* * *

Далеко-далеко на юге есть чудесный край. Высокие горы, поросшие лесами, вздымаются там под самые небеса, а посреди гор широко раскинулась плодородная равнина. Весело течёт по ней, устремляясь к югу, полноводная река, а с горных склонов наперегонки сбегают неугомонные ручейки, словно соревнуясь, кто первым прискачет.

Тучные луга пестреют цветами. Хлебное поле колышется, будто волны морские гуляют на просторе. Деревья в садах сгибаются под тяжестью сладких плодов. Но больше всего в этом краю растёт винограда. Всю долину опоясывает кругом нескончаемое ожерелье виноградников. В их зелёных коридорах со всех сторон свисают миллионы виноградных гроздьев, сверху припекает солнышко, и они зреют, наливаясь соком.

С незапамятных времён жили в долине трудолюбивые люди; они возделывали землю и подрезали виноградные лозы; селения этого народа, словно птичьи гнёзда, лепились по зеленеющим склонам. А на вершине гор, которые окружали долину, горделиво высились замки владетельных рыцарей.

В старину знатные рыцари нередко жестоко расправлялись с крестьянами, простой народ у них и пикнуть не смел, не то рыцари обрушивались на долину с окрестных утёсов, словно орлы, готовые растерзать всякого, кто попадётся в их железные когти.

Много-много лет тому назад в одном большом замке на высокой горе жил могущественный рыцарь. Звали его Рудольф-Рейнгольд Грозновзор. Однажды Грозновзор со своим войском нагрянул в долину, завоевал целый город и поработил его жителей; с тех пор они должны были не покладая рук трудиться на жестокого владетеля Фалькенштейна.

Поспеет по осени хлеб в поле, смелют люди зерно, навьючат на лошадей муку и везут наверх в замок много сотен мешков; созреет виноград, надавят из него вина — и вино тоже отправляют туда сотнями полных бочек.

Много лет так продолжалось, наконец все поняли, что дальше уж некуда терпеть; собрались люди и стали держать совет.

— Что же это делается! — сказал один старик. — Мы и пашем, и жнём, и муку мелем, а Грозновзор только ест наш хлеб и детей наших объедает.

— Что верно, то верно! — подхватил другой. — Стыд и срам, до чего дожили! Мы в поте лица растим виноград, подрезаем лозы, а как урожай поспеет, везём вино в Фалькенштейн, чтобы Грозновзор со своей ратью мог бражничать, а потом они спьяну да сдуру как раз и налетают на долину и нас же, мужиков, терзают, точно злые коршуны. Хватит уж, натерпелись!

— Хватит! Натерпелись! — закричали все в один голос.

И вот решили все сообща написать Грозновзору такое письмо:

«Довольно мы тебе послужили верой и правдой. Не хотим больше быть твоими подданными. Отныне, господин Грозновзор, ты уж сам себе как-нибудь промышляй пропитание, а из нашей долины никто не станет возить тебе ни мешков с мукой, ни бочек с вином».

Сказано — сделано. Долго ли письмо написать! Бургомистр составил грамоту и скрепил её большой печатью, на которой изображён был серп, перекрещённый большим боевым мечом. Заминка вышла, когда стали решать, кому идти в замок с письмом: все понимали, что посланцу головы не сносить, живым из Фалькенштейна не вернёшься.

Кого ни просили, все только отнекивались. Одному, оказалось, одеться не во что, у другого нога, как на грех, разболелась, третьему никак нельзя из дома отлучиться, четвёртый сказал, что пути не найдёт; словом, едва дошло до дела, у всех нашлись отговорки.

И вдруг кто-то возьми и скажи:

— А не послать ли нам мальчонку, Франца Йозефа?

Тут все обрадовались и закричали:

— Правильно! Лучше не придумаешь! Пускай Франц Йозеф отнесёт письмо.

Франц Йозеф был бедный мальчик, все его просто звали Франсиком. У этого мальчика не было ни отца, ни матери, ни сестёр, ни братьев; до двенадцати лет он рос в монастырской школе, где воспитывали сирот, а сейчас ему шёл уже тринадцатый год, и он начал сам зарабатывать себе на жизнь. Франсик был смышлёный мальчуган, и любое дело у него спорилось, поэтому все, у кого случалась лишняя работа, брали его в помощники. Надо землю вскопать на винограднике — зовут Франсика; затеет кто-нибудь дом строить — Франсик ему кирпичи подносит; хочешь весточку послать в деревню — Франсик мигом сбегает; некому за кучера сесть — Франсик на что! У него даже самая норовистая лошадь становилась послушной. Когда надо, он и младенца понянчит, пока мать в поле работает; умел он и шерсть чесать, и хмель перебрать, он и на похоронах за певчего, и на свадьбе за музыканта; словом, где не хватает работника, там всегда Франсик выручит. Руки у мальчика были умелые, ноги — быстрые, слово — надёжное, чего не надо, никогда не разболтает; за это все любили Франсика, и всегда для него находилась работа.

И вот пожаловал к Франсику сам бургомистр и объявил мальчику, что поручается ему от города важная служба: нужно, мол, сходить в замок Фалькенштейц и передать послание рыцарю Грозновзору. О том, что написано в этом послании, бургомистр не стал рассказывать, иначе Франсик сразу бы смекнул, что ему грозит смертельная опасность.

Конечно, все это прекрасно понимали, но рассуждали так: Франц Йозеф, дескать, сирота, без роду без племени, коли пропадёт, ну и что тут такого! Вот мы — совсем другое дело, у нас дома жены, дети малые, а бедных мальчиков сколько угодно на свете. Ну а коли понадобится помощник, стоит только кликнуть, и мигом другой вместо Франца сыщется.

Принял Франц Йозеф из рук бургомистра большой конверт, повертел его в руках да и спрашивает:

— А как быть с ответом? Надо ли ждать?

— С ответом как быть? — переспросил бургомистр. — Ответа, пожалуй, не потребуется.

— Так значит, надо только отдать письмо и можно сразу возвращаться? — спросил тогда Франсик.

— Можно! Как отдашь, так и дуй назад во все лопатки! — сказал бургомистр и с тем ушёл.

Надел Франсик башмаки на толстой подмётке, засунул в карманы два хлебца и фляжку с водой и спозаранку пустился в путь по дороге, которая вела в горы к замку Фалькенштейн. Замок виднелся высоко вверху на крутой скале, издалека он был похож на орлиное гнездо. С его башен как на ладони видны были три долины, на много миль протянувшиеся в разные стороны.

Дело было в августе, погода стояла жаркая, на безоблачном небе весело сияло солнце, и виноградные гроздья рдели в его лучах. Все подножие горы было сплошь занято виноградниками, и вначале путь Франсика лежал вверх но ступенькам, устроенным между каменных стен. На верхней ступеньке он обернулся, чтобы полюбоваться сверху на свой родной городок, озарённый солнцем. Ослепительной белизной сверкала монастырская церковь, и стрелки на башенных часах блестели так, словно были из чистого золота.

Но вот виноградники остались позади, дальше начинались горы. Сначала шли луга. Сено было уже убрано, и на покосе мальчику никто не повстречался. Миновав луг, он очутился на опушке каштанового леса. Отсюда все предметы в долине казались совсем маленькими. Домики, сараи и даже церкви — все было такое крошечное, что можно было подумать, будто это игрушки, разбросанные по зеленому ковру. Солнце палило все горячей, и мальчик скинул курточку. Тропинка все круче взбиралась в гору. Франсик взмок от жары, и ему захотелось пить. Тогда он присел под скалой, в тенёчке, и достал из кармана фляжку.

Утолив жажду, мальчик решил отдохнуть. Он растянулся на траве и, напевая песенку, стал помахивать сломанным по дороге прутиком. Вдруг в зарослях папоротника послышался какой-то шорох: глянул мальчик и видит, что сверху к нему спускается юркая ящерка. Сверкнув на солнышке гибким тельцем, ящерка замерла, уставясь на Франсика блестящими глазками.

— Какая хорошенькая была песенка! — сказала ящерица. — Спой, пожалуйста, ещё разок! Я просто без памяти люблю музыку.

— Изволь, если тебе угодно! — ответил Франц и снова спел свою песенку. А руку с прутиком спрятал от ящерицы за спиной.

Ящерка слушала песенку затаив дыхание, а когда мальчик кончил, сказала:

— Знаешь, Франсик! Сдаётся мне, что-то у тебя на уме! Твои чёрные глаза так и брызжут лукавством! Неужели ты исподтишка замышляешь что-то нехорошее?

— А я и сам ещё не знаю! — отвечал ей Франсик, взмахивая прутиком. — Только руки у меня так и чешутся хлестнуть тебя прутиком! Вот будет весело посмотреть, как он тебя напополам рассечёт!

— Ишь, что ему вздумалось! — сказала ящерка, подбирая под себя хвостик. — А по-моему, в этом нет ничего весёлого, мне куда приятнее быть живой и нежиться на солнышке.

Насмешила Франца ящерка, хохочет он, а сам знай себе, вжик-вжик, прутиком по траве сечёт.

— Знаешь что, Франсик! — говорит ему ящерка. — Жизнь у меня такая коротенькая. Уж ты не обижай меня, отпусти подобру-поздорову. Ты не пожалеешь — я ещё сослужу тебе хорошую службу.

— Какую же ты, малявка этакая, можешь мне службу сослужить? — удивился Франсик, выпрямляясь во весь рост. — Ладно уж! Коли ты так вежливо просишь, я тебя не трону. Хочешь, побежим наперегонки и посмотрим, кто из нас первым доберётся до Фалькенштейна!

— Я буду первая, вот увидишь! — прошептала ящерка и юрк в траву. — Прощай, Франц, и знай, что я тебя не забуду.

С этими словами ящерка скрылась из глаз, а Франц пошёл дальше своей дорогой.

Солнышко поднималось все выше и выше, и все небо залили потоки ослепительного сияния. Домов и церквей в долине нельзя было уже разглядеть — сверху казалось, будто кто-то кинул горсть белых камешков и они рассыпались по зеленому ковру. Все круче и круче взбиралась в гору тропинка, нырнув в лиственный лес, и наконец Францу снова пришлось присесть под деревом, чтобы отдохнуть. Отпил он два глотка из фляжки и отёр рукавом пот со лба. Вдруг над головой у него кто-то защёлкал. Глянул мальчик вверх и увидал белку, которая, примостившись на ветке, лущила шишку.

Белочка то и дело плевалась шелухой и заливалась весёлым цоканьем: вот, мол, какой у меня вкусный завтрак, просто объедение!

Франц опустился на четвереньки и осторожно подкрался поближе. Стараясь не шуметь, он снял ружьё, которое висело у него за спиной, и ухватил его за ствол, чтобы прикладом убить зверька. Но белочка внимательно следила чёрными, как бусинки, глазками: не успел он размахнуться, как она вскочила и в несколько прыжков очутилась на самой верхушке сосны.

— Что я тебе сделала? — спросила она испуганным голоском, высунув голову из ветвей, — что тебе от меня нужно?

— Да вот хочу добыть твой хвост, — сказал Франц. — Сошью себе к осени меховой воротник, и не страшен мне будет злой, пронзительный ветер, который дует со снежных вершин.

— Хвостик мне и самой пригодится, — сказала на это белочка и распушила хвост трубой. — Это мой хвостик, потому что я родилась хвостатой, а если ты убьёшь меня и заберёшь себе мой хвостик, значит, ты вор — жадный, бесхвостый воришка!

— Замолчи и перестань браниться! — сказал Франц, замахиваясь прикладом. — Мне бы только не промахнуться, тогда мне и хвост достанется.

— Ой, не надо! Не надо! — запищала белочка и заметалась по дереву. — Это гадко, скверно и подло так поступать! Я не хочу, чтобы меня убивали прикладом. Ты гадкий, гадкий, гадкий мальчишка! Право же, это ужасно обидно — только соберёшься спокойно позавтракать, и вдруг ни с того ни с сего тебя убивают! Вот если бы тебя так, тебе бы это понравилось, Франсик?

Белка все время суетилась и волновалась, но Франц уже опустил ружьё.

— Милый Франсик! — верещала белка. — Отпусти ты меня подобру-поздорову! Я хочу ещё пожить и попрыгать по веточкам! Это куда веселее!

— Ну, так и быть! Скачи себе куда хочешь! — сказал Франц и закинул ружьё через плечо. — А не то боюсь, как бы мне не стали сниться твои перепуганные глазёнки! Давай попробуем с тобой наперегонки — кто первым доберётся до Фалькенштейна!

— Я буду первая, вот увидишь! — так и обрадовалась белочка и пустилась скакать с дерева на дерево. — Раз ты идёшь в Фалькенштейн, то и я с тобой! Уж я не дам тебя в обиду, пока жива и могу скакать по деревьям!

С этими словами белочка скрылась из виду, а Франсик пошагал вперёд своей дорогой.

Стало душно. Небо, ещё недавно такое ярко-голубое, подёрнулось белесой пеленой, пелена сначала загустела, а потом, точно простокваша, свернулась в белые комочки, и все небо покрылось барашками. Белые барашки сдела-лись серыми, а потом превратились в лиловые тучи с ослепительно сверкающими краями, и вот уже по горам раскатился гром. Оглянувшись, Франсик не увидел внизу долину: её заслонили горы. Они громоздились со всех сторон, и тропа становилась все круче и круче.

Франсик ужасно устал. То и дело ему приходилось останавливаться и отдыхать, он без сил валился на землю и только постанывал от изнеможения; фляжка его давно опустела, и ему нечем было подкрепиться. Неожиданно где-то рядом послышалось журчание! Со скалы стекал чистый, бурливый ручеёк! Вода в нем была на диво свежая и живительная, странно даже подумать, откуда ей было взяться среди мёртвых камней. Франсик наклонился к ручейку и жадно припал к воде. Никогда ещё он не пробовал такого чудного и бодрящего напитка.

Утолив жажду, мальчик встал и собрался было продолжать свой путь, как вдруг увидел летящего голубя.

Это был хорошенький сизый голубок с кругленькой головкой. Голубю тоже, наверно, хотелось пить. Он слетел к бурливому ручейку и припал к воде.

«Какой красавчик! — подумал Франц, глядя на голубя и осторожно снимая с плеча ружьё. — Уж на этот раз я ни за что не промахнусь».

Он вскинул ружьё и прицелился, но тут голубь поднял головку и захлопал крылышками.

— За что ты хочешь меня застрелить, Франсик? — робко спросил он мальчика. — Ты попил водицы, и я тоже попил, ручеёк нас обоих пожалел, за что же ты хочешь меня казнить?

— Да уж больно крылышки у тебя хороши! — отве-тил Франц. — Вот я и хочу прибить их для красоты над воротами.

— Полюбуйся лучше, как я летаю в поднебесье — это куда красивее, — сказал голубок. — У тебя впереди нелёгкий путь, и у меня своя дорога. Отпусти же меня подобру-поздорову лететь куда мне вздумается!

Голубок так приветливо говорил с Франсиком, что мальчик в душе устыдился своего поступка.

— Ладно! Лети себе, куда хочешь! — сказал он и помахал рукой на прощание. — Посмотрим, кто из нас первым доберётся до Фалькенштейна.

— Я буду первым! — воскликнул голубок, расправляя крылышки. — Но коли ты идёшь с поручением к хозяину замка, то я останусь дожидаться твоего возвращения на вершине башни.

И с этими словами голубок улетел.

Тем временем небо сплошь покрылось грозовыми тучами. Гром гремел не переставая, и зеленые альпийские луга отливали под свинцовыми тучами изумрудным блеском. Все живое замерло — примолкли птички, перестали жужжать насекомые. Франц едва передвигал ноги, а голубок взмыл в вышину и кружил над тёмными тучами маленькой точечкой.

Вдруг кто-то показался на вершине остроконечного утёса. Кто там такой? Это была маленькая серна, она сумела уместиться всеми четырьмя копытцами на крошечном скалистом пятачке и разглядывала оттуда окрестности.

— Ура, сейчас я тебя подстрелю! — воскликнул Франсик, взводя курок, но серна одним махом перескочила с утёса повыше от мальчика.

— Шалишь! Не уйдёшь! — крикнул Франц и бросился вверх по каменной круче догонять серну. — Увидишь, какой я стрелок! Нельзя мне вернуться с гор совсем без добычи.

— За что ты хочешь меня убить? — спросила серна, отбегая подальше. — Ведь я-то ничем тебя не обидела. Я только стояла на скале и любовалась окрестностями. Неужели я тебе помешала?

— Нет! Да уж больно хороши твои рога! Вот я возьму и прибью их дома над дверью, пускай все знают, что я тебя победил.

— Немудрёно тебе победить, — отозвалась серна. — Ты вон с ружьём пришёл, а у меня ружья нету. Только, по-моему, в горах нам обоим места хватит.

Франц не ответил, он что было сил карабкался следом за серной.

— Отпусти-ка ты меня, Франсик, подобру-поздорову! — взмолилась серна на скаку, улепётывая от мальчика. — Как же ты не понимаешь! Мне гораздо больше нравится, чтобы мои рога красовались не над твоей дверью, а у меня на голове. Ты сам любишь свободу, так не мешай и мне резвиться на воле!

В этот миг раздался страшный удар грома, эхо далеко раскатилось по горам. Испугался Франц, опустил ружьё и говорит:

— Так и быть! Скачи себе! А если хочешь, давай поспорим, кто из нас первым доберётся до Фалькенштейна!

— Конечно я, — сказала серна и пустилась бежать длинными прыжками. — Я прибегу первой и буду ждать тебя под стенами замка. Если понадобится моя помощь, я тут как тут.

И с этими словами серна скрылась из виду.

— Когда же наконец я доберусь до Фалькенштейна? — тяжко вздохнул Франц.

Мальчик смертельно устал. Бедняжка уже опасался, не заблудился ли он в горах.

Но вдруг за поворотом прямо перед ним, точно по волшебству, возник замок.

По цвету его стена почти сливалась с окружающими скалами. И какой же он оказался громадный — в ширину и в высоту! Кое-где в стенах виднелись окошки, их было совсем немного. На башне развевался флаг Грозновзора алое полотнище с чёрным соколом посередине. Цепной мост был поднят, и только мостик из тоненьких жёрдочек был переброшен над пропастью.

Франц остановился. Попробуй перейди, когда и рукой подержаться не за что! И вдруг у его ног послышался какой-то шёпот:

Ты не ящерка юркая, Франсик, дружочек,

Берегись, не ходи через шаткий мосточек!

Откуда ни возьмись, перед Франсиком появилась ящерка.

— А как же я иначе попаду с рыцарю Грозновзору? — спросил Франсик, он уже ступил на первую жёрдочку.

Тут кто-то — прыг-скок — выскочил рядом с ним на мостик. Это была белочка: распушив трубой рыженький хвостик, блестя широко открытыми глазками, белочка забежала вперёд и процокала:

Не белка ведь ты — прыг да скок по сосне,

Оставайся, дружок, на своей стороне.

— А как же я тогда выполню поручение? — сказал ей Франц.

Он уже был на середине мостика.

Но тут подлетел голубок и, распластав крылышки, повис над пропастью.

Летать не можешь ты, друг мой,

Послушай меня, возвращайся домой! -

сказал голубок и пролетел мимо Франсика, едва не задев его крылом по лицу.

— Вот получу ответ и вернусь. А с полдороги и не подумаю возвращаться!

И с этими словами мальчик продолжал свой путь. Скользкие жёрдочки сложенного на скорую руку мостика так и прогибались у него под ногами, а внизу с обеих сторон под ним зияла бездонная пропасть. Сердце у мальчика болезненно сжалось, в глазах потемнело, но он крепко прижал рукой письмо, спрятанное за пазуху, и, глядя прямо перед собой, шёл твёрдым шагом вперёд. И вот… вот он уже вздохнул с облегчением, потому что мостик кончился и он очутился по другую сторону под самыми стенами замка. Не сразу разглядел мальчик, где там был вход. Куда ни глянь, всюду перед ним вставала стена, высокая и неприступная, словно те скалы, которые служили ей подножием. Однако, обходя стену, Франц нашёл маленькую дверцу, она была сделана из самого крепкого железа и заперта на множество замков и запоров. Тогда Франц подобрал с земли камень и громко постучал по железу. Но никто не отозвался на стук, кругом стояла мёртвая тишина.

И вдруг что-то загромыхало.

Франц сначала подумал, что это, наверно, горное эхо, разбуженное громом, прокатилось по скалам. Но нет, то были не громовые раскаты, то рыцарь Грозновзор пировал со своей ратью в парадном зале замка, сотрясая стены молодецким хохотом.

Видя, что никто не отзывается на его стук, мальчик потерял терпение. Тут он вспомнил, что ружьё у него заряжено, и выстрелил в воздух. Долго звук выстрела перекатывался от скалы к скале, пока не стихли последние отголоски.

Наконец в замке зашевелились. Кто-то приоткрыл окошечко на самом верху башни и громко крикнул оттуда:

— Кто там стреляет под стенами Фалькенштейна? Друг ты или враг, отзовись!

Франц сложил ладони трубой и закричал в ответ:

— Это друг! Друг! Я принёс весть из долины.

Окошко захлопнулось, и послышались тяжёлые шаги — кто-то спускался по лестнице. Вот он уже во дворе, подходит к воротам, вот загремели тяжёлые замки и запоры.

Затем дверь медленно отворилась, и Франсик увидел перед собой грозного воина.

— Чего тебе надо? — зарычал он на Франца как медведь. — С чем ты пришёл к владыке Фалькенштейна?

— А уж это я скажу самому рыцарю Грозновзору, — ответил Франц. — Я послан с вестью к нему, а не к тебе.

— Смотрите, какой воробей залетел в соколиное гнездо да ещё расчирикался! — сказал великан, но все-таки приотворил дверь, и Франц бочком протиснулся в узкую щёлку.

Оглянувшись с порога, Франц мельком увидел серну; она стояла на краю пропасти и следила за ним, вытянув шею.

— Видишь, я здесь! — крикнула ему серна. — Не беспокойся, я буду начеку!

В тот же миг тяжёлая дверь захлопнулась за Францем, и он понял, что попал в Фалькенштейн.

В узком каменном дворе каждый шаг непривычно отдавался гулким эхом, а на длинной винтовой лестнице, которая вела наверх в парадный зал, было темно, точно в погребе. Но вот великан отворил перед мальчиком дверь, и тот очутился на пороге зала, в котором Грозновзор пировал со своими воинами. У Франца отчаянно заколотилось сердце.

Во главе длинного дубового стола сидел Грозновзор и распивал вино со своей дружиной. От рёва и хохота сотрясались под потолком могучие балки. Мальчик взглянул на пирующих и увидел налитые кровью глаза, словно тут собрались не люди, а стадо бешеных быков. Франц робко переступил порог и, сдёрнув шапку, остановился возле двери, ожидая, когда рыцарь Грозновзор соизволит с ним заговорить.

Дожидаться пришлось долго. Рыцарь никак не мог оторваться от кубка. Вино стекало по его бороде, сидел он, положив локти на стол, а хохотал так, что, казалось, ещё немного, и он просто лопнет. Но вдруг он заметил Франца.

— А это ещё что за мальчишка трясётся у дверей? — спросил рыцарь, ткнув в сторону мальчика толстым пальцем.

Пришлось Францу выйти из своего укромного уголка. Идя к столу, он то и дело низко кланялся, а приблизившись к Грозновзору, вынул из-за пазухи конверт и протянул рыцарю.

Грозновзор выхватил из рук Франца письмо и принялся его читать, а Франц отошёл в сторонку и стал глядеть в окно. Никогда ещё не открывались перед ним такие дали. Сверкая на солнце, вставали одна за другой цепи горных вершин, узкими белыми ленточками вились но дну долин реки. Заворожённый этим великолепным зрелищем, Франц совершенно забыл, где он находится. Страшный рык Грозновзора заставил его очнуться.

— Так вот, значит, какое послание ты мне принёс! — закричал на мальчика Грозновзор и так трахнул кулаком по столу, что попадали все кубки и скатерть покраснела от пролитого вина, как от крови. — Да как же ты посмел прийти ко мне, владетелю Фалькенштейна, с таким посланием?

— Откуда мне было знать, что там написано? — отвечал Франц, дрожа как осиновый лист. — Я часто ношу чужие письма и никогда их не читаю.

— Вот как! Не читаешь? — зарычал на мальчика Грозновзор.

Сначала он побагровел и стал таким, как вино в его бокале, потом побелел как мел.

— Напрасно ты не заглянул в это письмо, иначе ты не пришёл бы ко мне, а вовремя повернул бы восвояси. Здесь сказано, что эти изменники не хотят больше служить мне верой и правдой! — рыцарь так потрясал письмом, что казалось — листок вот-вот вырвется из его рук. — А тот, кто служит изменникам, сам — изменник и должен умереть лютой смертью. Понял ты, козявка несчастная, что я сказал?

Франц силился ответить, но не мог выговорить ни слова и весь дрожал как в лихорадке.

— Я накажу этот жалкий сброд! — кричал рыцарь Грозновзор. — Я налечу на них как ураган, нападу как тать в нощи, я всю страну разорю! Так и знай, не пройдёт ещё и трех ночей, как от города в долине уже не останется камня на камне!

— Передать ваши слова жителям? — еле слышно пролепетал Франц.

— Нет! Можешь не утруждать себя, — воскликнул с хохотом рыцарь Грозновзор. — Я сам туда пойду, и меч мой им все расскажет. Нет уж, дружочек! — продолжал рыцарь, гневно сверкая глазами. — Ты останешься на ночлег в замке Фалькенштейн, покои для тебя готовы. А ну-ка марш в темницу! А на досуге попытайся угадать, какая смерть ожидает тебя завтра поутру. Уж я придумаю, чем тебя хорошенько попотчевать. Можно, например, расколошматить тебя дубинкой на мелкие кусочки. Вот-то будет удовольствие поглядеть!

У Франца мурашки поползли по спине. Он вспомнил, как недавно грозился так же обойтись с маленькой ящеркой.

— А не то я могу пришибить тебя с одного удара прикладом моего ружья. Вот так! Хлоп — и дух вон!

У Франца точно мороз по коже прошёл: наверно, то же самое чувствовала белочка, когда он замахнулся на неё прикладом.

— А ещё можно распять тебя на стене моего замка, как охотники прибивают убитых птиц. Будешь там красоваться на страх моим врагам, пока не отвалишься по кусочкам, — пробурчал Грозновзор, поглаживая бороду.

У Франца даже в глазах потемнело.

«Ах, — подумал он с ужасом. — Ведь именно так я собирался поступить с бедным голубем, кроткой невинной пташкой».

— А ещё можно отрубить тебе голову, — взревел Грозновзор, потрясая перед Францем сжатыми кулаками. — А потом я выставлю твою голову на шпиле башни. Оттуда открывается прекрасный вид: любуйся себе в своё удовольствие!

Все рыцари при этих словах покатились со смеху и схватились за животики. Одному Франсику было не до смеха. Он вспомнил, как грозился серне, что убьёт её, а рога приколотит на стену своего дома.

"Слава богу, что я пожалел серну и отпустил подобру-поздорову! " — только и успел подумать мальчик, и в тот же миг на него накинулись слуги Грозновзора, тугими верёвками связали за спиной руки и поволокли в темницу.

Там было сыро и темно, стены были толстые, и только в одном месте, высоко под самым потолком, находилась маленькая отдушина, загороженная толстой железной решёткой. Слуги втолкнули Франсика, а сами ушли, заперев дверь на несколько замков; Франсик слышал, как гремели запоры, и понял, что эту дверь ему ни за что не открыть, даже если бы руки у него не были связаны.

И вот лежит Франсик на голом полу и смотрит на решётчатое оконце. Сначала в него глядела румяная вечерняя заря, потом она погасла и настала ночь. В небесах одна за другой зажигались вечерние звёздочки, и Франсик подумал: «Как погаснут звёздочки, так и наступит мой смертный час». Но горше всего была для него мысль о том, что никак нельзя предостеречь от опасности родной город. Никто не узнает, что Грозновзор задумал нагрянуть на него, нагрянуть как тать, сжечь весь город дотла и разорить страну.

Припал мальчик головой к сырому полу своей темницы и заплакал.

И вдруг рядом послышался какой-то шорох: мальчик подумал, что это тюремная крыса пришла, чтоб его искусать, и подобрал под себя ноги, но тут кто-то, шмыг, забрался к нему на грудь и чьи-то лапки дотронулись до его лица.

— Не пугайся, Франсик! — раздался шёпот. — Это я — маленькая ящерка, с которой ты повстречался в пути. Я все время бежала за тобой по пятам, пока ты не скрылся за воротами замка. Что же ты наделал, дружок! Почему не послушался моего совета? Не ходил бы, повернул бы лучше назад, ты ведь не юркая ящерка!

— Ничего не поделаешь, поздно теперь жалеть, — вздохнул Франсик. — Теперь уж мне никто в целом свете ничем не поможет.

— Ну нет! — ответила ящерка. — Никогда не надо терять надежду. Раз уж я сумела прошмыгнуть к тебе в башню, глядишь, мы как-нибудь тебя вызволим.

И с этими словами ящерка скрылась.

Но не прошло и минуты, как вдруг что-то чёрное показалось в тюремном окошке. Какое-то существо про-тиснулось сквозь решётку и шлёпнулось на пол.

— А вот и я! — процокала белочка и подскочила к Францу. — Рассказывай, каких ещё ты натворил глупостей?

— Сама видишь, — ответил Франц. — Сижу в темнице, руки у меня связаны, а завтра я умру.

— Подумаешь, завтра! До завтра ещё далеко. Покуда солнышко не встало, многое можно успеть.

— Я не могу ни рукой ни ногой пошевельнуть, — мрачно ответил Франц. — Видишь, что со мной сделали?

— Да уж как не видеть! — сказала белочка, тараща на него свои круглые глазки. — А ну-ка, где там узлы?

И с этими словами она прыгнула на спину Францу и принялась изо всех сил разгрызать узлы своими острыми зубками. Она их кусала и теребила, её маленькое тельце напряглось и даже вздрагивало от натуги, и скоро Франц почувствовал, что путы на руках у него слабеют, и не успел он глазом моргнуть, как верёвка соскользнула наземь.

Франц понял, что он свободен.

— Милый мой, добрый зверёк! — воскликнул Франц, лаская и целуя белочку. — Ты спасла мне жизнь.

— Погоди, ещё осталась решётка на окне, — ответила белочка. — Теперь надо звать на помощь голубя!

Одним махом белочка вскочила на подоконник и была такова.

Франсик проводил её взглядом и вдруг заметил, что в окне не видно звёзд, какая-то тень заслонила отверстие; присмотревшись, Франц разглядел, что за решёткой, трепеща крылышками, опустился голубок. Решётка его не пускала, но он держал в клювике какую-то вещь и бросил её Францу в темницу. Что-то звякнуло у ног мальчика, он нагнулся и увидел, что на полу лежит напильник.

— Грозновзор припас эту вещь для злого дела, а я влетел к нему в окошко и утащил её. Она поможет тебе спастись из тюрьмы, — сказал голубок.

И вот белочка с голубком подхватили верёвку, которой раньше был связан Франсик, и прикрепили её на окне; Франсик залез по ней на подоконник и, не обращая внимания на кровавые мозоли, которыми скоро покрылись его руки, принялся изо всех сил пилить железные прутья; а ящерка в это время сновала вверх и вниз по стенке и поторапливала его:

— Скорей, скорей! Вот-вот наступит рассвет!

Но не успело ещё взойти солнце, как Франсик уже был на свободе; возле крепостной стены его поджидала серна.

— Садись на меня верхом, Франсик! — сказала она. — Да покрепче держись! Сейчас мы пустимся вскачь.

Франсик, сев верхом, покрепче ухватился за. серну и правильно сделал: пешком взбираться на гору было долго и трудно, зато вниз он мчался так же быстро, как летит пущенный с горы камень, перепрыгивая с уступа на уступ.

— Ой, упаду! Ой, упаду! Я лечу вниз головой! — вопил Франц и все крепче сжимал шею серны.