Илья Репин

Вообще раннее творчество художника было весьма разносторонним. Он работал над академическими «программами» религиозного содержания, трактуя их более в психологическом, чем в возвышенно-отвлеченном духе. Такова картина «Иов и его друзья», отмеченная Малой золотой медалью. В свободное время Репин пробовал себя в бытовом жанре (свидетельством тому служит картина «Приготовление к экзамену»), писал портреты родных и друзей.

В то время Илья познакомился с художниками Василием Дмитриевичем Поленовым, Василием Максимовичем Максимовым, Константином Аполлоновичем Савицким. Общение с ними также имело влияние на его творческую судьбу.

Однажды Савицкий уговорил Репина поехать на пароходе вверх по Неве писать этюды. Илья Ефимович впервые выбрался за город, шумно восторгался Невой, роскошными особняками и дачами, расположенными на ее берегах, с удовольствием рассматривал пеструю праздничную толпу. А когда пароход уже приближался к берегу, эту нарядную картину заслонила другая, безрадостная, унылая… Репин даже не сразу понял, в чем дело, и спросил у Савицкого, что это. Ответ его потряс: «А! Это бурлаки бечевой тянут барку; браво, какие типы! Вот увидишь, сейчас подойдут поближе, стоит взглянуть…»

Репин вспоминает, что когда бурлаки приблизились, он действительно был потрясен: «О боже, зачем же они такие грязные, оборванные? У одного разорванная штанина по земле волочится и голое колено сверкает, у других локти повылезли, некоторые без шапок; рубахи-то, рубахи! Истлевшие – не узнать розового ситца, висящие на них полосами, и не разобрать даже ни цвета, ни материи, из которой они сделаны. Вот лохмотья! Влегшие в лямку груди обтерлись докрасна, оголились и побурели от загара… Лица угрюмые, иногда только сверкнет тяжелый взгляд из-под пряди выбившихся висячих волос, лица потные блестят, и рубахи насквозь потемнели… Вот контраст с этим чистым ароматным цветником господ!..»

«Вот невероятная картина! – воскликнул Илья Ефимович. – Никто не поверит! Люди вместо скота впряжены! Савицкий, неужели нельзя как-нибудь более прилично перевозить барки с кладями, например буксирными пароходами?». «Да, такие голоса уже раздавались, – заметил Константин Аполлонович, хорошо знавший жизнь. – Но буксиры дороги; а главное, эти самые вьючные бурлаки и нагрузят барку, они же и разгрузят ее на месте, куда везут кладь. Поди-ка там поищи рабочих-крючников! Чего бы это стоило!»

Увиденным Репин был поражен, он все думал о контрасте пестрой толпы и сборища обездоленных людей, вынужденных работать за гроши.

Размышляя о жестоком бурлацком труде, художник задумал написать картину о бурлаках. Он стал набрасывать эскизы, на которых была показана яркая толпа и на ее фоне – задавленные тяжелым трудом бурлаки. Но позже Илья Ефимович отказался от этого замысла.

Произошло это так. Его друг художник Федор Васильев, увидев эскизы «Бурлаков», сказал: «А, бурлаки! Задело-таки тебя за живое? Да, вот она, жизнь, это не чета старым выдумкам убогих старцев… Но, знаешь ли, боюсь я, чтобы ты не вдался в тенденцию. Да, вижу, эскиз акварелью… Тут эти барышни, кавалеры, дачная обстановка, что-то вроде пикника; а эти чумазые уж очень как-то искусственно «прикомпоновываются» к картинке для назидания: смотрите, мол, какие мы несчастные уроды, гориллы. Ох, запутаешься ты в этой картине: уж очень много рассудочности. Картина должна быть шире, проще, что называется – сама по себе… Бурлаки так бурлаки! Я бы на твоем месте поехал на Волгу – вот где, говорят, настоящий традиционный тип бурлака, вот где его искать надо…»

Репин прислушался к этим словам. К тому же Крамской тоже поддержал идею поездки на Волгу. Это удалось осуществить довольно скоро. Группа собралась немаленькая: Репин, его брат Василий, приехавший из Чугуева, Федор Васильев и художник Макаров.

Почти все лето 1870 года Репин провел на Волге – в Ширяевом буераке в пятнадцати верстах от Самары. Он окунулся в самую гущу быта бурлаков, написал множество эскизов, познакомился с одним из любимейших своих героев – бурлаком Каниным, которого назвал «вершиной бурлацкой эпопеи».

«Что-то в нем было восточное, древнее. А вот глаза, глаза! Какая глубина взгляда, приподнятого к бровям, тоже стремящимся на лоб… А лоб – большой, умный, интеллигентный лоб; это не простак», – писал Илья Ефимович о Канине.

Этот бурлак был человеком непростой судьбы. Расстриженный священник, он обладал философским складом ума, мудростью и могучей физической силой. На картине Репина личность Канина значительней всех, будто известно ему больше, чем остальным – не только подноготная жизни, но и та лучшая доля, то безоблачное счастье, о котором все грезят…

Когда художник писал этюды, свидетелей было немного – только бурлаки. Канин, прицепив лямку к барке и влезши в нее грудью, повисал, опустив руки, а Репин полностью погружался в работу, созерцая и копируя его колоритную внешность. Канин позировал серьезно, умело выносил непривычное положение, был невероятно терпелив.

Как-то один из бурлаков подошел к Репину и спросил: «Тиртисенью лессируете?» Илья Ефимович обомлел: «А вы что же, живописью занимаетесь?» Оказалось, что этот бурлак в свое время был отдан к иконописцу в ученье – писать образа.

На Канина художник смотрел влюбленными глазами. «…Вот история, вот роман! – писал он в своих воспоминаниях. – Да что все романы и все истории перед этой фигурой! Боже, как дивно у него повязана тряпицей голова, как закурчавились волосы к шее, а главное – цвет его лица! Что-то в нем восточное, древнее. Рубаха ведь тоже набойкой была когда-то: по суровому холсту пройдена печать доски синей окраски индиго; но разве это возможно разобрать? Вся эта ткань превратилась в одноцветную кожу серо-буроватого цвета… Я иду рядом с Каниным, не спуская с него глаз. И все больше и больше нравится он мне: я до страсти влюбляюсь во всякую черту его характера и во всякий оттенок его кожи и посконной рубахи. Какая теплота в этом колорите!»

Была в лице бурлака особая незлобивость человека, стоящего неизмеримо выше своей среды. Много лет спустя Илья Ефимович вспомнил Канина, когда увидел, как Лев Толстой в посконной, пропотелой насквозь рубахе проходил по борозде с сохой за лошадью.

На Волге Репин встретил и множество других ярких типов, послуживших прообразами для картины, среди них были мальчик Ларька, бывший моряк Илько, Константин (тот самый, что был в прошлом иконописцем) и многие другие.

Из этой поездки художник привез целый альбом рисунков и множество этюдов. «Этой картины еще не существовало, – вспоминает о «Бурлаках» Стасов, – а уже все, что было лучшего между петербургскими художниками, ожидало от Репина чего-то необыкновенного: так были поразительны небольшие этюды масляными красками, привезенные им с Волги. Что ни холст, то тип, то новый человек, выражающий целый характер, целый особый мир. Я живо помню и теперь, как вместе с другими радовался и дивился, рассматривая эскизы и этюды Репина в правлении Академии; там было точно гулянье, так туда толпами и ходили художники и останавливались подолгу перед этими небольшими холстами, привезенными без подрамников и лежавшими на полу».

Впервые Репин показал «Бурлаков» на выставке в Обществе поощрения художеств в 1871 году. Но художник остался недоволен своей работой: он еще раз съездил на Волгу и переписал картину. Ее замысел постепенно менялся, в результате осталась только песчаная отмель, раскаленная палящим солнцем, небо, вода и одиннадцать людей, труд которых ценится в гроши. Картина зазвучала как стон, как протяжная русская песня обездоленного народа.

Появление «Бурлаков» Репина пришлось на ту пору, когда революционно-демократическая интеллигенция России горячо протестовала против нового закабаления крестьян, которое последовало за аграрной реформой 1861 года. Вся Россия знала знаменитые некрасовские строки: «Выдь на Волгу: чей стон раздается над великою русской рекой? Этот стон у нас песней зовется – то бурлаки идут бечевой…»

Правда, замысел картины Репина не был навеян этими некрасовскими строками. Художник позже признавался, что «Размышления у парадного подъезда» Некрасова он прочел только через два года после написания картины. Но это лишь подтверждает тот факт, что сходные идеи просто витали в воздухе. Стихи и картина слились воедино, поскольку говорили об одном и том же, вызывали одинаковые эмоции, звучали в унисон.

В «Бурлаках на Волге» с полной силой проявился живописный гений Репина. Всех поразил удивительный солнечный колорит картины. Художник сумел передать ощущение знойного летнего дня, безбрежной речной шири и трагедию людей, низведенных до положения вьючных животных, но не сломившихся, все еще надеющихся на другую жизнь…

Репин любил этих людей. Для каждого он тщательно продумал позу, выражение лица, жест, малейшую черту характера. Впереди всей группы – два «коренника», широкоплечие вожаки, с натруженными сильными руками, за ними бредут безучастный ко всему худощавый белорус, покуривающий трубку, отставной солдат, цыган и в центре – совсем еще юный парень, который безумно устал от тяжелой лямки. Все они проходят «крупным планом», слитые в четкую, строгую композицию. Глядя на картину, зритель как бы сам чувствует тяжесть бурлацкой лямки, давящей на этих сильных людей. Репин возвеличил своих героев, воспел их как людей высокой душевной красоты и физической силы.

«Никогда еще горькая судьба вьючного людского скота не представала перед зрителем на холсте в такой страшной массе, в таком громадном пронзительном аккорде, – писал В. В. Стасов. – Эти одиннадцать человек, шагающих в одну ногу, натянувши лямки и натужившись грудью, что это за людская мозаика с разных концов России!.. Это могучие, бодрые, несокрушимые люди, которые создали богатырскую песню «Дубинушку»: «Эй, ухнем, эй, ухнем, айда, айда», – под грандиозные звуки которой, быть может, еще много поколений пройдет у нас, только уже без бечевы и лямки. Все это глубоко почувствовала вся Россия, и картина Репина сразу сделалась знаменита повсюду».

Стасов назвал «Бурлаков на Волге» первой картиной всей русской школы. «Она сделалась для нашего поколения такой же знаменитостью, какой для предыдущего был “Последний день Помпеи”», – утверждал он.

Но и критиков картины было множество. Консерваторы из академического лагеря называли ее «величайшей профанацией искусства», консервативные газеты возмущались «простонародностью» сюжета, его «лапотностью».

«Бурлаки на Волге» привлекли внимание Павла Михайловича Третьякова – российского предпринимателя и мецената, собирателя произведений русского изобразительного искусства. Именно благодаря этой картине они с Репиным и познакомились. Но «Бурлаки», к великому огорчению Ильи Ефимовича, попали не к Третьякову. Картина была куплена по предварительному условию великим князем Владимиром Александровичем: будучи вице-президентом Академии художеств, великий князь по должности обязан был «поощрять таланты». Третьяков был вынужден уступить картину князю, сам же купил другой вариант «Бурлаков», написанный Репиным тогда же.

Восторженно принял «Бурлаков» Достоевский: «Чуть только я прочел в газетах о бурлаках господина Репина, то тотчас же напугался. Даже самый сюжет ужасен: у нас как-то принято, что бурлаки более всего способны изображать известную социальную мысль о неоплатном долге высших классов народу…К радости моей, весь страх мой оказался напрасным: бурлаки, настоящие бурлаки и более ничего. Ни один из них не кричит с картины зрителю: «Посмотри, как я несчастен и до какой степени ты задолжал народу!» И уж это одно можно поставить в величайшую заслугу художнику».

Время работы Репина над картиной «Бурлаки на Волге» совпало со сроком окончания учебы в академии, и он должен был писать картину на соискание премии – первой золотой медали. Тема была библейская – «Воскрешение дочери Иаира». Победитель награждался Большой золотой медалью и правом шесть лет жить за границей на казенный счет.

Главными претендентами на Большую золотую медаль были два друга: Илья Ефимович Репин и Василий Дмитриевич Поленов. Они познакомились еще на уроках рисования с натуры. «Поленов, – вспоминал Илья Ефимович, – очень любил плафон и всегда отдавал не имевшему места свой номер в бельэтаже. На скамьях амфитеатра полукругом сидело более полутораста человек. Но тишина была такая, что скрип ста пятидесяти карандашей казался концертом кузнечиков, сверчков или оркестром малайских музыкантов».

Кроме страсти к учебе и одинакового возраста (и Поленов, и Репин родились в 1844 году), у них не было ничего общего – они были совершенными противоположностями. Репин был невысок, быстр в движении, темпераментен, а Поленов напротив – высок, спокоен и рассудителен. Сын военного поселенца из Харьковской губернии, приехавший в столицу со ста рублями, был явно не ровней коренному петербуржцу из дворянской семьи. Отец Поленова был известным дипломатом и археологом, а сам Василий Дмитриевич параллельно с академией учился в университете на юриста.

Оба претендента стали работать над картинами.

Предложенный сюжет был непростым и требовал большого душевного напряжения и жизненного эмоционального опыта. По сказанию святых Евангелистов, Иисус Христос во время земной своей жизни воскресил трех умерших: дочь Иаира, сына вдовы Наинской и Лазаря. Иаир был начальником синагоги, его двенадцатилетняя дочь заболела. Он пошел к Иисусу и попросил вылечить ее: «Приди и возложи на нее руку, и она будет жива». Иисус тотчас же отправился к больной, но по дороге им встретился слуга, который сказал Иаиру: «Дочь твоя скончалась, не беспокой Учителя». Иаир был потрясен этим известием, но Иисус сказал ему: «Не бойся, только веруй, и спасена будет». Иисус пришел в дом Иаира, увидел в нем смятение и плачущих и сказал: «Что смущаетесь и зачем плачете? Девица не умерла, но спит». Многие из присутствовавших не поверили Учителю, потому что твердо знали, что девочка скончалась.

Иисус выслал всех из комнаты, кроме троих учеников – Петра, Иакова и Иоанна, и отца с матерью. Он подошел к умершей, взял ее за руку и громко сказал: «Девица, тебе говорю, встань!» И произошло чудо – девочка встала. Иисус Христос строго приказал родителям воскресшей не говорить никому об этом, но слух о воскрешении дочери Иаира скоро разнесся по всей стране.

Картину на такой сюжет мог писать только художник, знающий, что такое смерть близкого человека, каковы чувства и переживания, связанные с этим горем.

Василий Дмитриевич Поленов по тем временам не имел еще такого печального опыта и сразу же решил отказаться от изображения мертвой девушки, а выбрал само мгновение чуда. На его картине уже ожившая девочка держит за руку Иисуса, а удивленные присутствующие, среди которых мать и отец, радостно смотрят на них.

Репин же построил картину иначе. Сначала он долго занимался композицией, переставлял фигуры, изменял их движение и главным образом искал красивые линии и классические формы. Но все, что получалось, художника не удовлетворяло, у него даже появились мысли бросить и картину, и академию.

Но однажды, когда до конкурса оставалось уже совсем немного времени, Илья Ефимович, возвращаясь от Крамского, вдруг совершенно ясно увидел, какой должна быть эта картина. На него нахлынуло то настроение, которое он переживал, когда умерла сестра Устя. Он вдруг снова ощутил эту трагедию, вспомнил, как это поразило всю семью, все как-то потемнело, сжалось в горе, давило.

Наутро Репин без сожаления стер тряпкой всю свою предыдущую четырехмесячную работу, взял уголь и стал писать заново. «Холст начал втягивать меня своим мрачным тоном. К вечеру моя картина была уже столь впечатляюща, что у меня самого проходила какая-то дрожь по спине», – признавался художник. Чтобы постоянно пребывать в нужном трагическом состоянии, он просил брата Василия, ученика консерватории, играть ему Бетховена: «Музыка переносила меня к моему холсту, я наслаждался этими звуками до бесконечности, они трогали меня до слез».

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.