все уже раскусили его хитрость, и у Потита теперь никто не покупает эту кобылу.
      Николас помрачнел и ринулся в конюшню.
      Деревянные стены стойла угрожающе трещали. До Николаса донеслись ругательства Гленна Хаббарда.
      – Держите ее, ребята! – кричал он. – Крепче держите, а то она разнесет к чертям все стойло!
      Когда Николас подбежал к ним, Гленн озабоченно покачал головой.
      – Не знаю, что нам и делать, мистер Беллинджер. Всего час назад привели сюда эту кобылу, а она уже успела распугать всех лошадей и чуть не отправила на тот свет одного из моих парней. Понятия не имею, как ее утихомирить.
      Николас злобно прищурился.
      – Проклятый янки! Но почему два дня назад, когда я у него был, она вела себя смирно?
      – Сдается мне, – сказал Гленн, – этот Потит что-то подмешивает ей в корм, но когда действие снадобья проходит, Рыжая Бетти превращается в дьяволицу. Ее и на развод-то оставить нельзя – она же не подпустит к себе жеребца! Ну, а о том, чтобы ее объездить, не может быть и речи. Я не такой дурак, чтобы рисковать жизнью! Можете меня уволить, мистер Беллинджер, но я к ней не подойду.
      Альберт присоединился к Николасу, и трое мужчин стали с тревогой наблюдать за беснующейся лошадью. Мальчишка-конюх в ужасе забился в дальний угол стойла, а Рыжая Бетти, дико хрипя, била копытом в деревянную перегородку – только щепки летели в разные стороны!
      Николас чуть не задохнулся от ярости:
      – Представляю, как потешался надо мной этот мерзавец янки! Но пусть не надеется заполучить обратно свою лошадь. Да я скорее застрелю ее, чем пойду на поклон к этому плуту!
      Гленн энергично закивал головой.
      – Это вы правильно решили, хозяин! Хоть и жалко убивать такую красавицу, но что поделаешь? Толку-то от нее все равно не будет!
      И словно в подтверждение его слов Рыжая Бетти внезапно сорвалась с места и ринулась в атаку на конюха, метя ему копытом прямо в лоб. Мальчишка взвизгнул и юркнул за дверь.
      – Да, боюсь, другого выхода у вас нет, мистер Николас, – поддержал Гленна Альберт. – Счастье еще, что эта тварь никого не убила.
      Обычно Алана делила свое время между беседами с Лилией и посещением конюшен. Она уже успела подружиться со всеми лошадьми, и главный конюх Гленн Хаббард не уставал удивляться тому, что при виде Аланы они приходили в буйный восторг и кидались ей навстречу, грозя вышибить копытом деревянные перегородки. У Гленна даже закралось подозрение, что Алана обладает какой-то магической властью над животными.
      Около двух часов дня Алана переоделась в серебристо-серую амазонку и пошла в конюшню – в это время она обычно каталась верхом. Лилия научила ее ездить в дамском седле, однако Алана втайне отдавала предпочтение мужской посадке, к которой привыкла с детства: женщины племени шайенов ездили верхом только так.
      Приблизившись к дверям, Алана услышала возбужденные мужские голоса и лошадиное ржание.
      – Дай сюда ружье, Гленн! – рявкнул Николас. – Лучше поскорее покончить с этой историей! Как подумаю, что чертов янки выставил меня на посмешище…
      Алана вбежала в конюшню и увидела насмерть перепуганную кобылу, которая, почуяв опасность, рвалась с привязи.
      Алана решила, что ослышалась.
      – Ты, наверное, шутишь? – воскликнула она. – Разве можно убивать такое прекрасное животное?
      Николас мрачно отметил про себя, что жене очень идет модный костюм для верховой езды, но сейчас ему было не до комплиментов.
      – Иди домой, Алана! – раздраженно отмахнулся он. – Женщинам здесь не место.
      Однако Алана, не обратив внимания на его слова, направилась к стойлу Рыжей Бетти.
      – Успокойся, милая! – ласково обратилась она к лошади. – Быть того не может, чтобы трое бравых мужчин задумали тебя убить. Тебя, такую миленькую лошадку…
      Николас кинулся было за ней, но Гленн схватил его за рукав.
      – Оставьте ее, мистер Беллинджер. Животные почему-то к ней тянутся, как ни к кому другому. Почему – не знаю, может, на них индейский язык действует, но это так.
      – Да ее же растопчет эта зверюга! – воскликнул, вырываясь, Николас, но схватить Алану не успел, ибо случилось нечто необъяснимое: едва она вошла в стойло, лошадь перестала бить копытом и навострила уши.
      Мужчины завороженно смотрели на Алану, а она тихонько заговорила по-шайенски и сделала несколько шагов к Рыжей Бетти.
      – Не бойся, красавица, – ласково сказала Алана. – Тебе нечего бояться. Ты гораздо красивее всех остальных лошадей в нашей усадьбе. С тобой никто не сравнится, можешь мне поверить.
      Она подошла еще ближе и протянула к кобыле руку, но Рыжая Бетти попятилась.
      – Да не обижу я тебя, милая, не обижу! – улыбнулась Алана. – Мы с тобой подружимся, вот увидишь.
      И в следующий раз, когда она попыталась погладить лошадь, та покорно подставила шею.
      Николас глазам своим не верил: жена его сотворила истинное чудо!
      А Алана взяла пригоршню овса и протянула лошади. Та осторожно слизнула с руки зерна и повела ушами, готовая отпрянуть при малейшей опасности.
      – Как ее зовут? – спросила по-английски Алана.
      – Рыжая Бетти, – ухмыляясь, ответил Гленн и торжествующе обратился к Николасу: – Видите, хозяин? Я же говорил, что у вашей жены особый дар! Да кто еще способен укротить эту бешеную скотину? Смотрите, она преспокойно ест из рук миссис Беллинджер!
      – Мда… – задумчиво протянул Николас, – с моей женой нужно держать ухо востро. А то она и из меня, если зазеваюсь, сделает кроткого агнца.
      Гленн прыснул, а Альберт с преувеличенным вниманием принялся разглядывать потолочные балки.
      – Но я все равно не верю, что эту лошадь можно объездить, – упрямо заявил Николас.
      И тут же раздался негромкий голос Аланы:
      – Эй, кто-нибудь! Бросьте-ка мне уздечку. Нашей малышке не терпится побегать.
      – Алана! – злясь на собственное бессилие, предупредил Николас. – Не делай глупостей. Эта лошадь опасна. Очень опасна!
      Однако Алана не шелохнулась.
      – Черт побери, ты послушаешь меня или нет? Сейчас же отойди от нее! – прошипел Николас и шагнул к двери стойла, однако кобыла сразу же насторожилась, и ему пришлось остановиться.
      – Не заходи сюда, Николас, – предостерегла мужа Алана. – Лучше подождать, пока я окончательно завоюю ее доверие.
      Николасу ничего не оставалось, кроме как стиснуть зубы и подчиниться, поскольку даже ребенку было понятно, что Рыжая Бетти никого, кроме Аланы, не желала признавать.
      Гленн бросил Алане уздечку. Она поймала ее на лету и проворно надела на лошадь, потом схватила Рыжую Бетти под уздцы и несколько раз подула ей в ноздри.
      Мужчины остолбенели от ужаса, а Алана спокойно пояснила:
      – Она должна запомнить мой запах.
      И действительно, кобыла совсем присмирела и уже смотрела на Алану преданными глазами.
      – Видишь, как она ценит ласковое обращение? – усмехнулась Алана, поглаживая лошадь по холке. – Мы ведь с тобой прекрасно понимаем друг друга, не правда ли, Рыжая Бетти?
      Лошадь ткнулась мордой в ее ладонь. Алана рассмеялась и обняла Рыжую Бетти за голову.
      – Ты меня полюбила, да?
      – Отойди от нее, Алана! – не выдержав напряжения, взмолился Николас. – Говорю тебе, лошадь очень опасна. Ее нельзя объездить. Это никому еще не удавалось, понимаешь? Если не веришь мне, спроси у Гленна.
      Алана улыбнулась и сняла с загородки седло, в котором обычно ездила Лилия.
      – Ошибаешься, Гленн! – в голосе Аланы звучал задорный вызов. – Ее не только можно, но и нужно объездить! Держу пари, она будет этому рада.
      Николас все-таки умудрился подобраться к стойлу и схватил жену за руку.
      – Не смей, Алана! Эта лошадь – убийца!
      – Чепуха, Николас! Лошадей-убийц не бывает. Есть только мужчины, которые не умеют правильно обращаться с пугливыми маленькими лошадками. Такими, как эта!
      Алана ловко вывернулась и, не успел Николас и глазом моргнуть, как она снова оказалась возле Рыжей Бетти.
      Николас не посмел войти за загородку, боясь, как бы кобыла с испугу не лягнула Алану. Кусая губы, он смотрел на жену, а та в считанные секунды оседлала лошадь и вывела ее из стойла.
      – Алана, в последний раз предупреждаю, не делай этого! – процедил сквозь зубы Николас, мысленно видя, как жена истекает кровью под лошадиными копытами.
      Но Алана притворилась, будто не расслышала, и вскочила в седло.
      Все затаили дыхание. Рыжая Бетти замерла.
      Алана нагнулась и что-то прошептала ей на ухо, и… лошадь медленно двинулась по кругу. Потом круги начали расширяться, постепенно рысца перешла в галоп…
      Николас вздохнул и хотел было утереть вспотевший лоб, но внезапно Алана развернула лошадь и понеслась прямо на забор! Еще мгновение – и Рыжая Бетти зависла в воздухе… Мужчины ахнули, а лошадь вместе со всадницей уже приземлилась на зеленом лугу по другую сторону ограды.
      Алана звонко расхохоталась.
      – Будь я проклят! – потрясенно проговорил Гленн. – Много я видел в своей жизни наездников, но никто из них с вашей женой не сравнится, мистер Беллинджер. Такое никому и во сне не снилось. Вы только посмотрите, лошадь слушается ее с полуслова!
      – Ага! – весело подхватил Альберт. – Представляете, как будет взбешен Потит Гарвей, когда поймет, что ему уже не заполучить эту лошадку назад? А уж когда он узнает, что его оставила в дураках ба… прошу прощения, миссис Беллинджер, он лопнет от злости!
      Николас не отрываясь смотрел на удалявшуюся жену. Темные волосы Аланы развевались на ветру, холм, к вершине которого она скакала, был усеян яркими полевыми цветами. Зрелище было восхитительное!
      Глаза Николаса восторженно сияли, лицо озарилось улыбкой. Он гордился своей женой. Такой смелой, ловкой наездницы не было во всей Виргинии! А он… он был счастливым обладателем этой удивительной женщины!
      Николас торжествующе рассмеялся и решил подарить Рыжую Бетти Алане. Во-первых, жена это заслужила. А во-вторых, Рыжая Бетти все равно, наверное, никого, кроме Аланы, к себе не подпустит…
      Алана же неслась быстрее ветра и наслаждалась волшебным чувством полета. Все тревоги и печали остались позади, а впереди ее ждала лишь радость – так ей сейчас казалось.

      С тех пор, как Алана укротила Рыжую Бетти, прошло несколько дней. Слух о ее достижении разнесся по округе, и соседи были втайне рады, что кому-то наконец удалось проучить зарвавшегося янки.
      Всех заинтересовало, кто же такая эта новая миссис Беллинджер. И когда стало известно, что Алана – дочь Энсона Кэлдвелла, ее засыпали приглашениями в гости. Однако Алана вежливо отклоняла их, потому что не хотела ездить без Лилии, а ту никуда не звали.
      Днем Алана и Николас почти не виделись – он пропадал на плантации. Встречались они только за ужином, и обстановка за столом была всегда очень напряженной. Нет, он не позволял себе грубить матери, однако смотрел на нее как на пустое место, никогда не заговаривал с нею, а если она к нему обращалась, отвечал холодно и кратко.
      У Аланы разрывалось сердце при этом, но все ее попытки вразумить Николаса разбивались о его ледяное молчание.
      Каждую ночь Николас заключал жену в объятия, однако настоящей близости, о какой мечтала Алана, между ними не возникало. Они принадлежали друг другу телом, но не душой, и она с тоской думала, что долго так продолжаться не может.
      Утро выдалось чудесное. Весна уже вовсю хозяйничала на земле Беллинджер-Холла, и усадьба являла собой прелестное зрелище.
      Николас ушел из дома давно – последнее время он вставал до зари.
      Стоя у окна в гостиной, Алана слушала громкое чириканье воробьев и пение пересмешников, примостившихся на ветвях высокой магнолии.
      За ее спиной раздались шаги.
      В комнату вошла Лилия.
      – Какая прекрасная погода! – сказала Алана. – Посмотрите, на небе ни облачка! Давайте покатаемся верхом.
      Лилия покачала головой и тихо произнесла:
      – Я пришла тебе сообщить важную новость… Я уезжаю в Филадельфию.
      Чувствовалось, что каждое слово дается ей с огромным трудом.
      У Аланы глаза распахнулись от удивления.
      – Но… зачем? Почему? – запротестовала она. – Вы… вы не можете уехать! Здесь ваш дом! А как же я буду без вас? Нет… это невозможно!
      – Поверь, мне было нелегко принять такое решение, но иначе нельзя. Беллинджер-Холл теперь принадлежит тебе и Николасу, а мой дом – в Филадельфии. Я и так слишком долго жила здесь.
      – Вы вернетесь в дом своих родителей? – растерянно пролепетала Алана.
      – Да. Надеюсь, там все осталось по-прежнему, – стараясь сохранять присутствие духа, ответила Лилия. – Мне не терпится повидаться с сестрами и подругами, я же их столько лет не видела…
      – И долго вы намерены пробыть в Филадельфии? – упавшим голосом спросила Алана.
      Свекровь посмотрела в окно.
      – До самой смерти.
      Невестка умоляюще схватила ее за руку:
      – Не говорите так! Вы же любите этот дом, Лилия, и вас отсюда никто не гонит. Зачем вам уезжать?
      Лилия печально улыбнулась:
      – Я долго думала и решила, что так для всех будет лучше. Пока Николаса не было, я следила за хозяйством. Теперь он взял бразды правления в свои руки, и я могу немного пожить для себя.
      – Но я не хочу, чтобы вы уезжали! И Николас не захочет! Я в этом уверена.
      – Николас уже знает о моем решении и ничего не имеет против.
      – Ну, пожалуйста, останьтесь хоть ненадолго! – взмолилась Алана.
      Лилия погладила ее по щеке.
      – Не могу, дорогая. А ты после моего отъезда, пожалуйста, не отказывайся от приглашений в гости. Я знаю, ты отклоняла их из-за меня, но впредь этого делать не следует. Ради ваших будущих детей вы с Николасом должны наладить отношения с соседями.
      – Если вы останетесь, я больше не отклоню ни одного приглашения. Клянусь! И буду любезна и обходительна со всеми, как вы меня учили. Я вообще все-все сделаю, как вы велите, только останьтесь, Лилия! – В глазах Аланы блеснули слезы. – И потом, я же не умею обращаться со слугами. Без вас наш дом придет в запустение.
      – Поэтому я оставляю здесь Китти, – ответила Лилия. – Тебе ни о чем не придется беспокоиться, дорогая. Китти сама со всем справится.
      Она ласково обняла Алану:
      – Я буду очень скучать по тебе, милая. О такой невестке, как ты, можно только мечтать. Но я чувствую, что после моего отъезда ваши отношения с Николасом улучшатся, вы сблизитесь.
      Алана поняла, что переубедить Лилию невозможно.
      – Когда вы уезжаете? – потерянно спросила она.
      – Завтра утром. Николас согласился отвезти меня в город, а там я сяду в дилижанс, который идет на север.
      – Но… почему так скоро?
      – Долгие проводы – лишние слезы, моя дорогая. – Лилия помолчала и добавила: – Я хочу тебя попросить об одном одолжении…
      – Пожалуйста! Я все для вас сделаю.
      – Спасибо, милая, – улыбнулась свекровь. – Так вот, пожалуйста, не отказывайся поехать с нами в Арлингтон. А то мы с Николасом промолчим всю дорогу, и это будет ужасно.
      Алана не представляла себе жизни без доброй, ласковой свекрови, но больше не уговаривала ее остаться: ведь это невыносимо – каждый день ловить на себе осуждающие взгляды сына. Может быть, Лилия попробует устроить свою жизнь и ей удастся на склоне лет обрести счастье?
      – Конечно, я вас провожу! – воскликнула Алана.
      – Вот и хорошо. А теперь поднимемся ко мне: пора укладывать вещи.
      По дороге в город Николас сердито молчал. У Лилии с Аланой, несмотря на все их старания, разговор тоже не клеился, и в конце концов Лилия умолкла и прильнула к окну.
      – Я буду скучать по здешним местам, – после долгого молчания тихо промолвила она. – Беллинджер-Холл слишком долго был моим домом.
      – Из которого вас, между прочим, никто не гонит, матушка, – раздраженно поморщился Николас. – Вы можете жить здесь, сколько хотите.
      Лилия осторожно положила обтянутую перчаткой руку на плечо сына.
      – Николас… Я… мне будет тебя не хватать.
      Однако он не смягчился. Его зеленые глаза смотрели по-прежнему отчужденно.
      – Если вам станет скучно в Филадельфии, вы всегда можете вернуться.
      Лилия убрала руку и, скрывая разочарование, кивнула:
      – Да, конечно. Я всегда могу вернуться.
      – Попроси маму не уезжать! – не выдержала Алана. – Попроси ее остаться, Николас!
      Он холодно взглянул на жену:
      – Моя мать – взрослая женщина и сама знает, что ей нужно.
      Лилия отвернулась к окну, скрывая слезы. У Аланы сердце кровью обливалось при виде ее страданий, но она понимала, что облегчить их может только Николас.
      Когда экипаж подъехал к почтовой станции, Николас помог матери сойти на землю и предложил нанять для нее отдельную карету.
      – Тогда вам не придется терпеть неудобства, путешествуя с чужими людьми, – пояснил он.
      Лилия покачала головой.
      – Не стоит. Я легко переношу дорогу. Тем более что ты отправляешь со мной Альберта и он обо мне позаботится. Как только он отдохнет, я пошлю его назад. Ты же без него как без рук, – Лилия грустно улыбнулась. – Прощай, Николас! Береги Алану.
      – Дайте нам знать, когда доедете до места, – холодно произнес Николас, поворачиваясь к матери спиной.
      Расставание было душераздирающим. Алана обняла Лилию и заплакала:
      – Я буду так скучать!
      – Я тоже, – кусая губы, чтобы не разрыдаться, прошептала свекровь. – Прощай, моя любимая девочка, и заботьтесь друг о друге!
      Альберт усадил госпожу в дилижанс, потом сел сам, и вскоре дилижанс завернул за угол и скрылся из виду.
      Николас мрачно пробурчал, глядя вслед уехавшей матери:
      – Хоть бы раз признала, что отец умер из-за нее! Нет… ни следа раскаяния!
      – А ты бы хотел, чтобы она на коленях вымаливала у тебя прощение, да? Или написала собственной кровью покаянное письмо?
      – Да что ты знаешь об этой истории? – обрушился на жену Николас. – Ты тогда жила в своей индейской хижине и понятия ни о чем не имела. И вообще, тебя это не касается, Алана!
      – Может быть, но я бы никогда так не обращалась со своей матерью.
      Николас иронически усмехнулся.
      – Не знаю, не знаю… Я как-то не заметил, чтобы ты питала особую любовь к своему отцу.
      И, прежде чем Алана успела что-либо возразить, подхватил ее под руку и увлек за собой.
      – Ладно, давай лучше поговорим о другом. Мне тут нужно кое с кем свести счеты. – Глаза Николаса грозно потемнели. – Настала пора проучить одного нахального янки.
      Алана не понимала, о ком идет речь, пока они не подошли к заведению, принадлежавшему Потиту Гарвею. А когда поняла, ей стало не по себе. Она уже знала, что с ее мужем шутки плохи, и напряженно ждала, что же будет с незадачливым Потитом.
      В принадлежавшей ему конюшне стояло несколько лошадей, однако ни одна не могла сравниться с Рыжей Бетти.
      Когда Потит, толстенький седоватый человечек, узнал хозяина Беллинджер-Холла, глаза его лукаво заблестели, а на губах заиграла многозначительная улыбка.
      – А, мистер Беллинджер! Рад вас видеть. Чем могу быть полезен? Чудесная сегодня погода, не правда ли?
      Николас огляделся и небрежно промолвил:
      – Взвесьте мне три фунта гвоздей для подков. А еще я, пожалуй, возьму четыре новые уздечки. Вот эти.
      И он ткнул пальцем в черные кожаные уздечки, висевшие на стене.
      – Еще чего-нибудь не угодно? – предвкушая богатую поживу, спросил Потит.
      Николас покосился на Алану:
      – Нет, пожалуй.
      Потит растерянно перевел взгляд с хозяина Беллинджер-Холла на его супругу.
      – Вы уверены?
      – Вполне.
      Потит помялся, но все же не выдержал:
      – А как поживает рыжая кобылка?
      – Прекрасно, – с достоинством ответил Николас. – Надеюсь, она в этом году возьмет первый приз на скачках. Право, не знаю, как вас и благодарить за такую великолепную лошадь.
      Потит ушам своим не поверил.
      – И что… у вас с ней нет никаких сложностей? А то у меня она порой могла заупрямиться…
      – Неужели? Это очень странно… Мне она показалась такой смирной, что я отдал ее жене – пусть катается. Сам я, знаете ли, предпочитаю более горячих скакунов.
      Потит ему не поверил, прекрасно зная свирепый нрав своей кобылы, и попытался зайти с другой стороны.
      – Но если вдруг она вам надоест, – небрежно промолвил он, – я могу взять ее обратно. Тут один покупатель ею интересовался… Конечно, цену придется немного скинуть, но лишь немного… сущий пустячок.
      В голосе Николаса внезапно зазвучала угроза:
      – А вы случайно не пытаетесь меня обмануть, Гарвей?
      Другие покупатели подошли поближе, желая узнать, как будут разворачиваться события. Потит нервно хихикнул:
      – Вообще-то я подумал и… ладно уж, я верну вам деньги сполна! И даже дам сто долларов сверху, чтобы вы знали: я человек порядочный!
      – Да не суетитесь вы так, Потит! – презрительно скривился Николас. – Мне ваши деньги не нужны. Но впредь запомните – никто, а уж тем более янки, не смеет потешаться над Беллинджерами.
      Униженный Гарвей злобно прищурился и пробормотал:
      – Насчет «потешаться» не знаю, а вот потешиться – это за милую душу. Я слышал, в войну один янки вволю потешился с твоей матушкой, сынок.
      Николас в ярости схватил его за рубашку и прошипел:
      – Ты проклянешь тот день, когда сказал эти слова, негодяй!
      А в следующую секунду Гарвей уже получил в челюсть и с грохотом рухнул навзничь.
      Зрители, заинтересованно наблюдавшие за ссорой Николаса и Гарвея, были явно довольны ее исходом.
      – Только попробуй еще хоть слово сказать про моих родственников, я тебя в порошок сотру, – предупредил Николас. – Понял?
      Маленькие глазки Гарвея забегали по сторонам, он соображал, куда бежать, если Николас решит еще разок поднять на него руку.
      Однако Николас спокойно взял жену под локоть и с достоинством вышел на улицу.
      Алана ликовала.
      «Еще не родился на свет такой человек, которому удастся взять верх над Николасом», – подумала она с гордостью.
      Они медленно шли по улице.
      – Как, по-твоему, Потит Гарвей будет еще мошенничать? – спросила Алана.
      – Вряд ли ему это теперь удастся, – усмехнулся Николас. – Нет, он, конечно, неисправим и скоро изобретет что-нибудь новенькое, но слух о сегодняшней стычке разнесется по всей округе, и ему будет трудно найти желающих иметь с ним дело.
      Сидя с женой в обеденном зале местной гостиницы, Николас не мог не заметить, что Алана привлекает всеобщее внимание. Мужчины взирали на нее с восхищением, а женщины пытались найти в ее внешности хоть какой-то изъян.
      Николас впервые попробовал посмотреть на жену чужими глазами и с изумлением обнаружил, что она и вправду необычайно красива. Ее ярко-синие глаза не утратили невинного выражения, слегка вздернутый носик придавал лицу особое очарование, а полные губы были словно созданы для поцелуев. И одета она была с большим вкусом: отороченный кружевом капор, бархатный плащ, на котором ее переливающиеся волосы тоже казались сотканными из бархата…
      И неожиданно Николаса охватило новое чувство – он ощутил гордость за свою жену! Решив обвенчаться с Аланой, Николас считал, что приносит себя в жертву, но оказалось, супружеская жизнь не так уж и тягостна…
      Алана без труда завоевывала симпатии окружающих, и Николас был этому рад, хотя порой с замиранием сердца думал, что узнай они о ее индейском происхождении, многие поумерили бы свои восторги.
      Поймав на себе задумчивый взгляд мужа, Алана решила, что у нее, наверное, съехал набок капор, и поспешила его поправить.
      Однако Николас перехватил ее руку и спросил с нежной улыбкой:
      – Я говорил тебе, что ты прекрасно смотришься верхом на Рыжей Бетти? До сих пор поражаюсь, как ты не побоялась сесть на нее верхом.
      Польщенная его похвалой, жена ответила:
      – Да бедняжка была напугана больше нас всех вместе взятых! Это она от страха так бесновалась, а когда увидела, что я не причиню ей вреда, сразу стала послушной и ласковой.
      – Ты и ко мне применишь политику кнута и пряника? – иронически поинтересовался муж. – Как к Рыжей Бетти?
      – Нет, – серьезно ответила она. – С тобой так не получится.
      Николас надолго умолк. Алана наблюдала за ним с тревогой, догадываясь, что он думает о мерзавце, посмевшем оскорбить его мать.
      Наконец молчание стало невыносимым, и, решительно поставив на стол стакан с водой, она заявила:
      – Этот негодяй получил по заслугам!
      Николас встрепенулся:
      – Да! И очень хорошо, что его посрамила именно ты, Алана! Интересно, каково ему сознавать, что над ним одержала верх женщина?
      – Я думаю, он из тех людей, которые никогда не признаются в своих ошибках. Такие мошенники и перед собой привыкли лицемерить. Ведь иначе их замучит совесть.
      У Николаса гулко забилось сердце.
      – Как мне все-таки повезло! – воскликнул он, восхищаясь благородством своей жены.
      Она же решила, что он имеет в виду Рыжую Бетти, и горячо его поддержала:
      – Конечно! Такие лошади – огромная редкость. Уж сколько я, кажется, лошадей перевидала, а подобной не встречала ни разу.
      – Я не про то, Синеглазка, – тихо промолвил Николас, и ему вдруг неудержимо захотелось домой.
      Он мечтал поскорее остаться с женой наедине и доказать ей и себе, что она принадлежит ему. Только ему – и никому больше!

      Весь Беллинджер-Холл скучал по уехавшей госпоже. Слуги погрустнели без Лилии, у которой для всех обычно находились добрые, ласковые слова.
      Алана прекрасно понимала, что ей не справиться с ролью хозяйки Беллинджер-Холла, и во всем полагалась на верную Китти, а та тактично вводила ее в домашние заботы, и мало-помалу Алана начала кое в чем разбираться. Вскоре она научилась составлять меню и уже не стеснялась высказывать свои суждения по поводу других хозяйственных дел.
      В то утро все почему-то шло наперекосяк: проказливый жеребенок проломил ограду и потоптал грядки с овощами, кухарка обварила себе руку, да так сильно, что пришлось послать за доктором…
      Алана порвала платье, гоняясь за жеребенком, и теперь старалась сообразить, как незаметнее залатать прореху, чтобы платье не потеряло вид, – оно нравилось ей, и она не хотела с ним расставаться.
      И вдруг в гостиной, где Алана сидела на диване, держа на коленях корзинку с нитками и иголками, оставленную ей Лилией, появился Эскью.
      – Госпожа Алана, вас хочет видеть мисс Элиза Кэлдвелл, – церемонно, как всегда, объявил он.
      Однако Элиза не стала дожидаться приглашения, а ворвалась вслед за ним и, с ненавистью поглядев на Алану, выпалила:
      – У меня плохие новости! Мой отец умер!
      Алана вскочила. Корзинка перевернулась, катушки и клубки рассыпались по полу.
      – Что?.. Что ты сказала, Элиза?
      Нервно стягивая перчатки, сестра резко повторила:
      – Мой отец умер, понимаешь?
      Почему-то нельзя было отрешиться от впечатления, что она злорадствует, сообщая Алане эту печальную весть.
      У Аланы подкосились ноги. Все, казалось, происходит не наяву или не с ней… Она не могла себе представить своего отца в гробу…
      Губы онемели и не слушались. Наконец она сумела вымолвить:
      – Но как… как это случилось?
      Во взгляде Элизы впервые промелькнула печаль.
      – Доктор сказал, это сердце. Мы с отцом разговаривали, и вдруг… вдруг он упал и… все.
      Голос Элизы дрогнул. Алана хотела обнять ее, но сестра резко отпрянула:
      – Я сочла своим долгом сообщить тебе о его смерти, но, пожалуйста, не лицемерь, не делай вид, будто тебе МОЙ отец был дорог! Вы друг друга совсем не знали.
      – Элиза, ты так бледна, – стараясь не обращать внимания на ее злую дерзость, сказала Алана. – Присядь. Хочешь, я принесу тебе холодной воды?
      – Мне от тебя ничего не нужно! – обрушилась на нее Элиза. – Ты… ты явилась сюда, чтобы отобрать у меня отца. Но у тебя ничего не вышло! И уже не выйдет. Он не достался никому. Он теперь ничей… ничей…
      Она зарыдала.
      – Ты не понимаешь, что говоришь, – покачала головой Алана. – Я ничего не ждала от отца. Все это кончилось давным-давно.
      Взгляд Элизы стал колючим.
      – Он только о тебе и говорил! О тебе и о твоей матери! Хотя только я могла считаться его настоящей дочерью. А ты… ты грязная дикарка!
      И снова Алана проявила терпение:
      – Ты вне себя от горя, Элиза. Прошу тебя, присядь, успокойся.
      И она снова сделала шаг к сестре.
      – Не подходи ко мне! – взвизгнула та. – Это ты во всем виновата! Ты! Твой приезд убил моего отца.
      – Не понимаю, при чем тут я…
      – Отец очень страдал из-за твоей холодности, – дрожащим голосом произнесла Элиза, теребя носовой платочек. – Я… я старалась окружить его любовью, но моя любовь была ему не нужна. Он любил только тебя и Дональда. В Дональде он просто души не чаял! И так было всегда! С самого начала!
      – Ну что ты, Элиза! – ласково проговорила Алана. – Отец и тебя любил, я в этом уверена.
      – Да как ты смеешь меня утешать! Ты… жалкая полукровка! – взорвалась Элиза. – Ты слишком много о себе возомнила. Еще бы, родиться в убогой лачуге и вдруг оказаться в таких хоромах! Ты, я вижу, мнишь себя хозяйкой всего этого великолепия… Но не обольщайся, Николасу Беллинджеру ты скоро надоешь. Мне ли не знать, как он охоч до женщин! И как ненасытен… Ты ему быстро наскучишь.
      «Да что я такого ей сделала? Почему она меня так ненавидит?» – растерянно подумала Алана, однако не выказала своих чувств, а спокойно, с достоинством произнесла:
      – Я думаю, тебе лучше уйти, Элиза. Я старалась быть к тебе снисходительна, но ты слишком много себе позволяешь. Я не потерплю подобных заявлений о моем муже.
      Грудь Элизы бурно вздымалась, глаза яростно сверкали. В них не было ни тени скорби, а была лишь лютая ненависть. Алана искренне не понимала, как такое возможно.
      – Я прочла отцовское завещание, – с откровенным торжеством заявила Элиза. – Он ничего тебе не оставил, Алана. Ну как? Тебе это приятно?
      Алана пожала плечами.
      – Мне ничего не нужно от Энсона Кэлдвелла. Да и сейчас мне больше жаль тебя, а не его. Я потеряла отца много лет назад, а ты… ты только сейчас.
      Однако доброта Аланы подействовала на Элизу, как красная тряпка на разъяренного быка:
      – Избавь меня от своей жалости, Алана. Лучше пожалей себя, ведь когда Николас Беллинджер тобой пресытится и начнет увиваться за другими женщинами, ты будешь выглядеть очень жалко!
      И торжествующе посмотрев на сестру, Элиза выбежала, оставив Алану в горестном смятении.
      Алана застыла в оцепенении и не могла ни плакать, хотя ее сердце разрывалось от горя, ни собраться с мыслями, ни даже шевельнуть рукой или ногой. По комнате уже протянулись темные тени. Вечерело.
      Внезапно в вестибюле раздались голоса, затем кто-то со всех ног бросился в гостиную, и Алана очутилась в объятиях Дональда.
      Плечи брата дрогнули, и его горе мгновенно прорвало в душе Аланы плотину оцепенения. По лицу ее заструились слезы. Брат и сестра стояли обнявшись и без слов утешали друг друга.
      Наконец Дональд отстранился и заглянул Алане в глаза.
      – Все произошло быстро, наш отец даже ничего не почувствовал.
      – Я… мне жаль, что мы с ним так и не сблизились.
      – Да. Отец раскаивался в том, что бросил тебя маленькой. А в последние дни его совсем замучила совесть. Я не пытаюсь его оправдать, но поверь, он искренне переживал. Говорил, что был страшным эгоистом и теперь никогда не простит себе, что ты из-за него столько выстрадала.
      – Мои страдания в прошлом, Дональд. Мне гораздо больше жаль сейчас тебя и Элизу.
      – Насколько я понимаю, она у тебя уже побывала?
      – Да, – помрачнела Алана.
      – Не обращай на нее внимания, сестрица. Она жестокосердна и завистлива. Тебе этого никогда не понять, ты слишком добра. Я когда-то тоже жалел Элизу, но теперь это прошло. Теперь она вызывает у меня только неприязнь.
      – Честно говоря, и у меня тоже, – призналась Алана. – Мне бы не хотелось с ней встречаться.
      – Никто тебя не неволит, – улыбнулся Дональд. – Хотя… – на лицо его снова легла тень печали, – завтра похороны. Надеюсь, ты приедешь?
      – Приеду. Ради тебя.
      Лицо брата исказилось от боли.
      – Я, пожалуй, пойду, – пробормотал он, с трудом удерживаясь от слез. – Мне пора, ведь еще нужно сделать последние распоряжения.
      И, поцеловав Алану в щеку, он торопливо направился к выходу.
      Войдя в гостиную, Николас увидел в кресле у окна грустно поникшую Алану. Даже в лунном свете было видно, что ее прекрасное лицо омрачено печалью.
      – Я был в Арлингтоне, когда мне рассказали… – глухо проговорил он, подходя к ней. – И сразу поспешил домой. Я понимаю, какой это для тебя удар, Алана. Я ведь и сам потерял отца.
      – Отчего я не узнала его поближе? – прошептала Алана. – Тогда бы я могла его оплакать по-настоящему. А то я ведь плачу не по нему, а потому, что мне жаль Дональда и его сестру.
      Николас положил руку на хрупкие подрагивающие плечи Аланы и внезапно, как когда-то в заснеженной резервации, почувствовал себя большим и сильным защитником маленькой испуганной девочки.
      – Поплачь, Синеглазка, поплачь по своему отцу, – прошептал он на ухо жене. – Несмотря на свои ошибки, он был достойным человеком.
      И Алана разрыдалась. Николас усадил ее к себе на колени и молча гладил по волосам, давая ей как следует выплакаться. Китти несколько раз заглядывала в дверь, жестами предлагая свою помощь, но Николас махал на нее рукой, и она исчезала.
      Наконец Алана затихла у него на груди и крепко уснула.
      Он отнес ее наверх в спальню, осторожно раздел и укутал одеялом. Потом лег рядом и всю ночь пролежал с открытыми глазами, бережно держа Алану в своих объятиях. А когда она начинала во сне стонать и метаться, он баюкал ее, как ребенка, и она успокаивалась.
      В день похорон солнце напоминало раскаленный огненный шар. Прикрыв лицо черной вуалью, которую дала ей Китти, Алана стояла во время заупокойной службы рядом с Николасом и Дональдом и, слушая торжественные слова священника, не замечала любопытных взглядов, которые бросали на нее друзья и соседи Кэлдвеллов. Она онемела от горя.
      Элиза же, напротив, горевала громогласно: рыдала в голос, кричала, что не вынесет такой утраты, бросалась на гроб и не давала опустить его в могилу.
      Когда все было закончено, Дональд принялся успокаивать Элизу, а Николас поспешил увезти жену домой.
      Однако дома Алане не сиделось, и, потихоньку выскользнув в сад, она спустилась к реке. На небе сгущались тучи, надвигалась гроза. Вскоре на землю упали первые капли, но она не спешила укрыться под деревьями, а спокойно стояла под дождем, пока не промокла до нитки. У шайенов бытовало поверье, что дождевая вода очищает душу от горя, и, возвращаясь в дом, Алана почувствовала, что на сердце у нее стало легче: тело отца было предано земле, а его дух упокоился с миром.
      В Беллинджер-Холле наступила ночь.
      Алана, переодевшись в прозрачную ночную сорочку, сшитую портнихой, подошла к кровати, на которой уже лежал ее муж.
      Этот тяжелый день научил ее многому. И, в частности, тому, что восстанавливать испорченные отношения с людьми надо при их жизни. Иначе потом не будешь знать, куда деваться от запоздалых угрызений совести. Она горько сожалела, что внутренне так и не примирилась с отцом, пока он был жив. И понимала, что ее долг уговорить Николаса примириться с матерью.
      Набравшись храбрости, Алана склонилась над постелью и сказала, глядя на мужа в упор:
      – Я сегодня весь день думала о твоей матери, Николас. Почему ты не попросил ее остаться? Я уверена, она бы не уехала. Может, ты напишешь ей письмо и попросишь вернуться?
      – Мать прекрасно понимает мои чувства, – раздался в ответ тусклый, безжизненный голос. – Так что она правильно сделала, что уехала. Она сама захотела. Я ее не заставлял.
      В глазах Аланы заблестели слезы.
      – Но ее дом здесь! Здесь она родила тебя… Ты разве забыл?
      – А может, ее отъезд так тебя расстраивает потому, что вдвоем со мной тебе в Беллинджер-Холле тоскливо? – неожиданно спросил Николас.
      Алана покачала головой и поцеловала его в губы, вложив в этот поцелуй всю душу. Но муж отнесся к ее призыву совсем не так, как она ожидала. Ощутив солоноватый привкус слез на губах Аланы, Николас отстранился и сурово сказал:
      – Запомни, женские слезы на меня не действуют.
      Однако рука его при этом погладила ее по спине, словно желая смягчить суровость слов.
      – Давай не будем говорить о других, – прошептал Николас, расстегивая пуговки ее сорочки. – Иди ко мне. Дай мне тебя обнять – и я умру счастливым.
      И Алана растаяла. Стоило Николасу обжечь ее губы пылким поцелуем – все мысли тут же вылетели у нее из головы. Все, кроме одной: «Наверное, он меня любит… Да-да, конечно, любит, иначе не обнимал бы так страстно и нежно…»
      Поцелуи мужа воспламенили кровь Аланы, воскресили память о пережитом блаженстве, и она задрожала от нетерпения.
      Николас крепко прижал ее к себе, Алана чуть не задохнулась. Ее кожа под сорочкой была нежнее атласа.
      – Ты моя, – властно сказал Николас. – Ты моя и всегда будешь принадлежать только мне, жена.
      – Да! Да! – прошептала она, помогая ему снять с себя рубашку.
      Николас не помнил, как разделся; желание обладать этим нежным, хрупким телом, которое сводило его с ума, заслонило собой все на свете.
      Страсть захлестывала его с головой. Обнимая Алану, Николас с каждым разом привязывался к ней все больше, но что-то самое главное ускользало и никак не давалось ему.

      Николас подхватил жену на руки и положил на постель.
      – Ты хорошеешь с каждым днем, Синеглазка, – он погладил ее по крутому бедру. – Я порой гляжу на тебя и не верю: неужели такая красавица принадлежит мне?
      – Я стараюсь быть красивой для тебя, Николас, – нежно улыбнулась Алана.
      Он нахмурился и пристально взглянул на жену.
      – Скажи, ты когда-нибудь вспоминаешь Серого Сокола?
      Она не смогла солгать и честно призналась:
      – Иногда. Особенно когда мне начинает казаться, что я неверна его памяти.
      – Вот как? И когда же тебе это кажется?
      – Например, сейчас, когда я лежу в твоих объятиях.
      – Ты все еще любишь его?
      Она опустила ресницы.
      – Я хочу, чтобы память о нем вечно жила в моем сердце.
      Муж сверкнул глазами, но ничего не возразил и запечатлел на ее губах огненный поцелуй.
      Алана всем телом прижалась к нему, и у Николаса вырвался восторженный вздох.
      – Синеглазка! Да ты знаешь, что ты со мной делаешь?
      – Знаю. Я стараюсь тебя ублажить, – простодушно ответила она. – И всегда старалась.
      Она и сама уже сгорала от желания.
      Заглянув в потемневшие от страсти глаза Николаса, Алана вспомнила наставления, которые давала ей бабушка перед замужеством. И подумала, что Лазурный Цветок умолчала о том, какую огромную власть может приобрести женщина над мужчиной. Но она, Алана, сама об этом догадалась!
      Николас прижал жену к мягкой перине и прерывисто прошептал:
      – Женщина, которой нравится играть роль соблазнительницы, должна быть готова к тому, что ее могут соблазнить по-настоящему, Синеглазка!
      И, скользнув вниз по животу Аланы, его рука проникла в самый потаенный уголок ее тела. Она блаженно застонала, мечтая лишь о том, чтобы это никогда не прекращалось.
      – Милая, сладкая Синеглазка, – обдавая лицо Аланы жарким дыханием, попросил Николас, – даруй мне доступ в страну наслаждений.
      Она закивала, не в силах вымолвить ни слова, и в следующий миг их обоих уже захлестнула безудержная страсть.
      Николас уводил ее все выше и выше к вратам восторга, и вот, наконец, они распахнулись… Но оказалось, что это еще не все. Чудесное восхождение повторилось, а в последний раз они взошли туда вдвоем.
      Обнимая Николаса и мечтая о том, чтобы волшебство любви длилось вечно, Алана хотела было поделиться с ним радостью, переполнявшей ее сердце, но не решилась.
      Николас же, немного придя в себя, испугался, поняв, что ни от одной женщины он еще так не зависел, никогда не чувствовал себя таким уязвимым.
      Но даже осознавая это, не смог удержаться и покрыл лицо Аланы жгучими поцелуями.
      – Мне следует быть с тобой поосторожней, Синеглазка, – шутливо сказал Николас. – А то сам не замечу, как окажусь у тебя под каблуком и буду униженно вымаливать твои ласки.
      – Но я же твоя жена, – серьезно возразила Алана. – Разве я могу отказывать тебе в том, чем ты обладаешь по праву?
      – Вот именно! Ты принадлежишь мне! Только мне! Правда?
      – Ну, конечно, правда, – ответила Алана, недоумевая, что на него нашло.
      Николас схватил жену за подбородок и пытливо заглянул ей в глаза.
      – Ты будешь по мне скучать, когда я уеду?
      Она подумала, что ослышалась.
      – Уедешь? Но куда ты собрался?
      – Мне нужно съездить в Шарлотту, это в Северной Каролине. Моя старинная подруга Мадлен Артур распродает лошадей. У нее умер муж, и ей нужны деньги, чтобы погасить долги. А я давно хотел приобрести у нее несколько породистых кобыл.
      У Аланы упало сердце.
      – Старинная… подруга?
      – Да, – Николас усмехнулся. – Знаю, о чем ты думаешь, но это не так. Мы с Мадлен просто друзья.
      – А ты возьмешь меня с собой? – с надеждой спросила Алана.
      – Нет, Синеглазка. Тебе лучше остаться дома.
      – Эта женщина была твоей любовницей?
      Николас раздраженно бросил:
      – Я не собираюсь перед тобой отчитываться.
      – Нет, ты скажи! – настаивала Алана.
      – Ну хорошо. Была, но давно… Послушай, разве моя мать не предупреждала тебя, что женщина не должна задавать мужу подобные вопросы?
      Алана покачала головой, вспоминая рассказы Лилии о любовницах Симеона Беллинджера. И вдруг ей пришла в голову ужасная мысль… А что, если Мадлен до сих пор в связи с Николасом? Что, если он пошел по стопам своего отца?
      – Николас, я так хочу поехать с тобой! – в глазах Аланы читалась отчаянная мольба.
      Он сжал губы.
      – Я еду по делу. Ты будешь мне обузой.
      В груди Аланы начал закипать гнев:
      – Почему-то сейчас ты не считал меня обузой.
      Он нетерпеливо махнул рукой:
      – Все! Разговор окончен.
      – Нет, не окончен. Эта женщина хорошенькая? Скажи! Ты поэтому так туда рвешься, да?
      – Да в чем дело, Синеглазка? – внезапно расхохотался муж. – Ты меня и вправду ревнуешь?
      Она потупилась:
      – Не знаю. Может быть. А ты думаешь, стоит?
      Он протянул к ней руки:
      – Нет. Ведь моя жена ты, а не Мадлен. Перестань дуться и иди ко мне.
      Алане очень хотелось позабыть о своих сомнениях, но в последний момент ее что-то остановило.
      – А мне кажется, порой лучше быть желанной любовницей, – заявила она, – чем никому не нужной женой, которую бросают дома одну.
      В изумрудных глазах Николаса заплясали насмешливые огоньки.
      – У тебя богатая фантазия, жена. Неужели ты полагаешь, я потащусь в такую даль только ради нежного свидания с Мадлен? О нет, дорогая, на свете есть лишь одна женщина, ради которой я способен куда-то поехать. Это ты!
       Алана робко улыбнулась, теряясь в зеленом омуте любимых глаз, но червь сомнения продолжал точить ее душу.
      – Нет, Николас, по-моему, все это лишь отговорки. А на самом деле тебе стыдно появляться со мной на людях, ведь ты втайне кичишься своим превосходством надо мной, – с обидой сказала она.
      Николас опешил:
      – Да ты что? Напротив, ты куда благородней меня! Я столько лет жил только для себя, никого не любил, ни о ком не думал, был ко всему безразличен. А ты вернула меня к жизни, подарила мне радость.
      – Мне хочется тебе верить, но…
      – Но что? Говорю тебе, эта женщина для меня ничего не значит.
      – Но когда-то значила?
      Николас пожал плечами:
      – Для тебя она представляет меньшую угрозу, чем для меня – твой Серый Сокол. Тем более что мы с ней уже много лет не виделись.
      Он надеялся успокоить жену этими словами, но добился обратного.
      – Ты что, был в нее так же влюблен, как я в Серого Сокола? – ахнула Алана.
      Николас смущенно отвел взгляд:
      – Может быть… Мы были тогда почти детьми…
      И зачем он завел разговор о Мадлен? Черт его дернул за язык!
      – Когда мы поженились, ты сказал, что из тебя не получится верного супруга, – еле слышно произнесла Алана. – И вот теперь ты собрался в гости к этой женщине. Что, по-твоему, я должна думать?
      – Думай что хочешь. Мне надоело с тобой препираться, – огрызнулся Николас.
      – Поклянись, что не притронешься к ней! – потребовала Алана.
      – Ты слишком далеко заходишь в своих требованиях, – насупился муж.
      – Поклянись!
      – Я не собираюсь давать тебе никаких клятв, – возмущенно вскричал Николас, отходя от постели. – Ты ведешь себя не как жена, а как тюремщица!
      Алана гневно вскинула голову, и в одно мгновение с ней произошла какая-то странная перемена. Взгляд стал ледяным, лицо надменным. Жизнь среди индейцев не прошла даром: Алана с детства переняла у них привычку с удивительной легкостью изгонять из своего сердца тех, кто почему-либо не оправдывал ее доверия. Так было и с отцом, о чем она, впрочем, сейчас запоздало сожалела.
      – Запомни, я не собираюсь спокойно мириться с твоими изменами, Николас Беллинджер! – воскликнула она. – Не забывай, что ты женился на дикарке, которая не признает законов, писанных для белых женщин. Лучше не подавай мне повода для сомнений. Дай слово, что ты не будешь мне изменять, и разговор на этом закончится.
      – Это угроза? – побледнел Николас. Алана была сейчас похожа на ледяное изваяние:
      – Нет, не угроза, а предупреждение. Скажи, что ты не собираешься мне изменять с твоей старой знакомой, и мы забудем о нашем споре.
      Николас до боли стиснул руку Аланы и злобно прошипел:
      – Поостерегись! По-моему, ты забыла, кто хозяин в этом доме. Я не собираюсь плясать под твою дудку. Я твой муж, а ты моя жена!
      – Нет, – гордо вскинула голову Алана, – я прежде всего человек и лишь потом твоя жена, Николас. Если хочешь, поезжай к этой женщине, но не надейся, что я буду покорно тебя ждать.
      Возле губ Николаса залегли жесткие складки:
      – Ты забываешься, Алана.
      – Возможно, но ты должен знать: если ты меня опозоришь, я тебе этого не прощу.
      Наступила гнетущая пауза.
      Николас был бледен как полотно. Смерив жену убийственно-холодным взглядом, он хотел было что-то сказать, но передумал и направился к двери.
      И только на пороге бросил через плечо:
      – Советую тебе хорошенько подумать, Алана, и, когда я вернусь, попросить у меня прощения.
      Алана сердито посмотрела ему вслед. Ишь, чего захотел! Попросить у него прощения! Да с какой стати?! Если бы она была виновата, тогда другое дело, но она не чувствует за собой никакой вины. И пусть Николас не надеется, из нее не получится кроткой овечки, которая будет закрывать глаза на его измены. Никогда не получится!
      Алана пролежала без сна всю ночь напролет. Николас так и не появился, а она не стала его искать. В глазах ее не было слез, а в сердце – грусти. Злая ревность заслонила собой все остальные чувства.
      «Тоже мне, нашел дурочку! – сердито думала Алана. – Мадлен Артур якобы не опасней Серого Сокола! Но Серый Сокол давно мертв, а эта женщина жива и здорова. И уж, наверное, недурна собой!»
      Уже рассвело, а она все еще не сомкнула глаз. Поняв, что заснуть ей сегодня не удастся, Алана встала с постели и подошла к окну. Николас и Гленн Хаббард как раз выводили из конюшни оседланных лошадей.
      Сердце Аланы пронзила острая боль.
      – О нет, дорогой! – прошептала она, покачнувшись и хватаясь за подоконник. – Нет, тебе не удастся разбить мое сердце! Мы с тобой не повторим историю твоих родителей.
      Прошло две недели. От Николаса не было ни слуху ни духу. Алана подозревала, что он нарочно задерживается в Северной Каролине, желая хорошенько ее проучить за строптивый нрав.
      Страдая от одиночества, она не знала, чем занять уныло тянувшиеся дни. Конечно, верховые прогулки доставляли ей удовольствие, но не могла же она ездить на Рыжей Бетти с раннего утра до поздней ночи!
      Алана старалась не думать о Николасе, потому что воображение тут же рисовало ей, как он обнимает Мадлен Артур, и она всерьез начинала бояться, что ее сердце не выдержит и разорвется от отчаяния. Ну почему, почему она так его любит? Почему не может относиться к нему так же, как он к ней? Наверное, было бы лучше, если бы она вышла замуж по расчету. Тогда и сердце бы не болело, и голова была бы ясной…
      В эти дни Алане более чем когда бы то ни было не хватало Лилии. Она так нуждалась в ее поддержке и мудрых советах!
      К середине второй недели гнев Аланы немного поутих, и она начала сожалеть, что поссорилась с Николасом. А к воскресенью решила все-таки попросить у него прощения, когда он приедет…
      День клонился к вечеру, а дождь, начавшийся еще утром, все не прекращался. На душе у Аланы было скверно. Стоя на крытой веранде, она угрюмо смотрела на серый вспенившийся Потомак и вспоминала зеленые луга своей родины.
      А когда подумала о кристально чистой речке Паупер, протекавшей в краях, где обитали шайены, то к горлу подступили рыдания. Тщетно Алана напоминала себе, что у шайенов отобрали их родину. Тоска не унималась, а лишь усиливалась при мысли о том, что некогда гордое племя было вынуждено покинуть плодородные земли и обречено жить в грязных, жалких лачугах, не имея оружия и возможности охотиться, и во всем зависеть от своих врагов.
      Внезапно на веранде появился Эскью.
      – Госпожа, – важно произнес он, – к вам пришел мистер Дональд Кэлдвелл. Куда прикажете его провести: в гостиную или сюда?
      Лицо Аланы озарилось радостью. После похорон отца они с братом еще не виделись.
      – Проси его сюда, Эскью.

      – Ну что, сестричка, как ты справляешься с обязанностями хозяйки Беллинджер-Холла? – лукаво поинтересовался Дональд, выходя на веранду.
      Алана встретила его счастливой улыбкой. С каждой встречей Дональд нравился ей все больше. Он напоминал ей молодого отца. С ним можно было вести себя непринужденно, говорить что думаешь. И потом, он сразу признал ее своей сестрой, а это дорогого стоило!
      – Ты превосходно выглядишь, – заметил Дональд, беря Алану за руки.
      Она кокетливо наморщила носик:
      – Благодарю вас, сэр, за галантное обхождение, но быть хозяйкой столь огромного дома ужасно утомительно. Я чувствую себя здесь такой одинокой! Да и какая из меня хозяйка? Наши слуги прекрасно вышколены, они справляются со своими обязанностями и без моих подсказок.
      Поцеловав сестру в щеку (Алану и удивил, и обрадовал его неожиданный порыв), Дональд сказал:
      – Я, конечно, в женские дела не лезу, но, по-моему, прислуге не следует передоверять управление хозяйством.
      Алана слабо улыбнулась.
      – Отчего же? Китти, например, очень надежная помощница. Я без нее вообще как без рук.
      И словно в подтверждение ее слов Китти внесла на веранду серебряный поднос и поставила его на маленький столик.
      – Угощайтесь, мистер Кэлдвелл. Вы, насколько мне помнится, любили мои плюшки.
      – О да! У тебя прекрасная память, – энергично закивал Дональд. – Давненько я ими не лакомился.
      – Это верно, – с легкой укоризной сказала Китти, – вы к нам давно не заглядывали.
      И, не произнеся больше ни слова, ушла.
      Дональд посерьезнел:
      – Она права. Я, как и многие, обращал внимание на глупые сплетни и объезжал Беллинджер-Холл стороной. Но к тебе я буду приезжать часто, Алана!
      – Ах, Дональд, – вздохнула она. – Если б ты знал, как Лилия страдала из-за того, что от нее все отвернулись. А ведь на самом деле… но нет! Я обещала ей, что никому ничего не расскажу и сдержу свое слово.
      Дональд сел в кресло и с улыбкой спросил:
      – Какой прок намекать на секреты, которых ты все равно мне не выдашь? Лучше вспомни, как должна вести себя хорошая хозяйка, и предложи мне чаю.
      – Я же тебе говорила, из меня никогда не выйдет светской дамы! – спохватилась Алана.
      И, спеша исправить оплошность, налила в изящную фарфоровую чашку ароматный чай.
      – А себе? – спросил Дональд.
      – Я посижу с тобой, – сказала Алана, – но чай пить не буду. Не люблю я его! Сколько ни стараюсь себя уговорить, а не нравится он мне – и все тут!
      – Я вижу, ты скучаешь по Лилии, – внезапно сказал Дональд.
      – Да, – призналась Алана. – А теперь еще и Николас уехал.
      – Я слышал. Он в Северной Каролине?
      Алана кивнула и, не желая обсуждать отъезд Николаса, перевела разговор на Элизу:
      – А как поживает твоя сестрица?
      Дональд громко расхохотался.
      – Слышала бы ты, с какой интонацией это произнесено! Моя сестрица… Как будто я за нее отвечаю!
      – Но ведь она действительно твоя сестра, так что вы два сапога пара! – возразила Алана.
      Дональд даже растерялся от неожиданности: Алана никогда не позволяла себе шуток, и он сперва решил, что она говорит серьезно.
      Но потом заметил в ее глазах искорки смеха и быстро нашелся:
      – Так она и твоя сестра!
      – Только наполовину.
      С брата вдруг слетела вся его веселость.
      – Я хочу попросить тебя об одном одолжении, – осторожно начал он.
      – Пожалуйста! Я буду рада тебе помочь.
      – Даже если для этого придется съездить в Вашингтон?
      Алана переспросила:
      – В Вашингтон?
      – Да.
      – Но зачем? – В голосе ее звучало волнение.
      – Все очень просто. Я возглавляю комитет, которому поручено изучить содержание индейцев в резервации. Как ты знаешь, после зверского убийства Джорджа Кастера…
      – Ты хочешь сказать, после того, как Джордж Кастер поплатился жизнью за свои злодеяния, – перебила брата Алана, и глаза ее яростно засверкали.
      – Пусть будет так, – согласился Дональд, – но если ты поедешь со мной в Вашингтон, говорить это на заседании комитета не стоит.
      – Хорошо, продолжай. Я больше не буду тебя перебивать.
      – Так вот, после гибели Кастера отношение к индейцам резко переменилось в худшую сторону, – продолжил Дональд. – А я хочу устранить этот перекос и надеюсь достичь успеха с твоей помощью.
      Алана слушала его со всевозрастающим интересом.
      – Но чем я могу тебе помочь?
      – Ты можешь поехать со мной в Вашингтон и побеседовать с членами комитета. Ответь на их вопросы и честно расскажи, чему ты была свидетельницей. Пусть узнают о случившемся из первых рук!
      – А ты думаешь, они согласятся меня выслушать? – с сомнением спросила Алана.
      – Непременно! – заверил ее Дональд.
      Она обрадовалась, однако тут же снова заколебалась.
      – Но как же я с тобой поеду, Дональд? Николаса нет дома… А вдруг он будет недоволен, что я уехала без его позволения?
      – Поступай как знаешь, но, по-моему, это прекрасная возможность хоть что-нибудь сделать для твоих соплеменников. Неужели Николас будет возражать против этого?
      Алана в отчаянии стиснула руки:
      – Как же быть?
      – От тебя требуется только согласие. Обо всем остальном я уже договорился. Ты поживешь у моей хорошей знакомой и через неделю, а может, и раньше вернешься домой.
      – Хорошо! – наконец решилась Алана. – Я согласна!
      Дональд допил чай, доел плюшку и поднялся из-за стола.
      – В таком случае укладывай вещички, сестрица! Я заеду за тобой завтра на рассвете.
      – А что мне надеть?
      – Спроси лучше у Китти. Да, кстати! Тебе лучше взять ее с собой, так будет респектабельней.
      Вашингтон оказался большим шумным городом. По улицам сновали толпы людей. На Пенсильвания-авеню было такое сильное движение, что легкие кабриолеты и солидные экипажи тащились друг за другом, как черепахи. Цоканье подков гулким эхом отдавалось от каменных стен особняков, тянувшихся вдоль главной улицы.
      Купол Капитолия ярко сиял в лучах солнца, и при виде этого великолепия Алана испытала невольную гордость. Ее дедушка и другие старейшины шайенского племени когда-то говорили с трепетом об этом городе. Но времена доверия индейцев к человеку, обитавшему в Белом доме, увы, давно прошли, ибо он вероломно нарушил свои обещания.
      Дональд показывал Алане достопримечательности, и она только успевала вертеть головой, глядя по сторонам. Повсюду велось строительство, город выглядел молодым, и это радовало глаз.
      Карета проехала по извилистой улочке, с двух сторон обсаженной деревьями, и остановилась у очаровательного особняка.
      – Вот мы и на месте, – провозгласил Дональд. – Вчера я послал к Дотти Синглетон своего человека, он должен был предупредить ее о твоем приезде.
      – А вдруг она будет недовольна нашим появлением? – с опаской спросила Алана, как всегда робея при встрече с новыми людьми.
      – Ну что ты! Нисколько! Ведь идея привезти тебя в Вашингтон принадлежит именно ей. И тогда же она сказала, что ты можешь остановиться у нее. Не бойся, Дотти тебе понравится! Она всем нравится. Дотти – вдова. Я точно не знаю, но, по-моему, ей лет под шестьдесят. Она душа компании. Если Дотти появляется у кого-нибудь в гостях, можно быть заранее уверенным, что вечер удастся на славу. И наоборот, ее ранний отъезд способен расстроить всеобщее веселье.
      – Не понимаю. Это что, ее профессия – быть хозяйкой салона?
      – В каком-то смысле да. У нее и вправду чуть ли не самый знаменитый салон в Вашингтоне, хотя сейчас демократы не в почете и, похоже, еще не скоро придут к власти.
      – Погоди, погоди… О чем ты говоришь? – растерялась Алана. – Какие демократы?
      – Как бы тебе попроще объяснить… Видишь ли, после войны у власти находятся республиканцы. А Дотти представляет интересы демократов, хотя, будучи женщиной, конечно, не входит ни в какую партию.
      – Ты меня совсем сбил с толку.
      – Ладно, – усмехнулся Дональд, – я и сам в этом ничего не понимаю.
      Он велел кучеру открыть дверцу экипажа и помог Алане спуститься на землю.
      Она взяла брата под руку и в сопровождении верной Китти и кучера, навьюченного тяжелыми баулами, направилась к крыльцу.
      Дверь распахнулась, и на пороге появилась жизнерадостная женщина, похожая на колобок с пегими кудряшками, которые весело подскакивали всякий раз, когда она встряхивала головой. Несмотря на свои солидные годы, Дотти Синглетон была в ярко-розовом платье, которое, впрочем, смотрелось на ней вовсе не дурно.
      Дотти приветливо улыбнулась.
      – Дорогая! Как я рада, что вы приехали! – заворковала она и, бесцеремонно отпихнув Дональда, схватила Алану за руку. – Мне не терпится услышать рассказы про ваше детство, проведенное в индейском селении. Это, должно быть, невероятно интересно!
      – Алана, позволь представить тебе обворожительную хозяйку этого дома, Дотти Синглетон, – покатываясь со смеху, сказал Дональд. – Дотти, познакомьтесь, это моя сестра, Алана Беллинджер.
      – Ах, оставьте эти церемонии! – отмахнулась Дотти. – Дорогая, зовите меня просто Дотти, а я буду звать вас Аланой.
      Алана была очарована ее непринужденными манерами. Она и представить себе не могла, что в доме Дотти ее ждет такой теплый прием.
      – Но только не пытайтесь, дражайшая Дотти, – шутливо погрозил ей пальцем Дональд, – отнять мою сестру на двадцать четыре часа в сутки. Надеюсь, вы не забыли, с какой целью я привез ее в Вашингтон?
      – Разумеется, не забыла! Больше того, я намерена устроить вечер, на который съедутся сливки местного общества, и мы представим им Алану! – Дотти довольно расхохоталась. – Лоретта Гиббенс позеленеет от зависти, но я и ее приглашу, мне не жалко!
      Дом Дотти тоже производил впечатление открытости и радушия. Алана с интересом огляделась. В гостиной стояла старинная, явно очень ценная мебель, на стенах висели великолепные картины, в серебряной вазе благоухали розы.
      – А сейчас позвольте откланяться, – сказал Дональд. – Я оставляю Алану на ваше попечение, но попозже опять к вам наведаюсь.
      – Я буду тебя ждать, – пообещала Алана и, встав на цыпочки, поцеловала брата в щеку.
      Грациозно сидя на краешке кресла, обитого розовым атласом, Алана наслаждалась звуками музыки. Арфистка и флейтист играли просто божественно. Мелодия брала за сердце, Алана никогда не слышала ничего подобного, и на глазах у нее выступили слезы. Ей хотелось, чтобы концерт продолжался бесконечно, и когда он закончился, Алане стало грустно.
      Заметив, как растрогана гостья, Дотти прошептала ей на ухо:
      – Мне очень приятно, что я нашла в вас истинную ценительницу музыки, моя дорогая. Многие, увы, уже давно относятся к таким концертам как к чему-то обыденному. А вы смотрите на все свежим взглядом, и ваше восхищение говорит само за себя.
      – Да, концерт был просто изумительный, Дотти. Я в жизни не слышала такой чудной музыки.
      Пожилая дама нахмурилась.
      – Ничего удивительного. В Беллинджер-Холл вряд ли наведывались музыканты, – она немного подумала и добавила: – Я имею в виду – после скандала.
      – Да, – вздохнула Алана, – по причинам, которые известны вам не хуже меня, соседи объезжали Беллинджер-Холл стороной. Хотя в последнее время нас буквально завалили приглашениями в гости.
      Дотти покосилась на собеседницу и спросила с деланной небрежностью, легонько постукивая веером по подлокотнику из красного дерева:
      – А вы от этих приглашений отказывались, не так ли, моя милая?
      Алана посмотрела в ее ласковые, умные глаза и тихо, но твердо произнесла:
      – Да, от всех.
      – Это хорошо! – решительно воскликнула Дотти. – А теперь позвольте вас кое о чем предупредить. Я решила стать вашей патронессой и, как говорится, вывести вас в свет. А поскольку, признаюсь без ложной скромности, я дама не без связей, можете быть уверены, дорогая, что вас ждет ошеломительный успех.
      – Что вы задумали, Дотти? Я не понимаю… – растерянно пролепетала Алана.
      – А то, дорогая сестрица, – вмешался в разговор внезапно появившийся Дональд, – что тебе суждено произвести фурор в вашингтонском обществе. Хозяйки модных гостиных будут виться вокруг тебя, словно мухи, все будут мечтать показаться рядом с тобой. Иными словами, Дотти позаботится о том, чтобы тебя не только приняли в свете, но и почитали за честь завести с тобой знакомство.
      – Да-да, вы будете моей новой протеже, – Дотти расплылась в улыбке, и ее глазки превратились в щелочки. – Мы повеселимся вволю!
      Она тряхнула кудряшками и лукаво подмигнула Алане.
      – А это поможет моим соплеменникам шайенам? – серьезно спросила Алана.
      Дотти кивнула:
      – Еще как поможет! Благодаря мне вы вознесетесь очень высоко, и люди начнут прислушиваться к вашему мнению. А дальше уже все зависит от вашего ума и красноречия. Постарайтесь убедить представителей власти, чтобы они помогли индейцам.
      Алана вопросительно посмотрела на брата:
      – А Николас одобрит такое решение?
      – Уверяю тебя, он будет в восторге, узнав, что Дотти взяла тебя под свое крылышко, – без тени колебания ответил Дональд.
      – Как было бы чудесно, если бы ваш красавец муж почаще наведывался в Вашингтон! – воскликнула Дотти. – Да-да, я знаю, он недавно был здесь, но дела отнимали у него почти все время.
      Она еще долго что-то щебетала, но Алана больше не слушала. В голове у нее был хаос. Каким образом званые вечера могли облегчить участь шайенов, ей было непонятно, но Алана была готова на все, лишь бы помочь соплеменникам.
      Дотти окинула Алану оценивающим взглядом и довольно заметила:
      – Ваши туалеты просто восхитительны, милочка. Сразу чувствуется, что Лилия приложила к этому руку. У нее безупречный вкус.
      – Вы разве знакомы с моей свекровью?
      – О, когда-то мы были даже дружны. Но очень давно.
      Алана вызывающе вскинула голову:
      – Я боготворю Лилию Беллинджер. Это самая замечательная женщина на свете!
      Дотти добродушно рассмеялась:
      – Ну, если вы в этом уверены, значит, так оно и есть! Надеюсь, вы поделитесь со мной своими соображениями на сей счет? Но это потом, попозже, дорогая, а сейчас давайте лучше подумаем, как вас представить высшему свету.
      Алана грозно нахмурилась:
      – Сразу предупреждаю, я никому не позволю дурно отзываться о Лилии!
      Она думала, Дотти обидится, но та неожиданно просияла:
      – Ах, милочка, вы даже не представляете, как мне отрадно увидеть преданность в столь юном сердце. Молодежь, она ведь обычно такая ветреная!
      Дональд покатился со смеху и весело подмигнул сестре.
      Он был горд Аланой и не сомневался, что ее благородство и прямодушие произведут в Вашингтоне должное впечатление.

      Легко и бесшумно ступая по паркету, Алана вошла вслед за Дональдом в одну из комнат Капитолия. За продолговатым столом сидели трое мужчин. Алана вгляделась в их лица, и ей стало не по себе: они смотрели на нее сурово, без тени улыбки. Хорошо хоть, что она не одна, а с Дональдом! Его присутствие вселяло в нее мужество.
      – Джентльмены! – обратился Дональд к членам комитета. – Позвольте представить вам мою сестру Алану Беллинджер. Как я вам уже говорил, она наполовину индианка и провела большую часть жизни в шайенском селении на территории Монтаны. Алана, эти люди – мои коллеги, которым, как и мне, хочется, чтобы по отношению к индейцам в нашей стране восторжествовала справедливость.
      Коллег Дональда звали Оливер Редберн, Пол Росс и Сидней Уделл.
      – Слушания будут неофициальными, Алана, – ободряюще прибавил брат, – так что не волнуйся. Если тебе что-то будет непонятно, смело задавай любые вопросы.
      Алана пришла в Капитолий в строгом шелковом платье вишневого цвета и без каких-либо украшений, однако гордая посадка головы и выразительные синие глаза сразу же приковали к себе внимание окружающих. Она даже не подозревала, сколь величественно сейчас выглядит.
      Усадив Алану напротив сенаторов, Дональд присоединился к ним.
      Оливер Редберн, пожилой джентльмен с львиной гривой седых волос, посмотрел на Алану сквозь толстые стекла очков и спросил:
      – Знали ли вы о зверском убийстве полковника Кастера и его кавалеристов, миссис Беллинджер?
      Алана положила на стол сплетенные руки и подняла глаза на Редберна:
      – Я знала, что сиу и шайены объявили войну белым, вторгшимся на наши земли.
      – На ваши земли? – поднял брови сенатор.
      – Да, я же наполовину индианка, – спокойно пояснила Алана и бесстрашно заявила: – И смею думать, все лучшее во мне как раз от шайенов.
      Редберн невольно усмехнулся, оценив остроумие собеседницы, однако поспешил скрыть усмешку и, сухо кашлянув, продолжал допрос:
      – А что вы думали в тот день, когда шайены поскакали на перехват Седьмого кавалерийского полка?
      – Я думала о том, что сказал мне дед. Как и многие другие шайены, он не хотел этой войны. Дедушка знал, что сражение с белыми солдатами грозит гибелью всему нашему племени. Он понимал, что нам не победить в этой войне.
      – Но тогда почему он не отказался воевать?
      Алана потупилась.
      – А как бы вы поступили на его месте? Представьте себе, что ваше семейство вот уже много лет живет на родной земле, и вдруг туда являются чужаки, у которых другой цвет кожи и другие обычаи. И эти чужаки заявляют вам, что вы должны уйти с насиженных мест, потому что какой-то человек в Вашингтоне считает, что жить на своей родине вы не имеете права. Неужели вы бы уложили вещи и ушли, ни слова не возразив?
      Она смело посмотрела каждому конгрессмену в лицо и покачала головой:
      – Не думаю, что вы спокойно примирились бы с подобной участью.
      – Нет, конечно! – воскликнул Пол Росс и с такой силой стукнул кулаком по столу, что вода в стакане, из которого он только что отпил глоток, расплескалась. – Нет! Я бы вышвырнул этих ублюдков вон! Прошу прощения за грубое слово, миссис Беллинджер, – тут же добавил он, густо покраснев, – но мне трудно сдерживаться. Я давно разделяю мнение вашего брата: индейцы заслуживают лучшей участи, мы обошлись с ними несправедливо!
      Алана улыбнулась, и у Росса перехватило дыхание – настолько она была прекрасна.
      – В таком случае, господин конгрессмен, – серьезно сказала Алана, – считайте меня вашей сторонницей. Особенно если вы и вправду поможете моему народу.
      Дональд в разговор не вмешивался, и Алана целый час четко и откровенно отвечала на вопросы его коллег. Наконец дошла очередь и до ее брата.
      – Расскажи нам, пожалуйста, Алана, в каком состоянии пребывали шайены, когда в резервации появился Николас Беллинджер, – попросил Дональд. – Напоминаю присутствующим, что это было уже после того, как их насильно увезли за сотни миль от родных краев.
      Ясные глаза Аланы затуманила печаль.
      – Нас терзали голод и холод. Многие умерли. Вам трудно понять, насколько нас унижала необходимость просить пищу у агента по делам индейцев. А когда мы, поправ свою гордость, все же обращались к нему с мольбой, то в ответ слышали, что еда кончилась. Оружие у нас отобрали, лошадей тоже, поэтому добыть пищу охотой, как шайены делали у себя на родине, было невозможно. У нас ничего не осталось. Ровным счетом ничего, кроме гордости! Одна семья, их было семь человек, так и не смогла унизиться до просьб о еде. И они легли на пол своей убогой хижины, по которой разгуливал ветер, взялись за руки и стали молча дожидаться смерти, которая не замедлила прийти. Смерть была частой гостьей в нашей резервации. – Алана немного помолчала, давая слушателям время осознать услышанное, и заговорила вновь: – Джентльмены, самым младшим членом этой семьи была шестимесячная девочка! Признаюсь, я оказалась не столь отважной, как они. Мне стыдно об этом говорить, но я вымаливала у агента пищу, чтобы накормить мою бабушку, которая умирала от голода.
      К горлу Аланы подступили рыдания. Она снова помолчала – на сей раз собираясь с силами – и продолжила:
      – Представьте себе, что ваш любимый родственник лежит при смерти, а вы чувствуете себя совершенно бессильными… Моя бабушка умерла в лютый мороз. Николас Беллинджер увидел меня, когда я пыталась вырыть в промерзшей земле могилу. Но я плохо помню события тех дней, я была тогда очень больна.
      Скорбный рассказ Аланы тронул сердца всех присутствующих. Дональд поднялся с места, давая понять, что пора прекратить беседу:
      – Джентльмены, я думаю, моя сестра сообщила нам все нужные сведения. У кого-нибудь к ней еще есть вопросы?
      Конгрессмены зашептались, зашелестели бумагами… Наконец Сидней Уделл сказал:
      – У меня к вам только один вопрос, миссис Беллинджер.
      – Я вас слушаю, – откликнулась она.
      – Вы ненавидите белых за то зло, которое они причинили шайенам?
      – Нет, – покачала головой Алана. – Как я могу вас ненавидеть? У меня муж белый и брат белый. В свое время я, правда, стыдилась своего бледнолицего отца. Но потом встретила много хороших людей, среди которых было немало бледнолицых. И постепенно мне удалось примириться с этой своей половиной.
      Пол Росс тепло улыбнулся Алане:
      – Все мы, собравшиеся в этой комнате, желаем помочь вашим соплеменникам, миссис Беллинджер. Но что нам сказать нашим оппонентам, которые мечтают лишь поскорее избавиться от индейцев? Их считают ни на что не годными бездельниками, досадной помехой.
      – Но разве мой дед, Заклинатель Волков, мудрый глава совета старейшин, был ни на что не годен? – возразила Алана. – Он окружил меня с детства заботой и любовью, привил мне представления о чести и справедливости. – Глаза ее гневно сверкнули. – Расскажите людям, которые полагают, что шайены только зря топчут эту землю, про мою бабушку по имени Лазурный Цветок. Как и многие бабушки, она была такой доброй, что в ее сердце находилось место буквально для каждого жителя нашего селения. Нет, джентльмены, нельзя так безжалостно обходиться с людьми, которые жили под этими небесами еще тогда, когда вас здесь не было и в помине!
      Пол Росс кивнул:
      – Жаль, что ваши пламенные речи не слышат наши оппоненты, миссис Беллинджер. Я уверен, что вы многих склонили бы на свою сторону.
      А Уделл с улыбкой добавил:
      – Позвольте вам заметить, миссис Беллинджер, что вы просто очаровательны. Трудно поверить, что вы выросли в индейской деревне. Перед нами леди из высшего света.
      – Если бы вы, господа, увидели меня в те времена и в том одеянии, – усмехнулась Алана, – вы не признали бы во мне благородной дамы.
      Мужчины засмеялись и на прощание пообещали, что они непременно постараются помочь индейцам.
      Дональд подхватил Алану под руку, и они не спеша удалились.
      – Честно говоря, ты превзошла все мои ожидания, Алана, – признался брат. – Считай, что ты очень помогла сегодня индейцам. Конечно, мы не должны забывать, что нас мало, а наши противники очень сильны, но, во всяком случае, мы теперь сможем не мешкая отправить шайенам еду и одежду.
      – Это будет чудесно, Дональд! – обрадовалась Алана.
      Они вышли в большой коридор, и неожиданно она обратила внимание на хромого человека в военной форме, который шел им навстречу, опираясь на трость с серебряным набалдашником. Прежде всего Алане бросились в глаза его высокий рост и гордая осанка. Затем, когда он подошел поближе, она увидела, что его золотистые волосы уже тронуты сединой, а в ярко-голубых глазах горит какой-то странный тоскливый огонь.
      – Полковник Сандерсон! – воскликнул Дональд. – Сколько лет, сколько зим! Я слышал, вы снова обосновались в Вашингтоне?
      Военный протянул руку Дональду, продолжая, однако, держаться отчужденно:
      – Мне здесь нравится, сенатор. Да, кстати, примите мои поздравления. Я не сомневался, что вы одержите победу на выборах в Виргинии.
      У Аланы бешено заколотилось сердце. Сандерсон… Уж не родственник ли он капитана Барнарда Сандерсона, в которого была влюблена Лилия? Хотя вряд ли… Скорее всего он не имеет никакого отношения к тому Сандерсону.
      – Полковник, позвольте представить вам мою сестру, Алану Беллинджер, – произнес Дональд и перевел взгляд на сестру. – Познакомься, Алана. Это полковник Сандерсон, он недавно вернулся из Калифорнии.
      Глаза полковника стали ледяными.
      – Простите, сенатор, но мне пора. У меня важная встреча, – выпалил он и, не удостоив Алану даже приветствием, заковылял прочь.
      – Дональд! Скажи скорее, этот человек – родственник капитана Барнарда Сандерсона? – прерывающимся от волнения голосом спросила Алана.
      Брат молча взял ее за руку, повел к выходу из Капитолия и только там ответил:
      – Это сам Барнард Сандерсон, некогда капитан, а ныне полковник.
      – Но… как это может быть?
      – Мне очень неприятно, что он так грубо обошелся с тобой, но я сам виноват: следовало предвидеть, что он не придет в восторг при упоминании о Беллинджерах. Я полагаю, тебе не нужно объяснять почему.
      Алана схватила брата за рукав.
      – Погоди… Это что, тот самый человек, которого якобы убил отец Николаса?
      – Тот самый. Его долгое время считали мертвым, но потом оказалось, что он жив. Подробности истории мне неизвестны – он не любит об этом распространяться. Сандерсон вообще человек нелюдимый и неразговорчивый. Впрочем, ты и сама сегодня убедилась в его грубости. Говорят, он так обходится со всеми.
      – Дональд! Я должна с ним поговорить! – заволновалась Алана. – Отведи меня к нему! Сейчас же!
      Брат опешил:
      – Но… это невозможно. Полковник пришел в Капитолий по делу.
      – Тогда как мне с ним повидаться?
      Дональд задумался.
      – Когда-то у него был дом в Джорджтауне, – наконец сказал он. – Может, он до сих пор там живет?
      – Ты меня туда отвезешь?
      – Не могу. Я сегодня уезжаю домой. Но через два дня вернусь и тогда съезжу с тобой. Если это, конечно, важно.
      – Два дня… Так долго!
      – Ну хорошо… Пусть Дотти пригласит его на завтрашний бал.
      Алана просияла:
      – Верно! Дотти не откажется мне помочь! Ах, Дональд! Ты даже себе не представляешь, какая это важная встреча. Она может принести счастье одному человеку, который мне очень дорог… Огромное счастье!
      – Да что за недомолвки, сестра? Какому человеку? Ты скажи прямо, а то все какие-то намеки…
      – Нет-нет, больше я тебе пока ничего не скажу. Но, если мои надежды оправдаются, ты скоро все узнаешь.
      Дотти устроила бал, равного которому в Вашингтоне не было со времени инаугурации президента Ратерфорда Хейса. На бал были приглашены сливки столичного общества.
      В отличие от безалкогольных балов, которые давала в Белом доме супруга президента, прозванная Лимонадной Люси за то, что она не терпела в своем доме спиртных напитков, вино и шампанское рекой лились в хрустальные бокалы.
      По городу уже разнесся слух, что миссис Беллинджер, приехавшая в гости к Дотти, покорила Вашингтон, и все мечтали поскорее с ней познакомиться, ибо твердо знали, что Дотти далеко не всякому станет покровительствовать.
      Алана, элегантная и надменная, наблюдала за танцующими дамами в шелковых нарядах. Шелк тихо шуршал, касаясь пола, и казалось, платья перешептывались с блестящим паркетом.
      Сама Алана не танцевала, хотя Лилия преподала ей несколько уроков. Однако она не отваживалась закружиться в вальсе. Вот если бы Николас ее пригласил, тогда другое дело, а так… лучше постоять…
      Впрочем, скучать ей не приходилось. Вокруг нее постоянно толпились гости, все просили Дотти представить их очаровательной хозяйке Беллинджер-Холла.
      – Ну, вот вы и приняты в вашингтонское общество, моя дорогая, – прошептала Дотти на ухо Алане. – Сколько приглашений вы получили за сегодняшний вечер?
      – Я уже потеряла им счет, – улыбнулась Алана. – Но… полковника Сандерсона все еще не видно…
      – Ах! – всплеснула руками Дотти. – Совсем забыла! Он отказался прийти на бал. В записке он ссылается на нездоровье, но я-то знаю, что это отговорки! Дело в другом. Он хранит в душе какую-то мрачную тайну и никого близко к себе не подпускает. Честно говоря, я и не надеялась на его приезд, но поскольку вы так настаивали, я послала ему приглашение.
      – Но мне нужно поговорить с полковником! И как можно скорее! – в отчаянии вскричала Алана. – Дело не терпит отлагательств.
      Ее откровенное волнение удивило и даже немного шокировало Дотти.
      – Конечно, дорогая, конечно, но давайте сейчас не будем отвлекаться. У нас гости. Попозже, когда мы останемся вдвоем, я надеюсь, вы мне расскажете, почему вам так не терпится повидаться с полковником. Наверное, это связано с вашей свекровью?
      Алана кивнула.
      Ей было уже ясно, что придется поделиться секретом с Дотти. Впрочем, она ведь не обещала никому не рассказывать про Барнарда! Лилия попросила не рассказывать Николасу, а про всех остальных речи не было. К тому же Дотти должна была проникнуться сознанием того, как важна эта встреча. Иначе она не станет помогать. А без ее помощи ничего не получится.
      Так рассуждала Алана, надеясь, что Лилия простит ее, когда узнает, ради чего она нарушила обещание молчать.
      Николас провел в пути целый день. Он выехал еще до рассвета и теперь, когда Беллинджер-Холл наконец показался вдали, затрепетал от предвкушения счастья. Воображение уже рисовало ему сладостные картины: Алана будет ждать его на пороге, он возьмет ее на руки и попросит прощения за то, что накануне отъезда затеял глупую ссору.
      В дверях Николаса встретил Эскью.
      Подавая ему шляпу, Николас отрывисто спросил:
      – А где моя жена? В гостиной?
      – Нет, сэр, она уехала с братом в Вашингтон, – отводя взгляд, ответил дворецкий.
      Николас остолбенел:
      – В Вашингтон? Но зачем?
      Эскью, никогда в жизни не позволявший себе высказать в разговоре с хозяином собственное мнение, на сей раз нарушил золотое правило.
      – Наверное, госпоже было очень одиноко, вот она и решила развеяться. Да вы не беспокойтесь, сэр. Брат о ней позаботится.
      Николас закусил губу.
      – Значит, ты полагаешь, бедняжка страдала от одиночества?
      – Не мое это, конечно, дело, мистер Беллинджер, – насупившись, ответил дворецкий, – однако я скажу. Да! Ей было очень одиноко. Это вся прислуга замечала.
      Николас стремглав взбежал по лестнице и, ворвавшись в спальню, пробормотал, задыхаясь:
      – Будь ты проклята, Алана! Я тебе это припомню! Как ты посмела куда-то без меня уехать?
      Он и не подозревал, что разлука с женой окажется столь мучительной. Не в силах отрешиться от мыслей об Алане, Николас бросил незаконченные дела и вернулся на несколько дней раньше, чем собирался.
      Даже встреча с бывшей возлюбленной не принесла ему радости. Мадлен Артур недвусмысленно давала ему понять, что прошлое легко воскресить, однако Николас предпочитал держаться от нее на расстоянии и думал только о жене, которая, как он надеялся, ждет его с нетерпением.
      Их размолвка уже казалась ему сущим пустяком, и вдруг… Почему, почему она его бросила?
      В спальне было непривычно пусто. Вообще весь дом выглядел осиротевшим.
      Николас гневно сжал кулаки.
      Да как она посмела уехать, не спросив у него разрешения?!
      Десятки предположений промелькнули у него в голове.
      Он медленно повернулся и покинул спальню. Молча прошел мимо Эскью и направился в конюшню.
      Оседлать лошадь было делом одной минуты, и вскоре Николас уже мчался во весь опор к усадьбе Кэлдвеллов. Он не сомневался, что найдет там ответы на все интересующие его вопросы.

      Было далеко за полночь. Дом погрузился в тишину, которая казалась особенно странной после недавнего бурного веселья, шума и гама.
      Алана и Дотти сидели на диване в опустевшей гостиной. Дотти, по-прежнему бодрая и оживленная, исподтишка поглядывала на слуг, которые подметали полы и натирали воском мебель.
      – Я давно поняла, что лучше присматривать за домашней прислугой, тогда эти бездельники все делают аккуратней, – с усмешкой сказала Дотти.
      Алана подавила зевок и в очередной раз изумилась неуемной энергии Дотти. И откуда только она ее черпает? Встает ни свет ни заря, а ложится во втором часу ночи.
      – Я слышала, многие говорили, что бал удался, – сонно пробормотала Алана.
      – Еще бы, ведь на нем присутствовали вы, моя дорогая! – воскликнула Дотти. – Ах, я не перестаю восхищаться безупречным вкусом вашей свекрови! В этом наряде вы затмили сегодня всех.
      Алана расцвела от комплиментов хозяйки, но не преминула заметить:
      – Я очень благодарна вам за заботу, Дотти, но мне уже хочется домой.
       Дотти звонко рассмеялась.
      – Поэтому-то вы и произвели здесь такой фурор, дорогая! Вы держались холодно и смотрели на нас сверху вниз, а это всегда интригует. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что завтра пол-Вашингтона пригласит вас к себе.
      – Но я ни на кого не смотрела сверху вниз, Дотти! – запротестовала Алана. – Напротив, я была до смерти перепугана.
      – Это неважно. Главное, что вы имели успех.
      – Дотти, мне не хочется выглядеть неблагодарной, но, честно говоря, для меня сейчас важнее всего повидаться с Барнардом Сандерсоном. А потом я со спокойной душой поеду домой.
      В глазах Дотти вспыхнуло любопытство.
      – Вы обещали рассказать мне, зачем вам понадобился Барнард Сандерсон, милочка.
      – Вообще-то это не мой секрет, но я надеюсь, Лилия меня поймет… – осторожно произнесла Алана.
      – Вы можете на меня положиться! Я никому ничего не скажу! – заверила ее Дотти. – Я не имею привычки выдавать чужие тайны.
      – Именно поэтому я поделюсь с вами тем, что поведала мне в порыве откровенности Лилия. Надеюсь, тогда вам станет понятно, почему для меня так важна встреча с полковником… – взволнованно начала Алана.
      Дотти была так захвачена трагической историей влюбленных, что даже забыла про слуг, и они, пользуясь рассеянностью хозяйки, поспешили завершить уборку.
      Когда Алана добралась до конца, носовой платочек Дотти промок от слез.
      – Лилия считает, что Барнард Сандерсон мертв, а он, оказывается, жив! – воскликнула Алана.
      – Да, но почему вы не допускаете мысли, что он нарочно не давал ей о себе знать? Может быть, полковник не любил Лилию и хотел от нее избавиться?
      – Может быть. Но тогда мне тем более нужно с ним поговорить! Если он равнодушен к Лилии, пусть она по-прежнему считает его покойником.
      Дотти кивнула.
      – Что ж, это разумно, дорогая. А вдруг… – глаза ее восторженно засияли, – а вдруг… вы только представьте себе… что, если они до сих пор безумно любят друг друга и вы поможете им соединиться?
      – Я мечтаю о том, чтобы Лилия была счастлива. Она не заслужила такого горя.
      Дотти встала и, деловито постукивая веером по ладони, заявила:
      – Завтра мы нанесем визит полковнику Сандерсону. А чтобы не нарваться на отказ, мы не будем писать ему записок, а заявимся без предупреждения – и дело с концом!
      Алану позабавило решение Дотти.
      – Но под каким предлогом мы приедем к человеку, который совершенно не жаждет нас видеть? По крайней мере меня!
      – О, изобрести предлог не составит труда! – лукаво подмигнула ей Дотти. – Мой фирменный куриный бульон, который так полезен больным, известен на всю округу. Полковник имел неосторожность пожаловаться в письме на нездоровье… Что ж, пускай теперь пеняет на себя! Я, как истинная христианка, собственноручно принесу бедному больному кастрюльку целебного куриного бульона!
      На губах Аланы заиграла озорная улыбка:
      – Вы коварная интриганка, Дотти Синглетон!
      Пожилая женщина весело рассмеялась:
      – Что правда, то правда, и если кто-нибудь будет убеждать вас в обратном, я надеюсь, вы за меня заступитесь! Ладно, попробуем рискнуть и поехать к полковнику. Но имейте в виду: это может нам выйти боком! И нам, и особенно вашей свекрови!
      – И все-таки я хочу попытать счастья. Хотя бы для того, чтобы Лилия перестала винить себя в гибели Сандерсона. Короче говоря, хуже не будет!
      Дотти пытливо вгляделась в лицо Аланы:
      – А как может отнестись к этой затее ваш муж?
      Алана опустила глаза:
      – Я думаю, он мне этого не простит.
      – Но зачем тогда рисковать, скажите на милость? – недоуменно спросила Дотти.
      – Я ведь уже объяснила… – тихо произнесла Алана. – И меня не страшат последствия.
      Дотти покачала головой.
      – Неужели вы готовы устроить счастье свекрови, поплатившись при этом своим собственным семейным благополучием?!
      – Да. Пусть будет так. У меня нет выбора, – твердо ответила Алана.
      Николас взбежал на крыльцо дома Кэлдвеллов и постучался. Поместье покойного отца Аланы было значительно меньше Беллинджер-Холла, однако земли здесь отличались плодородием и урожаи были самыми большими во всей округе. Во время войны дом и хозяйственные постройки сильно пострадали от пожаров, но теперь все было заново отстроено, и семейство Кэлдвеллов процветало.
      Дверь отворилась, и на пороге вырос пожилой дворецкий. Когда он узнал Николаса, его морщинистое черное лицо расплылось в улыбке:
      – Мастер Николас! Добро пожаловать! Давненько вы к нам не заглядывали.
      Николас вошел в прихожую, с трудом припоминая обстановку этого дома. Он и вправду не был здесь много лет.
      – Рад тебя видеть, Хэмиш. Дональд дома?
      – Нет, сэр. Хозяин уехал в Вашингтон. А мисс Элиза дома. Провести вас к ней?
      – Да, пожалуйста.
      И Николас прошел вслед за Хэмишем в зеленовато-бежевую гостиную. Элиза сидела с вышиванием у окна.
      При виде Николаса она вскочила со стула и кинулась к нему, протягивая руку. Сердце ее радостно забилось: Элиза была втайне влюблена в хозяина Беллинджер-Холла.
      – Николас! Как мило, что вы решили нас навестить! Мы так давно не виделись.
      Николас вгляделся в ее лицо, ища сходство с Аланой, и, к своему удивлению, обнаружил, что оно есть – и весьма немалое! Те же глаза, хоть и посветлее, тот же вздернутый носик, та же молочно-белая кожа… Однако Алана затмевала своей красотой всех вокруг, а Элиза была лишь миловидна, не более того.
       Николас спохватился, вспомнив причину своего визита, и сурово сказал:
      – Мне сообщили, что Дональд увез Алану в Вашингтон. Это правда?
      В глазах Элизы вспыхнула ревность.
      – Да! Она остановилась у Дотти Синглетон. Понятия не имею, что она там забыла.
      – У Дотти Синглетон? – растерялся Николас. – У хозяйки знаменитой вашингтонской гостиной?
      – У нее самой! – с тайной завистью подтвердила Элиза и добавила как бы между прочим: – Дональд попросил Алану встретиться с членами комитета, который он возглавляет. Я толком не знаю, в чем там дело, но, по-моему, это как-то связано с индейцами.
      – Да, но как Дональд мог увезти куда-то мою жену без моего разрешения? – возмутился Николас.
      Элиза пренебрежительно скривилась:
      – Вы же знаете, какой Дональд сумасброд! А в последнее время он еще и возомнил себя спасителем индейцев.
      Николасу постепенно становилось понятно, зачем Алана отправилась в Вашингтон, однако он по-прежнему не был в восторге от чрезмерной самостоятельности своей жены.
      – И когда же Дональд намеревается привезти Алану обратно?
      Элиза подхватила Николаса под руку и подвела его к дивану.
      – Ах, Николас! В последнее время брат перестал мне доверять и ничего, совсем ничего не рассказывает! Теперь, когда у него есть Алана, Дональду никто больше не нужен. Я, право, не понимаю, зачем она так долго торчит в Вашингтоне. Ее встреча с конгрессменами уже состоялась. Что ей там еще делать?!
      Элиза говорила о сестре с такой неприязнью, что Николас оторопел. Однако он сделал вид, будто не замечает ее злобных интонаций, и спокойно произнес, как бы рассуждая сам с собой:
      – Да, действительно непонятно, что она может так долго делать в городе, где у нее нет знакомых…
      В груди Элизы дымился вулкан ненависти. Она считала, что судьба обошлась с ней вопиюще несправедливо. Почему Алане достается все, а ей ничего? Отец больше любил Алану, Николас влюбился в Алану, Беллинджер-Холл достался Алане, а теперь еще и Дональд от нее не отходит! И в довершение всего Алану приняли в вашингтонском обществе, о чем она, Элиза, и мечтать не смеет!
      – Почему бы вам самому не поехать в Вашингтон и не выяснить все на месте? Между прочим, Дональд мне понарассказал такого!..Там такоетворится! Я думаю, вас это весьма заинтересует, – Элиза напоминала паука, заманивающего жертву в ловушку.
      Но Николас не проявил должного любопытства. Ему явно не терпелось откланяться и уйти.
      Однако напоследок Элиза все же успела нанести ему точно рассчитанный удар.
      – Право, там сейчас происходят непонятные события, – понизив голос, произнесла она. – Представляете, мы тут все думали, что Барнард Сандерсон убит, а он, оказывается, жив и здоров! И ваша жена дошла до того, что умолила Дотти Синглетон пригласить его на бал, который Дотти давала в ее честь, – Элиза немного полюбовалась произведенным впечатлением и многозначительно добавила: – По-видимому, этот янки оказывает магнетическое воздействие на женщин из семейства Беллинджеров.
      Николас вскочил и, сверкая глазами, воскликнул:
      – Вы слишком далеко заходите, Элиза! На что вы намекаете?
      Она пожала плечами:
      – Весь Вашингтон, должно быть, уже судачит о вашей жене и Барнарде Сандерсоне.
      Николас стиснул зубы и, холодно простившись с Элизой, вышел от нее мрачнее тучи.
      Элиза была очень довольна: ей удалось посеять в его душе сомнения. Стоя у окна, она смотрела вслед Николасу и радостно предвкушала, какой скандал он учинит Алане, нагрянув в Вашингтон.
      Элиза рассчитала правильно, Николас прискакал домой и прямо на пороге приказал Эскью:
      – Срочно собери мои вещи и вели Гленну запрягать лошадей. Я уезжаю в Вашингтон.
      Николас не поверил грязным намекам Элизы, решив, что это злобные домыслы ревнивой женщины. А ее слова о том, что Барнард Сандерсон жив, он вообще не воспринял всерьез, но тем не менее решил поскорее выяснить, что – или кто – задерживает Алану в Вашингтоне.
      Алана на цыпочках вошла в спальню к Дотти Синглетон. Та возлежала на двух подушках, вид у нее был больной и несчастный.
      – Ну как? Ваша мигрень понемногу проходит? – участливо поинтересовалась Алана.
      – О нет, – простонала бледная как полотно, Дотти. – По-моему, даже наоборот.
      – Бедняжка! Но, может, к вечеру полегчает?
      – Увы, на это тоже надежды мало. Раньше чем через сутки головная боль у меня не проходит. Мне очень жаль, дорогая, что наш визит к полковнику Сандерсону откладывается. Но сегодня я не в состоянии даже подняться с постели. Давайте отложим это до завтра.
      – Конечно, конечно! – кивнула Алана, поправляя свесившееся с кровати одеяло. – Не беспокойтесь. Отдыхайте. Вам надо отдохнуть.
      Дотти слабо улыбнулась и закрыла глаза.
      Алана тихонько выскользнула из комнаты и, немного поколебавшись, направилась в каретный сарай. К счастью, лошадей еще не распрягли – горничная замешкалась и не успела сообщить кучеру, что хозяйка занемогла.
      – Я поеду одна, – заявила Алана тоном, не терпящим возражений.
      Кучер почтительно кивнул и помог ей сесть в кабриолет. Сердце Аланы бешено колотилось. Чем дальше она отъезжала от дома, тем больше боялась, что совершает ошибку, отправившись к Барнарду Сандерсону без Дотти. Но повернуть назад тоже не могла…
      Доехав до Джорджтауна, кучер разыскал тихую улочку и остановился перед красивым особняком из красного кирпича. У Аланы от волнения похолодели пальцы. Вдруг Барнард Сандерсон откажется ее принять? Что тогда?
      – Ждите меня здесь, – приказала она кучеру. – Я скоро вернусь.
      И, собравшись с духом, Алана робко постучалась. Дверь почти сразу же распахнулась, и Алана с удивлением обнаружила, что ее открыл сам Барнард Сандерсон.
      – Что вам угодно? – хмуро поинтересовался он.
      От ужаса Алана сперва онемела, а потом с ее губ слетел лишь еле слышный шепот:
      – Полковник Сандерсон, у меня к вам очень важный разговор. Надеюсь, вы меня не выгоните?
      Сандерсон изумился:
      – Мы разве знакомы?
      – Да, нас представили друг другу, но вы вряд ли об этом помните, – залпом выговорила Алана и поспешила юркнуть в прихожую, боясь, что, если она назовет свое имя, полковник захлопнет дверь перед ее носом.
      Сандерсон растерянно посмотрел на нее и пробурчал:
      – Если вы хотите признаться мне в любви, то сразу скажу: я вас не знаю и знать не желаю. Если же вы явились сюда за благотворительностью, то опять-таки зря: я такими глупостями не занимаюсь. А развлекать девиц, которые годятся мне в дочери, – это не по моей части.
      – Сэр, я здесь совсем по другому поводу! – стиснув руки, выпалила Алана. – Вы видите перед собой Алану Беллинджер.
      В воздухе повисло тяжелое молчание. Взгляд полковника еще больше посуровел, а рука стиснула набалдашник трости.
      – Умоляю, выслушайте меня! Выслушайте, и если вы потом попросите меня уйти, я тут же уйду!
      – Я не веду никаких переговоров с Беллинджерами! – отчеканил полковник, и по спине Аланы пробежал холодок.
      Однако она предприняла еще одну попытку переубедить его и, дерзко вскинув голову, заявила:
      – И зря не ведете, ведь я намерена вам сообщить нечто очень важное.
      Барнард хотел было выставить нахальную особу за дверь, но неожиданно для самого себя спросил:
      – Что же вы можете мне сообщить?
      Голос его звучал глухо и как будто беспомощно. Поняв, что ей удалось заинтриговать полковника, Алана решительно произнесла:
      – Давайте пройдем в гостиную, мистер Сандерсон, не будем же мы беседовать о столь важных делах в прихожей!
      Полковник покорно кивнул и провел незваную гостью в комнату.
      Усадив Алану на диван, Сандерсон отрывисто спросил:
      – Вам не кажется, что вы поступили опрометчиво, явившись ко мне без сопровождения? В Вашингтоне визит одинокой дамы к мужчине не может пройти незамеченным.
      – Ах, мне было не до условностей! – в отчаянии воскликнула Алана. – Я не могла ждать. Не могла!
      – Тогда рассказывайте, в чем дело, миссис Беллинджер! – заразившись ее волнением, поторопил ее полковник Сандерсон.
      Алана открыла рот и… испугалась. Ну почему, почему она не дождалась, когда Дотти станет немного лучше? Дотти изложила бы все гораздо спокойней и убедительней. А ей, наверное, не удастся заставить Сандерсона поверить в то, что на самом деле произошло тогда в Беллинджер-Холле…
      – Ну, что же вы замолчали? – раздался нетерпеливый голос. – Я жду ваших объяснений, миссис Беллинджер.

      Взгляд Барнарда был колючим и подозрительным.
      – Вы проникли в мой дом и даже умудрились завладеть моим вниманием. Я готов вас выслушать. Говорите, что вам нужно, и уходите.
      – Вы знаете, что Лилия Беллинджер считает вас покойником? – выпалила Алана.
      – Конечно, знаю! Она об этом и мечтала. Я уверен, что это она подучила своего муженька пустить в меня пулю. И я был бы мертв, черт побери, не окажись Симеон Беллинджер таким плохим стрелком! – Барнард сердито покосился на свою хромую ногу и стукнул палкой об пол. – Из-за этой семейки я теперь не могу ходить по-человечески!
      – О нет! Что вы говорите! – всплеснула руками Алана. – Лилия никогда не желала вам зла. Как вы думаете, почему я сюда приехала?
      Полковник вдруг сник и уже не сердитым, а каким-то отрешенным голосом пробормотал:
      – Не знаю. Надеюсь, вы меня просветите на сей счет.
      – Пожалуйста, присядьте, – попросила Алана, которой было неудобно говорить, задирая голову.
      – Извольте, – Барнард сел на стул рядом с диваном. – Прежде всего я хочу понять, какое отношение вы имеете к Лилии. Насколько мне известно, у нее не было дочерей. Впрочем, может, она и в этом меня обманула?
      – Я жена ее сына Николаса.
      – Понятно, – протянул полковник. – Да, я помню, она говорила мне про сына… Мы с ним, правда, не были знакомы. Если и встречались, то лишь на поле боя, как враги…
      – Полковник, я приехала к вам ради Лилии, – перебила его Алана. – Давайте поговорим о ней.
      При упоминании о Лилии Беллинджер в глазах Барнарда опять появилась боль.
      – Я много раз жалел, что не умер тогда, – глухо сказал он. – Так ей и передайте. Наверное, ей будет приятно это услышать. А еще… еще передайте, что несмотря на ее коварство, я не смог вычеркнуть из памяти воспоминания о ней. Вначале мне было невыносимо тяжело думать о ее предательстве, но с годами стало немного легче.
      – Вы не все знаете! – покачала головой Алана. – Лилия не предавала вас. Она вас любит! Бедняжка безумно страдала… Она до сих пор считает себя виновницей вашей гибели.
      – Не рассказывайте мне сказки! – скептически хмыкнул полковник. – Она желала моей смерти.
      – Какая глупость! С чего вы это взяли, мистер Сандерсон? – уже вконец осмелев, воскликнула Алана.
      – Между прочим, вы все еще не объяснили мне причину своего прихода, миссис Беллинджер, – насупился Барнард Сандерсон.
      – А разве вам до сих пор непонятно? Я пришла, потому что люблю Лилию и мне тяжело смотреть на ее терзания. Она горько поплатилась за свою любовь к врагу. Соседи обвиняют ее в смерти мужа и не желают с ней знаться. Все повернулись к ней спиной, вычеркнули ее из жизни. Другой бы человек на ее месте ожесточился, а она – нет. Она по-прежнему милая, добрая, чуткая… Клянусь вам, полковник, Лилия верна вашей памяти. Она призналась мне, что вы единственный мужчина, которого она любила. Я вас не обманываю. Честное слово!
      В глазах Барнарда вспыхнул огонек надежды. Вспыхнул – и тут же погас.
      – Я вам не верю! – отворачиваясь от Аланы, буркнул он.
      – Но зачем мне вас обманывать, полковник? Вы думаете, у меня нет других занятий? – терпеливо, словно разговаривая с малым ребенком, спросила Алана.
      Однако он все еще колебался:
      – Простите, но я не могу поверить, что ваш супруг отпустил вас ко мне. Да я бы на его месте никогда в жизни не позволил, чтобы моя жена вступила в переговоры с врагом! А в том, что Николас Беллинджер видит во мне врага, я не сомневаюсь.
      – Муж не знает, что я поехала к вам, – сказала Алана. – Но даже если бы узнал, это все равно ничего бы не изменило. Вы нужны Лилии, а она – да-да, не отпирайтесь, я это вижу! – она нужна вам.
      Полковник долго молчал, а когда наконец заговорил, в его голосе звучали печальные нотки:
      – Ни одна женщина не вызывала у меня таких чувств, как Лилия. Ее соседи могут думать, что им заблагорассудится, но она не нарушила супружеской верности. Мы любили друг друга платонически, я собирался на ней жениться после войны! Но потом… потом случилось известное вам несчастье.
      – Да, я знаю, но почему вы решили, что Лилия желала вашей смерти? – недоуменно спросила Алана.
      – Как почему? Мне это сказал ее муж! И когда я услышал о ее предательстве, жизнь мне стала не мила. Клянусь, я даже мечтал, чтобы этот негодяй убил меня! Но, увы, судьба распорядилась иначе…
      – Но Симеон Беллинджер солгал! Бессовестно солгал! Лилия рассказала мне, что он был жестоким человеком, ему доставляло удовольствие причинять окружающим боль. Он нарочно обвинил ее в предательстве, чтобы вы перед смертью еще больше страдали.
      Барнард ахнул:
      – Боже мой! Я ведь столько раз проезжал мимо Беллинджер-Холла и мог бы повидаться с Лилией! А однажды мне даже показалось, что она ехала в открытом экипаже… но так далеко, что я не был уверен… Неужели вы говорите правду?
      Алана вскочила и бросилась к нему:
      – Умоляю, поезжайте к Лилии! Поговорите с ней. Хуже не будет.
      Он все еще сомневался:
      – Но… мои люди расстреляли ее мужа без суда и следствия.
      – Да, и она уже поплатилась за это годами затворничества. Не теряйте времени, поезжайте к ней сегодня же.
      – Она по-прежнему живет в Беллинджер-Холле? – сдаваясь, спросил полковник.
      – Нет, в Филадельфии. Лилия вернулась в родительский дом, – ответила Алана, прекрасно понимая, что возвращение в Беллинджер-Холл было бы для Сандерсона мучительным.
      И действительно, он вздохнул с облегчением, услышав, что она оттуда уехала.
      – Но что будет с вами, когда ваш муж узнает о нашей встрече? – обеспокоенно воскликнул Сандерсон. – Для него-то я враг, в этом можно не сомневаться!
      – Думаю, мне придется нелегко, но я уверена, что поступила правильно, и это придает мне сил.
      Сандерсон встал, опираясь на трость, и, прихрамывая, подошел к Алане.
      – Вы удивительная женщина, – промолвил он, поднося ее руку к губам, и многозначительно добавил: – Как и все женщины в семействе Беллинджеров!
      – Так вы поедете к Лилии… – Это прозвучало уже не как вопрос, а как утверждение.
      В глазах Сандерсона засияла тихая радость:
      – Да! Вы меня убедили, и я сегодня же отправлюсь в Филадельфию!
      – И вы не пожалеете об этом, полковник! – заверила Сандерсона Алана.
      Он подвел ее к двери.
      – А теперь, юная сваха, вам пора покинуть мой дом. Я не хочу, чтобы о вас распускали сплетни.
      Алана одарила Барнарда ослепительной улыбкой и побежала к экипажу, крикнув через плечо:
      – Передайте Лилии, что я ее очень люблю!
      Барнард счастливо засмеялся: кошмар, преследовавший его столько лет, неожиданно кончился! Ему даже не верилось, что это происходит наяву.
      – Я непременно передам ей ваши слова, – пробормотал он не для Аланы, которая была уже далеко, а для себя. – Но прежде я сам признаюсь Лилии в любви!
      У Аланы как будто выросли крылья. Ей не терпелось рассказать новой подруге о своей встрече с Барнардом Сандерсоном.
      «Интересно, прошла у Дотти мигрень или нет? – гадала она. – Если нет, то придется подождать до утра».
      Она воображала встречу Лилии с Барнардом и заранее радовалась за них. Они заслужили право быть вместе.
      Потом Алана вспомнила о Николасе, и ей стало невесело. Он наверняка будет метать громы и молнии… Впрочем, какой смысл расстраиваться раньше времени? Лучше не думать о неприятном.
      Горничная встретила ее словами:
      – Миссис Синглетон просила, чтобы вы, как появитесь, прошли в гостиную.
      – Она поднялась с постели! – обрадовалась Алана. – Значит, ей полегчало?
      – Да, госпожа.
      Распахнув дверь, Алана кинулась к Дотти и выпалила:
      – Все прошло великолепно! Вы даже не представляете себе, как я рада!
      Дотти посмотрела на нее с каким-то странным выражением, однако Алана, не обратив на это внимания, воодушевленно продолжала:
      – Я понимаю и полностью разделяю ваши чувства. И я бы никогда не поехала без вас к Барнарду Сандерсону, если бы не…
      – А у меня для вас сюрприз, дорогая, – решительно перебила Алану Дотти, сознавая, что еще мгновение – и она наговорит лишнего. – Час назад сюда пожаловал ваш супруг.
      И она выразительно посмотрела за спину Аланы.
      Та стремительно обернулась.
      Николас даже не потрудился встать с кресла. Внешне он сохранял спокойствие, однако Алана сразу заметила, что в глубине его ледяных глаз полыхает гневный огонь.
      От волнения и испуга она сказала первое, что пришло ей в голову:
      – Вот уж не ожидала! Николас! Что ты тут делаешь?
      Николас не спеша поправил манжету и ровным, размеренным голосом произнес:
      – Ты странно приветствуешь мужа, которого давно не видела. Но я все же отвечу на твой вопрос. Я приехал, чтобы узнать, чем здесь занимается моя жена. И, по-моему, правильно сделал.
      Дотти побледнела и потерла виски.
      – Мистер Беллинджер, я знаю, о чем вы думаете, но поверьте, ваша жена ни в чем не виновата. А если что-то и выглядит подозрительно, то лишь потому, что она еще не усвоила светских обычаев.
      Николас смерил ее убийственным взглядом.
      – Не понимаю, на что вы намекаете, миссис Синглетон?
      Дотти хотела было ответить, но Николас небрежно махнул рукой.
      – Нет-нет, не трудитесь отвечать. В любом случае этот разговор касается только нас с женой, а я предпочитаю высказать ей все, что думаю, с глазу на глаз. – И, обернувшись к Алане, он сообщил: – Я приказал Китти уложить твои вещи. Надеюсь, ты не откажешься поехать со мной?
      Алана растерянно оглянулась на Дотти.
      – Я… я не знаю…
      Дотти подошла к Алане и ободряюще улыбнулась.
      – Дорогая, вы можете остаться, если пожелаете. Еще раз повторяю, мистер Беллинджер, ваша жена не сделала ничего дурного!
      Николас схватил Алану за руку и потащил ее к двери:
      – Поехали! За Китти я пришлю экипаж потом. Счастливо оставаться, миссис Синглетон.
      – Простите меня, Дотти! – пролепетала Алана, еле поспевая за мужем.
      Испуганная Дотти бросилась к двери и, встав перед Николасом, потребовала, чтобы он сказал, куда увозит жену.
      И Дотти, и Алана были готовы к тому, что Николас взорвется и устроит скандал, но он на удивление терпеливо объяснил:
      – Сегодня мы переночуем в гостинице, а завтра вернемся домой.
      Однако Дотти все еще медлила, недоверчиво глядя на Николаса.
      И тогда он, натянуто улыбнувшись, сказал:
      – Не бойтесь, я ее и пальцем не трону. Бить женщин не в моих правилах. Да и Алана неробкого десятка, она умеет за себя постоять. Так что из нас двоих жалости достоин скорее я, мадам.
      – О нет, мистер Беллинджер, – возразила Дотти, не устояв перед обаянием Николаса. – Вы достойны зависти и восхищения, ибо ваша супруга – необыкновенная женщина. Умоляю, обращайтесь с ней соответственно!
      Николас по-бульдожьи сжал челюсти.
      – Разрешите откланяться, мадам.
      Посторонившись, Дотти молча наблюдала, как Николас усаживал жену в карету. Когда дверца за ними закрылась, на губах пожилой женщины заиграла лукавая улыбка.
      – Попался, мошенник? – пробормотала она себе под нос. – Не желает жена играть по твоим правилам! Не желает – и все тут! Да, придется тебе попотеть, Николас Беллинджер, чтобы укротить гордую и независимую Алану. Хотя еще неизвестно, кто кого укротит…
      Алана глядела на Николаса из-под полуопущенных век.
      – Зачем ты за мной приехал?
      – А разве непонятно?
      – Мне, по крайней мере, нет.
      Он насупился:
      – Мне сказали, что ты бегаешь на свидания к Барнарду Сандерсону. Я, конечно, этому не поверил, ведь Барнард Сандерсон давно отправился на тот свет. А если бы и остался каким-то чудом жив, надеюсь, ты никогда бы с ним не спуталась. Не настолько же ты коварна!
      Алана молчала.
      Николас схватил ее за подбородок и заставил поднять глаза.
      – Неужели он действительно жив, Алана?
      Она еле заметно кивнула.
      – И ты… была у него? Да?
      – Да…
      Лицо Николаса стало совершенно непроницаемым.
      – Зачем ты к нему поехала?
      – Я… я не могу тебе рассказать, Николас, – прошептала Алана, верная клятве, которую она дала Лилии.
      – Не можешь или не хочешь? – зловеще прищурился муж.
      – Не могу и не хочу! – воскликнула Алана, отталкивая его руку.
      – Понятно, – Николас отвернулся к окну. – Значит, тебе есть что скрывать.
      – Считай как хочешь, я тебе все равно ничего не скажу.
      – Не думал я, что ты способна мне изменить, Алана, – процедил сквозь зубы Николас. – Впрочем, что тут удивительного? Все женщины одинаковы. Но почему именно с Барнардом Сандерсоном? С человеком, который виноват в гибели моего отца!
      – Я не совершила ничего дурного, Николас, – возразила Алана. – И твои подозрения для меня оскорбительны. Неужели у тебя так мало доверия ко мне?
      – А у тебя ко мне? Вспомни, что ты устроила перед моим отъездом в Северную Каролину. Ты же была уверена, что я там тебе изменю.
      – Это другое дело, Николас.
      – Почему?
      Ей безумно хотелось броситься ему на шею, но она не осмелилась, а только попросила:
      – Пожалуйста, верь мне. Я говорю правду.
      – Я хочу тебе верить и именно поэтому спрашиваю, зачем ты поехала к Барнарду Сандерсону.
      Алана закусила губу.
      – Я не могу тебе сказать, Николас. Не спрашивай меня.
      Лицо его исказилось от гнева.
      – Что ж, пусть будет так, Алана. Раз ты не хочешь признаваться, значит, ты виновата.
      – В чем?
      В эту минуту экипаж подъехал к гостинице, и швейцар услужливо распахнул дверцу.
      Николас подтолкнул жену к выходу, злобно прошипев ей вслед:
      – Не думай, что я дурак, Алана. Я достаточно насмотрелся в своей жизни на потаскух и умею отличать их от порядочных женщин.
      Алана была до глубины души уязвлена этими незаслуженными оскорблениями и рассердилась не меньше Николаса.
      Николас грубо выволок ее из кареты и потащил вверх по лестнице. А открыв дверь номера, бесцеремонно втолкнул Алану внутрь.
      Она подошла к окну и судорожно вцепилась в кружевные занавески, из последних сил сдерживаясь, чтобы не броситься на мужа с кулаками, но когда обернулась и увидела его перекошенное страданием лицо, гнев ее моментально угас.
      – Верь мне, Николас, – взмолилась Алана, простирая к нему руки. – Говорю тебе, я не совершила ничего такого, что бы опорочило твою или мою честь.
      Из глаз Николаса сыпались искры.
      – А это уж как сказать… Я, например, считаю твой проступок тягчайшим. Не всякая жена позволит себе так обходиться со своим мужем. – Он немного помолчал и, зловеще понизив голос, продолжил: – Я ведь тоже просил тебя доверять мне, когда собирался за лошадьми в Северную Каролину.
      – То было другое дело! Разве ты забыл, как в первую брачную ночь предупредил меня, чтобы я не рассчитывала на твою верность? – в отчаянии прошептала, отводя взгляд, Алана.
      Николас схватил ее за плечи:
      – Нет, ты в глаза мне посмотри! В глаза! Признавайся, каждый раз, когда я обнимал тебя в постели, ты представляла себе Серого Сокола, да? Ты мысленно изменяла мне? Ну! Говори! – потребовал он, в глубине души надеясь услышать твердое «нет».
      Алана даже не подозревала, что он так ревнует ее к умершему возлюбленному. Но как же оскорбительна показалась ей эта ревность!
      – Ты ошибаешься, Николас, – побелевшими от гнева губами произнесла она. – Я отдавала себе отчет в том, чьи руки меня ласкают. И не могла обманываться, воображая на твоем месте Серого Сокола. Не могла по многим причинам, но прежде всего потому, что Серый Сокол меня понимал, а ты – нет.
      В глазах Николаса полыхнуло такое адское пламя, что Алана попятилась. Он взмахнул рукой. Она отшатнулась, но Николас лишь дотронулся до ее щеки.
      – А измену твой Серый Сокол тоже понял и простил бы?
      Она молчала, с трудом сдерживая слезы.
      – Скажи, как мне найти Барнарда Сандерсона, – потребовал Николас. – Раз ты отказываешься отвечать на мои вопросы, я потребую ответа у него.
      – Не надо, Николас! Молю тебя…
      Николас чертыхнулся и ринулся прочь, бросив на ходу рыдающей жене:
      – Я вам покажу, что с Беллинджерами шутки плохи! И учти, в отличие от отца, я не промахнусь!

      Огня у окна, Алана наблюдала, как постепенно гасли огни в окнах домов. Она напряженно всматривалась в лица подъезжавших к гостинице людей, но Николас все не появлялся.
      Она молилась, чтобы Барнард успел уехать в Филадельфию. Николас был сейчас в таком непредсказуемом состоянии, что сгоряча мог совершить что угодно.
      Сердиться на него Алана не могла. В конце концов, муж вправе требовать у жены отчета. Это она виновата в том, что дала обещание, которое не позволяет ей говорить с ним откровенно.
      Белый дом выглядел очень красиво в сиянии яркой луны, но Алана не замечала его великолепия. Ей было страшно одиноко. Огромный город действовал на нее подавляюще. Она чувствовала себя здесь неприкаянной и, несмотря на свой ошеломительный успех в вашингтонском свете, никому не нужной.
      Здесь все было чужим. Сегодня и Николас, и Дотти сказали, что она нарушила правила приличия. Но ведь именно благодаря этому она смогла помочь Лилии и Барнарду! А что важнее – человеческое счастье или какие-то дурацкие правила? А ревность Николаса к Барнарду просто смешна! Смешна и нелепа!
      Ах, если бы она могла рассказать ему правду! Но как это сделать, не нарушив обещания, данного Лилии?
      Алана так глубоко задумалась, что не услышала шагов Николаса. И поэтому, когда его тяжелая рука легла ей на плечо, она подскочила от ужаса и испугалась еще больше, увидев свирепый оскал на лице Николаса.
      – Твой дружок улизнул у меня из-под носа! – прорычал он. – Так что тебе все-таки придется держать передо мной ответ!
      Он со всей силы стиснул ее запястье и рванул Алану к себе.
      – Не пытайся меня обмануть, я все равно узнаю правду!
      – Пусти! Больно!
      Она попыталась вырваться, но не смогла. Николас дотащил ее до кровати и заставил сесть.
      – Говори, что между вами было?
      Алана закусила губу, в глазах ее полыхнул яростный огонь.
      – Я ничего не обязана тебе рассказывать, Николас.
      Ей хотелось сейчас только одного – покоя.
      – Я не позволю тебе выставлять меня на посмешище! – прохрипел Николас.
      – У меня и в мыслях не было ничего подобного, – устало проговорила Алана. – Ты все понимаешь превратно.
      – Тогда скажи, в чем я ошибаюсь! В чем? Признавайся, зачем ты отправилась к бывшему любовнику моей матери?
      – Почему ты так дурно думаешь о нас с Лилией?
      – А почему ты от меня упорно что-то скрываешь? Говоришь, что невиновна, а сама отказываешься объяснить, чем ты занималась в доме Барнарда Сандерсона. Что я должен думать, а? Отвечай! Он тебя обнимал? Его грязные руки шарили по твоему телу?
      – Нет! Нет! Как ты мог даже предположить такое? Полковник Сандерсон – джентльмен. Мне его искренне жаль.
      – А мне – нет. По его милости убили моего отца. И ты хочешь, чтобы я его жалел? – Николас в бешенстве стукнул кулаком по стене.
      – Я хочу, чтобы… О, если б ты знал… Порой видимость бывает обманчивой, Николас. Это все, что я могу тебе сказать, – прерывающимся голосом произнесла Алана.
      Николас раздраженно махнул рукой:
      – Я понятия не имею, о чем ты говоришь. По моим сведениям, дамы от Барнарда Сандерсона без ума, но он их всех отвергает, потому что какая-то женщина в далеком прошлом разбила его сердце. Однако тебя он не отверг, Алана, не так ли?
      – Ты совершенно напрасно ревнуешь меня к полковнику, – прошептала она.
      – Короче, так: ты больше никогда не увидишь этого человека. Завтра я увезу тебя в Беллинджер-Холл, и ты повсюду будешь появляться только со мной, – заявил муж.
      Такого ущемления своего достоинства гордая дочь шайенов стерпеть не могла.
      – Ты мой муж, а не тюремщик! – взвилась Алана. – И ты не будешь мне диктовать, с кем я имею право видеться, а с кем – нет.
      Он впился гневным взглядом в ее лицо.
      – Черт побери, Алана, да ты понимаешь, каким идиотом ты меня выставила сегодня перед Дотти? Я сижу у нее в гостиной, а ты приходишь и начинаешь взахлеб рассказывать о… полковнике! Я вдруг почувствовал себя двойником отца! – Алана замотала головой, но муж не дал ей произнести ни слова и продолжал глухим голосом, дрожащим от ненависти: – Я долго гулял по улицам, чтобы хоть немного успокоиться, но не мог… все представлял тебя в объятиях этого субъекта. Куда он уехал, Алана?
      – Я не могу сказать.
      – Не знаешь или не хочешь?
      – Не хочу.
      Она была в полной уверенности, что за этим последует очередной взрыв, но неожиданно черты Николаса смягчились, и он погладил ее по щеке.
      – Ты не представляешь, что я пережил, когда приехал домой и не застал тебя там. Я себе места не находил, пока ты не появилась. Зачем, почему ты покинула Беллинджер-Холл?
      – Ты же знаешь. Меня попросил Дональд.
      – Да, я видел Элизу. Она мне сказала, что… А впрочем, неважно.
      И, не дав Алане произнести ни слова, Николас стиснул ее в объятиях. У нее перехватило дыхание, с губ сорвался стон, сердце бешено заколотилось. Неужели он наконец понял, что она невинна? Неужели…
      – Признавайся, этот негодяй тебя ласкал?
      У Аланы что-то оборвалось внутри. Она хотела отстраниться, хотела ударить Николаса, но он прижал ее к себе и заглушил протесты поцелуем.
      Николас дрожал, но не от страсти, а от ярости, и Алана это отлично понимала.
      – Попадись мне сегодня этот негодяй, я бы его прикончил! – прохрипел, задыхаясь, Николас.
      И снова она попыталась ему возразить, а он опять припал губами к ее нежным губам, не давая ей ответить. Наконец он отшатнулся от нее и грозно спросил:
      – Ты была с ним близка, Алана?
      Она закусила дрожащую губу и помотала головой.
      Черные, как ночь, волосы взвихрились и рассыпались по ее плечам.
      – Как ты мог даже допустить такое? – чуть не плача от обиды, воскликнула Алана.
      Николасу отчаянно хотелось поверить в ее невиновность и позабыть все, словно кошмарный сон. Но в памяти прочно засели жалящие слова Элизы. Да и сама Алана, черт побери, не отрицала своего свидания с Барнардом Сандерсоном!
      – Ты моя, Алана, – снова привлекая ее к себе, сказал Николас. – Пусть даже я тебе опостылел, ты все равно принадлежишь мне.
      Гнев Аланы внезапно погас. Неожиданно для самой себя она посмотрела на эту историю как бы со стороны и поняла, что, пожалуй, и она бы на месте Николаса испытывала муки ревности.
      – Почему ты мне не веришь, Николас? – стараясь говорить как можно мягче, спросила Алана.
      Лицо его было наполовину в тени.
      – Я хочу тебе поверить, Алана. Очень хочу!
      – Тогда поверь.
      – Я болен тобой, болен не на шутку, – странным, чужим голосом промолвил Николас. – Ты лихорадка в моей крови. Днем меня преследуют звуки твоего смеха, ночью я сгораю от любви…
      – От любви? – встрепенулась Алана. – Ты… Это признание?
      Боже мой! Неужели она наконец дождалась этого сладостного мига? Неужели он и вправду…
      – Я же тебе говорил, что не способен любить, – отчеканил Николас. – Но я желаю тебя. Страстно желаю. Разве этого мало?
      С каких это пор похоть стала заменой любви? К горлу Аланы подступили рыдания.
      Но, как уже не раз бывало, на выручку ей пришла гордость. Алана буквально на миг отвернулась от мужа, а когда снова посмотрела ему в глаза, на ее губах играла надменная, ироничная усмешка.
      – О любви болтают только дураки и поэты. А нам с тобой глупые слова не нужны. Не так ли?
      – Ты совсем сведешь меня с ума, – простонал он. – Сперва я гоняюсь за тобой, как безумный, по всей Америке, а когда наконец нахожу, ты начинаешь говорить загадками. Научусь ли я хоть когда-нибудь тебя понимать?
      – Вряд ли, – вздохнула Алана. – Мы с тобой, наверное, никогда не поймем друг друга.
      Николас засмеялся, но глаза его смотрели совсем не весело.
      – Однако кое в чем мы все же достигли взаимопонимания. Я, например, понимаю, что заставляет тебя трепетать от вожделения.
      И в доказательство этих слов губы Николаса прикоснулись к мочке ее уха. Долго ждать действительно не пришлось – по телу Аланы пробежала дрожь восторга.
      – Вот видишь? За то недолгое время, что мы живем бок о бок, я успел тебя изучить, дорогая, – процедил сквозь зубы Николас и потянулся к застежке ее платья.
      Вскоре оно уже валялось на полу.
      – Ты дрожишь, – понимающе усмехнулся Николас. – Надеюсь, не от страха? Не бойся, я не сделаю тебе больно. Как бы я ни был на тебя зол, Алана, я не злодей и не стану тебя бить.
      Говоря это, он проворно снимал с жены остальную одежду, распаляя ее страсть искусными ласками.
      Поцелуи Николаса обжигали кожу Аланы. Объятая пламенем желания, она уже плохо понимала, что творится вокруг, и до нее не сразу дошло, что они уже оба наги.
      Но когда он притянул ее к себе, Алана начала вырываться, понимая, что еще немного – и она полностью окажется в его власти. А тогда ее воля будет сломлена.
      Однако когда рука Николаса скользнула вниз и прикоснулась к ее лону, у Аланы прервалось дыхание, и она утратила способность сопротивляться.
      Николас тоже это понял и почувствовал себя хозяином положения. Это его вполне устраивало. Он отступил на расстояние вытянутой руки и окинул Алану сладострастным взором.
      – Настало время и мне насладиться твоими прелестями, – бархатным, обволакивающим голосом сказал он.
      – Не надо, Николас…
      – Тише… не спорь… лучше иди ко мне.
      И Алана покорно прильнула к его груди, подставив губы для поцелуев.
      В этот момент на луну набежала тучка, и комната погрузилась в темноту. Но они уже ничего не замечали.
      Опустившись на пушистый ковер, Николас и Алана самозабвенно ласкали друг друга.
      – Это лучше, чем любовь, – выдохнул Николас. – Мы вошли друг другу в плоть и кровь. Ты будешь так полна мной, что тебе будут не нужны другие мужчины.
      Николас уложил ее на ковер. Алана смотрела на него и понимала, что будет любить его вечно. Это ее сладкая мука, и она не в силах что-либо изменить.
      – Ну что, Синеглазка? – усмехнулся Николас, нависая над ней на вытянутых руках. – Ты желаешь меня? Да?
      – Да, – прошептала она. – Да!
      – Значит, тебе ведомо, что такое страсть, которая испепеляет душу, не оставляя в ней живого места?
      – Да, Николас.
      Он нарочно медлил, чтобы ее помучить, и, поняв это, Алана сама поцеловала его и прижалась трепещущим телом к его восставшей плоти.
      – Ах ты, дикая кошка! – простонал Николас, обдавая ее горячим дыханием. – Тебе нравится меня терзать, да? Признайся, ты жаждешь завладеть мной целиком. Но тебе это не удастся.
      Алана понимала, что Николас не может безраздельно принадлежать женщине. Какая-то часть его души все равно будет недоступна. Но гордость не позволяла ей примириться с этим. Как и признаться в безответной любви.
      Рука Николаса отправилась в путешествие по ее шелковистой коже. Алана боялась, что если он еще промедлит, она умрет от неутоленной страсти.
      Но Николас тоже не мог больше выдержать и прямо на ковре овладел ею. Алана кусала губы, с трудом удерживаясь от стонов и криков, вихрь ощущений объял ее тело и унес куда-то в неведомые дали. О, с какой же легкостью Николас мог побороть ее гнев – стоило ему до нее дотронуться, и она уже млела от восторга.
       Лишившись воли, в его руках она была готова на все, лишь бы продлить наслаждение.
      Николас напряженно смотрел ей в лицо, на виске у него билась жилка. Он сдерживался из последних сил.
      – Будь ты проклята, Алана, – словно сквозь туман, донеслись до нее яростные слова. – Ты не успокоишься, пока не опустошишь меня до дна, да?
      Она не поняла, что он хотел сказать, но сейчас это было неважно. Главное, что Николас обнимал ее и в его глазах полыхало пламя желания.
      Алана обняла его за плечи и попросила:
      – Поцелуй меня.
      Николас заколебался. Тогда Алана обвила его ногами. Он со стоном выдохнул ее имя. Она притянула его голову к себе и поняла, что он тоже не может устоять перед ее ласками. Значит, и она имеет над ним власть! Нельзя сказать, чтобы это открытие ее обрадовало, – она не власти жаждала, а нежности и любви, – но, с другой стороны, могло быть и хуже. По крайней мере, сейчас они принадлежали друг другу если не душой, то телом.
      – Поцелуй меня, Николас! – снова прошептала Алана.
      Пусть завтра все будет по-другому! Главное, сейчас они вместе…
      Потом они долго лежали молча, и серебристая луна освещала их сплетенные тела.
      Наконец Николас повернулся и, заглянув ей в глаза, тихо сказал:
      – Наверное, даже возненавидев друг друга, мы будем жаждать этих объятий. Так что любовь тут ни при чем. Можно обойтись и без нее.
      – Кого ты пытаешься убедить, себя или меня? – с деланным безразличием спросила Алана.
      – Никого, я просто говорю, что любви между нами нет и не будет. Но соперников я тоже не потерплю. Ты моя жена, и тебе пора вернуться домой.
      Алана приподнялась на локте и посмотрела на мужа в упор.
      – А что тебе нужно от жены, Николас?
      – Чтобы она произвела на свет моего сына и наследника, – холодно ответил он. – Вот и все.
      – Постой, постой… Позволь-ка мне уточнить, правильно ли я тебя поняла. Значит, ты хочешь, чтобы я вернулась в Беллинджер-Холл, была тише воды ниже травы, покорно приходила к тебе в постель, как только ты меня поманишь пальцем, и родила тебе по заказу сына?
      На губах Николаса заиграла издевательская усмешка:
      – Совершенно верно, дорогая. И ты безропотно придешь ко мне в постель, как только я поманю тебя пальцем!
      Подавленная, униженная, Алана отодвинулась от мужа и села, обхватив колени руками.
      – Хорошо, я вернусь с тобой домой, Николас, – тихо сказала она, – и даже буду отдаваться тебе по первому требованию… И сына я постараюсь тебе родить, но только никогда – ты слышишь? – никогда не говори мне о любви. Я вполне могу без этого обойтись.
      Николас потянулся было к ней, но передумал и опустил руку:
      – Что ж, надеюсь, теперь мы достигли полного взаимопонимания.
      Перед глазами Аланы вдруг встала мучительная картина: мать Николаса томится дома, а отец блаженствует в объятиях любовницы…
      – Ну, а чем намерен заниматься ты, пока я буду верно ждать тебя в Беллинджер-Холле? – ревниво спросила она.
      – То есть как чем? – не понял Николас. – Мало ли у мужчины занятий!
      – Нет, я имею в виду нечто вполне определенное. А именно, заведешь ли ты себе любовницу?
      Николас довольно расхохотался. Ревность жены явно пришлась ему по душе.
      – Я пока не думал о любовницах… Пожалуй, если ты будешь меня как следует ублажать, мне не понадобятся другие женщины.
      – Это предупреждение? – наигранно шутливо спросила Алана.
      – Я не шучу, – Николас посерьезнел. – Я вообще не люблю играть, Алана. И любовниц заводить в ближайшее время тоже не собираюсь.
      Они замолчали, внезапно он спросил:
      – Так ты клянешься, что не принадлежала никому, кроме меня?
      Алана встала и с достоинством произнесла:
      – Меня оскорбляет твое недоверие.
      Он тоже вскочил и привлек ее в себе.
      – Я вообще, как ты могла уже убедиться, не склонен доверять женщинам. Моя мать – яркий пример женского коварства. Я воочию убедился в том, что бывает, когда мужчина теряет голову из-за любви и становится готов на все, даже на убийство.
      – Ты не знаешь ни своей матери, ни меня, – устало возразила Алана. – Может быть, твой отец был тоже в чем-то виноват…
      – Почему ты так говоришь? – насторожился Николас. – Тебе что-то известно, да? В таком случае поделись со мной! Что ты молчишь?
      Она опустила голову:
      – Я просто считаю, что ты должен больше доверять своей матери.
      Николас подхватил ее на руки. Алана не сопротивлялась, но была сейчас похожа на куклу. Он почти бросил ее на кровать, а когда она попыталась вскочить, лег на нее всем телом и, прижав ее руки к подушке, потребовал:
      – Признайся, что ты тоже жаждешь моих ласк, Синеглазка. Ты хочешь снова быть моей? Говори!
      – Да, – выдохнула она, вновь теряя волю и разум. – Да, Николас!

       Филадельфия
      Лилия протерла тряпочкой запылившуюся китайскую статуэтку и поставила ее обратно на полку, потом окинула взором желтую гостиную с большими окнами, приветственно распахнутыми навстречу солнцу, и осталась довольна увиденным. Она нигде не чувствовала себя так спокойно, как в этой комнате.
      Полного мира в ее душе быть, конечно, не могло, но здесь, в скромном домике, где она появилась на свет, Лилия если и не примирилась с прошлым, то хотя бы избавилась от частых посещений его грозных призраков.
      Кроме кухарки, другой прислуги в доме не было, и Лилия сама с удовольствием справлялась с хозяйственными делами.
      Она распахнула двойные двери, ведущие в сад. Стояла прекрасная погода. Лилия отправилась прогуляться по тропинке, обсаженной нарциссами. Мысли ее, как обычно, устремились к сыну и невестке. Лилия постепенно привыкала к мысли, что ей придется жить вдали от Николаса, и утешала себя воспоминаниями о прелестной Алане, которая может стать для Николаса долгожданным спасением. Но только сыну, конечно, необходимо вовремя понять, какое сокровище ему досталось…
      К дому подъехал экипаж. Лилия радостно улыбнулась. С тех пор, как она переселилась в Филадельфию, двери ее дома почти не закрывались – столько друзей и знакомых жаждало с ней повидаться.
      Зная, что кухарка туговата на ухо и не услышит стука в дверь, Лилия поспешила в дом.
      Ступая по начищенному до блеска паркету, она подошла к двери, открыла ее и на мгновение ослепла от сияния медных пуговиц на синем военном мундире.
      – Вы кого-то искали? – спросила Лилия, заслоняя ладонью глаза от яркого солнца. – Я могу вам помочь?
      Барнард молча смотрел на возлюбленную. Годы пощадили ее, она все еще была прекрасна… Взгляд Барнарда жадно вбирал в себя каждую черточку милого лица…
      – Здравствуй, Лилия, – наконец произнес он. – Неужели ты меня так быстро забыла?
      Лилия ахнула и попятилась.
      – Не может быть… ты же умер!
      – Я знал, что напугаю тебя, – тихо сказал Барнард. – Но что мне было делать? Ты уж не сердись.
      Слезы заструились по лицу Лилии, но она еще боялась поверить, что все это происходит не во сне, что Барнард не исчезнет, словно видение. Ведь из мертвых не воскресают…
      – Кто вы? – захлебываясь от рыданий, прошептала Лилия.
      – Как кто? – улыбнулся Барнард, заходя в дом. – Это я. Я! Ты же сама видишь.
      Все поплыло перед ее глазами, пол покачнулся… Лилия потеряла сознание.
      Барнард подхватил возлюбленную на руки и отнес в комнату. Положив ее на диван, он кинулся к буфету, нашел нужную бутылку и, поднеся к губам бесчувственной Лилии рюмку, влил ей в рот немного бренди.
      Лилия подняла веки и медленно села, не отрывая взгляда от Сандерсона.
      – Так мой муж не убил тебя? – растерянно пролепетала она: ей до сих пор не верилось, что это не призрак.
      Барнард склонился над ней и терпеливо объяснил, понимая ее смятение:
      – Я был тяжело ранен, но не умер, Лилия.
      Она протянула к нему дрожащую руку.
      – Барнард! Мой дорогой Барнард!
      Слезы душили ее и не давали говорить. Полковник обнял ее и крепко прижал к себе, как бы обещая этим жестом, что больше они никогда не расстанутся.
      – Если б ты знала, как я страдал! Я ведь был уверен, что ты меня не любила!
      – Но почему? – удивилась Лилия. – Я же призналась тебе в любви!
      Барнард улыбнулся и провел пальцем по ее подбородку:
      – Неважно. Теперь уже неважно. Главное, что отныне мы всегда будем вместе.
      Она положила голову ему на плечо.
      – Но как ты меня нашел?
      Он снова улыбнулся и дотронулся губами до ее щеки.
      – Ко мне явился ангел по имени Алана Беллинджер. Она долго уверяла меня в твоей любви, и я наконец поверил. Это ты ее должна благодарить.
      – Мою Алану? – изумилась Лилия.
      – Нет, любимая, НАШУ Алану, – поправил Барнард. – Ладно, я потом тебе все расскажу. А сейчас… сейчас я хочу знать: ты выйдешь за меня замуж?
      Она утерла слезы и кивнула:
      – Конечно, Барнард! Я почту за честь стать твоей женой.
      Их губы слились в поцелуе, и время потекло вспять, возвращаясь к той ночи, когда они впервые признались друг другу в любви…
 
      Алана сидела, забившись в угол кареты, и вид у нее был очень несчастный. Николас был мрачнее тучи.
      – Почему ты не позволил мне попрощаться с Дотти? – укоризненно промолвила Алана. – Я хотела поблагодарить ее за доброту, а ты не дал мне даже повидаться с нею.
      – Можешь написать ей письмо, – сухо ответил Николас. – Чем меньше общего ты будешь с ней иметь, тем лучше.
      – По-твоему, муж имеет право приказывать жене, с кем ей водить дружбу, а с кем нет? – вскипела Алана.
      – Скажем так: я считаю своим долгом оградить тебя от дурного общества, – все так же холодно сказал Николас, уставившись в пол.
      Алана надолго умолкла. Ей было невыносимо тяжело быть пленницей мужа.
      – Вот уж не предполагала, что из одной резервации я попаду в другую, – наконец не выдержала она.
      Николас раздраженно поморщился:
      – В Беллинджер-Холле у тебя будет достаточно дел, а что касается общества – я не возбраняю тебе встречаться с братом и сестрой. Но из усадьбы ты будешь выезжать только в моем сопровождении!
      Алана отвернулась к окну, чувствуя себя птицей в клетке. Ее свободолюбивая натура не терпела насилия.
      Николас хмурился, исподлобья поглядывая на жену. Семена сомнения, посеянные в его душе, дали обильные всходы. Наверняка Алана в чем-то провинилась, раз она упорно не желает отвечать на его вопросы. Да-да, тут двух мнений быть не может! Чем женщина красивей, тем она коварней. И как он только мог позабыть такую простую истину?
      Николас сердито хмыкнул и отвернулся к другому окошку, давая понять, что ему неприятно смотреть на жену.
      К Беллинджер-Холлу они подъехали уже в сумерках. Николас помог Алане выйти из экипажа, но вместо супружеской спальни привел ее в другую комнату, заявив:
      – Теперь ты будешь жить здесь.
      Она не выказала ни удивления, ни обиды.
      Комната была очень элегантной, выдержанной в светло-зеленых тонах, однако Алане она показалась тюремной камерой.
      Подойдя к окну, выходившему на Потомак, Алана зябко поежилась и подумала, что Лилия, будучи впервые отвергнута Симеоном Беллинджером, должно быть, точно так же страдала от собственного бессилия, как страдает сейчас она.
      – Если тебе что-нибудь понадобится, позови Китти, – сказал Николас.
      – Ты то, под замком меня будешь держать? – взвилась Алана.
      – Я не чудовище, – поджал губы Николас. – Ты просто получаешь по заслугам.
      – Пожалуйста, не надо! – взмолилась она.
      Он не стал притворяться, будто не понимает, а наоборот, заявил тоном, не терпящим возражений:
      – Дело сделано, мадам. Нам с вами больше не о чем говорить.
      Алана снова отвернулась к окну, мечтая о том, чтобы муж поскорее ушел. В этом ужасном положении она могла утешаться лишь мыслями о Барнарде и Лилии. Пусть хоть они будут счастливы!
      Собственная жизнь казалась Алане сплошной ошибкой. Зачем она вышла замуж за Николаса? Она ведь знала, что он ее не любит и никогда не полюбит! Отец умер, так и не дождавшись от нее настоящего прощения. Сестра Элиза преисполнена к ней лютой ненависти. Что ждет ее впереди?.. Страшно даже подумать…
      Китти внесла в комнату поднос с едой и сочувственно посмотрела на молодую хозяйку:
      – Мистер Николас велел подать тебе обед сюда. Подкрепись, голубка. Ты, должно быть, проголодалась в дороге.
      – Не хочу, Китти. Я ничего не хочу.
      Экономка скрестила руки на груди и решительно выставила вперед подбородок:
      – А я не уйду, пока ты не поешь. Я же вижу, у вас разлад. А коли так, то тебе тем более необходимо собраться с силами.
      – Я не голодна, Китти. Мне вообще на еду смотреть противно.
      – Вот как? – Китти внимательно оглядела Алану с головы до пят. – И давно у тебя это началось?
      – Не знаю… неделю назад или чуть раньше. Да-да, пожалуй, я уже дней десять как потеряла аппетит.
      В проницательных серых глазах засияла радость:
      – В таком случае ложись в постель. Я принесу тебе горячего молока, и ты спокойно уснешь.
      И, прежде чем Алана успела возразить, Китти покинула комнату.
      «Пожалуй, Китти права. Лягу-ка я спать», – решила она и достала ночную сорочку.
      А стоило ей переодеться, как ее начало неудержимо клонить ко сну. К приходу Китти она уже задремала.
      – На, выпей, – экономка протянула ей чашку. – Нельзя ложиться спать натощак.
      – Не могу, я слишком устала, Китти. Ты лучше послушай, что я тебе расскажу!
      – Сначала выпей, а потом расскажешь, – не отставала от нее старуха. – Кстати, у меня тоже есть для тебя приятное известие.
      Алана сдалась и, залпом осушив чашку, воскликнула:
      – Ты никогда не догадаешься, что произошло в Вашингтоне! Представляешь? Я повстречала там Барнарда Сандерсона! Он, оказывается, не умер и сейчас, должно быть, уже соединился с Лилией!
      Китти уставилась на нее как на безумную:
      – Ты бредишь, голубка?
      – Ничуть. Муж Лилии не убил Барнарда Сандерсона, а только ранил. Я не знаю подробностей, но мне известно главное: он любит Лилию, а она – его. Я сказала Барнарду, где ее искать, и он поехал к ней.
      – Слава Богу! Господь услышал мои молитвы! – просияла Китти. – Я столько лет просила его даровать моей дорогой Лилии счастье.
      – Ну, а какое у тебя приятное известие? – спросила Алана.
      – Да это скорее не известие, а подозрение, – Китти пристально посмотрела на хозяйку. – Нужно будет послать за доктором.
      – За доктором? – переспросила Алана. – Но почему? Разве ты захворала?
      – Нет, я вполне здорова. А доктор нужен тебе, ведь не у меня, а у тебя будет ребенок.
      Алана опешила.
      – У меня? Ребенок? Да ты что! Хотя… – она побледнела, – пожалуй, ты права… Да, очень может быть… Я была так занята, что не обращала внимания на некоторые обстоятельства… – Лицо ее озарилось улыбкой. – Неужели я стану матерью?
      Китти захлопала в ладоши:
      – Вот счастье-то, голубка! А Лилия как обрадуется! Она давно мечтает о внуке.
      Алана помрачнела:
      – Наверное, нужно будет сказать Николасу…
      – Да уж, наверное, отец имеет право знать такие вещи.
      – Но я не могу, Китти! Не могу, понимаешь?
      Добрая старушка обняла Алану и, обнаружив, что та дрожит, переполошилась.
      – Да ты, приляг, милая, приляг. Не расстраивайся, ты еще успеешь обрадовать будущего папочку.
      Алана схватила ее за руку:
      – Умоляю, скажи ему сама!
      Китти не знала о причинах, вызвавших разлад между супругами, но догадывалась, что это имеет отношение к полковнику Сандерсону.
      – С этим вполне и до утра можно подождать, – пожала она плечами.
      – Нет-нет! Ты скажи ему сегодня, хорошо?
      Китти со вздохом покачала головой:
      – Давай отложим это на потом. Такие новости счастливый отец должен узнавать от своей жены, а не от служанки. Не хочешь говорить ему сейчас – не надо. Подожди немножко. Может, так оно и лучше. Будешь знать наверняка, тогда и сообщишь.
      Алана отвернулась к окну и крепко зажмурилась, прогоняя набежавшие слезы. Еще неделю назад она была бы счастлива, узнав, что у нее будет ребенок от Николаса, но теперь эта мысль приносила ей только боль.

      Прошло несколько недель, а Алана все еще не отваживалась рассказать Николасу о том, что у них будет ребенок.
       Они по-прежнему спали в отдельных комнатах и обедали порознь. А при случайной встрече на лестнице или в коридоре обменивались лишь холодными, вежливыми фразами.
      Алане было очень одиноко, ведь, боясь за ребенка, она перестала кататься верхом, и дни ее стали совсем пустыми.
      Но однажды теплым солнечным утром Алана все-таки решила сходить в конюшню проведать Рыжую Бетти.
      При виде хозяйки старший конюх Гленн почтительно снял шляпу и доложил:
      – Лошадка-то вся извелась без вас, миссис Беллинджер. Только на дверь и смотрит, почти ничего не ест. Одним словом, тоскует.
      Алана подошла к своей любимице.
      – А на луг пастись ее выводили?
      – Выводить-то выводили, да все без толку. Смотрите, как исхудала, глупая.
      – Ее нужно выгуливать, Гленн, – сказала Алана, ласково поглаживая явно повеселевшую лошадь. – Вы поездите на ней верхом вместо меня, хорошо?
      – А почему ты сама не хочешь? – внезапно раздался за ее спиной басистый голос Николаса. – Я же подарил ее тебе, а не Гленну.
      – Ты так незаметно вошел! – растерялась Алана.
      – А как же острый индейский слух? Или его притупила цивилизация? – усмехнулся Николас.
      Алана ничего не ответила и хотела было уйти, но он схватил ее за руку:
      – Ты мне так и не ответила. Почему ты в последнее время не ездишь верхом?
      – Не хочу, – Алана вырвалась и покраснела, поймав на себе внимательный взгляд конюха.
      – Пойдем со мной, – приказал Николас и не торопясь направился к выходу.
      Алана виновато улыбнулась Гленну:
      – Так мы договорились? Вы будете выгуливать Рыжую Бетти?
      – Не волнуйтесь, хозяйка, я о ней позабочусь, – успокоил Алану Гленн, удивляясь, как может муж не замечать, что его жена беременна.
      Николас повел ее к реке.
      – Вот уж не думал, что ты даже от конных прогулок будешь отказываться, – с упреком сказал он. – Неужели ты не видишь, как нелепо твое желание разжалобить домочадцев этими детскими капризами?
      – Не понимаю, в чем ты меня обвиняешь.
      – Неужели не понимаешь? – нахмурился Николас.
      – Да, не понимаю. При чем тут детские капризы? Почему я обязана кататься на лошади, если мне не хочется?
      Николас раздраженно махнул рукой:
      – Да прекрасно ты все понимаешь, не притворяйся! Ты дуешься на меня за то, что я тобой пренебрегаю, и хочешь привлечь к себе внимание…
      – Да как ты смеешь! – Алана чуть не задохнулась от возмущения. – Это мое дело – кататься на Рыжей Бетти или не кататься. Ты тут ни при чем! Абсолютно ни при чем! Слышишь?
      Он иронически усмехнулся:
      – Хорошо, пусть будет так.
      – Если тебе нечего мне больше сказать, я, пожалуй, пойду, – процедила сквозь зубы Алана и попыталась обойти мужа, но он загородил тропинку.
      – Как твое самочувствие? – вопрос прозвучал небрежно, но взгляд был почему-то напряженным и подозрительным.
      Она заколебалась. С одной стороны, сейчас самое время сказать ему про ребенка, но…
      – Я здорова, – напряженно ответила Алана. Он взял ее за плечо:
      – Мне сказали, ты получила письмо из Вашингтона. Что в нем?
      – Да ничего особенного. Просто Дональд решил справиться о моем здоровье.
      – Вот как? – поднял брови Николас. – Но почему он вдруг заволновался о твоем здоровье? Разве ты в последнее время прихварывала?
      – Нет. И собираюсь его об этом известить, – отрезала Алана.
      И, обойдя Николаса по траве, она поспешила вернуться в дом.
      На закате раздался громкий стук в дверь.
      Алана сонно открыла глаза, но Николас, не дожидаясь ответа, уже ворвался в спальню. Лицо его исказил гнев, когда он увидел Алану в постели.
      – Хватит тебе киснуть в одиночестве! Быстро переодевайся, поедешь со мной верхом.
      – Не хочу! – запротестовала Алана.
      Она не так давно прилегла отдохнуть и не испытывала ни малейшего желания вставать.
      Однако Николас в два прыжка подскочил к ней и грубо стащил ее на пол.
      – Я кому сказал! Сейчас же одевайся, слышишь?
      У Аланы сердце ушло в пятки.
      Николас резко повернул ее спиной к себе и расстегнул застежку платья. Поняв, что перечить ему не только бессмысленно, но и опасно, Алана торопливо достала из гардероба амазонку и прижала ее к груди.
      – Я буду во дворе, но смотри не заставляй меня долго ждать! – грозно предупредил Николас.
      Она впервые видела мужа в таком состоянии.
      Алана дрожащими руками застегнула костюм для верховой езды и надела черные сапоги.
      Николас держал под уздцы Рыжую Бетти. Смерив жену холодным взглядом, он подсадил ее в седло и подал поводья. Они поскакали на дальний луг.
      Некоторое время супруги ехали молча, затем Николас остановил лошадь и жестом приказал Алане последовать его примеру.
      Спешившись, он достал из кармана конверт, на котором было написано ее имя.
      – Я был сегодня в Арлингтоне, – сурово сообщил Николас, – и зашел на почту, а там мне дали вот это. Судя по почерку, письмо от моей матери. Хотя почему-то обратный адрес совпадает с джорджтаунским адресом Барнарда Сандерсона.
      Письмо не было вскрыто.
      – Но почему оно не пришло к нам домой? – удивилась Алана.
      – Вот и у меня возник тот же самый вопрос, – ответил Николас, протягивая ей письмо. – Наверное, она не хотела, чтобы я его прочитал.
      Алана сломала сургучную печать и быстро пробежала глазами листок, исписанный мелким аккуратным почерком.
      «Дорогая Алана! – говорилось в письме. – Мы с Барнардом никогда не забудем того, что ты для нас сделала. Я каждый день молюсь за тебя и благодарю Бога за то, что он ниспослал нам такого ангела, потому что без тебя наша встреча не состоялась бы. Когда ты получишь мое письмо, я уже стану миссис Барнард Сандерсон. Дорогая, я чувствую себя счастливейшей из женщин!
      Лишь одно обстоятельство омрачает мою безоблачную радость. На днях я получила письмо от Дотти Синглетон, в котором она поведала мне о твоей размолвке с Николасом. Зная своего сына, я живо представляю себе, насколько он страшен в гневе, и поэтому освобождаю тебя от обещания хранить тайну. Можешь смело рассказать Николасу все, чтобы отвести от себя подозрения. Пусть мой сын наконец поймет, что во время своего пребывания в Вашингтоне ты не совершила ничего дурного!
      Я же в который раз проявляю постыдную трусость и прошу тебя известить Николаса о моем замужестве.
      Люблю вас обоих и неустанно молю Бога, чтобы он даровал вам такое же счастье, какое обрели мы с моим дорогим Барнардом».
      Дочитав письмо до конца, Алана снова положила его в конверт и поискала глазами Николаса. Он стоял на берегу реки. Она с тяжелым сердцем направилась к мужу. Ей страшно было даже представить себе, что он устроит, узнав про свадьбу Лилии. Но утаить от него правду было нельзя.
      – Как поживает моя мать? – не глядя на Алану, спросил Николас.
      – Хорошо. Она наконец-то счастлива, Николас.
      – Вот как? Тогда пусть наслаждается этими краткими мгновениями. Счастье ведь недолговечно.
      – Николас… Я не знаю, как тебе сказать, но твоя мать, она… стала женой Барнарда Сандерсона.
      Николас вздрогнул и посмотрел на Алану, как на сумасшедшую.
      – Ты что, хочешь сказать, она вышла замуж за человека, который виновен в гибели моего отца?
      – Он не виноват, Николас! Ты просто не знаешь, как все было на самом деле.
      – А ты знаешь? Да?
      – Ты напрасно осуждаешь Лилию, – уклоняясь от прямого ответа, сказала Алана. – Она очень хорошая. Очень!.. Больше я тебе ничего не скажу. Ты должен сам решить, чему верить, а чему – нет.
      Николас побледнел:
      – Ты никогда не убедишь меня в том, что моя мать ни при чем, а во всем виноват отец.
      – Я не собираюсь тебя убеждать. Ты должен сам порыться в памяти, поразмыслить и сделать выводы. Но знай, Лилия тебя любит, а ты принес ей много горя. Как и твой отец. Так что она заслужила свое запоздалое счастье!
      – Выходит, ты разыскала Барнарда Сандерсона по просьбе моей матери?
      – Нет. Твоя мать до недавнего времени не знала, что он жив.
      – А мой отец был наказан за преступление, которого он не совершал!
      – В каком-то смысле да, хотя он стрелял в Сандерсона. Он просто промахнулся, но мог бы и попасть в него.
      – Жаль, что не попал!
      Лицо Николаса исказилось от гнева.
      – Зачем ты говоришь такие ужасные вещи? – мягко упрекнула его Алана. – Ты ведь так не думаешь, Николас!
      Он отвернулся и долго смотрел на реку, а потом тихо заговорил:
      – Я прошу прощения за свою сегодняшнюю грубость. Конечно, не нужно было насильно заставлять тебя ехать со мной, но тебе вредно сидеть целыми днями в четырех стенах. Ты выросла на природе, привыкла к вольной жизни…
      Но Алана не стала поддерживать этот разговор. Сейчас ее гораздо больше волновало другое.
      – Ты повидаешься с Лилией? – напрямик спросила она. – Хотя бы поговори с ней, выслушай ее объяснения.
      – Нет, – отрезал Николас. – Мне не о чем говорить с матерью.
      Он стоял, прислонившись спиной к тополю, и не сводил с жены глаз. Ее красота по-прежнему действовала на него завораживающе. Однако теперь, любуясь Аланой, Николас испытывал не только восторг, но и угрызения совести, – ведь в ее синих глазах он видел грусть, которую вызвал сам. Он сам, и никто иной!
      Он хотел сделать Алану счастливой, женившись на ней, а в итоге принес ей одни огорчения!
      Эта мысль была для него непереносимой.
      – Как нам с тобой жить дальше, Алана? – вопрос вырвался у него непроизвольно, просто Николас не мог дольше таить в душе эту боль.
      – Не знаю, – вздохнула она. – Ты, во всяком случае, похоже, нашел для себя выход, – выгнал меня из своей спальни.
      Николас нерешительно шагнул к жене. Она не шелохнулась. Он протянул к ней руки. Алана стояла неподвижно.
      – Я истосковался по тебе, – проникновенно сказал Николас. – Думаешь, мне было легко в одиночестве? Да для меня это адская мука!
      Однако она не торопилась забыть обиду.
      – Вот как? А по-моему, ты не особенно убивался. Тебя и дома-то почти не было.
      Николас обнял жену и заглянул в ее грустные глаза:
      – А если я скажу, что каждую ночь мечтал о тебе, но мне гордость не позволяла попросить прощения? Если я скажу, что ты мне нужна?
      – Тебе никто не нужен, Николас, – тряхнула головой Алана. – Ты сам выбрал одиночество. У тебя просто такая натура.
      – Разве человек может по собственной воле выбрать одиночество? – прошептал Николас.
      Алана, как зачарованная, смотрела на его губы, понимала, что он сейчас ее поцелует, но даже не пыталась этого избежать.
      Напротив, губы ее приоткрылись, и, когда Николас притянул ее к себе, она схватилась за его рубашку, чтобы не упасть, потому что ноги у нее подкашивались.
      Николас обнял ее за талию и… замер. Во взгляде его появилось недоумение.
      – Что это? – Он провел рукой по ее округлившемуся животу и ахнул: – Боже мой! Почему ты мне не сказала, что ждешь ребенка?
      – Муж должен сам замечать такие вещи, – холодно ответила Алана.
      – Какой же я идиот! Так вот, значит, почему ты прекратила кататься верхом!
      – Да. Китти сказала, что в моем положении это опасно, – подтвердила Алана.
      Николас нежно погладил ее по подбородку.
      – Ты уже показалась доктору?
      – Нет. Китти все уши мне про него прожужжала, но мне хотелось сперва известить тебя.
      – Так почему же ты медлила? Почему ничего мне не говорила?
      – Не знаю… у меня язык не поворачивался. Я не хочу твоего ребенка, Николас. – Алана прижалась щекой к шее Рыжей Бетти и не увидела, как лицо Николаса исказилось от боли.
      – Да… В порыве страсти мы с тобой как-то не подумали про последствия, – пробормотал он.
      – Совершенно верно. Ты, наверное, даже мысли не допускал, что у твоего сына или дочери будет течь в жилах шайенская кровь? Ведь для Беллинджеров это позор.
      Николас не обратил внимания на вызов, прозвучавший в словах жены, и спокойно ответил:
      – Я, кажется, тебе уже говорил, что хочу сына.
      Он осторожно посадил Алану в седло.
      – Поедем как можно медленней. Тебе и вправду следует до рождения ребенка позабыть про верховые прогулки. Я сегодня же пошлю за доктором Гудманом.
      Алана вспомнила рассказ Лилии о том, что Симеон тоже очень заботился о ней, пока она вынашивала его ребенка. По-видимому, чадолюбие было фамильной чертой Беллинджеров. Как бы они ни относились к своим женам, дети были им очень дороги.
      Алана всю дорогу подавленно молчала, а доехав до дому, тут же ушла к себе и заперлась в комнате.
      «Прости меня! – прошептала она своему будущему ребенку. – Я сказала неправду, просто чтобы ему досадить. На самом деле я люблю тебя больше всех на свете… не считая твоего отца».
      С души у нее свалился камень, когда Николас наконец узнал о ребенке, но она не надеялась, что это известие внесет серьезные перемены в их совместную жизнь. Их пути с Николасом уже разошлись, и Алане казалось, что это непоправимо.

      Осмотрев Алану, доктор Гудман заявил, что все в порядке. Ребенок, по его прогнозам, должен был родиться в начале осени.
      Вероятно, все слуги уже знали о ее состоянии, потому что они с ног сбились, стараясь ей угодить. В комнате молодой хозяйки всегда стояли вазы с фруктами, при составлении меню явно учитывалось, что будет полезно малышу, а что – нет. По настоянию доктора Алана ела много овощей, молочных продуктов и рыбы.
      С тех пор, как Николас узнал о беременности жены, он почти никуда не отлучался из дома, завтракал, обедал и ужинал вместе с ней, был очень заботлив и предупредителен.
       День клонился к вечеру. Николас и Алана сидели в кабинете. Николас углубился в какие-то свои записи, а она уютно устроилась в шезлонге у окна, которое выходило в сад. В последнее время она стала быстро утомляться. Вот и сейчас веки ее отяжелели, и ей неудержимо захотелось смежить их… только на минутку…
      Она проснулась от того, что Николас склонился над ней и озабоченно пощупал ее лоб.
      – У тебя усталый вид. – В его голосе теперь часто звучала нежность.
      Алана посмотрела в его зеленые глаза и чуть было не утонула в них снова, как в лучшие времена… Но, избегая соблазна, поспешила отвести взгляд.
      – Да, я немного устала, – согласилась она. – Пойду прилягу.
      Но только она шевельнулась, как Николас подхватил ее на руки и предложил:
      – Я тебя отнесу.
      Доброта мужа действовала на Алану обезоруживающе, она была теперь еще более незащищенной и уязвимой, чем прежде. Однако ее протесты вызвали бы лишние обиды, да и сил на споры у нее не было. Поэтому Алана покорно положила голову на плечо Николаса, и он легко поднялся со своей драгоценной ношей по лестнице.
      – Может, тебе нездоровится, Алана? – с тревогой спросил Николас, положив ее на кровать.
      – Нет, все хорошо. Я только стала немного неуклюжей. И потом, мне не нравится, что вокруг меня так все суетятся.
      Николас присел на край кровати и взял жену за руку.
      – Придется к этому привыкнуть, дорогая. Ты ведь носишь под сердцем будущего наследника Беллинджер-Холла.
      – Николас, – не выдержала Алана, – я никак не могу взять в толк, почему тебя это так воодушевляет. По-моему, когда мы поженились, ты и мысли не допускал, что от нашего союза может родиться дитя.
      – А ты допускала?
      – Вообще-то да.
      Николас бросил на нее пронзительный взгляд и сказал как бы между прочим:
      – Я должен отлучиться денька на два. Но ты не волнуйся, при тебе неотлучно будет Китти.
      Алана кивнула, не отваживаясь попросить мужа остаться. Расспрашивать, куда он собрался, она тоже не стала, хотя ее сжигало любопытство.
      – Ты… очень несчастна здесь, Алана? – неожиданно сказал Николас.
      – Я всегда чувствовала себя в вашем мире чужой, – вздохнула она. – И нередко тоскую по своей беззаботной жизни в шайенском селении. Здесь у вас столько сложностей, столько условностей!
      – Но ты достойна гораздо большего, чем прозябать в нищете среди индейцев! – возразил Николас. – У тебя недюжинный ум и тонкая, богатая натура. Тебе быстро наскучила бы такая примитивная жизнь.
      – Не думаю, Николас, – покачала головой Алана. – Там у меня была любовь, а мне этого вполне достаточно для счастья. Мне не нужна роскошь. Это все поверхностное, пустое…
      – Значит, ты еще не забыла Серого Сокола? – ревниво поинтересовался Николас.
      – Не забыла.
      Алана сморгнула слезу. Она и вправду часто вспоминала Серого Сокола, но эти воспоминания были теперь окрашены тихой печалью, ведь ее чувства к нему не шли ни в какое сравнение с любовью к Николасу, которая затмила собой все.
      Но признаваться в этом она не желала.
      Николас вздрогнул, как от удара, и спросил каким-то чужим, скрипучим голосом:
      – Ну, а для нас с ребенком в твоем сердце совсем не найдется места?
      – Отчего же не найдется? – спокойно ответила Алана. – Моя бабушка всегда говорила, что любовь похожа на дом со множеством комнат. И что у любви нет ни начала, ни конца. Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что она была права.
      – Ты совсем меня запутала! – с досадой воскликнул Николас.
      – Это неудивительно, – пожала плечами Алана. – Тебе ведь неведомо, что такое любовь.
      Николас отвернулся.
      – Может, оно и так. Во всяком случае, для меня это что-то давно позабытое.
      Алана чуть не застонала от тоски.
      Ей так хотелось признаться мужу, что любовь к нему переполняет ее сердце и в нем почти не осталось свободного места для всего остального! Но гордость сковала ее язык.
      – Мне одиноко без тебя, Алана, – внезапно прошептал Николас, привлекая ее к себе. – Зря я отселил тебя в отдельную комнату.
      Он надеялся, что она согласится с ним, но Алана молчала. Во рту у нее вдруг пересохло.
      Николас подождал и, не дождавшись ответа, понуро попросил:
      – Не вычеркивай меня из своей жизни, Алана. Я, конечно, совершил много ошибок, но…
      – Увы, ошибался не только ты. Я тоже виновата. Мне не следовало выходить за тебя замуж, – со вздохом ответила Алана. – Но до приезда в Беллинджер-Холл ты был другим, и я надеялась, что мы будем счастливы.
      Николас сжал губы и отвел взгляд.
      – Как бы там ни было, ты носишь моего ребенка. – Он встал и направился к двери. – Не бойся, я не стану требовать от тебя исполнения супружеского долга!
      Она протянула к нему руку, но он скрылся за дверью, бросив через плечо:
      – Береги себя!
 
      Лилия протирала пыль в небольшой библиотеке Сандерсона, когда экономка сообщила, что пришел гость. Лилия не удивилась: после ее переезда к Барнарду к ним нередко наведывались его друзья.
      – Я приму его в гостиной, – сказала она и, торопливо сняв фартук, пригладила растрепавшиеся волосы.
      Но в гостиную пройти не успела, потому что из-за плеча экономки послышался голос Николаса:
      – Здравствуй, мама!
      – Николас! – схватилась за сердце Лилия. – Николас…
      Он медленно приблизился. От его пристального и пристрастного взора не укрылось, что на щеках Лилии играет здоровый румянец, а глаза молодо блестят.
      – Ты прекрасно выглядишь, – с напускным равнодушием заметил Николас, но в его голосе звучала горечь.
      – Женщины частенько хорошеют от счастья, – ответила она, стойко выдерживая его взгляд.
      Он кивнул на стул, приглашая ее сесть, а сам остался стоять.
      – Я приехал сюда по целому ряду причин, – после некоторого колебания сухо произнес Николас. – Прежде всего я хочу поздравить тебя с замужеством.
      Лилия вздрогнула и напряглась, ожидая, что за этим последует какое-нибудь саркастическое замечание, однако Николас молчал.
      – Я счастлива, – просто сказала она. – Нет, я не надеюсь, что ты меня поймешь или простишь, сынок. Однако жизнь так коротка, а мне хочется хоть немного побыть счастливой. Сначала я жила для твоего отца, потом для тебя. Теперь настало время пожить немного для себя. Я считаю, что это будет справедливо.
      Лицо Николаса было непроницаемым.
      – В последние дни я много думал о прошлом и вспомнил об отце немало такого, что раньше предпочитал похоронить в глубинах своей памяти. К примеру, я пытался припомнить, был ли он с тобой ласков. И, к моему великому сожалению, оказалось, что нет. Зато ты, насколько я помню, вечно старалась ему угодить, примирительно улыбалась в ответ на его грубости, делала вид, будто не замечаешь обид…
      Лилия погладила Николаса по плечу:
      – Не надо, сынок. Лучше почаще вспоминай о том, что отец тебя обожал. Ты заменял ему целый мир.
      – А еще я вспомнил, – словно во сне, не слыша ее, продолжал Николас, – как он использовал меня в борьбе с тобой. Не знаю, почему ему так хотелось заставить тебя страдать. Я это тоже позабыл. Наверное, не хотел дурно думать о покойнике. Ведь о покойниках плохо не говорят.
      – Не растравляй себе душу, Николас. Все это уже в прошлом, – прошептала Лилия.
      – Я не хочу сказать, что твой новый муж станет мне вторым отцом, – продолжал он, – и даже не думаю, что мы с ним подружимся. Но, видимо, в нем есть нечто необыкновенное, раз он тебе так дорог, мама.
      Глаза Лилии омылись слезами.
      – О, Николас! Мы с ним любим друг друга, – всхлипнула она. – Очень любим. Если б ты узнал Барнарда поближе, ты бы понял, какой он замечательный человек.
      – Погоди, мама, не торопи события. Дай мне время свыкнуться с этой мыслью, – возразил Николас и добавил, переплетя свои пальцы с пальцами матери: – Я причинил тебе много горя, и мне нет оправданий. Но я постараюсь измениться. Честное слово! Прости меня.
      – Ты ни в чем не виноват, сынок. И я тебя ни о чем не прошу. Только навещай меня иногда, хорошо? – Лилия пытливо вгляделась в его лицо. – Алана рассказала тебе, что произошло в ночь смерти твоего отца?
      – Нет, она до сих пор держит это в тайне. Но моя жена заставила меня многое переоценить, на многое посмотреть иными глазами.
      – Алана – необыкновенная женщина. Она очаровывает всех. Дотти уверяет, что полюбила ее, как родную дочь. А я… я не могу тебе описать, как я счастлива, что судьба послала мне такую невестку.
      Николас помрачнел:
      – Вам везет – вы сумели завоевать ее любовь. А меня она только терпит.
      – Неправда, Николас! Алана тебя любит. Горячо любит.
      Николас высвободил руку и встал:
      – Я приехал не для того, чтобы ты убеждала меня в ее несуществующей любви. Я привез тебе радостное известие.
      Лилия вопросительно подняла на него взгляд.
      – Осенью я стану отцом, – сказал Николас. Лилия ахнула и бросилась к сыну. Он замер. Она было испугалась, что Николас ее оттолкнет, но он обнял Лилию за плечи и крепко прижал к груди.
      – Я почему-то никогда не задумывался о том, что могу стать отцом, – признался Николас. – Но когда узнал о ребенке, сразу вспомнил, как много ты для меня значила в детстве. И почувствовал, что непременно должен к тебе приехать.
      – Я люблю тебя, Николас, – прошептала мать. – Спасибо, что ты меня простил.
      Он прикоснулся губами к ее щеке.
      – Ты тоже меня прости, хорошо?
      – Конечно, сынок.
      Николас еще раз поцеловал мать и отступил назад.
      – Мне пора. Завтра возвращаюсь домой, а у меня еще есть дела.
      – Николас! – робко окликнула его Лилия.
      – Да, мама?
      – Пожалуйста, передай Алане, что я за нее рада. И еще… если ты не возражаешь, я навещу вас еще до рождения младенца.
      – Приезжай, – кивнул Николас. – Для тебя двери нашего дома всегда открыты. Но только не привози с собой Сандерсона. Его я видеть не хочу… во всяком случае, пока не хочу.
      Понимая, что сын и так пошел ей на огромные уступки, Лилия не стала просить о большем.
      – Да-да, я прекрасно тебя понимаю, сынок, – сказала она. – И Барнард тоже поймет, я уверена!
      – До свидания, мама.
      Глаза Лилии сияли от счастья:
      – До скорой встречи, сынок!
      Николас поехал домой с легким сердцем. Теперь, когда долгожданное примирение с матерью состоялось, все его мысли были о ребенке, будущем наследнике Беллинджер-Холла. Связь поколений не прервется, потому что осенью, когда на свет появится младенец, род Беллинджеров продолжится.
      Николаса переполняла гордость. Уже не одно десятилетие жизнь Беллинджеров была связана с этой землей. Здесь они жили, трудились и умирали. И он надеялся, что так будет всегда.

      Китти привела Алану на чердак, и они все утро перебирали детские вещи, хранившиеся в сундуках.
      – Какое чудо! Ты только полюбуйся, Китти! – воскликнула Алана, увидев деревянную колыбельку, в которой когда-то баюкали Николаса.
      При мысли о том, что теперь в этой колыбели будет лежать их ребенок, на губах Аланы заиграла счастливая улыбка.
      – Хорошо, я попрошу Эскью, он отнесет колыбель в комнату, где у Николаса в свое время была детская, – пообещала Китти. – Да ты не трогай ее, она в пыли!
      Алана послушно отошла в сторону и взяла в руки крошечное платьице, тоже принадлежавшее когда-то Николасу.
      – Это платьице ему сшила сама Лилия. Ей будет приятно узнать, что оно снова пригодилось, – сказала Китти с тихой нежностью.
      Уложив понравившиеся вещички в большой чемодан, Алана направилась было в свою спальню, но вдруг услышала, как Эскью с кем-то разговаривает в прихожей. Остановившись на лестничной площадке, она посмотрела вниз и увидела прелестную женщину в малиновом дорожном костюме. Черноволосая румяная незнакомка была примерно одного роста с Аланой, но по сравнению с ней казалась сейчас стройной, гибкой тростинкой.
      – Николас дома? – спросила дама у дворецкого.
      – Нет, миссис Артур, – покачал головой Эскью. – Мы его ожидаем только завтра.
      Алана побледнела. Неужели это Мадлен Артур? Теперь понятно, почему Николас не поленился поехать в Северную Каролину. Мадлен – писаная красавица!
      Однако тут же в груди Аланы вскипел гнев. Да как посмела эта наглая особа явиться к ней в дом! Алана не допускала и мысли, что Николас ее пригласил. Нет, он не настолько опрометчив, чтобы сводить под одной крышей жену и любовницу…
      В жилах Аланы недаром текла кровь шайенских вождей. Она привыкла смотреть опасности в лицо и медленно сошла по лестнице вниз, намереваясь дать сопернице бой.
      Увидев хозяйку, Эскью сказал:
      – Госпожа, это миссис Артур. Она приехала к мистеру Беллинджеру, а я был вынужден ее разочаровать, ведь хозяин приедет не раньше завтрашнего утра.
      Алана была сама вежливость. Ни единым жестом не выражая своего неудовольствия, она кивнула:
      – Да, муж в отъезде. Но, может быть, я могу вам чем-либо помочь, миссис Артур?
      Мадлен улыбнулась и произнесла с мягким южным акцентом:
      – Так вот вы какая! А я все гадала, ради кого Николас отрекся от холостяцкой жизни. Что ж… вы еще очаровательней, чем я думала.
      Говоря это, она беззастенчиво рассматривала Алану, особенно ее большой живот.
      – Я, право, не подозревала, что вы в интересном положении, – протянула она.
      Глаза Аланы превратились в две синие льдинки.
      – Вы, должно быть, устали с дороги, миссис Артур. Хотите чего-нибудь освежающего?
      – Пожалуй, не откажусь. Путь из Шарлотты и впрямь неблизкий.
      – Эскью, принесите в гостиную холодного лимонада, – приказала Алана.
      Дворецкий удалился, а соперницы продолжали оценивающе разглядывать друг друга. Алана украдкой покосилась на свое запылившееся платье и почувствовала себя замарашкой. Если б она знала, с кем ей придется столкнуться внизу, она хоть чуть-чуть привела бы себя в порядок!
      Они долго молчали, затем Алана сказала:
      – Насколько я понимаю, мой муж приобрел у вас лошадей, миссис Артур.
      – Да, и потому я здесь. В табуне, который он купил, есть очень породистые лошади, я не могу доверить их перевозку посторонним.
      Однако Алана была не в настроении играть в кошки-мышки и спросила:
      – Вы что, всякий раз оказываете такие услуги покупателям?
      Мадлен улыбнулась, неторопливо стягивая с пальцев черные кожаные перчатки.
      – Вы весьма проницательны и видите меня насквозь, миссис Беллинджер. Скажите, вы сразу догадались, что я приехала ради Николаса?
      Алана была потрясена таким бесстыдством, но, по-прежнему не выдавая своих чувств, спокойно ответила:
      – Да, я сразу догадалась, но мне до сих пор непонятно, почему вы взяли на себя смелость приехать сюда. Зная моего мужа, я никогда не поверю, что вы сделали это с его одобрения.
      На губах Мадлен промелькнула усмешка.
      – Боюсь, вы не совсем правильно все понимаете, миссис Беллинджер. Да, мои чувства к Николасу это нечто большее, нежели мимолетный интерес, но уверяю вас, он вовсе не интересуется мною. В юности мне, правда, казалось, что я ему дорога, но, как выяснилось, я обольщалась на сей счет.
      Алана недоверчиво посмотрела на соперницу.
      – Это правда, – вздохнула Мадлен. – Чего я только не делала, разве что на голову не вставала, лишь бы привлечь внимание Николаса, но все было зря. С тех пор, как он на вас женился, его не узнать – такой серьезный, степенный… Теперь он смотрит на меня холодно, как на незнакомую. Так что лошади – это просто благовидный предлог, а на самом деле мне безумно хотелось посмотреть на женщину, которой удалось приручить Николаса Беллинджера. Ведь до вас, дорогая, это никому не удавалось.
      Алана все еще не отваживалась поверить Мадлен Артур.
      – Ну и к какому выводу вы пришли, увидев меня? – прищурилась она.
      – К неутешительному для себя, – вздохнула Мадлен Артур. – Именно такая женщина ему и нужна: красивая, хорошо образованная, светская. Но при этом – позвольте уж мне высказать мои предположения – вы дама с характером. С вами не соскучишься. Я в этом убедилась, пока он гостил у меня. Николасу не терпелось вернуться домой.
      Мадлен Артур отчаянно льстила Алане в надежде завоевать ее расположение и таким образом получить возможность получше узнать сильные и слабые стороны соперницы. Однако Алана не клюнула на эту удочку.
      – Мотивы тех или иных поступков не всегда бывают сразу ясны, миссис Артур, – сказала она. – Может, Николасу хотелось поскорее расстаться с вами, а вам показалось, что он рвется домой.
      Мадлен вскочила и принялась судорожно натягивать на руки перчатки.
      – Я вижу, что совершила большую ошибку, приехав сюда, – пробормотала она. – Хотя у меня, собственно, и не было особых иллюзий… я с самого начала понимала, что совершаю глупость, но… Простите, что потревожила ваш покой, миссис Беллинджер.
      – Вы влюблены в моего мужа, миссис Артур, и я не могу приветствовать то, что вы попытались обманом проникнуть в мой дом, – сурово сказала Алана.
      Мадлен натянуто улыбнулась:
      – Разрешите откланяться, миссис Беллинджер. Не ругайте Николаса, когда он вернется. Он тут ни при чем. Его бы моя выходка возмутила не меньше, чем вас.
      – Счастливого пути, миссис Артур, – холодно промолвила Алана.
      Мадлен молча повернулась и пошла к выходу. Но на пороге остановилась и сказала:
      – Как же вам все-таки повезло, что Николас вас любит! Не знаю только, способны ли вы оценить его любовь.
      Алана ничего не ответила, но в душе была уверена, что Мадлен Артур заблуждается. Николас не любит ее и никогда не полюбит. Надеяться тут совершенно не на что.
       Подойдя к окну, она угрюмо смотрела вслед удаляющемуся экипажу, в котором уезжала незваная гостья. Алана была страшно зла на нахалку, которая посмела вторгнуться в чужое гнездо. В индейском селении это не сошло бы ей с рук, шайены не потерпели бы подобного оскорбления!
      Скорее всего Мадлен Артур сказала правду: Николас не знал о ее приезде. Но от этого Алане было не легче.
      Она уныло побрела в спальню. Воодушевления, которое владело ею утром, как не бывало; ей уже не хотелось обустраивать детскую. И вообще ничего не хотелось! Она легла на кровать и уставилась в потолок…
      Николас с удивлением заметил, что от его дома отъезжает какая-то незнакомая карета. А поравнявшись с ней и узнав Мадлен Артур, он изумился еще больше.
      – Какими судьбами, Мадлен?! – воскликнул Николас. – Что привело тебя в наши края?
      – Да вот… решила проследить, чтобы тебе доставили лошадей в целости и сохранности.
      Николас покосился на нее с явным сомнением. Она рассмеялась:
      – Ладно, тебя все равно не проведешь. Я приехала ради встречи с тобой, но ничего путного из моей затеи не вышло. Боюсь, я подложила тебе большую свинью, дорогой, и дома тебя ждут крупные неприятности.
      Николас нахмурился:
      – Тебе не следовало сюда приезжать, Мадлен. Она вздохнула:
      – Увы, теперь я это понимаю, но мне было так любопытно поглядеть на твою жену!
      Лицо Николаса приняло каменное выражение.
      – Алана ждет ребенка. Моего ребенка! Надеюсь, твой визит не слишком ее огорчил.
      – Не надейся. Она была вне себя от ярости, хотя и не подала виду. Прости меня, Николас! Я поступила опрометчиво, но…
      – Больше сюда не приезжай, Мадлен, – жестко сказал Николас. – Мы с тобой уже попрощались.
      – Да, – печально кивнула она. – Но мне все не верилось…
      Она хотела взять его за руку, но Николас отшатнулся.
      – Прощай, Николас! – еле слышно проговорила Мадлен.
      Он учтиво приподнял шляпу и кивком велел кучеру ехать дальше. Для его бывшей возлюбленной эта встреча стала крушением последних надежд, а Николас позабыл про нее даже раньше, чем карета Мадлен скрылась из виду. Все его помыслы были о жене.
      Николасу не терпелось рассказать Алане о своем примирении с матерью и поблагодарить ее за то, что она ему на многое открыла глаза.
      Поэтому как только карета остановилась, Николас выскочил из нее и помчался к конюшне. У него созрел блистательный замысел. Он понял, как можно доказать Алане свою любовь!
      Уже смеркалось, когда Алана наконец встала с постели и спустилась в гостиную. Неужели ей снова придется ужинать в одиночестве? Господи, она больше не выдержит этой муки!
      Вечер был жарким, и слуги настежь распахнули все окна, чтобы хоть немного освежить помещение. В саду благоухали розы, которыми была обсажена дорожка, и их аромат наполнял гостиную.
      Охваченная меланхолией, Алана вышла в сад и склонилась над розовым кустом, намереваясь сорвать пунцовый цветок, лепестки которого казались сделанными из мягкого бархата. Но неожиданно за ее спиной раздались шаги.
      – Госпожа, вас просят выйти на парадное крыльцо, – сказал Эскью.
      Его темные глаза почему-то смеялись.
      – Просят? Кто просит? – Алана была удивлена тем, что важный, напыщенный дворецкий вдруг стал похож на озорного мальчугана. Сколько она его помнила, он никогда не позволял себе даже улыбнуться.
      – Осмелюсь доложить, вас ожидает муж, госпожа, – бодро отрапортовал Эскью.
      Алана ахнула и, подобрав подол, поспешила в дом. Николас вернулся!
      Николас откровенно наслаждался потрясением жены, которая обнаружила во дворе целый табун лошадей.
      – Это те кони, за которыми ты ездил в Северную Каролину? – растерянно проговорила она.
      – Да.
      Николас поднес руку Аланы к губам.
      – Ты был прав, Николас. Лошади просто замечательные. Такие редко у кого есть, – восхитилась Алана.
      – Был бы твой дедушка жив, я бы преподнес ему в дар этот табун, – серьезно произнес Николас, – и попросил бы твоей руки.
      Глаза Аланы округлились от изумления, а к горлу подступил комок. Она так разволновалась, что не могла произнести ни слова.
      Николас погладил ее по щеке.
      – Но Заклинателя Волков нет в живых, и я обращаюсь прямо к тебе, Синеглазка. Надеюсь, ты меня не отвергнешь?
      Никогда еще голос Николаса не звучал так ласково, так нежно.
      Алана отвела взгляд, боясь, что еще немного – и она разрыдается.
      – Двадцать лошадей – это очень большой выкуп, – пробормотала она, притворяясь, будто рассматривает породистых жеребцов и кобыл.
      – Но ты согласна принять его, Алана?
      – Зачем? Я ведь и так твоя жена.
      – Да, но я хочу, чтобы ты меня еще и любила.
      В словах Николаса не было ни тени издевки.
      – Я давно тебя люблю, Николас, – просто ответила Алана.
      – А почему я этого не замечал? – спросил он, заключая ее в объятия.
      – Не знаю, – пожала плечами Алана. – По-моему, это только для тебя было секретом.
      Однако он до сих пор не признался ей в любви, а Алане так хотелось услышать долгожданное признание, и, заглянув мужу в лицо, она осторожно промолвила:
      – Если шайен платит за девушку двадцать лошадей, значит, он ее очень любит.
      – Да! – воскликнул Николас, прижимаясь щекой к ее щеке. – Да! Я полюбил тебя с того самого дня, когда, очнувшись от забытья, обнаружил, что ты извлекла из моего плеча пулю, выпущенную бандитом, – голос его задрожал от волнения. – Ты научила меня любить, возродила меня к жизни. Я люблю тебя, Синеглазка!
      – Я принимаю твой дар, Николас, – уже не скрывая слез, прошептала Алана. – Принимаю, потому что люблю тебя всем сердцем.
      Он победно гикнул, как мальчишка, играющий в индейцев, подхватил жену на руки и понес в дом мимо остолбеневшего Эскью.
      – Ты что? Куда ты меня тащишь? – смеясь, восклицала Алана.
      – Как куда? В нашу общую спальню, – ответил он, и в его изумрудных глазах запылала страсть.
      Переступив порог спальни, Николас поставил Алану на ноги, но не отпустил ее, а крепко обнял за плечи и попросил:
      – Скажи мне еще разок, что ты меня любишь, Синеглазка!
      И Алана почувствовала себя счастливейшей из смертных, ибо Бог даровал ей любовь двух благородных мужчин.
      Серый Сокол остался для нее смутным воспоминанием о прекрасном, но далеком и безвозвратно ушедшем прошлом. С ним Алана была бы счастлива, но скорее всего никогда не познала бы той глубокой и страстной любви, что сейчас заполняла все уголки ее души.
      Надменный и властный хозяин Беллинджер-Холла укротил свой нрав и доказал, что способен всем пожертвовать ради женщины, любовью которой стоит дорожить. Жизнь с Николасом сулила ей такую радость, какую заслуживают лишь люди, прошедшие через страдания…