Мария Башкирцева

Самолюбие настоящего аристократа не удовлетворится блестящими, хорошо сшитыми сапогами и перчатками в обтяжку. Нет, одежда должна быть до известной степени небрежна… но между благородной небрежностью и небрежностью бедности такая большая разница…Никогда не понравится мне человек ниже меня по положению; все банальные люди мне противны, раздражают меня. Человек бедный теряет половину своего достоинства; он кажется маленьким, жалким, имеет вид какой-то пешки. Тогда как человек богатый, независимый полон гордого покоя. Уверенность всегда имеет в себе нечто победоносное, и я люблю в Г. этот вид – уверенный, капризный, фатоватый и жестокий; в нем есть что-то Нероновское».

Банальные люди действительно раздражали Марию, ведь себя она всегда считала нестандартной, эксклюзивной, этаким вызовом обыденности.

На пороге своего пятнадцатилетия Башкирцева узнает, что ее любимый герцог женился. И день для этого события был весьма «подходящий» – понедельник, 13 октября: «Я отыскивала заданный урок, когда Хедер, моя гувернантка, англичанка, сказала мне: «Знаете, герцог женится на герцогине М.». Я приблизила книгу к лицу, почувствовав, что покраснела, как огонь. Я чувствовала, как будто острый нож вонзился мне в грудь. Я начала дрожать так сильно, что едва держала книгу. Я боялась потерять сознание, но книга спасла меня. Чтобы успокоиться, я несколько минут делала вид, что ищу… Урок свой я отвечала прерывающимся от неровного дыхания голосом. Я собрала все свое мужество, как, бывало, бросаясь в воду с мостика купальни, и сказала себе, что надо преодолеть себя. Я попросила диктовать мне, чтобы хоть несколько времени иметь возможность не говорить.

Вечером я не могла писать. Я бросилась на колени и плакала. Вошла мама; чтобы она не увидала меня в этом виде, я притворилась, что иду посмотреть, не готов ли чай. И еще я должна брать латинский урок! Какая мука! Какая пытка! Я не могу ничего делать, не могу смириться! Нет в мире слов для выражения моих чувств! Но что меня волнует, бесит, убивает – это зависть: она меня раздирает, злит, сводит с ума! Если бы я могла ее высказать! Но ее надо скрывать и быть спокойной, и от этого я еще более жалка себе. Когда откупоривают шампанское, оно пенится и успокаивается, но когда лишь приоткрывают пробку, оно шипит, но не успокаивается. Нет, это сравнение неверно, я страдаю, я совсем разбита!!!»

«Я чувствую ревность, любовь, зависть, обманутую надежду, оскорбленное самолюбие, все, что есть самого ужасного в этом мире!.. Но больше всего я чувствую утрату его! Я люблю его! Зачем не могу я выбросить из души моей все, что наполняет ее! Но я не понимаю, что в ней происходит, я знаю только, что очень мучаюсь, что что-то гложет, душит меня, и все, что я говорю, не высказывает сотой доли того, что я чувствую».

Правда, в дневниковых записях Марии чувствуется и понимание того, что все это наверняка пройдет, что это душа ее растет так болезненно, так непросто: «Одна вещь мучает меня, что через несколько лет я буду сама над собой смеяться и забуду его. (Приписка 1875 года: Прошло уже два года, и я не смеюсь над собой, и не забыла!) Все эти горести будут казаться мне ребячеством, аффектацией. Но нет, заклинаю тебя, не забывай! Когда ты будешь читать эти строки, возвратись мысленно к прошлому, представь себе, что тебе тринадцать лет, что ты в Ницце, что все это происходит в эту минуту! Думай, что все это еще живет!.. Ты поймешь!.. Ты будешь счастлива!..»

Одна из последних дневниковых записей в 1873 году: «Мне часто говорят, что я – хорошенькая, но я считаю себя всего лишь миловидной… мне хотелось бы стать личностью. Такой, чтобы после моей смерти мой дневник был интересен всем».

Здесь приведена лишь малая часть дневника Башкирцевой, но согласитесь – он уже вызывает огромный интерес, а впереди еще десять лет, которые отражены на его страницах – с исповедальной искренностью, невероятной безжалостностью к себе и такой же невероятной любовью.

Мария не скрывает в своем дневнике, насколько она тщеславна. Ей хочется блистать в высшем свете. Но ее семья находится в тяжелой тяжбе за наследство, в русское консульство поступают анонимные письма об этом скандальном процессе, а к консулу Патону стекаются со всего побережья жалобы на дядю Марии, Жоржа Бабанина, который ведет отнюдь не светскую жизнь. Поэтому Башкирцевы не получают приглашения на балы, если только это балы не платные, куда попасть может всякий. Так, Мария и ее родственники ни разу не были в знаменитом замке «Вальроз», в котором самый богатый представитель русской колонии Ниццы барон фон Дервиз дает концерты и благотворительные балы.

Русская диаспора в Ницце была в то время довольно большой. Когда в XIX веке Ницца стала всемирно известным курортом, то в 1856 году сюда приехала вдовствующая императрица Александра Федоровна, вдова императора Николая I. Императрица открыла подписку на строительство православного храма, и благодаря ее стараниям сбор пожертвований пошел быстро. В 1858 году был заложен храм во имя Святителя и Чудотворца Николая и святой мученицы царицы Александры. В 1859 году церковь была освящена в присутствии дочери Николая I и Александры Федоровны великой княгини Марии Николаевны, которая была замужем за герцогом Лейхтенбергским.

Понятно, что место, где так часто пребывала царская семья, становилось модным у русских путешественников; в Ницце даже открыли русское консульство.

Мария безмерно страдает оттого, что они нигде не приняты: «Господи, будь милостив к моим несчастьям, вызволи нас из этого положения. Сделай так, чтобы мы выиграли процесс! Дева Мария, я осмеливаюсь обратиться к Тебе. Молись за меня! Позволь нам наконец занять то положение, которое было у нас раньше, потому что раньше, когда еще очаровательные братцы моей матери не могли учинить такого разбоя, наша семья… мы пользовались влиянием! Милосердный Бог, сделай так, чтобы мы снова заняли подобающее нам место!»

Конечно, высший свет привлекательнее того, что может предложить Марии семья, основным развлечением которой являются поездки в Монте-Карло. Мать брала дочь с собой, а ее это совсем не устраивало: «Я злилась на маму… Я неприятно чувствовала себя в зале, где были одни кокотки. Но нужно было ждать еще час, и я была вынуждена оставаться там… Каждый был со своей дамой. Это действительно было не очень прилично. Но что было самым скабрезным, так это их уход: эти дамы уводили своих господ с такими криками, с такими песнями!.. Поезд уже трогался, а их песни еще были слышны, и как мало они гармонировали с красотой неба, луной и морем, выделяющимся на фоне гор. Дома эта очаровательная история продолжается и длится долго. У-бо-жест-во! Неужели все мужчины живут так же, как те, которых я видела сегодня вечером? Все это производит неприятное и грустное впечатление. Эти мужчины, эти женщины, которые… Каждая уводит свою добычу…»

Ее жизнь должна быть иной, решает Мария. Делать эту жизнь иной помогает дневник: «Мой дневник – самое полезное и самое поучительное из всего, что было, есть и будет написано! Тут вся женщина, со всеми своими мыслями и надеждами, разочарованиями, со всеми своими скверными и хорошими сторонами, с горестями и радостями. Я еще не вполне женщина, но я буду ею. Можно будет проследить за мной с детства до самой смерти. А жизнь человека, вся жизнь, как она есть, без всякой замаскировки и прикрас, – всегда великая и интересная вещь».

В этом Мария оказалась права. Ее жизнь, отраженная в дневнике, действительно оказалась великой и интересной вещью.

В 1873–1875 годах семья Башкирцевой много путешествовала. Многое о жизни Марии и ее окружения выяснила Колетта Кознье, изучая подлинные тексты дневников. По ним ей удалось даже составить маршруты их путешествий.

Чаще всего семья бывает в Париже: «Шум Парижа, этот громадный, как город, отель, со всем этим людом, вечно ходящим, говорящим, читающим, курящим, глазеющим, – голова идет кругом!» Париж сменяет Спа – маленький городок в Бельгии, где насчитывается всего несколько тысяч жителей. Для русских путешественников Спа открыл Петр I. В городке утверждают, что сохранился даже стол, за которым Петр I сиживал, выпивая зараз по двадцать стаканов воды.

В Спа с Башкирцевыми проводила время княгиня Эристова, родная сестра Константина Башкирцева, которая в это время вела дело о разводе с мужем. Женщины развлекаются как могут. Мария носит золотую повязку на волосах, и ее принимают за гречанку. Она слышит множество комплиментов, и это ей нравится. У нее появляются воздыхатели, в том числе и такие, кто говорит ей непристойности. Правда, надо учесть, что понятие непристойного в те времена очень сильно отличалось от современного. Тогда даже намек на намек воспринимался как непристойность.

«Он только и стремится коснуться ноги или сжать руку, даже поцеловать ее, посмотреть близко в глаза, и делает это профессионально! Он не испытывает никакого уважения к моим пятнадцати годам. К счастью, я испытываю к ним уважение», – пишет Мария в дневнике. Она возмущена, потому что руки в XIX веке можно было целовать только замужним дамам, а поцелуй руки у девушки можно было расценить в некоторых случаях даже как оскорбление. Тем не менее, Мария посещает балы, танцует до изнеможения. Именно тогда появляются первые проявления болезни, которая и станет причиной ее смерти: у девушки начинаются обмороки и боли в груди.

Доктор Валицкий, наблюдающий Башкирцеву как домашний врач, старается успокоить родственниц, говорит, что все это только болезнь нервов. Другой врач находит анемию. Но Марии так хочется жить полной жизнью, что она пытается не обращать внимания на признаки ухудшения здоровья. Семья едет в Англию. В Лондоне Мария чувствует себя как дома. Улицы великолепны, английских мужчин она находит очень красивыми. После недолгого любования Лондоном семья возвращается в Париж.

Там они покупают новую виллу, начинают ее отделку, закупают мебель. Мария обращается для консультации к парижским декораторам, но окончательные решения по отделке виллы принимает самостоятельно, все делается по ее рисункам. Так, кровать для обожаемой всеми Муси сделана в виде перламутровой раковины, поставленной на четыре золоченых лапы. Вокруг кровати – занавеси, прикрепленные к золоченым раковинам, украшенным перьями. Стоит она на постаменте, затянутом голубым велюром; комната обита голубым шелком, чередующимся с деревянными панелями, покрытыми белым лаком с золотыми прожилками. Кругом севрские вазы. Стоит эта комната пятьдесят тысяч франков.

Из записи в дневнике: «Д., кажется, поражен всем, что я говорю, и удивляется, видя во мне такую лихорадочную жизнь. Мы говорим о нашей мебели: он весь так и рассыпался при описании моей комнаты: «Да это храм! Сказка из «Тысячи и одной ночи»! Да сюда надо входить на коленях. Чудно, поразительно, ни с чем не сравнимо»! Он хочет разъяснить себе мой характер и спрашивает, гадаю ли я на маргаритках. «Да, очень часто, чтобы знать, хорош ли будет обед!» – «Но как? Такая поэтическая, сказочная комната и вместе с тем гаданье на маргаритке, как удался повару обед? О, нет! Это невероятно!» Его очень забавляет, что, по моему уверению, во мне два сердца. Я дурачилась, заставляя его восклицать и удивляться множеству контрастов. Я поднималась на небо и потом безо всякого перехода спускалась на землю и так далее; я изображала из себя личность, которая хочет жить и забавляться и даже не подозревает о возможности любить. А он удивляется, говорит, что боится меня, что это изумительно, сверхъестественно, ужасно!»

Похвала комнате, конечно, чрезмерна, и, возможно, кому-то эта обстановка не понравилась бы. Но Марии хотелось именно такой, ведь она мечтает о высшем свете, в котором видит свою жизнь и в который надеется триумфально вступить. Ей начинает казаться, что ее уже многие знают и скоро она будет знаменитой.

У девушки действительно есть успехи. Она поет, и ее пение нравится многим. «Какое счастье!.. Какое удовольствие хорошо петь! – пишет Мария в дневнике. – Сознаешь себя всемогущей, сознаешь себя царицей! Чувствуешь себя счастливой благодаря своему собственному достоинству. Это не та гордость, которую дает золото или титул. Становишься более чем женщиной, чувствуешь себя бессмертной. Отрываешься от земли и несешься на небо! И все эти люди, которые следят за движением ваших губ, которые слушают ваше пение, как божественный голос, которые наэлектризованы, взволнованы, восхищены!.. Вы владеете всеми ими! После настоящего царства – это первое, чего следует искать. Господство красоты следует уже за этим, потому что оно не всемогуще по отношению ко всем; но пение поднимает человека над землей; он парит в облаках, подобно Венере, явившейся Энею!»

Мария хочет учиться, думает о лицее, экзаменах, – через год она будет держать экзамен на аттестат зрелости. Начав изучать латынь, за пять месяцев она достигла таких результатов, каких можно было достичь в лицее за три года. После целого дня беготни по магазинам, портным и модисткам, после прогулок и кокетничанья Мария надевает пеньюар и читает своего «любезного друга Плутарха».

Многие страницы своего дневника в 1874–1885 годах Мария посвятила своим разнообразным достоинствам. Она с любовью описывает себя: «Волосы мои, завязанные узлом на манер прически Психеи, рыжее, чем когда-либо. Платье шерстяное, особенного белого цвета, очень грациозного и идущего ко мне; на шее кружевная косынка. Я похожа на один из портретов Первой Империи; для дополнения картины нужно было бы только, чтобы я сидела под деревом с книгою в руках. Я люблю, уединившись перед зеркалом, любоваться своими руками, такими белыми, тонкими и только слегка розоватыми в середине.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.